Сухие острова в море страстей

– Если ты покинешь меня, то унесёшь опору моего существования, и тогда ничто не поддержит, не защитит меня от ударов судьбы, – думала Наташа, возвращаясь, домой с работы.
Вечер мягким пледом тумана затянул пунцовый закат сумерек, и они ложились на землю, как ранняя старость.
А внутри у неё было пусто-пусто. Душа взывала, как сирена, колотилась в ней руками и ногами, как ребёнок, закрытый в тёмной комнате. Она старалась скрыть своё отчаяние, но оно исходило от неё, как радиация от урановой руды.
Самыми мучительными оказались те часы, которые она проводила дома. Уже давно никак не могла найти выход из создавшегося положения. Она пробовала читать, но ни в одной книге не были описаны муки её одиночества и тех изнуряющих, теребящих душу её сомнений. Вот сейчас, теперешняя жизнь была чем-то вроде временной слепоты – как будто внезапно где-то глубоко в ней, повернули выключатель. И эта, к ней неожиданно пришедшая, непредсказуемая и так ранящая любовь, лишила  её контроля  над собой. А она, внешне гордая, всегда уверенная в себе, и, в общем, в своих делах, терять этот контроль не любила. Даже ненавидела это состояние. Хотя не раз с готовностью кидалась во влюблённость. Но чем старше становилась, тем более неохотно это делала.  Всеми фибрами души и уже жизненной мудростью разума понимала: влюбишься – и ты просто не принадлежишь себе.
Нельзя было сказать, что в ней жила такая уж немыслимая тяга любить. Влюблённость – бабочка нашего воображения. И когда она садится или даже только коснётся симпатичного вам человека, и вот уже невозможно оторвать глаз от него, всё, конец света – его обожаешь. И вдруг эта глупая бабочка возьмёт и вспорхнёт – её уже нет, а объект остался. Тогда смотришь и думаешь в ужасе: «Боже, вот это я могла когда-то любить? И страшно даже подумать и представить, как это могло со мной случиться?».   
Получаешь сюрприз по полной программе – этот человек, которого любила, боготворила, кажется теперь, невыносимым, диким – ужасным монстром.
– А может, никакой бабочки и не было? – размышляла Наташа. – Да, мы сами насыщаем придуманными качествами, так называемого «любимого», вовсе ему не присущими. Так хочется, чтобы он из такой заветной и взлелеянной годами мечты и фантазий был наяву.
«…Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающих обман…» – сказал А.С.Пушкин.
 – А что же это такое – «низкие истины»?  – спрашивала она себя.
Это, наверное, то, что сидит где-то там, глубоко в душе? То, что точно о себе знаешь, но что знать, а тем более от других слышать – неприятно. Она так часто это гнала от себя и не хотела признаться даже самой себе, что это из года в год, как ржавчина, упорно разъедало её изнутри. И не раз требовало её задуматься, заставляло почувствовать себя неудобно.
Но всё равно получался возвышающий обман по собственному росту.
 – Господи, Наташка! Опомнись! Сколько можно наступать на одни и те же грабли? – шептала она себе под нос. – Ты что, с ума сошла? Разве можно себя так изводить? Да ему наплевать на твои переживания. Он даже этого не замечает. У самого куча проблем. А ты так – оказалась просто приятной попутчицей и ничего более. Для него ты – забавная интрига и всё. Что ты себе возомнила, дурочка?
Никому в мире не нужна – вот эта самая, пугающая, правда. Она необходима, чтобы всё скрывать. Её могут знать только немногие, но ни в коем случае не допускать к ней всех остальных, да просто это может быть смертельно для души. Она размышляла о том, что есть вещи, о которых вслух  лучше не говорить, это то, о чём знают только двое. Вспомнила, что где-то читала: ничто на свете не имеет никакого другого смысла, кроме того, который сам себе вкладываешь в мысль. И вот эта мысль и позволяет ей не только черпать энергию в момент неудач, но и оправдывать себя, хотя, что греха таить, надо признать – она давно исключает понятие морали и потому безжалостна к общепринятой системе ценностей.
И вот она уже начинала смутно догадываться, что в её жизни снова что-то рушится. И она сама с упорством обречённой пошла навстречу обвалу. Понимала всё, но продолжала идти, чтобы видеть его своими глазами.
И опять тронуло сердце знакомое щемящее чувство одиночества.
«Я ведь ни в чём не виновата», – подумала она.  Это он во всём виноват. Он и раньше, не мог удержать женщин, которых, возможно, любил. Утешался маленьким, сегодняшним счастьем, а о большом счастье – на всю жизнь – даже не думал. Да и зачем? Ему и так было хорошо, совсем ни к чему создавать себе лишние проблемы, решать всякие их заморочки и, вообще, вторгаться и в её каламбурную жизнь ему вовсе не хотелось. У него был свой такой основательно продуманный мир, с замечательным чувством свободы, когда ты один, никаких обязанностей, только права. Правда, в последнее время сильно беспокоило здоровье, напоминание о пережитой бурной юности и ураганной зрелости, и вот именно это теперь, играло не маловажную роль в его поступках и жизненных решениях. И она как бы для него отдалялась и уходила на второй план.
 – Ну, есть и есть! Не будет – тоже ничего страшного. Как много вокруг одиноких женщин, и «свято место пусто не останется!»  – рассуждал он, не напрягая душу.
Если даже иногда неожиданно вспоминал о ней, так, между делами – мог позвонить, но был немногословен и сдержан, и с чувством выполненного долга говорил:
– Пока, дорогая!
И пропадал опять на неопределённое время.
От этого голоса закатывалось сердце, и слабли ноги. Жить после того что случилось было очень трудно, а жить так, как жила до этого, – нельзя. А она всё ждала и ждала, усердно отталкивая от себя дурные размышления.

Приподнялся покров, сковывающий тело и мысли, но теперь её словно оголили, словно содрали с неё кожу, превратив всё её существо в комок обнаженных нервов. Она, конечно, была в себе уверена, и ей совсем не надо, чтобы каждую секунду говорили, что она лучше всех, ей так хотелось, просто собой делиться. Отдавать себя. Видеть мир в четыре глаза.
 – Уверенность – те же сухие острова, пусть не в болоте, а в море страстей.

А он мог вечерами, да и днём, часами сидеть у компьютера, не вспоминая даже о ней, общаться с виртуальными поклонницами, получая от них небывалый заряд интриги от откровенных нескромных предложений, которые его заводили и по-своему, приносили небывалое самоутверждение и удовольствие. Они осыпали его поцелуями, всевозможными подарками, так что даже лица было не видно на фотографии дисплея, и это продолжалось изо дня в день.
  А она, наблюдая, пыталась хоть как-то привлечь – мягко, ненавязчиво – его внимание, хотя душевные страдания и обида разрывали ей сердце. Как-то спросила его:
 – Неужели тебе с ними интересней, нежели общение со мной? Так кто же или что, тебя здесь так привлекает?
Он снисходительно ответил:
 – Это всего лишь игра! Не волнуйся, дорогая, всё достанется только ТЕБЕ! И вообще – я там бываю ради работы…

Вначале она оправдывала его частое молчание той весьма щекотливой ситуацией, в которой он оказался. Она придумывала ему различные оправдания, полагая, что произошло нечто такое, о чём нельзя сообщить. И вот тогда её охватывала непреодолимая потребность услышать его голос. Она, волнуясь, набирала его номер, внезапно почувствовав, как поток крови хлынул по невидимым жилам, заставив её покраснеть до корней волос, перехватывало горло. А первые слова всегда давались с таким трудом, но, поговорив, они оба обретали покой – но лишь на время, а потом снова предпринимались попытки соединиться по телефону друг с другом, но чаще это было тщетно.

У неё создались такие отношения с ним, когда уже не владеешь собой от невыносимости чувства. Она боялась не только прикоснуться – боялась просто находиться рядом. А когда уже узнала его ближе, её падение в бездну ещё более ускорилось. Было ощущение абсолютной сладкой обречённости. И вот теперь ей становилось страшно, что она может расплескать, растерять – что-то из памяти о тех ярких незабываемых встречах, страх, что может уйти всё то, что лежит в глубине её чувства к нему. Вот тогда-то она испытала первые ожоги от соприкосновения с реальностью, но пока ещё казалось, что нежность и любовь способны смести все преграды. Как юная девочка, она, глупая, была полна надежд. А оказалось:
 – Не так всё просто!

Да, было всего-то, два дня, которые запомнились. И туда, как к колодцу, можно было ходить за чистой водой. Зачерпнёшь воспоминаний, умоешься – и вперёд, уже не страшно ничего и всё по силам.
Страсть и страх – сильные чувства. Как кипяток. Человек не может жить в кипятке. Человек должен существовать с температурой тридцать шесть и шесть. Это совместимо с жизнью. Так что жизнь диктует свои условия. И права. И обязанности. Она, эта жизнь –  театр. Когда меняются декорации, то меняется и драматургия.
Пошел другой сюжет: завтраки, обеды, ужины, мытьё посуды, стирка, уборка, а в перерывах – бесконечное напряжение и работа.

Внезапно заморосил дождь, она торопливо ускорила  шаг, хотелось скорей спрятаться, домой, когда увидела, в окне заплаканном дождевыми каплями, кто-то платком утирает слёзы. Опухшие глаза, завёрнутые в себя. Мелькнула скользкая мысль:
 – Это я! Такая тусклая, серая в мёртвом пространстве. Стою, на краю несбывшейся надежды. А что там?.. Дальше? И ждёт ли вообще что-то? Но, может, ждёт кто-то? Всё - таки – ОН?
13.11.14