Великоруское Наследие9 Леонтьев и интелликтуализм

Великоруское наследие 9

Константин Леонтьев. Русская расовая Мысль и интеллектуализм.

Все существующие воспоминания современников о Константине Николаевиче Леонтьеве (1831-1891), как и биографическая проза о нем, по моему мнению, и не хороша и не плоха. Я хотел бы сказать здесь об ином, том самом существенном. Леонтьев не виден в окружающей его личность беллетристике воспоминаний и критики, как тип. Неясен его психологический портрет и сама Сущность творческой личности, на фоне эпохи. Штампы «разочарованного славянофила» и «политического изувера»  не имеют никакого отношения к Личности Мыслителя. Он не прописан явно, вкупе с противоположными ему по космополитическому духу политиканскими либеральными веяниями и его оппонентами того времени. Суть коих была для Леонтьева по великоруски расово неприемлема, и неприемлема именно безплодным для Русского Мiра того времени «общечеловеческим» политиканством. Политиканством в русле либералистики «историзма» и доминанты его в «просвещенном общественном мнении».

Как только я начинаю вспоминать Константина Николаевича, так у меня сразу возникает аналогия еще с одним духовидцем Русской Культуры, не оцененным публично до сих пор, это не так давно ушедший от Нас с Вами писатель Юрий Домбровский. В 2009 году к вековому юбилею Домбровского был опубликован двухтомник его прозы, он есть в моей библиотеке. Время от времени я люблю раскрыть эти тома на любом месте, и, перечитывая какую либо вещь Домбровского, чтобы отдохнуть, стряхнуть с себя разные сиюминутные настроения, набраться творческих сил. Таково мощное влияние творчества давно ушедшего от Нас с Вами этого писателя духовидца.

Домбровского с Леонтьевым роднит, и их свобода, и независимость их великих прозрений творческой мысли. Переживший четыре «посадки» в лагеря Домбровский велик в своей конкретике любви к любому своему месту нахождения, любви к человеку создателю вечного вокруг себя, как самовыражение своего творческого Духа (архитектор, строитель Верного, Алма-Аты начала XX века Зенков; роман Хранитель древностей) и просто человеку рядом с ним (с любовью выведенные им герои романов Хранитель древности, Факультет ненужных вещей и иные). Он отчетливо наблюдает и описывает все достоинства и недостатки своего героя в психологическом жизненном плане.

Я писал, что душа Домбровского лежит в трех его новеллах о Шекспире «Смуглая леди», здесь же душа Леонтьева в размышлениях «Два графа Толстой и Вронский», «Анализ, Стиль, Веяния», «Записки отшельника» и иных, сюда же примыкает «Театральный роман» Михаила Булгакова и прочие его произведения. Ведь должен же был найтись кто то, душой и Духом не погрязший в стяжательно-революционном разбое, мещанстве, ренегатстве с мировым Молохом, в обличие «ссср», и стереть с лица и Духа Великоруской расовой Типологической Культуры мещанско-плебейскую литературщину, драматургическо публицистическую накипь, и в «гоголевщине», и «чеховщины», и в «толстовщине» и «горьковщины» и литературщины иных «пророков» им подобных. Характерно здесь, что напрочь забыт, замолчан, самый значимый драматург Великорусской Культуры Сухово-Кобылин.

Любовно смотрит Домбровский в новеллах «Смуглая леди» на дух Творчества и саму личность Шекспира, творца Канонов драматургии театра и его окружения. Там показан внутренний мир драматурга в кухне театра, где на Наших с Вами глазах рождается его вневременная классика. Также значителен и многообразен внутренний мир «Театрального Романа» Булгакова. Там вроде бы этакими фельетонными методами показана дикая, страшная мещанско-реформаторская «кухня» театра «советского», с пародией актерской «системы станиславского». Роман озаглавлен «Записки покойника», но это реквием по тому театру вообще, и по всей системе «культурной» жизни «ссср» в частности. Те дополнительные «нюансы» и «советского театра» и «соцреализма», что не полностью отражено в «Театральном Романе», дописаны Булгаковым в «Мастере и Маргарите», быта варьете в лицах Римского, Лиходеева и прочих Варенух, где уже прочно в содружестве  с самой советской властью поселился «советский» дух мещанской Дьявольщины.   

Писательство, театр и его драматургия только тогда несут «свет миру», когда они отражают Дух природной Типологической Культуры Имперского Народа. Вот в этом вечном Духе творили и Леонтьев, и Домбровский, и Булгаков

Это был протест Великих Творческих Типологических Личностей против пропаганды «всемерной любви» любого вида и борьба за свое «Я» в Русской Культуре. Разницы здесь не было, будь то материалистическая патристика каббалистического иудохристианства, будь то политическая любовь к «построению светлого будущего человечества». Все они вкупе, в итоге, есть копии, ремейки, все той же политиканской каббалистики, как «очаровательной» социальной демагогии, то ли от «мировой религиозности», либо от любых материалистических социальных теорий, «измов». Особенно показательна, в этом плане для Нас с Вами, сегодняшняя мировая экстремистская шовинистическая «интернационалистическая демократия» и ее ремейк внешне пацифистский, но скрыто насильственный революционный, монстр «православного социализма», идеологически размывающий культурное типологическое расовое сознание Русского Народа.

 Работая с любым материалом я никогда предварительно не знакомлюсь с вступлениями и предисловиями, делаю это лишь иногда потом. Зачем? А чтобы сравнить свое видение материала с редакционным, издательским, только тогда становиться ясен истинный смысл вставок, пояснений и характера самой мысли инициаторов издания материала. Приступая к данной работе, я в который раз взял том Домбровского и впервые прочитал предисловие к этому изданию Д. Быкова. Там с претензией на глубокомысленность присутствуют выспренные разсуждения Быкова о Домбровском, кои сопровождаются сравнением его духовидческого таланта с романом Гросмана, творчеством Окуджавы и Солженицына. Все это было так плоско, и масштабность творчества, как и сами эти фигуры, настолько мелки по сравнению с Домбровским, что такая преамбула к этому изданию, выглядела пустой примитивной, раскрашенной безсодержательным политизированным пустословием, либеральной интеллектуалистикой.

Такого типа плебейская, псевдонародная, интеллектуальная публицистика, совершенно потерявшая Высокое Русское расовое Аристократическое Начало творчества, буквально захлестнула Наше с Вами творческое поле Русской Культуры своей вычурной пеной пустословия словоизвержений. В течение последних полутора веков под ней, шипящей и пузырящейся, этой безплодной примитивной либеральной интеллектуалистикой, поникли в «общественном сознании» Русского Мiра, или же наглухо замолчаны, все величественные фигуры творческих Мыслителей Русской Культуры. В общественном сознании Русская расовая глубина Мысли подменилась плоским политическим примитивным интеллектуализмом. Последовательно: - интеллигентским дореволюционным, «сссрско-советским» и сегодняшним «демократическим».

Домбровский и Леонтьев настолько разные, что искать точки соприкосновения их мысли и творчества не стоит. В творчестве их роднит тот Аристократизм Духа и то презрение к плебейскому  псевдонародному политическому «общественному мнению», как и их обоюдная безмерная свобода Творческой  Мысли, для которой существует единственный авторитет, их природные нравственные жизненные прозрения. Оба они безстрашно искали Абсолют нравственной Истины, предназначения своего существования в том жестоком мире, где жили и творили.

В общественном мнении современного человека РФ природное Различение краеугольных понятий нравственности и моральных установок, за всеобщим политиканством Нашего с Вами бытия, практически потеряно, а в сознании современного человека внедрено их ложное равноценное значение. Но это далеко не так. Это обусловлено крайне однотипным политиканством воцарившимся в Нашем с Вами российском обществе с середины XIX века и сохраняющимся по сей день.

В религиозном смысле это был наглядный исторический тип средневекового (1494-1498) итальянского монаха проповедника Савонаролы (1494-1498), а в нашем недавнем прошлом этот тип проявился в виде догматического миссионерского политиканства конца XIX и начала XX века о. Иоанна Кронштадтского. Этот дух сохранился в бюрократической РПЦ и по сей день. Он же представлен апологетами-догматиками, неспособными к аналитическому мышлению россиянско-сссрскими плебеями, выдающими «интернационалистские» перлы: - «кто против советской власти, тот против русского народа» и им подобные. Эти люди вскормлены бездеятельной паразитической системой «советской власти», как ее «винтики». Системой лишившей Русский Мiръ свободного самодеятельного Начала Русского Народа, его могучих производительных сил, они превратились в его идеологические отбросы. Они и гордятся перлами безсмысленной догматики советской мифологии: - «гвозди бы делать из этих людей, не было в мире крепче гвоздей».

В вопросе сохранения расового Духа Русского Народа можно выделить следующее. Если бы эти россиянско-советские люди имели способность аналитического мышления, либо просто русского расового усвоения Русской Истории, то они бы увидели то наглядное, что лишь русская расовая педагогика просвещения Народа и Личности есть Благо для самого Русского Народа, а идеологическое советское «всеобщее образованчество» есть разложение нравственности нарда и Абсолютное Зло. Это же касается и «интернационализма» безрасовой, антитипологической мировой религиозности любого толка

Нравственность имеет исключительно природный расовый типологический характер и смысл, а моральные установки диктует сложившееся на данный момент политическое положение Социума, Государственности, либо диктат религиозных и политических установок. Обычно все это присутствует вкупе, это «плавающая» системность данного момента в разных соотношениях. Нравственность всегда расово культурно-типологична и предполагает свое Становление в коллизиях жизни вместе с Духом Личности. Мораль понятие религиозно-политическое и поддерживается исключительно плоской «общечеловеческой» убежденческой интеллектуалистикой, усеченной в круге догматических представлений ущербного духа подобной Личности.

Константина Леонтьева можно и нужно понимать и принимать с точки зрения имперской нравственности и психологизма его натуры. Без проникновения в Дух религиозности Константина Николаевича, его натуру и творческие мысли не постичь. Это абсолютно невозможно без проникновения в их расовые психологические нравственные основы. Давайте попытаемся посмотреть на Константина Николаевича с этой стороны.

Леонтьев вырос в русской помещичьей деревне в обедневшей мелкопоместной дворянской семье с нравственными традициями старинного Великоруского Рода Леонтьевых и Карабановых. Там в семье и быту его мать была властной хозяйкой, а отец, в отставке от службы в деревенской жизни, быстро стал опустившимся нравственно изгоем. К религии до дипломатической службы Леонтьев относился равнодушно. Характерен эпизод его воспоминаний, когда мальчик впервые пошел исповедываться в храм, то отец, хохоча, выдал язвительную шутку о попе, который «за свои грехи верхом на людях кругом комнаты ездит». Неприятный осадок от этих детских воспоминаний остался в Леонтьеве на всю жизнь.

Молодость, учеба в университете и самостоятельная жизнь врача, потом дипломата, лишь укрепили его несколько пренебрежительное, общепринятое тогда в среде интеллигенции отношение к религии. Потом произошел известный нравственный перелом сознания и Леонтьев погружается в глубокие религиозные переживания. Но он не углубляется в патристику христологии, он ищет нравственные корни Веры и его по Великоруского расовому Мироощущению тянет в Монастырь в попытках поиска духовного наставника. Сначала это был Афон, а потом Оптина пустынь и Николо–Угрежский монастырь. Подобные религиозные поиски были типичными горячими переживаниями неофита религиозности, которые присущи практически всем неофитам в этом плане. Он продолжает публиковать свои великие работы, но пресса и общественное мнение глухо замалчивают его вещие мысли. Леонтьев пока не представляет себе характера своего отторжения обществом, а он затронул нравственную Типологическую Суть Русского Мiра, и этим стал неприемлем, буквально во всем общественным оппонентом и врагом всем течениям общественной жизни той России. Леонтьев тесно общается с о. Иосифом Фуделем, о. Климентом Зендергольмом у него несколько учеников.

В скобках об о. Иосифе Фудель и ином. Молодой священник о. И. Фудель, близкий Леонтьеву, неоднократно подчеркивал, что совершенно избавился от либеральных взглядов молодости. Чем же он занялся, будучи настоятелем Бутырской пересыльной тюрьмы?

Он начал заниматься образованием каторжан. Именно образованием, как западническим процессом демократизации общества. Представить Леонтьева на его месте, можно лишь как просветителя и попечителя, но не «образователя» каторжных. Я далек от мысли осуждать отца И. Фудель, его деятельность это проявление присущих ему скрытых природных расовых качеств его духа. Либеральным духом наполнено литературное наследие его сына Сергея, неоднократно подвергавшегося арестам ЧК, НКВД. Либерален и близкий с ним культуролог Дурылин, много сделавший для нашей Русской православной культуры, как либеральна в той или иной степени, в общем и целом вся та наша творческая интеллигенция. Так Дом родителей писателя мученика Варлама Шаламова был прибежищем ссыльных, отец Шаламова священник, служил в храме демонстративно на русском языке, сам Шаламов вырос «марксистом» и атеистом.

Христианств не может повлиять на его русское расовое природное мироощущение. Леонтьев живет и творит Сущим и Вечным: - «облечение общих идей в родные формы может принести и уже во многом принесло богатую жатву. (А Историческим, Типологическим в процессе Становления своего Духа и Сути Типологической расовой Культуры является только В.М.) Тот народ…, который свое национальное доводит до высших пределов развития (и живет Традициями своего Сущего вечнообновляющегося Нравственного Канона В.М.); ибо одними и теми же идеями, как бы не казались они современникам хорошими и спасительными, народ постоянно жить не может.

Леонтьев ощущает огромное негативное либерально-разлагающее влияние западничества на русскую педагогику и русскую школу с ее губительными идеями «всеобщего образованчества». Он кричит (со мной В.М.) об очевидном: -

«Мое общее заключение не безусловное против грамотности, а против поспешного и тем более против обязательного обучения. И это я говорю не с точки зрения свободы; развитие не всегда сопутствует свободе, – а с точки зрения Народного своеобразия Жизни и самой Культуры, без которого, по-моему, Великому (конкретно Русскому Имперскому В.М.) Народу не стоит и жить.

Если же, недоросшее до полного руссизма, общество примется менять некстати самые корни эти, то уже тогда «бесцветная вода» всемирного сознания будет поливать не (живые великоруские имперские над В.М.) национальные всходы, а (изначально мертвые, разрушающие общенародные расовое мироощущение его природного от Творцв Мiра «коллективного безсознательного» и подменяющие его политиканским или «мировой религиозности» мировоззрением для этого наднационального имперского народа, где нарушены будут основы расовой культуры «что немцу здорово, то русскому смерть» В.М.)  космополитические, и Россия будет столько же отличаться от других европейских государств, насколько Голландия отличается от Бельгии (и ее ждет неминуемая культурная народная политическая гибель в рамках всемирного финансово-политического мирового монстра в борьбе его воцарившихся политических финансовых «частно-акционерных» коллективистских спрутов, которые неминуемо установят для всего мира народов собственную паразитическую, террористическую мораль «под сэбэ», как и обязательное, рабовладельческое для Нас с Вами, «международное Право террористического Кулака» В.М.). (Их главный инструмент «общественного» принуждения народов нарождающаяся В.М.) Газетная публицистика думает о (диктуемых финансовым игом института «частной собственности» В.М.) целях, а не об истине – это ее неизбежный порок. (который методично разрушает совместно с «всеобщим ветхозаветным либо политическо-идеологическим образованчеством» Душу и Дух Имперского Государствообразующего Народа и его природной первоячейки Культуры и Государственности – Русской расовой Семьи, как Основы и органической части Мировой Типологической Культуры Имперского Народа В.М.).

Ярый приверженец, неофит, христианской религиозности Леонтьев все же видит, что с Основами Духа «российского христианства», что то не так, его подтачивает червь бездеятельного «всемирного пацифизма».

«Церковь говорит: - «конец приблизится, когда Евангелие будет проповедано везде». Что же делать?

(и слепо видя Основу Жизни Русского Мiра в том изкаженном Христианстве и той больной им России, а не в Великоруском Культурном расовом Духе Русского Народа, проповедует здесь догматически ложное В.М.)

 Христианству мы должны помогать, даже в ущерб любимой нами Эстетике, из трансцендентального эгоизма, по страху загробного суда, для спасения наших собственных душ, но прогрессу мы должны, мы можем противиться, ибо он одинаково вредит, и христианству, и Эстетике»

Христианство Толстого и Достоевского для Леонтьева – «слащаво розовое». Для него неофита здесь остается единственный выход - страх Божий, а не пацифистски безсодержательное, космополитическое заклинание: - «Бог есть любовь». И он здесь приходит к выводу о Сущности космополитического, антикультурного, вырожденческого, цивилизационного западнического стяжательства: - «трансцендентальный эгоизм» - жажда личного спасения. европейская цивилизация мало-помалу сбывает все изящное, живописное в музеи и на страницы книг, а в самую жизнь вносит везде прозу, телесное безобразие, однообразие и смерть» («Египетский голубь»).

Эстетика природы и Эстетика искусства… никому не мешают и многих утешают. Что же касается самой настоящей животворящей Эстетики Жизни, то она связана со столькими опасностями и жестокостями, со столькими пороками, что нынешнее (сравнительно, конечно, с прежним) слабонервное, мало верующее, телесно самоизнеженное и жалостливое (тоже сравнительно с прежним) человечество радо-радешенько видеть всякую (раскрашенную в контрастные цвета бытовую этическую «красивость», как ложную В.М.) Эстетику на полотне, подмостках опер и трагедий и на страницах романов, а в действительности – «избави Боже!».

И вот последние годы жизни 1986-1991 годы, это Оптина Пустынь и Троице-Сергиева Лавра, куда Леонтьев приехал фактически на упокоение, за два месяца до своего успения. В Оптину Леонтьева привела мечта спокойно творчески работать в монастырской среде рядом со своим духовным покровителем старцем Амвросием.

Почему именно тогда?

 Да потому, что терпевший по жизни великие денежные нужды Леонтьев в 1886 году, благодаря ходатайству близкого друга, влиятельного чиновника Тертия Филипова и покровительству всемогущего воспитателя Царствующего Дома и многолетнего обер-прокурора Правительствующего Синода Константина Победоносцева получил жалованный лично годовой пансион содержания в 2000 рублей и обрел экономическую и моральную свободу творчества.

Чтобы Нам с Вами представить Суть и масштаб этого события в той России для Леонтьева заметим, что сам Победоносцев, человек высоконравственный, строгих правил,  несколько десятилетий бывший выразителем Великоруского Духа при Царствующей Династии, выйдя в отставку в начале XX века, оказался в жизненной нищете. И лишь обращение близких людей к власти дало ему жизненный пансион подобный пансиону Леонтьева. 

И тут требуется пояснение Сути нравственного расового Великоруского Мiра Духа Мыслителя, его внутреннего «коллективного безсознательного». Русский Мiръ ощущал в Русском Монастыре всех времен Очаг Великоруской Культуры, Обитель своего нравственного Окормления и узловой Центр Жизненного Попечения Русского Народа. Там в идеале Русской Жизни ее Русский Монастырь был прибежищем разного люда, не вписывающегося в мирскую жизнь Великоруской Общинности, с ее Сутью Обще-жития. Русский помещик, служилый государственный дворянин, получал поместье крестьян  от государства в «жалование».

Это была русская расовая система, законодательно выраженная Гением Грозного Царя в Судебнике и Стоглаве Домостроя Русского Народа. Реформой «никониан» Династия Романовых отменила этот расовый регулятор жизни Русского Народа и Стоглав был изъят и запрещен на двести лет, а Судебник дезавуирован последующими судебными реформами на западнический лад. При первых Романовых был Уложением 1649 года и Указами императора Петра Первого довершен процесс крепостнической зависимости западного типа, затеянный Семибоярщиной отменой Юрьева Дня при Годунове. Уложение 1607 года свидетельствует именно об авторстве Указа отмены Юрьева Дня Годунова, управителя Руси при Царе Федора Иоанновича.Царь Федор, согласно Уложению, повелел составить писцовые книги, тем самым положил начало закабалению русских крестьян. Попытки облегчить жизнь самодеятельного русского крестьянина и ремесленника предпринимались последующей Царствующей  Династией Гогенцолернов. Это были усилия Императоров Павла Петровича, Николая Павловича, Александра Александровича, но они в итоге успешно торпедировались спекулятивным капиталом Мировых Глобалистов , Ростовщиков при поддержке мстительности русоненавистников «пятой колоны», последышей иудохазар. Последней «великой» судебной реформой Императора Александра Второго вводилось состязательное ведение судебного процесса, то есть Русский Мiръ политикански отдавали в руки формируемой законодательно касты стряпчих, коллегии адвокатов. Так поэтапно попрали все принципы Великоруского расового положительного Права имперского типа от Домостроя, а бюрократически выращенный антигосударственный гомункул, каста «детей юристов», села на шею Русского Народа, Нам с Вами, и сели уже «юридически законно». Вот тут в среде «детей юристов» паразитический интеллектуализм «словесных баталий» моментально разцвел пышным цветом.

Само прежнее помещичье-дворянское «жалование» крестьянами с землей было не западный материализм денежного оброка от поместного крестьянства, а все то же дополнительное дворянское «тягло» совместно с государственной службой, откуда и поступало «кормление» самого помещика. Там предполагалась и осуществлялась реально воспитующая и направляющая роль помещика в крестьянском общинном быту.

Вот эта помещичья деятельность, совместно с монастырским окормлением самого помещика, его крестьян и ремесленнических посадов, с финансовым соучастием в жизни обеих этих сторон немногими монашествующими и средствами Русского Монастыря, была Сутью Русской расовой Жизни. А Русский Монастырь принимал всех насельников, трудников, в целях поправления их Общинного нравственного и общественного здоровья.

Первые нападки инорасового духа в Русском Мiре начались именно на нестяжательную окормительно-культурную миссию Русской Веры, через монастырскую жизнь, среди масс самодеятельного крестьянско-ремесленнического Русского Народа. Они велись Настоятелями Монастырей западнического духа Геннадия Новгородского и иудохазарского духа Иосифа Волоцкого с целью извратить ее инорасово, западнически стяжательно в Русском Монастыре и далее в самом Русском Народе. Иосиф Волоцкий и Геннадий Новгородский слыли победителями «ереси жидовствующих», вот на ее содержание надо заострить Наше с Вами внимание.

Жидовствующие (так называли первых ветхозаветников В.М.) были строгие монотеисты отрицали Божественную природу Иисуса Христа, описывая его лишь как проповедника, подобного Моисею. Они не принимали исчисленную дату конца света, которого многие тогда ожидали в 7000 году «от сотворения мира» (1492). «Жидовствующие» отметали православную обрядность, отрицали монашескую и насельническую жизнь Русского Монастыря, как русский нестяжательный тип жизни. Отрицали церковную иерархию, отвергали поклонение иконам, мощам и кресту. Сами «жидовствующие» быстро обрели массу поклонников и последователей не случайно. Жидовствующие смутили многие умы,а далее пропагандистски политически выдвигали чисто материалистические требования к жизни монастырей. Они требовали от монастырей отказаться от владения земельными угодьями и великоруской Общинной «помочью» окрестных жителей крестьян. Жидовствующие привлекли расположение московского князя Ивана III. Здесь впервые сыграл роковую роль раздуваемый политически мистицизм Апокалипсиса, нравственная инфекция заложенная в иудохристианство изначально. Он в период преддверия 7000 (1492) года охватил весь христианский мир без исключения. А на Руси это было связано с тем, что вопрос о церковном землевладении приобрёл остроту во многом из-за того, что землевладельцы, ожидая скорую кончину мира, передавали монастырям свои владения на «помин души».

Материалистическая клевета «жидовствующих» оказалась живуча. Удар был нанесен по Сути Русской Жизни и роли самого Русского Монастыря, этого русского расового дохристианского явления. Вспомните, кто были главные действующие лица Русской Церкви конца XIII и XIVвеков. Это были настоятели Монастырей Сергий Радонежский, Алексий Московский и Стефан Пермский, никаких иных церковных лиц сопоставимых с этой троицей Русь не знала.

На знаменитый спор 1506 года стяжателей иосифелян с нестяжателями, заволжскими старцами во главе с Нилом Сорским, победители «жидовствующих» Геннадий Новгородский и Иосиф Волоцкий пришли с аргументами, внешне отрицающими сами еретические религиозные мысли «жидовствующих», но полностью ставшие на позиции «жидовствующих по материалистическим вопросам в том числе распоряжения вкладами монастырей, имуществом. Соответственно этим дезавуировался великоруский нестяжательный, Обще-Житийный характер взаимоотношения насельников самого Монастыря с его настоятелем и окрестным крестьянством. Стяжатели победили, но сама Русь получила новую гибельную для нее ересь, которая разрушила Русскую Империю, а затем и государственность самой России.

Эта ересь жива, как и господствует в России по сей день. В «новой» политической форме, эта инорасовая каббалистическая ересь, революционно «создала», окончательно разделенный политикански, для тотальной «народовластной» оккупации огромной территории и ее народов, промежуточный федеративный «ссср» Это был промежуточный этап рабовладельческих деяний либерального клана на своем вожделенном, тысячелетиями лелеемом пути, к сатанистскому рабовладельческому мостру «всемирной демократии», этому рукотворному плановому Апокалипсису для Народов Мира. 

А победа стяжателей это был первый шаг к узурпации единоличной власти настоятеля над монастырским имуществом и характером уже чисто материалистическим отношений его пополнения, что в итоге переродило Дух Монархической Власти, Церкви и далее саму Русь, в Россию западнического типа.  Это же потянуло за собой далее все монастырские, общецерковные и Наши с Вами государственные беды и несчастья Русского Народа.

Великорус, Аристократ Леонтьев сразу потянулся в своей Русской Вере к Духу старчества Русского Монастыря, духовного последователя русских волхвов дохристианской безцерковной гармоничной культурно эпохи Вед. Старчество это нравственно мистический естественный природный отбор духовидцев, духовных лекарей нуждающейся в попечение части народа и наставников всего Русского Мiра. Здесь, с потерей Сути дораскольных Таинств Веры, осуществляемых в Духе Великоруской Аристократии Русского Мiра, мистический «образованческий» обряд посвящения в священничество РПЦ выглядит чуждой инорасовой мистикой «общехристианской» догматики. Приезды Леонтьева на монастырский Афон сменились Русскими Монастырями, и как только выдалась возможность, то Леонтьев поселился в Оптине. 

В Оптиной Константин Николаевич пишет свои великие итоговые работы, жемчужины великоруской мысли: - «Записки отшельника», «Национальная политика как орудие всемирной революции», «Анализ, стиль и веяние» и другие, а также много писем самого разного содержания. Жизнь рядом с монастырем и старцем Амвросием, который стал его земным ангелом, утешающим и гармонизирующим эту буйную, мятущуюся в своих внутренних страхах и сомнениях личность мыслителя, стала самым плодотвоным периодом жизни Леонтьева.

 К.Н. Леонтьев c А.С. Хомяковым это непоколебимые вершины классической Русской Консервативной Мысли вообще, и XIX-го века Русской Истории в частности.

Эпистолярное наследие Леонтьева обширно. В нем видны не только его жизненные невзгоды и разные обстоятельства жизни, но и отчетливо видна работа его могучей мысли.

Так в одном из своих писем К.Н. Леонтьев с горечью пишет своему почитателю: –

«Вы в числе немногих читали мои публикации, и что я могу сказать об их критике? Что кроме слов «оригинальный», «неожиданный» никакой оценки, никакого анализа моих работ…, наша публика привыкла воспринимать мысли «жеваные» неоднократно в нашей и иностранной прессе, а я даю свои твердые оценки, взгляды и убеждения. С ними можно согласиться или их оспорить. Оспорить не хватает ума, согласится страшно. Меня редакторы обвиняют в духовном нездоровье. Я, слава Богу, духом здоров, а вот они умом слабы (добавлю и духом) и в этом вся причина».

В этом смысле особенно интересна его короткая, но чрезвычайно емкая и интенсивная переписка К. Леонтьева с молодым философом Розановым практически перед самой кончиной.

Надо предварительно отметить, что у Розанова религиозное сознание, сами движущие импульсы религиозной мысли во многом были связана с полом: -

«Связь пола с Богом - большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом, - выступает из того, что все а-сексуалисты обнаруживают себя и а-теистами…»

(здесь Розанов впадает в психосоциальную крайность метафизических представлений жизни; пол важная категория, но это лишь один из факторов Сущности Личности и ее Социальности; и этим же самым Розановым плебейски принижается  фактор Аристократизма феномена Со-Вести с Творцом; все остальное подмечено верно В.М.)

Розанов абсолютно верно убежден в принципиальной и фактической созидательно-деятельной импотенции позитивистов, революционеров, коммунистов, атеистов, как и любых иных социальных системщиков. Вообще, социализм-атеизм-коммунизм, как представление, это обезбоженный и бесплодный интеллектуализм самих его проводников, идеологов. А аскетизм, навязываемый исполнителям их социальных миражей, убивает и пол, и цветение и красоту жизни, и саму жизнь их политических последователей.

Он отмечает «эту неутолимую жажду  Личности в постижение Откровения Божественного, нельзя убить, как и метафизику, которая «живет не потому, что людям «хочется», а потому, что сама душа метафизична. Метафизика - жажда… Это – «голод души», не могущей остановиться перед закрытыми наглухо воротами. А что же за ними?! Мечта? Фантазирование? Да ведь и сама-то «жизнь-раба мечты. В истории истинно реальны только мечты. Они живучи… Перед этим цепким существованием как рассыпчаты каменные стены, железные башни, хорошее вооружение. Против мечты нет ни щита, ни копья. А факты - в вечном полинянии».

(Розанов впадает здесь в материалистическую прелесть «интернационализма», это там мечта пропагандистский инструмент побуждения в людях первобытных безнациональных грез, либо «наивного коммунизма», либо «общества всеобщей справедливости; мечта расовая социальная всегда имела и имеет право на жизнь сегодня и Мыс Вами, Русский Мiръ, знаем ее из сказок и легенд Имперских Типологических Народов, кои всегда предметны В.М.)

И уже после Октября Розанов писал в работе «Апокалипсис нашего времени»: -

 «Хороши же социалисты и вообще всероссийская демократия: - скормить, все отечество скормить, лютейшему врагу… Но нельзя не сказать: хороши и «лучшие люди России», начинавшие революцию в такую роковую войну, и, как оказалось потом, ничего решительно не предвидевшие. Коминтерн, Ленин и социалисты оттого и мужественны, что знают, что их некому будет судить, что судьи будут отсутствовать, так как они будут съедены».

Он много писал о Леонтьеве, как великой творческой личности: -

«Все Филельфо и Петрарки проваливаются, как поддельные куклы, в попытках подражать грекам, сравнительно с этим калужским помещиком, который и не хотел никому подражать, но был в точности как бы вернувшимся с азиатских берегов Алкивиадом, которого не догнали стрелы врагов, когда он выбежал из зажженного дома возлюбленной. Ум Леонтьева, - скажу, гений его, - был какой-то особенный. И Леонтьев писал пламенно-негодующую статью… в порицание болгарских политиканов, «честных учителей» (=либералов) тамошних, противником освобождения Болгарии от турецких зверств».

 Добавлю от себя. Статья «О Болгаробесии» напечатанная Леонтьевым в 1878 году в период Русско-Турецкой войны по освобождению Болгарии и всеобщего восторга, восхищения «братушками», вызвала шквал возмущения, но оказалась в результате историческо пророческой. «Братушки» предавали Россию впоследствии раз за разом постоянно. К.Н. Леонтьев ценен для Русской мысли своим пророческим духовидением, своими пророчествами, многие из которых сбылись. Особенно поражают его прозрения относительно рабовладельческого «социализма», как невиданного поныне массового общественно-правового угнетения, Человека Деятельного, Типологического, Имперски самодеятельного и самодостаточного. Мыслитель создал своего рода «классическую антисистему» взглядов на окружающий мир.

Розанов отмечал, Леонтьев был первый из русских и, может быть, европейцев, который открыл пафос (живую душу, настоящий смысл, поэзию) туретчины, ее воинственности и женолюбия, религиозной наивности и фанатизма, преданности Богу и своеобразного уважения к человеку. «Ах ты, турецкий игумен», - не мог я не ахнуть, перечитав у него разговор одного муллы с молодым турком, полюбившим христианку: -

«Три есть столба, на которых держится мир, - толковал шепотом мулла. - Первый столб золотой и идет до неба: - это наше святое и праведное мусульманство. Второй столб поменьше и сделан из серебра: он также хорош. Это - вера Авраама, которую исповедуют собаки-жиды, но Авраам через Измаила, был и наш праотец; только жиды не приняли праведного Корана. Третий столб тоже к небу идет и тоже истинный, только он покороче тех обоих, и сделан из меди. Это христианство».

И с таким вкусом и знанием, с таким любованием на наивность турка это рассказано, как русский вообще никогда не найдет в себе подобных слов для мусульманина. Наконец, он рассказывает и случаи своего влюбления и житейские нравы турков, и они везде почти выходят мужественнее и героичнее славянских (на Балканах тех лет В.М.), более, так сказать, похожи на наших конных солдат в Варшаве, тогда как балканские славяне все похожи (стяжательно-мещански В.М.) на петербургских адвокатов, что для Леонтьева было до последней степени скучно.

Тонкими, пластическими штрихами он набросал то, что я назвал бы «законом гарема», т. е. тайну внутренней и теплой, даже горячей-горячей привязанности друг к другу членов семьи в этом, столь непонятном для нас типе семейного сложения. Он показал здесь матерей и жен, умирающих за детей и мужей; влюбленность, которая держится до старости; и все это при правиле (и обычае), когда старая турчанка сама копит и откладывает деньги, чтобы купить на них молодую невольницу крепкому, нестарому своему мужу: «Я смерила на базаре ее ногу, и выбрала с самой маленькой ступней: ибо красивость ступни есть первое условие красоты женской». Это - гораздо свободнее, чем признание некоторых прав за консерватизмом со стороны.

Леонтьев имел неслыханную дерзость, как никто ранее его из христиан, выразиться принципиально против коренного, самого главного начала, Христом принесенного на землю, - против кротости. Он сознательно, гордо, дерзко и богохульно сказал, что он не хочет кротости и что земля не нуждается в ней: ибо «кротость» эта (с оттенком презрения в устах Леонтьева) ведет к духовному мещанству, из этой «любви» и «прощения».

 (и у Нас с Вами доходит до мерзких требований покаяния Русского Народа от его узурпаторов и «архиреев церкви» за те неизчислимые беды, кои они, эти твари в человеческом обличие, и нанесли самому Русскому Народу В.М.)

Откуда (из этой глумливой пацифистской иудохристианской «любви» В.М.) и вытекает «эгалитарный процесс», при коем все становятся курицами-либералами, этакими не эстетичными Плюшкиными.

Что можно сказать в заключение?

 Мироощущение и Миросозерцание Леонтьева это основа будущего расцвета России и жизненных Традиций Русской консервативной мысли. А она важна для Русского Мiра только в таком качестве. Только так тяжко, трудно, методично надо вырабатывать новый современный подход возврата к традиционным Ценностям Русской общественной жизни. Надо взять из его Великоруских расовых Традиций Жизни на вооружение все то Живое, чем жил Русский Консервативный Мiр, не исключая и советский период, Нашей с Вами  общей Русской Истории.