Андрей Мягков

Об Андрее Васильевиче Мягкове вспоминали нечасто, а в последние годы – всё реже. У него было свойство подлинной личности: в любом телешабаше Малахова он выглядел инородным элементом, даже не произнося ни слова. В общем, неформатен от слова «совсем».

Этика постмодерна навязчиво учит нас, что это твоя личная проблема: меняйся, подстраивайся, соответствуй. Или обладай талантами такого масштаба, чтобы насмешливо игнорировать суетные примеры времени.

А он просто – жил, и жил просто, не ломая личные ценности по причине отсутствия паблисити эпохи 70-80-х. И не выказывая обид, что дорогие ему самому роли прошли почти незамеченными – «Дни Турбиных», «Гроссмейстер», «Гонки по вертикали». Мягков, по сути, оказался заложником Эльдара Рязанова на творческом пике режиссёра и угодил в ловушку, из которой не выбраться. Да-да. Те самые два фильма, конечно.

«Служебный роман» Рязанов снимал как приговор всей этике взаимоотношений «где родился, там и пригодился» (с кем работаем, с тем и дружим, как в коммуналке, куда занесло по распределению; там и невесту найду). Но это высказывание нужно было сделать, учитывая фактор худсовета и обернув в любовную историю с юмором, несущим все приметы 70-х. Сработало. Но глядя на товарища Новосельцева, я лет с 15-ти произносил простое, но искреннее – фу. Фу быть таким в реальности, фу мечтать о начальнице в постели, и даже обаятельный циник Басилашвили выигрывал в моих глазах в сравнении с персонажем Мягкова.

Лукашин в ныне культовой «Иронии…» вызывал всю гамму чувств, но сердцевина его души – не в безволии, мама-зависимости, таланте оказываться в идиотских ситуациях или неумении достойно выпить. Это всё новогоднее шоу под нарезание оливье с нетерпеливым поглядыванием на часы: скорее бы выпить и нам! Только после 30-ти я разглядел подлинного Лукашина – того, что медленно трезвеет, ещё нетвёрд рукой и голосом, но уже начинает многое понимать и адекватно общаться с Надей. Несколько внешне второстепенных реплик на кухне – и всё. Трезвый и предприимчивый, в идеальном костюме и дорогом парфюме, на самой крутой советской тачке, но Ипполит, оказавшись в одном пространстве, будет разгромно проигрывать Лукашину всегда. И уже не суть важно, кто там с кем расписался в итоге.

Я не знал, что Андрей Васильевич по гражданской профессии был химиком. Он, скорее, казался мне сокрытым литератором, тайно пишущим собственные сценарии с мыслями о режиссёрстве (он и стал им, с двумя театральными постановками на сцене чеховского МХАТа). Но как химик, работающий со всеми элементами таблицы Менделеева, он вживался в роль, наполняя её именно так, как хотел режиссёр. Но разглядеть его подлинного, повторюсь, не так уж сложно. Если взять любое интервью, или Женю Лукашина в той сцене, которую мало кто вспомнит.

Светлая память.