Зона номер 1. Глава 10 повести Срок для адвоката

                (основано на реальных событиях)               
               

                ЧАСТЬ 2
               
               



                ПО ТОНКОМУ ЛЬДУ 
               


               
               
               



                ЗОНА НОМЕР 1
               
                Отряд номер 6
       
         «Исправительно(?)»-трудовая колония общего режима, куда Марк попал еще с десятью бедолагами из той же тюрьмы, располагалась на полуострове, продуваемом всеми ветрами, существующими и несуществующими.
          И поэтому заключительный отрезок пути их везли в грязном и тесном трюме  парома с позеленевшими от плесени стенами.
          Перед отправкой из изолятора Марк получил вещевую передачу, в которую отец вложил отличный теплый и длинный чёрный ватник и тёплые носки. Больше ничего не принимали.
         « Зона... В тюрьме только и разговоров было о том, что там голодно,  и что беспредел там в законе.  Что выжить и не потерять здоровье – редкое счастье, а выйти условно-досрочно –легче на луну слетать. А если вдруг обнаружится, что я – юрист?  Вот попал... Вот вляпался...» – с тоской думал Марк, сидя на корточках и обхватив колени в холодном ящике гудящего и дрожащего парома, и предстоящая зона рисовалась ему Левиафаном, к пасти которого его несло медленно, но неуклонно.
         В тюрьме об этой зоне рассказывали столько ужасов, что многие из его камеры писали прошение оставить их в следственном изоляторе работать в хозобслуге. И беспредела нет, и свидания регулярно, и условно-досрочное освобождение не проблема. Марк тоже писал. Отказали.
         -«Пасюк не дремлет...» - не удивился  он, получив официальный отказ.
         С парома их пешком повели в колонию, огороженную высоченным мрачным забором с колючей проволокой  в несколько рядов по верху его.  И этот  короткий путь от парома до входа в зону хоть и под конвоем, хоть и под несмолкаемый аккомпанемент захлёбывающихся от лая сторожевых собак, но по заснеженной широкой зимней дороге под необъятным голубым небом – всё-таки был глотком свежего воздуха после спёртого духа   тюремных стен.
        Марк впервые смотрел на огромные черные ворота. Ворота – в ад, открывшиеся, впустившие его и закрывшиеся за ним, обозначив непреодолимый рубеж между прежним миром  и миром нынешним. 
       «Всё. Приехали. Только не киснуть! И на сколько же лет этот санаторий? Три, пять? Пасюк – хоть и урод, но -  щедрый. Обещал добавить. Много? Удастся ли вообще когда-нибудь выбраться отсюда?» - осиным роем жужжали вопросы, не давая успокоиться после дороги. 
        Всех, прибывших с ним, отконвоировали в здание, где проходило распределение по отрядам и видам работ. Марк первым предстал перед лагерной комиссией: начальник колонии («хозяин»), начальник оперативной части («кум»), типа «КГБ»   в зоне, и начальник производства – вольнонаёмный инженер.
         И если два первых персонажа производили стандартное впечатление угрюмых тюремных надзирателей в военной форме, то начальник производства – крупный, с открытым взглядом карих глаз и правильными чертами лица лет пятидесяти мужчина в гражданской одежде - сразу понравился. По его взгляду, по манере общения чувствовалось, работа и пребывание в зоне его не испортили.
        -  Рубин Марк Захарович, - произнёс начальник производства, рассматривая папку с его личным делом, - о так у вас «образование - высшее»?
       -  Верно, - быстро ответил Марк, опасаясь, чтобы не озвучили, какое именно, так как остальные осужденные, стоявшие неподалёку, могли услышать.
       -  Что ж, тогда я бы рекомендовал его на работу в контору. Нарядчиком. Там нужен аналитический склад ума, а уж с высшим образованием, надеюсь его не занимать. Вы не против? – Обратился начальник производства к «хозяину».
        В это время «кагэбист» тоже рассматривавший дело Марка, достал какие-то свои записи и, сверившись с ними, что-то быстро зашептал на ухо подполковнику, своему шефу. Тот, выслушав его, кивнул головой.
        -  В шестой отряд. Первая бригада. Грузчиком на гильотину, - прозвучал, как приговор, резкий голос «кума». Следующий!
         Поворачиваясь уходить, Марк заметил растерянное лицо начальника производства, пытавшегося возражать начальнику оперчасти. И когда «кум», видимо, стал объяснять причину своего решения, Марк явственно различил звук имени, как приговор, слетевший из его уст - «...Пасюк...».
         «Вот оно что. Он и вправду не оставил меня своим вниманием. Я - под контролем. Был. Есть. И буду», - обреченно подумал Марк, расстраиваясь всё больше и  больше. Перспектива освободиться условно-досрочно помахала ему ручкой.
          Два дня нужно было провести в карантине для вновь прибывших. Там Марк выяснил, что зона разделена на 10 отрядов. В каждом отряде  - три бригады по сорок человек в каждой. Каждый отряд огорожен колючей проволокой с калиткой для выхода на общую дорогу. В бараке три большие комнаты для отдыха каждой бригады и общая умывальная комната. Туалет во дворе. Один на весь отряд.
           Еще от Николая – «наседки» он знал, что в зоне, как и в тюрьме большую роль играют землячества. Земляки, собираясь вместе, вспоминают родные места, знакомых, различные события и случаи, происходившие в их краях. В условиях тягостных зоновских будней – это как окошечко в другой мир. И это сближает.
        Узнал также, что зону «держат»  херсонские, а раньше «держали» николаевские. Был «бунт» – драка между ними. Победили херсонские, которых было намного больше. Война сейчас из активной стадии перешла в пассивную, но не прекратилась. Поэтому объявлять, что он - из Николаева было опасно. Решил назваться «полтавским», откуда и был на самом деле.
       Пищу в карантин им приносили зэки с зоны. С одним из них на второй день у Марка завязался разговор. Вернее, первым начал тот:
       -  Слышь, землячок, а ты на какой отряд пойдешь?
       -  На шестой, а что? – ответил Марк.
       -  Та не, я так. А не хочешь ватничком махнуться?
       Оглядев его короткую потрёпанную фуфайку, Марк отрицательно кивнул головой. Брови на лице зэка с кухни сурово сдвинулись:
       -   А ты, подумай. Ты только нарисовался. В нашей жизни – без понятия. Не догоняешь: в зоне на неприятности попасть легко, а выйти из них –ой не просто.  С первого дня себе врагов печатать начинаешь? Зря, землячок, зря. Ты ведь меня не знаешь.
       - Ты тоже меня не знаешь, - в тон ему огрызнулся Марк.
       - И, откедова же ты такой «борзый»?
       - Из Полтавы.
        При этих словах брови его собеседника заняли своё прежнее место, а губы неожиданно попытались изобразить доброжелательную улыбку.
       -   Так ты - полтавский и идёшь на шестой отряд? - Протянул он. – Я из Одессы. А ты в курсах, что на шестом отряде  твой земляк? «Солдатом» кличут? Серьёзный «пацан». Правильный. У всей зоны  в  авторитете. Ты  его по глазам узнаешь: суровые глаза. Ладно, звиняй, браток. Мне пора. Да, про ватник разговора, считай, не было. Забыли. То я так. Пошутковал. Хотел пробить, шо ты за штемп.
         Уже через час после этой перепалки старшина-контролёр вёл Марка по дороге, с обеих сторон которой росли тополя, а за ними толстой железной сеткой с входными калитками были отгорожены здания отрядов. Одну из них он открыл и, впустив его, заметил:
        - Сейчас все на работе. Но кто-нибудь в отряде всё равно есть. Спросишь у них, где первая бригада.  Давай.
        Марк пересёк двор и вошёл в покрашенное белой известью одноэтажное здание барака. Из коридора – три двери. Толкнул одну наугад. Передо ним было обычное довольно чистое и просторное спальное помещение с двухъярусными заправленными койками, с подушками в белых наволочках и простынями под одеялом. Тумбочка и табуретка у каждой койки.
      «Слава богу, хоть бельё есть, а не голые черные матрасы и подушки, как в изоляторе», - подумал Марк.
         В углу на нижней койке (самое почётное место) сидел небольшого роста широкоплечий парень с правильными чертами лица, испещрённого мелкими шрамами. Чувствовалось, что, несмотря на свою молодость, он пережил немало. И на этом лице его в глубоких и тёмных глазницах огнём полыхали необычайно выразительные стального цвета глаза, взгляд которых,  казалось, пронизывал насквозь.
          - Здорово! – приветствовал   его  Марк, - а где здесь первая бригада?
          - Здорово, землячок! - отозвался тот, - а ты что, только с этапа? Откедова сам?
          -  Из Дубен.
          - Что-о? Так ты полтавский? – лицо парня вспыхнуло радостью, а губы растянулись в улыбке, - а я из самой Полтавы. Так ты в натуре - мой земляк?!
          Он еще не закончил этой фразы, как Марк  уже понял: это и есть Солдат. Понял по его глазам. И подумал: «Не дай бог быть врагом человека с такими глазами».
       -  Как кличут? – спросил тот.
       -  Марк.
       -  А меня – Солдат. Присаживайся, - показал он на табуретку рядом с его кроватью, - а ты в курсах, что мы тут с тобой только двое полтавских на всю зону. Был еще один. Погоняло – «Немой». Серьёзный «пацан». У него и дед, и батя ворами жили. Зона хоть и херсонскими держится, но он сумел так себя поставить, что с первого до последнего дня был в авторитете.  Авторитете номер один. Жил «пацаном». И по его понятиям было:  «пацанам» - «западло» базарить  с ментами. Ни при каких случаях. Вообще. Он и молчал. Отсюда и кликуха – «Немой». Хотя каждое его неслышное слово доходило до всех мгновенно и выполнялось всеми  беспрекословно. Короче, менты его недавно в Сибирь вывезли. Авторитета его боялись. Бунта боялись. Ну, а ты сам по тюрьме-то как, косяков не нахватал? Не ссучился? – глаза Солдата сузились, превратившись в две затаившиеся молнии.
        -  Нет, - не отводя глаз, ответил Марк.
         -  Уже хорошо. А на тюрьме в хате с кем в семье был?
         -  С Саней, Лукой, Кабаном и Жердью, если ты о них слышал.
         - Нормалёк! Тебе «считается» (высшая степень одобрения), – неожиданно обрадовался Солдат, - Лука и Кабан на первом отряде. «Путёвые». Правильные «пацаны».  А сам-то КЕМ жить собираешься?
       Опять вспомнились «университеты» Николая в изоляторе:
    
     « Любая зона «живёт» по мастям: «путёвые (пацаны)», «мужики», «козлы», «шныри», «петухи». «Пацаны» или «путёвые» – высшая масть (как «деды» в армии). «Отрицаловка», как именуют их менты в колонии. Самые безбашенные, самые дружные, имеющие связи и с контролёрами, продающими им чай, водку и импортные сигареты, и с волей, где их дружки организуют «грев», перебрасывая через колючку тот же чай, водку, элитную тюремную одежду, наркотики, а главное - деньги.
          «Пацану» западло уходить условно-досрочно: должны сидеть до конца срока. Должны постоянно конфликтовать с ментами, защищая права зэков. Попадать за это в «шизо» - штрафной изолятор и в «бур» - барак усиленного режима на хлебе и воде. Работать можно, но нежелательно. Дружить только с «пацанами». Многие из них имеют своего «шныря» – слугу, приносившего «пацану» пайку из столовой, стирающего его одежду и бельё, заправляющего кровать и так далее. «Пацаны» между зэками – высшая масть. Если в зоновском ларьке будет стоять очередь за сигаретами из «мужиков» и зайдёт «пацан», он возьмёт сигареты без очереди, и никто слова не скажет.
         «Мужики» - их больше всех. Живут спокойно: работают, не имеют шнырей, общаются с такими же мужиками. Могут поддержать пацанов в разборках с ментами, а могут и промолчать. Если повезёт, уходят условно-досрочно с концами или условно-досрочно на «химию» (стройки народного хозяйства). Антагонизма между «пацанами» и «мужиками» нет. Существуют как бы параллельно.
        «Козлы» - зэки, сотрудничавшие с ментами и записанные в секции: охраны правопорядка, культурную, спортивную. У них на руках синие повязки – «косяки». «Козлы» – антагонисты пацанам. Но они же и первые кандидаты на УДО (условно- досрочное освобождение).
      «Шныри» - работники кухни и уборщики.
      «Петухи» - опущенные. Изнасилованные или геи. Они, как каста «неприкасаемых» в Индии. К ним нельзя касаться рукой  (законтачишься) – даже бить можно только ногами или камнями издали. Держатся особняком. Спят и едят в отдельных местах. Носят тряпьё.  Каждый может их обидеть, и это приветствуется. Обычное развлечение зэков в херсонской зоне во время построений на ежедневные проверки - метать в «петухов» камешки, и чем удачней попадание, чем больше крови, тем больший восторг толпы». – Так учил Николай.
         Поэтому на вопрос Солдата, кем он будет жить,  Марк твердо ответил:
         - Солдат, у меня семья, сын. Мне надо выходить по УДО. Жить буду «мужиком».
         Солдат понимающе кивнул.
         - Ладно зёма. Хватит нам  байки травить. Землячка кровнячего угостить сам бог велел, -  и с этими словами Солдат достал из тумбочки две банки «Бычков» в томатном соусе, разломал кусок хлеба пополам, дал пол-луковицы, ложку, и они приступили к позднему полднику «вольной» едой. Щедрость Солдата Марк оценил позже: зона была действительно «голодной»: кормили зэков кое-как, почти той же тюремной баландой. Вольная еда – на вес золота.
         Они еще не закончили, как барак наполнился топотом ног – зэки вернулись с работы. В комнату входили люди, по одежде которых можно было определить, кто – «пацан», а кто – «мужик». Одежда «пацанов» была из блестящего черного милюстина, сшита, как в ателье, по фигуре. «Мужики» же носили обычные мешковатые и помятые серые штаны и куртки. Так же отличались и их ватники с шапками.
        Кроме Солдата в бригаде было всего три «пацана», причём все трое херсонские и с приплюснутыми боксёрскими носами. «Боксёры» сразу подсели к ним, и Солдат представил Марка как своего «кровнячего» земляка и мужика из бывшей  семьи Луки и Кабана. Один из вошедших - постарше других - отталкивающего вида и с недобрым взглядом водянистых прищуренных глаз, со смуглым лицом, прорезанным глубокими, явно не по возрасту морщинами, представился:
       - Турок.  Какой  срок, МаркО?
        - Пять.
       - И чё это ты «мужиком» жить удумал?  Твоя семья по тюрьме - Лука и Кабан – «путёвыми» живут. Солдат тоже. В авторитете.  А ты его земляк.  Полтавским у нас уважуха. «Немой» всей зоной рулил. Давай, Марко, к нам, херсонским, правильным «пацаном» станешь.  «Путёвым». И проживёшь легче.
       -  Турок, он же тебе сказал: у него срок – пятёра. У него - семья, дети. Ему по УДО выходить надо, - вступился Солдат, - он в первую бригаду идёт, а там, ты знаешь, одни «мужики».
       -  Ну, вольному воля, - потерял интерес к Марку Турок, - вон дверь в первую бригаду. Но ты помозгуй, Марко, подумай. Пятёра – не год. И не два. Всякое бывает.
       С этим оптимистическим прогнозом Марк и отправился в свою первую бригаду, где были одни «мужики». Пришедшие с работы, уставшие, они приняли его спокойно. Обычные вопросы: какой срок, откуда, с кем сидел на хате в тюрьме, есть ли косяки.
      Марк никак не мог понять, каким образом так быстро разлетается по зонам и тюрьмам любая информация о человеке. Ничего не скроешь. Не успеет прийти «петух» или «наседка», или еще кто-нибудь с «косяком» (тюремной провинностью) - как его уже ждут и определят согласно заработанному статусу. И соврать – бесполезно. Только себе горя добавишь.
      Вся бригада уже знала, что Марк – земляк Солдата и что он с ним «пайку хавал» - разделил ужин. И это сразу дало Марку в их глазах фору в 100 очков. И хоть внизу места не было, но из трёх пустых верхних коек Толян, бригадир, указал ему на ближнюю к печке, как раз над его койкой. Зима ведь. А если к обычным морозам прибавить жуткие ветра, разрывающие полуостров на части, то вскоре Марк вполне оценил этот жест бригадира. 
        На следующее утро после видимости завтрака и построения на проверку с разводом на работу, Марк оказался в производственной зоне, где часть зэков вязали сетчатые авоськи, а другая, бОльшая их часть штамповали и собирали железные капканы. Да, обыкновенные капканы на волков, медведей и других зверей. Разных размеров. Разной силы удара. Состоящие из десятка деталей.
       А первичные заготовки для деталей, рубила гильотина – П-образный металлический станок с огромным широким  тяжёлым ножом и двумя рельсами, по которым листы железа подтягивались к станку. Опытный рубщик выставлял размер заготовки. Отрезал первую, замерял её, и если размер был точен, включал автомат, который каждую секунду опускал и поднимал нож гильотины, а отрезанные полосы железа (заготовки) сыпались на поддон под ней.
         Уже после первого дня Марк понял замысел прокурора Пасюка: тяжелее и отвратительней работы в зоне просто не существовало. Потерять здоровье на ней – раз плюнуть. Гильотина находилась под навесом без стен, и жгучие зимние ветра гуляли по ней свободно,  пронизывая до костей.
        Восемь часов подряд с получасовым перерывом Марк должен был склонившись над землёй буквой «зю» с бешеной скоростью хватать руками с поддона на полу тяжелые, грязные в масле, с рваными острыми краями заготовки и бросать их на железную тележку. А наполнив её и напрягаясь изо всех сил, бегом тащить к стеллажам, преодолевая сопротивление  леденящего ветра, упиравшегося в его грудь обеими руками.
       Затем быстро разбрасывать все железные полосы в соответствующие ячейки по размерам и опять же бегом назад, так как к тому времени поддон гильотины уже полон новыми заготовками. Замешкаешься – рубщик орёт не своим голосом. Ему план выполнять надо, УДО скоро.
        Марк  не помнил, как выдержал первый день. Потому что, вернувшись после работы в барак, не раздеваясь рухнул на койку, отказавшись идти на ужин. Не было ни сил, ни желания. Конечно, пришлось подняться и потащить себя на построение к вечерней перекличке, но потом сразу опять в койку и до утра. И так каждый день.
      Невыносимо болела спина, ноги, руки. Руки – все в мелких и крупных порезах, так как жиденькие рукавицы превращались в лохмотья уже через два дня, а новые выдавались раз в неделю. Ноги после работы гудели как ветер в трубах, колени разламывались. Но организм требовал своё, и через несколько дней он начал ужинать. А поскольку завтрак, обед и ужин были просто пародией на них, к концу месяца он стал похож на почерневшего дистрофика из анекдота - его привязывают к кровати, чтобы в форточку не сдуло.
       Приехавший на первое свидание (полчаса разговор через стекло) отец, увидев его заплакал.
       -  Папа, что случилось? Почему ты плачешь?
       -  Ты давно себя в зеркале видел? От тебя же одни глаза на скелете остались.
       -  Не переживай. Ты сам всегда говорил: «Были бы кости, мясо нарастёт». Я ведь только месяц здесь. Привыкну. Отъемся. Ведь ты наверняка передачу привёз?
       -  Привёз, конечно.  Да, Марк...  Даже  не знаю, как тебе сказать...
       - Говори, как есть, - а внутри стало нехорошо.
       - Перед тем, как ехать к тебе, я заглянул к Лере и Владику. Ты знаешь, в общем-то...  стало не по себе.
       -    От чего? – спросил Марк , чувствуя, как на сердце опускается иней.
       - Я заметил на кухне под столом целый склад пустых бутылок от вина. Спрашивать было неудобно. Но меня это насторожило.
       - Ну, у неё много подружек, - кинулся Марк на защиту Леры, - приходят, утешают. Ты посмотри, она и в Москву, и в Киев, и в Харьков моталась, пытаясь помочь мне. Адвокатессу из Харькова привезла. Да, и если бы я показал тебе её письма... Шлёт почти через день – весь отряд удивляется. В них столько любви и страданий из-за нашей разлуки. Я от неё такого не ожидал. Нет, па, подозревать её было бы неверно. Да и какой прок?
       -   Ладно.  Дай бог, чтоб  я  ошибся.
       Отец привёз передачу. 10 килограммов. Получив столько вольной еды, Марк  нес её в обеих руках, как драгоценную хрустальную вазу. И трудно передать чувство радости, переполнявшее его в тот момент. Кусок колбасы отнёс в подарок Солдату, с которым иногда пересекались, поговорить о родном крае. Остальное разделил со своим новым семьянином Иваном Волчком.
       Иван – крепко сложенный старше него лет на 10 блондин с правильными чертами лица, почти римским профилем и добрыми серыми глазами на воле работал инженером в Херсонском быткомбинате. Попал сюда за растрату.
      Марк сразу выделил его из основной массы зэков, где редко кто мог похвастать даже средним образованием. С ним можно было общаться на равных. Правда, гибкостью Иван не отличался, чем частенько создавал себе проблемы. Он резал правду в глаза и никак не хотел смириться с идиотизмами тюремного общения. Работал и жил он во второй бригаде, где тоже были одни «мужики». Но буквально с первых дней ему удалось настроить против себя всю свою бригаду, которая и так презирала его за высшее образование. Его кличка -«Инженер» - в их устах звучала оскорблением.
       Однажды отряд стоял на вечернем построении на перекличку. Мужики из второй бригады, где работал и жил Иван, находясь в приподнятом настроении, вместе с «пацанами» из третьей бригады устроили камнеметание в ютящийся в сторонке отдельный отряд «петухов». Несколько метких попаданий, кровь и крики  несчастных – отозвались одобрительными выкриками метателей - идиотов.
       Каждый раз, наблюдая это и переживая каждое попадание так, будто камень бил в него, Марк ощущал, как душа кричит от бессилия изменить что-либо. Вступиться за «петухов» означало по понятиям джунглей, что ты и сам «петух», а значит место твоё – рядом с ними. Тогда уж лучше сразу в петлю. Тем более, что ничего не изменишь.
       Не успокоившись на этом, «эрудиты» второй бригады затеяли «интеллектуальную» игру: они сильно хлопали впереди стоящего по плечу. Тот, оборачиваясь, должен угадать того, кто его ударил и вернуть ему удар. Угадал – нормально. Не угадал, получи еще один удар от «невиновного».
       В тот вечер чувствительные удары сыпались на плечи Ивана один за другим. Он некоторое время терпел, а потом развернувшись крикнул, да так громко, что в других бригадах тоже услышали: «Да хватит вам уже! Такой «КОЗЛЯТНИК» только в нашей бригаде!». Оп-па! ОГРОМНАЯ ошибка.
       Не зря Николай учил в камере: «Главное, фильтруй базар. Если не уверен, молчи. За неправильное слово «замочить» могут».
       «Козёл», как и «петух» были самыми страшными оскорблениями, за которыми должна была следовать расплата. Слово «козлятник» было воспринято как то, что Иван обозвал «козлами» ВСЕХ. Оскорбил всю бригаду.   
        Вернувшись в барак, разошлись по спальным комнатам. Марк снял ватник, присел на табуретку снять ботинки, и вдруг почувствовал тревогу. Поддавшись ей, он вышел в коридор и уловил необычный гул за закрытой дверью в комнате второй бригады, где жил Иван. И вдруг чей-то хриплый крик:
        - Так что, мужики, Инженер вас по делу «козлами» погонял?  Неужели тут никого не найдётся, чтобы разбить табурку на его голове»?   Ну так  это сделаю я!
        Ударив дверь ногой, Марк с грохотом ворвался в комнату и увидел несколько  привставших мужиков, и одного из них - с табуреткой в руке - в проходе между койками. Все сразу обернулись к Марку. В один миг он оказался рядом с нападавшим – бугаем поменьше ростом, но пошире в плечах и крупнее. Глядя ему прямо в глаза и закрывая собой путь к Ивановой койке, Марк негромко, но твёрдо произнёс:
        -  А ты сначала разбей на МОЕЙ голове. Я – семьянин Ивана. Что смотришь? - и вдруг, вытаращив глаза, метнувшие  молнию, подался вперёд и заорал не своим голосом, - БЕЙ!!!
        Мужик, выронив табуретку, отшатнулся назад.  Не обращая больше на него внимания, Марк подошёл к Ивану, сидящему на верхней койке и бледному, как смерть. Стоя рядом в проходе, Марк положил локти на его кровать и, будто ни в чём не бывало (хоть у самого живот от волнения стянуло в морской узел) завёл обычный, ничего не значащий, но долгий разговор. При этом, ожидая атаку сзади, внимательно смотрел на Ивана, чтоб по выражению его лица угадать момент нападения.
         Но, видно, неожиданное, с выбиванием двери, появление земляка Солдата окатило горячие головы холодным душем. Каждый понимал: ввязаться в конфликт с  Солдатом и его семьёй «пацанов» - боксёров с третьей бригады – себе дороже. После короткого молчания возмущенный гул еще звучал некоторое время. И лишь когда он стих, Марк, пожелав Ивану спокойной ночи и громко предуредив, чтобы звал, если понадобится, пошел в свою спальню. Долго не мог уснуть, но ночь прошла спокойно.
         На следующий день было воскресенье, на работу не ходили. После обеда неожиданно в  бригаду  к Марку заглянул Солдат. Взгляд его пронзительных горящих глаз не предвещал ничего хорошего. Кивком  головы предложил выйти. Они пошли по двору.
          - Ко мне приходили мужики из второй бригады, - начал Солдат, - бочку на тебя катят. Ты зачем за Инженера вписался? Ты что не в курсах, что он всю бригаду «козлами» назвал?
         -  Солдат, во-первых, он мой семьянин. И ты бы первый «выписал» мне за то, что я не поддержал его. Во-вторых, слово «козлы» не прозвучало. Сказав «козлятник», Иван подразумевал беспредел, идиотизм, глупость в их бригаде, что выражалось в этой дурацкой игре. В неё уже и школьники не играют, не то что взрослые мужики. Кроме того, они играли не по правилам: даже когда он узнавал, кто ударил его сзади, они всё равно его били. А это - беспредел.
         -  Марк, в этой бригаде одни мужики. Блатных нет. И мужики между собой сами должны разбираться.  На первый раз я их отфутболил, но прошу тебя, как земляка единственного,  больше не ставь меня в такое положение. Турок тоже считает, что ты – неправ. А мне новые тёрки с херсонскими не нужны. Ещё от старых не оклемался.
        Марк понял, о чём говорил Солдат. К этому моменту он уже знал его историю.
        Убежавший из армии, а затем и из штрафбата (за что и получил кличку), Солдат сначала попал во второй отряд. Там объединился в семью с двумя николаевскими путняками.  Все трое, несмотря на молодость, оказались толковыми и оборотистыми ребятами. Очень скоро они обзавелись нужными связями, и все дефициты: чай, болгарские сигареты, еда с воли, деньги и другое ручейком побежали к ним.
        Это бы еще ничего. Главное, их авторитет в зоне рос не по дням, а по часам. И вот уже к ним потянулись зэки  из разных отрядов  за советами и за решением конфликтов. А такого херсонские «пацаны» из первой семьи в их отряде простить не смогли - это умаление их власти, их авторитета.
         Воспользовавшись тем, что Солдат заболел и находился в больнице, они  впятером ночью напали на двух спящих ребят из Николаева и измолотили их кастетами до полусмерти. Одного потом увезли в больницу, откуда он так и не вернулся.  А второго, с вбитой внутрь челюстью, Марку пришлось случайно встретить в зоновской санчасти через несколько месяцев после случившегося – жуткая картина.
        Конечно, то, что произошло, было полным беспределом. Ведь по понятиям, прежде, чем «пацаны» могут напасть на других «пацанов», они должны «сделать предъяву» - обвинить в серьёзных проступках. Предъявы не было, поэтому нападавшие должны были быть осуждены своей же мастью. Но, как это часто бывает и в обычной жизни, они сумели быстро «подогреть» - подкупить -  главных херсонских авторитетов с других отрядов, и дело спустилось на тормозах.
        Выйдя из больницы и узнав о случившемся, Солдат чувствовал себя убитым. А потом открыто вызвал всех беспредельщиков один-на один, по очереди. Но те вышли против него все вместе, впятером. Тогда он побежал и вбил в землю первого, догнавшего его, а затем и второго. Остальные трое навалились скопом, и очнулся Солдат уже в реанимационной палате больницы. 
        Поскольку это сражение происходило на глазах у всех, весть о нём быстро разлетелась по зоне и добралась до воли. Вскоре с воли пришла «малява» - письмо от авторитетных воров, где выражалось неодобрение творящемуся беспределу. Поэтому семья беспредельшиков ушла в тень, а вышедший из больницы Солдат был встречен героем и переведён в шестой отряд, подальше от его врагов.
      Там он долгое время жил один и только недавно решил присоединиться к Турку, который давно звал его в свою семью, состоящую из херсонских боксёров. Так произошло его молчаливое примирение с  херсонскими.
       - Ладно, Солдат. Я «догнал». Переговорю с Иваном. Сделаем выводы, - закончил Марк этот неприятный разговор.
       Он получил еще один урок – не пытайся установить свои правила. Или выполняй общие, или не обессудь. Что и донёс до Ивана. Тот удручённо молчал. Понимал, что мог угробить их обоих. Глупо было бы лишиться жизни из-за одного неосторожного слова.  «Базар», как учил Николай,  действительно фильтровать надо.