Васёк ШукшИн такой кАкой есть... 1 частЪ
\\\\ Воспоминания ////
\\\\ первой жены Шукшина - Лидии Чащиной. ////
От нашего почти пятилетнего брака с Василием Шукшиным
не осталось ничего материального: ни детей, ни имущества,
ни писем, ни даже совместных фотографий…
Нашего с Васей ребенка я рожать не стала —
и эта боль до сих пор меня не отпускает.
Имущества у нас с ним не было никакого —
в те времена Вася переживал
самый неустроенный период своей жизни.
А что касается писем и фотографий — расставаясь с Шукшиным,
я изорвала их и бросила клочки ему в лицо…
Когда я слышу от кого-то — вот, мол, читал я тут намедни
рассказы Шукшина и плакал, отвечаю:
«Ну и плачьте дальше! Но не заставляйте меня разделять
ваше восторженное отношение к этому человеку».
Уже около пятидесяти лет прошло с того момента,
как мы с Васей расстались, злость прошла,
а обида и горечь останутся до конца моих дней.
И говорить, как другие его женщины,
что я была с ним счастлива, не могу.
Большой талант и большая боль за народ,
за Россию — все это у Васи было настоящее, не напускное.
Другое дело, что любить Россию в целом, наверное,
легче, чем одного конкретного человека.
И что можно унижать и обманывать свою жену,
но лить слезы о судьбе русской бабы…
Шукшин мог расплакаться, читая есенинское стихотворение,
но когда я на его глазах чуть не умерла
от тяжелейшего гриппа-испанки,
он проявил редкое равнодушие…
Он был многогранен и многолик...
Но ко мне повернулся таким лицом, что врагу не пожелаешь!
Для меня Шукшин — это первая рюмка водки, первая сигарета,
первая оплеуха, первый аборт, первая подлость и унижение,
с которыми я столкнулась в жизни.
Мне этот человек не сделал ничего хорошего,
не подарил даже ни одного цветка в жизни,
и я никогда не поверю ни одной женщине,
что она была счастлива с Шукшиным.
Никогда! Я слишком хорошо знаю его.
Подобные утверждения —
это лишь дань его таланту, его популярности…
Возможно, я бы и сама не продержалась с ним так долго,
если бы все вокруг не кричали:
«Это такой талант! Он человек от сохи! Он удивительный!»
У нас ведь таланту все простительно…
Впрочем, когда я с Васей познакомилась,
не предполагала, что вскоре о нем так заговорят.
Мы все тогда были студентами ВГИКа, все равны.
И кому предстояло стать гением,
а кому — сгинуть в потоке жизни, кто же знал?
Итак, общежитие ВГИКа, пятый этаж.
Огромные коридоры и с двух сторон кухни.
На одной из кухонь Кира Муратова варит кашу,
и тут же я выглядываю в коридор, поджидаю девчонок.
Они должны принести мне продуктов из магазина.
И вот на кухню заходит коренастый, взъерошенный парень
в сапогах, галифе и гимнастерке, подпоясанной ремнем.
Как сейчас помню жест,
каким Вася расправлял складки этой гимнастерки:
проводил руками с живота за спину.
Именно это он со смущенным видом проделал, увидев меня.
Как он потом вспоминал:
«Увидел и обалдел! У меня по телу прошла дрожь…»
Вернувшись в комнату, Вася стал думать, как ко мне подойти.
А как может режиссер познакомиться с актрисой?
Конечно, он дал мне сценарий своего дипломного фильма
«Из Лебяжьего сообщают», предложил роль, заведомо зная,
что она не моя и я ее не сыграю. Так все и началось…
В это время я встречалась с одним лётчиком,
который мне все цветы дарил, фрукты.
У Шукшина была совершенно другая
манера ухаживать, довольно дикая...
Главный её элемент — бутылка водки в кармане,
или портвейна, или перцовки...
Но почему-то я выбрала именно его,
а летчик получил от ворот поворот.
И это при том, что Вася тогда был совершенно невыгодным женихом —
без прописки, без жилья, без ясных перспектив.
Слава, популярность, положение в отечественном кинематографе —
все это случилось с ним позже, уже без меня.
А пока у Васи в активе роли в фильмах «Два Федора»
и «Простая история» плюс огромное желание
любой ценой пробиться в Москве.
Помню, как он старался произвести на меня впечатление.
Пригласил на премьеру «Простой истории», бахвалился,
что, мол, Нонка Мордюкова к нему неровно дышит...
Я много раз думала, чем же он меня взял?
Ответ один: со своей наглостью, со своим животным началом самца,
Васька схватил меня, не спрашивая, и понес!
А я, совершенно не готовая к жизни,
мало еще что понимающая девочка,
не имела сил ему сопротивляться.
Так называемая свадьба у нас была,
а вот загса и росписи не было.
Отмечали у Вали Виноградова,
там же провели и первую брачную ночь.
На другой день, в общежитии,
Вася посадил меня на колени и говорит:
«Я умоляю тебя, будь со мной всю жизнь,
будь мне верной. Поклянись, что не изменишь!
Давай напишем эту клятву кровью».
В окно светила луна.
Мы вырвали листок из тетрадки,
булавкой прокололи пальцы,
выдавили кровь и заостренной спичкой написали:
«Я, Лида, клянусь…», «Я, Вася, клянусь…».
Мне казалось, что это гораздо серьезнее,
чем штамп в паспорте. Хотя уже через несколько дней
Вася бросил на пол листок с нашей клятвой, растоптал…
А все потому, что увидел, как, обсуждая сцену
с однокурсником, я приобняла того за плечи.
Это было прилюдно, на лестнице института —
мне и в голову не пришло, что можно
истолковать мое поведение как флирт.
Но когда тем вечером я подошла к общежитию ВГИКа,
девчонки встретили меня и предупредили:
«Лида, ты лучше не ходи к себе,
потому что Васька пьяный и ищет тебя везде».
Я спряталась в комнате у подруги,
а когда Васька явился туда, забралась в шкаф.
В полночь меня разыскала Тамара Семина:
«С Васькой такой ужас творится! Иди, помирись с ним!»
И я, дура, поддалась на ее уговоры, пошла к нему.
Он стоял немного протрезвевший,
но красные глаза были налиты гневом.
Говорит: «Ты что, рога мне уже
в коридоре стала наставлять?!»
И отвешивает увесистую оплеуху,
от которой в моей бедной голове
еще добрых полчаса звенит.
Меня ударили первый раз в жизни! Ужас!
А Вася колотит кулаком в стенку шкафа, кричит:
«Тебя надо убить, ты дрянь, потаскуха!»
Впрочем, приступ гнева вскоре прошел,
сменившись горьким раскаянием.
Шукшин рыдал, уговаривал, уткнувшись мне в колени:
«Ангел мой, чистенький мой, Лидушка моя…
Я же смотрю на тебя и даже поверить не могу,
что ты тоже, как все люди, в туалет ходишь, —
до того ты мне кажешься безгрешной.
Господи, как я перед тобой виноват!»
Надо было знать, с каким сортом женщин
он когда-то общался, с какой грязью сталкивался!
А встретив меня и поняв, с кем имеет дело,
обалдел, счел какой-то инопланетянкой!
Вася начал открывать мне, наивной, жизнь.
Стал водить по друзьям. На столе везде водка.
Я попала в компанию, где считалось хорошим тоном выпивать,
курить, а потом чайниками глотать ячменный кофе
и бежать на занятия. Шукшин и меня учил всему этому.
До него я и глотка водки не пробовала,
ведь у нас в доме алкоголя не держали!
Один мой друг написал письмо моей матери о том,
что я связалась с бабником и пьяницей Шукшиным
и что меня надо спасать.
Мать приехала в Москву и провела целое расследование.
Комендант общежития сказала ей:
«Мне жалко вашу чистую девочку. Этот Шукшин испортит ее.
Не говоря уж о том, что он женат!»
Я побежала к Васе: «Покажи паспорт!»
Он показывает чистый документ без штампа и спрашивает:
«Что с тобой?» — «Да вот говорят, что ты женат».
— «Кто тебе сказал такую чушь? Комендантша?!
Так это она хочет, чтобы я на ее дочке женился.
Давай с тобой договоримся:
ты веришь мне, а не посторонним людям!»
И я, глупая, верила...
Только через два года он сознался,
что действительно женат — на своей землячке Марии Шумской.
Я нашла пачки ее писем у него в чемодане,
и тогда Вася вынужден был признаться:
«Я расписался с ней по глупости, по пьяни.
Но когда понял, что не люблю ее,
написал в деревню письмо, в котором сообщил,
что жить с ней не буду.
Я специально потерял паспорт,
а когда получал новый, не сказал, что женат».
Почему он с ней не разводился?
Потому что боялся отца Марии.
Тот ведь уже один раз приезжал в Москву, прямо во ВГИК,
поймал Васю за шиворот в коридоре и спросил:
«Так что, ты не будешь с моей дочкой жить?»
Васька сказал: «Нет».
Тогда отец из-за голенища вытащил нож,
и если бы сосед по комнате не перехватил его руку,
Ваське бы вообще не жить.
В общем, угрозами тестя Шукшин был напуган всерьез.
Он и с Викой Софроновой после меня не решился расписаться.
А с Лидой Федосеевой только тогда пошёл в загс,
когда уже попал в элиту и сам черт ему стал не брат.
Свидетельство о публикации №221021900103