Его ударили сзади, очень больно, в плечо

Асфальт наклонился и стал стремительно приближаться. Сильный тычок в лоб помешал падению. Туман. Когда он вышел из дома, только тоненькие седые струйки хватали прохожих за каблуки. Из дверей метро вынырнул в полупрозрачное марево, в котором привычной столичной суетливостью сновали серые люди. Время от времени их лица выныривали из туманного плена и осмысленно хмуро смотрели на него. Он озирался и всем мешал. Ему одному любопытно, что происходит, остальные с упорством роботов чешут привычными маршрутами.

Подлый мрак вокруг загустел, и тут в кисельно-сером неизведанном стали появляться кулаки и локти. Словно все те, кто шел мимо, пользуясь его слепотой, мстили. Непонятно за что! Били сзади и сбоку. Холодный металл перед ним уходил вверх и не шевелился. «Фонарный столб», — понял он и, обняв в отчаянной надежде, пошел по кругу. Слух обострился, теперь ему удавалось отклониться и присесть вовремя, подставив под удар молчаливого крепкого друга.  Туман не собирался редеть. Последним усилием он попытался вжаться в столб, стать с ним единым целым, спастись.

Неожиданно поверхность перед ним расступилась, принимая внутрь. Дышать тяжело, тесно, привкус металла и жесткие объятия. Ему кажется или они действительно сжимаются. Быть раздавленным фонарным столбом для писателя-мистика в самый раз! Обидно, что не успел. Незаконченный черновик нового романа в запароленной папке компьютера. Только она знает. Знала. Ее больше нет. Откуда-то сверху потянуло дымком. Курят. Значит, есть щели и воздух снаружи. Попробовал пошевелиться. Тесно и туго. Одно колено застыло, согнувшись, когда он шагнул. Руки перед собой, к ним прижато лицо. Хочется пить. Болят ребра, плечо  и голова. Ему не продержаться. Кому придет в голову раскурочить столб, чтобы вынуть бедолагу? Возобновился шум машин. Зачем он залез сюда? А главное, как!

В легких не воздуха, чтобы кричать. Прощайте! Так глупо!

Он изо всех сил попытался раздвинуть пространство. Ведь если очень захотеть, то может получиться. Он вспомнил лекцию профессора Л. о силе мысли. Зажмурился и так мечтанул вытянуть руки, что они внезапно ушли в пустоту. Лицо неминуемо припечаталось к плохо отшлифованной внутренней поверхности столба. «Хорошо, что в нем нет кабеля», — промелькнула мысль. «Тогда столько бы не мучился», — сам себе ответил. Замахал руками, может, заметят. Потом представил себе столб с болтающимися растопырками. Что бы он подумал, увидев такое? Прямым ходом в клинику.

«Я могу! Я — властелин! Вот сейчас поставлю ногу и пойду!» Не получается. Потому что бешеное неразбавленное надеждой отчаяние пропало. Потому что решил, что легко.

Сосредоточиться, не бояться, хотеть. Колено выпрямилось. Правая нога с наслаждением встала рядом с левой. Шажок. Другой. Урра! Семенящей походкой девушек ансамбля «Березка» он потащил свой столб. Но куда? Ничего не видно. Стоит ли? Все лучше, чем молча ждать конца!

— Батюшки! — ахнули рядом, — Милок, ты живой ли?

Над ним склонилось лицо, женское, в морщинках. Глаза добрые, участливо смотрят. Тумана нет. Как бабушка его из столба-то вынула? Повел глазами, потом повернул голову, гудит, но шевелится. Руки-ноги? Все тут.

— Ты, милый, пьян что-ли? Гляди, какой фингал прямо на лбе! Это я тебя полОжила, а то стоял, обняв столб, еле отодрала. Ты его руками держал, и махал ладошками, да ногами сучил. Приспичило? Вроде, одет-то хорошо, не гопник, — старушка бормотала сама с собой, не дожидаясь ответа.

Попробовал сесть, голова, как котел острой боли, все кружится, крепко приложился, до сотрясения, вот и пригрезилось. А, может, и туман виноват, кто знает, что там, в его мороке.

— Э, нет, бабулечка, я еще чуток полежу!

Люди в синем бегут от белой машины.

— Держись, милок, они помогут!

Старушка погладила его по руке, да что-то вложила в ладошку. Долго махала вслед, а потом исчезла также внезапно, как появилась. Пришел в себя в палате, руку разжал, а там ничего, только четыре вмятинки-точечки, как от пуговицы. Неужели выронил? Нет сил искать. Погладил знак на ладошке и вроде почувствовал тепло.