Избранные рассказы, ТОМ 1-й

Лев Михайлович Гунин
ИЗБРАННЫЕ РАССКАЗЫ


 

 
       Это новая редакция 2018 года уже полюбившейся читателям и получившей широкую известность Второй Трилогии Льва Гунина. Рассказы этого автора – это шарады, что стоят десяти детективов. Разгадки их скрытых линий и спрятанных между строк смыслов займут месяцы, если не годы, уводя туда, что простирается далеко за пределы обычных сюжетов, литературных красот, классической философии, или сенсаций. Только у этого автора освещены такие темы и тайны, какие не затрагивал больше никто, и сделаны предсказания о будущих событиях с такой поражающей точностью, какая не доступна ни сегодня, ни в прошлом никому другому.
       Отредактированные в период с 1995 по 1999 (2002) год, рассказы этого автора, при всей спорности подобного утверждения, могут претендовать на статус «нового направления», отражающего уникальный «индивидуальный стилизм».
       На фоне «авангардности» мышления автора, его проза, возможно, один из редких (если не единственный) удачных примеров попытки окончить «распад времён», связав дореволюционную русскую литературу с её современным бытованием.

© Л. М. Гунин, 1980 – 2000 (2012)
© Парвин Альмазуки, заглавное фото, 1999
© Марта Гунина, фото к статье об авторе, 2012
© Лев Гунин, дизайн обложки и фото-пейзаж, 2012
© Л. М. Гунин, художественное оформление, 2012

ISBN: 9780463777435



All rights reserved. No part of this publication may be reproduced or transmitted in any form or by any means electronic or mechanical, including photocopy, recording, or any information storage and retrieval system, without permission in writing from both the copyright owner and the publisher.
Requests for permission to make copies of any part of this work should be e-mailed to author.









СОДЕРЖАНИЕ



ОБ АВТОРЕ

ТРИЛОГИЯ-2:

1. ПАРИЖСКАЯ ЛЮБОВЬ

2. ПАТРИОТКА
3. ПАССИЯ

КОММЕНТАРИИ

КРАТКИЕ СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ






                                                            ОБ АВТОРЕ
       Это произведение открывает серию публикаций избранных рассказов одного из самых необычных писателей современности – Льва Гунина.
       Он не только особенный автор, но и человек с необычной судьбой.
       В 9-м классе школы совершенно случайно и без всякого основания попадает в поле зрения "гиен" из партаппарата и "органов", и с того момента начинается жестокая травля. Молодой человек принимает вызов, в одиночку идёт на неравную дуэль с нечестными сотрудниками КГБ.
       Не являясь частью диссидентского движения и не поддерживая преклонения перед Западом, он вёл свою собственную игру, по своим собственным правилам и понятиям. Будучи скромным педагогом детской музыкальной школы и ресторанным музыкантом, добывал информацию, какую затруднялись получить даже сотрудники местных силовых органов или иностранные разведки. Достаточно сказать, что Лев Михайлович составил обширный справочник руководителей и сотрудников горкома и горисполкома, КГБ и милиции, директоров школ и руководителей местных предприятий Бобруйска и Минска, с указанием адресов и номеров телефонов, номеров служебных и личных машин, имён секретарш и любовниц. Это беспрецедентный случай за всю историю СССР, страны, где засекречено было всё, не говоря уже об адресах и телефонах должностных лиц и сотрудников КГБ.
       Этот уникум знал коды так называемых военных "вертушек" и другие секретные коды для бесплатных звонков за границу и по межгороду; собрал буквально "тонны" всякой засекреченной информации. Он не извлекал из этих сведений никакой личной выгоды, ни с кем не делился ими. В последние годы существования СССР Лев Михайлович был уже связан со многими известными деятелями, такими, как супруга Сахарова Елена Боннэр, Валерий Сендеров, Владимир Батшев, и др. Не будучи членом НТС, он оказывал известное влияние на руководство Народно-Трудового Союза, участвовал в легендарном съезде НТС в Санкт-Петербурге. Представитель НТС в Париже и легендарной семьи, Борис Георгиевич Миллер, стал его старшим другом, опекал его в Париже, выделил среди других в Петербурге, и даже приезжал к нему (вместе с женой, известной переводчицей и литератором) в Бобруйск.
       В те годы Лев встречался с корреспондентами зарубежных газет (таких, как Chicago Tribune и New-York Times), с заместителями послов Великобритании, США и ФРГ (Дарья Артуровна Фейн, и др.), со специальным посланником американского президента, Николаем Петри. Этим людям он не выдавал никакой секретной информации, не предавал национальных интересов страны, в которой родился и жил. В беседах с ними он неизменно заводил речь о подрывной деятельности одного карликового государства, действующего (по его мнению) против интересов как СССР, так и Запада. Он пытался обратить их внимание на диверсии и провокации спецслужб этого мини-государства на советской территории, но неизменно натыкался на глухую стену "непонимания". Та же реакция высших советских руководителей (с которыми удалось наладить телефонную связь) натолкнула Льва Михайловича на догадку о международном межгосударственно-корпоративном сговоре, о котором, по-видимому, знали настоящие патриоты России и советских республик, Франции, Польши, Германии, и США. Если бы таких патриотов не было в правительствах и силовых органах СССР и других стран, то уникальные "шалости" Льва Гунина обошлись бы ему, вероятно, гораздо дороже. Более того, национальные интересы даже того самого мини-государства, о котором шла речь, по идее, вступают в противоречие с его же ролью как важнейшего плацдарма упомянутого мирового заговора, со всеми соответствующими выводами.
       Лишь через пятнадцать лет после развала СССР, когда это уже не могло никому и нечему повредить, Лев Михайлович вбросил в Интернет часть собранной в советское время информации, и опубликовал в Сети свой двухтомник Кто Есть Кто в Бобруйске, с подробными сведениями об элите города прошедшей эпохи, об авторитетах и видных фигурах уголовного мира и дельцах теневой экономики, о руководителях предприятий и ведомств, о высших должностных лицах и сотрудниках КГБ.
 
       Лев Михайлович составил Антологию русскоязычной поэзии Бобруйска 1970-1980-х, с добавлением стихов связанных с Бобруйском авторов из Минска, Бреста и Гродно.
 
       Одной из главных целей той же международной клики было (и остаётся) уничтожение традиционных религий, исторически сложившегося общества (в первую очередь - традиционной семьи), и всего культурно-исторического наследия, начиная с архитектуры. Отсюда иррациональные и не объясняемые никакими "причинами" (даже "борьбой с религией") варварские разрушения церквей и в целом исторической архитектуры. Бесценные памятники были разрушены в Москве и в других городах СССР (в первую очередь – в Беларуси и на Украине, где уничтожено почти всё!). По той же схеме и с тем же остервенением методично уничтожалось наследие прошлых веков в главных городах США. (Сегодня разрушительство уже захватило пол-Европы, Ближний Восток и Канаду. Ни одна цивилизация не разрушает себя саму. Это дело рук невидимых врагов, интригами и террором захвативших главные рычаги). В период жизни в СССР, Лев Гунин пытался противодействовать варварскому сносу целых кварталов в городах Белоруссии, в первую очередь: в Бобруйске. Не случайно именно эта его деятельность вызвала наибольшую злобу могущественных сил и самую интенсивную травлю, вплоть до фактической депортации из СССР.
       Получив известные гарантии от иммиграционных властей 2-х западноевропейских стран, Лев Михайлович был вынужден выехать с семьёй к родственникам и друзьям в Польшу, где планировал остаться, либо перебраться в ФРГ. Однако кому-то очень не хотелось, чтобы он задержался в Европе… Гунины были по факту похищены и силой доставлены на Ближний Восток, откуда удалось вырваться лишь через три с половиной года, не без косвенной помощи Международной Амнистии.
 
       Оказавшись в Квебеке, Лев Михайлович не стал марионеткой властей и спецслужб Запада, не вписался в общество двойных стандартов и лицемерия. Его открытые и прямые высказывания, и отказ от лживых показаний в Иммиграции привели и тут (где самая невинная  критика "неприкасаемого"-неподсудного мини-государства [см. выше] – и ты уже в чёрном списке) к злобной травле. В нарушение международных законов об апатридах, его и членов его семьи около 10 лет держали без какого-либо гражданства, что разрушило все перспективы на лучшее будущее и достойную жизнь. Вопреки владению в совершенстве английским языком и быстрому освоению французского, перед ним искусственно закрыли все двери.
       Серьёзный музыкант высокого уровня, прекрасный педагог, неплохой фотограф и программист-любитель, эксперт по компьютерным технологиям, человек с множеством других знаний - Лев Михайлович оказался в плену заколдованного круга прозябания. Престижные работы в начальный период жизни в Монреале, участие в музыкальных фестивалях, и допущение его к другим – позже наглухо захлопнувшимся – возможностям имели место вопреки установке властей, исключительно за счёт помощи "упрямых", благородных и честных канадских граждан, отважно вставших на защиту несправедливо пинаемого талантливого человека. Но и тогда, на фоне гонений со стороны иммиграционного ведомства, все эти достижения не значили ровным счётом ничего.  Ни участие в известных музыкальных коллективах, ни интересная работа не могли рассеять кошмар репрессий силовых структур. Вся зарплата Льва Михайловича уходила тогда на оплату иммиграционных процедур и адвокатов. А после того, как в начале 2000-ных в Канаде произошёл негласный реакционный переворот, частная инициатива ради помощи и спасения таких преследуемых праведников, как Лев Гунин, стала либо слишком опасна, либо невозможна по определению.
       Вопреки получению канадского гражданства, он так и остался "невыездным", не имея возможности посетить родную Беларусь, могилы родных и близких. С 2004 года живёт под негласным домашним арестом, и, стоит ему выйти за пределы некой воображаемой границы (ближайших кварталов, своего района), как его задерживает и допрашивает полиция, и возвращает домой.
 
       С 2001 года стартовала травля в медицинских учреждениях Монреаля. Иммиграционное ведомство сфальсифицировало флюорографию, чтобы, под предлогом мнимого "туберкулёза", силой упрятать на принудительное "лечение" в закрытое инфекционное отделение, и, одновременно, заблокировать получение гражданства. (Только вмешательство честных врачей и ООН сорвали планы моральных уродов). Анализы, сделанные в местных лабораториях, систематически пропадают; ему отказывают в медицинской помощи; охранники и полиция демонстративно и с вызовом сопровождают до дверей больниц и обратно, цепляются и третируют. Несколько раз в кабинетах поликлиник и в отделениях Скорой Помощи местных больниц отказывались лечить травмы, полученные в результате нападения "хулиганов". Приёмные (триажные) медсёстры неоднократно устраивали преступные провокации. Даже тогда, когда его сбили машиной, его не стали лечить, и - в резкой форме - отказались направить на УЗИ повреждённых сосудов. Когда, вопреки медицинской администрации, УЗИ всё-таки сделали, и выявился травматический тромбоз, лечения и дальнейшего наблюдения врачей (follow-ups) всё равно не предоставили, тем самым обрекая на смертельный риск попадания одного из тромбов в сосуды головного мозга или сердца, и на нечеловеческие пытки жуткой болью. Чуть ли не 3 месяца пострадавший был прикован к постели, и встал на ноги лишь благодаря настойчивому самоотверженному самолечению, с использованием нестандартного подхода и не конвенциональных методов. Но угроза рецидива не исключена. Не предоставив лечения, умышленно заложили долговременную бомбу с часовым механизмом.
 
       К 2016 году десятки (если не сотни) задержаний и допросов полиции, и отказ в элементарных анализах, антибиотиках и диагностических процедурах, окончательно подорвали его здоровье, осложнениями раздув незначительные проблемы до масштабов катастрофы. Один из врачей косвенно признался в том, что намеренно подрывал здоровье Гунина: тот, мол, виноват в финансовых потерях этого эскулапа и, заодно, канадской казны. Разве это не отдалённые последствия канонады периода конфликта с иммиграционным ведомством, и не месть за устные высказывания и за критику неподсудного мини-государства?
 
       На целый год жизнь Льва Гунина превратилась в ад. И, если бы его не спас врач, в силу своего происхождения и принадлежности к "не титульным" группам, по определению не состоящий в силовой "тусовке", и, если бы Лев Михайлович не обратился в больницу за пределами Монреаля, его бы так и угробили.
       Этой катастрофе сопутствовала трагедия резкого изменения внешности, иллюстрацией которой может служить пример другого преследуемого: Юлиана Ассанджа.
       После нескольких кризисных моментов и чудовищных происшествий в отделениях Скорой Помощи, серии вспышек опасных инфекций и трёх операций, его жизнь висит на волоске, напрямую завися от прекращения травли. Но нет и близко указаний на то, что наблюдение полиции за ним прекращено, что слежка снята, и что ему позволят спокойно зализывать раны. Его продолжают искусственно изолировать и, одновременно, окружать стукачами; его телефонная линия и Интернет систематически отключается; ему перекрывают любые возможности заработка.
       Эпохи, когда борьба идей и мнений проходит в рамках джентльменских соглашений, и когда тот, кто наступил кому-то на больную мозоль, не получает гирей по затылку, измеряются всего лишь годами или десятилетиями.
       А этот человек умудрился разозлить опасных змей даже в такую эпоху.
       Что уж говорить о глобальном наступлении реакции после 2001 года: когда на каждого, кто приходится не ко двору, спускают всех собак?

       Тем временем варварское разрушение Монреаля – города, который Лев Гунин полюбил с первого взгляда, - вступило в свою наиболее оголтелую, злокачественную фазу. Антихристианские, антиклерикальные и антиевропейские устремления всецело подчинённых тайным организациям, интересам карликового государства и доктрине "Нового Мирового Порядка" местных и федеральных кругов привели к сносу десятков старых церквей, среди которых были монументальные памятники прошлого неописуемой красоты, к исчезновению целых кварталов и даже огромных районов с исторической застройкой, фактически – целых городов (до того, как они влились в Монреаль): таких, как Ville-Marie, Pointe-St.-Charles, St.-Henry, LaSalle, Griffintown, и т.д. Была разрушена вся дававшая вдохновение и стимул к существованию жизненная среда, подрывая устойчивость внутреннего мира (и, соответственно – здоровье) тысяч монреальцев. Репрессии против всех, кто осмелился встать на пути экскаваторов и тракторов разрушителей, коснулись и Гунина, тем самым повторяя и копируя "бобруйскую модель". 
 
       Трудно не согласиться с тем, что автор, продолжавший в подобных обстоятельствах интенсивно заниматься творчеством и вложивший столько напряжённого труда в создание достойных самого взыскательного читателя произведений – совершил подвиг.
 
           

АВТОР И ЕГО РАССКАЗЫ

I
       Несколько критических работ, посвящённых своеобразной манере и литературно-философской концепции Льва Гунина, сосредотачиваются на исторических параллелях, литературных предшественниках и влияниях, и на социально-общественном резонансе вокруг этого – ни на кого не похожего – автора.
       «Если XIX век потрясал запоздалым триумфом героического, то следующее за ним столетие дебютировало манифестом антигероя. Уже Ubermensch Ницше с точки зрения тогдашнего societe actuel воспринимался untermensch’ем, поправшим рыцарский (героический) постулат. Апофеоз героического у Ницше: это лента Мебиуса архетипа, завершение его конечной логической эволюции (finale mortalis). Характерно, что не сам герой, но пьедестал, фон его высших деяний (война) - развенчан Мандельштамом и Ремарком. Стержневой персонаж Владимира Набокова, Аполлинера, Франца Кафки, Патрика Зускинда: типический антигерой, не снисходящий до критики своей полярности из-за ее тотального опошления (mauvais ton!).» (Орлицкий, Клемент Николаевич, «Альтернативная составляющая, или глобальный анти-герой», 2011).
       «Интересная деталь. – пишет тот же критик. - На том, раннем, этапе новый heros сосуществовал с положительным типом (антагонистом), подававшимся как несомненно полезный и состоявшийся (позитивный) характер. Судья, Полицейский, Бургомистр, Полковник, Губернатор подавляли своей адекватностью, но, вопреки отсутствию в их адрес какой-либо критики, пугали, отталкивали».
       «За пределами философии, искусства и литературы такое сосуществование продолжалось (уже в XXI веке), противопоставляя отщепенцам-художникам квакеров и банкиров, руководителей спецслужб, политиков, генералов, тюремщиков, палачей. Претендуя (вслед за Ницше) на упразднение шкалы нравственных ценностей, культурологический мейнстрим на самом деле уцепился за альтернативную шкалу, пусть лишь подразумеваемую. Практика неназывания породила ее изуродованную тень, в черни каковой прячутся аферисты и манипуляторы, главы профанативных музеев, обласканные властью модные критики, советники президентов и лауреаты престижных премий. Еще более исковерканная проекция той же тени отражена в кривом зеркале политики, где образ антигероя становится образом маленького человека, ефрейтора с характерной челкой или президента с лицом дебила (словно в доказательство того, что и макака может управлять государством), уже без всякой связки с антитезой.»
       Расщепление категориальных сущностей-единиц в обход дихотомической основы подметил другой критик, усмотревший в «волшебном зеркале» прозы Льва Гунина ретроверсийные построения по принципу законов обратной связи (И. В. Лупов. «На стыках иллюзионизма. О прозе Л. М. Гунина»).
       Этот автор замечает, что разрешение диссонансной напряжённости дихотомичности монад не просто отрицается у Гунина, но оспаривается на уровне альтернативных законов. Его героями, их поступками и связью событий управляет не формальная логика, и даже не кафкианская внешняя «антилогичность», но «целая вселенная иных, не осознаваемых нами, законов» (конец цитаты).
       Если классическая диалектическая модель придерживается схемы, по которой «Движение и развитие в природе, обществе и мышлении обусловлено раздвоением единого на взаимопроникающие противоположности и разрешение возникающих противоречий между ними через борьбу» (И. Ф. Зубков. Курс диалектического материализма. Москва, Издательство Университета Дружбы Народов, 1990.], то ход развития наших мыслей и мотивация поступков у Гунина частично основаны на синкретной логике (И. В. Лупов).
       Орлицкий прослеживает историчность , заложенную в качестве фундамента-основы источников, из которых возникли такие произведения, как Петербург, Записки Лысого Человека, или Парижская любовь:
       «Такой этический дуализм в форме расщепления морали мог существовать бесконечно, вплоть до «конца цивилизации», если б не... Впрочем, и без этого НЕ эра пост-героя есть и будет, поскольку знак препинания (запятая или многоточие) состоялся в единственном экземпляре, не поддающемся тиражированию, рациональному осмыслению. Гунина нельзя воссоздать, как нельзя воссоздать инопланетный космолет со всем его персоналом; ему нельзя подражать, как нельзя подражать всему, что не удается рационально осмыслить. Только ему, единственному, выпало совместить в себе антигероя с анти-антигероем, что не удавалось никогда и никому (...)».
       И далее:
       «Еще один парадокс: при всех издержках авторского великовозрастного бунтарства, если и существует визитная карточка нашего времени – это рассказы и романы Гунина. В них самый нерв эпохи, ее неприкрытая суть».
        
       II
       Любопытно, что и Марина Тарасова, с её пересекающимися с вышеприведенной оценками, излагает свои суждения тоном неоднозначного и противоречивого отношения (Марина Тарасова. «Феномен Гунина». 2006):
       «Парадоксально, но именно Гунин оказался тем человеком, на которого массы стали смотреть с обожанием и надеждой. Пренебрегая опасностью, личными интересами, выгодой и всем остальным, он продолжает говорить то, что считает нужным. Он оказался на месте Салмана Рушди, но только без поддержки и защиты государства. Живой и на свободе только за счет того, что пока еще в нейтральной Канаде, он прозябает, подвергается гонениям и травле, но упрямо стоит на своем. Соответствует ли эта картина действительности - не суть важно. Враги и недруги Гунина, сами того не осознавая, сформировали именно такой образ оппонента, который теперь не выжечь и каленым железом (...)».
       «Уязвимость деспотических форм мышления как раз в том и состоит, что "пресечение дискурса, альтернативных этических высказываний автоматически означает неправоту". Только спустя годы мы стали понимать, что не все, о чем писали советские газеты, было ложью (...)».
       Тут, не так тонко, как у Орлицкого, и всё же весьма наблюдательно, подмечено нечто особенное: произведения Гунина: это глоток свежего воздуха в атмосфере неофеодальной (термин, пущенный в оборот именно Львом Гуниным, и, как ни странно, прижившийся и в России, и на Западе) тирании и драконовских запретов, но, если бы не эти глобальные табу, их ценность и значение, возможно, имели бы иной формат или масштаб.
       И для неё непохожесть, равно как известность и значение творчества Гунина: из области парадоксов. Насколько повлияла на это суждение политизированная компания дискредитации этого автора всеми вменяемыми и невменяемыми способами – покажет время.
       При всём достаточно критическом отношении Орлицкого, его анализ и суждения дают точную и объективную картину:
       «В прозе малых и средних форм он не успевает разогнаться для удара о стену головой, оставляя на беговой дорожке чистого листа достаточно цельные, отточенные тексты. И вдруг – совершенно ошеломительный вопрос: что считать его авторскими текстами? По утверждению его адвокатов, десятки (или сотни) версий рассказов генерированы недругами, вслед за которыми почин подхватила толпа. Сформировался целый народный жанр, своеобразная гуниана. Знатоки сообщают, что единственное собрание подлинников находится на сетевом портале balandin.net , но странно: ни в одной из крупнейших электронных библиотек (либрусек и прочих) этих подлинников не отыщешь. Вместо них там размещены карикатуры на его рассказы и романы: то ли древние докомпьютерные версии, то ли искусственно составленные пародии. Не будем гадать, по каким законам на запрос о его поэзии Гугл впереди всех 26 тысяч файлов выплевывает «Стихи в прозе» – письмо безумной девушки из рассказа «Треугольник», составленное (по сюжету рассказа) в психбольнице; или какими тегами в исходнике заставили Яндекс и Гугл вместо ссылок на подлинники у Баландина отсылать на страницы растиражированных кем-то фальшивок (...).
       «Никто не может открыто высказаться о нем не под псевдонимом, без гарантии быть табуированным, и в первую очередь собратьями по цеху. Лишь знатоки в курсе, что это происходит не спонтанно, а по воле нескольких авторитетов, от которых, как круги по воде, расходится всеобъемлющий остракизм. Откуда такая стойкая травля? Кто ей дирижирует? (...)»
       О том, что происходит что-то из ряда вон выходящее, говорит уже хотя бы то, что Орлицкий так и не называет этих «авторитетов», хотя их имена известны всем...
       И, словно ускользая, от этого называния, он «убегает» в анализ конкретных произведений:
       «Вторая Трилогия несет скрытые знаки того, что является «продолжением», или, скорее, расширением Первой. В ней: та же идея перерождения платоновского универсалия, или, если угодно, псевдоуниверсалия. Как и в Первой Трилогии, где воскрешение Лауры не реинкарнация душ (как многие думают), возникает феномен «перерождения» одних персонажей в другие, и разворачивается монументальное эзотерическое действо, пугающее своей реальностью. Эротизм и политика: всего лишь приправа к эзотерическому яству, способ объяснения сложных для понимания вещей. «Парижская любовь», где город и персонаж ошеломляют идентичной неповторимостью, раскрывает целые «черные дыры» психологических загадок, шокирует каскадами подсознательных комплексов, о которых большинство из нас даже не догадываются. Нами правит бессознательное: это всего лишь фон произведения, внешний его слой, флер. Чуть глубже коренится вывод о том, что нами правят не индивидуальные комплексы, но во взаимодействии индивидуальностей. (Пара / несколько личностей / масса («массовые психозы»). Механизмы координации бессознательного Я, пары и социума тайно доминируют над рациональным и рассудочным. Еще глубже очерчена догадка, что за стеной сознания с нами соседствует совершенно иной мир, с его немыслимыми законами. Индивидуальное и общественное безостановочно латает эту условную перегородку, что то там, то сям дает течь, но в ходе нескончаемого марафона «антимир» неизбежно хлынет в какую-нибудь брешь: и, не замеченное никем, перерождение нашего мира начнется уже сегодня».
       «Патриотка» - о том же, не о политике. Это «выверт» сознания, или, скорее «реальности», где четырехмерное пространство «зачесано» под ковер одномерности. Трехступенчатое падение в бездну деградации (отсюда по-видимому выбор трилогии) сопровождается скрытыми астрофизическими параллелями, вызывающими в памяти свежие теории Никодема Поплавского. Политическая плоскость, как одномерное пространство (своего рода «черная дыра»), поглощает многомерность живого бытия. За описанием Катара и Палестины наверняка кроется личная тайна. За глубоким знанием арабской письменности тоже что-то стоит».
       «Последняя часть Трилогии 2 – «Пассия» – переносит эпопею упрощения в бытовую (личностную) плоскость, сплющивая ее на манер политической и добавляя детективно-фантастический вектор. Здесь фантастика призвана выделить прозаичность деградировавшего бытия: тем, что не раскрашивает, а лишь затемняет его. И тут автор интригует «внелитературными» моментами. Произведение появилось в Сети не позже 1996 г. (первая или вторая версия), на бесплатном сайте top secrets американского министерства обороны. Островное государство Тринидад и Тобаго описано слишком живо, чтобы не заподозрить осведомленности из эксклюзивного источника. Проблема вопиющего самоуправства нефтедобывающих компаний, их статуса государства в государстве – о которой до сих пор не так много написано, – подается со знанием дела. На ум приходят разоблачения Форсайта, едва ли не первым вскрывшего злокачественные язвы таких явлений как наемнические армии и «стратегическая» промышленность. В «Пассии» эти проблемы объединены выводом о процессе необратимого феодального дробления современных государств, обреченных на гниение заживо. Если сопоставить последние части обеих трилогий («Шоу» и «Пассию»), то, при всей кажущейся разнохарактерности (разножанровости), в них замечается много общего. Как Станислав Лем в «Футурологическом конгрессе», Гунин заглянул в недалекое, но все-таки будущее, поразительно верно очертив его страшилки. Напрашиваются параллели и с рассказом «Страж-Птица» Роберта Шекли. Сегодня, когда беспилотные дроны вот-вот начнут пикировать на нас в наших же городах, эти предупреждения больше не кажутся чистым вымыслом («бредом»)».
       «На противоположном полюсе отдельным явлением высится «Треугольник» (1990-1997). Этот эпистолярный мини-роман удачно соединил прошлые и будущие находки . Как у Хемингуэя, характеристика персонажей встает из прямой речи, и, тем не менее, изображает их точней любой описательности. Индивидуальность героев очерчена на грани невозможного, что относится и к их неповторимой манере. Если костяк не основан на подлинных документах (что вовсе не умаляет авторского таланта), из подобного рода перевоплощений веет чем-то запредельным. Пожалуй, это первая в истории литературы художественная «экранизация» электронной переписки. Этот рассказ: о пустоте современного мира, о его элитах, о дилемме нравственного выбора (...)».
       «Другой пример подобного авторского перевоплощения: рассказ «Петербург» (1986 – 1995, С.-Петербург – Монреаль). Одновременно это образец зрелой и совершенной стилистической цельности: один из немногих в прозе последних десятилетий. Процесс медленного перерождения Аркадия Дмитриевича в «человеко-город» сопровождается целой сагой о Городе на Неве, с прихотливыми изгибами-искажениями больного сознания. В этой расфокусировке вся суть эзотерической природы сравнительно молодой метрополии. И опять, как практически везде, автору посчастливилось создать аутентичную атмосферу, неповторимую, самодостаточную (...)». /конец экстракта/
        
       III
       В свою очередь, Марина Тарасова сосредотачивает своё внимание на всей совокупности деятельности Льва Гунина как особом феномене, «обогнавшем» своё время и предвосхитившем особенности грядущей эпохи:
       «На Восьмое марта получила открытку от подруги. К ней был приаттачен весьма искусный стишок. Взлянула мельком на фамилию автора. Нет, подумала, мне она ни о чем не говорит. А вот приклеилась к языку, как банный лист к... Не давало покоя ощущение, что имя автора я где-то уже видела. В памяти вертелись ассоциативные цепочки, как цепочки рибонуклеиновой кислоты.
       Что ж, Маринка, сказала я себе. Зайдем в Сеть. И зашла. И о... остолбенела. Заграничный Гуглик выплюнул столько электронной макулатуры, будто вся информация на свете была только о Гунине. Наш Рамблер постарался переплюнуть английскую поисковую машинку. И - надо сказать - постарался на славу. Самые популярные имена, от Павлика Морозова до этой дрючки-сердючки, чья дача затмила пугачевскую, позавидовали бы рейтингу Гунина. Просто лопнули бы от злости. Его имя повсюду торчало из Сети, как селедка из кармана выпивохи. Его подавали на завтрак, ужин и обед, на праздники, дни рождения и свадьбы под разным соусом, но больше ругали. Оно и понятно: чем больше ругают, тем шире известность.
       Одно я никак в толк взять не могла: кто такой этот Гунин. Что он такое? Очередная виртуальная личность, ловко сработанная московскими шутниками? Псевдоним известного лица, задумавшего грандиозную и веселую профанацию? Признаться, я была разочарована, когда узнала, что он реальный тип, да к тому же немолодой.
       А вот картина до конца не прояснилась. Можно было подумать, что тут не один Гунин, а целая их тройня, утихомирить которую не удалось ни одному "мировому правительству" (...).
       Мне все-таки кажется, что настоящая причина царствования Гунина в РуНетах и в КаНетах запрятана глубже. Задолго до вэб камер, "блогов-эклогов" и повального эксбиционизма он один из первых изобрел его вербальный суррогат (...).
       В своих, распахнутых напоказ дневниках, где юный Лев описывал себя и свою жизнь со всеми ее подробностями, он прилюдно раздевался гораздо откровеннее, чем это принято у московских концептуалистов. Профессиональный стриптизер никогда не снимет с себя все до ниточки. Он остается в невидимой "одежде", состоящей из мышц, тела, которое он "носит" с достоинством. В бесчисленных автобиографиях, дневниках, записках и мемуарах Гунин раздевается безыскуснее, бесстыднее, без напускного достоинства. Именно это и сделало его самой известной неофициальной фигурой русского и канадского Интернета. Это не литература как таковая, а потайное окно в чужую квартиру. Через него возможно подсматривать сейчас, сию минуту. Иначе говоря, не читать, а владеть. Отсюда и размноженное сотнями "биографов" житие Гунина, новый и быстро набирающий обороты популярный жанр.
       В том же направлении работают бесчисленные версии гунинских сочинений. Я насчитала 15 версий трилогии "Парижская любовь" и целых 25 - "Снов профессора Гольца". То ли сам автор с любовью "обнародывает" каждый свой черновик - любую промежуточную редакцию, - год спустя заявляя, что стал жертвой врагов и провокаторов, то ли это, как и его биографии - народное творчество. Миф о Гунине, как и ряд версий его работ - убеждена - создает народ. "Феномен Гунина" - это мощное народное движение, которое спонтанно возникло в ответ на усиливающиеся по обе стороны океана репрессии (...).
       Легенда Первая: Гунин - гений, которого не издают из-за того, что он смелый правдолюб, неугодный влиятельным людям. Поэзия. Прежде, чем понять, что она такое, толковый редактор должен выбросить за борт балласт не убедительных или просто слабых стихов. Иначе при всем обилии "перлов" читать невозможно, раздражает (...).
       Легенда Вторая: Гунин знаменит по праву. Он - один из звезд. "Среди них вращался, с ними дружил и пил". Его приятели, друзья, знакомые: Игорь Корнелюк, Ирина Отиева, Лариса Долина, Валентина Толкунова, Лев Лещенко, Владимир Сорокин, Эдуард Лимонов, Андрей Вознесенский, Ноам Чомский, Григорий Свирский, Сергей Саканский, Никита Михалков, Леонард Коэн, Целин Дион, Святослав Рихтер, и т.д. Имен страницы на две. Правда ли это? Из биографических данных выясняется, что Корнелюк был знаком Гунину по музыкальному училищу в Бресте, где оба учились. Встречались, когда первый перебрался в С.-Петербург. С Отиевой Гунин мог познакомиться во время ее гастролей в Бобруйске и в Минске, или через Мишу Карасева ("лабал" в его группе), или через вокалистку Олю Петрыкину. С Долиной его свел композитор Анатолий Крол - как и сам Гунин, бобруйчанин. Другие звезды советской эстрады попадали в рукопожатия или объятия Льва только потому, что его брат Виталий, как мне объяснили, был умным, деловым и предприимчивым человеком, и с помощью знакомств старшего брата организовал широкую антрепризу. Сам Лев там присутствовал постольку поскольку. И так с любым из длинного списка. Не было его в жизни этих людей. Он упустил возможность постоянного общения с ними, не заинтересовал или оттолкнул от себя сварливым характером, болтливостью и подозрительностью. Промелькнул на их горизонте кратким эпизодом - и скрылся. Его учили знаменитые музыканты, выдающиеся композиторы? Тем хуже для него, значит, он ничему от них не научился. Иначе его биография сложилась бы не так, как сложилась (...).
       Легенда Третья: Гунин - борец за свободу и справедливость, ставший жертвой всемирного заговора, преследующего "борца" за его убеждения. Правда ли это? В моем понимании борец за свободу - это тот, кто, обладая чувством реальности, добивается возможных в данной ситуации положительных сдвигов. Явилась бы я на работу к обеду, осыпая бранью работодателя. Можно подумать, что назавтра меня не вышвырнули бы за порог! Гунин сочинил оскорбительную для Алексея Алехина статью. После нее не только в "Арионе", но и в других изданиях его имя сделалось нежелательным. Он оскорбил двух критиков, людей очень влиятельных в литературных кругах (...). При всей эфемерности его общественного статуса, он обладает неординарной способностью задевать людей за живое. Обиды, наносимые им, не заживают многие годы (...). Защищая своего друга К. С. Фарая, он задрался с Быковым (...) и с Костей Шаповаловым. А ведь не кто иной, как Костя - единственный, кто, несмотря на оппозицию, опубликовал его стихи (...).
       Несмотря на все это человек в центре мифа оказался идеальной фигурой для стихийного народного движения, у которого не осталось других героев. Так называемые либеральные круги (Новодворская, Явлинский и другие) на самом деле - "слуги американского империализма", с потрохами, как любили говорить Повзнер и Зорин (...). Вчерашние диссиденты - Боннэр, Синявский, Бродский, и, возможно, сам Сахаров - хотели, как выясняется сегодня, свободы не для всех, а только для [избранных] (...). /конец экстракта/
       Оспаривать эти суждения не имеет смысла: перед нами образ, метафора. И сама эта оценка из далёкого уже сегодня 2006 года – как будто «неактуальна». Но – странное дело – чем больше проходит времени, тем работы Льва Гунина становятся всё более и более современными и своевременными: не потому ли, что, по каким-то неведомым законам, они предсказали (невероятно!) и наше сегодняшнее, и наше будущее
        













 
ТРИЛОГИЯ-2
НУКЛЕИНОВАЯ ЦЕПОЧКА
(цепь превращений)

Парижская любовь
        Пёстрые полосы впечатлений промелькнули в высоте. Горизонт выровнялся - и в парижской квартире, в рабочем районе (полтора часа езды от центра) появилась она, самая порочная и беспутная, излучающая смрад порока и его двойникастый след - стерильную санитарную чистоту. Её острые груди под тонким свитерком, как две высшие точки непересекающихся вершин, её приторная улыбка и бесстыжие глаза - всё выражало острое изнеможение любви в её самой запретной форме, религиозный трепет вожделения - и этот запах порока. Она была развратней самой наглой в своем отроческом бесстыдстве девицы, порочней женщины лёгкого поведения (с её стаканом вина до и сигаретой после ("о трёх излюбленных удовольствиях"), растленней любой порно-звезды, изнемогающей в наркотической истоме стонов и конвульсий от эксбиционизма и физического оргазма одновременно. Её католическое имя - Анна-Мария, - данное ей набожными родителями, - лишь усиливало эту червоточинку, этот прожигающий и читающий в мужчинах и женщинах самый слабый след вожделения взгляд. Её коротенькая юбочка, характерные для некоторых парижских молоденьких дамочек косички, ладная фигурка без малейшего изъяна, с такими невероятными пропорциями, что обещали ещё более невероятные вещи в скрытых под одеждой частях, какая-то всепроницающая открытость и простота в общении, моментально убиравшие всякую дистанцию между ней - и любым другим двуногим бесшерстным существом: всё казалось неповторимым, единственным, неизъяснимым. Когда она сказала, что занималась балетом (сказала как бы между прочим, добавив-спросив, какое движение я предпочёл бы), что-то исключительное, нехарактерное уже окутало меня своим властным дыханием, потому что я вдруг - неожиданно для себя самого - выпалил: grand battement. "Ах ты, наглец, - сказала она по-итальянски, на своем мягком семейном неаполитанском жаргоне, - но я тебя накажу за это. Вот продемонстрирую тебе его. Только без трусиков. А ты должен будешь демонстрацию отработать". Потом, когда она по тысяче раз делала глубокое plie над моим горизонтально вытянутым телом, с закрытыми глазами и постанывая от удовольствия, её колени и руки всё ещё сохраняли балетную грацию, а перед моими глазами так и стояла обжигающая невероятность того первого grand battement.
        Я никогда не позволял себе задумываться над тем, что она делала между нашими встречами. Её законченная порочность рисовала в воображении разной величины приборы трёх дюжин любовников, побывавших в этом уютном тёплом "гнёздышке" до меня. Но даже если не было ни одного, всё равно её псевдо вульгарность, её податливая гибкость и наигранная изнеженность, особый жар её невесомого тела, тающего под рукой - сами по себе уже читались вызовом, изменой, зондом, закидываемым в душу партнёру с целью выяснить глубину компромисса, терпимости и готовности на всё. В своих самых физиологических позах, в самые неподходящие моменты, и днём, и ночью - она всегда оставалась законченно эстетична, не отдавая ни единого самого незначительного штриха на волю случая. Даже когда какала, когда садилась на унитаз у меня на глазах, она ставила локтями на коленки свои руки, подпирала голову ладонями - и демонстрировала задумчивую капризность - или капризную задумчивость. И потом - этот её ритуал материальной заинтересованности, симулирование выкупа за любовь, который всякий раз требовалось обыгрывать. Ей было мало стихийных, импульсивных подарков - она требовала церемонии платы, подчеркнуто делового фетиша, ролевого обыгрывания контракта. Она не желала, чтобы е й покупали; она жаждала, чтобы покупали е ё. Дитя богатых родителей, владелица добротной квартиры в этом бывшем парижском предместье (не эксклюзивном; с многочисленными арабскими магазинчиками - но вполне пристойном), - она не нуждалась ни в моих подарках, ни в билетах в театры и рестораны, которые я ей таскал. Мне стало понятно, что это умело строилась маскирующая подмена зависимости эмоциональной суррогатом зависимости материальной, и сохранение дистанции - вакцины от чрезмерной привязанности.
        Иногда, позвонив снизу - и - поднявшись и найдя дверь в квартиру не на защёлке, - я заставал её у распахнутого на узенькую улочку окна, впускающего бодрящий воздух той тёплой парижской осени, с гулкими шагами приличных обывателей - владельцев стоящих вдоль тротуаров машин. Тут почти не было прохожих. Все появлявшиеся внизу, под домом, были транзитными пунктирами движения из дверей подъездов к автомобилям - и обратно. Мой виэкюль, припаркованный в неположенном месте, казалось, выделялся из всех остальных сиротливым пятном в этом море совершено другого стиля. Мне представлялось, что сейчас подбегут люди, станут плевать в него и пинать ногами. Но ничего не случалось. Даже муниципальная служба - и та ни разу не появилась, - и я так и не получил штраф: за всё время дружбы с Анной-Марией.
        В окно виднелись бесконечные разноцветные дома прошлого - начала этого века, четырёх и пятиэтажные, с красными крышами, бесчисленными окнами - и кусок выразительно-глубокого парижского неба. Они напоминали мне моё польское детство, Краков, звоны кляшторов, тёмные стены старэго мяста. В то время как я приближался к ней сзади, она неожиданно оборачивалась, валила меня на диван и заставляла без всякого перехода заниматься любовью. Когда комнату уже оглашали первые звуки разгоравшейся страсти, я обычно умудрялся захлопывать окно ногой. Как правило, эти изначальные приступы любовной игры были только прелюдией. После неё Джульетта (как она себя называла) хватала меня за руку, тащила в ванную - и там мыла, как малого ребёнка, после чего сама становилась под душ, и только потом мы продолжали своё барахтанье - или противоборство. Со временем она перестала мыться со мной, приучив меня самостоятельно проделывать путь из комнаты - по коридору - и дальше. Этот путь становился для меня морально всё более обременительным - по известным причинам. Он всё чаще символизировал нараставшую между нами дистанцию и брезжащий где-то в конце этого нарастания разрыв.
        Нельзя сказать, чтобы секс оставался единственным, что нас объединяло. Она была чертовски умна и начитана, эта невероятная парижская шлюха. Когда перед нашим последним соитием я выходил в том или ином её халате из ванной, она, бывало, лежала на спине с одной из своих самых последних книг. Она коллекционировала их аккуратно, поштучно, покупая все новинки, начиная литературной критикой, заканчивая работами культурологов. Потом они куда-то исчезали, и на полках в другой комнате, смотревшей во двор, оставались пустые места - как обезображенные попаданием снарядов чёрные провалы в фасадах послевоенных домов. Её любимым писателем был Жан Кокто, с пузатой книжицей какого в руке её чаще всего можно было застать. Она обожала цитировать его стихи, вырывая отдельные строки с намеренно-шкодливым видом, выхватывая бьющие по нервам слова своим чисто-парижским говорком. Как ни странно, она выдергивала далеко не игривые, а романтико-драматичные строфы, изумительно отдаляя их чтением от традиционной манеры поэта:
 
Ce coup de poing en marbre ;tait boule de neige,
         et cela lui ;toila le coeur
         et cela ;toilait la blouse du vaiqueur,
le vainqueur noir que rien ne prot;ge.
 
 
        Она привыкла читать по памяти отрывки из "Орфея" Кокто - применительно к ситуации. Когда на журнальном столике появлялась бутылка, она декламировала:
 
 
         ANCIEN POETE
Qu'est-ce que vous boirez?
         ORPHEE
Rien merci. J'ai bu. C';tait plut;t amer...
Vous avez du courage de m'adresser la parole.
 
        Из итальянцев она всем предпочитала Данте, хотя хорошо знала и современных поэтов, особенно неаполитанцев. Иногда, чтобы досадить мне, она принималась читать их вслух, зная, что я половину не понимаю по-неаполитански. Раздражавшее меня поначалу её намеренно быстрое щебетанье постепенно начинало возбуждать, и через какое-то время мы уже барахтались в одной из её комнат, стараясь доставить друг другу как можно больше работы и усилий. В перерывах мы обсуждали Ясперса и Сартра, загадку Мориака, влияние Флобера на французскую литературу, место Арагона во французской поэзии, эзотеризм Аполлинера и его сонористическую близость Т. С. Элиоту, феномен Бодлера, отдельные стихи Бертранда, Нерваля, Орлеана, Валери, Вийона, Тардю, Сэн Амана, Ронсара, Римбо, Осмонта, Лабе, Бретона, Элюара, Фуре, Жибрана, Виньи, пока не утопали в очередном споре о Верлене и Малларме, из которого был один выход - приятный для нас обоих. Уступая мне место под душем, она прижималась ко мне всей поверхностью своего изумительного тела, нежно прикасалась к моей коже губами и шептала из Данте: "Quando si parte il giuoco dellazara, Colui che perde si riman dolente, Ripetendo le volte, e tristo impara: Con l'artro se ne va tutta la gente" ("Когда партия игры в кости окончена, тот, кто болезненно проиграл, повторяет (переигрывает) все заново в грустном одиночестве"). "Когда ты уйдешь, я буду мастурбировать, переигрывая всё сначала, - признавалась она. Тем самым она оставляла меня в лихорадочном нервном напряжении на ближайшие 14-20 часов, до следующего приёма очаровательной сладкой отравы очередной встречи.
        Несмотря на наши... отношения, она никогда не рассказывала мне о своих друзьях, о своей личной жизни, о том, что она делает между встречами, в каком университете учится, где трапезничает, где покупает книги. Я почти ничего о ней не знал - и это не смотря на профессионально задаваемые (всё-таки журналист) вопросы. Только примерно полгода спустя, когда она сама стала упоминать о своём круге (что происходило не в результате большего сближения между нами, а - парадокс! - совсем напротив), я узнал, что все её приятели-мужчины были, как и я сам, экзотическими птицами: иностранцами-литераторами, непризнанными гениями или знаменитыми в узком кругу поэтами, художниками и музыкантами. Ни об одной своей подруге она тогда ещё не сказала ни слова. Ещё позже, когда я начал сталкиваться с её приятелями, между нами установилось скрытое безмолвное взаимопонимание. По глазам друг друга мы прочитали о том, что каждый из нас имел физическое отношение к Анне-Марии. Но - странно - это не вызывало ни соперничества, ни ненависти. Наоборот, мгновенно вспыхивала диковинная мужская солидарность, скреплявшая наши случайные встречи налётом меланхолической грусти. Особенно мне запомнился грустный понимающий взгляд одного неудачливого художника, парижанина и оригинала. Он носил тёмный клетчатый плащ и такую же стильную клетчатую кепку. Его глаза за стёклами очков, встретившиеся с моими, сразу же смущенно-понимающе дернулись, и тут же застыли. Его жена, маленькая вёрткая уродица, и две его прыщавые чернявые дочери висели на нём со всех сторон, когда мы как-то столкнулись в квартале библиотеки Лувра. Его глаза были такими же печальными и смущенными, как в первый раз. Позже мне пришло в голову, что эта мужская солидарность возникала от того, что все мы были сделаны из одного теста, а именно: потому, что "Джульетта" тщательно отбирала нас в свою коллекцию.
        Уже на исходе нашего романа я сталкивался с друзьями по несчастью всё чаще, и происходило это как правило у неё дома. Я видел, как вспыхивали её щеки, когда мы вместе садились за стол, какое доставляла ей удовольствие наша безмолвная солидарность, и думал о том, что в этой неподражаемой юной женщине атавизмом переживает тысячелетия полигамия матриархата, а наша семейная идиллия - отголосок чудовищно далёких времен. Постепенно мне стало известно, что я попал в число трех её наиболее приближённых "chums" . Однажды, когда мы вчетвером сидели на кухне, распивая бутылку совсем недурственного вина, самый младший из нас, мужчин, атлетически сложенный Педро, затеял дискуссию о модной тогда в узком кругу квази теории любви. Согласно этой академической шутке, в соперничестве за женщину всегда побеждает мужчина, который любит сильней. "Если ты имеешь в виду себя, - ответил Бертран - клетчатая кепка с очками, - то это совершенно справедливо. У тебя есть все данные, чтобы любить сильней". - Педро лишь удовлетворенно хмыкнул. - "Тут налицо порочный круг мысли, - сказал я, видя, что все ждут меня. - Причиной победы сначала объявляется сила любви, а затем критерием силы - её победа. Но лишь на практике ясно, какой мужчина - "сильнейший". Я видел, как напряглись желваки Педро, как он поперхнулся глотком. Мне казалось, что сейчас он должен вот-вот броситься на меня. Но его взгляд тотчас потускнел, и в нём проявилась уже знакомая мне объединяющая нас меланхоличность.
        Мне никак не удавалось представить себе, как проводил с ней время каждый из них, как использовала она свою почти неограниченную власть над ними. Несколько раз мне снился один и тот же абсурдно-сублимационный сон, в котором я был одновременно и Бертраном, и Педро, и мы (тот и другой) вместе любили её. Потом я слышал их мысли, в которых первый вспоминал об этом, ненавидя себя (стыдясь своей слабости), а второй - с распирающей грудь спесью. Мне снился Неаполь, уступами вздымающийся над ослепительным заливом, мощёные маленькие площади и улочки центра, с их старинными зданиями, сувенирными, антикварными, туристическими, галантерейными, ювелирными и прочими магазинами и магазинчиками, ресторанами и ресторанчиками, гостиницами и прогулочными катерами, снились пригородные железнодорожные линии и автострады с указателем Napoli, уютные кафе и бары на Via Chiatamone, поезда метро на линии Metropolitana Collinare, с жёлтыми вагонами и амбразуровидными окнами, наполненные народом в часы пик, нищие флейтисты и гитаристы, входившие на станции Гарибальди и выходившие на Толедо, и покрытые сыпью огоньков отдаленные склоны Везувия.
        Закат наших отношений начался примерно тогда, когда забарахлил мотор моего Ситроена. Мне пришлась отогнать машину в гараж, где мне обещали всё сделать в течение двух суток. Добираться до Анны-Марии на метро представилось мне ещё одним приключением - как приправа к романтическим встречам. Я уже забыл, когда последний раз спускался в метро, когда пользовался недельной проездной карточкой с моей фотографией, как доплачивал за переход на другие линии. Я забыл те ощущения, какими откликались во мне вызывающие плакаты реклам на гладких сильно закругленных беленых стенах гигантских труб станций, странный шарнирно-щитковый механизм или пластиковые дверцы турникетов, в Париже называемых то tourniquet, то portillon, с мозолящими глаза знакомыми красными символами с надписью TOFY вместо STOP, голубые билетики - carnet, неглубокие ступенчатые спуски и движущиеся наклонные резиновые "тротуары", подземные уличные музыканты с голодными глазами, попрошайки и нищие-клошары, спящие на редких сидениях платформ и днём, и ночью, киоски с бижутерией и галантереей в переходах, в залах и даже на платформах, назойливые контролёры, особый запах парижского метро. Первые, пока ещё слабые, толчки этих ощущений стали просачиваться в мою душу из памяти уже пока я выяснял, что ближайшие к дому Анны-Марии станции - скорей всего Brochant или Guy Moquet. Я решил ехать до Brochant, направление Габриэль Пери. Линия номер 13 - это была моя линия (какое число!), с ближайшей ко мне станцией Gaite. Я мог ехать прямо, без пересадок, что мне показалось счастливой приметой, вопреки "цифре невезения". Я медленно дошел от Монпарнаса через Place de Catalogne и rue Vercingetorix до спуска в метро. Движение машин на большой улице Avenue de Main вызвало во мне какую-то неопределимую ассоциацию. Захватив с собой роман Патрика Зускинда, я приготовился в дороге читать. Однако вагоны были переполнены настолько, что не представилось никакой возможности, и висячие, полувисячие, наклонностоявшие и прямостоявшие людские тела не позволяли даже открыть книгу. Так продолжалось до Сен-Лазар. Потом толпа поредела. Вместо безлицей людской массы показались одиночные её представители. Я остался один на один с тусклыми, хмурыми, малоприветливыми лицами, недружелюбными взглядами, тёмными пальто и рюкзаками на плечах. Единственное светлое пятно - лицо миловидной женщины - и то несло на себе печать какой-то еле уловимой приниженности. Я почувствовал, что открыть книгу тут как бы не к месту. Часы показывали одиннадцать тридцать. У меня засосало под ложечкой: я привык в это время есть ленч. Чуть было не проехал нужную станцию - и поспешно бросился к выходу.
        День выдался тусклым и серым. Даже мягкая парижская атмосфера вальсовой лирики таких дней с трудом пробивалась сквозь этот сероватый налет. Я чувствовал себя отвратительно. Уже подходя к avenue de Clichy, я подумал, не лучше ли просто вернуться домой. На углу я направился не в ту сторону, к улице Cite des fleurs - и повернул обратно. Проходя мимо бесчисленных арабских магазинчиков дешёвой электроники, товаров первой необходимости и депанёров, я чувствовал, как всё сильнее сосет под ложечкой и бьёт какая-то неконкретная дрожь. Я взмок, мои ноздри улавливали исходящий от меня непривычный запах пропитавшейся испарениями толпы, разгорячённого тела и подземки одежды.
        Как только она впустила меня, всё сразу пошло кувырком. И она, и я сам - мы остро ощутили изменения, за какой-то последний час совершившиеся во мне; между нами никак не устанавливалась та лёгкость, что сама собой подразумевалась всегда; она не смеялась больше заразительно и открыто, и даже мой любимый Патрик Зускинд,  которого я решил пожертвовать ей - хотя это было редкое и крайне ценимое мной издание, - не спас дела. Что касается секса, то впервые за время наших встреч между нами ничего не было.
        Я знал, что выше и ниже по социальной лестнице, там, где большие ставки и амбиции, секс - разменная монета; им расплачиваются или его покупают, смотря по направленности вектора зависимости. На всём протяжении высокой карьеры или богатства этот отвратительный вид платежа непременно оставляет следы своих грязных ног. Только в нашем узком кругу - среди непризнанных гениев, экстравагантов-интеллектуалов, профессионалов, вытолкнутых на маргинальную периферию - всех, кто зарабатывает на жизнь в маленьких редакциях, школах и колледжах, продавцами книг или (если это музыканты и художники) непостоянными малооплачиваемыми халтурами, - торговли сексом не существует. Эта среда условна и текуча; за принадлежность к ней, за уютное существование в её мягком и сравнительно безопасном лоне тоже надо бороться. Очертания её границ размыты, их формируют не только социальные механизмы, но - едва ли не в большей степени - ментальность, мировоззрение, ощущение стиля. Выпасть из неё легко: достаточно сделать шаг в сторону. Довольно того, чтобы какая-то деталь привычного быта сломалась - и вся самая хрупкая из всех социальных сред перестает для тебя существовать. Я смутно ощущал, что с Анной-Марией было что-то не так. Она обитала в плоскости нашего круга, и в то же время каким-то образом - за его пределами, там, где люди стремятся к славе и богатству л ю б ы м и  путями. Её юмор постепенно становился агрессивней и вульгарней. Иногда мне казалось, что она пытается унизить моё мужское достоинство. "Мужчины обычно думают, что, если две девушки удаляются вместе, значит - лесбиянки. В таком случае, если мужчина уединяется - это значит, что он онанист?" Или: "У Эйфелевой башни спросили: "Почему ты женского рода, если всегда стоишь?" Её телефон, который раньше при мне практически никогда не звонил, стал трезвонить всё чаще и чаще, и она выбегала с трубкой на кухню или запиралась в туалете. Наконец, однажды она заявила, что одной из её подруг (впервые из её уст я услышал слово "подруга") срочно нужна помощь. То, что она мне предлагала, было не таким уж безобидным уголовным преступлением. Я сказал, что должен подумать. Во мне зародилось подозрение, что Педро и Бертран прошли этот этап.
        Не помню, как я оказался на улице. Моросил дождь. Жёлтые кляксы света отражались в стёклах автобусов. Арабские магазины уже не работали. Наблюдалось движение лишь у депанёра, где мы иногда покупали вино. Я оставил дома свою машину и приехал - как часто в последнее время - на метро. Какая-то подвыпившая горячая девушка или проститутка окликнула меня. Я только глубже втянул голову в плечи и подтянул воротник плаща. В голове и в груди была полная, абсолютная пустота. Потом сквозь эту пустоту зазвучало странное тусклое эхо Пятого квартета Бетховена. Я еле тащил ноги, как будто на каждой из них висело по гире. Я чувствовал, знал, что мы рано или поздно расстанемся, но не мог даже предположить, ч т о должен буду испытать. В метро какие-то парни бросились наутёк от полицейских, спрыгнули на рельсы и побежали в туннель. Я даже не посторонился, хотя чуть не был сбит полицией.
        Даже Монпарнас, где я жил уже несколько лет, не принес облегчения. Чтобы успокоиться, я имел привычку слоняться вокруг вокзала Монпарнас, потом возвращался на rue Alain. Теперь, вопреки обыкновению, я направился в противоположную сторону, от метро до знаменитого кладбища, мимо не менее знаменитого театра. Меня удивила потрясающая тишина, какой я никогда прежде не замечал. Шести-семиэтажные здания хранили безмолвие. Звук одинокой машины, донёсшийся с rue d'Odessa, казался совершенно лишним и отрешённым. Либо на улицах совсем не было людей, либо я их не видел. Жужжание отдалённого вертолета вторгалось как бы из-за кулис, из какой-то иной жизни. Мной овладела непонятная, беспричинная паника. У меня не хватило мужества повернуть - как я сначала намеревался - направо по бульвару Эдгара Гюне, к одному из центральных входов на кладбище. Даже углубиться в аллею тёмных теперь деревьев, посередине бульвара, у меня недоставало духа. Вместо этого я повернул в обратную сторону, вдруг по-новому ощутив громаду чудовищной башни в конце бульвара. Одно из самых высоких зданий Парижа, она зловеще нависала над окружающим как чужеродное тело, как несовместимый со всем земным корабль инопланетян. Пустота прекрасного кладбища, трупный смрад которого щекотал ноздри, хотя никак не мог тут быть слышен, благородные очертания архитектуры театра, который я только что миновал, изумительное спокойствие всего этого квартала, с его мягкими лиловыми тонами весной и в конце лета, вся моя любовь к этому району, где я научился чувствовать поэзию Кокто, полюбил Патрика Зускинда, Сержа Гинсбурга, Эрнста Яндля, Чеслава Милоша, музыку Вайля, где наслаждался пробуждением весенних почек, цветов и молодых женщин, где для меня открылось неожиданное окно во вселенную - не через знаменитую обсерваторию, а через район, где она находилась: всё это не смогло закрыть расползающуюся во мне чёрную дыру, куда проваливались все щиты и дамбы.
        Кладбище за моей спиной, всегда успокаивавшее меня, самое маленькое в Париже и самое любимое мной, где похоронены Бодлер, Бальзак и Сен-Санс; россыпи культуры и истории, в том числе истории моей собственной жизни; церкви, отдаленно напоминающие Торунь и Краков; безостановочность наполненного литературой и искусством времени - не выстояли против расползания этого чёрного, неудержимого в своём расширении провала. Под ногами я ощущал самой подошвой ботинок отвратительные Катакомбы, какие прежде всегда находил романтическими; мне казалось, что я иду по черепам и костям, по жизням людей. Перед моим внутренним взором встала карикатурная панорама Монпарнаса, с преобладанием жёлтого и бурого цветов, панорама-пародия в стиле Босха, заволакиваемая смогом и предчувствием Апокалипсиса. Бесповоротно смятые любимые образы превращались в раздражавшие нервные импульсы; аномалия красоты одного из прекраснейших городов мира - в свою противоположность, и чёрная дыра во мне всё разлезалась, соизмеримая с размером Вселенной. Разрушительная деэстетизация продолжала своё безостановочное движение, как фантастическое орудие смерти на поле жизни, оставляющее за собой черепа и кости. В моём сознании чётко звучали, произносимые чужим голосом с невыносимой издевкой, имена одноименных Башни, Вокзала, Кладбища, Бульвара, Улицы, Театра, Обсерватории и других Объектов, носящих имя Монпарнас. Это открытие поразило мой мозг с какой-то жестокой откровенностью обратного прозрения, когда это псевдо-прозрение изначально понимается как чудовищная ложь, но настолько законченная в своей реальной экзистенции, что становится бытием. Онтологические края этого нового существования трепетали, словно крылья жуткого монстра, окрашивая пурпуром невидимой крови всё, что было вокруг. Я зашёл наугад к моему другу Марицио и напился у него до беспамятства.
 
                *        *        *
        Позже я решил считать эту главу моей жизни закрытой и старался не думать о ней. Даже когда мой приятель, художник и поэт Ги Серпо, всколыхнул мои чувства, вскользь упомянув о появлении Анны-Марии на какой-то party богемного полусвета, на моём лице не дрогнул ни один мускул. С плас Конкорд до меня доходили слухи, что на какое-то время ей стали интересны русские барды-художники Саша Савельев и Лёша Хвостенко, но один был женат на милой русской художнице, какую боготворил, и на него не действовал яд Джульетты, а второй оказался её кратковременным увлечением. Именно в тот период литературовед и издатель Патрик Ренодо, с которым я столкнулся в симпатичном русском ресторане "Анастасия", скрывавшемся в одном из самых живописных пассажей между rue de Faurbourg и бульваром de Strasbourg, попросил меня дать рецензию на творения одного графомана и маргинала. Этот чудаковатый француз писал исключительно по-английски, непременно после чтения Чехова и Достоевского (в подлиннике). С последними сходства у его писанины было мало, разве что нелепый налет "русского акцента" в английском, каким он, вероятно, старался перебить "французский". Его очередным ударным шедевром оказалось нечто под названием "This Fucken World", а очередным экстравагантным условием рецензирования - обязательное чтение самим автором.
        Мы встретились на нейтральной территории, в районе Монматра, куда я, будучи не совсем "трезвым, как стеклышко", добрался на метро. Автор оказался высоким костлявым пожилым человеком с лысым блестящим черепом и профессорскими очками на носу. Он одарил меня мягкими, приятными манерами; от него исходила атмосфера достатка и гарантированного благополучия. Тонкий вишнёвый свитер немного скрадывал его худобу. Поправив очки, он стал читать гнусавым голосом, с лёгким элегантным французским произношением:
 
 
 
THIS FUCKEN WORLD
   - Listen, there is nothing I can do about them. What should I... - give them orders?
   - You fucken coward! You're a member of that body!
   - Listen...
   - I'm listening to you tree whole fucken years. Next year I'm graduate - and... Fuck off! I told you - F U C K O F F.
   - What's the matter with you? I am going to speak to them, OK? Turn 'round. That's better. Much better. Yeaa! Mmmm. Nice. Very nice. Come closer... Shit! What are you doing! What's on your head, you fucken...
   - I am always fucken.
   - Very good. Tell me what else on your mind.
   - Ya mom callin': who's there? As if she knows nothing about our fucken life. "I am not recommending you to press the "mute" button". ' never touched this fucken button.
   - Why shouldn't you speak to her?
   - Why shouldn't she fuck off?
   - OK. Calm down. Let's go.
   - No fuck! I said no fuck!
   - Come on! You want it always. Or I know you that little?
   - I hate your MIX-96. It's fucken primitive. ...dumping. Fucking hell! Isn't I telling you no fuck?
   - Change the station.
   - Giving you my fucken ass? Ya? You can watch your fucken video stream instead. ... OK, look, but don't touch. Don't touch!
   - Your skin is like a magnet. My hands are sticking to...
   - Not only hands!
   - How about that, sweetie?
   - How 'bout that, fucken sweaty?!
   - Oh, magnificent!
   - Would you sacrifice your fucken Laura for that?
   - I would sacrifice this whole fucken world for that. This whole fucken world...
 
 
        Наступила принужденная пауза. Он ждал моей реакции - смеха, слов, хотя бы покашливания. Но меня душили слёзы. Я с трудом смог выдавить из себя извинение - и поспешно выскочил за дверь. Истерика, случившаяся со мной, потрясла меня. Без всякой видимой причины опять возникло грозное размывание реальности, как будто на этот мир наслаивался какой-то другой. Я сидел на окне и жадно курил, когда сзади подкрались мягкие шаги. "Est-ce que ca va? - спросил рецензируемый . - "Ca va, - откликнулся я в тон.
 
        Проходя по нижним улицам в районе Монмартра, я видел сверху, надо мной, белую громаду Le Sacre-Coeur.
 
        И снова меня охватило беспокойство потери реального Парижа, м о е г о бытия, место которого вероломно занимало чьё-то враждебное и внеземное. Собор Le Sacre-Coeur виделся мне теперь диковинным восточным дворцом или мечетью, его византийские пропорции и формы излучали присутствие иного времени и пространства. Во дворе одного восточного посольства дети говорили на каком-то непонятном тысячелетнем языке, что лишь усилило разрушение реальности. Белые тюльпаны вытянутых книзу куполов собора, теперь видные в просвете улиц, стали казаться ещё более загадочными объектами внеземного происхождения. Необходимо было остановить эту коррупцию мира. Единственное, что я мог предпринять - это поехать в центр.
        Так я оказался на одной из самых светлых и людных улиц. В эти предрождественские недели везде зажгли иллюминацию. Все деревья по обе стороны
были увешаны гроздьями лампочек, отбрасывающих снопья ТЕНИ СВЕТА.  Машины
        скользили в этой прозрачной воде бликов как совершенные блестящие твари. Развешенные над всеми улицами кружева белых и жёлтых лампочек ткали на проезжей части невесомый магический узор. Кругом теснились толпы народа, и я двигался в этой плотной среде, среди смеха и шуток, разговоров, шагов, голосов. Огни магазинов и ресторанов ярко горели; повсюду сияли новые рождественские рекламы; световые панно и отражения выражали всю гамму цветов. Ветви деревьев с лампочками редко покачивались от ветра - и только это выдавало экстерьер. Всё остальное с неопределимым совершенством имитировало гигантскую, бесконечную комнату-интерьер, комнату-город, с её улицами-коридорами, залами-площадями, с патио - Сеной и набережными. На поднятых на уровень пятых этажей платформах грохотали поезда; жёлто-красные трамваи сворачивали на поворотах; от автобусных остановок отъезжали автобусы; запахи моющих веществ, еды, новой одежды и парфюмерии доносились отовсюду; медленно двигались полицейские машины; женщины держались с самой потрясающей в мире парижской элегантностью. Даже магазинщики в этой части Парижа закрывают свои лавки с изысканной грацией. Я вдыхал запахи, звуки, краски, усиливаемые и множимые сотнями взглядов, всплесков, эмоций. Но столкновение самой динамичной, эксклюзивной, сверхреальной среды с растущим во мне серым, неопределимым безмолвием - как столкновение огня и воды - вызвало взрыв, некий экстра-экзистентный выброс энергии. Все эти потёки огней, блеска, сияния, ореола и свечений стали смываться средой - как следы блесток с зеркальной поверхности. И вдруг из парижской сутолоки я шагнул прямо в бездонную пустоту. Пространство всколыхнулось - и выпустило меня с другой стороны в совершенно невообразимый континуум, ни границ, ни законов которого невозможно ухватить и постигнуть. С тех пор я нахожусь в этом рассеянном анти-пространстве, не осознавая ни времени, ни событий. Может быть, меня переехал трамвай или какой-то случайный маньяк всадил мне в сердце острый клинок; может быть, на меня обвалился балкон - или я был сражён неожиданным и молниеносным кровоизлиянием в мозг. Нахожусь ли я в коме, умер или сошел с ума - этого нельзя даже предположить. Может быть, это такой длинный и страшный сон. Или мир, поддерживаемый мышцами моего внутреннего взгляда на магическом экране майя схлопнулся, сложился, как неуловимый феномен самой жизни, и сгорел, оставив кучку пепла в виде чёрной дыры беспробудно-неопределимого не-бытия...
Париж, 1989 - Вильнюс, 1990
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Патриотка 
   Мой сон отвалился от меня, как насытившаяся кровью пиявка от грузного тела. Ослепительное солнце, неправдоподобно яркое, проникало сквозь закрытые "трисы". Южные кедры отбрасывали на них свои невесомые хвойные тени. Никогда в жизни мне ещё не было так спокойно и беспечно. Я вдыхала эту глубокую тишину, наполненную тысячами мелких, еле слышимых шорохов-сотрясений. С большого двора - тенистого хвойного парка - веяло ранней прохладой. Я втягивала в себя эту замысловатую тишь словно упоительный бальзам - невероятную анестезию.
   Казалось, окружающее впитывается всей поверхностью моей чувствительной кожи. Ближайшие улицы, дворы, ботанический сад - стали продолжением моего естества. Я помнила, что моя бабушка лишь наполовину еврейка, а дедушка - чистокровный венгр. Но сейчас это казалось какой-то ошибкой, нелепым недоразумением. Разве я не родилась здесь - до своего рождения, до рождения бабушки и дедушки, до появления на свет своих дальних предков? Разве могла бы я чувствовать подобное единение с таким исчерпывающе моим собственным миром, если бы не историческая память, не генетический след? Звуки и запахи, таинственные и родные, окружали меня. Я была в коконе всевозможных ощущений (толчков?), отсутствие каждого из которых внесло бы резкий, разрушительный диссонанс. В каждой вещи, в каждой детали моей квартиры царила глубокая, исчерпывающая умиротворенность. Где-то у соседей низко гудел кондиционер (холодильник?), как утренний ропот дороги на Ариэль. Мягко, умиротворенно журчала вода... Стоп! Откуда в моей квартире вода?! Неужели я проснулась во сне? Неужели я ещё сплю, и этот невыразимый покой мне снится?
 
    Я перевернулась на другой бок - в надежде скорее проснуться.
   По стене (я к ней лицом) полз огромный паук. Я хотела его стряхнуть или прихлопнуть, потянулась за книгой. Книга с тумбочки упала на пол. Нагнулась за ней - и вдруг что-то меня потянуло с кровати. Я полетела вниз головой, но не стукнулась о пол, а прошла сквозь него, как сквозь масло. Я и не представляла, что под полом моей квартиры может быть такой тёмный, омерзительный мир. Затянутые паутиной - словно завешенные коврами - стены, обломки чьей-то мебели, железные сейфы с заржавленными боками. И посредине - лёгкое, еле видимое сияние.
   Любопытство берёт верх над страхом. Я приближаюсь к полоске свечения - и вижу, что на самом деле она большая, и внутри неё целая мерцающая страна. Я кажусь сама себе Алисой в стране чудес, героиней этой замечательной еврейской сказки. Еврейской? ну, конечно, давно известно: ничего замечательного нееврейского нет. Я просунула (или просунул?) руки в этот серебряный свет, ступив, как в тень, в зыбко-мерцавшую фата-моргану.
   Пространство всколыхнулось - и выпустило меня с другой стороны человеком с тёмной кожей, с пропитанной песком одеждой пустыни и семитскими генами.
   Сухой ветер трепал ощетинившиеся кочки колючей травянистой поросли - осенний ветер, ещё не охладивший жары. Ни каравана верблюдов, ни лагеря местных племён, похожих на бедуинов, ни привычного джипа. И всё-таки ландшафт не был девственным. За ним угадывалась близкая хозяйственная активность. Несмотря на кажущуюся безлюдность, можно было назвать сотни качеств этих волнистых, усеянных пучками растительных "мин", песков. Тем не менее, одно качество этой неприветливой для глаза поверхности было универсальным - это была поверхность планеты.
   И вот - параллельно земной поверхности - возник серебристо-лучистый шлейф, уходящий в даль и терявшийся в ней. Я ступил на этот зыбкий тротуар, и, сумев сохранить равновесие, удержался на нём, теряя ощущение конкретного места и времени. Я сошёл (сошла) с этой ленты женщиной с закрытым лицом, в типичной арабской одежде, с бахромой вокруг завешивающей лицо ткани. Страна, где я очутилась, называлась Катар, небольшая страна с нефтеносными пластами и гордой княжеской знатью. Я обнаружила себя в посёлке, который не найти ни в одном туристическом справочнике. Даже в специальных географических книгах он вряд ли упоминался. Это - посёлок Аль-Кут'мар. Оставленный жителями примерно 100 лет назад, он лежал в стороне от дорог, экспедиций, нефтеразведочных групп и туристских маршрутов. Государство Катар, почти не посещаемое туристами, не имеет "ничего" на своей территории: кроме одного большого (для этой страны) города и двух маленьких, в сравнительной близости от одного из которых - городка Духан - мы находились. Моего мужа привела сюда  тщательно скрываемая необходимость. Он взял с собой слуг,
носильщиков - и даже меня. Из богатой семьи, я, несмотря на молодость, не была дурочкой, и понимала, что оказалась тут не просто так. Если Аллах надоумил его коротать время в этой дыре со мной, значит, его одолевали нешуточные сомнения. А это означало: то, что привело его сюда, несёт опасность и неприятности. Мне удалось ухватить обрывки каких-то перешёптываний; приглушённые разговоры доносили до меня отдельные интонации. Лёжа в темноте перед сном и слушая привычный шелест пальм и плеск волн Залива, я представила эти обрывки фраз в одной лексеме - "тени света" (" фэй нур "). Откуда взялась эта навязчивая мысль и чем была вызвана? Наверное, чем-то из подслушанного, осевшего в памяти.
   Мы устроились с максимальным комфортом, возможным в этом безлюдном месте. После вечерней молитвы только унылые звуки пустоши и порывы ветра долетали снаружи. Они создавали ощущение затерянности и безвременья. Как только я сомкнула глаза, я моментально провалилась в цепкий, тяжелый сон. Передо мной мелькали какие-то тени, доносились голоса и звуки животных. Предметы сменялись один другим, трансформируясь друг в друга. Потом я чётко увидела белую голубку, подброшенную из раскрытых ладоней. Никакой голос того не говорил, и даже мысль о том не возникала: но ко мне пришла уверенность, что, если теперь я что-то пропущу, не замечу или не пойму, весь мир погибнет, и меня прошиб холод. От страшной ответственности во мне нарастала внутренняя дрожь. Голубка держала в клюве гусиное перо, с которого капало что-то красноватое. Кровь! Тем временем она летела вверх, не уменьшаясь в размерах, и раскрытые ладони, её стартовая площадка, так и оставались всё теми же. Я видела завихрения воздуха от полета птицы, трепещущий пух и перья. Только позже я различила, что полёт голубки происходит на фоне замедленного прыжка человекоподобного существа, головы и плеч которого разобрать не удалось. Этот прыжок был тревожаще странным - не только из-за замедленности, но и по каким-то иным причинам. Поразило меня то, что моё сознание солидаризировалось не с фигурой, похожей на человеческую, а с голубкой, как будто она была человеком. Потом я увидела СЛОВО, в виде глагола "писать" ("к а т а б" - он писал); его "древнееврейский" (арамейский) аналог: "к а т а в" (у меня не было времени задуматься, откуда я это знаю). При этом ненаписанное "катаб" чудесным образом заканчивалось "алиф максурой". В нём, вопреки правилам, предшествующая гласная не огласовывалась "фатхой". Перевёрнутый вниз и влево серп "алиф максуры" вдруг зашевелил рукоятью, на моих глазах превращаясь в змею. Он налился кровью, шипел и раскрывал зловонную пасть. Его "древнееврейский" (финикийский) аналог с "катав" заменился на "ктива", где буква "бет" замигала, зафлюоресцировала - и выпала из слова, на глазах превращаясь в другую змею. Эта змея наливалась чёрной кровью, мигая красными голодными глазами. Её хвост трансформировался в другое отвратительное животное, похожее на все мерзкие существа одновременно, но без головы, с одним только туловищем. Одновременно то, что было до "слова", продолжалось во времени, и голубка летела, и исход той, предыдуще-текущей сцены, зависел от наслаивающегося на неё вторичного развития. Затем вдруг вспыхнул и охватил всё огненный символ "танвин дамма", трансформируя зажигающиеся глаголы при помощи суффикса женского рода "ат",  змей включив в свой прерывистый овал. В моих ушах тем временем нарастал некий гул, не имевший ничего общего ни с одним из земных звуков. Это был не звук, а синтетическая плёнка выраженных через него символов: верх и низ, бесконечность и ограниченность, все уровни наклона, все меры движения, свет, время и дефиниция категорий.
В этот момент от питы спрессованных в клубок букв стали отрываться отдельные - и с шипом летели, впиваясь мне в голову. "Йа'ун", похожая на "алиф максура", "б_а'ун", "д_алун", похожая на "ивритские" "нун" и "далет" - стали моими извивающимися волосами, похожими на змей. Подобно гадам, они змеились, тянулись куда-то, к ним прибавилась "фаун", "мимун" - и все остальные сто с лишним букв арабского алфавита. Потом я ощутила ивритское слово "тахныт". Программирование, программа, запрограммированный, программный... Ко мне внезапно пришло озарение, что всё, что я видела, особенно буквы, - часть орудий или программных средств какой-то гигантской "перфоленты", элемент которой - я сама. Эта программа создана орудиями, возникшими до всего сущего, до рождения мира, а те, в свою очередь - были частью чего-то ещё большего, более глубинного, ещё более грозного. В отличие от своего неземного воплощения, орудия, с помощью которых создавалась программа, в земном своём воплощении сами стали частью её, как любой другой элемент, как я сама... Все элементы программы, неразрывные, неотделимые, монолитные в рамках этого мира, скрепляются потусторонним духом. Духом? Конечно - Аллахом! Аллахом? Ха-Шемом! Пёстрые мелькания и полосы стали ускоряться, я ударилась обо что-то головой, и передо мною возникло облако. Оно было твёрдое и холодное. Но я неким образом оказалась внутри, как если бы оно было просто туманом. Выходя из облака, опускаясь на землю, я одновременно превращалась в другую женщину, нога которой, дотронувшись до земли, стала ногой Рахили. Да, я Рахиль, молодая, хорошенькая, гибкая Рахиль, с густыми и белыми зубками, сильная, энергичная, волевая, нордического характера. Мои упругие груди протыкают воздух, моя хорошо сбитая попка плывёт в пространстве, как символ высокомерия и превосходства, мои колени полны девственности и свежести, они обещают прохладу и успокоение только для того, чтобы пытать миражём обманчивой надежды, я со всеми - и ни с кем, я девственница и шлюха, я Анна-Мария сионистского истэблишмента.
Почём воздух, - спрашивают мои восхитительные губки. В мире, где всё переводится на шекели, даже воздух облагают налогом. В одной из самых жарких стран, где нищие и бездомные иммигранты замертво падают от солнечного удара, в огромном Тель-Авиве не нашлось места ни одному питьевому фонтанчику. Только за шекели, только за плату. За то, что дышишь, за то, что встаешь утром с разбитым сердцем, за то, что слушаешь привезённый с собой из России приёмничек - за всё плати. Эти сделали мы, рахили сионистского государства, мы, карьеристки Сохнута и Бней Брита, мы, активистки хайфского Техниона и петах-тиквинского Бар-Илана, мы, комсомолки переднего фронта пропаганды и агитации, мы, посланные великим государством для того, чтобы убедить миллионы чуждых нам, отвратительных, нееврейских "евреев" приехать на еврейскую родину. Нам нужны вы, субтильные жертвы наших акульих зубов, газели без жабр, обреченные умирать в мутной воде хебрайского Востока. Нам не нужны вы, нам нужны ваши жизни, ваши жизни, переведенные в шекели. Шекели, Шекели, Шекели, шуршание синих бумажек, шуршание зелёных бумажек, стоящих за шекелями, этот восхитительный водопад звуков, самых приятных, самых восторженных из всех звуков в мире. Запах денег, ощущение этого царства всесилия и вседозволенности, власти над ничтожными иммигрантами, над хитрыми и коварными арабами. Я, израильская Рахиль, кровь с молоком, самостоятельно добравшаяся до дома после первого аборта в пятнадцать лет, я, носительница ашкеназийского иврита с немецким "r", я, почти сабра, привезённая родителями в возрасте трёх лет из Чехословакии, положившая бы (будь он у меня был) на чешский язык и на всю галутную культуру, на прошлое моих предков, на всю Европу с её антисемитизмом, я существую здесь потому, что в моём бытие природа взяла реванш за все унижения, оскорбления, преследования моих предков. Я ненавижу весь мир, потому что мне положено его ненавидеть; потому что нам положено ненавидеть всё, что лежит за пределами огосударствленного гетто.
Водородная бомба? Неплохое решение. Решил же наш бог судьбу остального человечества Ноевым Потопом. Только палестинские арабы и русские олимы пусть остаются – иначе не хватит рабочих рук для тяжёлой и грязной работы, с получкой под названием «забыли заплатить».

Я выхожу на улицу Арлозорова, сегодня без машины - неохота тащится за рулём черепашьим шагом, уж лучше добраться до Тель-Авива на автобусе. В каждом городе нашего Государства есть улица Арлозорова, Жаботинского, Бен-Гуриона, Вейцмана; я в этом не вижу ничего зазорного. А что? Были ведь и в СССР улицы Ленина, Сталина, Дзержинского, Калинина, Ворошилова!  И в маоистском Китае была в каждом городе улица Мао… Впитываю кожей запах улицы, цвета деревьев парка Яд Ла Баним (хорошее патриотическое название), фигуры солдат в пятнистой форме. Я вспоминаю свою службу в ЦАГАЛе, под началом сержанта-женщины. Хорошее было время... Начиная с Лишкат Гиюса (призывного пункта) в Тель ха-Шомер, и заканчивая армейской частью - всё было по мне, всё типично-израильское, наше, как ничто иное. Мой сержант была классная баба. Любила поиграть с мальчиками. Выберет очередного цыплёночка, слишком интеллигентного, воспитанного солдатика, и начинает его мочить. Сначала она ко мне только присматривалась. Потом сделала выбор. Я стала её наперсницей. А мальчики: что? Мальчики становились как резиновые. Делали всё, что сержант прикажет. Такие паиньки. Родители их воспитывали в уюте, в достатке, для командного поста в какой-нибудь фирме или в банке. А тут вам не банк! В ЦАГАЛе нет места для плюшевых мишек. В израильском обществе паиньки выше ишаков не поднимаются. Скольким из вас я прижигала сигаретой нежную белую грудку! А что? Проверка на мужество. Есть такой тест в израильской армии. Проводится разными способами. Сержант Ноа практиковала вот это. Моими руками. Жаль, что всё это кончилось. И жить стало не интересно.
Когда я смотрела в глаза такому смазливому молокососу, пытая его болью, сколько раз я кончала! Не могу вспомнить. Ни один мужчина в постели не доставит мне подобного наслаждения. С тех пор мне всегда чего-то недостаёт. И я никогда не смогу остановиться. С другой стороны - Бог хранил меня, когда сделал так, чтобы я дембильнулась до того, как имя Ноа попало в газеты. Какой позор! Это - в угоду всем этим сцыкунам и "миротворцам" из "Шалом Ахшав". Арабофилам, в задницу их трахать! Опозорить такую армию! В течение скольких месяцев я следила за ходом суда над Ноа? Было бы хоть за что. Да вот хотя бы эта продажная Ха-Арец - даже этот дерьмовый "рупор израильской демократии" ничего толкового не придумал. "В июле 1992 г. сержант сказала Амиру Пелету и Лилах Бар-Натан "поиграть в русскую рулетку со смертью"... Эти двое, якобы, согласились." "Якобы согласились"?! Никаких "якобы"! Когда сержант Ноа предлагала - соглашались добровольно, никто не посмел бы артачиться! "Этот вид "русской рулетки" она назвала "рулетка с сеткой": подчинённые Ноа по её приказу взобрались на специальную сетку для торможения самолётов в конце лётной дорожки на базе ВВС. Сержант отдала приказ диспетчерам нажать на кнопку, сетка взлетела - и оба "добровольца" упали на бетонную полосу. Пелет погиб, а Лилах Бар-Натан - изувечена. Армейские власти и армейский суд /суд ВВС/ пытались во что бы то ни стало оправдать действия сержанта и двух командиров".
  Такие вот проститутки христиан когда-нибудь развалят наш еврейский Израиль: "оправдать действия"! Что вы понимаете в еврейской армии! А этот профессор из Бар-Илана! "Как только Вы умудряетесь, милая, стучать и на Шабак, и на Моссад?" Старый пердун! Небось, посматривал краем глаза на мои грудки. "Гуманист" и чистоплюй. Сидел бы в своей чистенькой Швейцарии и портил воздух в швейцарских аудиториях, а
не в наших. У нас тебе не Швейцария. У нас понятие "информатор" отсутствует по умолчанию. То есть существует только в уме, даже не на языке, и сопровождается таким чувством  как патриотизм и гордость. Этим-то и отличаемся мы от недоделанных европейских евреев. Спроси любого мальчишку - каждый из них только и мечтает пойти в МОССАД. Это как в свое время в Штатах и России мальчишки мечтали стать космонавтами. Тут не надо говорить "ани маамин" -  попробуй только не верь: тебя сотрут в порошок. 
А ещё эта Лилах... Вертлявая сучка! Сколько раз взгляд красавчика Пелета, направленный в мою сторону, натыкался на её влюбчивую мордашку! Я даже не стала прижигать его сигаретой. Когда по моему распоряжению он скидывал портки, и я, в качестве проверки на мужество, сильно - и всё же с оглядкой - стискивала его мужское хозяйство, внизу живота у меня начинало пульсировать, и мурашки ползли по спине, как струйка пота между лопаток. И этот дебил посмел мне заявить, что у него "есть другая девушка"! Мне, составлявшей для Ноа с п и с к и! Когда я узнала, что Лилах выжила, я два дня не могла ни есть, ни спать.
Но не это одно отравляет моё настроение, и, когда подходит к остановке новенький цыплячьего цвета автобус компании "Дан" из двух секций, соединенных "гармошкой", я уже не испытываю прилив энергии, не предвкушаю удовольствие окунуться в человеческую массу, в эту неповторимую гушдановскую пассажирскую толпу.
Где бы я ни садилась на Тель-Авив: возле муниципалитета или возле больницы Бейлинсон, я всегда затевала свои безобидные игры. Рано утром, когда ещё не свалилась на город липкая изнуряющая жара, ветерок из окошка освежает больше, чем безжизненный холод кондиционера. Я перегибаюсь через сидящего возле меня мужчину: открыть окно, и - какой ужас! - из моего рта нечаянно вытекает тонкая струйка коричневой от шоколадки (я жую) слюны-жижи: прямо на ширинку его брюк. Ах! извините! какое несчастье! Я готова заплатить, адони, слиха. Достаю из своей умеренно элегантной сумочки салфетку и начинаю тереть, тереть его брюки в том месте. Мой спутник и краснеет, и бледнеет, и покрывается испариной-пОтом, и бормочет "спасибо, не надо, всё в порядке", пока с силой не принимается отталкивать мои руки. Я надуваю свои губки в обиде: ведь предложена помощь, я только хотела исправить свою оплошность... И отхожу подальше в демонстративном негодовании - а пассажиры (они ведь не знают, в чем дело) всем автобусом зырятся на мою жертву. Он остается сидеть один, никто не присаживается рядом, и на самом видном месте его светлых брюк расплывается подозрительное пятно.
Или: при повороте автобуса я, не ожидая толчка, падаю прямо на пейсатого с молитвенником в руках: как назло - так неудачно, что молитвенник выскакивает у бедняги из рук. Мы нагибаемся одновременно. Он - в ужасе, а я в интуитивном порыве исправить оплошность. И так получается, что мои широко расставленные розовые коленки случайно оказываются на уровне его глаз. Вообще-то я нагибаюсь только чуточку, но вполне достаточно, чтоб... Или: рядом со мной оказывается потный, красный, стыдящийся своего обильного потоотделения толстяк. Он размазывает своё лошадиное сало крупной ладонью, обмахиваясь чем попало - чуть ли не туфлёй. Тут я нежно и ласково - как стюардесса - предлагаю потеющему клиенту салфетку - утереться, тем самым просто тыкая пальцем в его чувствительное место. Весь побледневший, он поспешно принимает мою помощь (чтоб не привлекать дополнительного внимания). Вот он слишком легко - для отступного - проводит по своей красной роже моей нежной салфеточкой. И тут - о, ужас! - из этой салфеточки выпадает настоящий презерватив.
Но сегодня я не охоча до своих целомудренных шуток. Не испытываю вдохновения; моё воображение не подсовывает мне никаких изощрённых издевательств, как будто я постарела на двадцать лет. Всё это из-за того сучьего сына (бен зона) с его поганой ухмылкой.

Примерно две недели назад, когда автобус ехал по дерех Петах-Тиква на уровне квиш Гея, я ощутила какую-то размягчающую сонливость, рвотно-сладкую истому, и, прикрыв глаза, решила расслабиться - отдохнуть. За окном медленно проплывали убогие кварталы Бней-Брака, по дороге еле тащились десятки тысяч машин с ивритскими номерами, а я таяла, ощущая уютное ласковое тепло внизу живота, что всё время усиливалось, пока в самом интимном месте мне стало влажно и горячо. Ещё несколько секунд - и низ живота стал бы конвульсивно сжиматься; первые волны этих содроганий уже тронули мою плоть под коротеньким платьем. Я инстинктивно прикрыла свой пах сумочкой - и отворила глаза. Рядом со мной, у окна, сидел типичный бородатый хилони, под американским картузом которого (козырьком вперед) наверняка была надета кипа. Его насмешливые глаза сверлили меня невидящим взглядом, а на его красивых губах играла высокомерная издевательская усмешка. Его борода трёх цветов - чёрно-рыжая, с русыми волосками посерёдке - была подстрижена в типично-хилонимской манере. Только нераскрытая книга на коленях (наверняка не сидур) выдавала, что он не примазавшийся к американцам сабра. Ни один сабра никогда не станет читать ничего, кроме биржевых сводок и сидура, особенно в общественном месте. Я снова прикрыла глаза и придвинулась вплотную к нему, чтобы п р о в е р и т ь. При этом так незаметно одёрнула платьице, чтобы моё - теперь полностью обнажившееся, освободившееся от ткани одежды - бедро потвёрже прижалось к его телу. Он не зашевелился, не отодвинулся и не сглотнул. Сидел, паршивец, как ни в чём не бывало, и поглядывал прямо перед собой.
Не успела я зажмурить глаза, как всё повторилось: и невидимая сексуальная атака, и жжение в низу живота, и ощущения, как при полном контакте. Я готова была поклясться, что он своим взглядом мысленно трахает меня, испытывая то же, что и я, и умудряясь оставаться при этом внешне совершенно безучастным. Хоть он и смотрел перед собой, боковым зрением наверняка цепко фиксировал на мне своё внимание, наслаждаясь моим состоянием, исходившими от меня волнами истомы-сладострастия, разгорячённым дыханием моего близкого тела. Но ничто не нарушало его невозмутимости, и только специфичный жар электризовал его ногу, и - через неё - меня до нетерпеливой невыносимости. Я была бы не против кончить с ним, но только не тут, в этом переполненном и пахнущем специфичной вонью Тель-Авива автобусе. В этот момент мой взгляд скользнул по его запястью, с ужасом отмечая русские часы фирмы "Восток", а затем - уже как следствие - тупо подбритые на скулах волоски: наверняка какой-нибудь русской электробритвой типа "сделано в Калуге".  
Какое право имел этот русский наглец быть не таким, каким ему следует?! Галутный выродок, тем более русский, не имел никакого права смотреть так насмешливо-высокомерно. Для того и было основано наше государство, чтобы исправить начавшееся в галуте вырождение, превратить "нацию шинкарей и торговцев" в "нацию рабочих, крестьян и солдат". Чтобы избавится от всяких следов галутной заразы, мы и создали Нового Человека, говорившего на новом искусственном жаргоне - Израильском "Иврите", основе унитарной рукотворной культуры; для того мы запретили ладино, идиш и прочие языки вырождения; разрушили на территории нового государства всю догалутную архитектуру и памятники исламского происхождения; запретили для граждан Израиля христианство и его символику, смешанные браки и чрезмерную любовь к проявлениям европейской культуры. Мы добились всего, чего не удалось добиться ни кавказцу с обвисшими усами, ни его собрату с клоунскими усиками и чёлкой: произвели на свет меня и миллионы моих двойников-сабр. Мы дали людям совершенно новые цели и ценности: такие, как национализм, физическое выживание и армия. Мы заменили ими все эти сентиментальные сопли в целлулоидной упаковке. Мы научили себя твердости и цинизму. И вот теперь этот наглый ублюдок своим превосходством бросает вызов нашей не подлежащей сомнению правоте?! 
Я даже не успела придумать ни одной пакости - так была ошарашена, а он уже приподнялся - "слиха, гверет", - и это уже в Тель-Авиве, на улице Вейцмана. Я сидела как немая, даже не подумав убрать свои коленки, и наблюдала за ним. И тут произошло нечто ещё более поразительное. Он оказался в проходе раньше, чем я успела сообразить, как. Готова была поклясться, что не сдвинула свои коленки ни на дюйм! Но не об этом я тогда думала, потому что другое ошеломило меня. Назвать меня "гверет"! И ещё на совершенно чистом иврите, без всякого русского акцента или мягкого "и". К тому же на моём ашкеназийском жаргоне (все русские выражаются с сефардским "r"). И посметь выйти на Вейцмана, а не на Дизенгоф (в районе рынка Кармиель и выдачи пособий-подачек для свежеприбывших) - где ему положено сойти! И выглядеть на 25, хотя ему по меньшей мере 34 - уж я-то знаю толк в этих вещах! Нет, это, пожалуй, уж слишком. Если он имеет право быть таким, то тогда всё, что я делала - чудовищно; всё, во что я верила и совершала - ложно. Это значит, что я чудовище, потому что заперла мальчика и девочку на время праздника в тёмной кухне детского сада в Тель-Авиве, где подрабатывала помощницей воспитательницы, объявив им "вы русские, и праздник суккот не для вас". Это значит, что я была чудовищем, когда в ответ на жалобы одной русскоязычной студентки Бар-Илана ответила: "Для того чтобы остановить эпидемию, в Средние Века инквизиторы сжигали заражённых; в 1930-е-1940-е (чтобы остановить вирус вырождения, деградации и ассимиляции) использовали крематории и газовые камеры. Честно тебе признаюсь, я считаю: ваше место в газовых камерах". Я вспомнила, сколько ужасных вещей я успела натворить, когда бесплатно слетала по линии Сохнута на Украину.
Однажды ко мне подошёл мужчина, умоляя помочь ему поскорее уехать в Израиль. Я уже знала, кто он. "Ваша жена - гойка, - сказала я ему, - а ваш отпрыск "мамзер". В Израиле смешанные браки не признаются, и дети от них - мамзеры - не имеют там никаких прав". Он молчал, сглотнув слюну. "Я считаю, что, если вы никогда не отправитесь в Израиль - то это будет лучше как для вас самих, так и для нашего государства, - добавила я, хотя знала, что болезнь его восьмилетнего сына не лечится на Украине, и отъезд - его последняя надежда.
Уже в самом Израиле - опять по линии Сохнута - я "работала с русскими", ассистируя разные "сложные" случаи. Однажды я приехала с переводчицей в больницу ха-Шарон, где на коридоре билась в истерике жена одного русского, жертвы избиения. Эта сучка требовательно вопила, добиваясь, почему её не пускают к мужу в палату - так, что пришлось вызвать полицию. Я прошла в одноместную палату, где на койке лежал сильно избитый русский бугай. Он еле ворочал языком, но тут же высказал переводчице всё, что с "ним произошло". По его лживым утверждениям, пять израильтян-сабр во главе с работодателем набросились на него с железными прутьями в руках за то, что он посмел обратиться к другому работнику по-русски. В это время кто-то из русскоязычных работников вызвал полицию. Когда полицейские приехали, они не только не арестовали нападавших, но подошли к потерпевшему и стали пинать его ботинками в ребра. В одну секунду я смогла представить, что будет, если этот русский выйдет из больницы и встретится с толковым адвокатом, какой урон может быть нанесен государству. Выходя практически вместе с переводчицей, я умудрилась незаметно отключить сохранявшее этому галутнику жизнь устройство...  
 
Все две недели после автобусного инцидента я только и делала, что вспоминала. У меня пропал аппетит. Квартира, приобретённая мне родителями с помощью подкупа председателя домового комитета и знакомого чиновника, и обмана русской семьи; новая машина; очередная путевка в пятизвездочный отель в Эйлате от Сохнута - ничего не радовало. Я понимала, что это временное, и необходимо дождаться нового толчка - и тогда всё забыть; а он никак не приходил, этот толчок, и я измаялась в ожидании. "Ат хошевет, ше ат мэухедэт? - любила спрашивать меня мама (ты думаешь, что ты особая?). В те дни я часто подходила к зеркалу, задавая себе этот вопрос. Обычно зеркало отвечало мне положительно, давая толчок новому витку моей жизни. Теперь мне казалось, что оно насуплено молчит. И вот я даже не заметила, как оказалась опять в Петах-Тикве; автобус уже везёт меня на обратном пути из Тель-Авива через знакомые и любимые улицы. А это кто там? Разве не тот ублюдок с трёхцветной бородой и наглыми зыркалами? Я бросаюсь к дверям автобуса, как вратарь на футбольный мяч, выскакиваю, бегу... Да собственно, что же я делаю? Ну, подбегу к нему, ну, ударю по роже! Что дальше? Нет, надо действовать скрытно. Куда он идёт сейчас, если не в синагогу? В руках у него синяя атласная сумочка, в ней наверняка талит гадоль, под сумочкой - сидур-молитвенник. Я прячусь за дерево, перебегаю до угла ближайшего дома, тут я могу наблюдать за ним из укрытия. Кое-какие навыки в армии и после неё пошли мне на пользу. Но что это? Он как будто почувствовал слежку! Стал оглядываться, ускорил шаг, сволочь! Нет, в Петах-Тикве никуда от меня не уйдешь. Тут я тебя из-под земли достану. Попрошу знакомых в полиции, найму частного сыщика, задействую связи в Шабаке. Когда выхожу на перекрёсток - его уже нет. На всякий случай зондирую близлежащие улицы, возвращаюсь к парку. Нет нигде. Что ж, тогда стоит поискать синагогу. Вот она, миленькая. Американская (так я и знала). Всё тут чистенькое, миловидное, ухоженное, и люди подходят - дистиллированные, как на подбор. Как моя мама любила говаривать - в них только шприцы кипятить (это её профессиональный жаргон; она у меня всю жизнь была медработницей). Ну-ка, дистиллированный дядечка, помоги мне найти хавера с трёхцветной бородой. Ты же воспитанный, не откажешь. Этот детина в вязаном "парике" смерил меня взглядом с головы до ног, его жена тоже не отказалась: плюнула в меня глазами - в мои голые, почти до места, где сходятся, ноги, в мою вызывающе открытую грудь. Не понимают, что общего может быть у такой девицы - и примерного члена их миньяна. Однако обещали передать, что я сказала. Этому меня тоже в свое время учили: не называя имени, произвести впечатление знакомой незнакомого человека. "Русский", борода трёхцветная, в голубой рубашке, среднего роста. Вполне достаточно. Остальное смогла сымпровизировать.
Через какое-то время один из моих приятелей повадился ходить в американскую синагогу и как бы невзначай выяснил, где живёт и что делает мой бородатый друг. Оказалось, он живёт почти рядом с синагогой, только с другой стороны улицы Орлозорова, улица Дов Хоз, 6, квартира 12. Это практически в зоне парка. Дорогой район, эксклюзивное место, русских практически нет. Неплохо устроился! И занятие выбрал не бей лежачего. Пописывает в газеты, в журналы, занимается очернительством нашего отечества. И за это, конечно, ему на жизнь отстёгивают. Как его только в синагоге терпят? Наверняка, не в курсе его амплуа. Надо бы просветить. Это ж мой долг.
Постепенно я выяснила, что поле деятельности для меня уже значительно сужено. Помои на его мирпесет, где сушится бельё, соседи уже выливали, отбросы под его дверь подставляли, камни и бутылки в его окна уже летели. Весь этот нехитрый стандартный
набор спецсредств против русских был уже на нём опробован до меня. Но высокомерия
не поубавилось, и презрения к "аборигенам" - тоже. Что ж, если он думал, что все вперёдсмотрящие такие узколобые, он ошибался. Я твёрдо вознамерилась открыть новую страницу его биографии, полную подлинных неприятностей. Конечно, самое лучшее - это сделать так, чтобы его заперли надолго, лучше - на всю оставшуюся жизнь. Или искалечить. Уже пытались избить? Раскидал как соломенных? Что ж, в следующий раз не раскидает. А пока надо придумать что-то такое, что могло бы вывести его из себя; заставить ошибиться, и тогда он сделает что-то, за что его можно и засадить. Непременно в Абу-Кабир. Навсегда. Хоть у нас это довольно легко делается, но, всё же, над этим нужно работать. Без работы, Сара, и собаки дохнут, любила говорить сама себе моя румынская тётушка.
Правда, однажды моей твердости пришлось испытать сильный удар. Я сидела в своём наблюдательном пункте, в машине. Он вышел из подъезда, ведя за руки двух сущих ангелочков. Таких детей я - честно признаюсь - от роду не видела. Это были две девочки, лет четырёх и пяти, такие милые, такие чистенькие, живые и непосредственные, что у меня что-то дрогнуло в сердце. В моём, не ведающем жалости сабровском сердце. "А лихтыке поным, - говорил о таких на запрещенном властями идише мой дед. С минуту я не могла оправиться от нахлынувших на меня ощущений. Но только с минуту. Ибо ровно на минуту позже моей слабости был положен конец.
Через минуту-другую показалось ещё одно существо. Та же гордая походка, та же осанка, изящные руки, красивые плечи. И лицо одухотворённой в своих заблуждениях галутной мечтательницы, которое обрамляли золотистые артистичные локоны. Этого уж я никак не могла простить. Во всём я могла бы поспорить с ней или уверить себя, что я не хуже, но эти локоны! Ненависть к ним охватила меня с новой силой. Она была такая несдерживаемая, такая всеохватывающая ненависть, что, если бы они вздумали пересечь улицу, я бы сорвала с места машину - и постаралась бы не промахнуться. Но он что-то почувствовал, и мягко, но властно увлёк жену прочь от проезжей части улицы, в глубину декоративно оформленной дорожки между домами. В парк. Я злобно завела мотор и рванула прочь.
В ту же ночь дом номер 6 по улице Дов Хоз потряс сильный удар. Жильцы с перепугу бросились к окну или двери. После недавней войны все хорошо помнили, как падали на Гуш Дан (Большой Тель-Авив) иракские ракеты, да и теракты не редкость. Однако на сей раз переполох наделал стандартный ящик-ёмкость из "маколета" - израильского депанёра. Этот зелёного цвета ящик из крепкой пластмассы обычно служит для доставки продтоваров в магазины и развоза купленного постоянным клиентам. На сей раз его нагрузили не пищевыми продуктами, а осколками железобетона, установили на ступенях, привязав хитрым способом напротив квартиры, и - то ли перегорела бечёвка, намазанная самовоспламеняющейся жидкостью, то ли развязался особый саморазвязывающийся узел: ящик полетел, набирая скорость, пока не врезался со скоростью курьерского поезда. Конечно, дверь была пробита до бреши. Конечно, прибывшая полиция не собиралась "ради русского" что-либо предпринимать. Конечно, никакой компенсации русским не полагается. Починить дверь или купить новую - нешуточный удар по бюджету семьи новых иммигрантов в условиях израильской дороговизны, звериных укусов тысячей скрытых налогов и этнической сегрегации. Но это не моё дело. Пусть разбирается с хозяевами. Мне надо было срочно обдумывать детали новых блестящих идей, что табунами стучались в мою враз ожившую, враз помолодевшую голову. Мне снова хотелось жить, петь, убивать врагов и наслаждаться принадлежностью к великой нации. Проходя мимо типичной израильской стройки, где два араба-работника тянули на веревке ведро с цементом на пятый этаж,
я закричала гортанно: "Смерть арабам!".


Два дня спустя этот бен зона должен был заехать на работу к жене, чтобы забрать её, бьющуюся в истерике. Выяснилось, что в супермаркет, где она сидела на кассе, привезли товары два сильно накачанных "хавера", и, никому ничего не говоря и не показав накладную, прошли в магазин через заднюю дверь. Там - направились в подсобку, где как раз в то самое время (вот совпадение!) находилась золотоголовая олимка. С ругательствами типа "зона", "русия", "русская сука", "****ь", они бросили её на стол, и стало совершенно очевидно, что намерения у этих ребят самые серьёзные. Быстро выяснилось, что "русия" знает приёмы, и, ошеломив нападавших неожиданностью, она схватила большой нож - полоснув одного по руке. Те всё-таки пустились вдогонку, преследуя её до самой очереди в кассу, но там как назло оказались два "русских" паршивца-солдата из десантников, и нападавшим пришлось несладко. Тем не менее, я смогла поставить ещё одну галочку в моей записной книжке, так как в целом была весьма удовлетворена. Разбирательство полиции было, как и следовало ожидать, чисто формальным: кто станет из-за какой-то русской надрываться? Все они суки, стервы, а мужья их воры, алкоголики и лентяи. Пострадавшая и её муж тоже как-то не стремились теребить полицию - знали: это лишь усугубит проблемы.

Ещё через пару дней мне доставили в переводе резюме всей его писанины, включая пересказ одной замечательной рукописи. Сама не понимаю, зачем я села читать эту чушь. Паршивец с трёхцветной бородой изощрялся в опровержении азбучных истин. Это как утверждать, что 2х2 не 4, или что параллельные линии пересекаются: "Может ли быть "святым" место, противоположное возвышенному? Берег "Мёртвого моря" (название-то какое!) - самая низкая точка на планете ("врата"; не рая, конечно). Лишь толстокожий не почувствует в Иудейских горах и дороге на Иерусалим сгусток зловещего, нечеловеческого, потустороннего".
Мерзавец именовал местных (нас!) "террористами", утверждая, что главу современного терроризма открыли мы, взорвав гостиницу "Царь Давид" (один из бесчисленных антибританских терактов).
Ничего нового. Цитируя пару десятков общеизвестных фактов (поездка Виктора Арлозорова (шеф Исполкома Еврейского Агентства) - в Рим (встреча с Муссолини) и в Берлин, где, через Магду Геббельс, заключено знаменитое соглашение - Ха-Авора (1933 и 1932); поездка Владимира Жаботинского в Берлин («к нацистам») с лекциями о сионизме; "Палестинские Бюро", ведавшие «операцией трансфер»: переправкой прошедших селекцию в Палестину и координационный совет - Гиммлер, Геббельс, фон Мильденштейн, Эйхман, адмирал Канарис, сам Гитлер (Гиммлер позже отошёл от  проекта); "поездка Адольфа Эйхмана (1941-1942) в Палестину (где он родился); встречи командира ЛЕХИ Нафтали Левенчука (Стамбул, 1942) с немецким руководством (с послом фон Паппеном, и другими); переговоры Хаима Вейцмана с Муссолини (1933-1934) и Адольфом Эйхманом (1940-е годы); встреча в Берлине одного из руководителей "Хаганы" Фэйфеля Полкеса (февраль 1937) с Адольфом Эйхманом; контакты Ицхака Шамира и Александра Штерна (командиры ЛЕХИ) с А. Эйхманом, Гитлером и Гиммлером (1940, 1941); переговоры Дж. Бранда и Рудольфа Кастнера с германским руководством (1944-й год; пакостник придавал им нездоровый ракурс).
Даже "выпущенная в 1992-м году на иврите" ("с целью ознакомления") "под эгидой Министерства Образования и Культуры (!) книга Гитлера "Mein Kampf" не давала покоя триколорному бородачу, и, в его болезненном воображении, "стала настольной книгой ивритоязычной молодежи...".
Паскудник сыпал цитатами из классиков – основателей нашего государства – лишь бы очернить величие их дел: "То, чего не могла добиться много лет сионистская пропаганда, случай совершил за одну ночь" ("Ленин еврейского государства", Давид Бей-Гурион"); "Самая ценная часть еврейского народа уже находится в Палестине, а те евреи, которые живут за пределами Палестины - они не представляют никакой ценности ("Хаим Вейцман во время переговоров о спасении евреев Европы); "Одна корова в Палестине стоит всех евреев Европы" (Шринбаум, соратник Вейцмана).
Отыскались отщепенцы-единомышленники с тем же узколобым пониманием величия исторических замыслов ("10 Вопросов Сионистам" от иудеев-ортодоксов; тезисы, что составил рав Michael Dov Weissmandl, декан Nitra Yeshiva").

Разумеется, нам омерзительны мягкотелые русские евреи, с их христианским сюсюканьем (моралью). Нам больше импонируют фашисты, с их твёрдостью, жестокостью и безжалостностью. Но это не значит, что гойские вожди даже во сне могли бы стать поводырями избранного народа. Разве может уразуметь это галутный дегенерат? Все они - консерваторы, либералы, фашисты, маоисты и коммунисты: для нас пустое место. У нас нет друзей и союзников; все, кто не мы: враги. И разные наши фракции во время мировой войны примыкали то к одному, то к противоположному лагерю, чтобы любой из наших врагов думал, что мы с ним. Если они полагали, что с нами можно заключить сделку, что можно нам хотя бы чуточку верить: это их большая ошибка. Им казалось, что они играют с нами в кошки-мышки? Не они были хищной охотницей. Всё вышло по-нашему.

Это их ханжество доведёт их до нашей глобальной победы. Может быть, их "цыканье" остановило нас в 1948, в 1953-м или в 1982-м? Нет, наши главные враги: не юдофобы и не соседи, но ассимиляция, мораль и "гуманизм". Сами вы, "гуманисты", не уберётесь из Нью-Йорка или из Калифорнии, чтобы восстановить справедливость, и вернуть аборигенам их исконные земли! Сами вы уничтожили, вырезали население как минимум трёх континентов - двух Америк и Австралии, - а нас поучаете, что нам делать. А мы всего лишь делаем то же самое, только здесь и сейчас!


И не посмеет писанина русского выродка посеять (в нас, активистках цахальских казарм, комсомолках Сохнута, инквизиторшах Бней-Брита) сомнение в том, кто "мы" и что "мы" такое, лишь потому, что 20 тысяч "русских", погибших из-за "дикой эксплуатации"; 100 тысяч избитых по месту жительства и работы; 60 тысяч изнасилованных; и 500 тысяч жертв "квартирного геноцида" Ариэля Шарона: не "мы"...
Если бы три тысячи страниц и столько энергии - были потрачены на дело сионизма и укрепления нашего великого государства, - то и сам автор жил бы сейчас в Савьоне или в Ор-Егуда, а не ютился бы на съёмной квартире, и пропагандные стражи Государства спали бы спокойно.

Жаль, что время сказать открыто об истинной природе нашего Государства ещё не настало. Поколение вшивых еврейских либералов ещё не ушло на покой. Нужно по крайней мере лет десять, чтобы завершить глобальный правый переворот. Возможно, для этого понадобится "поджёг рейхстага" или другие крутые меры...
Но я нисколько не сомневаюсь, что очень скоро это время придёт: мы и два государства по обе стороны Атлантики, которые мы полностью контролируем, сможем, наконец-то, забыть о придуманных ради свержения коммунизма "правах человека", о всяких там международных законах и нормах, и, по праву сильного: будем творить всё, что только захотим. 

Чтение принесло мне удовлетворение и успокоение. Теперь я могла с чистой совестью расправиться со своим врагом. Только бы не упустить: по слухам - он
добился-таки разрешения: визы (в которой ему долго отказывали) на выезд из страны. На крайний случай я предусмотрела эффектное мероприятие в аэропорту Бен-Гурион. Так оно даже лучше.

Через два дня я слегла с гриппом. Впервые в жизни я оказалась в постели из-за пустяковой простуды. Мне было так плохо, что я потеряла ощущение реальности. Это я на самом деле направляюсь в аэропорт (не по новому шоссе, а почему-то по узкой дороге - сначала на Иерусалим, мимо Амишава) - или мне всё это снится? Вот я уже в окрестностях Лода, на транспортной развязке, сворачиваю налево, вот начинаются строения аэропорта. Даже из своей низкой машины я вижу вдалеке самолеты, ангары. Подъезжаю к пропускному пункту. Обмениваюсь армейскими шутками с весёлым офицером. Теудат зеут (вот холуй!) всё же потребовал. Отъезжаю. Теперь надо сделать разворот, и - вот он, аэропорт. И вдруг всё меркнет. Произошло что-то чудовищное, что-то ужасное. Я не услышала взрыва, не ощутила жёсткого толчка. Я только увидела на мгновение в полёте свою оторванную голову. И всё моментально померкло. Потом колкая серая полутьма, как навозная жижа, и я медленно (тело стало невесомым) - как оторванный от дерева лист - закружилась в бездонную яму. Полёт продолжался вечность. Уже не было ни времени, ни пространства, а он всё длился: длинней, чем жизнь. Потом я будто бы легла в приготовленную для меня форму. Я наполнила её собой, и почувствовала, как ощущение тела возвращается. Но это другое тело, не моё, чужое, неудобное. Вы перепутали меня! - хочу закричать, но губы не слушаются. Руки не двигаются - это чужие руки. Мужские, грубоватые. И лицо не моё. Смуглая кожа, цвета спелого персика. Высокий рост. И зовут меня теперь Густав Лопез.  
    1992, Петах-Тиква - 1994, Монреаль.
 
 



 
 
 
 











Пассия
        Нет, наверное, ни одного места на Земле, где всё было бы так перемешано, как на островах Тринидад и Тобаго. Тут легче найти человека самых экзотических кровей, чем хотя бы одного представителя моноэтнического происхождения. Эпохи португальского, испанского и французского владычества оставили свой след в виде имён, топонимов - и крайнего космополитизма. Но по оставленному влиянию ни одна колонизация и близко не сравнялась с британской. Это и "британский" английский, и система образования, и британское право, и деление на округа - "каунтиз". В одном из округов острова Тринидад - Виктория - расположен второй крупнейший город страны: Сан Фернандо.
        Города Тринидада - самые благополучные на Карибских островах; тут "всегда светит солнце", свежий бриз мягко качает верхушки леса яхтовых мачт, и мягкий продемократический режим мирно правит населением не более двух миллионов человек. Остров - как зонтик - нависает над материком, над соседней Венесуэлой (в нескольких морских милях), и все наиболее важные города расположены с внутренней ("нижней") стороны "зонтика" (со стороны материка): где они не доступны зубам стихии. Сан-Фернандо и соседний городок Марабелла - как щитом, закрыты заливом от океанского норова. И, хотя с самого высокого здания в Сан-Фернандо в ясную погоду виден океан с противоположной стороны острова, его штормовые волны никогда не доходят сюда. Город смотрит с приморских возвышенностей на ласковый залив Пария, на прибрежные отмели, полные крабов, на зелёные пятна растительности, на плавно нисходящие или обрывающиеся к воде спуски. Растянутый вдоль побережья, он напоминает с моря богатые курортные посёлки Флориды. Те же 2-3-х-этажные коттеджи со светлыми стенами, те же яхты у причалов, то же ослепительное солнце. Только вблизи понимаешь, что это другой стиль - более изысканный и разнообразный: красные крыши, многоцветная гамма по-разному окрашенных стен, прихотливо изогнутые дома.
        Городка Марабелла не найти ни на одной стандартной карте. На это есть три причины (загибаем пальцы). Во-первых, для туризма Тринидад - "никакой". Особых достопримечательностей нет; сами островитяне не любят назойливости и шума. Живущая за счёт сахарного тростника и "коко", нефтедобычи и рыбной ловли, страна не особо заинтересована в развитом туризме. Картографы сказали бы, что, лежащий в десяти-пятнадцати километрах от Сан Фернандо - в сторону Port of Spain, - этот городок слился бы с более крупным соседом. Но это ещё не всё. Именно тут расположен гигантский нефтедобывающий - нефтеперерабатывающий комбинат, тянущийся на километры, а нефтедобыча, как известно - это государство в государстве.
        Нефтяники не переваривают суеты, туризма, посторонних глаз. В любой стране они ограждают своё "чёрное золото" заборами, вооруженной охраной, пропусками и закрытыми зонами. В США, этом "оплоте демократии", они имеют свою армию, свою полицию - и свои собственные законы. Занятые в нефтедобыче и работают, и живут в закрытой зоне, почти не выходя наружу. В ней построены школы, больницы, магазины, рестораны, спортивные комплексы - словом, всё, чтобы Зона стала наиболее совершенной изолированной моделью внешнего мира. Она не перестает от этого быть Зоной - зловещей зияющей раной в теле экосистемы, социума, страны....
        Нефть нашли и стали добывать именно тут потому, что, в отличие от Сан Фернандо, Марабелла раскинулась на совершенно плоской долине, в ложбине на уровне моря. В 1979 году тут почти не было домов выше трёх этажей. Городок не только казался, но и был ухоженный, красочный, удобный и безопасный. Он чуть ли не целиком состоял из больших частных домов в один-два этажа, выстроенных не без фантазии и претенциозности. На бесчисленных улицах частной застройки не было ни одного магазина (ресторана) - только в центре. Среди крупных особняков стояли религиозные (церкви - католические и евангелистские (последние в основном пятидесятнические), мечети, буддийские храмы) и общественные здания. Возле каждого дома как правило припаркована машина. Но и общественный транспорт формально присутствовал. Раз в 30 - 60 минут по главной улице (и ещё по нескольким) курсировали автобусы, связывая между собой не только районы, но и соседние городки. В центре имелось несколько стоянок такси.
        В этом городке прошла собственно вся юридическая практика Густава Лопеза. Предки его были немцами, испанцами, индусами, шотландцами; наверное, даже индейцами племени Карибов (изначальные аборигены островов). В чертах его лица отпечатались признаки этносов по крайней мере трёх континентов.
        Густав был высоким, спортивного сложения, в свои сорок два выглядевшим на тридцать, без единого седого волоска в чёрной, аккуратно зачесанной шевелюре. Выпивал регулярно, но умеренно, носил элегантные костюмы и жил в доме с кондиционером. Единственным его недостатком, по мнению соседей, было то, что он одинок. Сколько людей и сколько раз его пытались женить! Родственники и друзья, знакомые и соседи - сватали к нему самых видных девушек; пробовали, наконец, взывать к его здравому смыслу; всё бесполезно. Неизвестно, был ли он убежденным
холостяком - или ещё не встретил суженую. Только это - в условиях консервативного общества - несколько тормозило его в целом блестящую карьеру.
        Лопез был из тех, кто наслаждается жизнью. Он любил хорошие вина, красивых женщин, вкусную еду, удобную дорогую одежду. Один-два раза в год он путешествовал: посмотреть мир, отдохнуть на заморском курорте. Дружил в основном с норвежцем, взявшим в жёны местную девушку и открывшем в Сан-Фернандо офф-шорный бизнес, и со своим коллегой, французом Патриком, работавшим для Зоны. Патрик был в приятельских отношениях с управляющими Зоны, с менеджером по хозяйственным делам, и заместителем начальника охраны. Он организовал для Густава пропуск на Зону, что было большой привилегией, и тот мог беспрепятственно пользоваться яхт-клубом, бассейнами, тенисным кортом, сауной, хорошим морским пляжем. Густав проводил время, потягивая вино и сидя с друзьями в шезлонгах на Зоне или в тенистом дворе своего собственного дома. С местными он общался с меньшей охотой: не потому, что смотрел на них свысока, а из-за постоянных попыток положить конец его холостяцкой жизни.
        Правда, он смотрел снизу вверх на Патрика и его друзей с Зоны, они ведь были из другого, более сложного, мира, получили европейское образование и жили в больших городах. Густав не отдавал себе отчёта в том, что на самом деле он образованнее, умнее, интеллигентнее. Он говорил и писал на пяти языках, блестяще владел теорией и практикой юриспруденции, знал литературу, историю, имел широкий кругозор и незаурядную эрудицию. Он не совсем осознавал, что его друзья-европейцы - узкие специалисты, технари, с ограниченной эрудицией и кругозором. Но, конечно, они были свойские парни, надёжные и удобные. С ними Густаву было легко и просто. Когда вечером прохладная синева сумерков охватывала его двухэтажный особняк, и, сидя во дворе (на крыше) с друзьями, он видел зажигающиеся на воде залива многочисленные огоньки, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
 
        Однако его беззаботной жизни однажды пришел конец. Нет, он не заболел, не проиграл дела, его не подставил клиент и не покусала акула, его дом не сгорел и у него не отняли пропуск на Зону. Он даже не влюбился. Катастрофа произошла вообще не в этом мире, а в мире - не совсем понятно, как это объяснить - в мире ином. Густав стал сам себе сниться другим человеком - с другим именем, другой биографией. Каждую ночь он терял свое "я", родственников и друзей, привычный городок и родной остров, погружаясь в кошмар безопорного бытия: в одиночество, горячечные образы, порождённые алкоголизмом того, кем он себе снился, - и в стремительно настигавшую старость. Просыпаясь, он сразу не осознавал, кто он и где находится, и с пробуждением пережитые видения и не думали блекнуть и стираться, как после обычного сна, а, наоборот, принимали форму его всамделишной жизни и застывали в угрожающую угловатую реальность.
        Ему снился всё время один тип (вернее, он сам был им!) - Джордж Энтони Смит, бывший военный лётчик британских ВВС, "теперь" (в 1989-м году) проживающий в Калифорнии. Ему снилась насквозь пропахшая виски запущенная квартирка; диван, из какого торчали клочья; кухня, вся уставленная бутылками; из окна её виднелся мрачный и затхлый двор. И ещё ему снились самолёты. Не его любимые яхты, а именно самолеты. С детства не переносящий полётов, бредущий к трапу авиалайнера как на эшафот, Густав, просыпаясь, не мог справиться с головокружением и тошнотой. Ему снился британский лётный жаргон времен
Второй Мировой, воздушные бои, трассирующие очереди (вспыхивающие, как рождественские гирлянды), горящие самолёты, взрывы и дикий вой перегретых самолётных моторов. Это была не просто не его стихия. Это была пытка, как будто на время сна кто-то для развлечения заточал его в чужое тело в качестве подопытного кролика - изощрённо издеваясь и наблюдая, как он корчится от страха и болезненных ощущений. Иногда - когда он просыпался, его рвало, и он вынужден был менять постель, тайком, как вор: чтобы никто не "засёк". Никогда не имевший даже занавески на окнах, он приобрёл шторы и стал их задёргивать по ночам. Он стал реже встречаться с друзьями. Долгие часы проводил, лёжа в кровати и пытаясь вспомнить, откуда в его подсознание могла просочиться и накопиться там вся эта невероятная информация; какие фильмы про войну он смотрел, какие книги о самолётах читал. Но не мог восстановить ничего, никаких наводящих ассоциаций, никаких, даже слабых, намёков. Откуда его сознание могло заимствовать сведения о бомбардировщике серии Bomber Series-Martin XB-16?
        14-го апреля 1934 года, командование Army Air Corps сделало запрос на предмет дальнобойного бомбардировщика. Возникла необходимость в воздушной машине, способной пролететь 5000 миль с бомбами весом по 2000 фунтов. Фирма The Glenn L. Martin Company из Балтимора прислала свою модель 145. Этот проект стал конкурентом Boeing'a 294, который вероятно должен был получить имя "модель XB-15". В оригинале модель 145 была очень похожей на Boeing 294, являясь большим (со свободнонесущим крылом) монопланом, приводимым в действие четырьмя "холодно-ликидными" моторами Allison V-1710 V-12. 12 мая 1934 года Министр Обороны санкционировал переговоры как с Боингом, так и с Мартином. Последний тем временем в значительной степени переработал проект, в частности, увеличив до 173 футов закрылки. Теперь уже шесть моторов должны были нести самолет, четыре из них "подниматели", и два толкатели. Двойные рули должны были монтироваться позади двух хвостов. Трехколёсный механизм предусматривался для приземления. Максимальный вес был доведен до 105,000 фунтов. Martin XB-16 был признан слишком большим и дорогостоящим, и никогда не был построен.
        Как, откуда в сознании Густава оседали эти термины и названия, многие из коих он не понимал? Из какого пространства, из каких неведомых далей? Бомбардировщик, который никогда не был построен... А, может быть, всё это простая бессмыслица; и эти термины, даты, параметры и характеристики - продукт некой, только кажущейся осмысленной, компиляции спящего мозга? Густав бросился в библиотеку, в Порт Оф Спэйн, но там и близко не было подобного материала. Он созвонился со знакомыми в Штатах, обещал заплатить... Просыпаясь, стал записывать всё, что запомнилось, и добавил "в розыск" ещё несколько самолетов. Первым поступил ответ по модели Martin XB-16. Эта модель (проект) действительно существовала! Единственным источником о ней была книга U.S. Army Aircraft, 1908-1946, James C. Fahey, доступная исключительно в библиотеках лётных академий. Но самое поразительное заключалось в том, что описание, данное Густавом, не во всём соответствовало книге. Тем не менее, друзья Густава сумели раздобыть информацию о том, что имеется другая статья: в готовящемся к выпуску Третьем Издании книги American Combat Planes, Ray Wagner. Но издание её намечалось на конец 1982-го года!
        Рука Густава записала характеристики не только редких моделей 1919-го, 1914-го и 1921 - 1930-го годов, известных крайне узкому кругу специалистов, но и современных истребителей и бомбардировщиков, знать о которых полагалось лишь посвящённым. Его познания распространялись и на вертолеты, такие, как H-3 Sikorsky H-3 Sea King, HO5S Sikorsky HO5S, R-5 Sikorsky R-5, H-5 Hiller OH-5, H-6 Hughes H-6.
 
 
        Для выяснения подлинности информации друзьям Густава приходилось обращаться ко всё более и более редким источникам, таким, как "The American Fighter" by Enzo Angelucci and Peter Bowers, "American Combat Planes" by Ray Wagner, "Warplanes of the Second World War" by William Green.
        А военные самолеты F-17 Nortrop YF-17, P-17 Curtiss P-17 (conversion of the P-1 Hawk), F-21 IAI Kfir, P-21 Curtiss XP-21 (conversion of the P-3) оказались уже не по зубам даже таким людям, как Питер Штейнц, преподаватель военной академии в Вашингтоне, или специалист по военной технике Дж. Коллинз из Детройта, или крутая адвокатская контора в штате Массачусетс. Густав итак уже угробил на эти мероприятия уйму денег. А потом произошло нечто ещё более пугающее. Ему сказали, что сведения о самолетах и вертолетах H-2 Kaman H-2 Seasprite, FV-12 Rockwell XFV-12, F-18 McDonnell Douglas F-18 Hornet, F-20 Northrop F-20 Tigershark (F-5G), P-20 (curtiss YP-20), F-22 Lockheed F-22 Lightning II (Type: YF-22), F-23 Northrop F-23:(type YFf-23), P-23 Curtiss XP-23 (conversion of the P-6E), Northrop F-20 Tigershark, Grumman F-14 Tomcat - по-видимому, секретные; или эти модели находятся в разработке. Ему посоветовали никогда больше не возвращаться к этой теме и поскорее всё забыть.
        Легко сказать - забыть! Если ему каждую ночь снятся эти летательные аппараты, и некоторые из них (Густав уже понимал) - самолёты будущего? Если он не только знает все их технические характеристики, видит их насквозь как проект (будто просвеченные его взглядом!) - но может их пощупать, лицезреть во всей реалистичной всамделишности. Вот, например, странной формы вертолёт "Apache", с крокодильей мордой, похожий одновременно и на паука, и на пресмыкающееся. Или реактивный истребитель, ракетоносец, на борту которого написано VFA H2. Или военный самолет-разведчик, напичканный приборами, в салоне которого вместо сидений расположены горизонтальные шкафы с аппаратурой, и перед ними, пристегнутые, сидят в красных креслах люди в наушниках и кожаных куртках с нашивками; на стенах - небольшие огнетушители, аппаратура расположена в несколько рядов. Каждая секция аппаратурного "шкафа" перед одним из операторов имеет четыре панели: слева, до экрана, потом экран, и справа от экрана, а под вертикальными панелями расположена наклонно-горизонтальная, похожая на клавиатуру будущего компьютера. Особо бросаются в глаза детали: ручки с обеих сторон от экрана, как бы для того, чтобы хвататься за них при толчке, но, по-видимому, используемые при сборке, десять рядов вдавливаемых кнопок на правой панели, внушающее количество тумблеров, круглых и рельефных переключателей, ручек настройки, кнопок.
        Или бомбардировщик Northop B-2, спереди по форме смахивающий на летающую тарелку; или кабина самолета B-52, похожая на кабину грузовика, с характерно торчащей из передней панели трубкой - рулевой колонкой, к которой крепится штурвал, и странной конфигурацией какой-то несуразной конструкции перед пилотом, вроде спинки старого автомобиля или дивана; или фантастически выглядящий, крайне секретный самолет, известный на летном североамериканском жаргоне как blackbird, что сверху напоминает ската, имеет странную, округлую форму крыльев и копьевидно-уплощенную форму фюзеляжа. Или прозрачный прицел одного из перехватчиков, называемый на лётном языке cockpit; или ещё один странный самолет - fb-111-01, имеющий единственное сопло сзади, сверху напоминающий парящую птицу и отличающийся своим "кусковидным" строением: как будто части фюзеляжа, задние крылья и другие элементы - наложены один на другой, а передние крылья вылезают из фюзеляжа как рукава рубашки из жилетки. Или - совершенно фантастично выглядящий (как объект внеземного происхождения!) gef-06: треугольник цвета позеленевшей меди с красными точками и нарезками, у которого зубчиками вырезана (ближе к наиболее длинной стороне) середина, так, что образуется десятиугольная геометрическая фигура. Или его сородич gef-09, самолет с двумя далеко отстоящими друг от друга и торчащими прямо из фюзеляжа "хвостокрыльями", двумя парами меняющих форму и поворачивающихся горизонтальных крыльев, и почти квадратным фюзеляжем, из какого торчит обтекаемая носатая кабина. Или - самолет самого внеземного вида - gef11-46b, снизу совершенно круглый, как настоящая "летающая тарелка"...
 
        Густав узнал, что, так же, как в Северной Америке не бывает улицы номер 13 (хотя встречаются 12-е авеню или 14-я улица), а после 12-го этажа сразу же следует 14-й, так же не бывает американских самолетов с номером тринадцать: нет, например, истребителя f-13, хотя есть f-12 и f-14. Он теперь знал и понимал все лётные словечки, известные только американским и британским пилотам или (может быть, ещё) авиамеханикам.
 
        Некоторые самолеты ему снились со всеми их параметрами и лётными характеристиками, другие - как образы, возникающие в чуждом, "не своем", сознании. Постепенно он начинал входить во вкус, дискутировал сам с собой, "обсуждая" достоинства и недостатки той или иной модели, мысленно спорил с конструкторами-дизайнерами, доказывая свою точку зрения. Каждое утро он записывал увиденное и узнанное чисто автоматически, почти не отдавая себе отчёта в том, что он делает. Однажды он нацарапал что-то в очередной раз так же автоматически, и, когда перечитал этот текст, ему стало страшно. Оказалось, рукой Густава летчик Смит (это было совершенно ясно) - его раздвоившееся "я" - написал ему первое письмо. Жутковато зловещий текст плыл у него перед глазами от остолбенения и испуга:
 
        "Now back to the F-19/F-117 controversy. The F-117 designation for the Stealth seems inconsistent. The "old" Air Force designation scheme was started over from one back in 1962, at which time the fighter numbers had reached F-111. If F-117 is REALLY consistent with this scheme, this would imply that the Stealth fighter had been ordered into service prior to 1962, which seems quite improbable. If one accepts even this as plausible, one now has to ask the question: What about the "missing" numbers between F-111 and F-117 in the sequence? What then were F-112, F-113, F-114, F-115, and F-116? There has been some suggestion that these are designations for Soviet-built aircraft that were "acquired" by the Americans and taken out West to be test flown and evaluated in the Nevada ranges. They might, for example, be American designations for MiG-21, MiG-23, MiG-25, Su-7, etc. We can only speculate until someone in the know is willing to talk."
        "Finally, does F-19 stand for some supersecret project that is so "black" that we won't hear anything about it for at least a decade? Could it be the "Aurora" that is rumoured to be under test out in the desert as a possible replacement for the SR-71? Or else, perhaps the F-19 really is a "hole" in the designation scheme, and all of this confusion and inconsistency in aircraft designation schemes is deliberately designed to confuse Soviet intelligence about what we are up to. It has certainly succeeded in confusing ME!!!"
 
        Ко всем приобретённым в рекордный срок причудам и новым привычкам прибавилась манера вести дневник. Густав сидел перед пламенем искусственного камина или перед голубоватым светом телевизора - и писал:
 
        "Я проваливался в зловещие военные игры, в интриги разведок и несущие смерть человеческие игрушки, не в силах ничего сделать, чтобы спасти себя".
 
        "Первым почуял неладное мой друг, норвежец Арне (Омланд) Боргенсен. В одно утро он появился как из-под земли, когда я провалялся в постели битых три часа, испытывая ужас при самой мысли о возможности снова заснуть, и в то же время не в силах сделать хотя бы одно движение из постели. Простые действия - типа встать и сварить себе кофе, или поднять трубку и позвать домработницу - обдумывались мной как грандиозные стратегические планы. Я чувствовал, что проваливаюсь в депрессию."
 
        Боргенсен, застав Густава в постели в этом разбитом состоянии, постепенно вызвал его на откровенность. Густав, человек по природе своей открытый, в конце концов поведал обо всем. Установившееся молчание длилось не менее получаса.
        Только теперь я понял, насколько ты умён, - сказал Боргерсен после паузы. - Если бы это случилось со мной, я бы давно уже загремел в психушку, спился или отправился покорять Северный Полюс. Только не советую рассказывать Патрику.
             - Как ты полагаешь, стал бы я скрывать от тебя, что со мной происходит, если б не из опасения, что то, что знают двое, узнает и третий?
             - Честно признаюсь - мы обсуждали с Патриком твоё странное поведение и то, как ты изменился. Перед приездом сюда я был на проводе с Патриком. Он спросил у меня, не считаю ли я, что тебя стало опасно пропускать на Зону. Мы договорились, что я навещу тебя, и проинформирую Патрика, как обстановка. Но теперь - обещаю - буду держать рот на замке. Только давай сговоримся, что ты просто запил.
             - Я согласен с тобой. Сослаться на запой - самое безопасное в нашем мире. Обратись от моего имени к Патрику с просьбой порекомендовать психотерапевта или "рехаб" - только анонимный и частный. Лучше в Аргентине или в Штатах. Я подумаю, как потом уклониться от них.
             - Как? Разве ты не намерен лечиться? Ведь совершенно же ясно: что-то не в порядке с твоей головой.
             - Не стану тебя разубеждать. Да: с головой, с куриными мозгами, пусть так. Но, пойми, Омланд, всё гораздо сложнее. Здесь есть две стороны проблемы. Одна, конечно, в моих мозгах, которые отчего-то взбунтовались. Но есть и другая. Этот лётчик, в которого я превращаюсь по ночам, совершенно конкретные сведения о совершенно конкретных машинах, из головы Смита каким-то образом пересевшие в мою тупую голову. Ты полагаешь, что не надо пытаться как-то это объяснить?
             - Да, я спонтанно чувствую: не надо ничего объяснять. Лучше всего отправиться прямиком к врачу. А там - тебя излечат от этой хрени.
             - Ты что - психиатр? Откуда тебе известно, что излечат? И потом - от чего лечить? Это что - шизофрения, или что-то другое? По роду своей деятельности я должен постоянно сталкиваться с этими вопросами, я работал в паре с медэкспертами, психиатрами и психологами. У меня такое впечатление, что - несмотря на хворь моих мозгов - меня не от чего лечить. Даже если гипнозом удалось бы заблокировать эти странные сны - что дальше? И где гарантия, что это не сделает хуже? 
             - Послушай, Густав, а почему бы не разыскать этого... Смита. Ты утверждаешь, что он живёт в Калифорнии. А где именно?
             - В Голливуде!
             - Ты смеёшься.
             - Конечно, я пошутил. В ЛА он живет. На Экспанада стрит, дом десять.
             - Так... разыщи... то есть, что я говорю - позвони... или... это - слетай к нему. Скажи - так и так, кончай являться ко мне по ночам. Мне это не нравится. Оставь свои штучки и дай спать спокойно. 
             - Ты наивен, Ом. Во-первых, это не он приходит ко мне, а я превращаюсь в него, так что это он должен мне предъявить иск в хищении на время сна его личности. Если исходить из чисто-юридического подтекста, то это он - потерпевшая сторона. Не забудь - я ведь юрист. Во-вторых, он скажет, что ничего не ведает о моих проблемах и не имеет к ним никакого отношения. В-третьих, даже если я с ним встречусь - и он мне пообещает "оставить меня в покое": гарантирует ли это, что я не начну по ночам превращаться в кого-то другого, еще худшего, чем Джордж Энтони Смит?
             - Даже не знаю, что тебе посоветовать. По крайней мере, держи меня в курсе.
 
        Ни один из них не предполагал, что разговор возобновится так скоро. Буквально через несколько дней Омланд позвонил.
 
             - Ставишь мне бутылку виски. Ты проиграл. Я выяснил - никакого твоего персонификатора нет ни в ЛА, ни вообще в Калифорнии. Я выяснил.
             - Проиграл не я, а ты. И не он мой персонификатор, а я - его. Ты опять всё перепутал. Ладно, бутылка - за мной. Приезжай, поговорим.
 
        Никогда еще Боргерсен не приезжал так быстро. У него была привычка копаться.
 
             - Ты забыл о разнице во времени, - сказал Густав, когда они удобно устроились. - Ты, что, решил, что, раз у кого-то крыша поехала, так его бред - полное отсутствие логики? Нет, мой друг, даже у бреда бывает известная логика. ДЭС не обязательно должен именно теперь проживать в Лос-Анджелесе. Мне - а теперь нам - известно, что он там будет жить в 1989-м. Но мы ведь не знаем, когда он там поселился. Может быть, он ещё живёт пока в своей Англии? 
             - Да, я как-то не подумал об этом. Ты соображаешь чертовски быстро. Гораздо быстрей меня. 
             - Адвокатам положено быстро соображать. Это нас кормит. Не трать зря деньги. У меня есть кое-какие идеи...
 
        Густав на сей раз выглядел бодрее. Омланд остался доволен. Может быть, всё в скором времени нормализуется?
        Ещё через несколько дней Боргерсен буквально влетел к Густаву на второй этаж, прямо в спальню. Тот сидел за столиком вдвоём с бутылкой.
 
             - Ты видел это, - закричал Омланд с порога. - Ты должен немедленно это прочесть.
 
        На столик лёг, опрокинув стакан виски, последний выпуск журнала Нью-Йорк за 11-е сентября 1979-го года. Маленькая заметка гласила:
 
        "Сегодня в районе 15-й авеню, между Вест и Вошингтон стрит, вдрызг пьяный, неопрятного вида человек выскочил на проезжую часть улицы с криком "верните мне мой истребитель!". Его быстро задержала полиция; он мешал движению. Доставив его в полицейский участок, решали, что с ним делать - направить на психиатрическое освидетельствование, или держать под стражей. Неизвестный был вскоре освобожден, по слухам - в связи с вмешательством Министерства Обороны. Если бы не это, никто и не обратил бы внимания на мелкий инцидент. Может быть, мы стали свидетелями "фильма наяву" под названием "Спившийся Супермен на пенсии"? Кто знает? Любопытно, что в момент задержания странный тип заявил: "Насрать мне на ваш Нью-Йорк. Вот возьму - и уеду в Лос-Анджелес".
 
             - Теперь мы знаем, с какого времени ДЭС будет жить в ЛА и где поселится.
             - Меня никак не оставляет чувство, что ты меня разыгрываешь. Ну, да ладно. Учти: розыгрыша я не прощу.
             - Успокойся. У меня тоже было бы такое же чувство.
             - А что, если тебе уехать. Может быть, только в этом доме тебе снятся все эти сны?
             - Ты забыл, что я ночевал в Порт Оф Спэйн? Там всё было точно так же.
             - Да... Тяжелый случай. Ты проверишь, поселится ли ДЭС по адресу, который ты знаешь?
             - Угу.
 
        "С тех пор жизнерадостная натура Густава стала брать верх над его несчастьем. Его сознание возводило - кирпичик за кирпичиком - прочную перегородку между сновидениями - и активной жизнедеятельностью в состоянии бодрствования. Он перестал записывать бред и видения одержимого самолётами летчика - и уничтожил ранее сделанные заметки. Даже сны его мало помалу менялись, и где-то на периферии сновидений его мозг помнил, кто он есть на самом деле. Это сменило окраску образов с ядовито-зловещей на эмоционально более приемлемую. И - главное - Густав уже знал, что развязка близится. Джордж спивался всё быстрее; его алкоголизм прогрессировал угрожающе.
        "Ещё одно знаменательное событие произошло в январе. Оказалось, что Боргерсен связался по телефону с одной шведской гадалкой, поведав ей, что обеспокоен "проблемой друга". При этом не рассказал ничего конкретного. Та ответила, что, якобы, у его друга есть брат-близнец, который вторгается в его жизнь, и, возможно, приедет его убить. "Вот что могут наплести эти ворожеи, - лопотал Боргерсен, давясь от смеха. - Она даже не смогла угадать, что у тебя нет ни одного брата, а только сёстры". - "Совершенно очевидно, - возразил Густав, - что мой брат-близнец - это ДЭС." - "Но каким образом он может попасть сюда из своего 1989-го года? - взмолился Боргерсен. - "Не знаю".
        "Как-то позвонил Патрик и сказал, что им троим не мешало бы встретиться. Густав и Омланд были не в состоянии даже и близко предположить, что стряслось. Патрик предложил собраться не на Зоне, а во дворе популярного ресторанчика, что держал их общий приятель. Когда два друга, выйдя из машины, приблизились к месту встречи, они увидели, что Патрик там не один. В соседнем пластмассовом шезлонге сидел ещё один человек: пожилой мужчина невысокого роста, в чёрных очках, с испитым, но мужественным лицом. Омланд первый побелел - мгновенно узнал его. "Познакомьтесь, это мистер Смит". Лопез и Боргерсен не проронили ни слова. "Он приехал сюда из Штатов пофотографировать и поудить рыбу. Мистер Смит болен ... алкоголизмом. Он в последнее время лечился, прошёл через реабилитационный центр, но, когда попал сюда, забыл обо всём, о чём его предупреждали в "рехабе"... и сорвался. Мы с Джулианом и Марком нашли его возле пирса, в невменяемом состоянии. Его карманы были битком набиты деньгами в стодолларовых купюрах, один только Бог знает, сколько унесло ветром. Найденные мы аккуратно сложили и отнесли в банк, теперь они вложены на имя господина. Не бойтесь, это уважаемый гражданин, бывший лётчик, авиаконструктор; он зарабатывает кучу денег, и совершенно легальным способом. Надо помочь человеку, попавшему в беду. Поэтому я и пригласил тебя, Густав. Ты ведь сам был недавно в запое, и вот, сумел так блестяще выкарабкаться. Что ты посоветуешь? Джордж - можете называть его так - чувствует, что, если вернется назад, в ЛА, то уже не выкарабкается".
 
        Густав покачал головой.
 
             - Мой случай нетипичный. Я ведь не завязал совсем. Не перестал употреблять алкоголь. Но твердо постановил - не пить каждый день, и потом - не больше стакана. Для начала я перешёл на пиво и вино. Теперь умеренно выпиваю - как раньше - и это пока работает. Если господин ... Джордж ... пьёт давно, это не поможет. Я мог бы посоветовать хорошего психиатра-нарколога. Есть неплохая частная клиника в Порт Оф Спэйн. Может быть, Джордж попробует ... ?
             - Не надо психиатров, - у Смита был хриплый низкий голос. - У меня они в печёнках сидят. Дерьмовое племя. Зря только выбросил тысячи долларов. Представляю, сколько жратвы и спирта я бы на них купил. Сколько раз мог сгонять на такси на аэродром - посмотреть и пощупать новые летающие машинки! Эх, вся моя жизнь круто изменилась с полгода назад ...
             - Но ведь ты мне сказал, что пьёшь уже примерно семь лет?
             - Ну, что возьмешь с... пропившего мозги... и память.
             - А, может быть, какое-то другое событие произошло полгода назад, - вставил Боргерсен.
             - Какое событие? Ты на что... намекаешь? Ты мне не тыкай ... событиями ... Сам ты - "событие".
             - Ну-ну, успокойтесь, друзья. Джордж очень приятный человек. Вы его ещё не знаете. Он просто терпко выражается, как многие вояки. В армии, вы знаете, преобладает крепкий жаргон.
             - Вот-вот, я человек крепкий. Крепче, чем Сикорский последней модели.
             - Джордж, нам ни к чему военные секреты. Лучше подумаем, что с тобой делать и как тебе помочь.
 
        Было договорено снова сойтись назавтра. Однако встреча не состоялась. Джордж опять набрался, при этом выдул гораздо больше, чем ему было необходимо. Через двое суток его пришлось поместить в клинику, где он провалялся более месяца. В его отсутствие Патрик рассказал, что среди вещей Джорджа в гостинице, в Сан Фернандо, оказались британский паспорт, выписанный совсем недавно, но такой истасканный и потрёпанный, как будто он десятилетней давности, револьвер небольшого калибра и странное удостоверение личности ... 1989-го года! Патрик не знал, как это объяснить. По его словам, Джордж всё время требовал "сегодняшних газет", а не газет "десятилетней давности". Он во всём подозревал какой-то подвох, говорил, что везде висят старые календари, что банки, магазины - все имеют неправильное представление о времени. Его билет на самолет тоже оказался из 1989-го года! "Может, стоит с этим податься в полицию?"
 
             - Не думаю, - сказал Густав. - Вполне возможно, что при оформлении его удостоверения личности и когда выписывали билет - просто допустили ошибку. Бывают всякие несуразности. Две крайне редкие ошибки совпали. Всё это проверят, выяснится, что наш подопечный ни в чём не виноват, и что тогда? О нас пойдет дурная слава. Нет, нехорошо сдавать друзей. Если же тут замешан какой-то заговор или, не приведи Господь, аномальное явление: тогда нас передадут американцам, и они нас затрахают в своих военных лабораториях, как подопытных кроликов. Будут отрезать каждую ночь по конечности, приговаривая: признайтесь, что вы марсиане!.. Нет, честное слово, сгноят нас, если такое узнают... 
 
             - Но есть ещё одно. Даже не знаю, как тебе сообщить... - Патрик замялся. - Он всё время упоминает твоё имя, говорит, что ищет тебя, или утверждает, что он и есть Густав Лопез. Что ты об этом думаешь?
             - А что я могу думать? Странный тип. Просто ненормальный. Может, ему посоветовали адвоката, вот он меня и разыскивает. А потом в его пропитых мозгах все перепуталось - где он, где адвокат...
             - А что, если просто послать его к дьяволу, и пусть сам расхлебывает свои проблемы. Этот старикашка итак уже стоил мне полно нервов.
 
        Однако обстоятельства распорядились по-своему. Перед самым отлетом Джорджа в Бразилию (у него возникли проблемы с возвращением в Штаты) они встретились для "откровенного разговора". На этом настаивал Джордж, который утверждал, что знает что-то очень важное о ком-то из них.
        Они собрались в начале самого безлюдного из пустых деревянных причалов. Был один из редких штормовых дней, и, хотя в заливе Пария это почти не чувствовалось, вода выглядела в конце дня чуть более "сумрачной" и "напряженной". Она приносила больше, чем обычно, кусочков и пены. Этот плеск заполнял затянувшееся молчание. Все ждали, что скажет Джордж. Ни Патрик, ни Густав не успели и глазом моргнуть, как Джордж выхватил нож и молниеносно ударил Густава в живот. Только Омланд успел среагировать, как будто напряженно ждал этого момента. Он сделал подсечку - и Джордж полетел в воду. Почти моментально за ним последовал Густав: в первый момент не было ясно - в каком состоянии. Там было совсем неглубоко. Густав стоял по грудь и шарил вокруг. "Как ты? - спросил Патрик. "Хреново... я имею в виду... на душе. А царапина... до свадьбы заживет". Два других облегченно вздохнули. Они провели пять долгих часов в поисках Джорджа, но его не нашли. Ни живого... ни тела... Тот пропал - как испарился. Густав уговорил Патрика пойти на операцию снятия денег со счета Джорджа в тринидадском банке. Там было пятнадцать тысяч. По пять на рыло. "Что дальше? - трясущимися губами спрашивал Патрик. - "А ничего, - отвечал Густав. - "Но ведь хватятся. Человек ведь всё-таки. Куда пропал? Где?" - "А никто не хватится". - "Как так?" - "А вот так. Не было никакого человека. И всё. Главное - не проболтайся. Пока твой язык за зубами, считай, что ничего не произошло". - "Конечно, ты ... вы ... вдвоём что-то знаете - скрываете от меня". - "Знаем или нет, мой совет тебе - молчать. Если не желаешь навлечь на всех нас беду".
 
        В ту ночь Густав не видел никаких сновидений. Вернее, видел, но это были обыкновенные сны.
 
                                                     *   *   *
 
....Мы не ведаем, куда течет наша душа, откуда бежит - и в кого перетекает. В сосуществовании разных людей есть глубокая, скрытая тайна. Жизнь без свехъидеи - большой грех, и образованный скот, выедающий изнутри начинку скорлупы своего эга, - это феномен скверны, выжженной как тавро на внешней оболочке человечьей души.   
 
Не-делающий-ошибок рационалист - это грешник-рецидивист, прожигающий ради своего личного покоя и неги накопленные поколениями клады духовного блага. В самой невозмутимости кроется порочная изощренная ущербность. Но и среди них есть свои герои: души, не позволившие утащить себя дальше в недра самых темных страстей. Хвала удержавшимся хотя бы на грани застойного прозябанья, давшим бой на том уровне падения, на который их опустила судьба.
 
Не мы выбираем время и место рождения, эпоху и свой в ней статус. Все это выбирают за нас. Благословенен тот, кто собрал всю свою силу в кулак - и удержался за единственный выступ скалы. Он спас другого, того, со сверхъидеей, от невыразимых мук, дав его измученной плоти долгожданный покой, он спас свою душу от неминуемого разложенья-гниенья.
 
Вознесем же благодарение в честь тех, кто показал демонам - нашим жестоким властителям, противопоставившим нашим одержимым грешникам и святым своих оборотней-вассалов с доведенным до температуры космического холода рациональным мышлением, - что даже у этих рабов и слуг есть несокрушимая человеческая гордыня.
 
Больше нет ничего у нас, кроме нашего человеческого достоинства. Наше тело забирают старение, умиранье. Наших близких пожирает безглазый монстр смерти.
 
Не мы решаем, кому достанется после нас накопленное нами - духовное и вещественное. Наши накопления развеиваются ветром, как пустые миражи. И только наша гордость остается вечной, сохранимая в неравной борьбе с неведомым.
 
Черновой вариант - Февраль, 1991
Первая редакция - Май, 1992
Вторая редакция - 2002
___________________________________________________________






























                                КОММЕНТАРИИ

 
ТРИЛОГИЯ-2
 
     ПАРИЖСКАЯ ЛЮБОВЬ
      1. Grand battement (фр.) - балетное движение правой или левой ногой на высоту.
      2. Plie (фр.) - балетное движение (тут: род приседания).
      3. Виэкюль (фр.) - тут: автомобиль, машина.
      4. Кляштор (польск.) - собор.
      5. Старэго мяста (польск.) - старого города.
      6. Жан Кокто - Жан Морис Евген Клемент Кокто (1889-1963): знаменитый французский поэт, новеллист, драматург, сценарист, кинорежиссёр, художник. Близкий друг Марлен Дитрих, Эдит Пиафф, Пабло Пикассо, Игоря Стравинского, Жана Маре, Коко Шанель, Эрика Сате. Приятель Марселя Пруста, Сергея Дягилева и Аполлинера. Пытался создавать синтетическое искусство (синтез графики и поэзии, и др.), автор утончённых, эстетских произведений: от картин и рисунков, до литературы и фильмов. Наибольшей известностью пользуются его роман Les Enfants terribles (1929), поэма Орфей, фильмы Blood of a Poet (1930), Les Parents terribles (1948), Beauty and he Beast (1946), Orpheus (1949).  
      7. Ce coup de poing en marbre ;tait boule de neige,    
          et cela lui ;toila le c;ur
          et cela ;toilait la blouse du vainqueur,
          le vainqueur noir que rien ne prot;ge.
 
         Сей мраморный удар - снежок-лепёшка –
         ему рассыпал звёзды прямо в сердце,
        и блузу победителя раскрасил звёздным,
         чёрного, того, кого ничто не защищает.
(Перевод с французского Льва Гунина)
      8. ANCIEN POETE
           Qu'est-ce que vous boirez?
           ORPHEE
           Rien merci. J'ai bu. C';tait plut;t amer...
          Vous avez du courage de m'adresser la parole. (фр.)
            Античный поэт:
            - Что пьёте?
            Орфей:
            - Спасибо, ничего. Я пил. Это было достаточно горько...
              У Вас достало духу со мной заговорить.
(Перевод с французского Льва Гунина)
       9. Я половину не понимаю по-неаполитански - неополитанское (или наполитанское) наречие: особый диалект итальянского языка (как сицилийский). Бытует в Неаполе и неаполитанской области.
      10. Ясперс - Karl Theodor Jaspers (1883-1969): немецкий философ, психолог и психиатр, оказавший большое влияние на современную философию, психологию и теологию. Один из основоположников экзистенциализма. Одна из главных идей Карла Ясперса: антиномия субъективного и объективного, запускающая ограничительные установки, стереотипы и патологии.
      11. Сартр - Жан-Поль Шарль Эмар Сартр (1905-1980): французский философ и прозаик, одна из главных фигур атеистического экзистенциализма. Сартр отрицает "предметный" мир, утверждая, что только человеческая свобода воли (выбора) придаёт предметам ту или иную ценность и значение.
      12. Мориак - Франсуа Мориак (1885-1970): французский прозаик и религиозный мыслитель; член Французской академии (1933); лауреат Нобелевской премии по литературе (1952); кавалер Большого Креста ордена Почётного легиона (1958).
      13. Флобер - Густав Флобер (1821-1880): французский прозаик-романист, которого считают основателем литературного реализма и модернизма. Автор романов "Госпожа Бовари", "Саламбо", "Воспитание чувств".
      14. Арагон - Луи Арагон (Louis-Marie Andrieux, 1897-1982): французский прозаик и поэт, лауреат Ленинской премии, муж известной французской писательницы Эльзы Триоле.
      15. Аполлинер - Гийом Апполинер (Wilhelm Albert Vladimir Apollinaris de W;;-Kostrowicki; Вильгельм Альберт Владимир Александр Аполлинарий Вонж-Костровицкий; 1880-1918): польско-французский прозаик и поэт, отец "кубической поэзии", один из тех, кто стоял у колыбели сюрреализма (сюрреализм - его термин), один из ведущих деятелей французского авангарда. Трагически погиб (убит на фронте, во время Первой Мировой войны).
      16. Т. С. Элиот - Томас Стернз Элиот (1885-1965): выдающийся английский поэт, близкий друг Эзры Паунда, как и Паунд, бежавший от культурного мелководья Соединённых Штатов в Европу (1917). Один из ведущих поэтов английского авангарда, лауреат Нобелевской премии (1948). Визионер и пророк, предвидел катастрофу гуманизма и предупреждал о лавинообразно нарастающей духовной опустошённости, отрыве от традиций и потере европейской идентичности. Знаковые поэмы "Пустошь" (перевод Фарая Леонидова; известна по-русски и как "Бесплодная земля" (1922), "Полые люди" (1925). Автор книги "Священный лес" (1921), поэтической сюиты "Пепельная среда" (1930), драмы в стихах "Смерть в соборе" (1935), стихотворного цикла "Четыре квартета" (1943).
      17. Бодлер - Шарль Бодлер (1821-1867): французский поэт-авангардист, новатор; один из первых символистов; психоделик; автор знаменитых сборников стихотворений "Цветы зла" и "Парижский сплин".
      18. Бертран - Bertrand Aloysius (1807-1841): французский поэт-романтик; предтеча "стихов в прозе"; автор книги "Гаспар из Тьмы" (1842), стилизации под средневековую "ритмическую" прозу.
      19. Нерваль - G;rard de Nerval (G;rard Labrunie) - Жерар де Нервал (Жерар Лабрюни)  (1808-1855) - французский поэт, романтик. Стилист, поэзия которого отличалась особым эстетизмом и стильностью. Находился под влиянием немецкого романтизма.
      20. Орлеан - Шарль д'Орлеан (1394-1465): французский князь, трубадур, автор стихотворений, многие из которых написаны в английском плену, брат французского короля Шарля VI. Автор 131 песни, 102-х баллад, 400 рондо, и других произведений на французском языке, а также поэзии и пьес по-английски.     
      21. Валери - Амбруаз Поль Туссен Жюль Валери (1871-1945): французский поэт, философ, историк, литературный и музыкальный критик, критик искусства, эссеист. Автор сборников стихов "Юная парка", "Чары". 
      22. Вийон - Франсуа Вийон - Fran;ois Villon (де Монкорбье (de Montcorbier), или де Лож (des Loges) (род. 1431 (1432) - ум. 1463 (1491?): французский поэт, предтеча эстетики Возрождения и даже романтизма. Находился, по-видимому, под влиянием итальянских поэтов и французских поэтов-буржуа. Сам оказал огромное влияния на последующую французскую поэзию: Рабле, Лафонтена, Мольера, Готье, Верлена.
      23. Тардю - тут: аллитеративная аллюзия на имена двух авторов - Жана Тардьё (Jean Tardieu), поэта-модерниста (автора книги стихов, "Monsieur Monsieur" (1951), и Доминика Тарди (Dominique Tardi), религиозного деятеля, литературного критика и поэта. Автор работы "Fortunat. Etude sur un dernier representant de la poesie latine dans la Gaule merovingienne", Paris, 1927. Этот "кентавр" имён не просто создаёт макабрически-шутовской эффект, но и намекает на категории, представленные в творчестве этих двух авторов.
      24. Сэн Аман - Марк-Антуан Жирар де Сент-Аман (de Saint-Amant), настоящее имя Антуан Жирар (Antoine Girard; 1591-1661): французский поэт, автор од, сонетов, стихотворений с "двумя лицами" (изысканных сочинений и стихов в народном, грубовато-шутливом тоне).
      25. Ронсар - Пьер де Ронсар (Pierre de Ronsard) (1524-1585): знаменитый французский поэт-интеллектуал, эрудит, мыслитель, литературный деятель, глава литературного объединения "Плеяда", сторонник изучения древнегреческой и древнеримской литературы и подражания им.
      26. Римбо - Жан Николя Артюр Рембо, или Римбо (Jean Nicolas Arthur Rimbaud; 1854-1891): французский поэт, член кружка "проклятых поэтов", один из первых и наиболее выдающихся символистов. Один из наиболее последовательных модернистов; реалисты также причисляли его к своему кругу.
      27. Осмонт - Анна Осмонт (1872-1953): поэтесса, литературный критик, теософ, парапсихолог, ясновидящая, автор книг и лектор. Больше известна в родном городе Тулузе (Франция), где сохранились её редкие стихи. В Париже, где позже жила и где умерла, печатала статьи в журнале "Initiation et Science and Psychic magazine. Автор книг: Osmont, Anne. Le Mouvement Symboliste ("Движение символизм"), Paris: Maison du livre, 1917; Osmont, Anne. Le Rythme Cr;ateur de forces et de formes ("Ритм-создатель сил и форм"), Paris: Les Editions de Champs-elysees, 1942; Osmont, Anne. Envoutements et exorcisms а travers le ages ("Колдовство и экзорсизм сквозь века"), 1954 (посмертное издание). Известные стихотворения: Soirs d'Exil, etc. Умерла в Париже 13 мая 1953 г.
      28. Лабе - Луиза Шарлен Лабе (Louise Lab;, 1522-1566): французская поэтесса, красавица, одна из первых лириков французского Возрождения.
      29. Бретон - Андре Бретон (Breton, Andre; 1896-1966): поэт-дадаист, один из основоположников сюрреализма, автор первого манифеста сюрреализма (термин ввёл Аполлинер в 1918 г.; см. примечание № 15). Автор книг поэзии и прозы Le Revolver cheveux blancs (1932), Nadja (192`8), Les Vases communicants (1932), L'Amour fou (1937), Arcane (1945), Entretiens (1952), La L'Art magique (1957).  
      30. Элюар - Поль Элюар Эжен Эмиль Поль Грендель (Eugene Emile Paul Grindel; 1895-1952): известный французский поэт, один из основоположников дадаизма и отчасти сюрреализма, друг Бретона (см. примечание № 29), Арагона, Сальвадора Дали (жена Элюара, Гала, стала впоследствии супругой Сальвадора Дали); член Коммунистической партии; во время Второй Мировой войны - участник французского Сопротивления, активный деятель парижского антифашистского подполья. Один из наиболее плодовитых поэтов, опубликовал более сотни книг стихов.
      31. Фуре - Жорж Фуре (Georges Fourest): малоизвестный французский поэт-декадент; автор стихотворения "Epitre Falote et testamentaire pour r?gler l'ordre et la marche de mes fun;railles". В тексте рассказа его имя намеренно даётся как аллюзия на имя Фурье - Франсуа Мари Шарль Фурье (Fran;ois Marie Charles Fourier ; 1772-1837): французский философ, социолог, сторонник утопического социализма, автор термина "феминизм".
      32. Жибран (или Джебран) - Жибран Халиль (или Калиль) Жибран (1883-1931):  арабоязычный, франкоязычный и англоязычный ливанский мыслитель, литератор, философ, художник, поэт и прозаик, автор знаменитой книги "Пророк".
      33. Виньи - граф Альфред Виктор де Виньи (Alfred Victor de Vigny; 1797-1863): поэт и прозаик, наиболее выдающийся представитель французского аристократического романтизма, сторонник монархии и противник революции, автор книг "Le malheur", "La prison", "La fille de Jephte", "Le mont des Oliviers", "Paris", "Le bal", "La mort du loup", "Journal d’un Po;te", "Moise", "Le D;luge", "La Dryade", "Symetha", "Le Cor", "Wanda", "Stello", "Chatterton", "Les Destin;s".
      34. Верлен - Поль Мари Верлен (Paul Marie Verlaine; 1844-1896): знаменитый французский поэт, один из основателей импрессионизма и символизма в литературе, друг Бодлера (см. примечание № 17), Гогена, Артюра Рембо (см. примечание № 26), и других выдающихся людей своего времени. В его беспутной и распутной жизни, как и в поэзии, слышатся интонации, предвосхитившие экспрессионизм.
      35. Малларме - Стефан Малларме (Stephane Mallarme; 1842-1898): выдающийся французский поэт, один из "предводителей" движения символистов, самый мистический из них (вся его поэзия пронизана эзотеризмом, "зашифрована"), один из основателей жанра "стихи в прозе". Поль Верлен (см. примечание № 34) причислял его к группе "проклятых поэтов".  Оказал большое влияние на поэтов следующего поколения, на кубистов и футуристов, не только французских, но и на итальянских и русских поэтов.
      36.
      Quando si parte il giuoco dellazara,
      Colui che perde si riman dolente,
      Ripetendo le volte, e tristo impara:
      Con l'artro se ne va tutta la gente" (ит.) –
            Когда партия игры в кости окончена, тот, кто болезненно проиграл, повторяет   
            (переигрывает) все заново в грустном одиночестве")
(дословный (не поэтический) перевод с итальянского Льва Гунина).  
  37. Chums - приятель, бойфренд.
   38. Napoli (ит.) - Неаполь.
   39. Via Chiatamone - одна из главных улиц Неаполя.
   40. Metropolitana Collinare - линия метро Неаполя, с выходами в исторические кварталы.
   41. Гарибальди - станция метро в Неаполе, названная в честь объединителя Италии, Джузеппе Гарибальди. Тут: намёк на парижскую станцию метро Гарибальди на 13-й линии, связанную с сюжетом рассказа и переживаниями героя.
   42. Толедо - станция метро в Неаполе, и, одновременно, город в Италии.
   44. Везувий - вулкан (вершина одной из гор, окружающих Неаполь (15 км от города, на побережье Неаполитанского залива). Тут, возможно, обыгрывается намёк на Помпеи, легендарный древнеримский город, уничтоженный извержением вулкана (Везувия), с иррадиационной аллюзией на Содом и Гоморру (городок Помпеи являлся одним из популярных курортов Древнего Рима, с уклоном в сторону "секс-туризма" (весь центр городка Помпеи заполняли многочисленные бордели, где продавались сексуальные услуги "одного и другого пола").
   45. Tourniquet, или portillon - заграждения-дверцы из прозрачного пластика, на шарнирах, установленные на ряде линий парижского метро в конце 1980-х годов.
   46. TOFY - в Париже: тот же знак, что STOP или ARRET (Стоп!).
   47. Carnet - билетик на поездку в парижском метро.
   48. Клошары (фр.) - бездомные нищие (бомжи).
   49. Brochant - парижская станция метро 13-й линии, между станциями La Fourche и Porte de Clichy. На улицах Guy Moquet и Avenue de Clichy. Одна из символистских линий рассказа: 2 упомянутые станции метро (см. следующее примечание (№ 50) - расположены вблизи кладбища Монмартр). Станция метро Brochant находится в центре "треугольника церквей" Святой Марии, Святого Иосифа и Святого Михаила (ещё одна аллюзия).
   50. Guy Moquet - парижская станция метро на соседнем ответвлении 13-й линии (см. примечания № 41, 49), между станциями La Fourche и Port de Ouen.
   51. Габриэль Пери - конечная (на тот момент) станция 13-й линии парижского метро (с 1979 г.), названная в честь поэта и общественного деятеля Франции, редактора газеты "Юманите". Очередной намёк, зашифрованный в рассказе, а не просто упоминание станции. Габриэль Пери был схвачен гитлеровцами, подвергнут пыткам и казнён.
   52. Gaite - станция метро (линия № 13) на Avenue de Main в близкой к центру южной части Парижа, между станциями метро Pernety и Montparnasse, расположенная между вокзалом Монтпарнас и кладбищем Монтпарнас (рядом с тем и другим). Вокзал и кладбище: скрытая метафора рассказа. Тут же: Сен-Лазар (St.-Lazar) - станция парижского метро, соединяющая 13-ю линию с 14-й и другими линиями парижской транспортной системы (рядом с вокзалом Сен-Лазар (Сан-Лазар). Упоминание номера "13" и Святого Лазаря: не простое совпадение.
   53. Монтпарнас - знаменитый бульвар Парижа, излюбленное место парижской богемы, пристанище художников и артистов. Тут намёком-тенью проходит и Жозеф Игнат Гильотин (1738-1814); его биографическая линия пересекалась с линией гора Парнас - гора Мучеников; парижские кладбища имеют прямую ассоциацию с казнёнными на гильотине (правильней: с помощью гильотины). (Кладбища Пер-Лашез и Монтпарнас: около 500 казнённых, кладбище Святой Маргариты и Пикпус - около 2600 казнённых). В рассказе не случайно противопоставляются "2 горы": Монтпарнас (где снимает квартиру главный герой) и Монмартр (район выше упомянутых станций метро, где живёт главная героиня). Сюжетная линия как бы проводит невидимую потоковую связь между кладбищем горы Парнас (Монтпарнас) и кладбищем горы Мучеников (Монтмартр), образуя некий тоннель потока деформаций и трансформаций реальности потусторонним миром. В какой-то степени на него намекает линия парижского метро № 13. В конце рассказа сознание героя настолько деформирует реальность, что гора Парнас на юге Парижа и гора Мартр на севере сливаются в одно.
   54. Place de Catalogne - сравнительно небольшая площадь в Париже, возле вокзала Монтпарнас, где сходятся несколько улиц (Vercingetorix, Pasteur, и др.), одна из которых ведёт к кладбищу Монтпарнас. Находится как бы в центре треугольника (один из зашифрованных символов).
   55. Vercingetorix - улица в южной части Парижа, между железной дорогой и линией метро (под улицей Raymond Losserand), проходящая сквозь площадь Place de Catalogne до Avenue de Main. Проходит в центре "треугольника" (см. примечание № 54).
   56. Avenue de Main - довольно широкая улица с оживлённым движением в близкой к центру южной части Парижа; одна из главных улиц района; проходит мимо кладбища Монтпарнас.
   57. Патрик Зускинд - выдающийся франко-бельгийский прозаик (писал свои произведения по-немецки) Известен русскоязычному читателю в основном по раннему роману Parfum ("Благовоние" (духи), в переводе с неудачным названием "Парфюмер" (противоречащим смыслам и подсмыслам произведения).
   58. Сен-Лазар (фр.) - станция парижского метро св. Лазаря, и, одновременно (одноименные), больница, кладбище и местность.
   59. Avenue de Clichy (фр.) - улица в Париже, в районе 2-х станций метро - La Fourche и Porte de Clichy, и стоянки такси 375, в кварталах Batignolles - Place de Clichy, и др. Place de Clichy - в районе Arrondissement 17 и 18, кварталы Batignolles, Grandes Carri;res, и др.
60. Cite des fleurs (фр.) - и повернул обратно. Меньшая улица в Париже, там же, где и авеню де Клиши (см. выше (примечание № 59).
61. Депанёр (фр.) - "квартальный" французский магазин товаров первой необходимости (в основном пищевых продуктов), открытый с раннего утра до позднего вечера. Некоторые "депанёры" работают круглосуточно.
62. Бульвар Эдгара Гюнэ - находится в районе кладбища Монпарнас. Эдгар Гюнэ - знаменитый французский композитор конца 19 столетия, похоронен на кладбище Монтпарнас.
63. Серж Гинсбург - знаменитый французский культуролог, литературный критик, литератор, кинорежиссёр.
64. Эрнст Яндль - выдающийся немецкий поэт и мыслитель.
65. Чеслав Милош - выдающийся польский поэт, лауреат Нобелевской премии.
66. Вайль - выдающийся немецкий композитор ХХ в., автор монументальных симфонических полотен "Парад Планет" и других музыкальных произведений.
67. "...не через знаменитую обсерваторию" - имеется в виду обсерватория Монтпарнас.
68. Кладбище за моей спиной... - кладбище Монтпарнас (возможно, не самое маленькое в Париже).
69. Бодлер - Шарль Бодлер, выдающийся французский поэт (см. комментарий № 17), похоронен на кладбище Монтпарнас.
70. Бальзак - Оноре де Бальзак, выдающийся французский прозаик и общественный деятель, похоронен на кладбище Монтпарнас.
71. Сен-Санс - выдающийся французский композитор, один из ведущих мастеров своего времени, похоронен на кладбище Монтпарнас.
72. Босх - Иероним Босх: выдающийся фламандский художник Средневековья (см. основной текст о Босхе в примечании к рассказу Треугольник, № 29), изображавший апокалипсические картины фантастических пейзажей-сцен и массовых истязаний-оргий.
73. Башни, Вокзала, Кладбища, Бульвара, Улицы, Театра, Обсерватории и других Объектов - множество достопримечательностей в описываемом автором районе Парижа носят имя Монтпарнас.
74. Плас Конкорд - площадь Конкорд в Париже. Знаменитая площадь, где а конце 1980-х "кучковались" некоторые представители "этнической" французской богемы, включая отдельных русских иммигрантов.
75. Саша Савельев и Лёша Хвостенко - представители парижской богемной среды; оба неплохо рисовали, интересовались живописью. Автор рассказов (Лев Гунин) сталкивался с ними во время своей жизни в Париже. Оба приходили в ресторан "Анастасия" (находился в живописном пассаже между rue de Faurbourg и бульваром de Strasbourg), где Гунин работал в то время музыкантом (играл на пианино, исполнял старинные русские романсы).
76. Патрик Ренодо - легендарный издатель, ещё при жизни ставший знаменитостью. Его именем назван один из престижных французских литературных призов. Издавал в переводе на французский язык мемуары и прозу русских иммигрантов. Автора рассказов (Льва Гунина) познакомил с Патриком Ренодо не менее легендарный Борис Георгиевич Миллер (родственник того самого царского генерала Миллера, которого убила советская охранка) - общественный и политический деятель, представитель НТС в Париже и один из руководителей этой организации; мыслитель, организатор, выдающийся русский патриот. Борис Георгиевич до вынужденного отъезда Гунина из СССР оставался его близким старшим другом, встречался с ним в Санкт-Петербурге, и даже приезжал к нему с визитом из Парижа в Бобруйск.
77. Rue de Faurbourg - одна из видных улиц в самом центре Парижа, существующая с стародавних времён.
78. Бульвар de Strasbourg - одна из главных исторических артерий Парижа.
79. Чехов - выдающийся русский писатель XIX в., прозаик и автор пьес.
80. Достоевский - выдающийся русский прозаик и мыслитель второй половины XIX в., один из наиболее знаменитых и культовых на Западе русских писателей. См. примечание № 25 к рассказу "Перербург" (выше).
81. This Fucken World - этот "грёбаный" мир. Эта авторская вставка написана на американизированном канадском английском, с использованием грубоватой жаргонной лексики и манеры. Несмотря на это, она составлена так, чтобы русскоязычный читатель, понимающий английский, способен был уловить её содержание. TFW - сатирический памфлет эротического содержания и характера, смысловое и композиционное место и значение которого простирается далеко за рамки цезуры и простого контраста.
81. Est-ce que ca va? (фр.) - всё ли в порядке?
82. .Ca va (фр.) - всё в порядке.
83. Le Sacre-Coeur - знаменитый белокупольный собор на Монмартре (см. примечания № 49-53) странных очертаний и форм.
84. Во дворе одного восточного посольства дети говорили на каком-то непонятном тысячелетнем языке... - в районе собора Le Sacre-Coeur находилось посольство Израиля.

85. "Тени света" - выражение, известное из арабской теологии и философии.

 
     ПАТРИОТКА
 
      1. Первое слово из названия предыдущей части Трилогии-2 (Парижская...) и название этой части: не случайно созвучны. Тут нечто большее, чем сонористическая и семантическая связи. В связях и сопоставлениях зашифрованы смыслы, идущие от мифологии, нумерологии и оккультизма.
      2."Трисы" - так в Израиле называются любые (пластиковые, деревянные...) жалюзи на окнах.
      3. Алиса в стране чудес - название знаменитой сказки английского писателя Льюиса Кэрролла.
      4. Катар - маленькая страна в Персидском заливе, напротив побережья Ирана.
5. Тени света (фэй нур) (арабск.) - лексема, известная из арабской теологии и философии.
      5. К а т а б (арабск.) - "писать" (он писал):  его "древнееврейский" (арамейский) аналог "к а т а в"
      6. "Алиф максура" - ;. В ограниченном числе примеров употребляется в арабском языке на конце слова вместо обычной буквы "алиф" (см. следующее примечание - номер 8), точно так же обозначая (фонетически) долгий гласный звук "а" (так же, как и "алиф", в комбинации с огласовкой "фатха" [наклонённая влево черта] над предшествующей ей гласной).
      8."Фатха" - одна из фонетических огласовок в арабском языке, определяющая краткий гласный звук "а". Изображается наклонной (с наклоном влево) чертой над гласной буквой. В случае длинного "а" - употребляется в комбинации с буквой "алиф" ("а") [ | ], которая пишется после согласной, огласованной "фатхой".
      9."Древнееврейский" (финикийский) аналог... - так называемый "древнееврейский" язык: не что иное, как диалект финикийского (карфагенского) языка, известного также как "арамейский". В Средние Века этот диалект, использовавшийся исключительно в религиозной практике и учёбе, уже значительно отошёл от своего карфагенского (финикийского, или арамейского) фундамента. А современный так называемый "иврит": в значительной степени рукотворный, искусственный язык, с частичной опорой на средневековые (талмудические) диалекты.
      10. Буква "бет" [;] - вторая буква финикийского ("древнееврейского") и других семитских алфавитов.
      11. "Танвин дамма" ("трансформируя зажигающиеся глаголы при помощи суффикса женского рода "ат") - "дамма": одна из фонетических огласовок в арабском языке; обычно обозначает (в виде "запятой" над буквой) гласный звук "у". В отличие от простой огласовки "дамма", "танвин дамма" (знак, похожий на горящую вертушку) - имеет более широкие функции, ещё и определяя падежное окончание (именительный падеж существительных). [Арабский язык имеет 3 падежа: именительный, родительный и винительный. Падежи отличаются окончаниями, на письме изображающимися не буквой, а огласовкой над последней буквой слова.] С "танвин дамма" на конце гласный звук "у" произносится более кратко, ближе к русскому "о". Женский суффикс "ат" располагается в арабских словах непосредственно перед окончанием (определяющим падеж), например, "мударисатун" (мудрая женщина, учительница). Поскольку арабское письмо идёт слева направо, символика описанных в рассказе знаков и их трансформаций передаёт реверсию времени и параллельные или пересекающиеся тоннели альтернативных реальностей.   
      12. "Йа'ун" - последний знак арабского алфавита, графически в виде обращённого влево серпа, нечто вроде "й" в русском языке.
      13. "Б_а'ун" [;;] - 2-й знак арабского алфавита, с русской транскрипцией "б".
      14. "Д_алун" [;] - 8 знак арабского алфавита; буква, похожая (при отсутствии соединения) на "ивритские" "нун" - и "далет" - ( ; ). Русская транскрипция "д".
      15. "Ф_аун" [; ] - буква арабского алфавита, с русской транскрипцией "ф"; "мимун" [; ] - буква арабского алфавита, с русской транскрипцией "м".
      16. "тахныт" - "тохнит" (тохныт): план, программа, программирование. "Тохныт ха-Шем" - Божественный План.
      17. Ха-Шем - Господи (Господь Бог). Буквально: ИМЯ.
      18. Тель-Авив - крупнейший город "еврейского государства" Израиль на побережье Средиземного моря и вглубь, вплоть до пустыни. Состоит из "каскада" отграниченных городов-гетто.
      19. Сохнут - Еврейское Агентство: организация, в 1930-х и 1940-х сотрудничавшая с руководством Третьего Рейха. Была создана международным сионистским движением в качестве иммиграционного агентства, с целью переселить европейских евреев в Палестину ("на землю Израиля").
      20. Бней Брит - наиболее могущественная и властная международная еврейская полусекретная организация, крупнейшие отделения которой находятся в англоязычных странах. Бней Брит признаёт, что является не каким-нибудь "слепком" с масонской ложи, построенным по масонскому образцу, но "самой что ни на есть" масонской ложей. "Бней Брит" - переводится как сыны контракта (договора, сделки). Перевод этого термина как "сыны завета" - по-видимому - неправомерен. Подразумевается договор между Иаковом (Израилем) и еврейским богом; отсюда - сыны "брита" (договора). "Брит" ("брит мила") означает обрезание, т.к. по договору с богом Израиль (Иаков) обязался "навечно" учредить для своих потомков обряд обрезания (своего рода символ клеймения (особого тавра) рода Иакова).
      21. Арлозоров, Виктор - уроженец царской России (родился на Украине), Глава Политуправления (название которого: прямой дериват из сталинских аналогий) Сохнута, член его правления и руководитель Исполкома Еврейского Агентства, левый еврейский сионист. Заключил в Германии соглашение с гитлеровским режимом под названием "Ха-Авора", в рамках которого осуществлялось движение людей и капиталов из Германии в Палестину. Как и Владимир Жаботинский - Арлозоров был германофилом. Любовник и протеже Магды Геббельс (жены министра пропаганды гитлеровского Рейха, доктора Йозефа Геббельса), Арлозоров имел связи в высших военно-политических кругах Третьего Рейха. Соглашение с гитлеровским режимом было подписано от имени Сохнута и других главных международных сионистских организаций при полной и безоговорочной поддержке его 2-мя ведущими фигурами мирового сионизма и отцами-основателями государства Израиль в Палестине: Виталием Грином (кличка "Бен-Гурион") и Виталием Вейцманом.
      22. Хайфский Технион - технический университет в 3-м по величине и самом красивом городе Израиля: Хайфе.
      23. Петах-тиквинский Бар-Илан - университет в Петах-Тикве (элитном городе, сателлите Тель-Авива).
      24. . Шекели - израильская валюта. В Израиле запрещено пользоваться иностранной валютой (как это было в СССР), однако, все цены привязаны к доллару.
      25. "(…) ашкеназийского иврита с немецким "r" - еврейское население Израиля делится на 2 главные группы: европейских евреев (которые правят и занимают наиболее влиятельные сферы и посты), называемых ашкеназами, и неевропейских евреев (которые занимают подчинённое положение), называемых сефардами.
      26. Сабра - самоназвание родившихся в "еврейском государстве" Израиль и причисляемых к "избранной касте" "евреев" (тех, у кого во внутреннем паспорте [в "еврейском государстве", как это было в СССР, положено 2 паспорта: внутренний и заграничный] - в графе "происхождение" - написано "еврей", а в графе "место рождения" "Израиль"). Сабры принадлежат к особой привилегированной группе (касте), которую, как и прочие социальные группы в Израиле, оправдано считать сословием средневекового типа. "Сабра": пустынная колючка. Тем самым рождённые в Израиле ивритоговорящие евреи признают свою "неприглядность", "колючесть", враждебность к остальным и "кусачесть".
      27. "На всю галутную культуру, на прошлое моих предков, на всю Европу..." - в Израиле официальная идеология строго придерживается антиевропейского курса. Главный идеологический постулат: "Мы наш, мы новый мир построим" (как в СССР); главная цель: "новый мировой порядок" и "новый человек", призванный "порвать" со всем "доизраильским", с "буржуазной" либо "коммунистической" культурой и всем культурно-историческим наследием. В частности, эмигранты из экс-СССР со временем сталкивались с высокомерно-пренебрежительным отношением к ним их же собственных детей, выросших или родившихся уже в Израиле. Те, считая своих родителей (в полном соответствии с официальной израильской идеологической доктриной) социально-ментальным продуктом "галута" (т.е. жизни "в изгнании", НЕ на своей "исторической родине" (в Палестине), начинают воспринимать их не иначе, чем в качестве анахронизма. Подобная проблема, с которой могут столкнуться любые эмигранты в любой стране, не идёт ни в какое сравнение с Израилем.
      28. Ноев Потоп - библейский миф о всемирном потопе, предтечи которого можно найти в шумерско-вавилонской традиции. В отличие от всех предшествующих версий, библейская ("древнееврейская") выглядит особенно дегуманизированной и нравственно противоречивой. В "наказание" за аморальный образ жизни и безнравственные поступки, Ха-Шем (древнееврейский бог) уничтожает всё человечество и сухопутных животных с помощью потопа. (Но что может быть аморальней геноцида, а уж тем более этноцида: уничтожения рода человеческого?!). Исключение было сделано лишь для Ноя и его жены, а также "каждой твари по паре". От Ноя, якобы, и пошло "исправленное" человечество. До какой степени оно было "исправлено", можем судить по тысячелетним войнам, пыткам, эксплуатации детей, торговле людьми, атомному и химическому оружию, и по прочим признакам "исправления".
      29. Олимы - пренебрежительное название свежих иммигрантов-евреев, ещё одной особой касты (сословия) израильского общества. Это сословие находится почти в самом низу израильской социальной пирамиды. Быть же в конце 1980-х – начале 1990-х "русским олимом": означало находиться НА САМОМ дне израильского общества.
      30. Улица Арлозорова - о Викторе Арлозорове см. в примечании № 19. . Тель-Авив - см. примечание № 18.
      31. Улица Бен-Гуриона - Виталий Грин (кличка "Давид бен Гурион"): один из "отцов-основателей" "Еврейского Государства" (звучит как "Исламское Государство") и первый премьер-министр Израиля. См. также примечание № 67 к рассказу "Петербург".
      32. Улица Вейцмана - Вейцман: президент Всемирной Сионистской организации и первый президент образованного сионистами в оккупированной ими Палестине государства Израиль.
      33. Яд Ла Баним - "длинная рука" ("рука сынов"): этим термином называют между собой в Израиле религиозную полицию нравов, тайных надзирателей за "чистотой еврейской расы", и прочие отряды еврейской инквизиции. Яд ЛаБаним: ультра-националистическая организация национал-социалистического толка, и, одновременно, элитная прослойка (секта) религиозных фанатиков.   
      34. ЦАГАЛ - израильская армия. Точно так же называлась во времена Британского мандата одна из сионистских террористических организаций (из которой - а также из прочих бандформирований - она и возникла).
      35. Лишкат Гиюс - так в Израиле называется призывной пункт (военкомат). В "Еврейском Государстве" все (включая девушек) подлежат призыву на обязательную военную службу (всеобщая военная повинность).
      36. Тель ха-Шомер - городок (пригород Тель-Авива), где находится главный призывной пункт (военкомат) центра страны (главный Лишкат Гиюс).
      37. Шалом Ахшав - дословно: "мир сейчас"; пацифистское движение в Израиле, возглавляемое видными представителями потомственной израильской элиты (знати) и левыми депутатами парламента. Именно поэтому "Шалом Ахшав" не мог "добиться" своих целей по определению.   
      38. Ха-Арец - левая газета в Израиле ("ха-Арец": "земля"; подразумевается: земля Израиля). Единственная израильская газета приемлемого уровня, выходящая на израильском новоязе ("иврите") и по-английски.
      39. Бар-Илан - элитный университет в Петах-Тикве.
      40. Шабак и Моссад - формально: 2 спецслужбы Израиля; фактически Шабак ("спецподразделение" "Шин-Бет" [ШБ]) находится в зависимости от Моссада. Швейцарский профессор не знает или не понимает таких чисто-израильских тонкостей.
      41. Ани маамин - я верю (верую).
      42. Больница Б. – возможно, огромная больница им. Бейлинсона в Петах-Тикве, обслуживающая весь центр страны.
      43. "Дан" - ведущая частная автобусная компания, обслуживавшая в начале 1990-х весь Большой Тель-Авив. В отличие от ряда европейских стран и Канады, где общественным транспортом владеют государственные компании, в Израиле весь общественный транспорт отдан в частные руки. Поэтому даже в пределах одного города или района (к примеру, в той же Петах-Тикве, описываемой в рассказе) цена на проезд не фиксированная. Более того, стоимость билета увеличивается в зависимости от числа остановок: если проехать хотя бы на остановку дальше - цена билета резко подскакивает.
      44. Гушдановская толпа - тут имеется в виду толпа жителей Большого Тель-Авива (Гушдана).
      45. Адони, слиха - господин, извините.
      46. Бен зона - сын суки (сучий сын). "ЗонА" (с ударением на последнее "а") на израильском новоязе: сучка.
      47. Дерех Петах-Тиква - сквозная улица-дорога, проходящая через все города-сателиты и пригородные районы Тель-Авива и доходящая до его центра.  (Дополнительно: автобусы, которые курсируют между Телль-Авивом и такими религиозными районами еврейских ортодоксов как Бней-Брак, практикуют гендровую сегрегацию: отдельные рейсы (автобусы) для мужчин и – отдельно – для женщин).
      48. Квиш Гея - скоростная трасса, пересекающая улицу-дорогу (дерех) Петах-Тиква в направлении Тель-Авива сразу же за городом Петах-Тиква, не доезжая Бней-Брака.
      49. Бней-Брак - один из городков-сателитов (пригородов) Тель-Авива, населяемый исключительно ультра-религиозными иудеями, так называемыми "харедим". Это почти на 100 процентов евреи-ашкеназы (см. выше, примечание № 25) хасидского толка. Бней-Брак шокирует своей нищетой. Кроме 2-3-х улиц, населённых в начале 1990-х более состоятельными людьми, это гетто (Бней-Брак) представляло собой клоаку убогой бедности и того, что даже за чертой бедности.
      50. "По дороге еле тащились десятки тысяч машин" - ни в одной развитой стране в часы пик не бывало в те годы (начало 1990-х) таких "пробок", как в центре Большого Тель-Авива (от Петах-Тиквы до центра Тель-Авива, или от Бат-Яма, и т.д.), когда десятки тысячи машин стоят или еле ползут в трафике.
      51. "С ивритскими номерами" - в Израиле на номерных платах машин их регистрационная идентификация обозначена не латинскими, но финикийско-арамейскими ("ивритскими") буквами.
      52. Хилони умеренно-религиозный.
      53. Кипа - ермолка, носить которую обязан каждый религиозный еврей (им запрещено ходить с непокрытой головой, как и женщинам иудейской веры). 
      54. В типично-хилонимской манере - т.е. в манере, типичной для умеренно-религиозных евреев.
      55. Сидур - иудейский молитвенник.
      56. "Что он не примазавшийся к американцам сабра" - т.е. не влившийся в американскую общину коренной житель страны (сабра). По термину "сабра" см. выше (примечание № 26).  Галутный выродок - "галут": изгнание, рассеянье. Рахель пренебрежительно отзывается о евреях, выросших в "галуте" (рассеянье), т.е. вне "еврейского государства Израиль".   
      57. Ладино - большая часть евреев-сефардов (о сефардах и ашкеназах см. выше, примечание № ) говорит на "ладино", языке времён "мавританской" Испании (когда этой страной правили захватившие её арабы). Ладино: "смесь" кастильского диалекта и ийменского (арабского) наречия.
      58. Идиш - язык, на котором евреи-ашкеназы разговаривали до образования "еврейского государства" Израиль (а многие - хасиды-ортодоксы - разговаривают по сей день). Это германский (немецкий) язык с небольшой примесью (в порядке убывания) славянских, балтских, хазарских и "арабских" ("древнееврейских") слов. Процент "древнееврейских" слов в идише ничтожен. Так как носителями этого языка на протяжении многих веков были люди иудейской веры, вполне естественно, что отдельные культовые словечки перекочевали из их талмудического жаргона в идиш. Однако многие исследователи высказывают предположение, что идиш: не языковая смесь, но оригинальный язык, один из чудом сохранившихся древнегерманских или даже прагерманских диалектов. Поэтому присутствие в нём славянских и балтских корней может указывать на то, что это был язык вестготов до того, как они "разделились" на германцев, балтов и славян.
      59. Догалутная архитектура - т.е. архитектура Палестины до 1948 г. (до образования государства Израиль). В "догалутной" архитектуре доминировало турецкое и английское колониальное влияние. 
      60. Слиха, гверет - извините, мадам.
      61. На улице Вейцмана - улица, облюбованная в 1990-х некоторой частью тель-авивской элиты (т.е. эгалитарный район). 
      62. "Без всякого русского акцента или мягкого "и" - русский язык отличается даже от других славянских диалектов так называемыми "мягкими" фонемами, предположительно перешедшими в него из финно-угрских диалектов.
      63. "Все русские выражаются с сефардским "r" - сефарды, в отличие от ашкеназов, говорят на "иврите" с твёрдым "р".
      64. "И посметь выйти на Вейцмана, а не на Дизенгоф" - в начале 1990-х, на улице Дизенгоф и вокруг неё находились офисы по учёту новых иммигрантов и регистрации на пособие по безработице, адвокатские конторы, работавшие с ними, благотворительные организации, офисы раздачи бесплатных пайков малоимущим и неимущим, разные курсы и программы. Коренные жители страны пренебрежительно высказывались о "русских", приезжавших на Дизенгоф "за подачкой".
      65. "В районе рынка Кармиель" - рынок Кармиель или Кармель: самый большой в Тель-Авиве, шумный и грязный восточный базар.
      66. Праздник суккот - праздник кущей.
      67. Бар-Илана - см. выше (примечание № 39).
      68. Гойка - пренебрежительное, оскорбительное название не еврейской женщины.
      69. "Мамзер" - дословно: выродок, ублюдок. Так официально именуется по законам государства Израиль (а также по еврейским религиозным законам) ребёнок от женщины не еврейского происхождения. Все дети, у которых мать не еврейка, считаются в Израиле незаконнорождёнными. (Внутри Израиля запрещены и не регистрируются смешанные браки евреев с неевреями, что предоставляет сионистам и талмудистам формальный предлог считать пары, зарегистрировавшие свой союз, скажем, на Кипре, живущими без заключения брака, а их детей - незаконнорождёнными).
      70. Эйлат - курортный город на Юге государства Израиль, на Мёртвом море.
      71. Сохнут - см. выше (примечание № 19).
      72. "Ат хошевет, ше ат мэухедэт?" - ты полагаешь, что ты особенная?
      73. Талит гадоль - белая полосатая ткань, которую накидывают во время молитвы в синагоге.
      74. Хавер - друг, приятель, или любовник.
      75. В вязаном "парике" - т.е. в вязаной ермолке (см. выше "кипа" (примечание № 53). В отличие от евреев-ортодоксов, которые носят цельные чёрные кипы, евреи-хилоним (умеренно-религиозные) носят вязаные.
      76. Миньян - молитвенное собрание (по еврейским законам, для групповой молитвы должно быть не меньше 10 человек). 
      77. Улицы Арлозорова и Дов Хоз - элитный район в Петах-Тикве вокруг огромного (по израильским масштабам) парка (парк в жарких странах: эксклюзив, роскошь), в основном населённый американскими и канадскими евреями среднего достатка, с присутствием выходцев из Западной Европы. В начале 1990-х, выходцы из СССР, как правило, в этом районе не селились.
      78. Мирпесет - этим словом израильского новояза могут называть любой балкон, но чаще: особый израильский балкон, типа лоджии. 
      79. Абу-Кабир - страшная тюрьма в Тель-Авиве, печально известная пытками и убийствами заключённых, содержанием людей бессрочно, без всякого суда и следствия, и особо жестокими, бесчеловечными условиями.
      80. А лихтике поным (идиш) - светлая личность (благообразное, осенённое благостью лицо).
      81. "Маколет" - израильский "квартальный" магазин, т.е. магазин типа французского депанёра (см. выше: "депанёр", примечание № 61 к рассказу "Парижская любовь").
      82. .  Бен зона - см. примечание № 46.
      83. Два "хавера" - см. примечание № 74.
      84. Олимка см. примечание № 29.
      85. "Зона" - см. примечание № 46.
      86. Русия - русская.
      87. Взорвав гостиницу "Царь Давид" - гостиница "Царь Давид" в Иерусалиме была взорвана сионистскими боевиками группы ха-Гана. (Ха-Гана означает: армия; израильская армия до сих пор носит это название (аббревиатура ЦАГАЛ - это "протокольное" название).  Польский журналист, Юлиус Янишевский (Julius YANISZEWSKY), писал: "Во всем мире люди полагают, что слово "терроризм" прежде всего связано с мусульманами (...) На самом деле первый терроризм на Ближнем Востоке был еврейский терроризм, связанный с борьбой евреев за создание своего государства в Палестине". Янишевский классифицирует типичные методы сионистов: взрывы бомб, похищения, расстрелы и покушения, взятие заложников, угрозы и шантаж, и др. Он перечисляет все главные сионистские группы: ЛЕХИ (боевики Штерна - Бегина - Шамира), "Иргун" Бегина, Ха-Гана и Пальмах, и др., определяя их как террористические организации. Самый кровавый террористический акт совершила Ха-Гана, взорвав отель "Царь Давид" (Иерусалим, 1946 год). В результате взрыва погибли не только британцы, но также арабы и евреи. Террористический характер "еврейского государства" адекватно отражен в книге Виктора Островского "Дорогой Лжи" (Victor OSTROVSKY, "By Way of Deception"). Автор книги, высокопоставленный офицер Моссада, бежал в Канаду, где и написал, совместно с Клэр Хой, две свои книги. Бруно Крайский, канцлер Австрии, человек еврейского происхождения, неоднократно называл руководителей государства Израиль, включая Бегина и Шамира, террористами. В мае 2004 года Премьер-министр Турции Речеп Тайип Эрдоган выступил с резкой критикой действий ЦАХАЛа в Рафиахе и сравнил Израиль с террористической организацией. В Анкаре, на встрече с израильским министром Иосифом Парицким, Эрдоган заявил: "Я не замечаю разницы - они убивают мирных граждан, и вы убиваете гражданское население. Несмотря на ваши утверждения о борьбе с терроризмом, я всё же затрудняюсь определить, в чём же разница?" И добавил: "То, что вы делаете - это убийство мирных людей. Мы не можем с этим согласиться".
      88."Среди прочих антибританских терактов" - еврейско-сионистский террор в Палестине и за её пределами (см. Лев Гунин, ДРУГОЙ ХОЛОКОСТ).
      89. "Война за независимость" - так сионисты называют свою террористическую деятельность в Палестине и сотрудничество с немецко-фашистским командованием в 1940-х годах.
      90. "Отцы-основатели еврейского государства" - главные сионистские деятели времён "войны за независимость" и первые руководители "Еврейского Государства" Израиль.
      91. Гестапо - гитлеровская репрессивно-палаческая служба, сыгравшая главную роль в налаживании взаимодействия и сотрудничества нацистов с еврейско-сионистским движением.
      92. Гиммлер (1900-1945) (Himmler). Генрих Гиммлер: глава 2-х долго репрессивно-палаческих служб гитлеровской Германии (Третьего Рейха) - СС (SS) (с 1929) и гестапо (Gestapo) (с 1936). Обе они проводили кровавый террор в Германии и на оккупированных фашистами территориях. Рейхсфюрер СС (1929 - 1945), рейхсминистр внутренних дел Германии (1943 - 1945), рейхсляйтер (1933), начальник РСХА (1942 - 1943). Стоял у истоков основания системы концентрационных лагерей смерти, в которых были убиты миллионы людей. В 1943 г. назначен министром внутренних дел. В мае 1945, в связи с поражением фашистского Рейха от СССР, покончил жизнь самоубийством. Был женат на женщине из аристократической семьи.
      93. Геббельс - Йозеф Геббельс (Гёббельс): рейхсминистр пропаганды нацистской Германии; "второй человек" после Гитлера. По одной из гипотез, Геббельс мог быть задействован английской и еврейско-сионистской разведкой для осуществления плана уничтожения "неугодных" европейских евреев, и переселения остальных в Палестину. Сам Геббельс и его жена Магда имели еврейские корни. Любовница одного из главных вождей еврейского сионизма, Виктора Арлозорова, Магда по своим убеждениям была сионистской и сторонницей создания в Палестине "Еврейского Государства". Именно Геббельс являлся главной движущей силой за соглашением между евреями-сионистами и фашистской Германией (это соглашение известно под именем "ха-Авора"), без которого планы сионистов по образованию в Палестине "Еврейского Государства" Израиль никогда бы не осуществились. (См. примечание № 19). Геббельс активно поддерживал планы Ротшильдов по созданию такого "Еврейского Государства" со столицей в Иерусалиме. В сентябре-октябре 1934 г. ведущий орган нацистской пропаганды "Дер Ангрифф", которым руководил лично Геббельс, опубликовал серию из 12 статей барона фон Мильденштайна (Мильденштейна), всемерно восхвалявшую колонизационное предприятие сионистов. В память о пребывании руководителя еврейского отдела СС в Палестине Геббельс велел отчеканить медаль, на одной стороне которой было изображение свастики, на другой - шестиконечной звезды. Геббельс и Гиммлер поддерживали Шеленберга, назначившего Каудера (еврея по происхождению) главой самого эффективного подразделения германо-фашистской разведки. Все три жены Геббельса были еврейского происхождения.
      94. фон Мильденштейн - барон Леопольд Итц Эльдер фон Мильденштей (Leopold Itz Edler von Mildenstein, псевдоним - LIM; 1902 - 1964): один из высших нацистских руководителей и высших офицеров СС, симпатизировавший сионистам. Фон Мильденштейн являлся важным звеном оперативного сотрудничества в идеологической, политической, экономической, военной и разведывательной областях между германскими нацистами 1930-1940-х и еврейскими сионистами. Вместе с Хагеном, он специально (как и Адольф Эйхман) ездил в Палестину на встречи и переговоры с сионистскими лидерами. Выполняя поручения Геббельса, Гиммлера, адмирала Канариса, и самого Гитлера, фон Мильденштейн с огромным энтузиазмом рассматривал перспективу создания в Палестине идеологически родственного национал-социализму (нацизму) еврейского государства. Собрал и проанализировал обширную базу данных о родстве мировоззрения сионистов и нацистов, о возможности сотрудничества между нами, и о близости расистских целей. В сентябре-октябре 1934 г. ведущий орган нацистской пропаганды "Дер Ангрифф", которым руководил лично Геббельс, опубликовал серию из 12 статей барона фон Мильденштайна (Мильденштейна), всемерно восхвалявшую колонизационное предприятие сионистов. В память о пребывании руководителя еврейского отдела СС в Палестине Геббельс велел отчеканить медаль, на одной стороне которой было изображение свастики, на другой - шестиконечной звезды.
Аристократ и дипломированный инженер, в 1929 г. становится членом нацистской партии (национал-социалистической партии Германии (НСДАП): членский номер 106.678), и с 1932 г. - в СС (SS). По указанию Дитера Вислицини, Мильденштейн сразу после Первой мировой войны и до 1935 г. много времени проводит на Ближнем Востоке (в том числе - в Палестине). Будучи с августа 1934 по июнь 1936 начальником отдела "по еврейскому вопросу" в СД и специалистом "по евреям", осуществляет государственную политику организованной, широкомасштабной и прекрасно подготовленной эмиграции в Палестину пронацистски настроенных немецких евреев. В связи с этой задачей (поставленной высшим руководством фашистского Рейха (Гитлером, Гиммлером, Гейдрихом, и др.), работал над налаживанием тесного сотрудничества с сионистскими организациями в самой Палестине, в Германии, Англии, других странах Европы и США. На этом посту в СС (СД) был предшественником Адольфа Айхманна. Он также служил в Министерстве Пропаганды при Йозефе Гэббельсе. Пробыл примерно 4 года в США, полгода в Палестине в 1933 году, после чего с 26 сентября по 9 октября 1934 г. публиковал в издаваемой Йозефом Геббельсом берлинской газете "Ангриф" ("Атака", со смыслом "в атаку!", "вперёд!") серию из 12-ти прославляющих сионизм и его лидеров статей под общим заголовоком "Путешествие нациста в Палестину". Мильденштейн неустанно повторял, что его поездка в Палестину подтвердила совпадение взглядов германских и сионистских нацистов "по всем вопросам". В память об этой поездке была даже отчеканена медаль со свастикой на одной стороне и еврейской звездой ("звездой Давида") на другой. Примерно до 1940 г. высшее нацистское руководство было одержимо идеей создания "нового человека", не связанного ни с какими традициями и нравственными (моральными) нормами. Гиммлер и Мильденштейн считали, что молодые еврейские сионисты больше всего подходят в качестве исходного материала для формирования такого "нового человека". Мильденштейн говорил о присутствии у этих евреев "Blut-und-Boden-Ideologie" (идеологии по "крови"; имелось в виду расистское, нацистское начало). Он также говорил о "выздоровлении дегенерировавшего народа новым укоренением в старой земле" (12-я статья из серии статей в газете "В Акату!"). Там же Леопольд фон Мильденштейн подчёркивал уже прямо, без намёков: "Эти новые евреи будут новым народом". После известного конфликта с Райнхардом Гейдрихом (1936), Мильденштейн переводится в Auslandspresseabteilung (Отдел Печатной Прессы (пропаганды) за Рубежом) имперской канцелярии. Просионистская деятельность барона фон Мильденштейна способствовала (среди прочих факторов) заключению знаменитого соглашения между сионистами и нацистами, известного под названием ха-Авара, или га-Авара (Ha'avara). В послевоенное время книги и работы Леопольда фон Мильденштейна, такие, как "Rings um das brennende Land am Jordan" (Stollberg, Berlin, 1938), "Naher Osten – vom Stra; enrand erlebt" (и др.) были включены в список запрещённой литературы в советской оккупационной зоне и - позже - в Германской Демократической Республике. Официально после войны Мильденштейн работал консультантом по связям с общественностью немецкого представительства Кока-колы, но фактически работал в государственном архиве ФРГ и был связан с американской и западногерманской разведкой, помогая упрочить контакты между египетскими служебными инстанциями и американскими спецслужбами.
 Барон фон Мильденштейн - главный герой изральского документального фильма "Die Wohnung" ("Явка (явочная квартира") режиссёра Арнона Голдфингера (2011). Голдфингер - внук Курта Тухлера, вождя немецких сионистов, того самого, который вместе со своей женой сопровождал фон Мильденштейна с женой в поездке по Палестине в 1930-е годы. («…мягким камнем» в 1930ые годы - вместе со своими женами - объехали всю Палестину»). Как рассказывается в фильме, обе супружеские пары поддерживали связь и после войны: после 1945 года.
      95. Эйхман - (Отто) Адольф Эйхман: (Otto Adolf Eichmann) (1906-1962): по одним сведениям, родился в Европе, по другим - в Палестине. Немецко-фашистский чиновник, офицер и военный преступник. Происходил из той же местности, что и Адольф Гитлер, учился в тех же двух школах, что и Гитлер. О других (в том числе и о возможных родственных) личных связях между Гитлером и Эйхманом в их детские и юношеские годы известно мало. Факт еврейского происхождения Эйхмана дискутируется. (Портретное сходство Эйхмана с самым "типическим" еврейским типом сразу же бросается в глаза. В школе Эйхмана называли "дэр Юде" [еврей]). Уже будучи сотрудником СС (с 1933) (оберштурмбаннфюрер (подполковник) СС), трижды ездил в Палестину (один раз - с 26-го сентября по 2-е октября 1937 - вместе со своим непосредственным начальником, обершарфюрером СС Гербертом Мартином Хагеном, по приглашению сионистской боевой организации "Хагана"; в Каире Хаген и Эйхман встречались с посланником "Хаганы" Фейфелем Полкесом (известен подробный отчёт Хагена (4 - 27 ноября 1937) CDLXXX-8); второй раз - в ноябре 1941 г.). Эйхман изучил "иудейский язык" ("иврит"), и штудировал сионистскую литературу ("Die Zionistische Bewegung" А. Бома, и др.). С 1938 г. Эйхман - в отделении СД в Вене, где, по его распоряжению, спикер местной еврейской общины, доктор Рихард Лёвенгерц, составил списки и план по срочной отправке венских евреев в Палестину, а затем учреждается централизованное эмиграционное Палестинское Бюро, превратившие отъезд венских евреев в рутину. С апреля 1939 г. Эйхман в Праге, откуда массово высылает евреев в основном туда же, в Палестину. С 5-12 октября 1939 года Эйхман в Берлине, в качестве сотрудника новосформированного 27 сентября 1939 года Главного Управления Имперской Безопасности (РСХА), с декабря 1939 г. - ответственный подотдела этого управления "по делам евреев" (сектора IV B 4.). В 1945 г., в связи с поражением фашистской Германии, бежал в Аргентину, по мнению ряда исследователей - с помощью сионистов. В 1960 г. выкраден из Аргентины израильской разведкой МОССАД, доставлен в Израиль, приговорён к смерти и казнён в 1962 г. Факт казни Эйхмана оспаривается некоторыми исследователями. Несколько авторов указывают на то, что израильской разведке более 10 лет было известно о местонахождении и передвижениях Эйхмана, и что выкрали его в 1960 г. лишь в связи с его намерением написать мемуары, в которых могли вскрыться неблаговидные для сионистов факты.
     Гитлеровцы упорно искали возможность совмещения «решения еврейского вопроса» с изгнанием англичан из Палестины и внедрением туда идеологически родственного им режима. Так появился «План Палестины»: проект «трансфера» в Палестину еврейских сионистов из Германии и еврейских капиталов и экономических мощностей.
     Выход был найден куратором «Плана Палестины» от СС Адольфом Эйхманом. Этот человек был далеко не случайным в решении «еврейского вопроса». Ещё во второй половине 1935 года унтерштурмфюрер СС барон Леопольд фон Мильденштайн предложил Эйхману перейти в только что организованный им отдел «евреи» в Главном управлении СД. Он поручил Адольфу составить справку по книге «Еврейское государство» Теодора Герцля, которая затем использовалась как служебный циркуляр для внутреннего пользования в СС. В целом же перед отделом стояла задача способствовать скорейшей принудительной эмиграции евреев из Германии.
      96. Адмирал Канарис был одним из наиболее важных кураторов сотрудничества между немецкими нацистами и еврейскими сионистами. Вначале охотно выполнял эту миссию, но в дальнейшем (как и Гиммлер), пересмотрел свои взгляды. Фридрих Вильгельм Канарис (1887-1945) (F. W. Canaris): участник Первой Мировой войны, разведчик (руководил разведывательными операциями в Испании); во времена Третьего Рейха (немецко-фашистского режима) - адмирал (с 1940). С 1935 по 1944 - начальник управления Абвера (гитлеровской разведки и контрразведки). Участвовал в заговоре (1944) с целью убийства Адольфа Гитлера. Казнён гитлеровским режимом в числе других участников заговора (1945).
      97.  Гитлер - согласно концепции самого автора рассказов, Адольф Гитлер рос с "еврейским комплексом" в голове, т.е. с комплексом еврейских религиозно-радикальных и национал-шовинистических (талмудических, сионистских, и т.д.) идей. Только проецировались эти идеи не на еврейскую, а на "немецкую расу". Адольф Гитлер (Hitler) (20 апреля 1889 года - Браунау, Австро-Венгрия - 30 апреля 1945 года, Берлин): глава (вождь - фюрер) германской фашистской (Национал-социалистской, т.е нацистской) партии, глава фашистского III Рейха (германской империи 1933-1945 годов), и главный военный преступник нацистского режима. В своей знаменитой книге "Mein Kampf" (моя борьба) Гитлер подробно описывает, как перенимал основные методы еврейских социал-демократов и сионистов, и взял их за основу на вооружение для "блага" "немецкой нации". Его становление происходило в еврейском окружении, под влиянием еврейских раввинов, с которыми, по его собственному признанию, ему нередко приходилось дискутировать. Гитлер знал европейский еврейский язык идиш, а его родная сестра заведовала еврейской столовой кошерной пищи (что невозможно для не еврейки). Его незаконнорожденный отец - Алоиз Шикльгрубер (фамилия по матери, бабушки Гитлера) - возможно, был сыном еврея; не исключено: одного из Ротшильдов (у которого бабушка Гитлера жила, работая прислугой, когда забеременела). В любом случае, юный Адольф должен был расти с сознанием того, что может являться сыном еврея, и это не могло не оказать влияние на сознание юноши, пропитанного немецким национализмом. Сам Алоиз (отец Гитлера) взял себе фамилию "Гитлер", которая была девичьей фамилией одной из его 3-х жён, чешской еврейки. Таким образом, даже фамилия, которую носил Адольф Гитлер, была еврейской фамилией. Родная мать Гитлера, Клара Пельцл имела, по отцовской линии, еврейские корни. Хотя Адольф Гитлер проводил расистскую антиеврейскую политику, сам он, придя к власти, окружил себя евреями. Его личным банкиром (и главным банкиром гитлеровского Рейха), как и его личным врачом, были представители знаменитого банкирского еврейского клана Варбургов; его личной поварихой была румынская еврейка; возглавлял самый важный отдел гитлеровской военной разведки ("Бюро Клатта") еврей Каудер, под началом которого работала целая еврейская разведывательная сеть; среди сподвижников Гитлера и главных лидеров его режима евреи-полукровки (такие, как Гейдрих) или лица с еврейскими корнями составляли большинство. При Гитлере члены сионистских организаций и их руководители не только не преследовались в Германии (как остальные евреи), но, наоборот, получили статус "наивысшего благоприятствования". Сионистская деятельность в Германии процветала; издавались сионистские газеты; открывались сионистские школы, спортивные клубы, и т.п. Если бы не Гитлер и не гитлеровский режим, то "Еврейское Государство" в Палестине вообще никогда не было бы создано. Ведь это именно Гитлер (заключив соглашение с международным сионистским движением, от имени которого свою подпись поставил Виктор Арлозоров), в рамках операции "Трансфер" и с помощью Палестинских Бюро, переселил в Палестину массы евреев, одновременно инжектируя в "еврейскую экономику" на Святой Земле огромные капиталы и мощный поток товаров. Если сложить вместе 2 половинки, одна из которых состоит из вышеизложенного, а другая - это непреложный иудейский закон о казни "вероотступников" (читайте главу Пинхас еврейской Торы), то не Гитлер ли выбран для того, чтобы "покарать" ассимилировавшихся европейских евреев?
      98. Муссолини - Бенито Амилькаре Андреа Муссолини был, согласно автору рассказов (см. Лев Гунин, ДРУГОЙ ХОЛОКОСТ), ставленником и креатурой Ленина и Анжелы Балабановой, за которой могли стоять более умеренные круги международного еврейского руководства. Benito Amilcare Andrea Mussolini (29 июля 1883 - 28 апреля 1945): лидер (вождь-дуче) Национальной Фашистской партии и диктатор Италии с 1922 по 1943 год. Построив в Италии "фашизм с человеческим лицом", Муссолини разочаровал сделавшую на него ставку международную политическую мафию, и поэтому стал политическим трупом гораздо раньше смерти своего фашистского партнёра Гитлера.
      99. Хаим (Виктор) Арлозоров - см. примечание № 19.
      100. Командир ЛЕХИ Нафтали Левенчук - по примеру и образцу уголовно-большевистского подполья в царской России (и в созданном месте царской России СССР), образуется анонимный руководящий слой еврейских террористов, таких, как Ицхак Шамир (подлинное имя: Игорь Езерницкий), Бен-Гурион (подлинное имя: Виталий Йозефович Грин), Исраэль Эльдад (подлинное имя: Игорь Шайб), Леви Эшкол (подлинное имя: Леонид Школьник), Натан Елин-Мор (подлинное имя: Наум Фридман), Нафтали Левенчук (подлинное имя: Николай Любенчик), Авраам Яир (подлинное имя: Александр Штерн), и т.д. Так же, как под уголовными кличками такие закоренелые бандиты, как Ленин, Сталин, Троцкий, Литвинов, Мартов, Зиновьев, Каменев, и другие, анонимно руководили большевистско-ленинским, затем троцкистским и сталинским террором, такие же закоренелые бандиты анонимно руководили сионистским террором. Не случайно и кандидаты на руководство мировой сионистско-нацистской бойней выбирались из людей, имевших "русско-еврейское" происхождение. На раннем этапе большевистского террора и даже в начальный период правления Сталина под угрозой расстрела запрещалось разглашать подлинные имена руководителей советской державы. Так и правили огромной страной уголовные элементы под своими блатными кличками. Командир ЛЕХИ Нафтали Левенчук - Нафтали Левенчук (или Любанчик, или Любенчик (Любенчук): член еврейской сионистской террористической организации "Иргун" ("Эцель"), затем - ЛЕХИ, близкий сподвижник Авраама Штерна (Яира)  (см. ниже: примечание № 111). В ЛЕХИ отвечал за связи с руководством фашистской Италии и Германии.
      102. Посол фон Папен - генерал-лейтенант Франц Йозеф Герман Михаэль Мария фон Папен Кёнингенский (Franz Joseph Hermann Michael Maria von Papen zu K;ningen) (1879 - 1969): граф, правый германский политик-националист, офицер Главного Штаба, главный советник президента Веймарской Республики Пауля Хинденбурга, канцлер Германии (1932), и вице-канцлер при Гитлере (1933-1936), человек, который и привёл Гитлера к власти (1933), чудом избежал смерти от рук Гитлера в "ночь длинных ножей". Террорист, ещё до Первой Мировой войны планировавший супер-теракты в Соединённых Штатах и Канаде; был тесно связан с Англией и в совершенстве владел английским. Его считают одной из фигур, стоявших за большевистским переворотом 1917 г. в России. Был также тесно связан с Палестиной; служил офицером Главного Штаба на Ближнем Востоке, и был майором Оттоманской армии в Палестине. Его считают одним из авторов идеи отправки немецких евреев в Палестину, одним из вдохновителей и последователей декларации Бальфура, а также тайным агентом мирового сионистского движения и мировой банкирской элиты. По убеждению был монархистом и приверженцем установления глобального неофеодализма. Был послом Германии в Австрии (1937-1937), а в годы войны в Турции (где избежал несколько покушений на свою жизнь, в том числе покушения советского НКВД (получил только лёгкое ранение). Подписал соглашение между фашистской Германией (Третьим Рейхом) и Ватиканом. Был награждён самим Гитлером высшими орденами фашистского рейха; имел ватиканский папский титул "папского камергера"; имел титул (тоже от папы Римского) Мальтийского Князя; получил Большой Крест Папского Ордена от папы Пия IХ. По мнению специалистов, фон Папен сосредоточил в своих руках тайную власть и влияние Мальтийского Ордена и ордена иезуитов; высшего магистрского круга масонов; тех сил, что стоят за мировым сионистским движением; закулисных британских аристократов, в руках которых английский парламент - простая игрушка; Гейдельбергского клуба, и мировой банкирской верхушки. Именно поэтому на Нюрнбергском процессе был лишь свидетелем, и жил в роскошном дворце Бенценхофен в Верхней Швабии, а не сидел на скамье подсудимых. Его переговоры в начале 1940-х с тогдашним руководством мирового сионистского движения, и, в том числе, с руководителями боевых еврейско-сионистских формирований в Палестине: лежали в русле одной из его главных жизненных целей. С другой стороны, совершенно не случайно, что сионисты вели вели переговоры именно с ним.
      102. Хаим Вейцман - Виталий Эдуарович (Эзерович) Вейцман (1874 - 1952) (Хаим Азриэль Вейцман):  русский еврей, называемый «царём иудейским», вождём мирового сионизма, и т.п., многолетний президент Всемирной сионистской организации (с 1929 по 1946) , первый президент государства Израиль (1948, 1949 - 1952), известный террорист. Он также приходятся дядей 7-му президенту Израиля Эзеру Вейцману, основал научно-исследовательский институт, который носит его имя; по специальности - биохимик, но работал над исследованиями в военной области по созданию искусственного «химического» горючего для военных нужд, по разработке медикаментов для «изменения сознания» и подчинения людей, а также участвовал в других антигуманистических экспериментах над людьми и антигуманистических проектах. Родился в Беларуси, образование получил в швейцарских университетах и был ставленником швейцарских банкиров (докторскую степень получил в Швейцарии, преподавал в Женеве) и английского империализма (после 1903 переехал в Манчестер).  Был связан с британскими потомственными феодальными правителями (лордами), и, в частности, с лордом Бальфуром, тайным евреем. Начиная со Второго, участник Сионистских конгрессов.    За Вейцманом стоял барон Эдмонд де Ротшильд, который однажды заявил Вейцману: «Без меня сионизм не победил бы, но без сионизма моя деятельность была бы обречена».
      103. Фэйфель Полкес Дадиани в своей книге сообщает, основываясь на неоспоримых документальных данных:  «Один из руководителей Хаганы (одна из 2-3-х главных террористических организаций, силами которых в Палестине образовано в 1948 году «еврейское государство» Израиль – вставка наша) - Ф. Полкес... в феврале-марте 1937 г. вступил в контакты с офицерами гестапо и нацистской разведки, находясь по их приглашению в Берлине... Полкес, передав нацистским эмиссарам ряд интересовавших их важных сведений... сделал несколько важных заявлений. «Национальные еврейские круги, - подчеркнул он, - выразили большую радость по поводу радикальной политики в отношении евреев, так как в результате неё, еврейское население Палестины настолько возросло, что в обозримом будущем можно будет рассчитывать на то, что евреи, а не арабы станут большинством в Палестине» (с. 164, 165). И действительно: в 1933-1937 гг. еврейское население Палестины возросло более чем вдвое, достигнув почти 400 тысяч человек. Следует вспомнить ещё, что именно к 1937 году относится поразительный прогноз главного шефа Полкеса - Хаима Вейцмана... (О скорой и успешной гибели «6 миллионов евреев»). Из речений одного видного сиониста к другому - начиная с 1926 года - кочует фраза о том, что «старики - это пыль», и должны умереть, и что только молодые люди не старше 30-ти лет, ещё «не испорченные» сюсюкающей европейской христианской цивилизацией и морально-нравственными нормами, должны быть спасены из ада войны. И уж поистине ни с чем не сравнимо следующее: в составленном нацистской службой безопасности (СД) документе о переговорах с Полкесом (документ этот был опубликован в № 3 немецкого журнала «Horisont» 1 за 1970 год) приводится данное знаменитым палачом Адольфом Эйхманом посланцу сионистов Фейфелю Полкесу заверение, согласно которому на евреев «будет оказываться давление, чтобы эмигрирующие, брали на себя обязательство отправляться только в Палестину».
      104. Ицхак Шамир - ИГОРЬ ЕЗЕРНИЦКИЙ (кличка - Ицхак Шамир) (руководитель ЛЕХИ). Родился в местечке Ружаны на западе Белоруссии в 1915 году. Вскоре после его рождения семья Езерницких переселилась в Волковыск, оказавшийся тогда на территории Польши, и Ицхак закончил там начальную школу. Дальнейшее образование он получил в еврейской гимназии Белостока. В этом городе началась его деятельность в движении «Бейтар», объединявшем сторонников Зеева Жаботинского. В 1934 году Ицхак поступил на юридический факультет Варшавского университета, но через год воспользовался английским иммиграционным сертификатом и отправился в Палестину. Движимый не только еврейским национализмом сионистской закваски, но и неспособностью к учёбе, которую он трактовал как «невозможность учиться в «антисемитском» польском университете», он пытался в Иерусалиме Шамир продолжить университетский курс, но, в отличие от другого еврейского фашиста, Александра Штерна, был туп, и факультета не закончил. В 1937 году вступил в национал-шовинистскую террористическую банду ЭЦЕЛь, которая частично контролировалась Владимиром Жаботинским, частично местными еврейско-сионистскими террористами в Палестине.
      105. Дж. Бранд - "Кастнер № 2" (см. следующее примечание № 106) и более наивный, чем сам Рудольф Кастнер, "спаситель евреев". В отличие от Кастнера, действовавшего под сенью личности Адольфа Эйхмана, целью которого (и его тайных шефов) было создание сионистского "Еврейского Государства" в Палестине с помощью вброса еврейского этноса из Европы, и уничтожение (покарание) "вероотступников" (ассимилировавшихся евреев), Бранд выполнял указания противостоявшего Эйхману Генриха Гиммлера (шефа СС), действительно пытавшегося спасти тысячи европейских евреев от гибели. Гиммлеру и Бранду удалось спасти относительно небольшое число евреев, и в целом их миссия провалилась: не в последнюю очередь в результате противодействия находившихся в сговоре с сионистами и их партнёрами среди германских нацистов британских чиновников и Турции.
      106. Рудольф Кастнер - фанатичный еврейский нацист фашистской ориентации, и последователь вождя еврейско-сионистских "ревизионистов" (фашистов), Владимира Жаботинского. Сотрудничая с противостоявшей Гиммлеру группой (представляемой, в частности, Адольфом Эйхманом) германских и еврейских националистов, помогал им осуществлять селекционную программу создания в Палестине "еврейской демографической бомбы", начатую сразу же после прихода Гитлера к власти в 1933-м году. Создание в Палестине еврейского демографического кулака - с помощью "накачки" отбираемых в Европе молодых евреев в хорошей физической форме и с перевёрнутыми сионистской идеологией мозгами - через призму совместной деятельности Эйхмана с Кастнером изобличает главную цель обеих сторон: создание "Еврейского Государства" Израиль в Палестине. Из дневника Адольфа Эйхмана, из дневников Геббельса, из документов, связанных с ЛЕХИ, и многих других источников прямо и косвенно вытекает, что Кастнер помогал нацистам выявлять "скрытых" евреев, в связи с "особой" ситуацией в Венгрии (см. выше).
      107. Александр Штерн (подпольная кличка "Яир") - фанатичный еврейский фашист и террорист, сторонник и последователь Владимира Жаботинского, руководитель военно-террористической организации еврейских сионистов в Палестине ЛЕХИ. Воюя против Англии, члена антигитлеровской коалиции, эта организация уже хотя бы поэтому оказалась на стороне Гитлера. Штерн, и его ближайшие помощники, под руководством пришедшего на смену Яиру (Штерну) Игоря Езерницкого (подпольная кличка "Исраэль Шамир"), наладили тесное сотрудничество с фашистской Германией, и координировали свои действия против Великобритании с немецким военным командованием. Будучи слишком радикальным и бескомпромиссным идеалистом, "Яир" погиб от рук своих же соратников-сионистов, выдавших английским палачам его местонахождение и координировавших его убийство. 
      108. ЛЕХИ (Борцы за свободу Израиля) - еврейско-сионистская террористическая организация в подмандатной Палестине, возглавлявшаяся Александром Штерном ("Яиром") и Игорем Езерницким ("Шамиром").
      109. Гудериан - Хейнц (Гейнц) Вильгельм Гудериан (Heinz Wilhelm Guderian) (1888 - 1954): генерал-полковник германской фашистской армии (1940), военный стратег, эксперт, организатор и теоретик. Получил задание лично от Гитлера по поводу организации консультаций с палестинскими евреями-сионистами.
      110. "(...) сообщило: "Мы не евреи, как в Европе, а другой народ, израильтяне". Так же, как еврейские большевики в России, нацисты в Германии, или деятели Французской Революции, евреи-сионисты хотели "вывести" Нового Человека, не связанного культурно-этическими корнями и традициями с прошлым Человечества.
      111. Книга Гитлера "Mein Kampf" (Моя Борьба). В этой книге Гитлер последовательно описывает, как заимствовал и "приспособил" к немецким реалиям методы и тактику еврейских националистов.
      112. Давид Бен-Гурион (настоящее имя - Виталий Грин): см. примечание № 31.
      113. Шринбаум, соратник Вейцмана - видимо, речь идёт о соратнике Вейцмана, Ицхаке Гринбауме, который сказал, что одна корова в Палестине дороже всех евреев, не пожелавших из Европы переселиться в Палестину. На стыке XIX и XX века ассимиляция евреев стала самой страшной проблемой для еврейских националистов-расистов, талмудистов, еврейских банкиров, и всей еврейской верхушки. Именно тогда и появился сионизм. Нацистским законам, дискриминирующим евреев, предшествовала кампания, развёрнутая сионистскими борцами с еврейской ассимиляцией, с помощью судебной системы раскрывавших еврейское происхождение целого ряда деятелей, "примазавшихся" к социал-националистической партии Германии, и ставших "антисемитами". Профессор-историк Д. Брондер разоблачил роль еврейских кругов в приходе Гитлера к власти в своей книге "Перед тем как пришел Гитлер". В самой обширной работе автора рассказов (см. Лев Гунин, ДРУГОЙ ХОЛОКОСТ) говорится о многочисленных предсказаниях известных раввинов, деятелей сионизма, знаменитых еврейских националистических писателей, и т.д. - о предстоящей гибели 6 миллионов европейских евреев. Подобные предсказания делались ещё в начале 1920-х годов. Очевидно, что это было отдалённое запугивание ассимилирующихся евреев, и, одновременно, эзотерическое талмудическое действо, ставившее своей целью напомнить о непреложном иудейском законе уничтожения "вероотступников".

"Холокост как одна из выделенных из иудейского культа для «отдельного» поклонения еврейских религиозных доктрин сформировался задолго до прихода Гитлера к власти. Это были предсказания о кровавом коллективном наказании огромного числа европейских евреев за грех отступничества от «веры отцов», и упоминание цифры «6 миллионов». Одновременно, с этой темой умышленно связывалась и внедрялась стойкая ассоциация с «кровавой жертвой» и с «огнём» (от иудейского культа всесожжения). (Отсюда и крематории для сжигания живых людей /в полном соответствии с еврейской обрядовостью/, реальное существование которых в нацистских концлагерях спорно по определению).

Статья в газете «Джерусалем Пост» подтверждает эту концепцию. В этой статье все люди мира (кроме верующих евреев) названы «погаными язычниками» (по английски «паган» или «джантий»: язычник, погань, поганый, неверный). Эта статья подтверждает, что главный враг евреев-фанатиков: ассимиляция и те евреи, которые «перестали» быть евреями.

Статья отражает самое распространённое и традиционное мнение главных еврейских религиозных авторитетов (ведущих раввинов), которое разделяют 90 процентов еврейских ортодоксов и идейных сионистов.

Уже в самом начале сказано:

«У Израиля есть много врагов, которые со свирепостью жаждут его полного разрушения. И, всё же, самый главный враг Израиля не из поганых неверных, включая римлян, крестоносцев, инквизицию, и даже нацистов. Хамас, Хезболла, Аль-Каида, аль-Фатх, Бригада мучеников Аль-Аксы, Комитет Народного Сопротивления, Мусульманское братство, неонацистские группы, и все антисемиты всего нееврейского мира вместе взятые - не самая главная угроза Израилю. Наш самый могучий враг происходит оттуда, где он намного ближе к дому, точнее: из самого нашего дома!»

«Да, это так: главный враг евреев - сами евреи. Не только поганые язычники [русские, немцы, поляки, украинцы, иезуиты, и все другие народы и группы] многократно пытались уничтожить еврейский народ, не добившись успеха, но Дом Израиля вынужден снова и снова защищаться от тех, кто находится внутри его! Тотально ассимилировавшиеся евреи и особенно те из них, что посвятили свою деятельность разрушению Израиля и всего его духовного наследия, представляют собой самую большую угрозу Израилю изнутри, потому что они так близко от сердца Израиля».

      114. Раввин Михаэль Дов Вейсмандл - Michael Dov Weissmandl, декан Nitra Yeshiva.

      115. "Мыльники" один из мифов "Холокоста" (культ кровавой жертвы) утверждает, что из тел "сжигаемых в печах крематориев" евреев, немцы, якобы, делали мыло. 
      116. Маоисты - сторонники и последователи Мао Цзэдуна.
      117. поджёг рейхстага – был устроен сторонниками Гитлера, свалившими вину на коммунистов, и, за счёт этого, захватившими власть.
      118. Ариэль Шарон  (настоящее имя Аркадий Шейнерман, род. в 1928) – в годы, описываемые в рассказе, был Министром Строительства; позже – премьер-министр Израиля.
      119. Министерство Абсорбции - так в Израиле называется Министерство Иммиграции. Абсорбция: процесс впитывания (переваривание пищи, и т.д.). Название говорит само за себя.
      120. Национальное Страхование - под этим названием скрывается то, что в других странах называется министерством (или офисом) социального обеспечения, и, одновременно, министерством труда. Национальное Страхование ("Битуах Леуми") ведает выдачей пособий и устройством на работу, выдачей многочисленных документов, связанных с трудоустройством и разрешением на него.
      121. Больничные кассы - в Израиле ВСЯ медицина частная, там нет государственной бесплатной медицины (как в Норвегии, Швеции, Германии, Канаде, и других странах). Для получения медицинской помощи в Израиле нужно записаться в одну из так называемых "больничных касс" ("купат-холим") и платить в неё регулярные взносы. Несмотря на такую "медицинскую страховку", очень многие медицинские услуги не покрываются членством в больничной кассе, и за них приходится платить отдельно.
      122. Савьён, Ор-Егуда - элитные "дачные" ("помещичьи") посёлки близ Тель-Авива. Там находятся поместья потомственных политических и деловых израильских кланов, от глав правительства, членов парламента и генералов, до "адмиралов" масс-медия, банкиров и владельцев частных военно-разведывательных фирм. 
      123. Аэропорт Бен-Гурион - главный (и, возможно, единственный) международный аэропорт Израиля. Находится в городе Лод под Тель-Авивом.
      124. Амишав - один из посёлков вблизи Тель-Авива, мимо которого в начале 1990-х вели в аэропорт Бен-Гурион 2-3 "не указанные" на картах дороги.
      125. Лод город близ Тель-Авива, где находится аэропорт Бен-Гурион.
      126. Теудат зеут - внутренний паспорт "советского" типа. В Израиле "проверка документов" происходит с частотой и назойливостью, как в какой-нибудь оккупационной зоне. Многие новые иммигранты из СССР пожилого возраста, жившие во время ВОВ (1941-1945) в немецко-фашистской оккупационной зоне, нередко проводили параллели.
 
 
ПАССИЯ 

      1. Первое слово из названия предыдущих частей Трилогии-2 (Парижская..., Патриотка) и название этой части: не случайно созвучны. Тут нечто большее, чем сонористическая и семантическая связь. В связях и сопоставлениях имён всех трёх разделов зашифрованы смыслы, идущие от мифологии, нумерологии и оккультизма.
      2. Рассказ был написан до появления такого подспорья, как Гугл-мапс. Острова Тринидад и Тобаго: одно из немногих мест на Земле, о которых без Гугла почти ничего не было известно. Откуда почерпнуты были исключительные, подробнейшие сведения об этом островном государстве: один из секретов, которые автор не желает разглашать.
      3. Тринидад и Тобаго - Тринидад: островное государство в Карибском море.
      4. Виктория - округ острова Тринидад, где расположен второй крупнейший город страны: Сан Фернандо. 
      5. Сан Фернандо - второй крупнейший город Тринидада.
      6. Марабелла - соседствующий с Сан-Фернандо городок Тринидада. 
      7. Залив Пария - самый известный залив Тринидада.
      8. "Коко" - кокосовый орех.
      9. Port of Spain - Порт оф Спэйн: крупнейший город Тринидада.
     10. Нефтяники не переваривают суеты... - автор был первым из русскоязычных прозаиков или журналистов, поднявшим эту "запретную" тему. К сожалению, эта тема: табу до сих пор.
     11. Евангелистские и пятидесятнические храмы - храмы называющих себя христианскими сект. Один из секретов процветания Тринидада: не только нефтедобыча, но и поддержка мирового сектантского движения. Евангелистская церковь - "ответвление" протестантской церкви (с натяжкой). Пятидесятники – сектантское движение, зародившееся в царской России - и ставшее одним из ведущих во всём мире.
     12. Оффшорный бизнес - фирмы, действующие на территории, где полностью отменён налог, либо введены налоговые льготы. Оффшор: это особая зона островных или других малых государств, с особо благоприятными для открытия бизнеса условиями.
     13. Бомбардировщик, который никогда не был построен... - часть фактов и сведений, приводимых в рассказе, относятся к категории весьма редкой информации, которую не отыщешь даже в крупных библиотеках. Другая часть оставалась в категории секретной информации (top secret) не только когда рассказ был закончен, но и на момент первой редакции (1992) и публикации в Интернете (2000 г.), и даже на момент второй редакции (2002 г.). Некоторые сведения могут оставаться в разряде не рассекреченных до сих пор.   
 
 
[Комментарии были составлены самим автором рассказов (Львом Гуниным) и обработаны поэтом и переводчиком, дальним родственников автора - Михаилом Гуниным.]
 
Лев Гунин, фото декабря 2012 года.

             Лев Гунин, сентябрь, 2012 г.     


Лев Гунин (1955 года рождения) - профессиональный музыкант и преподаватель. Литературной деятельностью занимается с юных лет. Автор повестей и рассказов, 12-ти романов, поэтических циклов, книг стихов и поэм, пьес и сценариев. В писательских кругах известен как литературный критик, работы которого опубликованы в книгах, газетах и журналах. Известен и как переводчик с польского, средневековой латыни, немецкого, французского, белорусского, украинского, итальянского, и английского языков. С латыни перевёл алхимический трактат Марсилио Фицино; 2 стихотворения Марциала. С французского - ряд стихотворений де Нерваля, Римбо и Вийона; статьи Шанталь Дельсоль и Мари ЛёПен; с немецкого переводил Рильке и Гюнтера Грасса; с германско-славянского диалекта "идиш" - стихи бобруйского поэта Пинхаса Плоткина. Перевёл с польского книгу стихов Ярослава Ивашкевича "Карта погоды"; стихи Мицкевича, Норвида и Стаффа; сказки Роберта Стиллера; роман "Робот" Адама Вишневского (Снерга). На английский язык перевёл с русского, белорусского и украинского языков, а также с английского на русский ряд своих собственных работ; стихи и эссеистику своих друзей и приятелей: Евгения Алмаева, Мигеля Ламиэля, Юрия Мищенко ("Шланга"), Фарая Леонидова, Алексея Дроздовского, Израэля Шамира, Дэйвида Дюка, Джона Брайанта ("Бёрдмана"), книгу стихов приятеля своего близкого друга - Мигеля Ламиэля: Леонарда Коэна (совместно с Михаилом Гунином). С английского - почти все поэмы Джима Моррисона (в соавторстве с М. Гуниным); переводил Одена, Блейка, Байрона, Кольриджа, Элиота, Китса, Мильтона, Паунда, Спенсера, Шекспира, Уайльда, Йитса. Совместно с Фараем Леонидовым издал книгу избранных переводов Эзры Паунда, в том числе несколько кантос.
Его индивидуальная стилистика впитала особенности бытования русского языка в Беларуси, неповторимые жанровые колориты и традиции. Ранние рассказы основаны на сюжетах из местной жизни, описывают города республики, её пейзажи и быт.
Другие отражают многочисленные путешествия, записки и наблюдения. Особое место занимает Петербург, где автору довелось часто бывать и жить. Неоднократно наведывался в Москву, где как-то провёл почти год. Есть рассказы и циклы стихотворений, посвящённые Минску, Одессе, Могилёву, Вильнюсу, Гродно, Бресту (тут окончил музыкальное училище), Тбилиси, Риге, Парижу, Варшаве, Берлину. В этих и др. городах и странах побывал не как турист, что позволило увидеть "изнанку жизни", запечатлеть уникальный личный опыт.
Работал преподавателем в музыкальной школе, руководителем художественной самодеятельности, музыкантом в ресторанах и кафе, выезжал на гастроли с рок-группами. Наиболее длительное и плодотворное сотрудничество связывало его с известными в Беларуси музыкантами Михаилом Карасёвым (Карасём) и Юрием Мищенко (Шлангом). Гастрольные поездки и своеобразная музыкальная среда (академ. и поп-рок-сцена) давали пищу и стимул рассказам. Трагическая смерть брата Виталия, талантливого художника и разностороннего человека, повлекла за собой тяжёлый психологический и духовный кризис, негативно отразившийся на процессе художественной эволюции. 
В первой половине 1991 г. Лев Михайлович вынужден был покинуть родную Беларусь, СССР - и переехать в Варшаву, где он и его близкие планировали остаться. Однако, не по своей воле они (Лев, его мать, жена и две дочери) оказались на Ближнем Востоке. Целых три года (в течение которых делались безуспешные попытки вернуться в Беларусь или Польшу) "выпали" из творчества: за это время не написано ни одного литературного произведения. Тем не менее, и эти впечатления позже нашли отражение в разножанровых текстах. Рассказ "Патриотка" был задуман и схематично "расчерчен" (составлен план) именно в те годы. Изучение двух семитских языков (в том числе арабского) - зачлось в достижения тех лет.
Бегство с Ближнего Востока удалось лишь за океан, и беглецы оказались в Квебеке (французская часть Канады). Привязанность к Монреалю можно охарактеризовать как "любовь с первого взгляда". С 1994 г. Лев Михайлович безвыездно (с выездом имеются проблемы) проживает в Квебеке. Тут самостоятельно изучил компьютер, работал зав. компьютерным отделом телефонной компании, тестером военно-прикладных программ; ночным аудитором; аккомпаниатором; преподавателем фортепиано в элитном колледже; разносчиком прессы; в телемаркетинге (продажа французских и английских газет населению); был хористом в широко известном хоре Сан-Лоран (дирижёр: Айвон Эдвардс), участвовал в концертах с Монреальским Симфоническим оркестром (дирижёр: Шарль Детуа), и т.д.
В Монреале много лет сотрудничает с местными музыкантами: инструменталистами и вокалистами; записал несколько альбомов своих песен; участвовал в четырёх монреальских фестивалях; выступал в концертах и с концертами; получал отличительные знаки и награды. Воспитал двух дочерей, таких же разносторонних: старшая окончила элитный колледж по кл. фортепиано и музыкальное отделение университета, затем: переводческий факультет; младшая - балерина и психолог.
С Монреалем связано продолжение литературного и музыкального творчества. Тут написаны, отредактированы, или закончены десятки произведений. В них отражена особая концепция автора, которую можно назвать "эзотерический историзм". Гунин: автор обширных и хорошо документированных работ по Великому княжеству Литовскому (см. ссылки сетевых энциклопедий). Вероятно, его деятельность как историка как-то перекликается с литературной манерой.
Активный член литературной среды, связан (или был связан) дружбой, творческим сотрудничеством, публикациями, знакомством или полемикой с Андреем Вознесенским, Владимиром Батшевым, Ноамом Чомским, Никитой Михалковым, Павлом Мацкевичем, Ю. Мориц, Борисом Стругацким, Е. Боннэр, Новодворской, Сергеем Саканским, Владимиром Сорокиным, Дмитрием Быковым, Григорием Свирским, Фараем Леонидовым, Олегом Асиновским, Евгением Алмаевым, Владимиром Антроповым, Ларисой Бабиенко, Борисом Ермолаевым, Юрием Белянским, Кареном Джангировым, Мигелем Ламиэлем, Джоном Брайантом (Бёрдманом), Дэйвидом Дюком, Мишелем Хоссудовским, Агнешкой Домбровской, Савелием Кашницким, Даном Дорфманом, Исраэлем Шамиром, Сергеем Баландиным, Мани Саедом, Карен Ла Роза, Владимиром Податевым, Ольгой Погодиной, Екатериной Шварц, и др. литераторами и общественными деятелями. 
Автор предлагаемых вниманию читателей рассказов: разносторонняя личность. Он полиглот, талантливый пианист, одарённый фотограф и создатель музыкальных видеороликов, тонкий переводчик, признанный историк (специалист по ВКЛ), знаток древних языков. Он коллекционер; музыковед; литературный критик; композитор (автор сочинений в жанрах инструментальной, симфонической, вокальной, хоровой и электронной музыки); философ; полит. журналист; автор политико-исторических работ.
О том, какая из его ипостасей наиболее яркая: судить читателям.
А. М. Левицкий