Просто хорошее кино - семьдесят девять

                Моей любимой Леле Куриленко
     Его водитель Вогнистый пил чай с секретаршами, пока подполковник Кочегаров пытался связаться с Кунцево. Абрамидзе танцующей походкой слонялся по приемной, нагло наступая на сапоги ждавших приема генералов, один из них, совсем старенький, ветхий, в форме конвойных войск, недовольно поморщился, но высказаться вслух в адрес свояка самого Кобулова поопасался, подвинулся чуть и схватился за сердце.
     - Сдохнуть решил, сука ?
     Абрамидзе наклонился над стариком, с любопытством рассматривая его усыпанный перхотью мундир. Подбежал к Кочегарову, отпихнул того, сшибая на пол, и принялся вызывать  " скорую ".
     - Сдохнуть мы тебе не дадим, не надейся, гад, - бубнил красавчик грузин, пиная Кочегарова под столом, куда он забился, повизгивая от ужаса.
     Я стоял в дверях, сцепив руки за спиной, до хруста сжав зубы. Конечно, мы отдыхали в ведомственном санатории с Абрамидзе, выпивали не раз, но его сферы были действительно недосягаемыми, это мы трясемся над чинами и пайками, крысятничая и заваливая секретариат Стасовой жалобами и кляузами, а эти шашлычники в домашней обстановке выруливают свой интерес, сестры, опять же, долдонят днем и ночью, внушат любую чепуху, не отмажешься.
     - Ты, Пал Егорыч, не мельтеши пока, - раздался сзади картавый голос и я подобрался. Генерал Серов собственной персоной. В чесучевом английском костюме, с безупречным пробором, пахнет бриолином и духами  " Нуар мажик ", торчит в своей приемной, аккурат напротив разоряемого кабинета Абакумова, откуда раздался мат министра. Пусть орет. Сейчас он в последний раз попробует набрать Кунцево, обмякнет и мы поведем его вниз, а уж там конвойный взвод либо расшлепает сразу изменника, либо начальник внутрянки майор Гурко швырнет его в камеру, отобрав ремень, шнурки, сорвав генерал - полковничьи погоны с хрустом и мясом. - Подь - ка сюда.
     Я развернулся, словно служака, по Уставу, чуть колено не вывихнул. Топаю к ледяному вурдалаку, уперев глаза на третью пуговицу пиджака. Подошел. А он мне говорит :
     - Сволочь ты, Хваткин, вместе с министром пойдешь под вышак, падло.
     Старший Вайнер замолчал, отдыхая, а пан Мошка, издатель, замотал головой.
     - Не пустят, - зашептал он, оглядываясь на дверь, - даже не думайте. Они вон, - еще тише, - вчера Вишневскую с Растроповичем по ходатайству Михалкова гражданства лишили и в гости к бедной несчастной Синдерелле Лизке Песковой запулили кульером, а вы культ разоблачать. И не проси ! - закричал пан Мошка, заметив нервный тик на лице писателя. - Сам под монастырь не пойду и тебя не пущу.
     Младший брат сидел на столе, болтая ногой.
     Полночная республика, переведя бомборакеты на мускульную тягу порабощенных хрууниан, нанесла удар возмездия на рассвете, когда так сладко спится под незаходящими лунами Кратоса. Странник вскочил с кровати, заслышав отдаленные разрывы, быстро оделся и прыгнул в планетарные сани. Через минуту он завис над армадой, с невероятной точностью разрушавшей подземные заводы Хроб*раны, аккуратно и с какой - то художественной жилкой пилотов выкладывая второй слой термитными снарядами, Странник даже усмехнулся, представив одухотворенное лицо какого - нибудь обер - дектора, ушедшего в добровольцы перед выпускным в Художественном лицее. Застыл в стальном чреве флагманской бомборакеты, жмет кнопки, может, кончик языка высунул от усердия.
     Младший Стругацкий замолчал, отдыхая, а пан Мошка, издатель, замотал головой.
     - Не пропустят, - заговорил он, не смотря на исказившееся от отчаяния лицо писателя, - даже не мечтайте. Они вон, - заговорил громче, - вчера боевую технику на подавление беспорядков в Сумгаите двинули по петиции Михалкова, а вы с милитаризмом бороться. И не проси ! - заорал пан Мошка, заметив дернувшуюся под столом ногу писателя. - Сам в политику не полезу и тебя не пущу.
    Старший брат сидел на столе, болтая ногой.
    И знаешь, моя милая любимая Леля с Елоховской и Тверской, хорошо, что у написавшего  " Сердца четырех" писателя Пелевина нет ни братьев, ни сестер, что лезли бы своим хохряком видения творимого ахуя в творчество когда - то неплохого рассказчика. У меня есть сестра, старшая, но ей насрать. И это хорошо. Потому что я ни разу не писатель. Даже не режиссер. И происхожу от древлетатарского ордынского рода, а не от боярских столпцов холуйствующих негодяев и просто, как выражались в веках, бесчестных людей Михалковых, коих стоило бы выдумать, не будь такого говна на самом деле.