Листопада

Листопада

Паштет «Осенний» обладает редким вкусовым аккордом.
Возбуждение от  рецепторов полости рта передается
мозгу – в те отделы, что хранят самое
дорогое для человека – икону его прошлого. Таким образом, из сферы пищевой паштет переходит в сферу духовную.
(Из заявки на кулинарный конкурс «Золотой Бокюз», Париж.)

У нее была изумительная осенняя фамилия, притом, что формы ее пленяли, и каждый ее член и сочленения, изгиб стана и все его оформление имело отношение к майскому календарю. Прекрасна она была как цветущая сакура или наша подмосковная груша «Чижовка»: пылкая грация, легкость пластики и упоительная песня услады зачатия без зачатия.
Когда она шла по улице с фотокамерой на плече, на нее оборачивались, роняя слюну. При таких ресурсах и майском душевном настрое девушка может позволить себе порассуждать в тесной компании о своем осеннем уделе и с октябрьской грустью подавать ладошку для знакомства, произнося – Тоня – и через паузу – Листопада и еще через паузу – фоторепортер. И мужчины, держась за эту ладошку, тихо осыпались, бросая свой убор, как принято говорить, и жаждали немедленно вступить в отношения репортажа.
Таким девушкам обычно пророчат райское изобилие и будни небожительницы.
Много позже на суде она выглядела так же хорошо, как и прежде, но уже другим очарованием – она располнела и по ту сторону железной решетки сидела этаким глазурным пряником. Отлив глазури шел от кожи – как призрачная кожица анисовых яблок – миг, и проявятся семена.
По-осеннему осыпался и Костя Получкин. Шансов у него не было никаких – ни ростом не удался, ни харизмой, ни кругозором, ни влиятельными родителями и вообще был похож на вокзального кладовщика.
И все-таки ему повезло – можно сказать, на финишной прямой он вырвался вперед, на целый корпус выигрывая дерби. Помогло ему его хобби. Не будучи поваром, он любил готовить и делал это вдохновенно. Его дар одинаково преуспел в первых и вторых блюдах, но более всего – в закусках и десертах. Разведав о милой слабости Тони – она любила вкусно поесть, он сделал ее лучшей подруге Елизаровой заманчивое предложение: он, Костя Получкин, организует девушкам на даче Елизаровой девичник. Та согласилась – еще бы,  все продукты чудака за его счет, как и выпивка. Блюда также будут приготовлены и сервированы им самим.
Вечер удался на славу, тем более что Костя прислуживал девушкам самолично и делал это довольно умело и ненавязчиво. Однако, после того, как вся компания (и прежде всего Тоня) по достоинству оценили его стряпню и все прочее, он тут же при всех сделал ей предложение выйти за него замуж.
Оно вызвало замешательство, за которым последовал отказ. Костя покинул поле, как Наполеон свое Ватерлоо. Впрочем, уже на следующий день подруги во главе с Елизаровой разыскали его и, перебивая друг дружку, рассказали ему, чем все кончилось. Лишь только за поверженным Костей закрылась дверь, они накинулись на Тоню с жаром разогретой духовки.
– Да ты что! Тонька! Такой муж – мечта!
– Это деньги! Положение!
– Это личный повар!
– А главное – домосед! Куда он без плиты?
– В каком смысле? – не поняла Тоня.
– До того, как он женится на тебе, он уже женился на плите.
– А она никогда ему не изменит!
Якобы эта последняя фраза покрыла собрание смехом как облаком пыли.
Свадьбу гуляли в ресторане, но торт был изготовлен новоиспеченным мужем. Об этом торте долго ходили легенды, и многие желали получить если не кусочек, то хотя бы фотографию.
Высоту Костя взял, и кто ж станет осуждать его, что удерживал он ее оружием завоевания – беспримерным своим искусством. Как другой муж чарует девушку глубиной ума или бумажника, Костя пленял Тоню блюдами. Глубина в них была своя. Он не просто жарил, парил, варил и тушил, а также вялил, мариновал и сервировал. Год он положил на свой главный труд – на завершение таблицы сочетаемости продуктов и приправ с тем, чтобы с математической точностью знать, какие приправы подчеркивают и улучшают вкус продуктов и их сочетаний. В итоге, как у хорошего визажиста нет понятия дурнушек, так и под его руками самый заурядный продукт обязательно становился шедевром.
Каждый вечер Костя устраивал своей прекрасной жене праздник желудка, который становился праздником всего организма. Где-то он вычитал и постоянно цитировал: мол, передовые умы Древней Греции поваров сбрасывали со скалы, чтобы они не мешали сосредоточиться на главном, ибо человек живет не для того, чтобы есть.
В этом нескончаемом кулинарном мажоре все-таки был один минорный мотив. Как у каждой молодой красивой женщины, у Тони Листопады была еще одна слабость, с которой нельзя было не считаться – видовое желание нравиться. Кроме того, фигура была ее рабочим инструментом. Работа фоторепортера нервная, все время на виду, а выглядеть надо, как на южном пляже. Какой фоторепортер женского пола не мечтает когда-нибудь сам стать объектом гламурного репортажа?
Ее фоторепортажи были лучшими, но не по причине мастерства – просто мужчины предпочитали позировать именно ей, чем редактора охотно пользовались. Утром умчишься с чашкой кофе в желудке, днем хватаешь, что попало, и только вечером – о, эти таинства вечерних обедов, когда тебе накрывают как принцессе, служат как инфанте, а кормят, как царственную особу. Вот и приходилось ублажать одну свою страсть, ставя под угрозу другую. То есть, немалых усилий стоило, чтобы эти два алтаря – обеденный стол и наружность – существовали в согласии.
Елизарова на правах свидетельницы часто приходила разделить кулинарный вечерок семейства (хорошо, собственная фигура ее не заботила). Именно она, работая на телевидении, предложила Косте поучаствовать в конкурсе поваров в прямом эфире. Он получил первый приз и подписал договор на серию кулинарных передач. Дело стремительно развернулось, и под него сделали отдельную передачу – на всякие кулинарные тонкости и секреты был он неистощим. Одним словом, маленькая семейная песочница должна была превратиться в песчаный карьер. Костя Получкин стал публичной фигурой, которая хорошо продается: уходил рано, приходил поздно или наоборот – уходил поздно, возвращался рано.
Важно отметить, он почти перестал готовить дома. Но мир в семье оставался неколебимым: в короткий срок Тоня привела фигуру в ослепительную норму и снова  в полной мере ощущала себя не желудком, а молодой и обворожительной. Более того – первый фоторепортаж кулинарного кумира делала она сама.
Излишне говорить, что в доме появились деньги, и Тоня вошла во вкус жизни состоятельной женщины: менять гардероб, сопровождать мужа на светских тусовках, ездить на модные курорты, покупать машину, переезжать на новую квартиру и обставлять ее, а дачку превращать в трехэтажный загородный особняк.
Молодой архитектор вникал в ее планы переустройства, окружив ее фигуру туманностью своих взоров. Но сил говорить красиво ему хватало.
– Вы не думайте, – оправдывался он. – Дачи – это временно, это промежуточная станция, полустанок. Вообще моя стихия – города. Вы верите?
Тоне искренно хотелось верить, что те города будут лазурными. Потом они сидели на только что выстроенной им веранде, пахнущей струганной сосной. Его тонкие нервные пальцы как волшебную палочку держали карандаш: легкие летучие движения, и на куске ватмана в кружевах гортензий ловко проступал чудесный ее образ.
Еду он презирал – точнее, он относился к ней как инопланетянин – по необходимости.  В ресторане большую часть он оставлял на тарелке, что у Кости было немыслимо. Кофе, поэзия и Тоня – из этого ресурса он сооружал свои будущие лазурные города. Дача преображалась, а огород, орошаемый его речами, вырастал до райских кущ.
Тем временем Костя помимо телевидения стал работать в престижном ресторане и готовил базу для собственного заведения.
Но вдруг все остановилось. Нет, на телевидении он по-прежнему был желанным гостем, рейтинги зашкаливали, но, то ли об архитекторе шепнули доброхоты, то ли сам заметил охлаждение, а может, и обратил, как вызывающе похорошела жена. А кто захочет эти быстротекущие моменты жизни пропустить?
В интервью на тему вынужденного тайм-аута все звучало высокопарно.
– За эти два года я понял, что хочу кормить только одного человека на земле  – свою жену.  Считайте это моим творческим отпуском.
В конце интервью «по секрету», он признался, что создает свой очередной хит.
О каком хите идет речь, он умолчал, но тайм-аут взял, и семейные вечерние застолья возобновились с прежней силой: блюда, свечи, розы и барочная музыка. Тоня вернулась к фотокамере, и редакторы не возражали.
Жизнь вошла в прежнюю колею, и поначалу Тоня была не в восторге, но кулинарное мастерство мужа к тому времени окрепло и даже приобрело европейский глянец, чему противостоять было труднее, чем прежде.
Так прошел год.
Тот день трагедии не предвещал. Правда утром, собираясь на задание (взять интервью у заезжего модного кутюрье из Парижа), она сильно огорчилась – не застегнулись джинсы, которые делали ее неповторимой, и блузка треснула под мышкой. Пока искала замену (а это теперь оказалось не просто), опоздала, и на интервью послали другую – новенькую, смазливую и вертлявую дочку какого-то высокого чиновника.
Она приехала в загородный дом повидать строителя лазурных городов. В тот месяц он работал у соседа на той же улице поселка. Она поведала ему о своих горестях. Выслушав обиду, он оглядел ее фигуру и спросил не без иронии:
– Ты с утра наверно плотно позавтракала?
По дороге домой она зашла к подруге и с горя выпила водки.
Мужа она нашла на просторной кухне их новой квартиры – он что-то изобретал.
– Анечка, я порадую тебя одной штучкой. Пальчики оближешь. Полгода ушло. Секрет этого паштета – тайна. Я его запатентую и продам. Я дал ему имя – паштет «осенний». Ты поняла? Посвящение тебе. Гурманы осыпятся как осенний лист. Фуагра – архаика, нафталин, для любителей антиквариата. А это – новое слово. Заявку в Париж я уже послал. Попробуй, ты ахнешь.
Тоня слушала, как сомнамбула. Да-да, она ахнет, она обязательно ахнет.
Она смотрела на его тощую фигуру, в которой еда сгорала мгновенно, как в печи крематория. И тут огромный ком обиды накрыл ее с головой. Как набат ударила мымль – осень была прелестным тропом, но стала  неурочной. Если бы было время распутать всю эту пряжу амбиций, скорбей и претензий. Увы. Или хотя бы вспомнить, как в руках оказалась тяжелая сковорода? На кухне их был десяток, как у гения-гитариста – гитар. Этой сковородой она и ахнула. По затылку.
Муж слетел с ветки жизни как осенний лист,  успев сделать главное дело своей жизни: посвятить любимой женщине, Тоне Листопаде, паштет.

Суд шел тяжело. Не легко оказалось распутать сеть и понять, где здесь аффект, а где – осознанная месть. Адвокат (он был склонен к полноте – слуга почти всеобщей слабости) бился как гладиатор. Он доказывал, что в данном случае взбунтовалась природа.
– А природа – это стихия! Ну, скажите, разве судят природу за ураганы и стихийные бедствия? Это же процессуальная бессмыслица! Это также нелепо, как судить вот эту сковороду (жест в сторону стола с орудием убийства). Госпоже Листападе надо искренно посочувствовать и прописать ей успокаивающие капли и процедуры.
Он всерьез настаивал воспроизвести здесь же в зале часть тех блюд и закусок, какими муж околдовал подсудимую.
– Эти блюда порвали женщину, создали тяжелейший внутренний раскол. Отведав их, вряд ли кто-либо устоит из вас, уважаемые судьи. И никто не гарантирует вам, что в определенных обстоятельствах вы не сможете овладеть собой и не окажетесь на скамье подсудимых. Своими шедеврами погибший взрастил в подсудимой дракона, которому она не смогла противостоять. Знаете ли вы, что, передовые умы Древней Греции поваров сбрасывали со скалы, чтобы они не мешали сосредоточиться на главном, ибо человек живет не для того, чтобы есть?
После разбора отношений с архитектором адвокат разразился филиппикой.
– Это не измена! Он был нужен ей как ветер для парусов. Она хотела быть изящной, но этой малости погибший ревнивец  ей не дал, и снова стал превращать ее в жирную утку или рождественскую гусыню. – И скаламбурил, – вот увидите: эта история войдет в историю – кулинария как месть ревнивца.
Орудие услады стало вещдоком в криминальной истории.
Антонину Ивановну Листопаду осудили, хотя то обстоятельство, что по дороге домой она зашла к подруге и выпила с горя водки, суд, вопреки судебной традиции, признал смягчающим. Отправляясь в место заключения, она искренно (правда, по инерции) пыталась понять – все-таки, мстила она или был минутный взрыв аффекта? Знаете, это как после обеда из пяти блюд: пойди, разбери и отдели в желудке – где первое, где третье, а где пятое.
Удивительное все-таки это время года – осень с ее листопадами и тоской о прошедшей весне.