Норковая шубка Из цикла Старый город

Поздний вечер. Практически ночь. Опустевшие закоулки дворов.
Лишь только белый снег скрашивает унылость пятиэтажек жилого массива этого городка.Выровнявший ухабы асфальта, он поблёскивает под тускло освещёнными фонарями редкими дорожками льда.
Два семенящих шага до начала такой и ты не можешь удержаться от соблазна прокатиться по ледяной поверхности.
Раз и ты скользишь... Ещё пять шагов и удерживая равновесие на высоких каблуках ты летишь по гладкой, раскатанной детскими ножками гладкой поверхности, сквозь пространство, чувствуя секундную радость и ощущения беззаботного  детства.

Тишина...Лишь в кармане новой норковой шубки позвякивают ключи от подъезда. Самый  длинный из них в связке — в сантиметров десять округлый кусок железа, с виду напоминающая штырь.
До дверей остаётся  всего десять метров дороги, когда у меня за спиной раздаются приближающиеся шаги. Их темп ускоряется...

По моей спине пробегает холодок.
Правая кисть руки, на плече которой висит сумка, автоматически сжимает ручку у места крепления к боковой поверхности.
Левая через переднюю часть тела, в области живота обхватывает сумку снизу, прижимая её к бедру.
В сумке,по сути, нет ничего ценного...
Да и сама сумка особой ценности, мне, как эстету, не представляет. Она была куплена по какому-то случаю, на очередное мероприятие под определённый  лук и представляла собой четырехугольный,  с чуть закруглёнными концами чёрный из натуральной кожи коробок, продублированный плотным картоном, для жёсткости.
Я всегда терпеть не могла такие сумки, отдавая предпочтение мягким формам.
А сейчас, я вцепилась в неё  мёртвой хваткой, как-будто там лежала пачка банкнот — страх...
 В этот момент мной руководил страх. Именно он заставлял прижимать сумку с каждым его приближающимся шагом всё сильней и сильней, до скованности в плече...
Я ускорила шаг, как могла..
Ещё через секунду я ощутила дышащий в спину пар из его рта — мороз крепчал,  и тут же последующий удар кулаком в спину и рывок сумки за ручки.
Я чудом удержалась на ногах... Мои шпильки на расставленных в сторону ногах, словно лыжные палки, воткнулись в слой снега, помогая сохранить равновесие.
Звук, — Хрясь!, у меня в области шеи и  правого уха, со стороны сумки мгновенно отрезвил меня, привёл в чувства, а больше в ярость.
Трещала моя новая  шубка. Она была сшита из кусочков — лобков норки— лобная часть зверька, но для меня, не менее ценная по красоте и крою фасона.
Разъяренная, я развернулась всем телом в сторону нападавшего, всё также пытавшегося вырвать сумку из моих рук.
К моему удивлению, передо мной стоял мальчонка лет четырнадцати — шестнадцати. Худощавый, с меня ростом встретился со мной взглядом — глаза в глаза в тот момент, когда его нога встала на кромку раскатанной дорожки. Падая, он выпустил ручку сумки из своих рук.
Озверевшая я, отпускала на его голову удары летавшей из стороны в сторону "картонной" с жёсткими углами сумки, а теперь застывшей на морозе куском кирпича...
— Шубу мою порвал!,— орала я на весь двор,— Охеревший придурок!
— Безмозглый подонок!
Он закрывался руками.
На моём последнем словоизвержении
— Ты, ты! Офигевший, мерзавец!, —он, наконец подорвался и исчез за углом дома.
 А я, всё ещё продолжала орать и орать, невидимому ему в след.

Только теперь я почувствовала, что руки абсолютно меня не слушаются.
Дрожащими пальцами я еле вставила штырь ключа в маленькую круглую дырочку обледеневшей двери.
В нос ударил запах подвальной канализации хрущёвки.
На полусогнутых от выброса адреналина ногах я еле доплелась до своего пятого этажа.
Скинув свою драгоценную шубку, я осмотрела её...
К моему сожалению, разрывы шли не только по зигзагообразным  швам — состыкованных между собой кусочков, а и по местам, где кожа была утончённой от растяжки, при вычинке шкурок. Они шли от самого воротника, по спинке. К тому же, был  оторван окат рукава сзади, и не только по шву, но и по "живому".

Через год, в канун Нового года, я приехала навестить родителей.
Милое дело — поковыряться в старом плательном шкафу.
— Где моя шубка?, — спросила я у мамы.
— Так я, её ещё в прошлом году нянечке Ирине из детского сада отдала.
— Ирине? Той самой Ирине пятьдесят шестого размера?
— И куда ей моя, сорок второго, — подумала я.
Проанализировав, решила,—  У неё пятеро детей...
Мал, мала, меньше...Старшему  всего лишь пять...
Почему-то, я сразу представила их всех пятерых...
Улыбающихся и в норковых жилетах.
Сумка, кстати, тоже Ирке досталась!