Колян Из цикла старый город

В то жаркое лето выходных дней, его не редко можно было встретить у навесов центрального рынка нашего городка.
Он появлялся внезапно, но с завидной регулярностью.
Кто-то поговаривал, что он прошёл войну, а кто-то, что отбывал долгий срок.
Так, или иначе, его жаргон был блатным, а шлейф исходящих от него ароматов не только тянулся за ним, но и распространялся на много метров вперёд.
Местный бомж Коля, был здоровым  бородатым мужиком, имел крепкое тело, не всегда держащее его на ногах, был певуч, знал много притч и скороговорок.
Рыночная милиция жалела его, а может просто не хотела пачкать руки, ведь он приходил только в момент бойкой торговли и никогда не пытался заночевать на территории.
А ещё, Коля был был мужиком не глупым и сообразительным.
Реакция окружающих на его вид, со всеми вытекающими последствиями обонятельно-осязательных моментов, безоговорочно играла ему на руку. Он ухищренно, пользовался, как ему казалось этой привилегией, заставляя мелких торговцев беспрекословно ему подчинятся.
Своё появление в рядах он оглошал протяжным куплетом,- "А смерть шла, шла, но меня не нашла, а где был я вчера, там лежали две пустых бутылочки." Дальше раздавался душераздирающий рык, Джигурда отдыхает. Этим он оглашал своё появление на территории, давал торгашам время на продумывание и сбор "десятины".
Вопрос дани не обговаривался. Она была добровольной, по причине того, что Коля бесцеремонно лез своими ручищами в кастрюлю с капустой, широко открывая щель между густой бородой слившейся с усами. Повисшую,на порослях волос,  мог снять и запросто артистично бросить обратно в кастрюлю. Тут-же смачно откусить помидор, всосавшись в его мякоть, скривиться, выкрикнув,
-Уу-ух!, кислятина, шмякнуть его обратно.
Особенно, он любил засунуть палец  в банку с мёдом, зазевавшимся новичкам.
Его мешок, по мере променада, наполнялся разносолами.
Творог, соления, иногда, даже кусок кровянки.
Продавцы не хотели терять покупателей, которых он отпугивал своим видом и антисанитарией грязных рук в их продуктах.  Они поспешно организовывали кучки - десятин из продуктов на своих прилавках, в эти утренние часы. Если кто на сей момент прятал продукты под прилавок, то Колян демонстративно ложился,  как атлант у прилавка, подперев на согнутом локте голову, завывал свою любимую, как он смерть обманул.
Он был философ, выдумщик и мечтатель. Выживал не воруя и не попрошайничая.
Еду делил, с такими же как он, грязными бородачами, но для него она была не основным моментом, а главным актом в этом спектакле была возможность манипулировать. В эту минуту он мог подчинять людей, казалось таких же, как и он сам. Они не были милостивы сами по себе, и не оставляли ему выбора.
А власть она хоть и маленькая имела силу, тешила его в момент уже столь давнего падения, грела  его сознание,  рвалась из груди.
Исчезал он так-же, как и появлялся. Оглашая территорию протяжным воплей-рыком...



В заставке использовано фото стрит-фотографа Педро Оливьера.