Грязь

«дыши. дыши. дыши! ты не можешь сдохнуть, не можешь! давай, вдох-выдох, вдох-выдох. пожалуйста…» заворочался, сбивая плед в ногах в ком, егор, простонав сквозь сон болезненно ещё что-то нечленораздельное, тут же несколько раз метнувшись от одной части кровати к другой. в его легких становилось слишком мало места из-за плесени, что забила поры, но он притих.

у парня перед глазами снова стоял старший, придерживающий старательно весь пропитавшийся кровью рваный влажный бок. улыбка обворожительная и заискивающая рассекала лицо в попытке уверить, что всё хорошо, но бинта не найдётся?.. и может быть егор бы и поверил, будь поглупее, но бледное лицо с остекленевшими глазами, что посреди комнаты продалось с телом безвольно вперёд и упало бы, если бы он вовремя не среагировал… а сам он ревел розовыми слезами навзрыд из-за рассыпавшейся марганцовки, кристаллы которой въедливо жгли самое естество сквозь пелену Морфея, как в первый раз.

самого егора, как понял уже потом, отпаиваемый валерьянкой, не страх настиг, хуже — шок. парализующий, но кристально-чистый. пустой и вакуумный. впрочем, ничем другим кроме этого он и не смог бы объяснить, как друг прошёл несколько кварталов от леса, где его решили пришить, пока жизнь его вместе с грязной кровью выливалась на асфальт., но тогда делал все на автомате, чувствуя сжимаемые в районе шеи пальцы, что мяли ворот объемной толстовки, пока он шарился прокипяченным металлическим пинцетом уже глубоко в кровавом фарше, цепляясь взглядом режущим за белыми и синими жилками.

он не боялся крови и текущей сукровицы, убирая с легкой брезгливостью липкую массу, невозмутимо вытирал пропитанными водкой салфетками края. артём с пародией на заботу вытирал его лоб рукавом измазанного свитшота, чтоб в глаза не катился крупными каплями пот. Егор не говорил немного потерпеть, что будет не больно и хорошо. потому что терпеть совсем не немного, пока он раскорчует пространство раны и от засохшей крови, что сдирает вместе с кожей, будет больно и не факт, что хорошо, он не врач., а врачей нельзя. зато можно стакан воды, вроде, компенсирует кровопотерю, раздробленные кости, разодранные ткани и сосуды… а ещё лишние руки.

одно дело читать книжки про криминал, «след» всякий смотреть по вечерам, рассматривать непонятные схемы в ментовке на стажировке, пытаясь хоть что-то запомнить, да думать: «чего сложного? вот так, так и так, гораздо же быстрее»., а другое дело, когда мысли разбегаются, как тараканы от света и облака дихлофоса — вот, перед твоими глазами тот, кого ты уже трижды должен был закрыть или навести, ибо у него белый порошок только с потолка не сыпется! скажет, штукатурка… И то, если ударить по дверному косяку, то с него прямо в руки упадёт счастье высшего сорта. самого высшего сорта., а если он сейчас вздохнёт последний раз и все, так и не дочитав по памяти какой-то эпизод из паланика.

менты тусовались у артема на квартире под разными предлогами гораздо чаще, чем в участке, что напротив был в положенные смены. основным предлогом был егор, но мент не мент, если не прошарится и не проглядит, особенно в хлебном месте. все не дотошный петр аристархович левин со своим тезкой и протеже. вот уж правда, если хочешь что-то спрятать, то прячь на видном месте… Только ленивый не знал, что он варит по всему спб, но даже самый старательный никак не мог найти повод, предмет, что угодно, чтобы упечь его.

грела мысль, что егор тот немногий, кто знал, что хранится камнями в морозильнике за побелевшими от времени упаковками с просроченным фаршем. что соль лежит в банке из-под какао с надписью сахар. пуля тут же брезгливо была им откинута куда-то за спину, а чувства, что выдернул какую-то часть позвоночника, но это было лишь какое-то склизкое налипшее волокно.

и в каждом кошмаре он снова и снова видел то лицо, землистого света, серое, полностью обесцвеченное и губы бескровные, что шептали слова, которые егор все равно не слышал. только глаза серые, ртутные видел краем глаза, затянутые лимонной поволокой почти непроглядно, руки закостеневшие, что вцепились в стол, но вдох… ещё один вдох. в его венах течёт ядовитая ртуть, иначе как объяснить, что людей с ним рядом мутит, самого не берет…

— егор, ты спишь? — осторожно произнёс артем полушепотом, стараясь свои льющиеся ручьём кровавые сопли утереть и не пачкать белый новенький ламинат в их сталинке. их, как звучат-то стремно вылившиеся плюсы совместного проживания на время учебы, квартира была не заперта. получалось плохо и в ту же секунду он нагнулся, вытирая развод небрежно рукой.

егор инстинктивно дёрнулся, услышав голос старшего, сразу подскочил на кровати. с того самого момента артёма звали кемпийским. с его дебильными шутками про святое святотатство и кащенко о другом быть не могло и какую историю произошедшего он наплёл дружкам, что его мертвым посчитали, егор не знал. на осознание того, что это лишь очередной кошмар, ушло не более выверенных пятнадцати секунд и беглого взгляда по комнате. за это время он учился равномерно дышать снова практически с нуля., но нет больше этого шкафа-гроба, ледяного напольного покрытия, стола, пятна с которого не сошли.

— тем, — облегченно выдохнул при расфокусированном взгляде на пришедшего., но кровать не прогнулась под его весом, что заставило усомниться в благополучности происходящего — ты чего?

зная, что младший периодически мучается кошмарами, тот всегда садился рядом и гладил по голове настолько бережно, насколько был способен., а он не имел практически никаких представлений о нежности. так и пошла у них мода для красоты, а меж строк для защиты, носить бронежилеты., но младшему становилось невыразимо легче, когда он ощущал горячую ладонь на лбу, покрывшемся потом, а после в отросших медных волосах. как старший брат, только в их случае, младший исправно и неустанно тянет их вверх со дна.

— ты только это, не паникуй, — поспешил заявить сртем до того, как младший, точно ошпаренный кипятком подскочит к нему и будет осматривать лицо и тело на предмет ссадин, но предательски закашлялся влажным кашлем и теперь грязно-бурые разводы нещадно покрывали не только ламинат, но и белые шторы., а сам он заходился булькающими звуками из-за крови, заполнившей ротовую полость, хлещущей из рассеченных дёсен.

Теперь-то егору не в первый раз было на это смотреть. он уже как несколько лет соскребал остатки людей с асфальта, выезжал и паковал жмуриков в наркодиспансерах, накрывал притоны, в которых чего только не видел. напугать его теперь было задачей не из легких, он спокойно мог слушать разные истории с практик, одновременно смачно хрустя шаурмой о том, что курица застреленная пробила своему мужику глаз шпилькой, а ее решила пустить по кругу братва в отместку. как дошло, что сделали, еле живую решили скинуть в отстойник, не дочь райкома партии, но тем не менее скинуть туда, откуда никто не всплывал было делом торным.

— тем… какой сейчас день? — глаза пгора походили на два стеклянных протеза, которые с легкостью можно было разбить о пол.

— нет, если бы я хотел умереть, то определённо в воскресенье, — «ибо дальше шёл ненавистный понедельник, в который мне надо работать» закончил артём.

— во что ты ввязался? — спросил егор, доставая уже потрепанную и погрызенную мышами коробку с бумажными упаковками и пластиковыми блистерами таблеток.

— в неразделенную любовь к асфальту, — криво отмахнулся артём.

— а серьезно?

он не ответил, лишь головой кивнул на вход. егор с нотками враждебности и укора посмотрел на попытавшегося дернуться с места кемпийского, тем самым пересекая попытки поменять местоположение. а-то кроме сладкого поцелуя асфальтового покрытия мог быть и радушный привет штыря дорожного ограждения, касания кулака к лицу… привыкать артёму? нет. не говоря о ежедневных словесных угрозах и стабильной замене подоженных и мятых дверей. единственной его вредной привычкой помимо курения стали даже не синтетика и таблетки, которыми он барыжил… тянуло засмеяться оттого, что действительно предмет твоих ночных дум и предрассветных или твоя боль, или твоё счастье. чем малой для артема был, парень ещё не решил. кличка эта ещё дурацкая, хотя тот на две головы его в росте обходил и лишь на год был младше. необъяснимо теплело, даже сейчас, пока он рукавом зажимал саднящий нос.

И не удалось сделать так, чтобы обсудить нормально произошедшее они смогли только с утра за чашкой капучино из кофемашины. хотя сам артём последнее время подсел на латте макиато. он всегда любил что-то слаще., а егор любил соль., но скорее не ту, что предлагал ему артём в своё время бессовестно. хотя засохшие дорожки слез вполне могли бы быть сравнёнными в его воспалённом мозгу с дорожками наркотической синтетики. первое облегчение отпускает слишком быстро, оставляя наедине со своими проблемами. и от дерьма ничего кроме такого же дерьма, но сортом повыше, не выйдет и по венам идёт соль.

молчание это тоже разговор. полный боли, невысказанного и пробелов, а не слов… кемпийский мысленно приготовил щеку к хорошей и обжигающей затрещине, но ее не случилось, когда вернулся егор.

— куда это? — хриплым голосом произнес парень. в голове артема сразу предстала огромная чёрная сумка в коридоре, в которой, он уверен, по частям уже перевозили трупы.

— молодого трезини накрыть могут, белого накрыли на той неделе, рейд идёт, — будничным тоном оповестил артем, позволяя покрутить лицо под светом лампы, а после увести на кухню.

— ты сказал что прикрыл эту лавочку, тем, — своё имя резало хуже металлического лезвия ножа. не соврал, но и не бросил.

— так и есть, — утвердительно произнёс артем, глядя серыми своими сквозь фигуру егора, что сейчас смачивал вату спиртом — но куда, если у него сейчас федералы будут, в конце-концов не чужие люди, а-то отвалят и оставит с носом.

— но и не друзья. — осек жестко и язвительно егор. поднимая те же бабки бронебойный пресс не образовывается, а кроме жилета, есть и незащищенная голова — знаешь, ты доиграешься, не взяли так, так ничего не мешает сейчас поймать на готовеньком и не отмашешься., а с лицом, ещё раз спрашиваю, чего? дай хоть обработаю нормально, — серьезно вышло у парня и обезоруживающе. сам артем мог синеющие гематомы зеленкой помазать и быть в полной уверенности, что это поможет. из мира тесной головы, что был милее пустоты, вернули неприятные ощущения жжения. егор за ним мысленно извинился, обрабатывая нос. ему с ним и никаких приходов не надо было от травы, один сущий болючий отход, даже хуже похмелья после недельного запоя.

— говорю ещё раз: асфальт. — ответил в такт собеседнику артем, но не хотел огрызаться — с лестницы у него навернулся, пока от него нарколыга мой бывший по газам давал. не знаю взял чего, нет, ибо я только кусок обсуждений слышал, может и договорились.

— сколько там? — качнул головой егор, внимательно заглянув в лицо собеседнику.

— На лям долларов, — повел выскочившей челюстью артем, сталкиваясь с прохладным взглядом зелёных глаз. он боялся этого взгляда. не было ничего хуже для него, чем после столикого дерьма потерять единственного близкого человека, кроме, пожалуй, мамы, из-за того же дерьма. наркоманы умирали много-много раз, им уже было не страшно, а он никогда и даже не помышлял, а вполне мог, расставив руки и шагнув назад.

лучше бы это был стиральный порошок или тальк, трезини так ради смеха уже делал, только потом оправдывал тем, что грилзы это, конечно, мода, но зубы с камнями насовсем ещё лучше. хотелось, чтобы он сейчас позвонил и ****ско-хрипло поржал своим дурацким и неприятным смехом в трубку, мол, ничего личного старик. и они бы с егором переглянулись, забили, да пошли посидеть в dendy, ибо не выйдет никогда из кудрявого daddy, как себя любил именовать трезини. наркоторговцы убивают людей, почти, как заказные киллеры. передознутые, сдохшие на улице мертвых наркушников — это все на их совести, а не на своей не всегда стерильной игле. в любом случае обычный, даже умеревший под забором, пьянчуга в разы отличался от любого их клиента и порой артему казалось, что он по взгляду только мог понять по одному: будет употреблять, употреблял, употребляет или ограничится единоразовым знакомством по глупости., а менты последнее время ничуть не хуже бандитов, лавочку легко прикроют, хоть деньги и просто бумага, но вся в обороте.

***

— расценки знаешь? полторы тысячи за грамм, чисто по знакомству, это за амфетамин… подороже будет двафенилнитропропен наш, отечественный, — тянет слова трезини противно., но порой самогонка болконная была гораздо лучше иностранного импорта с привкусом опилок — можем и потяжелее подобрать, но цены меняются, из того же диапазона мефедрон. мое дело предложить, сейчас в ход снова пошли лсд и mdma, повеселее травы и подольше, — лениво вещал сладким голосом барыга. не борец, но с прогибом. такие в памяти обычно не остаются надолго и, слава богу и кпсс, хоронятся не на типа ваганьковском даже близко. такие не достойны и двух метров, и артем был не достоин. Это как вываривать винт стандартно и привычно или с эфедрином, ибо почему нет?..

— денег нет, есть дешевле? — артем хорошо помнил тот прокуренный грудной голос бывшего успешного человека, которого он когда-то знал., а все банально: все проблемы от баб. ее вытащил, сам не смог. умерла и мать, и отец, и даже пёс, полетела работа, бросила девушка, вот они все радости жизни.

— разная трава, шишки, план от четырёхсот, тогда синтетика дизайнерская отпадает? — трезини вскинул руки почти что театрально — Нет, ну можно за пятьсот nBome, но не обещаю, кто брал не возвращался, хах…

— я… а…

— по набору междометий узнаю клиентов, — наконец, дал себя обнаружить артем — если так напряжно, то в помощь аптека: тропикамид, цикломед.

***

— не вернется в срок — разбарыжим или хочешь тупо в унитаз сольём? — спрашивает миролюбиво артем. дилер все же не клиент, он задолжать может без особой боязни, что брюхо утюгом прижгут или паяльником. дилеров если копали, то без цели припугнуть, а сразу и наверняка. лопатой.

жаль, что поговорка про бывших наркоманов действует также и в отношении дилеров. и плохих людей, да их же сразу, прямо с внутренностями видно и костями, всеми жилами… это хорошие люди хороши во всем… и в себя прячут они все гораздо лучше, умелее, потому егор лишь из-под опущенных ресниц смотрит. артем ведь далеко не плохой.

может и любит делать грязь, но даже в ней вполне растут цветы.