Наемник

Его привезли в госпиталь поздно вечером. Высокого, большеглазого, обросшего редкой щетиной. У него был внушительный торс, с широкими плечами и узким бедрами. Не накаченный искусственно, а красиво вылепленный природой. Руки с большими ладонями лежали безвольно вдоль тела. Должно быть и ноги у него были такие же крупные. Были… Теперь их у него нет. Оторвало взрывом снаряда. Парень находился в беспамятстве. Наркоз, он пока еще действует, а потом… потом он придет в себя и возненавидит жизнь или себя, а может людей. В его новой жизни будет много злости и ненависти. Но, у него еще есть время. Несколько часов счастливого неведения. Аслан дошел до кабинета, снял и повесил на вешалку в узкий шкаф свой белый халат. И накинув легкую куртку, быстрыми шагами проследовал к выходу. А ну его, к лешему. Не возвращаться бы вообще на работу. Впереди были выходные, за которые он поостынет от всего этого кошмара. Слишком много раненных за одну неделю. И сплошь тяжелые случаи, с кишками навыворот. И под конец недели этот… с оторванными ногами. Он едва заметно мотнул головой, пытаясь избавиться от тяжелых мыслей. Сбавил шаг, впуская в себя вечернюю прохладу города, его шум. От долгой ходьбы стало жарко и он дернул на куртке молнию. Дернул слишком резким движением, будто вымещая злость. Или в отместку за то, что не может таким же простым движением избавиться от мыслей. Чтобы они высыпались из него на мостовую. И расщепляясь от удара об землю на сотню мелких стеклянных шаров, раскатились по ней в разные стороны.

Дома, пошарив по полупустым полкам холодильника, Аслан вытащил бутылку с минеральной водой и прошел к кровати. Есть не хотелось, хоть и был вроде бы голоден. Положив бутылку на прикроватный столик, Аслан лег. Долго ворочался, пытаясь уснуть. Перевернулся на спину, подложив руки под голову и подумал о том, что, наверное, он сделал неправильный выбор. В обмороки, как его однокурсницы, в морге он не падал. Но, происходящее вокруг пропускал через себя.

-Молодой еще, - говорили будущие коллеги. – Через пару лет насмотришься, привыкнешь.

Может и так. Человек ко всему привыкает.

Шел 1994 год, подходила к концу Карабахская война. Аслан в это время учился на втором курсе бакинского медицинского университета. И подрабатывал в военном госпитале. Мать растила его одна. Отец оставил их, когда ему было лет семь. Аслан рано для себя понял, что опираться в жизни нужно только на себя. Значит нужно получить хорошее образование. В школе его больше всего увлекали два предмета: биология и химия. Поэтому ближе к окончанию школы решил поступать в медицинский вуз. Учился Аслан хорошо, но стипендии не хватало. А просить денег у матери он не хотел. Поэтому с второго курса он устроился работать в военный госпиталь, вначале санитаром, в потом медбратом в травматологическое отделения. В госпиталь привозили с травмами и ранениями разной степени тяжести. Бывали и смертельные случаи, пару раз. Правда ни в его дежурство. И сегодня было все то же самое, от чего же он никак не может заснуть.



Его звали Юрой, того безногого парня. Аслан услышал, как хирург обратился к нему при обходе. Сам он медлил со знакомством, хотя и хотелось сказать ему какие-то слова, поддержать его. Только что он мог ему сказать? Ничего, парень с любым может такое произойти? Или - жизнь продолжается, и у тебя все впереди? Говорить фанерные и неживые слова, в которые не верил сам, Аслан не хотел. А живых не знал, поэтому и молчал. Да и чувство вины за то, что здоров, немного мешало. Знакомиться Юра пришел сам. Точнее, прикатил, на инвалидном кресле.

-Я на перевязку, - кивнул он после стука в дверь операционной.

Юра был, оказывается, родом с Украины. Родителей своих он не знал, рос в детском доме. Закончил школу, техникум, потом устроился работать в мастерскую по ремонту машин. Квартиру получил от государства, ему по закону полагалось, как сироте. И зажил свободной взрослой жизнью. Юра с детства мечтал о своей собственной семье. Встретил девушку, полюбил ее. И она его тоже, как ему казалось, любила. Сначала все шло хорошо, даже идеально. Они вместе встречали рассветы, читали друг другу стихи, строили планы на будущее. Но, когда будущее плавно перетекло в настоящее, оно оказалось слишком тесным для них двоих. Ну, с кем вроде бы не случается таких историй. Разойтись бы ее героям по-доброму. И тут оказалось, что девушка, провернув какую-то аферу, переоформила Юрину квартиру на себя. Так Юра оказался на улице. Спал где придется, в парке на скамейке, у друга на кушетке. И если бы не знакомый школьный сторож, приютивший его у себя, Юра скорее всего бы спился. Он прожил у знакомого с полгода. Со старой работы он за это время ушел, новую не нашел. Так, перебивался какими-то случайными заработками. И тут на улице случайно встречается бывший сосед и о наборе добровольцев на войну в Карабах рассказывает.

-А мне все равно было на чьей стороне воевать, - рассказывал Юра. -  Мне деньги нужны были, понимаешь? Платили в месяц 500 долларов. Где бы я еще заработал такие деньги? И терять мне было нечего, -перевел дыхание Юра. – У тебя курить не найдется?

Аслан протянул ему пачку сигарет. Юра осторожно вытянул оттуда сигарету. Аслан почему-то обратил внимание на его длинные пальцы.

-Бери еще, - предложил Аслан – только в палате и коридоре не кури. Юра мотнул головой в знак отказа. И закурил с элегантностью, которой Аслан от него не ожидал.

-Пошел наемником, - продолжал он, - прилетел в Азербайджан, оттуда нас перебросили на фронт. Две недели повоевал, - затянулся глубоко, с упоением, видимо давно хотелось курить. Потом закашлялся, - ну дальше ты уже знаешь…

Аслан заглянул Юре в глаза, до сегодняшнего дня он этого избегал. Они у него были темные и глубокие. И нос был не славянский, крупный и немного расплющенный. Юра легко мог сойти за кавказца. Но, не был им, и война эта была не его.

-Я был не на стороне истины. Я был на стороне отчаяния, - с горечью признался Юра. – И жизнь свою в грош не ставил.

После того дня, Аслан стал чаще заходить в палату Юры.

А в госпитале происходило все то же. Новые раненные поступали, старые выписывались. И только украинский дембель, как звали Юру шутя врачи, продолжал находиться в госпитале. Он ждал ноги. Как-то пришли врачи – протезисты, провели осмотр больного, взяли размеры и ушли.

-Вот получу ноги и уеду, - мечтал Юра.

-Куда ж ты уедешь? – удивлялся Аслан. – Ни дома, ни семьи, да и родина вряд ли одобрит твой уход на эту войну.

Даже ног нет, на которые ты встанешь и пойдешь, подумал, но промолчал Аслан.

-Какая разница куда, - усмехался Юра, - главное, чтобы у меня были ноги. Потому, что ноги – это свобода!

В самом деле, какая ему разница, думал Аслан. Его никто нигде не ждет, никому он не нужен. Для него, окажись Аслан на его месте, это было бы полным крахом. А Юра ничего, улыбался и как одержимый ждал ног. Аслан все больше проникался к нему симпатией. Приносил ему книги, которые Юра прочитывал за два дня, домашнюю еду, которой тот особенно радовался.

-Мм-м… ты понятия не имеешь, чувак, что это такое, - смакуя, хлебал он принесенный Асланом обед.

-Борщ это, приготовленный мамой, - отшучивался Аслан.

-Борщ – это символ дома и семьи. - отвечал Юрка.

Он быстро научился справляться с инвалидным креслом. Старался делать все самостоятельно, без посторонней помощи. Поднимался на заре и выкатывался в фойе госпиталя.

-Нет, не привозили еще? – обращался он к сотрудникам в приемной. Все в госпитале знали, что Юра с Украины ждет ноги.

-Когда же их привезут, как думаешь, Аслан? - спрашивал он во время очередной перевязки. Прошло два месяца с того момента, как врачи сняли размеры для протезов.

-Юр, потерпи еще немного. У них таких как ты, много…

И Юра терпел. Терпел неделю, вторую, третью.



А потом объявили об окончании войны. Случилось это теплым майским днем. В открытое окно врывался птичий гомон. Каждый выделывал в нем свою трель, не заботясь ничуть о стройности общей мелодии. Как в разлаженном хоре, или оркестре с расстроенными инструментами. Но, пациенты госпиталя, казалось, его не замечали. Как не замечали и солнечных лучей, скользящих по лицам, и ласково с ними заигрывающих. В стенах госпиталя свирепствовала зима. И война… она еще не отыграла всех аккордов. В палатах стояла почти осязаемая тишина. И отдавала эта тишина, как казалось Аслану, вкусом ржавчины.

Раненые больше в госпиталь не поступали. Но, жизнь, как ему казалось, за это время сильно упала в цене. Наступило шаткое перемирие и значит, жертвы оказались напрасными. Аслан чувствовал себя растерянным, униженным и преданным всем миром. И знал, что так чувствуют себя почти все. Общая трагедия совпала к тому же с черной полосой в его личной жизни. Мать заболела и потеряла работу, девушка, которая, как ему казалось, любила его, вышла замуж за другого. Проснуться бы и обнаружить, что происходящее всего лишь ужасный сон, думал временами Аслан. Хотелось напиться или уехать, сделать хоть что-то неразумное, лишь бы изменить что-то. Но, он продолжал ходить на работу. Единственным контрастом темному вихрю, закружившему Аслана в эти ужасные дни, был Юра. Он по-прежнему ездил по коридору, заглядывал в палаты, шутил с солдатами. И ждал свои ноги.

Как-то раз у одного из ребят в палате нашлась гитара и Юра устроившись удобно в коридоре, ударил по струнам и запел песню Александра Галича:

Когда я вернусь — ты не смейся, — когда я вернусь,

Когда пробегу, не касаясь земли, по февральскому снегу,

По еле заметному следу к теплу и ночлегу,

И, вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь,

Когда я вернусь, о, когда я вернусь…



Наконец, их привезли, Юрины ноги. Случилось это утром. В палате собрались врачи, пациенты, медсестры. Все напрочь забыли об утренних процедурах и пришли посмотреть на Юрины ноги. Юра долго смотрел на них. Гладил протезы, улыбался в ожидании протезиста. И налюбовавшись, попробовал примерить. Протезист объяснил, как правильно приладить и снимать. Юра прошелся на костылях по палате и вышел в коридор. Остальные высыпали вслед за ним. Подбадривали, что-то ему кричали, поздравляли. Так радуются первым шагам младенца.

-Я хожу, братан! Я хожу! – кричал он Аслану. Разделив с ним счастье первых шагов, народ начал тихо расходиться. Юра продолжал ходить, а пару раз даже попробовал подпрыгнуть.

-Ты что, с ума сошел?! - налетел на него Аслан. – Успокойся, натрешь культи!

-Ребята, я пойду, сам пойду! Кому сигареты, кому водку? – кричал Юра и продолжал прыгать. - Все, Аслан, уеду я завтра!

-Не дури! Нужно, к ним привыкнуть, тебе тренировка и реабилитация нужна, - пытался унять его Аслан.

-Да ты не переживай, - улыбался Юра, - просто я не могу больше терпеть. Юра плакал, непонятно было только, от радости или боли. От долгого стояния на протезах едва зажившие швы на ампутированных частях обтерлась и по серому протезу побежала тонкая струйка крови.

-Ты пойми, - у меня больше нет лишнего времени. Я и так, чуть не профукал свою жизнь.

Когда наутро Аслан вернулся в госпиталь, Юра сидел в коридоре одетый. Рядом на стуле лежал тощий рюкзак. Успел, - с облегчением выдохнул Аслан. И полез в карман, извлекая оттуда студенческие сбережения. Сумма была небольшой, но на авиабилет до Киева Юре по его расчетам должно было хватить. Он неуклюже обнял Аслана, и поблагодарив, заковылял на новых ногах к выходу.

Аслан долго смотрел на удаляющуюся фигуру. Человека, прибывшего из ниоткуда и удаляющегося в никуда. Человека, у которого не осталось ничего, кроме желания жить…