Лунная соната

     У каждого в жизни есть свой Пушкин, свой Чайковский, свой Репин.

     У меня в ранней юности появился свой Бетховен.
    
     Вообще-то о великом немецком композиторе я узнал, ещё учась в вечерней музыкальной школе, которую окончил параллельно с общеобразовательной восьмилеткой. На уроках музыкальной литературы мы изучали биографии знаменитых композиторов, истории создания бессмертных шедевров, слушали пластинки с их произведениями. Но мне почему-то ближе других был Эдвард Григ, чья задумчивая, слегка колющая своими традиционными скандинавскими квинтами, музыка производила очень благостное впечатление. Чего, к примеру, стоит «Пергюнт» с его таинственным Шествием Гномов и восхитительной, ласкающей слух и душу, «Песней Сольвейг»! А когда я познакомился с потрясающим Концертом для фортепиано с оркестром, понял окончательно и бесповоротно, что это моя любовь навсегда. Забегая на много десятилетий в будущее, могу подтвердить верность этому своему детскому выбору.

     Но причём же здесь Бетховен?

     После восьмого класса я поступил в ленинградский авиаприборостроительный техникум. Правда, такой выбор был продиктован отнюдь не моим благосклонным отношением к техническим дисциплинам. Как это часто случается, я согласился с аргументами родителей, которые резонно утверждали, что юноше, готовящемуся к срочной службе в армии, лучше иметь твёрдую специальность, чем просто ползать по окопам и сбивать каблуки в строевой муштре на плацу. И хотя гуманитарная стезя привлекала меня больше, я поступил на первый курс этого весьма престижного техникума.
     Специфика учебного заведения определила и состав группы. Лишь семеро из двадцати двух человек были представительницами прекрасного пола, причём трое  носили имя Галя.
     Одна из этих девочек по окончании первого курса переехала с семьёй в Севастополь, куда её отца, морского офицера, перевели по службе. Это событие так и осталось бы неприметным эпизодом в стремительно бурлящем жизненном потоке, если бы не одно совершенно случайное совпадение.

     Так сложилось, что мои родители решили во время отпуска навестить дальних родственников, много лет живших в этом славном приморском городе. Я к тому времени уже окончил второй курс, благодаря активным занятиям лёгкой атлетикой, был крепок физически, что позволило мне на месяц устроиться грузчиком в транспортный цех на завод, где работала моя мама. Заработав свои первые довольно неплохие деньги (стипендия не в счёт, хотя нам платили по тридцать шесть рублей, вместо двадцати – в «обычных» техникумах), я смог фактически профинансировать свою поездку с родителями в Севастополь.

     Описываемые события приходились на середину 60-х годов, когда ни смартфонов, ни интернета не было и в помине, да и квартирные телефоны были далеко не у всех. Поэтому каждый молодой, зрелый и пожилой человек в обязательном порядке владел записной книжкой, а иногда и не одной.
     Заглядывая сегодня в сохранившиеся записные книжки, находишь там такое… А ведь всё это было, но беспристрастная память давным-давно убрала на самое дно своего необъятного хранилища покрывшиеся романтической пеленой события далёкой юности.

     Галин адрес был на всякий случай занесён в книжку, и этот случай представился. Мы гостили в Севастополе уже вторую неделю, а я всё никак не мог собраться поискать мою одногруппницу. Что-то меня останавливало, какая-то юношеская застенчивость и нерешительность. Конечно, мы с Галей были в приятельских отношениях, но прошёл целый год, а в семнадцать лет это совсем не малый срок, и мне думалось, будет ли удобно навязывать ей свою компанию… В общем, вот такие искусственные полудетские страхи никак не побуждали меня к действию.
Наконец, я решился. В этом мне помог отец. Он взялся вместе со мной поехать по имеющемуся адресу. Мы заранее договорились, что, отыскав Галю, мы пригласим её в гости, а потом попросим показать любимые места в городе.

     Всё получилось наилучшим образом. Галя оказалась дома, она очень обрадовалась нашему приходу. Стояла тридцатиградусная жара, поэтому предложенный ею холодный квас был принят с искренней благодарностью. Узнав, что мы уже десять дней в Севастополе, она как-то по-взрослому, но очень по-доброму пожурила меня и немедленно взяла инициативу в свои руки.  Был составлен обширный план наших совместных действий на оставшиеся у меня три дня, и жизнь завертелась с новой силой.

     С первой минуты нашей встречи я поразился произошедшим в ней изменениям. Её весёлость и энергичность, которые были мне знакомы по совместной учёбе и незатейливому юношескому досугу, включавшему выезды за город, на озёра любимого нами Карельского перешейка, занятия в легкоатлетической секции, где я специализировался в прыжковых видах, а Галя предпочитала спринтерский бег, наши групповые прогулки по находящемуся поблизости Московскому парку Победы, с качелями и парашютной вышкой, остались неизменными. Но к ним добавилось нечто, заставлявшее меня смотреть на неё иначе, чем год назад. Проще говоря, Галя похорошела, стала женственнее, в её голосе появились обезоруживающие покровительственные нотки. И, взяв на себя роль гостеприимной хозяйки, которая очень ей шла, она с энтузиазмом включилась в эту увлекательную игру.

     За два дня мы успели побывать на Малаховом кургане, посмотреть Панораму обороны Севастополя, погулять по Херсонесу Таврическому и Приморскому бульвару, где надолго задержались возле памятника Затопленным кораблям. Всё это перемежалось пляжными паузами с многократными погружениями в ласковые прибрежные волны. А однажды мы увлеклись и заплыли так далеко, что, оглянувшись, увидели лишь тонкую полоску берега. Обратный путь показался слегка утомительным. Выбравшись из воды и упав на горячую гальку, полчаса лежали неподвижно, наслаждаясь покоем и ощущением необъяснимого счастья… Это было счастье юности, счастье от осознания бесконечности жизни и того огромного и необъяснимого, что рисовало в туманной дали романтическое воображение.

     И вот наступил наш последний отпускной день. Набродившись под палящими лучами солнца, насладившись сполна завораживающими панорамами белокаменного города, уютно и доверчиво устроившегося на живописном побережье, уже совсем под вечер мы пришли на набережную. Неподалёку от какой-то неприметной пристани нашлось безлюдное местечко у самой воды. Большой пологий камень ещё хранил тепло заходящего солнца, и только размеренный шелест набегающих волн, приветливо шуршащих прибрежной галькой, нарушал эту идиллическую тишину.
     Солнце совсем низко нависло над водной гладью, и началось волшебное представление, которым невозможно налюбоваться. Откуда-то из полумрака появились две кошки. Они по-хозяйски устроились у самой кромки воды и вместе с нами увлечённо следили за погружающимся в море огненным шаром. Мы молча, затаив дыхание и держась за руки, сидели на остывающем камне. Сердце моё колотилось с бешенной силой. Вдруг, словно услышав его стук, Галя как-то доверчиво и нежно приложила мою руку к своей груди. Под волнующей упругой выпуклостью я ощутил гулкие и частые удары. Время остановилось, реальность превратилась в фантастическое блаженство… И тут свершилось чудо. Из невидимого в темноте прогулочного кораблика, примостившегося на ночлег у недалёкой пристани, полились тихие, но отчётливые звуки Лунной сонаты.
     Через несколько минут солнце полностью скрылось за водным горизонтом. Неистовые пассажи зазвучавшего вскоре Финала вывели нас из оцепенения, и мы, словно встрепенувшись, покинули место нашего импровизированного свидания…

     С той счастливой поры прошли десятилетия. Музыка Бетховена сопровождает меня на протяжении всей жизни, и сейчас в ушах звучит гениальная тема из Второй части самой любимой Седьмой симфонии.

     Но всякий раз, заслышав скорбно-печальные звуки Первой части Четырнадцатой сонаты, я против своей воли, возвращаюсь в тот далёкий, навсегда оставшийся в памяти, жаркий севастопольский вечер, подаривший мне моего Бетховена...