На тропинках моего прошлого

Мне печаль сегодня в жизни помогает
Как бальзам моей израненной душе
Годы минут, верю, боль моя растает
Рассосется как коллоидные швы

Перетрется, перемелется годами
Запоет в саду как прежде соловей
Боль осядет горькими слоями
В закуточках сущности моей

Будут в радость мне закаты и рассветы
Летний дождь, февральская пурга
Тихий омут и шальные перекаты
И дремучая сибирская тайга

Мир живых придуманный не нами
Так устроен, чтоб смеяться и страдать
Жизнь свою дареную богами
Мы не вправе ни купить и ни продать

Я несу свой крест, увы, не на голгофу
И взывать с мольбой все будут не ко мне
Я один из миллионов, что не плохо
Быть песчинкой в мироздании планет



Годами, впитывая в себя знания и опыт, как губка,  порою даже не подозреваем, что всё это богатство мы когда-нибудь сможем выместить на бумагу. Порадовать, а может огорчить кого-то, но чаще всего самого себя отправить в прошлое, пройтись по самым потаенным тропинкам и встретить на них дорогих твоему сердцу людей.
               Об одном из таких людей, о своём отце, я и хочу сегодня поговорить сам с собой, возвратившись на одну из тропинок своего прошлого. В одном из самых своих ранних воспоминаний в памяти сохранился эпизод, где меня, четырехлетнего, мама уводит за руку от отца. Конечно,  я не понимал тогда, что это навсегда. Мы шли с ней,  взявшись за руки по ночному городу. Я пытался капризничать, ведь меня подняли с постели родные отца,  а сам он находился в командировке. Мама вела меня к моему будущему отчиму, в его квартиру. О нём я сегодня не буду упоминать намеренно, жизнь моя почти прожита,  и ничего в ней уже не поменять. Так же не хочу осуждать поступок мамы, бросившей моего отца.
                С этого самого момента встречи наши с отцом были редки и мимолетны. Отец в скором времени оставил свою службу во внутренних войсках и стал работать шофером на самосвале. В памяти сохранился эпизод, когда он подъехал к нашему дому и с разрешения  мамы забрал меня с собой в рейс. Он возил гравий из карьера на стройку, я сидел с ним рядом в кабине и ничего тогда не понимал. Мне казалось, что так будет всегда, что папа всегда будет приезжать и катать меня на машине,  а все соседские мальчишки будут завидовать мне, но это оказалось не так.
 Часто размышляя о детях,  выросших в детдоме,  пытаюсь сопоставить свою судьбу с их судьбами, кому из нас повезло в большей степени, но ответа нет.   Город наш небольшой и встретиться на его улицах было немудрено, отец в дальнейшем стал работать на машине скорой помощи, но виделись мы редко. Запомнилась встреча на его сорокалетии, куда меня пригласили. Отец сидел во главе стола и почти не выпускал из рук гармонь,  на которой он превосходно играл. Вокруг все выпивали и плясали,  а он сидел со стаканом компота, не пьющий,  не курящий, ублажая всех игрой,  и я понимал, что ему это было не в тягость.  Все родственники, почему-то считали своим долгом рассказать мне, какой у меня отец хороший, что он не виноват в разводе с моей  мамой, но я к тому времени  уже сам всё понимал.
                У меня, по линии мамы, есть две сестренки и от отца тоже родились две сестренки. Про себя я никогда не разделял их, они просто были и остались моими любимыми сестренками, с которыми поддерживаю самые теплые отношения.
               Нелегко складывалась жизнь родителей в послевоенные годы, как и у большинства  россиян. Отец, призванный на военную службу в сентябре 1943 года, служил в забайкальском военном округе,  а осенью 1945 года воевал с японцами. На службе он и освоил профессию водителя.
              В двадцать три года я с семьей покинул свою родину, переехав в Ташкент, где отец несколько раз навещал нас, проезжая на курорт. Здоровье его было подорвано ещё с работы в угольной шахте во время войны, где не делалось никаких скидок на молодость, шла война. Люди гибли на фронте и люди подрывали здоровье в тылу. Так же досталось ему на войне с японцами, когда они с тяжелой техникой скрытно  преодолевали горную местность. Теперь его поддерживали лечебные ванны ессентуков.
             Не часто я посещал свою родину, проживая в Ташкенте, поэтому и были так редки наши с ним встречи и в последний свой приезд в 1991 году был прощальным, но я об этом даже не догадывался. Был конец августа в году, когда в Москве произошел путч.  Мы ехали вчетвером со своими женами в Томск, в  гости к моей сестренке Ане. По дороге он пожаловался мне на боль в правой руке. Что я думал в тот момент по поводу его руки, да мало ли болячек вяжутся к нам в течение жизни! Половину дня мы провели у Ани.  Познакомились с её мужем Михаилом и с их сыном. На улице сфотографировались на память и отправились в обратный путь. В аэропорт города Кемерово, из которого мы вылетали домой, привез нас отец. Это был поздний вечер того дня когда произошел путч.
              Через некоторое время, уже по телефону, он сообщил, что у него саркома. Через четыре месяца отца не стало, но живут его дети и внуки в продолжение рода Борисовых.
              Вот так, до обидного мало, я могу рассказать о своём отце, который прожил всего шестьдесят шесть лет. Последний раз, уже через несколько лет после его смерти, я стоял перед его могилой, вглядываясь в его фотографию,  силясь припомнить все наши с ним скоротечные встречи.
              Возвращаясь к последней строчке стихотворения,  вдруг понимаешь, что все мы песчинки в мироздании планет. Что в этом, физическом мире мы и являемся такими песчинками, заполняющими и формирующими нашу планету и пока мы живы, мы должны свято чтить память о своих родителях давшим нам жизнь!