Метелище

Напротив моего окна фонарь. 
Я смотрю как между косыми линиями упорного дождя вдруг появляются  снежинки. Тяжёлые, мокрые вначале ,они становятся легче , путь их усложняется. Они то кружат в анархическом хаосе ,то выстраиваются в пра- линию, наследуя порядок от дождя и ветра.
Метёт, метёт! Но не хватает сейчас их снежного усилия ,чтобы долететь до земли.
Очень по- крымски выйти зимой в солнечное утро, вымокнуть под обрушившимся ливнем, который  стремительно вмешается в необходимые передвижения и добежать домой уже в отчаянный мороз.
 
   Так однажды я выехала, сопровождаемая солнечными  бликами от утренних окон, в Симферополь.
  В чУдной, чУдной французской шубке.

Вот муж мой знает географию. Так хорошо, что я могу задать ему произвольно выдуманное сочетание долготы и широты и он подробно расскажет об этом месте на Земле. Много источников питают его уверенность.
А я все поняла про зимнюю погоду во Франции по этой обновке!
Шубка эта являла на  просвет все вязанье ненатуральной основы её искусственного  меха! И хороша она была в наши +15! Цены ей не было!
Вернее, цена- то была не малая и вполне оправданная  лёгкостью и изяществом кроя.
Но от признания её элегантности не утрачивалась её же чудовищная промокаемость! Отнюдь!

Неприятное открытие оконфузило первые же минуты пребывания в Симферополе:
кажется шубка притягивала даже те  струи дождя, которые мне не предназначались, пока я бежала по своим командировочным делам.
За несколько часов, в которые я переходила из одного  помещения  мед института в другое, она истекала дождевой водой в раздевалке.

В точно рассчитанное время перед последней электричкой, я надела отяжелевшую вещицу и вышла на улицу.
Было темно и…заснежено.
Ветер колол лицо  острыми снежными иглами, ноги разъезжались на катке, в который превратились улицы, обильно политые ливневой водой и безапелляционно замёрзшие.
Скользя по твердой корке льда, я докатилась до пригородных касс , потеряв время и силы. Купила билет и, негнущейся от холода рукой, затолкала его в карман.
Преодолев внезапные дорожно- погодные трудности, я влетела в электричку.
Сняла сапоги с замёрзших ног, прижала колени к подборотку, грея ступни на сидении, под которым находилась печка.
И, доставая носовой платок из кармана шубы, поняла, что разрешительный мой документ на этот комфорт …улетел. Улетел мой билетик, подхваченный шальным ветром, не попав в мелкий карман подлейшего французского одёжного шика.
Теперь я похолодела от предчувствия!
Меньше минуты понадобилось, чтобы вся будущая жизнь пролетела перед моими глазами: вот сейчас зайдут контролёры, высадят меня на малюсенькой станции ночью посреди степи
 и  в своей тотальной мокрости я испытаю все муки Карбышева. Дальше воспаление лёгких, я умираю.
Всё.

     И вдруг я вижу, как в полупустой вагон заходит человек в форме железнодорожника.
Я бросаюсь ему наперерез ( Аааа! Была- не была!), рассказываю коллизию.
Мы начинаем тосковать вместе. Оказывается он помощник машиниста, а не проверяющий.
Но, проникся, стал успокаивать,-
- ну не звери же эти люди!
Я понуро пошлепала к своим сапогам.
А ещё через некоторое время, он появился опять. Заговорчески поманил меня рукой и объяснив, что в электричку  только что зашли контролёры, повел за собой.
Я оказалась в тамбуре перед самой кабиной машинистов.
 Неотапливаемом.
 Через 10 минут я уже не знала, что для меня хуже - сдаться на милость уполномоченным людям или околеть в безопасности!
Вдруг слышу , -
-А наша студентка замёрзнет там совсем.
Мне было 34 года, но очевидно, действие мороза сродни уколам ботокса!
Но, какая разница кого там за кого они приняли, если меня пригласили в тёплую, тёплую кабину.
    
Весь оставшийся путь я сидела между двумя машинистами и безостановочно рассказывала байки.
От волнения! От новизны! От никогда не испытываемых ощущений!
В широченные окна врывался снежный беспредел и , остановленный стеклянной преградой, яростно бросался в новые попытки.
Ни шпал, ни рельс, ни столбов! Все в белой мгле!
Мы летели то ли по земле, то ли по небу!
Кажется они ориентировались по приборам.

Мы развеселились под этими нападками на наше общее движение. У каждого из нас был свой мирок, в который мы рвались попасть сквозь стылое белое марево. Пожилого машиниста ждал прочный дом, жена и две дочери. У его помощника была удобная собственность - кровать, шкаф и тумбочка в общежитии при железной дороге. Я хотела припасть к сонному сыну, и встревоженному моим долгим отсутствием, мужу. 
Но тогда мы чувствовали, сбитую непогодой, совместность. Случайную, но прочную человеческую связанность.
 В тот  поздний метельный вечер я познала тепло и добро в самом простой до примитивности, самой трогательной человеческой заботе.
И мои внутренние ориентиры настроены на них точно и к себе и от себя.