Написано под воздействием текстов Саши Соколова

Так, но с чего же начать, какими словами? Всё равно, начни словами: там, в придорожном сугробе. В придорожном? Но это неверно, стилистическая ошибка. Придорожным называют столб, магазин или гостиницу, но не сугроб. Сугроб может быть только сам по себе. С неба сошедший и впитываемый землёй с течением времени. Ну, пусть так, назови его снизошедшим, но суть не в этом. Около дороги в сугробе лежал мальчик.

Нет, постой, опиши сначала дорогу. Какая она: щербатая или совсем свежая? Шумно ли на ней или мертвецки тихо? И что ещё стояло на обочине? Может, ты запомнил машины, дома, и какого они были цвета? Да, я смог бы описать дома и даже нескольких жителей, с которыми успел познакомиться пока работал в том районе. Но не в этот раз. А сейчас я опишу дорогу. У неё имелся свой особый шарм. Вся она извивалась загадочными выпуклостями и ямами. Так, что продвигаясь средь льда и снега, водителю приходилось сосредотачиваться на одной лишь езде, и хотя бы интуитивно решать, куда заехать можно, а где лучше попридержать своего коня. Сам же я коня не седлал и уж тем более не садился за руль. Уже тогда я любил ходить.

А что же мальчик? Он сам улёгся в сугроб или был туда низвергнут чьей-то карающей дланью? Да, мальчик лежал в сугробе молча. Нельзя было определить, как он туда попал. Тем более что в руках у меня находились предметы, с помощью которых я намеревался работать. И ты шёл мимо? Расскажи, какие чувства разрывали твою грудную клетку, как укоризненно смотрели окна слепых домов. И время, расскажи о нём поподробнее.

Не могу судить о времени, потому как разошёлся с этим понятием, как с чем-то чуждым и даже неестественным. Помню, что бородатый дворник с соседнего двора ехал на велосипеде, при этом за ним вихрились снег и ветер, а возможно и время, поскольку борода его выглядела путанной даже для Хроноса. Вся его фигура искрилась равномерным светом, идущим из-за горизонта. Размеренно двигая коленями в такт педалям, дворник ухмыльнулся мне и кивнул в сторону мальчика. Впрочем, он мог кивнуть в любую другую сторону, это не совсем ясно отразилось в моей памяти. Достоверно запечатлелась лишь его ухмылка, обрамлённая в крону заледенелой бороды и усов. А как его звали? Ведь, кажется, его имя так и звучало – Хронос?

Да, почти так. Местные жители называли его хроником и другим ёмким словом, сочетающим в себе сразу два: мудрость и звон. Так происходило и в этот раз. Хронос ехал, извлекая звенящий бутылочный звук из своей наплечной сумки. Так что предвестие о его приближении застало меня даже раньше, чем я увидел одинокую фигуру мальчика. Ступая по просоленному тротуару, я как бы уже знал будущее и в то же время осознавал, что ежесекундно прощаюсь с прошлым, не в силах уловить настоящее. Я даже думаю, что мальчика мы увидели единовременно. А разве он не остановился? Хронос? Неужели ни одного человека в тех краях не заботила судьба бедного мальчика, холодеющего в сугробе? Уж если и дворник остался без души, то что же говорить о доме, дворе и бабушках, грызущих семечки близ подъездов?

Бабушек там не было вовсе, как и души. Здесь ты прав. Но я не стану описывать чувства, которые вскрывали мою грудную клетку в тех событиях, потому как само наличие воспоминаний о чём-то является для такого персонажа, как я: невероятным. Почему же? Разве ты не такой же человек, как все? Такой же. И именно поэтому мне так тяжело выделить хоть один день из той пыльной серой кучи, что все привыкли называть жизнью. А мальчик был не один. Я осознал это, услышав как рухнул Хронос где-то позади. Одно из колёс его велосипеда проскользнуло по ненадёжной поверхности блестящего асфальта. Вся масса дворника при этом вильнула в сторону и ухнула прямо на шоссе. Бутылки в заплечной сумке хрустнули, а звонок на велосипедном руле издал крик, схожий с тем, что возникает при нажатии на кнопку под квартирным номером. Взметнулись напуганные птицы. Загудели машины. Тогда и я бросил всё, что нёс, поддерживая вселенскую какофонию. Следующим моим шагом должно было стать поднятие мальчика на руки и спасение его из стужи небытия.

Неужели кто-то посмел тебе помешать?! И зачем ты так вдумчиво рассказываешь о столь незначительных моментах, при этом совершенно уходя от сути и принижая образ главного: мальчика? Прости, я не стал бы так глубинно рассматривать звуки и прочие частности, если бы умел жить временем и событиями, а не их следствиями. Впрочем, так делает большинство людей. К примеру, каждый слышал о том, что он творец собственной судьбы и может влиять на неё поступками и решениями. Всем известно, что смерть отнимет всё материальное и нужное, а оставит только самое бесполезное при жизни: уважение, любовь, память. Все слышали и знают, но никто не говорит об этом постоянно и напрямик, потому что все заняты работой и жизнью. Никому нет дела до оценки поступков и тем более: до смерти. Так ты хочешь сказать, что тот мальчик умер? Да, вероятно, что однажды так и случилось или случится. Но не в тот раз. А тогда я встретил его мать. Она тоже сидела в сугробе. В другом, расположенном чуть в низине.

Как ты понял, что видишь мать мальчика? Их позы были схожи или черты лица? Или ты ощутил это своей кожей: что пред тобою, несомненно, мать, лицезреющая собственное дитя на ледяном троне? Нет, она сказала мне: это мой сын, вам не о чем беспокоиться, идите прочь. При этом голос её дрожал, а руки прикуривали сигарету. В этот момент я и почувствовал, что мальчик нуждается в моей помощи больше всего на свете. Я поднял его тельце, на вид пяти или шестилетнее. И я двинулся прочь. К ближайшему подъезду, оставив позади безутешную мать, облезлый велосипед и метлу с лопатой. Мне пришлось оставить всё это позади. И даже собственный двор. Я не почистил его в тот день, потому что чистил душу. Понимаешь? Нет. Ты всего лишь согрел мальчика, сына какой-то алкоголички или даже наркоманки. Ты не спас его жизнь. Он вернулся к ней в тот же вечер.

Нет. Здесь ты не прав. Почему же? Потому что я доподлинно узнал всю историю этого мальчика. Он поведал мне её оправляющимся от холода голосом, пока я нёс его до подъезда, а потом, когда угощал его чаем с беляшом из придорожного киоска. Он всё время говорил, глядя мне в глаза. Его история настолько потрясла меня, что я как будто сам стал мальчиком и увидел всё изнутри его глазами. Мать посадила меня в сугроб, сказав, что пусть лучше уж я замёрзну, чем буду продолжать канючить вкусный хлебушек. Так я называл бисквитный рулет. От матери пахло сигаретами, старым бельём и жжёным сахаром. Так что я даже немного обрадовался, когда она усадила меня в сугроб и отошла в сторону. Она всё повторяла, что совсем не осталось денег на твои уродские сладости. Но, пожалуй, что где-то в глубине своей темнеющей души она жалела о том, что не осталось на водку.

Я понимал это в свои пять или шесть лет. И от этого хотелось оставаться в сугробе. И она посадила меня в сугроб, пригрозив, чтоб я молчал, пока не замёрзну. И что меня никто не спасёт, кому я нужен такой капризный попрошайка? А потом меня забрал я сам. Только я уже был дворником. Не тем, что проехал мимо и упал с велосипеда прямо под колёса машины. Я был другим, который хороший и которому я оказался нужнее мамы. Но мои показания, а точнее показания того мальчугана никто не принял в расчёт. Полицейские нашли нас у киоска. Мы шутили и смеялись, утирая щёки обмасленными ладонями. Мать заявила, что я похитил её сына, чтобы изнасиловать. За него пытался заступиться другой дворник, но я толкнул его под машину. Хронос чудом выжил и, будучи искалеченным, подтвердил слова потерпевшей. Нашлись и другие свидетели: водитель машины, прохожий на другой стороне улицы, любопытная домохозяйка в окне и бабушки, грызущие семечки неподалёку.

Постой, но помнится, ты сказал, что бабушек там не было вовсе? Всё верно, сам я не видел там никого. Ни единой души. Кроме мальчика. И я рад, что вытащил его из этой пустоты. Пусть самому мне теперь не выкарабкаться.

Зато мальчик точно знает, что в мире есть люди, которым он нужен и которым он может помочь сам. И это не остановить даже времени.