Васёк ШукшИн такой кАкой есть... 2 частЪ

Сейчас Маша Шумская отзывается о Шукшине
очень комплиментарно, так же, как и другие односельчане.
Все вспоминает, как он сидел с гармошкой под ее окнами.
А я примерно представляю себе,
как там у них на самом деле все происходило.
Маша была очень красивая, ядреная девка, сибирячка.
И Васька не знал, как к ней подступиться.
А в деревне закон: пока не распишешься,
женщина тебе не уступит.
 И вот он приехал на каникулы после первого курса,
 уже актер-актёрыч, и сделал ей предложение.

Конечно, все были в восторге,
потом отправляли ему посылки в Москву
с облепиховым маслом, чтобы он лечил язву.
Маша на свои деньги покупала ему одежду и присылала.

Но Шукшин, увидев, каким он пользуется успехом
 у московских рафинированных дамочек,
 потерял к Маше интерес...

Понял, что эта алтайская деваха ему ничего не даст,
в то время как тут одна намёк делает,
вторая в восторге пищит, третья твердит, какой он талант...

Закружило парня, закружило!
Все удивлялись, что я-то с ним так долго рядом продержалась.
Его друзья говорили: «Ваську просто не узнать!
Обычно поматросит и сбежит, а тут надо же, «жена»!»

Надо отдать Васе должное:
когда он увлекался работой,
он не только пить, он даже есть бросал !!
Только курил. Но как заканчивалась творческая фаза,
ему сразу требовалось «расслабиться», и начинался запой.

Федосеева-Шукшина и то нет-нет да проговорится,
что, когда Вася пил, он был, конечно, неуправляемым.
Но это общая фраза, а я расшифрую:
допустим, вечером Шукшин гоняет женщину из угла в угол,
норовя толкнуть посильнее, а утром просыпается
и якобы ничего не помнит.
И женщине следует сделать вид, что все в порядке,
спросить его: «Хочешь чаю?» Так, видимо, делали все его женщины.

А я ему говорила: «Свинья! Что ты вчера вытворял?!»
Может быть, это не мудро с моей стороны.
Но я не могла по-другому, иначе сама себя перестала бы уважать.

Хотя единственное, чего я добилась к тому времени, —
Шукшин перестал меня бить. Остановился после того,
как я изо всех сил заехала ему сковородкой по башке!

Вот такой язык он понимал:
ещё в пьяном виде Шукшин мог запустить пальцы
в салатницу и руками есть оливье;
Или разбить витрину винного магазина;
или настенные часы во ВГИКе, бросив в них ботинок.

Помню, из-за этих часов его вызвали к ректору,
и накануне он все бегал вокруг меня, все причитал:
«Ты понимаешь, что нам грозит? Мне диплома не дадут,
но и тебя, как мою жену, из института исключат!»

В конце концов мне это надоело:
«Кажется, ты добиваешься, чтобы я сказала,
что это я во всем виновата? Тебя бы это устроило?»

Отвечает: «О, Лидок, вот так и скажи!»
Он всегда ужасно раскаивался, протрезвев,
в том, что натворил.
Однажды наговорил спьяну по телефону ужасных
грубостей очень известному человеку.

Утром, когда я Васе об этом напомнила,
он аж затрясся от страха: «Боже мой, что же теперь будет?»
А через два дня встречает того человека на киностудии,
и тот с ним как ни в чем не бывало здоровается.
Вася обалдевает, столбенеет, теряет дар речи,
а потом приходит домой и говорит мне:
«Ну ты представляешь, каким он оказался интеллигентом!»

Кстати, с интеллигентами у Шукшина отношения были сложными.
Иной раз спьяну он мог накинуться с оскорблениями
на абсолютно незнакомого прохожего в очках:
«Ах ты, «интелихент» такой-сякой, в шляпе…»

С одной стороны, он умело использовал
все эти интеллигентские восторги,
восхищение его самобытностью.

С другой — будучи человеком безумно тщеславным,
обижался, что в нем видят прежде всего деревенщину.
Не раз кричал: «Я им не недоумок какой-нибудь деревенский,
у меня ума хватит их всех обмануть!»

Вернее, он говорил не «обману», употреблял другое слово —
он вообще был матерщинник. Но суть в том, что Вася д
ействительно очень хорошо знал, как задурить «интелихентов».
Чтобы, например, получить московскую прописку...

Шукшин тогда уже начал писать свои знаменитые рассказы.
Помню, как он читал их мне и я поражалась,
каким бесконечно интересным, необычным человеком
оказался мой Вася, как прекрасно он владеет народным языком...

Только рассказы эти почти нигде не печатали.
Шукшину отвечали, что это неинтересно, мелкотемье,
не наш профиль, не наша стилистика…

И Вася решил пойти другим путем.
В журнале «Октябрь» работала секретарем некая Румянцева,
в свое время она еще у Ленина была секретарем,
такая партийная, очень интеллигентная старушка строгих правил.

И вот Шукшин договорился почитать
свои рассказы ей и ее незамужней дочери.
Он как раз ехал домой к Румянцевым,
но случайно столкнулся со мной в метро,
и я увязалась за ним.
Так он выкрутился, представив меня:
«Это моя сестренка с Алтая, приехала,
 дурочка, тоже поступать во ВГИК».

У меня дар речи пропал...
Я как села в угол, так и осталась там.
А Вася стал читать рассказы. Помню, начал с того,
который называется «Правда»...

А старушка напекла пирогов,
у них такой интеллигентный, старый уклад:
вымытые полы, цветочки в горшочках, канареечка в клетке.

Вася берет блюдце, ставит на пять пальцев и пьет,
громко прихлебывая, хрумкая сахар вприкуску.
И еще у него черная каемка под ногтями.
А эти две интеллигентки не могут на него налюбоваться:
«Боже, какая самобытность!»
В итоге Румянцева помогла ему напечататься...

Затем Вася пропал на месяц.
Его друзья просили меня не заявлять в милицию,
врали, что он в командировке.
Потом выяснилось — Румянцева помогла ему с пропиской.
Как он сделал ее без регистрации брака — загадка!
Сказал только, что из той семьи его провожали со словами:
«Более чудовищного человека, чем вы, мы не встречали».

После чего Вася как ни в чем не бывало вернулся ко мне.
И еще учил меня: «Понимаешь, Москва никогда не примет человека,
если он порядочный и честный. Мне это сам Пырьев сказал!»

Нельзя сказать, что этот человек не любил меня.
Просто его любовь была замешана на грубости,
похабщине, матюках, драках, каких-то гнусных подозрениях…

А иначе он и не мог любить! Мне кажется,
Шукшин вообще слово «женщина» не понимал.
Другое дело — баба, бессловесно обслуживающий персонал.
Он рассуждал: «На Руси издавна заведено:
мужик иной раз сделает что-то не так,
а баба — всегда простит!
Баба всегда на высоте должна быть:
верная, терпящая. Я люблю, когда баба верная!»

            \\\\  Поездка в Сростки  ////

           Удивляться чему-либо в Васином поведении
я перестала после того, как мы съездили с ним в Сростки —
         он хотел познакомить меня со своей матерью.

Помню, сидит такая пожилая важная тетка, нюхает табак.
Стали мы с ней разговаривать. Я сетую:
«Вы знаете, Вася мне не даёт денег. Как-то раз заболел,
так мне не на что было даже лекарства ему купить!»

Она: «Вась, как же так? Ты живешь с ней и деньги не даешь?
Так не положено. Пускай у неё будут деньги на хозяйство,
               она же жена тебе».

    Он молчит. А вечером свекровь накрывает стол.
      Пельмени подаются горой — у них в Сибири
эти пельмени целыми мешками на зиму заготавливаются.

             Но у меня, как назло, нет аппетита.
      Зато на другой день, когда мы оказываемся в гостях
         у очередной какой-то Васиной родственницы,
 я начинаю с аппетитом точно такие же пельмени наворачивать.
               И тогда мать Васе говорит:
«Видишь как! Мои пельмени она не ела, значит, не уважила».

                А потом ещё она слышит,
         как мы с Васей спорим из-за Хемингуэя,
     которым я тогда, как и многие, была увлечена,
                а Вася его критиковал.

     И вот слушает она нас, слушает да и говорит:
       «Ты, Вась, всё-таки ей деньги не давай».

А он кивает: «Ну вот, мам, наконец-то ты про нее поняла…»
Обидно ужасно: они же обсуждают меня, не обращая внимания
  на моё присутствие, будто я не человек, а пустое место!

На следующий день опять застолье, опять пельмени и водка.
     Я вышла в сени попить воды, за мной увязался
         какой-то их родственник, стал лапать.

       Я влетаю в комнату, кидаюсь к Васе, жалуюсь.
      А он мне, смеясь: «А что такого, он мужик!»
   Все кончилось тем, что я одна вернулась в Москву.
А Шукшин даже не поинтересовался, как я долетела-доехала,
            ибо пьянки в Сростках были важнее.

              Принято считать, что Шукшин
     был непрактичным человеком, бессребреником.
Это неправда! Когда я с ним расходилась, выяснилось,
 что у него есть целых пять сберегательных книжек.

Он писал матери: «В отношении денег, у меня их столько,
 что не знаю, куда их девать. Говори, что тебе надо!»

Построил ей в Сростках шикарный дом,
      ну, конечно, по их меркам.
Еще он очень здорово помогал сестре,
оставшейся без мужа с двумя детьми.

Однажды Наташа приехала в Москву на несколько дней,
и вот тогда я увидела, что такое Васина щедрость!
  Он водил сестру по ГУМам-ЦУМам, тюки шмоток
        потом еле в самолет поместились.

   Я-же не могла выпросить у него пару рублей на чулки.
             Так и ходила год за годом в том,
        в чем меня мать из дому во ВГИК снарядила.
      Еле-еле выпросила у Васи синтетическую шубку.
      Он считал: «Баб надо в черном теле держать,
               потому что они все суки.
        А на мою и так все заглядываются,
      так что лучше пускай ходит в рванье».

          Впрочем, один раз он щедро одарил меня.
               Снявшись в фильме «Аленка»,
      положил на мое имя аж четыре тысячи рублей.
          Тогда это была огромнейшая сумма!
      Но через неделю, видимо, пожалел. Сказал:
«Пришла телеграмма от мамы, у них там что-то случилось,
 срочно нужны деньги, не могла бы ты снять с книжки,
                а я тебе потом отдам».

           Я, конечно, согласилась. Потом выяснилось,
что ничего не случилось, он просто так эти тысячи отослал домой.
 Когда же я попыталась напомнить ему про обещание возместить
     мне эти деньги, он принялся ругаться последними словами.
                И я отступилась.

Наверное, если бы я родила Васе ребенка,
мы бы с ним дольше прожили.
Хотя вряд ли это принесло бы мне много счастья.
Я узнала о своей беременности, когда мы с Васей
были вместе уже три года
и отношения у нас были из рук вон плохи.

И вот передо мной встал вопрос:
оставлять ребенка или нет.
Жить негде, денег, как я считала, нет…
Вася предлагал: «Поезжай на Алтай, к моей матери.
Там родишь, будешь воспитывать.
Зачем тебе эта актерская профессия?»

А я отвечала: «И что? Буду сидеть в деревне
на пару с Марией Шумской? Нет, дорогой».

А тут еще уговоры подруг, которые видели,
как Вася ко мне относится, как оскорбляет…
Он прекрасно знал, что я договариваюсь
с одной медсестрой провести аборт на дому.
Но молчал. И еще «успокаивал»:
«Ты не бойся, у нас в деревне спицами это делают».

Я тяжело перенесла операцию, началось воспаление.
Да и на душе было хуже некуда.
А тут еще Вася с притворным удивлением интересуется:
«Ты что, аборт сделала? Зачем же?» —
«А ты что, очень препятствовал? Ты разве этому не рад?
Сам же постарался подтолкнуть меня к такому решению!»

И вдруг он мне заявляет:
«А ты не от меня была беременна».
Я повернулась и ушла. А он все стоял у окна
и кричал мне вслед: «Если ты, сука,
от меня уйдешь, я вообще тебя убью».

     Вот в этом весь Шукшин. И даже теперь,
          когда я вижу его на экране,
как он проповедует какие-то нравственные ценности,
        возмущению моему нет предела !!!!

У меня все, взято отсюда http://www.liveinternet.ru/users/5219213/post292296004