Пандемия любви Глава восьмая

- Дэйв? Дэйв! – Аня сквозь сон услышала свой собственный голос.

«Дейв?» - Она открыла глаза. Темно. «Ночь или вечер?» Машинально пошарила рукой в поисках смартфона. Нашла, взглянула на экран блокировки. Часы показывали 09:08. «Утро? Почему темно?» - подумала.

Только сейчас обратила внимание на необычный потолок, явно не её комнаты. Повернула голову. Стены были тоже незнакомы. И мебель… Похоже на гостиничный номер. «Да, это точно гостиница. Как она здесь оказалась и почему ночь если утро?»

Опёршись на локти привстала, огляделась. Небольшая комната с, выкрашенными в белый, стенами, с мебелью из светлой породы древесины (скорей всего ясеня). На против кровати - плазма на узкой полочке над столом. На прямоугольных широких, но не высоких окнах – солнцезащитные бело-тканные роллеты, без штор.

Аня присела на кровати. Она была двуспальной. На прикроватной тумбочке лежали мужские наручные часы. Её босые ноги почувствовали жестковатый ковролин на полу. Он был серого цвета. Встала, огляделась ещё раз. Небольшой рабочий стол, кресло, ноутбук на столе. Обойдя кровать, она подошла к окну. Приподняв роллет, взглянула вниз. Третий этаж примерно. За окном не было ни машин, ни людей. Через улицу, покрытую серо-белым снегом она увидела такой же серо-белый парк. За голыми деревьями виднелась статуя какого-то военного с подзорной трубой в руке. Освещения не было. Уличные фонари не горели. Местность ей была совершенно незнакома. Где она? Почему? Как здесь оказалась?

- Ты проснулась? – мужской низкий голос был тихим и тёплым.
От неожиданности она дёрнулась и резко обернулась. В конце комнаты стоял мужчина лет пятидесяти на вид. Высокий, значительно выше неё. Продолговатый овал лица, крупный, но не широкий нос, седые волосы аккуратно зачёсаны назад. Серебряная не очень широкая цепочка на шее. Голый торс ещё сохранил остатки былой формы. С плеча свисало полотенце. В руках он держал какую-то книгу.

Она не испугалась почему-то. Не удивилась. Наоборот, присутствие этого человека вдруг развеяло, нараставшее было уже в ней, беспокойство. Вопросы испарились. Его лицо показалось ей сейчас очень родным.

- Я долго спала? – всё так же стоя у окна, спросила она.
- Нет. Часа четыре. Не больше. Тебе что-то снилось? Ты говорила во сне.
- Да. Киев. Ты нёс меня на руках и вдруг споткнулся и упал…

Он подошёл к прикроватной тумбочке, положил книгу, взял часы.
- А что было потом? Ты помнишь? – спросил мужчина.
- Я помню только это ощущение свободного падения. Падения как будто в бездну. Знаешь, это чувство беспомощности и обречённости? Я хотела назад, к тебе на руки. Но я уже не видела тебя. Ты исчез.
- Я не исчез. Тебе только показалось. Я всегда был рядом и буду рядом. Ты веришь мне?

Аня подошла к креслу. На спинке висела камуфлированная куртка и штаны.
Он смотрел на неё с каким-то чувством умиротворения и спокойствия. Маленькая, не больше ста шестидесяти сантиметров ростом, с немного полноватыми округлыми формами, которые сейчас скрывала длинная военная тёмно-зелёная футболка, размера на два больше её, она пробуждала в нём давно забытое желание окружить заботой, защитить это слабое, но с такой железной силой воли, существо.

Она взяла штаны и начала лениво, не спеша натягивать их на себя.
- Не знаю. Наверное. Но ты же оставил меня тогда?
- Мне нужно было уйти. Ради нас, ради нашего будущего. – Он присел рядом.
Вдруг, так и не одев штаны до конца, устало опустив руки, она положила голову ему на плечо, закрыла глаза.
- Ради будущего не оставляют… - Вздохнув, почти шёпотом ответила она.
- Не всё так просто и однозначно, Анна. Порой мы совершаем поступки, которым не можем дать объяснения ни себе, ни, тем более, другим. И тогда значение имеет лишь итог, результат. А мы в итоге вместе. И это главное.
- Для тебя – да…
- А для тебя? – Он поцеловал её в тёмные, жестковатые, густые волосы.
- Для меня важно чувствовать. Чувствовать именно в этот момент, именно сейчас. И тогда ты был нужен мне. Нужно было чувствовать, что ты рядом. А ты ушёл.

Она встала, натягивая штаны на бёдра. Накинула куртку. Он по-прежнему сидел на кровати, опустив голову, глядя в серые завитки ковролина. Анна обернулась к нему. Обхватив двумя руками его лицо, приподняла. Он покорно поднял голову. Теперь он смотрел на неё снизу-вверх.

- Я не виню тебя. Это не упрёк. Понимаешь? – Она прижала его голову к себе. – Я просто хочу, чтобы ты чувствовал меня. Тогда б ты понял почему я поступала так, и почему не могла поступить иначе.
- Я никогда не мог понять тебя до конца. Это-то меня всегда удивляло, пугало и … притягивало. – Он обхватил её за бёдра и ещё сильнее прижался щекой к её животу. - Но я всегда хотел чувствовать тебя.
- Я тоже, Дейв, я тоже…

***

Вдруг стены комнаты начали двигаться, пол под ногами стал опускаться куда-то вниз. Всё зашаталось, входя в учащающийся ритм колебаний. Плазма рухнула с полки и, разбившись, повисла на проводах. Анна в испуге обхватила Дейва. Среди шума и гула, она вдруг отчётливо услышала мелодию звонка на своём смартфоне. Пол уже провалился, и она повисла, держась лишь за его руки, которые крепко сжимали её ладони. Звук звонка становился всё громче. Вдруг её взгляд остановился на браслете из тонких кожаных полосок с, закреплённой на них кольцами, небольшой металлической пластиной, на которой была выгравирована буква «N». Браслет на правой его руке то приближался, то удалялся пока не стал постепенно, как в замедленной съёмке удаляться, становясь всё меньше. А звонок в ушах – всё громче. Её руки были всё так же подняты, но они уже не держали его рук. Она падала вниз. Она снова теряла его…

-Аня! Аня! Может ответишь уже?! – мать бедром толкнула Аню в плечо. Та сидела за столом. Анна удивлённо подняла глаза на мать. Она стояла над ней, держа в одной руке тарелку, а в другой – черпак. – Тебе звонят. Ты что, уснула?

«Это был сон?» - мысленно спросила себя Аня. Посмотрела на телефон, лежащий на столе. На экране высвечивался незнакомый номер. Провела пальцем по экрану от середины вправо к зелёному кружку. Поднесла телефон к уху.

- Анна Антоновна Задорожная? – из трубки звучал незнакомый мужской голос. – Здравствуйте. Лейтенант полиции Сергиенко Виталий Дмитреевич.
- Дааа.. – Протянула Анна, несколько удивлённая, столь непривычным для её слуха, официальным обращением.
- Анна Антоновна, не могли бы вы явится завтра к 10 часам в отделение полиции по адресу Большая Житомерская, 1? – спросил мужской голос таким тоном, который никак не предусматривал отрицательного ответа. – Мы бы могли вызвать вас повесткой, но для экономии времени… - голос немного замешкался. – В вашем статусе свидетеля, думаю, этого не потребуется.
- Извините, свидетеля чего? – Всё ещё не вполне понимая о чём речь, но уже смутно догадываясь, спросила Аня. Мать, оторвавшись от плиты, вопросительно посмотрела на дочь.

- Не беспокойтесь, это чистая формальность.  – Казалось, игнорируя вопрос Анны, отвечал голос. - Нам нужно задать вам несколько вопросов по поводу того… эмммм инцидента около Десятинного переулка, произошедшего вечером 25 августа этого года. Вы же были тогда в том районе?
Голос выжидающе стих.
- Да.
- Вот и отлично. Тогда жду вас завтра в 10:00. Дежурному сообщите, что вы к следователю Сергиенко. Всего доброго.

По-видимому, голос расценил Анино «да» как утвердительный ответ на оба вопроса и, не дождавшись ответного прощания, отключился.

- Свидетеля? Какого свидетеля? – спросила мать после того как Аня положила телефон обратно на стол.
- Свидетеля смерти человека. – задумчиво ответила та, глядя на тарелку перед собой.

Перед глазами снова с ужасающей детальностью встала картина сине-красных проблесков сигнальных маячков полицейских машин, большого дерева, бетонных плит, лужи крови, бездыханного тела… Потом лицо Стаса, когда он с горящими глазами безумца, что-то в отчаянье пытался объяснить… доказать? Вике в кафе… И снова он, но уже лежащий на холодных плитах под ветвями 500-летнего дерева – молчаливого свидетеля всей правды, которую человеческое сознание каждого всегда интерпретирует по-своему, пытаясь подстроить под свои устоявшиеся стереотипы, гармонизировать со своими, всегда относительными, истинами.

Смерть всегда ближе к нам, чем мы это себе представляем. Ближе и неожиданней, даже если мы, внутренне заранее настроившись, убеждаем себя, что смирились с её неизбежностью. Она всегда воспринимается нами как нечто неестественное. Как будто мы действительно некогда были ограждены от этого таинственного акта прекращения жизни, последнего для каждого из нас события, за которым для нас перестаёт быть всё и навсегда. Нас пугает не та неизвестность, которая за гранью жизни, а утрата ощущения жизни, утрата того, от чего мы себя не можем отделить: нашего зрения, слуха, обоняния, осязания.

Глядя в мёртвое лицо того, кто в нашей памяти ещё вчера был жив, мы так и не можем до конца смериться с фактом этого бессмысленного перевоплощения. Наверное, поэтому так часто в горестных причитаниях над гробом, слышен вопрос, остающийся всегда без ответа: «Почему?»