Часть четвертая. Последний круг. 1

     Если глянуть на календарь, пришла весна. А на улице вьюжит. Солнышка бы сейчас. Но нет, небо затянуто, причём не облаками – какой-то вечной тёмной тучей. 
     И как москвичи живут?
     Стас подтянул одеяло к подбородку. Вновь прикрыл глаза.  Воскресенье, можно понежиться.
     – Светлана! Света.
     Тишина.
     Пошарил рукой по одеялу. Жены рядом нет. Открыл глаза, повернулся в сторону двери. Дверь чуть прикрыта, в щелку виден свет. Наверно на кухне хлопочет.
     Улыбнулся, накрылся одеялом с головой. Тепло сморило, вновь заснул.
     Проснулся, когда за окном загрохотало. Ну да, в мусороуборочную машину опрокинут контейнер. Сейчас ещё три грохнут. Стас чертыхнулся.
     Грохот означал, уже двенадцать часов дня.
     Подъём.
     – Светик!
     Вновь тишина.
     Бегом в туалетную комнату, затем на кухню. На столе прикрытый полотенцем завтрак и записка. Понятно. Опять ушла творить чудеса на дамских головках. Настроение испортилось и стало соответствовать погодным условиям – тоска и безнадёга. Стас ковырнул вилкой сосиску, глотнул остывший чай и вновь на боковую.
     Светлана пришла в четыре часа. Сняла верхнюю одежду, зашла в спальную комнату.
     – Стас. Что ты как маленький. А ну подъём! Разве можно столько спать?
     Стас недовольно открыл глаза, повернулся с боку на бок. Действительно надо вставать.
     Через тридцать минут они обедали. Стас жевал молча, всем своим видом показывая смертельную обиду на жену – воскресный день, а он один, её опять дома нет. Светлана словно слышала душевные причитания Стаса. Впрочем, их и слышать не надо, достаточно глянуть на недовольное лицо мужа.
     – Стас, сколько можно возвращаться к этой теме. Я не на танцульках была. Я была на работе. На ра-бо-те! Ещё раз повторить?
     Стас молча доел обед, вытер губы салфеткой и, ни слова не говоря, ушёл в комнату.
     Светлана расстроилась. Прибрала со стола посуду, мыть тарелки не стала, настроение нет, и ушла, только не в комнату, в спальню. Прилегла. А мыслишки, словно ждали состояния покоя, и давай бороздить мозг: и кому всё это надо…;  я что, на себя горбачусь…; кто всё это оценит…, и так далее и тому подобное. Под этот тревожный гул она уснула, мысли мыслями, однако усталость взяла своё.
     Разлада в семействе Шаминых как такового не было.
     Но эта работа…
     Работа, вновь работа. Жизнь бросила их в состояние, из которого, казалось, выхода нет. Наверно он существовал и даже не наверно, а точно существовал. Можно плюнуть на всё, уехать. Уехать, к примеру, в тёплые края или на Севера, где тоже люди живут, работают, отдыхают, и они там когда-то жили. Но кажущееся вечным состояние занятости затягивало. У Стаса всё шло в горку, шло к тому, что вот-вот повысят, клиентуры по горло, успевай гонять по столице. И у Светы всё складывалось удачно. Курсы закончила. Заведующая предложила постоянную работу в салоне, и она согласилась, ещё две барышни на дому еженедельно ждали её прихода, к одной из них, кстати, она и уходила утром в воскресенье первого марта.
     Итак, они сыты, есть работа, есть перспектива.
     Но есть ещё и боязнь.
     Боязнь шла рука об руку с востребованностью. Откуда она пришла, как сумела свалиться на голову? Им, нынче почти успешным людям, горько вспоминать себя в прошлом: он неудавшийся политработник – номенклатурщик без специальности и она - девчонка с поддельным дипломом о среднем образовании. И не только горько, ещё и обидно. Светлану как-то спросила барыня из Царской деревни: «Каких ты кровей, девонька, уж больно гладкая у тебя кожа, ноготки точёные в старину такие лишь в дворянской среде существовали». Она тогда отшутилась. Но если бы рассказала правду о себе, о том, что вместо учёбы  с пятнадцати лет подштанники стирала да гладила, вряд ли её эта расфуфыренная дама поняла. Впрочем, судя по мату в адрес своей работницы, который однажды Света услышала, и у неё с родословной проблемы.
     Они почти успешные люди, что верно, то верно. Было бы дело при советской власти, почти можно и отбросить. Но здесь дикий капитализм. Дикий, не устоявшийся, противоречивый, злой и прочее. Отсюда и страх. Бросишь дело на полпути  и что дальше? Нового ничего не родишь, а старое упустишь безвозвратно.
Кто тебе поможет?  Родных, кроме дядьки нет. Так что надежда только на себя. Вот они и карабкались, стараясь подняться как можно выше к площадке, где им будет устойчиво комфортно.
     Отсюда наверняка и усталость. И не от того что живут вместе, то была усталость от бешеного ритма жизни.
     А поутру они поднялись, будто вчера и не было проблем и недосказанности. Впрочем, их и не было. Подумаешь, не поняли друг друга, что-то осталось в душе, что-то уже и забылось.
     Бывает.
     Света опять в салон, а Стас поехал к Пальчикову. Шефа предупредил, дескать, выехал на север столицы к заказчику, кавказцу, который желает утром в понедельник смотреть жильё. В принципе так оно и было, и кавказец был, и жильё действительно этот человек желал посмотреть. Но главной целью поездки было общение с Ильёй, на прошлой неделе по телефону Илья Иванович посетовал на большой объём работы связанный с постановкой на учёт офицеров уволенных в запас. Когда Стас в шутливой форме спросил друга, мол, а с гражданки просятся ли запасники в войска, Илья ответил коротко: «Есть такие». И Стас решил поехать к Пальчикову посоветоваться, есть ли возможность вернуться на военную службу. Такая мысль крутилась в голове. Всё же он профессионал, образование есть. Структуры политработы, партийной работы разрушены, и восстановлению не подлежат, но воспитатели остались, как без них армии существовать. Даже самые злые демократы в России не отрицают – людьми в армии надо заниматься. Может и он сможет вернуться? Эта мысль со временем как наваждение преследовала его. И здесь надо было что-то решать. Если такая возможность есть, может действительно попробовать. Со Светланой своими мыслями он не делился, понимая, что, во-первых, Света не та девчушка из посудомойки, которая готова была тогда в 1989 году, за тридевять земель уехать из ракетного гарнизона, из той своей безнадёги и кошмара. Сегодня она человек с профессией, работающий человек и, слава богу, человек, забывший то своё тяжёлое прошлое. А во-вторых, сначала надо всё провентилировать, а уж потом или решаться, или забыть мечту о военной карьере.
     В приёмной заместителя военкома Шамин сидел около часа. Пальчиков был у начальства. Три чашки чая успел выпить, до оскомины наговорился с милой девчушкой-секретаршей, а друга всё не было. А когда майор появился, стало понятно, настроение у Пальчикова далеко не к нормальной беседе.
     – Илья Иванович, ты будто и не отдыхал в выходные, или дела заели?
     Пальчиков буркнул.
     – Дела. Давай заходи.
     Секретарь принесла четвёртую чашку. Помолчали. Илья с тоской смотрел в окно.
     – Уйду наверно. Работать невозможно. Всё на крике, скандалах, а толку. Призывники массово косят от армии. Демократия, понимаешь, и никакие уловки не помогают. Даже милиция не в силах помочь. И что я в этом виноват? Я что ли страну развал? Или дерьмом армию поливаю? Так что он… В общем уйду. Вопрос решённый. Пусть они бесятся и в войнушку играют, но уже без меня. Ладно. Проехали. Так что у тебя?
     Стас собрался было ответить, но перед ним был Илья, тот Илья который не терпел чтобы в его присутствии, кто-то говорил. Пальчиков всегда был на полслова впереди.
     – Ах, да. Ты спрашивал можно ли в войска вновь вернуться? Отвечаю, можно! Но тогда у меня к тебе вопрос. А на хрена это тебе надо? Не знаешь? Тогда, друг мой послушай моего совета. Забудь, что ты служил офицером. Просто забудь. Та сказка уже никогда не вернётся. Ситуация с задекларированной так называемой военно-воспитательной работой, заморожена и неизвестно на какое время. Депутаты сказали да, надо воспитывать людей, но, как и кто этим будет заниматься неизвестно. И заморожено не на год, а чёрте, на какой срок. Желаешь в общие кадры? Так тебе уже предлагали два года назад, что же ты не пошёл? Так-то. Одним словом забудь. Кстати, а где твоё личное дело?
     Шамин наконец смог включиться в разговор.
     – Тебя не переговоришь. За это наверно начальство на тебя и шумит, бурчишь много, да?
     Пальчиков смутился.
     – Есть такое. А что слишком заметно?
     Шамин улыбнулся.
     - Да не то слово, ты же человеку говорить не даешь. А личное дело наверно ещё в Воркуте. Я как-то об этом и не думал. Запрашивает военкомат, да?
     Илья оживился. Разговор возвращался в рабочее русло. В военкоматских делах он был дока.
     – А что же ты чай не пьёшь? Валечка, нам бы ещё по чашечке.
     Пятая чашка шла с трудом, но Стас мужественно глотал безвкусную коричневую жидкость. Хозяина кабинета нельзя было обижать. Они ещё с десяток минут потолковали, Илья пообещал заняться его личным делом и перебросить в военкомат на Варшавке. Но тут его вновь вызвали к начальству.
     – А ты говоришь, служить желаешь. Как я будешь бегать, то влево, то вправо, то вниз, то вверх. А зачем? Ладно! Пока, Светлане поклон.
     Стас вышел на улицу. Закурил. Присел на лавочке. И зачем он вообще сюда приходил? Разве что товарища посетить. Ну, посетил. Ну, посмотрел. Поговорил. А что, другого разговора ожидал? Да нет. Общение с Пальчиковым который раз поставило точку в сомнениях по поводу будущего. Прав Илья, синица в руках надёжнее, нежели в небе журавль.
     Безусловно, прав, хотя…

     Продолжение следует
     http://proza.ru/2021/02/22/488