Из главы Чёрная Речка

Где-то глубоко под ледяными гранитными плитами Петербурга несется вагон. Половина пассажиров сидят в масках. Будто они помогут им в случае русской лихорадки - подумал N, хотел было ухмыльнуться, но не стал. Он был без маски. Все тот же киросинный, порою похожий на лучинный, свет, который захватили с собой петербуржцы со своих прибрежных скверов, набережных, по которым то и дело развязно гуляет, разбрасывая их зонты, полы и шарфы, продувая их тела насквозь, петровский ветер перемен, падает теперь на их озабоченные лица. Но наш герой не принадлежал к этому роду намеренно, как и все, населявшие этот город в центре или на окраине. Климат отличался парой-тройкой градусов - в зависимости от района. Выборгский спасался от нападения морских ветров своими ещё не до конца освоенными лесами; Калининский, Красногвардейский своими парками; Московский и Фрунзенский своим спрятанным расположением; центральные же и прибрежные районы своей комфортабельной, элитной застройкой для одних, а для других двориками, улочками и тупичками, которые занимают там места в достатке, чтобы укрыть нуждающегося в них человека. Хотя, конечно, любой человек может придти к себе домой и уже не ощущать той лютой стихии, которая бесчинствует неожиданно, кратковременно и всем напором ( ведь это неизменное для этих мест положение, которое принимают все жители без исключения, когда ясное небо может смениться непрекращающемся ливнем ) к примеру к концу осени, если западному ветру случится обрушиться на эти края. Практически везде ощущался сильный влажный ветер, тем самым давая понять даже только что прибывшим о присутствии рядом воды. По самому климату каждый догадывался сам насколько обширное пространство она занимала.

Поезд остановился. Проиграла пятидесятилетняя запись знакомого и родного всем диктора Михаила Александровича и N оказался на перроне. Сегодня он специально решил приехать пораньше, так как хотел на месте во всем казаться возвышенным и увлеченным той музой, которую он пытался поймать с самого утра. Ведь его пригласили в ресторан на закрытый концерт известного тогда всем гостя; родом из Израиля, он уже успел нашуметь в Европе своей виртуозной игрой на шестиструнной гитаре. Поэтому, когда N вышел из вагона, он не мог не заметить, как тот самый особенный свет перекочевал и на эту станцию и как он падает и обволакивает "Александра Сергеича". Его язык не повернулся бы вымолвить "Пушкина"; если бы сейчас он от кого-то услышал подобное, это было бы возмутительно. Сейчас уже никто не сомневался бы, что этот человек является сторонником всего высокого и светских приличий: как в одежде и разговоре, так и наедине с собой. Впрочем, никто не запрещает быть сторонником одного и в то же время приверженцем другого. Стоит только объяснить свое поведение влиянием хандры вследствие переменчивости климата и все тебя прекрасно поймут. Выйдя на улицу по направлению к Савушкиной, постоянно держа руки в карманах своего длинного, узкого пальто, размахивая шарфом вокруг аккуратной головы, останавливаясь с задумчивым видом и скрещивая руки в чёрных перчатках за спиной, он двигался медленно, но с чувством элегантной важности и трепетом в сердце перед каждой достопримечательностью Санкт - Петербурга. А как мы знаем, практически любой дом, памятник, парк, или сквер в историческом его районе и окрестностях является достопримечательностью. Помимо прочего, объясняя читателям, почему же он непременно обязан там быть, хотя ему досаждает "легкий конфуз", как бы выразился сейчас он, так это потому, что там должен присутствовать его друг с которым он когда-то учился, и который достал для него билет. Нет, наверное, все-таки потому, что ему достали билет. Но признаваться себе в этом он не хотел.