Осколки памяти и крупповской стали

     Каждую ночь он уходил в побег. И каждый раз терпел поражение. Ноги предательски отказывались подчиняться. Днем он даже не упоминал о ночных происшествиях, лишь иногда заговаривал о том, что 95 лет это чересчур много и пора прекратить «издеваться» над дочкой и зятем, предоставив им возможность ходить в театры и рестораны с друзьями, путешествовать и отдыхать на море, а не сидеть у его кровати.

     Поскольку за последний год такой разговор возникал, по меньшей мере, раз в неделю, он уже заранее знал ответ. Во-первых, он не доставляет особых хлопот. Во-вторых, внуки и правнучки гордятся, что их дедушка-прадедушка гвардии рядовой участник Великой Отечественной войны жив и здоров, и ему уже 95 лет, чем удивляют своих друзей и приятелей. В-третьих, они учатся, как надо заботиться о родных людях. Кроме того, у него, как у инвалида Великой Отечественной войны, большая пенсия, и это серьезное подспорье в нынешние тяжелые времена. Главным козырем, забивающим последний гвоздь в его мечту «дезертировать», служит высказанное им когда-то утверждение, что коммунист не должен уступить в споре за долголетие английской королеве, которая тоже родилась в 1926 году.

     Каждую ночь побег заканчивался одинаково. Он лежал поперек кровати на спине, ноги безвольно свешивались, лишь слегка касаясь пола. Сил не хватало не то, чтобы встать, а просто подтянуть их и нормально лечь. Не  оставалось даже на то, чтобы накинуть на себя одеяло.

     Окончательно обессилив от бесплодных попыток совершить побег, он рассматривал освещенные лунным светом разноцветные корешки книг, заполнявшие всю противоположную стену, и вспоминал.

     Никакой последовательности в крутящемся в мозгу калейдоскопе разных событий не было. Скорее это напоминало бесцельное переключение телевизионных программ в надежде наткнуться на что-то интересное.

                ***

     Валентин вынужден был рано стать взрослым. Ему не исполнилось и 9 лет, когда трагически погиб отец. А за два года до этого он лишился дедушки и бабушки. В начале 30-х годов в Нижне-Боганский район Новосибирской области пришла беда - началось раскулачивание. Дед Валентина с двумя сыновьями держал мельницу и потому идеально подходил на роль кулака по двум параметрам: осенью, когда работы было выше крыши, нанимал в помощь мужиков. Их засчитали, как батраков. А поскольку, завершив сельхозработы на своем земельном наделе, дед и отец Валентина  напряженно работали и зимой, то достаток был в доме повыше, чем у большинства сельчан, которые полгода вынужденно сидели на завалинке.

     Зажиточные и батраков нанимали – вот вам и кулаки во всей красе! Но про главный критерий как-то позабыли. Не были они эксплуататорами. Сами работали до седьмого пота. А мужики зимой в очередь стояли в надежде у них подзаработать и не то, что обид не держали, а благодарны были, если выпадало им такое везение. По сути, отец и дед были единоличниками и одновременно представителями рабочего класса, но это в расчет принято не было. Мельница после выселки деда проработала несколько месяцев и вышла из строя. Пришлось односельчанам возить зерно за много километров. Не раз они это раскулачивание поминали недобрым словом.

    Деда с бабкой отправили в ссылку в Магаданский край. В конце 30-х годов дед вернулся один, бабушку похоронил на северах. Но и сам прожил в Нижнем Богане всего около года. Перед самой войной Валентин с матерью и сестренкой перебрались в Казахстан на окраину Алма-Аты.

     Не желая будить дочь и зятя, некоторое время он лежал, вспоминая тяжелую, но нередко и радостную жизнь в Сибири. Мать в 4 утра уходила на ферму доить коров. А он, накормив домашнюю живность, брал отцовское ружье и отправлялся охотиться на уток и перепелов. Другие пацаны ему жутко завидовали, им родители такого не позволяли. А уж когда удавалось подстрелить пару селезней, Валентин нарочно шел по селу не торопясь, предоставляя всем возможность налюбоваться на добычу и вдоволь позавидовать.

                ***

     В безлунные ночи, да если еще за окном был туман или шел снег, книжные стеллажи сливались в одно черное громадное полотно. От безысходности и бессилия мысли в голове настойчиво сводились к одной – зачем и кому нужна такая жизнь? Смерть представлялась избавлением. Но привычка никогда не сдаваться перед трудностями, заставлять свое тело двигаться «через не могу», да воспоминания, как он преодолевал критические времена, совсем нередко вносившие «разнообразие» в его долгую и, по его убеждению, несмотря ни на что счастливую жизнь, помогала избавляться от  пораженческих мыслей.

                ***

     23 ноября 1943 года Валентин без особой нервотрепки (а ведь ему только исполнилось 17 лет) добровольцем был зачислен в ряды Красной Армии. Главную роль сыграло наличие у него семиклассного образования, что среди призывников в Казахстане встречалось не часто. Именно поэтому его направили на курсы подготовки артиллеристов, где образование было первым по значимости. Вот второму критерию он полностью не соответствовал - артиллеристы должны были быть физически крепкими здоровяками, все-таки пушка – это не винтовка, а Валентин росточка был совсем небольшого. Выручила полученная в сибирском селе закалка: с 5 утра и до ночи работа на огороде, уход за животиной, заготовка на зиму ягод, грибов, дров, охота и рыбалка. Был он крепким, жилистым, складным. Суровость пронзительных синих глаз несколько сглаживалась задорным кучерявым чубчиком. С первых минут общения у собеседников непроизвольно возникала уверенность, что перед ними «свой» надежный человек. А для Валентина «своими» были все советские люди.
 
     На войне артиллеристы гораздо чаще держали в руках лопату, чем снаряд. Интеллектуальная часть службы по определению выгодного расположения орудия, секторов обстрела, расстояний до рубежей поражения у опытных бойцов проходила быстро и незаметно не только для стороннего человека, но и для самого расчета. А вот работа лопатой по рытью капониров, окопов и мест складирования боекомплекта, и топором - для обеспечения маскировки, погрузка и разгрузка снарядов, чистка орудия и личного оружия, дублирование всего этого при подготовке запасных позиций, а если хватало времени, то и строительство ложных – это и есть сущность службы артиллеристов во время войны.

     Самое яркое воспоминание за период обучения никак с боевой подготовкой  связано не было. В Алма-Ате знаменитый режиссер Александров снимал «Ивана Грозного». На роли опричников задействовали курсантов артиллерийской школы, среди которых был и Валентин. Правнучки и в шутку, и всерьез гордятся, что прадедушка « между боями» выбрал момент, чтобы внести «весомый вклад в создание классики отечественного кинематографа». Правда, все их попытки, даже с использованием компьютерных технологий, отыскать среди массовки своего прадедушку успехом не увенчались.

     Но самые приятные воспоминания сохранились от двух недель службы в Узбекистане. По всей видимости, командование решило перед отправкой на фронт позволить молодым солдатам немного отдохнуть. Каждый день после необременительной строевой подготовки их задействовали в охране садов. И в 95-летнем возрасте Валентин отчетливо помнил, как ошеломленно смотрели его земляки-сибиряки на роскошные абрикосы, персики, инжир, которые прежде они видели только на картинках. Даже привычные яблоки и груши радовали глаз своим разнообразием и, конечно, дивным ароматом и сладостью. Они и не подозревали, как много существует сортов винограда, какими божественно вкусными бывают дыни. Погода тоже радовала. Зной уже исчез, теплый ветерок расслаблял, настраивал на ленивую истому. Этот отрезок службы долго еще оставался в сладких снах, и когда они мчались в теплушках на запад, и на фронте в ночи затишья.
 
                ***

     Летом просыпаться было значительно хуже. Зимой ночь не сразу позволяла увидеть себя беспомощно распластавшимся поперек кровати. Переход от сна к яви проходил постепенно, иногда позволяя надеяться, что это просто продолжаются ночные фантазии. А в июне уже в 4 часа солнце беспощадно вырывало Валентина из мягких объятий Морфея и не оставляло ни одного шанса на побег, ни малейшей надежды вновь распоряжаться своими ногами.

     Он вспоминал, как любил встречать рассветы в горах недалеко от станции Чокпар, куда он приехал с молодой черноглазой красавицей женой помогать осваивать целину. Ноги после ранения уже выдерживали и поездки на охоту на мотоцикле, и лазание по горам в поисках диких баранов (архаров) и козлов (тээке). Молодость и желание доказать самому себе и врачам, что он не инвалид, его настырность сделали свое дело – про костыли он уже забыл.

                ***

     О первой сразу после ранения встрече с врачами в памяти сохранились лишь фрагменты. На операционном столе он услышал разговоры хирургов, которые будничными усталыми голосами обсуждали, как отрезать ноги – по колени или, в надежде предотвратить сепсис, «по самое не могу».

     Валентин уже видел на станциях безногих инвалидов, передвигавшихся на поддонах с шарикоподшипниками вместо колес. Ранение он получил на третий день после того, как ему исполнилось восемнадцать, жизнь впереди казалась бескрайней и радостной. И вдруг… Представив себя одним из обезноженных калек, вымаливающих банку тушенки или денег на выпивку,  понял, что жизнь заканчивается. Ощущение безысходности, ужас и отчаяние неожиданно придали ему силы, и он стал изо всех сил кричать, требуя не отрезать ему ноги. Угрожал, что пристрелит себя, убьет врачей. Конечно, сделать он ничего не мог, так как был крепко прибинтован к столу. И угроз его врачи, разумеется, не испугались. Им и не с таким приходилось сталкиваться, привыкли. Один из них сказал, что в любом случае шансов избежать сепсиса практически нет, и будет лучше, если развязка наступит быстрее. Обращаясь к Валентину, добавил: «Не ори, не станем мы этот фарш отрезать. Крупные осколки удалим, а дальше… если верующий – молись, если неверующий – надейся на чудо и сибирскую живучесть. На войне всякое случается, бывает даже самое невероятное. Мы сделаем все, что можем, а ты постарайся совершить невозможное».

     Дальше память сохранила операции в санитарном поезде, уходившем от фронта все дальше на Восток, в военных госпиталях на станции Бологое в Тверской области, затем в Вологде. Списали его из армии через полгода, «подарили» костыли и инвалидность.

     По возвращении в Алма-Ату он пошел устраиваться в колхоз пасти скот. На него посмотрели, как на сумасшедшего - чабан на костылях? А он опять  своего добился. Полтора года мучительной непрерывной боли от растертых до крови рук, от ран на ногах, которые с утра начинали почти сразу ныть, затем разливались обжигающими углями по всему телу, а потом теряли чувствительность, завершились победой. Валентин выбросил костыли, переехал во Фрунзе, где устроился на завод, даже не упомянув, что является инвалидом.

     И стал, как и все советские люди, радоваться послевоенной жизни. Однако война постоянно напоминала о себе - 40 лет его ноги упрямо освобождались от мелких осколков. Время от времени, надевая брюки или проводя мочалкой по ногам, он ощущал резкие уколы. Кожа приподнималась над острием выходящей наружу стали, затем чернела, появлялась кровь. Приходилось, как шутили хирурги, делать косметические операции, удаляя микроиголки. Но тринадцать осколков крупповской стали и по сей день остались в глубине кости правой ноги. На рентгене они выглядели свернувшимися в спираль ядовитыми змейками. В конце концов, это немецкое железо своего все-таки добилось. К 90-летию Валентину стало все труднее передвигаться. А в 93 года осколки уже не позволили ему вставать с кровати, как будто впившись в нее своими спиралями.

                ***

     Иногда воспоминания одолевали Валентина и днем. Телевизор он смотреть не любил - раздражала назойливая реклама. Но газеты читал регулярно. Впрочем, современная пресса ему, мягко говоря, тоже не нравилась – слишком много нытья и жалоб и почти нет предложений, как все исправить. Валентин искренне недоумевал, почему чрезвычайно редко пишут о людях, которые работают добросовестно, с душой, почему не превозносят результаты их труда, не призывают следовать их примеру. И дело не только в том, что исчез лозунг «Слава труду». Исчезло само понятие о бескорыстном труде на благо Родины, на благо народа. Он сам выкладывался на производстве полностью и того же добивался от всех работников ДЭУ №540 (дорожно-эксплуатационного участка). Поэтому часть трассы Алма-Ата – Ташкент, которую он обслуживал от села Чалдовар (границы Киргизии) до Джамбула, всегда была образцовой.

                ***

     Конечно, чтобы этого добиться, приходилось проявлять инициативу, которая иногда не вписывалась в установленные рамки. Например, проверяющие из Москвы удивлялись, как удается сохранять на этом участке дорожное полотно в отличном состоянии даже после зимы. Однажды секрет был раскрыт. Среди контролеров оказался не кабинетный чиновник, а опытный дорожник. Он с ходу измерил ширину шоссе и обнаружил, что оно шире планово-расчетного на полметра с каждой стороны. Поднялся скандал, пошло разбирательство с обвинениями в разбазаривании государственных средств. Про отличное состояние дороги все как-то сразу забыли. Пришлось с цифрами и выкладками доказывать, что как раз эти сверхплановые полметра позволяют при ремонте принести ощутимую экономию, которая в конечном итоге с лихвой перекрывает издержки.

     Завершилась нервотрепка к взаимному удовлетворению сторон: вместо поощрения ДЭУ и лично начальника, как одного из победителей Всесоюзного социалистического соревнования, Валентину объявили выговор, а ДЭУ урезали на этот год премиальный фонд.

     Правда, всех секретов Валентин не раскрыл. Дело в том, что ему за несколько лет до этого удалось получить разрешение и приобрести две гэдээровские дробилки, хотя производство щебенки не вписывалось в функционал дорожных строителей и поэтому финансированию не подлежало. Но зато ДЭУ перестало зависеть от поставок щебня, ведь самого камня в горах Ала-Тоо немерено. А любой дорожник знает, что если щебенки вдоволь, он всегда план выполнит. Со щебенкой ты уже не обыкновенный начальник ДЭУ, а дорожный Король! Благодаря этому не рекламируемому ресурсу и удалось успешно расширить дорожное полотно.

     Уходя на пенсию в переломном 1991 году, Валентин предупредил нового начальника, чтобы он на волне бездумной приватизации не вздумал продать дробилки: будет щебень - у ДЭУ всегда будет доход, а у коллектива - зарплата. Его совет попал на «благодатную» почву, потому как дробилки первыми прилипли к рукам прихватизатора, приехавшего по такому случаю из Алма-Аты. «Умные» люди предлагали Валентину самому выкупить дробилки в личную собственность и получить весьма ощутимую прибавку к пенсии, но для него это было немыслимым предательством всего коллектива ДЭУ и своих принципов.

     А коллективом своим он гордился еще больше, чем качеством вверенной ему дороги. В ДЭУ не было текучки кадров, а устроиться на работу в него мечтали многие жители села, станции и даже военного городка. Коллектив был интернационален: кроме русских, украинцев, белорусов и казахов около 40% составляли немцы и греки, были также карачаевцы, лакцы, балкарцы. Пьянство на рабочем месте было исключено, дисциплина была образцовой.

     Самым важным праздником был День Победы, которому вместе со всеми радовались и немцы. Только после выхода на пенсию, когда завершалась перестройка, а немцы и греки стали уезжать на «историческую родину», Валентин узнал, что не все немцы были советскими (выселенными жителями Республики немцев Поволжья, бывшей сталинской республики). Один из его работников оказался эсэсовским унтер-офицером, а одна из соседок, очень милая, всегда улыбчивая бабулька, - радисткой диверсионной группы. Неприятный осадок от этого не исчез даже после того, как они написали из Германии теплые письма в ДЭУ, с добром вспоминали коллектив и вообще жизнь в селе. Бывший унтер-офицер, получивший по прибытию в ФРГ почти шестьсот двойных окладов, положенных ему за все время «пребывания в плену», в одночасье стал миллионером. Валентину пришло от него приглашение погостить в Германии пару недель полностью за его счет.

     Сначала Валентин вспылил, приняв это послание за издевку. Но потом остыл, перечитал и понял, что немец от чистого сердца хотел отблагодарить за человеческое отношение к нему в течение двух десятков лет совместной работы. Германия осыпала бывшего эсэсовца почестями и деньгами, но еще не перевоспитала. Он остался советским человеком.

                ***

     Тяжелее всего приходилось на новогодние праздники. Бывало за ночь, он просыпался по несколько раз. Петарды, которые запускали многочисленные фанаты салютов и фейерверков, звучали, иногда, как выстрелы из танков или даже гаубиц, иногда, как разрывы немецких мин 81-го калибра, а порой их серии на слух совпадали с работой станковых пулеметов. Лежа на кровати и будучи лишен возможности подойти к окну, Валентин не мог органично связать звуки взрывов с завораживающей красотой китайской пиротехники, поэтому две недели зимнего праздника превращались для него в четырнадцать ночей интенсивных боев. Вот выстрелило соседнее орудие, а вот дважды пушки левофланговой батареи, затем несколько длинных очередей «Максима» и отдаленный ответ фашистских пулеметов, несколько разрывов от немецких «бомбометов», свистящий шорох от пролетающих над головой ракет, выпущенных «Катюшами». Недолгое затишье, и все начинается по новому кругу. К старому Новому году он уже ненавидел и салюты, и китайцев.

     Совсем по-иному воспринимал Валентин фейерверки 9 мая. Те же звуки, но это подготовка к последнему сокрушительному наступлению, это празднование ПОБЕДЫ! Удивительно, но среди канонады петард и фейерверков в эту майскую ночь выстрелов «с немецкой стороны» он не слышал.

                ***

     Не раз, и не два, вспоминая день, разделивший жизнь на до и после, Валентин удивлялся, что память не сохранила звука разрыва немецкого снаряда, поставившего точку в его фронтовой жизни. Он хорошо помнил, как утром ранило наводящего и подносчика, и из расчета остались он, да водитель «Студебеккера». Немцы отчаянно, не считаясь с потерями, контратаковали большими силами. Связь с пехотой была прервана. Однако он самостоятельно нашел в бинокль гитлеровский дзот с крупнокалиберным пулеметом и пытался его уничтожить. И это все, что отложилось в памяти. Результат его последнего выстрела он так и не узнал.

     Валентин читал повести и рассказы, посвященные Великой Отечественной войне, и часто встречал утверждения, что последний бой запоминается до мельчайших деталей, нередко его расписывали буквально по секундам. Но у него весь рассказ был очень короток, что очень разочаровывало слушателей. Ему и самому это не нравилось, и он все чаще заявлял разным настырным посетителям, что ничего не помнит.

     Как-то в самом начале 90-х молодая журналистка по заданию областной газеты долго пытала Валентина, стараясь получить нужный ей материал для  статьи ко дню Победы. Но безуспешно. Он, даже приняв сто грамм, никогда не хвастался подвигами. Разве что об успехах на охоте. Но когда она перешла к модной в те времена теме о бездарных командирах, которые не щадили солдат, чтобы выслужиться перед начальством, он позволил себе немного раскрепоститься.

    - На фронте случалось, что солдаты непечатно проклинали своих офицеров, - заявил Валентин сразу оживившейся журналистке. - Представьте себе, что идет дождь. И не первый день. Батарея меняет позицию. Вы уже выкопали все, что требуется для установки орудия, складирования боеприпасов, окоп для расчета. Срубили, а затем «посадили» деревья и кустарники для маскировки, разгрузили снаряды. И мечтаете об одном - принять положение лежа, услышать команду «Отбой» и закрыть глаза минут на двести. Но прибегает вестовой с приказом незамедлительно занять позицию на триста метров правее. Любой человек сумеет сам придумать все, что в таких ситуациях говорят о начальнике. И ничего хорошего в голову, сами понимаете, не приходит. Тем более, что командир сидит себе в сухой землянке и пьет, может быть, не только чай.
 
     - Вот они - последствия репрессий Сталина в отношении начальствующего состава Красной Армии! Вот результаты расправы с компетентными офицерами, - оживилась корреспондентка.

     - Не горячитесь, послушайте, что произошло далее. Я рассказываю о конкретном случае, произошедшим с нашей батареей. Подчиняясь приказу, мы вновь грузим боеприпасы, цепляем орудие к грузовику и уже на новом месте снова копаем, рубим, пилим. Из последних сил, а вернее, уже без всяких сил заканчиваем оборудование позиции и падаем там, где услышали команду «Отдых». Сразу же проваливаемся в черную спасительную тьму. И сразу же нас подбрасывает команда: «Воздух».
 
     И вот четверка «лапотников» (Юнкерс-87) с хорошо знакомым пронзительным воем несется прямо на тебя и начинает сбрасывать бомбы. Но ты с радостью видишь, что они падают на несколько сотен метров левее. И понимаешь – бомбят позицию, где еще два часа назад стояла батарея, и которую они по приказу командира в такой спешке покинули. Смотришь на товарищей и без слов понимаешь, что все готовы кричать «Ура майору!», но вслух произносят только: «Слава Богу, успели позицию поменять». 

     И в самом деле, каждый выполнил свою работу. Командир сумел сохранить и личный состав, и штатное вооружение, хотя и потерял свою «сухую» землянку. А особисты-смершевцы быстро разобрались с «лесным братом», которых в Латвии было с избытком, пойманным во время передачи по рации данных о расположении дивизиона.
 
     Валентин не был интересным рассказчиком, а журналистке не хватило опыта, чтобы из такого скудного материала сотворить нечто достойное для печати. Интервью не опубликовали. Оно и понятно. Ратный труд не с оружием, а с лопатой и топором редко кому удавалось описать так, чтобы и не отойти от правды, и показать его героизм. А ведь именно лопата являлась связующим звеном между бойцами и землей, за которую они сражались, поливали своей кровью и умирали.

     Земля в мирное время – кормилица, в военное – берегиня, защитница. Она принимает в себя пули и осколки, останавливая твою смерть. Потому-то она родная, потому-то за нее, родную, сражались, не помышляя отдать ее, уступить врагу. Но ею нельзя просто пользоваться, с ней надо быть вместе, с ней и на ней надо работать. А она свой долг всегда отдаст с запасом. И со временем понимаешь, какая она ласковая, мягкая, теплая.

                ***

     Днем поводов для воспоминаний было мало. Разве только кто-нибудь не затеет разговор о жизни в Казахстане, Калмыкии, во Владимирской области. По праздникам – на Новый год, 23 февраля, 9 мая, 7 ноября по телефону звонят бывшие дорожники. Правда, с каждым годом число их редеет и звонков становится все меньше. Хотя бывший дорожный мастер Харлам держится. Он звонит из Греции регулярно. И после приветствий обязательно говорит, что, работая в ДЭУ, ни он, ни другие не понимали, что жили при коммунизме, и только теперь осознали это.

                ***

     Харлам в партии не состоял, и никакой идеологической подкладки в этом его заявлении не было. Он имел в виду материальную составляющую его представлений о коммунизме. И не только высокую заработную плату.

     Как только вышло постановление Совета Министров СССР о развитии подсобных хозяйств при предприятиях, Валентин активно принялся его выполнять. Уже через два года в подхозе ДЭУ была построена свиноферма на 600 свиноматок, коровник на 100 голов крупного рогатого скота, разведен сад на двух гектарах, пасека на 50 пчелосемей. Но главное, на арендованных землях добились отличных урожаев зерновых, которых хватало не только  для обеспечения кормами подхозных животных, но и для продажи своим рабочим. Многие стали сами разводить кур, индеек, кроликов, нутрий, держали свиней и коров. 

     Когда Хрущев ввел идиотские налоги на доход крестьян от их личных приусадебных участков, то рассчитывал, что они будут больше работать в колхозах. Но достиг прямо противоположного результата. А вот после создания подсобного хозяйства в ДЭУ люди стали работать еще лучше, поскольку четко знали, что увольнение непременно повлечет и лишение возможности пользоваться его продукцией.
 
     С выращиванием кормов хлопот было много. Разумеется, колхозы отдали в аренду далеко не лучшие поля, и получить достойный урожай было не просто. Но Валентин сразу пошел новаторским путем, несмотря на тяжелые условия выращивания зерновых в зоне рискованного земледелия. Он последовал рекомендациям ученых и вспахал земли не отвальными, а дисковыми плугами. После трех лет безоглядного освоения целинных земель повсеместно начала развиваться эрозия почвы. Тогда-то и стали не только рекомендовать, но и поставлять дисковые плуги в колхозы и совхозы. Однако большинство «по привычке» продолжало пахать отвальными плугами.

     На границе Мойынкумской пустыни земли были бедными. Но если  примерно в середине мая, когда зерновые, использовав сохранившуюся с зимы влагу, подрастали до 25-35 сантиметров, выпадали дожди, урожай получали неплохой. Однако за пятилетку такое происходило не чаще двух раз, один-два года дожди выпадали позже, где-то в середине июня, а один-два года вообще не выпадали. Соответственно, колхозы и совхозы пару лет выполняли, а порой и перевыполняли планы, один-два года не полностью выполняли обязательства перед государством, а в засуху один-два года оставались без урожая. 

     Далекому от деревенской жизни городскому человеку не понять, причем же здесь нежелание пахать дисковыми плугами. А при том, что крестьяне народ хитрый и умный. Был в районе один колхоз, где всегда, ну или почти всегда, получали хорошие урожаи, где применяли все новое, хоть рекомендованное сверху, хоть своей головой придуманное. И этот колхоз был прибыльным. По итогам года и колхоз, и председателя ставили в пример, поощряли. И был колхоз, который и в тучные годы ничем похвастаться не мог. И в том и в другом колхозе решают, например, построить клуб. Богатому колхозу выдают кредит. А бедному, поскольку ему кредит из-за убыточности не положен, строят клуб за государственный счет. Богатый вынужден работать еще интенсивнее, чтобы рассчитаться с банком. А бедный получает клуб «за так», продолжая работать кое-как. Ну, и какая разница, чем пахать?

     На второй год существования подхоза в области и случилась засуха.

     В таких случаях на места направлялась комиссия для осмотра полей и «списания» убытков во главе с секретарем обкома по сельскому хозяйству. Кавалькада из десятка машин разного калибра областных начальников выдвинулась из Джамбула. В каждом районе к ней присоединялись районные начальники, а также председатели и главные агрономы колхозов. Поскольку одновременно контролировалось состояние дороги, в колонне шел и ГАЗ 69 с Валентином.

     Члены комиссии видели по обе стороны дороги безрадостную картину полной победы суховеев над крестьянскими надеждами: всюду царствовала пустыня. Лишь кое-где безжизненно выглядывали поникшие бледно рыжие кустики несостоявшегося урожая.

     И вдруг перед ними появилось поле зрелого ячменя. Поначалу многие приняли его за мираж, возникший из несбывшихся мечтаний. Кавалькада остановилась. Все комиссары во главе с секретарем обкома спешили убедиться, что перед ними действительно реальные плотно стоящие стебли ячменя с радующими глаз полновесными колосьями.

     Из этой передряги Валентин вышел с честью: секретарь обкома пожелал познакомиться с неординарным агрономом с целью его перевода в сельхозуправление. Валентину с трудом удалось предотвратить эту беду, потому что от толкового специалиста потребовали бы моментального чуда в «деле поднятия урожайности зерновых» по всей области. А чудо заключалось не только в использовании дисковых плугов, а, в первую очередь, в добросовестном труде людей, неукоснительном соблюдении давно известных приемов обработки земли и наличии соответствующей техники. Агроном не был волшебником и не справился бы с такой задачей со всеми вытекающими из этого последствиями.

     У следующего арендованного ДЭУ поля комиссия уже не останавливалась, продолжив, не снижая скорости, осматривать печальные итоги стихийного бедствия и беспомощности людей.

     На следующий год Валентин лишь ценой невероятных усилий сумел получить в аренду пару полей. Никто из председателей колхозов не хотел, чтобы рядом с их полями были подхозные, уж очень разительна была разница.

     Невольно всплыли и очень неприятные воспоминания, напрямую связанные с этими самыми урожаями. В стране в то время повсеместно продвигался лозунг о создании двухгодичного запаса кормов для животноводства. Валентин не только горячо его поддержал, но и воплотил в жизнь с перевыполнением – в подсобном хозяйстве хранился их трехгодичный запас. Естественно, он не афишировал это достижение.

     Но утечка информации все-таки произошла, и первый секретарь райкома пригласил его на беседу. После дежурных вопросов о состоянии дел в ДЭУ он сказал, что в районе сложилась тяжелая ситуация, не выполнен план по поставкам зерновых. Все руководители совхозов и колхозов выложили все, что только могли. А в подхозе ДЭУ в очередной раз получили почти по 50 центнеров зерновых с гектара. И кормов для содержания своего скота заготовлено с избытком. Надо помочь району в сдаче зерна. Для этого требуется не продавать его излишки работникам, а в подхозе оставить запасы только до следующего урожая, Все остальное надо сдать в район.

     Валентин отказал не сразу. Он объяснил, что ДЭУ регулярно безвозмездно поставляет мясо, молочные продукты, фрукты и мед районному детскому дому. То же самое получает ведомственный детский сад. В этом году построен первый в районе плавательный бассейн, которым могут пользоваться дети всего села, высажен большой общественный сад. Яблоки, груши, вишни, черешни и абрикосы бесплатно собирают все односельчане. Каждый работник ДЭУ приобрел за год по нескольку десятков килограммов говядины и свинины по цене в один рубль.

     Все это благополучие стало возможным благодаря труду коллектива ДЭУ. Люди поверили, что работая бесплатно по субботам и воскресеньям, они выполняют государственную продовольственную программу и одновременно трудятся на себя. Никого убедить в том, что сданное зерно будет возвращено не только в следующем году, но и вообще когда-нибудь, не удастся.

     Первый секретарь продолжал настаивать:

     - Вы опытный авторитетный руководитель, старый член партии, поэтому сумеете убедить народ, как важно помочь району и области. В конце концов, Вы что? Пойдете на поводу у своих подчиненных?

     - Решение ЦК партии и Постановление Совета Министров СССР о создании подсобных хозяйств у нас размещено на стенде информации. Каждый прочитал их. В том числе и седьмой пункт, где указано на недопустимость практики некоторых обкомов и райкомов, принуждающих сдавать продукцию подсобных хозяйств в целях выполнения государственного плана.

     - Вы на что намекаете? Что я и обком нарушаем решения партийного руководства? В последний раз спрашиваю, сдадите зерно или нет?

     - Я уже дал ответ. Корма останутся в подхозе ДЭУ.

     Он подошел к дверям и открыл их.

     - Не сдашь зерновые, выложишь партбилет! - уже в полный голос заорал секретарь.

     Валентин почувствовал себя так, как будто вновь стрелял из родной «сорокопятки» в свой последний день на фронте. Он твердо и тоже в полный голос ответил:

     - Партбилет я получил на фронте! Не ты его мне вручал, не тебе его и забирать!

     Урожай остался в подхозе.

     Через полгода первого секретаря направили руководить другим ответственным участком. Но перед отъездом он успел напакостить Валентину – не согласовал представление министерства автомобильных дорог Казахстана к ордену «Знак почета», как победителю Всесоюзного социалистического соревнования.

                ***

     Бывало и так, что он просыпался утром и не чувствовал боли ни в ногах, ни в позвоночнике, а если еще и приходили звонки от внука или внучки, то жизнь не казалась такой уж бессмысленной. Валентин подумывал, а не съездить ли к ним в гости на пару дней. Иногда даже пробовал делать утреннюю гимнастику, пытаясь оживить ноги, но повторить подвиг, совершенный 75 лет назад, уже не получалось. Он горько подшучивал, что без овец и коров ноги не видят смысла бегать. И отказывался от мыслей о поездках в гости не на какое-то время, а навсегда.

     Но не это было причиной самых тяжелых переживаний. Когда он читал газеты и узнавал, например, о судьбе Крыма или о войне между Арменией и Азербайджаном, то непременно спрашивал, заранее зная ответ: «Они что, отделились от России?» А получив утвердительный ответ и разъяснения, что уже 30 лет, как все республики стали самостоятельными, обязательно добавлял: «Они что? Неужели не понимают, что вместе жить лучше?» Последние годы это превратилось в подобие ритуала. Дочь и зять поначалу возмущались, сколько, мол, можно повторять одно и то же, но затем до них дошло, что эти повседневные повторы снимают острую боль от произошедшей катастрофы.               

     Валентин защищал на фронте Родину. Она называлась Советский Союз. Так же, как и миллионы солдат и офицеров, погибших и выживших, и сумевших победить врага. Распад СССР он воспринимал, как поражение в той войне, которая не отпускала его, не позволяла стереть из памяти тяготы и лишения, жертвы, которые потребовались для Победы. А переименования Сталинграда и Ленинграда были подобны взрывам спрятанных мин, выжидавших своего смертоносного торжества. Разум отказывался принять это, как желание народа, частичкой которого был он, его родные и товарищи. Валентин надеялся, что все это какая-то болезнь, временное безумие. Оно непременно закончится, и люди выздоровеют. Ну, не может быть так, чтобы фашисты добились своей цели – стерли с лица земли и из памяти людской Ленинград и Сталинград.
 
               
     Думать об этом было невыносимо больно. Чтобы хандра не одержала верх над не привыкшим пасовать перед трудностям характером, память из своих глубин, а иной раз и с «поверхности», заботливо доставала что-нибудь хорошее.
 
                ***

     Перед празднованием 60-летия Победы в конце апреля к нему в квартиру неожиданно пришли два офицера и прапорщик из Владимирского военкомата. Сказать, что он удивился, - не сказать ничего. Когда вам почти восемьдесят лет, и к вам приходит такая группа из ведомства, с которым вы распрощались 25 лет тому назад, любой может впасть в ступор. Но повод был знаменательный и замечательный – они пришли для вручения ему ордена «Красной звезды». Валентин помнил, что его представили к ордену незадолго до фатального ранения. Но получить его не успел, а впоследствии решил, что документы утрачены. Однако Министерство обороны выполнило долг перед ветеранами и провело колоссальную работу по поиску воинов, которым в силу разных обстоятельств ордена и медали не были вручены. Поисковики начали с запроса в Алма-атинскую область, где Валентин вступил добровольцем в Красную армию, и последовательно прошли все этапы его долгой жизни во Фрунзе, в Джамбульской области Казахстана, в Калмыкии и, наконец, «настигли» его во Владимире.

     Валентин обрадовался боевой награде. Ему принесли не только орден, но и копию наградного листа: «…28.10.1944 года в бою за мес. Немитас, уезда Ауце Латвийской ССР гвардии рядовой огнем своего противотанкового орудия уничтожил два станковых пулемета противника вместе с прислугой. В том же бою, во время контратаки противника уничтожил и рассеял до взвода вражеской пехоты. Находится в строю. Достоин правительственной награды ордена «Красной звезды». Командир полка гвардии майор Куликов».

                ***

     Хуже всего было просыпаться осенью, когда за окном стояла самая мерзкая для пехоты и артиллерии погода - обложные дожди, моросящие постоянно и прерывающиеся только для того, чтобы на два-три часа превратиться в ливневые потоки. Серые дни накладывали отпечаток и на черноту ночи. Вода, которая в пустыне была невероятным благом, в Москве в октябре-ноябре превращалась в назойливую беду. Сумрачная серость придавала всему ощущение старости, ветхости и уныния. В такие ночи Валентину еще острее казалось, что пора покинуть этот безрадостный мир. И очередная неудача встать на ноги на этом фоне была лишь малозначительным эпизодом завершения жизненного пути.

                ***

     Станцию Ауце в первый раз освободили 9 августа 1944 года. Немцы перешли в контрнаступление и добились отступления наших войск. Вытеснили их окончательно как раз 28 октября, когда Валентин и уничтожил два фашистских дзота. Тогда тоже непрерывно шел дождь. Но слякоть затрудняла контратаки немцев, выдохшаяся пехота передвигалась медленнее, и, соответственно, оставляла больше времени для прицеливания. Германские войска откатились в сторону границы Литвы. Но это не было «драпанием», они отходили на очередной рубеж обороны. И теперь уже наши войска наступали по глубокой грязи, подставляясь под немецкие пули. Атаки и контратаки непрерывно следовали друг за другом. Вот и последний его день на  войне для Валентина закончился под таким моросящим дождем.

     В 1965 году он с женой и дочкой поехал навестить родственников в Риге, в освобождении которой он принимал участие, его дивизии в связи с этим было присвоено наименование «Рижская». В октябре 1944 года в городе его батарея была всего два дня. И все эти два дня в узких улочках шли бои, так что было не до экскурсий, никаких достопримечательностей Валентин тогда не заметил. Через двадцать лет он смотрел на сохранившиеся красивые дома, на чистенькие и по-прежнему узкие улочки, но не прислушивался к гиду, а пытался вспомнить, по какой из них они прорывались к центру. Главное, что он так и не решился проехать сто километров до Ауце, чтобы попытаться отыскать место своего последнего боя. Как бы высокопарно это не звучало, но Валентин обильно полил кровью латышскую землю, и до распада Советского Союза считал, что не зря. А после объявления Латвии о выходе из СССР в сознании поселилась и осталась уже навсегда мысль о предательстве не только многократных заявлений на уровне республик о нерушимой верности и вечной дружбе, а лично его самого. Может быть, и поэтому он сейчас не любит говорить о своем последнем сражении.

     Сегодня ни дождя, ни снега не было. Солнце заливало теплым светом все комнату. Валентин, хотя и лежал привычно поперек кровати, не чувствовал отчаяния и злости на свою беспомощность. В такой день он не хотел покидать мир. Дочь с зятем, обнаружив его очередную попытку побега, привычно укоряли его в пренебрежении любовью внуков и правнучек.

     Но когда, следуя по накатанной колее, подошли к теме соревнования с английской королевой, Валентин вдруг прервал их вопросом:

     - А известно ли вам, что у моей британской соперницы появилась уже девятая правнучка?
 
     Он сделал паузу и неожиданно звонким голосом продолжил:

     - Вот вы настаиваете на продолжении моего соревнования с английской соперницей, и хотите, чтобы я непременно победил. Но по правнучкам я проигрываю со счетом 5:9. А до окончания первого тайма – нашего совместного празднования векового юбилея – осталось всего-то пять лет. Так что я согласен бороться и дальше, но побеждать надо на всех фронтах. Вы должны подарить мне еще 5 правнуков!

     Он ударил по краю кровати.

     - Время пошло!