Холодная весна 2020-го

«По моему глубокому убеждению, каждая эпидемия — массовый гипноз»
И. Башевис-Зингер, «Шоша»

   Мы с женой вернулись из Милана 13 февраля 2020, рассудив, что лучшего места для отпуска на исходе зимы не сыскать. Нас совершенно очаровал север Италии; более всего полюбилась беспечная, праздная толпа никуда не торопящихся, беззаботно покуривающих зевак. Побывать в Милане и не посетить Ла Скала — тяжкое преступление. Нам повезло вдвойне — шел «Трубадур» в постановке Алвиса Херманиса. До разверзшейся катастрофы оставались считанные недели. Наиболее развитая область продвинутой европейской страны не успевает хоронить покойников. О чем думается под барабанную дробь новостных сайтов, нагнетающих страху в и без того перепуганный мир?
* * *
«9 апреля. Утро провел с Пестелем. Умный человек во всем смысле этого слова. Сердцем я материалист, — говорит он, — но мой разум этому противится»
А. Пушкин, из «Кишиневского Дневника»
     Мы живем в ожесточенно расколотом мире. В мире тлеет глобальная гражданская война между верующими в прогресс и верующими в Б-га, семью и президента Трампа. Противники глобализации, почти не скрывая злорадной ухмылки, полагают, что коронавирус похоронит цивилизацию ГУГЛа, снизит социальную мобильность и заставит агностиков разглядеть в подводной мине коронавируса отпечатки пальцев Высшей Силы, наказующей разложившееся человечество. Еще бы: аэропорты закрыты, красавцы самолеты поставлены на прикол, туристы вымерли. Адепты глобализации, напротив, убеждены в том, что только всемирное братство ученых и просвещенных людей одолеет напасть.
    Где же правда? Философски, бытийно, конфликт между глобалистами и консерваторами отражает вечный раздор между разумом и чувством. Разум на самом деле уже стал глобален. Любая научная новость немедленно становится доступна всему научному сообществу. Глобализация науки — свершившийся, хотя и философски не отрефлексированный факт. Глобализация науки оказалась возможной в силу универсальности и всеобщности математики, языка, на котором она говорит. Китайский, индийский, российский и американский ученые понимают друг друга, ибо существует невероятно богатый, высокий язык, пригодный для описания чудовищного разнообразия явлений природы — язык математики. И он внятен ученым вне зависимости от их культурного и психологического фона. Это могло быть и не так, но мы стоим перед свершившимся фактом, универсальность математики обеспечила глобализацию мировой науки. Никакая эпидемия этого состояния вещей не пошатнет.
    Штука в том, что человеческие чувства никакой глобализации не поддаются и не поддадутся. Чувствовать, проживать жизнь, болеть и умирать предстоит в одиночку или в кругу семьи. И чувства наши намертво сцеплены с психологическим, культурным, традиционным фоном, совершенно внеположенным разуму. Холодная змейка воды, запущенная мне за шиворот тающим снежком, вкус подмокшего вафельного стаканчика из-под мороженного, запах карбида, злодейски утопленного в бочке с водой, — не глобализуются. Они мои, личные, персональные, никому не отдам. Скопидомы, игроки, половые психопаты, филателисты, наркоманы, алкоголики, охотники за антиквариатом прекрасно понимают, что их поведение неразумно. Какой нормальный человек посвятит все свободное время разглядыванию грязных клочков бумаги, не добравшихся до почтового конверта? Какой вменяемый гражданин проведет жизнь над исчерканными листочками бумаги? Но филателисты и физики-теоретики заняты именно этим (Илья Михайлович Лифшиц был великим теоретиком и филателистом). Дело в том, что именно слабости и страсти очеловечивают. За теорию струн никто на костер не пойдет, а за святость Субботы пойдет. И так и будет до последнего Иловайского истории. Коронавирус сгинет, а страсти и страстишки пребудут вовеки. Упрямые реднекеры неразумно предпочтут пастора Сергею Брину, а несознательные, пейсатые евреи раввина — Амосу Озу. Войны, эпидемии, землетрясения оказывают сильное, но очень кратковременное влияние на мир эмоций; у чувств иной временной масштаб, они меняются очень медленно. Именно поэтому нам интересны Софокл, Раши и Монтень. Сегодня конфликт разума и сердца обрядился в одежды противостояния консерваторов и прогрессистов; какие только формы не приобретают вечные проблемы.
* * *
     Как и следовало ожидать эпидемия оживила тоску по «сильной руке». Нам предлагают умилиться тому, как здорово управляются с эпидемией Китай, Россия и Куба. Я позволю себе лишь скромно-уныло заметить: я не знаю, как одолевают коронавирус Китай, Россия и Куба. Ибо не верю ни одному слову их официальной статистики и сервильной информации. Все вранье. Пропаганда тоталитарных стран даже по ошибке не может сказать правду. Но отчего бы это авторитарные режимы проявили прыть и сноровку в борьбе с коронавирусом? Ведь именно в этих странах жизнь человеческая не стоит и понюшки табака. Не логично, не верю, как сказал бы Станиславский. У тоталитарных режимов есть бесконечное преимущество, несравненный гандикап в конфликтах с демократическим миром, ибо Путин и Си Цзиньпин могут запросто себе позволить то, что никакой демократически избранный лидер себе не разрешит. Путин и Си Цзиньпин не обременены всякими там парламентами и конституционными судами. В зверской политической борьбе это громадное преимущество, а в борьбе с эпидемиями — нет. Израиль, вполне демократическое государство, бесконечно, религиозно уважающее человеческую жизнь, показывает поразительный пример эффективности в борьбе с эпидемией. Светское население страны при этом предъявляет более традиционное отношение к ценности жизни, нежели ортодоксальное. Бывает и такое. Такова парадоксальная природа реальности, как любит говорить Александр Владимирович Воронель. Впрочем, временной масштаб, на котором изменяются ценности, тоже очень велик, значительно больше продолжительности человеческой жизни. Так что благоговение перед жизнью, предъявляемое светским, демократическим Израилем не слишком удивительно. Не удивительно, но замечательно.
* * *
     Николай Бердяев, размышляя о революции, писал так (в не меньшей мере эти строки приложимы к эпидемиям):
    «Для религиозной историософии раскрывается, что смысл революции есть внутренний апокалипсис истории. Апокалипсис не есть только откровение о конце мира, о страшном суде. Апокалипсис есть также откровение о всегдашней близости конца внутри истории… о суде над историей… обличение самой истории. В нашем греховном злом мире оказывается невозможным непрерывное поступательное развитие. В нем всегда накопляется много зла, много ядов, в нем всегда происходят процессы разложения… И тогда неизбежен суд над обществом, тогда на небесах постановляется неизбежность революции, тогда наступает разрыв времени… происходит вторжение сил, которые представляются иррациональными и которые, если смотреть сверху, а не снизу, означает суд Смысла над бессмыслицей».
   А. Воронель, комментируя этот отрывок, скажет, что Бердяев, настолько, насколько это вообще возможно без специального языка, выразил ту мысль, что революция есть фазовый переход в физической системе, которую представляет собой человеческое общество (А. Воронель, «Трепет Забот Иудейских»). Эта совершенно замечательное соображение верно и в отношение эпидемий, которые тоже можно трактовать в качестве фазовых переходов. В самом деле, при эпидемиях, как и при революциях социологические функции терпят разрыв, и происходит потеря устойчивости социальной системы. Но мысль Бердяева, перетолкованная на языке физики, обедняется. Мне кажется, что накопление ядов, о котором писал Бердяев, ожесточение, озлобление невесть откуда взявшиеся в благополучном мире в последнее время стали внятны и не слишком чувствительным душам. И тогда происходит суд Смысла над бессмыслицей.