de omnibus dubitandum 144. 150

ЧАСТЬ СТО СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ (1987-1989)

Глава 144.150. АРХИТЕКТОРЫ ГЛАСНОСТИ…

    Когда в мае-июне 1987 года по советским газетам прокатилась серия статей, изобличавших общество "Память", было видно, что это организованная кампания. Не надо быть провидцем, чтобы понимать, что она исходила из тех партийных кругов, которые поддерживали Александра Яковлева (на фото будущий генерал Калугин идет посередине улыбаясь, а крайний А. Яковлев) — того самого партийного идеолога, который за критику шовинистов был удален в Канаду.

    При Андропове Яковлева вернули в Москву, но к партийной работе не допустили. Только при Горбачеве Яковлев был возвращен в ЦК и быстро поднялся по партийной лестнице до полноправного члена Политбюро. За ним прочно закрепилась репутация архитектора гласности.

    Как все кампании, начатые по приказу сверху, кампания против "Памяти" в один прекрасный день и закончилась. Однако прошло еще некоторое время, и в газетах стали появляться отклики читателей, а затем и новые статьи.

    Кем-то покровительствуемая, "Память" продолжала действовать с прежним напором, поэтому закрыть тему оказалось невозможно. К тому же кроме резкой критики "Памяти" стали раздаваться и другие голоса.

    В защиту "патриотов" выступил маститый писатель Юрий Бондарев.

    В Ленинградском университете солидный научный симпозиум по литературе Сибири вылился в антисемитский шабаш с молодецким посвистом, клоунадой и переодеванием. Выйдя на трибуну, один из выступавших молча снял очки, парик, бороду, после чего все узнали в нем Дмитрия Васильева, главного "спикера" "Памяти", снискавшего шумную славу многочасовыми истерическими речами.

    — Вот так мы пробиваемся к правде, — патетически заявил оратор под восторженные аплодисменты зала {Геннадий Петров. Так вы пробираетесь к правде? "Советская культура", 1987, 24 ноября}.

    В журнале "Наш современник" появилась полная иезуитских уверток статья известного критика Вадима Кожинова. Он обвинил в троцкизме корреспондентку "Комсомольской правды" Е. Лосото, наиболее остро критиковавшую "Память". Лосото резко ответила Кожинову {Е. Лосото. В беспамятстве. "Комсомольская правда", 1987, 22 мая. В. Кожинов. "Мы меняемся?" "Наш современник", 1988, № 10 стр. 169}.

    И все-таки до полной гласности было далеко.

    Похоже, что сверху уже не спускали редакторам четких инструкций о том, что и в какой мере дозволено. Но сквозь бетонный саркофаг страха, въевшегося в души глашатаев перестройки, пробивались лишь тощие ростки подлинной свободы печати.

    Поэтому был разителен контраст между тем, что можно было прочитать в советской прессе о "Памяти", и теми материалами, какие тогда же привез из Москвы — и опубликовал в нью-йоркской газете "Новое русское слово" журналист-эмигрант Владимир Козловский {"Новое русское слово", 1988, 7-8 января}.

    В обширном интервью с ним некий Саша подтвердил, что никакой положительной программы у "Памяти" нет — ни в области экономики, ни в области политики, ни даже в области сохранения памятников русской культуры.

    Судя по интервью, "Память" сама не знала, чего хочет, зато она твердо знала, чего не хочет. А не хочет она двух вещей: демократии и евреев.

    Однако такие люди, как Саша и даже Дмитрий Васильев — это далеко не все и даже не главные силы так называемых патриотов. Это всего лишь штрафная рота, брошенная под огонь "врага", чтобы прикрыть основные части, которые действуют более изощренно и располагают не только легким оружием, но и танками, и дальнобойной артиллерией и обширными резервами.

    "Патриотизм", как ведущая в СССР идеология, призванная подменить "интернационализм", стал исподволь вводиться Сталиным еще в довоенные годы, но особенно настойчиво и открыто — в годы Второй мировой войны. "Когда государство начинает убивать людей, оно всегда называет себя родиной", — заметил римский император в пьесе одного немецкого драматурга.

    Пропаганда славы русского оружия сопровождалась более или менее открытым недоверием к "нацменам", а затем — суровыми репрессиями против целых "народов-предателей".

    После войны официальный патриотизм продолжал усиливаться. Цинизм вождя оказался настолько безграничен, что сразу же после Нюрнбергского процесса, на котором перед потрясенным миром впервые предстал весь масштаб злодеяний нацизма, Сталин импортировал нацистскую идеологию.

    Развернутая им антисемитская кампания по размаху и демaгогии почти не уступала гитлеровской, разве что в ней было больше изощренного коварства и даже своебразный эстетизм.

    Право же, когда вспоминаешь пышные похороны, которые Сталин устроил Соломону Михоэлсу, убитому по его же приказу, или "дело врачей-отравителей", за которым должна была последовать высылка всего еврейского народа в Сибирь якобы по его собственной просьбе, то нельзя отделаться от мысли, что подобные игры доставляли "вождю народов" особое сладострастное наслаждение.

    После смерти Сталина накал шовинистических страстей заметно снизился, но они не утихали никогда. Достаточно вспомнить, сколько ярости вызвало стихотворение Евгения Евтушенко "Бабий яр" — о массовом уничтожении евреев в Киеве во время оккупации его нацистами.

    Всякое напоминание об истреблении евреев гитлеровцами считалось антипатриотичным. Но особенно заметно антисемитизм стал усиливаться после вторжения советских войск в Чехословакию.

    Именно это событие положило конец всем надеждам, которые были порождены разоблачением "культа личности".

    При Хрущеве немало людей еще верило в то, что сталинизм порожден издержками роста, отклонениями от правильного пути, который, в конечном счете, должен привести к материальному изобилию, справедливости и свободе.

    Снятие Хрущева, превратившегося в последние годы в распоясавшегося самодура и оживило эти надежды, и породило тревогу. Но когда советские танки вошли в Прагу стало ясно, что на стороне тоталитарной системы не осталось притягательных идей. Ракеты и танки — это все, на чем она держится.

    1968 год надо считать важнейшим переломным годом современной истории. Военная операция 21 августа была проведена безукоризненно, Александр Дубчек и его окружение были взяты в здании чехословацкого ЦК. Но то была Пиррова победа.

    То, что при отсутствии доводов танки и ракеты могут стать действенным аргументом в идейном споре, не было изобретением Брежнева. Но с точки зрения исторической перспективы, советское общество оказалось в таком глубоком тупике, куда его не заводили прежде ни сталинские чистки, ни хрущевские метания. Все теперь понимали, что в тупик его завела сама система. И возможно было только два выхода из него.

    Один из них как раз в то время предложил Андрей Дмитриевич Сахаров в своем знаменитом "Меморандуме". Это путь сближения с Западом, гласности, расширения демократических свобод и прав человека, иначе говоря, путь той же Пражской весны.

    Совершенно очевидно, что он был неприемлем для советского руководства.

    Другой путь — это путь нацизма.

    Впрочем, была еще третья возможность: продолжать топтаться в тупике. Такой вариант больше всего подходил Леониду Брежневу — как в силу особенностей его темперамента, так и из-за того положения, в котором он находился.

    Брежнева считали временной фигурой. Он долго не имел твердого большинства в Политбюро и был озабочен консолидацией своей власти.

    Взамен хрущевского "волюнтаризма" он взял курс на так называемое "доверие к кадрам", которые к тому же постоянно подкупал все новыми льготами и привилегиями. Брежнев поощрял любое безделие, очковтирательство, взяточничество, казнокрадство.

    Все сходило с рук "кадрам" при условии личной преданности генсеку. Заданный им тон распространился вниз по лестнице власти. Большинство крупных и мелких начальников в центре и на местах, очень скоро почувствовали себя безконтрольными, несменяемыми князьками. Принцип: личная преданность боссу важнее дела — стал неписанным правилом.

    О том, что говорили в Москве в связи со снятием второго секретаря ЦК КПСС Украины по идеологии Скабы* за публикацию романа Олеся Гончара "Собор".

*) СКАБА Андрей Данилович (евр.) (30 ноября (12 декабря) 1905, с. Хоришки, Козельщинский район, Кобелякский уезд, Полтавская губерния, Российская империя — 26 июня 1986, Киев, СССР) — советский историк. Профессор (1964).
Академик Академии наук Украинской ССР (история советского общества) (20.12.1967).
Член ВКП(б) с 1940, член ЦК КП Украины (19.2.1960 — 17.3.1971), кандидат в члены Политбюро ЦК КП Украины (24.10.1959 — 29.3.1968).
Депутат ВС СССР 5—7 созывов.
Биография
В 1925 г. окончил Полтавский педагогический техникум.
В 1925—1930 гг. учитель, заведующий семилетней школой (Харьковский округ).
В 1930—1934 гг. учился на социально-экономическом факультете Харьковского государственного университета.
В 1934—1935 гг. проходил службу в рядах Красной Армии.
В 1935—1936 гг. инспектор школ (Харьков).
В 1936—1939 гг. аспирант Харьковского государственного университета.
В 1936—1940 гг. преподаватель Харьковского педагогического института, Харьковского государственного университета. В 1940—1942 гг. преподаватель Удмуртского государственного университета, лектор Ижевского городского комитета ВКП(б).
В 1942 г. слушатель Артиллерийских курсов усовершенствования командного состава. В 1942—1946 гг. в РККА — командир батареи, преподаватель Тамбовских, Житомирских артиллерийских курсов.
В 1946—1949 гг. директор Центрального архива Октябрьской Революции (Харьков). В 1946—1949 гг. заведующий кафедрой новой истории Харьковского государственного университета. В 1949 защитил кандидатскую диссертацию. В 1949—1951 гг. редактор областной газеты «Социалистическая Харьковщина». В 1951—1959 гг. секретарь Харьковского областного комитета КП Украины по идеологической работе. В июле-октябре 1959 г. министр высшего и среднего специального образования Украинской ССР. В 1959—1968 гг. секретарь ЦК КП Украины по идеологической работе. (Избран 22-24.10.1959 пленумом ЦК КП Украины, освобождён от обязанностей секретаря пленумом 29.3.1968.) В 1968—1973 гг. директор Института истории Академии наук Украинской ССР. Основал в 1969 создание многотомной «Истории Украинской ССР». C 1973 г. до конца жизни старший научный сотрудник Института истории Академии наук Украинской ССР.
Жил в Киеве.
Похоронен на Байковом кладбище.
Награды
• орден Ленина (22.12.1965)
• 3 ордена Трудового Красного Знамени (26.02.1958; 24.11.1960; 20.07.1971)
• орден Дружбы народов (11.12.1985)
• орден «Знак Почёта» (22.02.1945)
• медали

    Бдительный Скаба запретил публиковать роман, но Гончар пожаловался первому секретарю украинского ЦК Шелесту, и тот приказал книгу печатать. Когда же роман был опубликован и признан крамольным, Шелест, взвалил вину на секретаря по идеологии. Скаба добился приема у Брежнева, но это ему не помогло. Генсек сказал:

    — Какой же вы второй секретарь ЦК, если не можете сработаться с первым секретарем?..

    Если это всего лишь анекдот, то очень меткий: в нем, как в капле воды, отражена система брежневского руководства. Шелест в то время был покОрен, и Украина считалась его вотчиной, Москва подчеркнуто не вмешивалась. Но тот же Шелест слетел со всех постов, как только "не сработался" с самим Брежневым.

    Однако аппарат, на который опирался Брежнев и который превратил его в обвешанную орденами куклу, отлично сознавал, что вечно топтаться в тупике невозможно. В стране росло недовольство, крепло движение за эмиграцию, за права человека и интеллектуальную свободу.