Диалоги с врачом

Девушка, вы куда? Охранник онкологического диспансера смущенно выскочил из своей каморки и погнался за безудержно рыдающей девушкой, которая, ничего не замечая, на своем пути промчалась мимо его поста. Девушка ловко обогнула ряд кресел, чуть не уткнулась в диван и остановилась, практически воткнувшись в здоровенный аквариум, стоящий, в глубине светло-песочного холла.
Девушка, вы куда? Повторно спросил охранник. К Николаю Алексеевичу я, заведующему. Всхлипнув, тихонько сказала девушка. Ко мне? Из-за угла неспеша появился моложавый, если не вглядываться в лицо, статный мужчина в белоснежном халате. Я вас внимательно слушаю, заботливо, с нотками усталости сказал он. Как же так, - вновь зарыдала девушка. Неуспешно попыталась упокоиться и снова, заплакав, прошептала:
- Мы же вчера разговаривали, он себя чувствовал намного лучше. А сегодня сказали, что всё. Как же так?
-Соболезную, привычно произнес Николай Алексеевич, протянув пластиковый стаканчик с водой из кулера. «Выпейте. Как фамилия?
- Моя? Залпом осушив стакан и немного успокоившись, произнесла девушка. Спицина Олеся.
-Да не ваша, а пациента!
-Спицин Марат. Я его жена. Опустив глаза в пол, тихо сказала Олеся.
-Девушка, милая, поймите. Рак легкого, это тяжелое заболевание, диагностируется, в основном, только на поздних стадиях, когда гарантии никто вам дать не может. На ранних стадиях он ловится крайне редко. Я искренне сочувствую вам.
-Но было же улучшение, вчера. Он мне сам по телефону говорил, а сегодня…
-Олеся, давайте присядем, Николай Алексеевич вздохнул. Смотрите, улучшение могло быть после проведенных мероприятий. От обезболивающего или от химии. Но сама болезнь никуда не делась, вылечить рак легкого на 4 стадии, задача практически не выполнимая. Я соболезную вам, но мне нужно работать. Пройдите в регистратуру, вам там подскажут, до свидания.
-До свидания, спасибо, еле выдавила из себя Олеся.
Как же надоело, каждый день одно и то же, подумал Николай Алексеевич, зайдя в кабинет топометрии и уточнив список пациентов на сегодня. Задумавшись, он двинулся дальше по коридору. Каждый раз переживать смерть каждого пациента, как родного. Так скоро свихнусь. Хотя, за 18 лет работы не свихнулся. Но и не привык. Где же вся эта врачебная черствость? Профессиональная деформация? Столько пишут, говорят об этом. Где она? Каждый раз, когда умирает человек, становиться больно внутри. Только оправишься от очередной смерти, новая тут как тут. И так постоянно. И ведь пытаешься отстраниться, быть холодным. А не можешь. И ничего тут не помогает. Ни новый, после реконструкции, интерьер больницы с пальмами, металлическими статуями а-ля Донателло, аквариумом в пол стены и мебелью в стиле «бизнес», ни новый просторный кабинет, ни увеличенные отпуска и прочие «плюшки» от государства. Может не мое это? Может зря. Много людей умирает у меня. Хотя если верить статистике меньше, чем у других, а выздоравливает больше. Значит что-то получается. Не зря тут сижу. Но каких усилий и переживаний стоит эта работа. Самое тяжелое, наверное, это не давать волю эмоциям. Обычные люди не поймут, а коллеги не примут. Потом будут за спиной шушукаться и байки травить. Он тихо выругался, споткнувшись о лестницу, что отвлекло его от тяжелых дум. Просторные светлые коридоры, большие окна, пропускающие много теплого солнечного света, погружали Николая Алексеевича в тоскливое уныние. Поднявшись на второй этаж, он погрузился в свои мысли, продолжая, на автомате, путь в свой кабинет. Зайдя в свой кабинет, он вздохнул и оглядел своё рабочее место. Данный кабинет ему дали недавно, и он пока еще не успел обустроить его. Рабочий стол, стол для совещаний, два шкафа с макулатурой под названием документы, да журнальный столик с чайно-кофейными принадлежностями между двух кресел, вот и все убранство. Нужно было еще успеть до конца рабочего дня написать кучу бумаг. Если бумаги, не связанные с делами пациентов, были как глоток свежего воздуха, давая возможность отвлечься от тягостных дум, которые начали посещать молодого заведующего практически сразу после перехода из городской больницы в онкодиспансер, то работа с медицинскими картами настраивала на совсем иной лад. Разбирая и изучая истории болезней, Николай Алексеевич невольно задумывался над судьбами и жизнями этих людей. Понимая сколько кому осталось, он гадал. Какой была их жизнь, семья, каким человеком он был. И каким бы стал, если бы не страшный недуг. Он встряхнул головой, сбрасывая оцепенение. Решил расслабиться и выпить чаю, своего любимого, с чабрецом. Налив чай в свою любимую чашку с надписью «любимому папе», он расположился в кресле и задумался.
А ведь, пожалуй, не разговор с родственниками умерших самое тяжелое в работе. С ними то что, ну поговорил, успокоил как умеешь, сам погоревал и забыл уже, буквально, через пару дней. Страшнее всего, каждый день смотреть в глаза людям, понимая, что им не долго осталось. А вопросы каждый задает разные. Кто, «доктор, я буду жить? Как все прошло? Не томите. Скажите мне честно». А кто-то, понимая, «Николай Алексеевич сколько мне осталось? Скажите пожалуйста».
И смотрят. Взгляд таких людей особенный, обреченный, но с надеждой. С болью душевной и физической. И ведь этим людям нужно что-то говорить. А что? И как? Сказать правду, результат непредсказуем, от слез, до полного буйства, со всеми тяжкими. Соврать, потом такие сны сняться и душа разрывается от чувства омерзения к самому себе. Так и живешь.
Отрывистый стук в дверь прервал печально-задумчивое чаепитие. Не дождавшись ответа, дверь открылась и в кабинет вошел мужчина в возрасте. На беджике, прикрепленном к вороту белой, идеально выглаженной рубашке, так гармонично контрастировавшей с черной как смоль бородой, значилось: «Заведующий отделением лучевой терапии Скварский Александр Анатольевич». Мужчина с порога бросил «привет» и сразу, без лишних реверансов, приступил к делу:
-Николай Алексеевич, у тебя как загруженность сегодня? Мне бы знакомому КТ сделать, будет минутка?
-Найдем, Александр Анатольевич, немного подумав ответил Николай Алексеевич, для тебя всегда найдем.
-Вот спасибо, засиял Скварский, кстати, а что за крики внизу были? Час назад где-то. Девка орала как резанная.
-Это? А. Так это жена Спицина из седьмой. Помер он сегодня ночью, а эта дура орать. Надоели уже. Как подохнет кто, все к нам бежать, истерики устраивать. Будто дел нет, кроме как их бредни слушать и успокаивать потом. А ведь пошлешь куда подальше, жалобу накатают и будешь отписываться горами объяснительных. Надоели все эти тупые концерты, ей богу надоели…