Бабушка с персиками

Говорят, что случайных встреч не бывает и иногда на нашем пути возникают люди, которые навсегда меняют что-то внутри тебя, словно щелкает какой-то переключатель. Бывает, они приходят в вашу жизнь непрошенными гостями и задерживаются на долгие годы, а бывает просто промелькнут мимолетной вспышкой и тут же исчезнут. Но порой эта вспышка затмевает собой свет тысячи созвездий.

Начало июля выдалось дождливым. Крупные капли то и дело барабанили по крышам домов и жестяным трубам водостоков, отбивая свой незамысловатый ритм, а по вечерам мокрый асфальт ослепительно блестел, отражая неверный свет электрических фонарей. По утрам же весь город укутывало плотное одеяло тумана, но к обеду дымка рассеивалась и иногда, если повезет, сквозь толщу серых туч можно было увидеть робкие лучи стыдливого солнца.

В один из таких дождливых дней я, уставший, возвращался с какой-то вечеринки, которую устраивал один из моих друзей. Мой путь домой лежал через старый городской парк и едва я ступил на его тенистую аллею, как две крупные капли упали на кончик моего носа. Я поспешил ускорить шаг, но вскоре стало понятно, что вернуться сухим мне сегодня вряд ли удастся. Накинув на голову капюшон толстовки, я в глубине души пожалел, что забыл захватить утром в прихожей зонтик.

В кронах деревьев постепенно нарастал шум, становясь все громче и громче, и, наконец, мне пришлось побежать, чтобы окончательно не промокнуть. Честно говоря, я уже и забыл, когда в последний раз вот так бегал по лужам.

И тут, за поворотом, чуть в стороне от велосипедной дорожки, я заметил старую летнюю беседку. Кто-то украсил ее праздничной гирляндой и в предвечерних сумерках яркие лампочки сверкали под дождем, придавая беседке какой-то загадочный, почти волшебный вид. Скользя по траве мокрыми кроссовками, я свернул с аллеи и поспешил в укрытие, надеясь переждать дождь под деревянной крышей, увитой изумрудным плющом.

Тогда-то я и увидел ее. На слегка влажной скамейке внутри беседки сидела старушка и читала потрепанную книжку. На вид ей было лет семьдесят или даже чуть больше : пряди волос, выбившиеся из-под старомодной шляпы, были тронуты сединой, а промокший и порядком поистрепавшийся серый плащ красноречиво говорил о том, что в
жизни его владелицы случались и более счастливые деньки. Казалось, старушка была настолько увлечена чтением, что даже не заметила меня, и я было даже сначала хотел развернуться и уйти, но перспектива вымокнуть до нитки все же заставила меня остаться.

- Добрый вечер, молодой человек, - неожиданно вежливо поздоровалась она, и я слегка вздрогнул. Голос ее был тихий, шелестящий, словно шорох осенней листвы, но при этом вполне уверенный.

- Ничего, если я тут пережду? А то на улице это… - я сделал неопределенный жест рукой, как бы извиняясь за разбушевавшеюся стихию.

- До пожалуйста, - ответила она, пожав плечами, и снова опустила глаза в книгу.

Я присел рядом и пару минут просто молчал, прислушиваясь к тихой мелодии летнего дождя. Было в окружающей обстановке, в этой старой беседке, украшенной лампочками, в этой невесть откуда взявшейся старушке, в этом дожде, что-то настолько странное, почти мистическое, что мне захотелось запечатлеть этот момент. Я достал из рюкзака свой блокнот, отыскал в боковом кармане остро заточенный карандаш и начал делать набросок.

- Вы художник? – старушка закрыла книжку и вопросительно посмотрела на меня. – Давно рисуете?

- Да в общем-то нет, - улыбнулся я. – Это скорее так, хобби, ничего особенного.

- Когда-то давно я знала одного художника, и он был такой же скромный, как и вы, молодой человек, - старушка на секунду задумалась, словно что-то вспоминая, а затем продолжила. – А еще он был очень, очень талантливый, но, насколько мне известно, так не смог за всю жизнь продать ни одной картины. Или, вернее сказать, не успел.

- Если честно, я тоже пока еще ни одной не продал, - смущенно улыбнулся я, почесав затылок. Стало понятно, что разговора не избежать. – А что с ним стало, с этим художником? – добавил я, немного помолчав и скорее из вежливости.

- Он умер много лет назад, - глаза старушки немного потускнели. - Но у меня до сих пор хранится пара его работ…

- Понятно, - только и смог выдавить я из себя.

Снова наступило молчание. Мы сидели в тишине: я продолжил рисовать, а она с интересом наблюдала как я вожу карандашом по бумаге. Дождь все так же барабанил по деревянной крыше беседки и, судя по всему, даже не думал заканчиваться.

- А я ведь каждое утро сюда прихожу, - неожиданно продолжила она, словно разговор и не прекращался. – Дома меня все равно никто не ждет, вот я и хожу сюда каждый день: голубей подкармливаю, читаю, за людьми наблюдаю. А по выходным здесь духовой оркестр играет в сквере. Мне нравится смотреть, как другие танцуют, вспоминать всякое…

Я отложил карандаш и посмотрел на старушку, давая понять, что я слушаю.

- Мы ведь с этим художником, о котором я говорила, как раз на танцах-то и познакомились, - медленно произнесла она, словно разговаривая сама с собой. – Помню, было самое начало войны. Фрицы тогда быстро захватили нашу деревню и надеялись так же быстро захватить и весь Союз, поэтому особо не лютовали. Партизанское движение тогда еще только разворачивалась, а потому мы все потихоньку, понемногу и свыклись с таким соседством. Жизнь-то продолжалась: работали, детей растили, хозяйством занимались, по вечерам танцы устраивали всей деревней. Я тогда молодая была, красивая, не то, что сейчас. И жить мне тогда хотелось, любить хотелось, понимаете? Вы же молодой, конечно, понимаете.

Старушка выждала паузу, как бы давая мне возможность ответить, но я промолчал. Где-то вдалеке прогромыхал очередной раскат грома.

- Постепенно немцы тоже начали к нам на танцы захаживать. Понятно, что никто не был им рад, но и отказать тоже было страшно, потому постепенно и к этому тоже привыкли. Мы с подружками песни наши пели, а у них патефон был, да пара пластинок с вальсами Штрауса, которые они крутили постоянно. И вот в один из таких вечеров я его и заприметила - он в уголке стоял так скромно, сам не танцевал, только на других поглядывал. И взгляд серьезный такой исподлобья. Стоял он, смотрел, а потом видно все-таки набрался храбрости, подошел ко мне и на танец пригласил, а я и согласилась. Танцевал, он, конечно, так себе, все ноги мне отдавил, - старушка тихонько засмеялась.

- Могу себе представить, - улыбнулся я.

- А потом любовь у нас закрутилась. Скромный Герман был до ужаса, до дома все меня провожал, молчал больше, языка-то ни я, ни он не знали. Потом уже, когда я понемногу понимать его стала, узнала, что он художник. Герман все говорил, что воевать совсем не хочет, что закончиться война и он всю жизнь картинам посвятит. Помню, как он и благодарил войну, за то, что познакомила она нас, и тут же проклинал за то, что врагами сделала, - в уголке глаз старушки заблестели то ли слезы, то ли это просто капли дождя отражались в свете электрических лампочек.

- Отец, конечно, мне видеться с ним запретил, но он все равно ухитрялся повод найти, чтоб со мной лишний раз встретиться. Один раз подкараулил меня возле дома, когда я из клуба возвращалась, сунул мне в руки какой-то сверток и тут же исчез. Прихожу я домой, разворачиваю, глянь - а там фрукт какой-то маленький, на мохнатое яблоко похож. Это ведь сейчас в магазинах любых фруктов полно, выбирай – не хочу, а тогда никто из нас в жизни персиков не видел, а уж тем более не пробовал, - старушка умолкла, видимо прочитав недоверие в моих глазах. – Не верите? Я и сама не поверила, ума не приложу откуда и как он его достал, а только было это и все тут! И скажу я вам, молодой человек, вкуснее того персика я ни до, ни после в жизни ничего не пробовала. Умяла я его тогда за минуту, а потом еще месяц ходила косточку обсасывала.

Она снова замолчала и долго сидела, прислушиваясь к шуму дождя.

- А что потом случилось? – наконец нетерпеливо спросил я.

- Потом? Война случилась. Герман летчиком был и однажды утром наши подбили его самолет – вот что случилось. А я так всю жизнь одна и прожила, не детей у меня, не внуков. Никого больше я так и не смогла полюбить.

Она умолкла, и я тоже долгое время не решался нарушить наступившую тишину. Сказать мне было нечего. Какое-то время мы так и сидели: она смотрела куда-то вдаль, словно вернувшись мыслями во времена своей молодости, а я продолжил рисовать. Однако, вскоре дождь понемногу начал стихать, я сложил свои вещи обратно в рюкзак и, попрощавшись со своей новой знакомой, отправился домой.

В последующие несколько дней дожди наконец-то закончились и, хотя до настоящей летней жары было еще далеко я, пользуясь хорошей погодой, иногда вечерами прогуливался по парку с собакой, наслаждаясь вечерней прохладой. Каждый раз старушка неизменно встречала меня на своем обычном месте с книгой в руках и мы традиционно обменивались коротким приветствием.

Так продолжалось пару недель, пока однажды меня не посетила одна мысль. Мысль эта была настолько простой и очевидной, что я даже удивился тому, как она сразу не пришла мне в голову. Темм же вечером, перед тем как отправится на очередную прогулку, я зашел на рынок и купил у усатого веселого азербайджанца целый килограмм сочных зрелых персиков.

— Вот, это вам, - промямлил я, передавая одной рукой старушке пакет с фруктами, а второй пытаясь удержать собаку, очумело тянувшую поводок. – Я подумал, что вам будет приятно.

- Мне? – удивилась старушка. Она робко взяла пакет, заглянула в него и в этот момент мне снова показалось, что на глазах у нее выступили слезы. – Да как же это, сынок, да куда мне столько…

- Извините, мне уже пора, - мне почему-то стало неловко. - Кушайте на здоровье!
Не дав старушке опомнится, я уже бежал вслед за собакой, которая в этот момент заметила очередного голубя и явно решила не возвращаться домой без добычи.

А на следующее утро я улетел в командировку, которая выдалась настолько напряженной, что я и думать забыл об этой загадочной старушке, каждый день приходившей в парк кормить голубей и обожавшей персики. Вспомнил я о ней только через неделю, когда вернулся домой и случайно снова оказался на знакомой аллее, ведущей к беседке. Кто-то снял с нее праздничную гирлянду и при свете дня она сразу потеряла всю свою романтическую загадочность. Я подошел ближе и очень удивился – беседка пустовала, старушки не было. Вместо нее на лавочке я заметил знакомую книжку с поистрепавшейся обложкой и засаленными страницами, а рядом с книжкой одиноко лежала персиковая косточка.