Второшкольница. Часть 2. До второй

О второй школе я узнала, когда училась в седьмом классе от Вадика Маслова. Он учился на класс старше меня, в восьмом, но мы были в одном туристском клубе и ходили вместе в походы, на туристские слеты за честь школы, которую успешно отстаивали на соревнованиях по ориентированию (с картами и без, летом и зимой, днем и ночью). Клуб насчитывал около 20-ти человек из разных классов нашей образцово-показательной школы № 23 Ленинского района города Москвы. Конечно, когда я училась в седьмом классе, она уже просто называлась «средняя школа №23», но когда я в нее впервые вошла в первом классе, весной 1961-го года, на красно-кирпичном здании гордо красовалась вывеска : «Образцово-показательная школа № 23 имени Ворошилова» (мне даже кажется, что имени Ворошиловских стрелков, но я уже своей памяти не верю - звучит как-то странно), потом стрелки куда-то делись вместе с образцовостью, но показательность сохранялась и дальше. Микрорайон, квартал между Фрунзенской набережной, 3-ей Фрунзенской, Комсомольским проспектом и Хамовническим Валом, где находилась школа, тоже строился после войны в те же пятидесятые годы, что и район вокруг Ленинского проспекта, но его доминантой стали не сотрудники Академии Наук, а номенклатура – это были дома в ведении Совета Министров и т.п. Моими соучениками были в большинстве своём дети номенклатурных родителей всех рангов, от министров и генералов до машинисток и персональных шоферов.

Я тоже была из номенклатурной семьи – мой папа на момент моего поступления в школу был постпредом Казахской ССР при Совете Министров СССР, по нынешнему – посол Казахстана В то время меня возили в музыкальную школу на Кропоткинской улице на ЗИМах и Чайках, пока я школу втихаря не бросила. Потом место постпреда понадобилось для другого человека, более близкого Кунаеву (кто не знает – это был «генсек» Казахстана). Номенклатурного папу собирались послать вторым секретарем какого-то очень крупного обкома в Сибирь, но папа сказал, что уже достаточно поездил по тем местам, куда его посылала партия, да и партийная работа – это не его дело, он – хозяйственник и специалист. Он действительно был горным инженером и любил свою специальность. Так он остался в Москве, перешел в Государственный плановый комитет СССР Высшего совета народного хозяйства СССР, позднее просто Госплан (в здании которого сейчас заседает Госдума и куда я в каникулы ходила смотреть диснеевские мультфильмы) и стал просто «главным специалистом» уже без ЗИМов и шоферов.
Некоторые мои одноклассники жили в многокомнатных квартирах с консьержками в подъезде, а другие в коммуналках. Школа была чистая, с натертыми паркетными полами, с комнатными растениями на окнах в коридорах, с обязательной сменной обувью, с кружками, линейками, стенгазетами, речёвками, вечерами с самодеятельностью к праздникам с торжественной частью и пр. Все ученики ходили одетыми в школьную форму: мальчики в неснашиваемых серых брюках и курточках, девочки - в коричневых платьях со сменными нашивными белыми воротничками и в черных передниках (по праздникам в белых с кружавчиками), обязательно с красным пионерским галстуком на шее (галстук, капроновый или из натурального шелка, надо было гладить обязательно мокрым, он при этом шипел и издавал незабываемый запах!) или, с 14-ти лет с комсомольским значком на груди. Мы были поголовно охвачены общественно-полезной деятельностью: собирали то металлолом, то макулатуру, обходя квартиру за квартирой, заставляя людей лезть на антресоли за старыми пыльными подшивками газет и журналов, а то копали грядки на школьном огороде или в городском парке им. Мандельштама около станции метро Фрунзенская. Мандельштам был химиком - академиком.

Перед школой, вернее между школой и гигантским домом, в котором жила моя семья, была большая спортивная площадка, зимой ее заливали водой, и каток был неотъемлемой частью моего детства. Каждый день из квартиры уже полностью одетая для катания, т.е. в теплых штанах типа «шаровары»  с начесом, в двух свитерах (курток и брюк тогда еще не носили), в шапке и в коньках, сначала на «гагах», позднее на «фигурках», цокая по кафельным плиткам подъезда, далее по асфальту и, наконец, на покрытый снегом лед в толпу таких же в свитерах, толкаемые хоккеистами и до темноты под прожекторами, потом в обратном порядке: асфальт, плитка, линолеум в лифте, паркет в квартире... Зимой на уроках физкультуры мы ходили на настоящий стадион Лужники, где нам в подвале выдавали прокатные лыжи с остро пахнущими намазанной специальной мазью ботинками, и мы бегали по лыжне под командой учителей, Буйлиной и Школьника. Вообще обо всех учителях 23-ей школы у меня остались очень теплые воспоминания, особенно об учительнице литературы Нине Бенциановне Бейраховой и классной руководительнице, учительнице английского Ирине Леонидовне Вендровой. Нину Бенциановну сменила в восьмом классе Алиса Никаноровна Батурина, ставшая ей достойной заменой. С преподаванием литературы нам везло. (Кстати, дочь Батуриной тоже училась во «второй» школе – выпуск 1969-го года). Проблем у меня со школой не было практически никаких - я была круглая отличница и общественница, т.е. сначала пионерка, потом комсомолка, член школьного комитета комсомола и пр., что часто бывает с отличницами.

В 23-ей школе тоже было производственное обучение - школа готовила полиграфистов на базе собственной типографии, занимавшей довольно большую часть первого этажа. В седьмом классе я тоже начала «работать» в переплётном цехе, как и большинство девочек. Мальчики были печатниками. В наборщики брали как в органисты с абсолютным слухом, так здесь абсолютно грамотных, меня не взяли. Кроме того, школа славилась успехами в туризме и держала по этому виду спорта, если его можно назвать спортом, первые места в районе. В походы ходили ученики целыми классами, начиная с пятого, сначала в однодневные, потом с ночевками, а потом уже и в длительные. После шестого класса я была в десятидневном походе по западной Украине, по местам, где воевали партизаны отряда Медведева и разведчика Кузнецов, имя которого гордо носил наш пионерский отряд 6-го «А»-класса. В поход мы ходили с классной руководительницей Ириной Леонидовной Вендровой и молоденькой учительницей химии Инной Федоровной, свежей выпускницей химфака. Большинство туристов были мальчики, но к мальчишескому обществу я привыкла, т.к. росла вместе с братом Асаном, на 3 года старше меня, и часто участвовала в мальчишеских битвах и играх, и, вообще, была «свой парень».

В школе был еще и туристский клуб, не связанный конкретно с каким-то классом, а общешкольный. Его руководителем была Донара Аркадьевна Шенкман, работавшая вовсе даже не в нашей школе, а на Детской Туристской Станции Ленинского района. Мне очень хотелось попасть в этот клуб с детским названием «Квакушки», но туда брали только с седьмого класса, притом далеко не всех. Хотелось потому, что многих из участников клуба я уже знала, они были старше меня на класс, мы вместе были в школьном театральном кружке. Кружок вел Михаил Иванович Царёв, народный артист, актер Малого Академического Театра (всё с большой буквы) на пенсии.  Спектакль был поставлен только один: в первом действии был водевиль Чехова «Юбилей» - я играла Мерчуткину, и второе действие было куском из пьесы «Доходное место» Островского, там я играла уж не помню кого. Для спектакля привезли настоящие костюмы из Малого театра, и приехала настоящая гримерша, которая наложила «актерам» настоящий грим. Почти все актеры были из седьмого класса, только я была из шестого, да Оля Вереникина из восьмого. Семиклассники держались вместе, а мы с Олей, выпадавшие из общества семиклассников, несмотря на значительную разницу в возрасте (целых два класса!) стали близкими подругами на всю жизнь. На следующий год, когда театрального кружка в школе уже не стало, Оля, заболев актерством, пошла в театральную студию при районном доме пионеров, а я в туристский клуб.

Вот в этом-то клубе и был Вадик Маслов, восьмиклассник. Это был солидного вида юноша, немногословный, надёжный. На него в любом походе и в соревновании всегда можно было положиться. Особого моего внимания, он не привлекал, пока однажды он не обратил на себя ещё какое внимание неожиданной галантностью. Мы ехали вместе в районный дом пионеров в клуб по ориентированию.  Он вышел из автобуса первый и подал мне руку. Он сделал это, как что-то само собой разумеещееся. Я, «свой парень», да еще и туристка, готовая к трудностям и суровости лесной жизни, не была готова к такому обращению, это была подножка. Какое это было необыкновенное чувство, когда тебе подают руку и просто помогают выйти из автобуса! Со стороны Вадика это отнюдь не было проявлением личного интереса ко мне, это были хорошие манеры, которых я до того ни у одного знакомого пацана не видела. Это произвело на меня огромное впечателение. Я, правда, не влюбилась в него, что было бы понятно в этих обстоятельствах (он уже успешно ухаживал за моей одноклассницей Наташей Никаноровой, впоследствии его спутницей жизни), но я обратила на него внимание «вообще», как на личность, его мнение стало мне интересно.Я заговорила с ним и узнала, что он после окончания восьмого переходит в девятый класс в другую школу. Я стала его расспрашивать, в какую, и он рассказал мне о второй физико-математической школе, куда он оказывается ходил с сентября в вечернюю школу. Я заинтересовалась. По математике и физике у меня были пятерки, на районные олимпиады по математике меня посылали, и я там даже что-то решала и была вовсе даже не худшей, почему бы и мне не пойти в математическую школу?

Небольшое отступление о трудности передачи жизненного опыта.  Я с лучшими побуждениями рассказала сыну – подростку о том впечатлении, которое на меня когда-то оказала протянутая рука, поданная мне при выходе из автобуса. Я посоветовала ему просто, проявлять хорошие манеры, независимо от наличия особого интереса к девушке, подать ей пальто, подвинуть стул, поддержать на улице, пропустить ее вперёд, придержать дверь и пр. Но в ответ мой сын, снисходительно,  с  высоты своего опыта, сказал, что это невозможно, он будет освистан и осмеян, что эти эмансипированные феминистки хотят быть первыми, равными и независимыми и не потерпят обращения с ними как с «дамами». Он мне не поверил.