В усадьбе на краю деревни Эпизод 7 Калитка

– Галина, ты дома?».
Нож выпрыгнул из рук и зазвенел по тщательно вымытой, иссеченной глубокими шрамами и мелкими царапинами доске кухонного стола.
«Вот шалопутная» – подумала хозяйка. «Зачем кричать, ведь знает, что дома, куда мне деться».
Закинув упавший нож в ящик стола, торопливо развязывала фартук, одновременно поправляя косынку на голове, торопилась успеть до повторного крика, который не заставил себя долго ждать.
– Галя, – выстрелом влетело в кухню имя хозяйки.
– Да иду, иду, – взмолилась женщина и даже махнула рукою в отрытую форточку, тихо мол.
Баба Елена, старая подруга владелицы небольшой старательно выбеленной сельской хаты, уже входила во двор, придерживая калитку двумя руками. Та висела на одной петле, а в петле торчал один ржавый гвоздь.
– Придавит меня когда-нибудь твоя калитка, – в очередной раз повздыхала гостья.
– Тебя и танком не придавишь, – традиционно ответила подруге баба Галя.
Как бы поцеловавшись, подружки расположились почти по центру двора. Левую руку обе не сговариваясь, положили на то место, где лет 40 назад была талия, а правою сделали козырек над бровями, чтобы солнце не слепило. Обе в белых, по случаю праздника, косынках, темных однотонных юбках, нарядных кофтах. На ногах то ли стоптанные туфли, то ли запыленные домашние тапочки, непосвященному сразу инее понять, но удобные, мягкие, точно по размеру и месту расположения мозолей, подагры, исковерканных сапою ногтей. Переминаясь с ноги на ногу во время торопливой беседы, незаметно для самих себя подруги переместились сначала к углу хаты, потом к входной двери, и в конце концов, неожиданно обнаружив возле своих ног стулья образца 70-х, присели на веранде облокотившись темными от солнца и работы руками на четырехножный стул застеленный клеенкой.
За десять с небольшим минут произошел всесторонний обмен информацией о событиях, случившихся за последние сутки в селе, хотя обе просидели весь вчерашний день дома, закрывали помидоры. Кстати поговорили и о помидорах и прочих вкусностях из собственного сада-огорода. Посмеялись над какой-то Надькой самогонщицей, у которой вчера взорвались 4 банки с огурцами. Поделом ей, забыла уксусу добавить. Да и вообще она не умеет консервировать, как закроет будь - что, так только сама потом и ест, даже муж ее Колька, Надькины огурцы на закуску не берет: – Как мочалка они, – говорит, – пусть сама давиться.
Удар церковного колокола напомнил женщинам, куда ж они собирались идти. Сегодня отмечали день села и храм. Держась за спинки стульев и собственные спины, подруги поднялись и засобирались. Хозяйка сбегала на кухню за своим узелком, гостья переложила свой из провой руки в левую, в сотый раз поправили косынки на головах и перекачиваясь с ноги на ногу как утки, направились к калитке.
В центре села, на том месте, где в лучшие времена располагался сельский клуб, теперь, среди свежескошенной травы и остатков фундамента стояли: накрытые столы, лавки, небольшая выкрашенная трибуна, музыкальный центр с «караокой» и …председатель сельсовета. Праздник должен был вот-вот начаться, о чем красноречиво свидетельствовали усы председателя. Всегда, когда в селе случалось какое-либо торжество, усы головы принимали строго горизонтальное положение, и ставали чуть-чуть чернее, чем обычно, благодаря туши для ресниц тайно похищенной из косметички жены.
– Когда ты ее отремонтируешь, – спросила баба Елена, осторожно передвигая калитку обеими руками. – Придавит меня когда-нибудь твоя калитка.
– Тебя и танком не придавишь.
По пыльной улице, давя натруженными за годы жизни ногами пожелтевшую траву вперемежку с куриным пометом, баба Галя и баба Лена отправились на праздник. Издали уже звучал усиленный аппаратурою писклявый голос сельского начальника, на столах скучала закуска, нагревались разнокалиберные бутылки с водой и выпивкой, блестели на солнце тарелки, стаканы, вилки. Не блестел только ржавый гвоздь в калитке бабы Гали. Ему было грустно и одиноко, как впрочем, и всем тем, кто собрался вокруг праздничного стола, село доживало свои последние, трудные годы. Это понимали все.