Ранный Юлек! Глава 5

"...В Инновлодзи пропадали все тормоза..."

Но гады не вернулись в Инновлодзь. Зато Юлек вместе с мамой и сестрой возвращались туда каждое лето. Впрочем, не только пани Тувимова увозила детей в это красивое местечко над Пилицей: Инновлодзь, расположенный среди томашувских лесов, был излюбленным местом летнего отдыха у жителей Лодзи.
С каникул в Инновлодзи Юлек каждый раз привозил какие-нибудь сокровища: не только гадов. Одним летом он часами гулял по инновлодьзским лугам, собирая мяту, чабрец и медвежье ухо. Затем старательно высушивал и упаковывал в специальные мешочки. Правда, он никогда потом не заваривал себе этих трав* перед сном, но ведь не в этом дело. Считается ведь сама радость от собирания, а она была огромна.
В другой раз Юлек вернулся в Лодзь с обширной коллекцией народных песен и кипой собственноручно выполненных рисунков: на одном был плуг, на другом - телега, на третьем - деревянная рыбацкая лодка, и каждый рисунок сопровождался подробным описанием.
Однако прежде всего Юлек привозил с каникул воспоминания. И какие воспоминания!
В Инновлодзи он стал "механическим орудием вреда". Объезжал лошадей, неприученных к седоку, лазил по деревьям, пас корову. Щебетал с птицами: мог часами наслаждаться из трелями, и делал это так хорошо, что даже сами птицы давались ему в руки.

"Чих-тих!"

Птичка пёстрая отважно
Мне чирикала однажды:
- Чвирли, тирли, ри-чи-чи!
Когда я пою - молчи!
- Почему? - вопрос возник,
А она: "Чирик-чирик!"
- Ну и повод! - говорю,
А она мне: "Пли-пле-плю!"
"Это дерзость! Чересчур!" -
Злюсь, а птичка мне: "Жур-жур!"
Я кричу: "Хороший цирк!"
А она мне тут же: "Чвирк!

Я уже почти рыдаю,
Начинаю, обрываю,
Вдруг чирикаю: "Чих-тих!"
А она мне кратко: "Псих!"

Но именно здесь, в Инновлодзи, поэт завёл также первые знакомства с последующими сожителями: ужами. Он ловил их руками, а потом обвивал вокруг своих плеч и шеи. Этот фокус неизменно производил впечатление на сестру Юлька и на его друзей (в особенности, на подруг), и больше всего - на тех, кто весь год прожили в городе. Некоторые из них первого в своей жизни ужа увидели именно во время инновлодьзских каникул - вернее, ужа, который не бездельничал в траве, а путешествовал по плечу друга.
А Иренка даже верила, что Юлек умеет заклинать змей. И поэтому никто никогда не причинил ему зла. Впрочем, её постоянно восхищала "аура чародейства", которую Юлек распространял вокруг себя. Она была уверена, что неспроста именно он показал ей Млечный Путь, Большую Медведицу и Волосы Береники. Она уже давно заметила, что когда Юлек переступает порог их лодзьской квартиры, атмосфера каждый раз становится теплее, а родители чаше улыбаются. И, вдобавок, все эти трюки на "табурете"! Так, Иренка с детства почитала брата** за чародея и никогда, даже во взрослой жизни не изменила своего мнения: Юлек был и есть чародей!
Друзьям Юлек устраивал гонки на сельских бричках. Сам он не принимал в них участия: брички были для него слишком медленным средством, и, вместо того, чтобы управлять одной из них, он предпочитал садиться на неоседланного коня и скакать на нём галопом как шальной. Лучше всего он договаривался с кобылкой в яблоках, принадлежавшей пану Вевюрскому. Было достаточно погладить её сеоебристо-серый, украшенный тёмными пятнами хребет, а она уже радостно фыркала и спрашивала тихим ржанием: "Ну, что нового сделаем сегодня?"
Конечно, Юлек шалил не один. Каждую минуту он проводил "со слаженной бандой нескольких подобных сорванцов". В пансионат, в котором пани Адела уже весной резервировала номер для себя и детей, заходил на минутку и... вновь его не было. Он куда-то бежал, подгоняемый очередным своим "бзиком", собирал экспонаты для всё новых дивных коллекций, гонялся за бабочками, пёк с мальчиками картошку на костре.
Или же так, как в один жаркий день он организовал подругам купание в реке. Жители Инновлодзи долго вспоминали эти писки и смех! Ведь купание, очевидно, было незапланированным. То есть, его не планировали подруги Юлиана, зато он сам всё распланировал в мельчайших подробностях.
Прежде всего, он обговорил дело с паном Винцентым Цыганом, лодочником. Пан Винцентый каждое лето забирал на свою лодку отпускников и безопасно переправлял на другой берег Пилицы. Под его опекой никому никогда в голову не приходило, почему пан Винцентый так горд. Поэтому...
- И речи быть не может! - запротестовал он, когда только узнал,  что замыслил Юлек с друзьями.
Но Юлек, как пристало будущему поэту***, имел дар убеждения. Немного поговорив, пан Винцентый уступил. Он выбрал подходящее место на реке - не слишком глубокое и далёкое от берега, - и Юлек с друзьями приступил к исполнению.
Начали с картошки. Принесли её на луг над Пилицей, туда, где обычно жгли костёр, и укрыли под перевёрнутым ивовым пнём, служившим им лавкой. А потом пригласили подруг (только самых любимых) на лодочную прогулку. Те охотно согласились, они любили весёлое общество Юлиана и его друзей. Вскоре они всей группой прибежали к реке и по очереди начали садиться в лодку пана Винцентого.
- Только осторожно! - просил Юлек, а мальчики галантно вытирали лавочки,  на которых должны были усесться дамы.
- Не замочите туфелек! - вежливо предостерегали они. - Помедленнее, дорогой пан Винцентый! - просили они, когда лодка отъехала от берега.
Ведь дамы не выносят влаги! Ни одна, даже самая маленькая капля не имела права смочить их платьиц.
И не смочила. Дамы без ущерба доплыли до того места, которое ранее выбрал лодочник. И тогда мальчики на тайный знак пана Винцентого так быстро закачали лодку, что потом ни одна из девочек не была уверена, то ли это была шутка, то ли - несчастный случай. Плюх!
Впрочем, случайность или нет, в целом она не была такой уж несчастливой. Наоборот, точно после громкого "плюх!" раздался такой писк, что даже на краю деревни все знали - Юлек и его друзья вновь что-то натворили. Но писки быстро стихли, а их сменили смех и весёлые поддразнивания. Мальчики разожгли костёр и, хотя одежла быстро высохла, все сидели возле него до самого вечера, обжигая пальцы шкворчащей картошкой.
Всю свою взрослую жизнь Тувим скучал по инновлодзьским шалостям, по той беззаботности, запаху лугов, хребту в яблоках любимой кобылки и вкусу картошки.
Тосковал иногда и во время многолетнего пребывания в Нью-Йорке и позже, когда весной 1946 года вернулся в Польшу и поселился в Варшаве. "Инновлодьзские годы - самые счастливые", - писал он в воспоминаниях.
Инновлодьзские места проявляются не только в воспоминаниях Тувима, их легко открыть и в поэзии - для детей и взрослых. Поэт не всегда писал об Инновлодзи напрямик и не всегда менял её  название. Но именно там, на инновлодьском лугу, лежал Вилли-сказочник и смотрел на облака из ванильного крема...

Лёг Юлек на травке и тихо лежит.
По небу армада из тучек бежит.

Вон та - головища большая,
На попу похожа вторая,
А третья - как хвост или хобот,
Четвёртая - ухо... Ещё бы!
Плывёт целый слон, это ясно!
Смотрите! Какой он прекрасный!

Но ветра дыхание примчало
Из далей: "Ши... ши...", зашептало,
И хобот сплело, как завязку,
В искуснейший узел: Потрясно!

Слон, этим смущённый без краю,
Забыл, как его называют,
Полёта забыл направленье
И то, что он - слон, без сомненья,
Огромный, как корпус у брига.
Слон кратко "чвир-чвир" прочирикал,
В гнезде уложился парадном,
И с хоботом - в узел! Ну, ладно!..

А Юлек?..
Лежит и мечтает,
Что стих о слоне сочиняет.
----
*Не заваривал недаром -
Не обдать бы руки паром.

**Этот брат - шедевр такой,
Словно трах-бах-ой-ой-ой!

*** "И какому!" - воскликну я всем.
(Упс... это не было разве ad rem?)

Ad rem (лат.) - по существу дела.