Окно Овертона, или Большой Безумный Бог

Смежив веки, скосив глаз, меж решёткой ресничек, слой снимается за слоем, нет, не правильно, глядите! Палитра идеальная, изначальная: красный, синий и желтый. Все остальные цвета вторичны, а значит, ничто не истина, нет ни плохого, ни хорошего, и любые логические трактовки ложны. Все есть и будет, потом есть сейчас, было — тоже сейчас, нельзя измениться, и нельзя остаться прежним, ведь коричневый равен синему, красному и желтому в пропорции одной трети. Фиолетовый — сумма одной второй красной краски, и одной второй синей; зелёный и красный дают черный, но не достаточно грязный, потому надо добавить оранжевый, что есть смешение красного с жёлтым, и так далее, и тому подобное. Все возможные вариации частного давно изучены колористикой.

Что видел Гудвин? Невозможное. Пропахший уриной закоулок, с одной стороны перекрытый забором. Разложенные коробки, поверх спит собака блохастая. Граффити, матерные надписи, рядом с ними к стене прислонена лестница раскладывающаяся. На высоте кондиционеров художник дверь рисует мелом. Тянет за ручку — и шагает в кирпичи.

— Брехня! — отмахивается Флориан. — Тебе, братиш, почудилось. Померещилось.

— Мне и не нужно, чтобы ты верил! — огрызается Гудвин. — Я вообще был против всей этой затеи.

— Это Петер нас согнал! — поддакнул Серый.

Сбил, свёл, собрал в кулак. Уговорил Гудвина, умаслил Лесси. За Лесси Ала увязалась. Разумеется, куда ж без Купчего? Серый всегда с нами, а Флориану просто не осталось выбора.

— Стайный инстинкт, мать вашу, — бубнит Флориан. — Сегодня в боулинг, завтра на дискотеку. А давайте искать Бога? Конечно, Петер! Отличное времяпровождение!

— Бог мертв! — выдыхает Ала. Видно было, что эту фразу она подготовила заранее, и очень ждала повода высказаться.

— Именно поэтому мы и захватили с собой лопату! — торжествует Петер. Он, очевидно, тоже заждался возможности контраргументировать.

Лопата, скотч, гвозди, горелка, велосипедные спицы, веревка, резиновые трубки, пилы. Шампуры, несколько метров ткани, спиртовый растворитель, карандаши, хирургические иглы с нитками, от мух клеевая лента, степлер. С трудом все поместилось в рюкзаки, Купчий даже на антресоли залезал за тележкой.

— Рассуждать здраво требуется, — Купчий строит теорему. — За что купил, за то и продал, факты, и никаких домыслов.

Чего испугался Серый? Ненормального. Лишнего мазка на картине. Неестественной детали. Напился, повздорил с футбольными фанатами. А ну-ка, выйдем! На пустырь потащили бедолагу-Серого. Под мостом через речку, у ракитовых кустов, за горло Серого клешнями взялись. Хитиновыми, вместо ладоней, как у краба.

— У страха глаза велики, — брезгует Ала. — Обоссался, вот и померещилось.

— Я была бы склонна согласится, — говорит Лесси, — Если бы не...

— Не смей!

— На всю компанию две бабы, и обе лесби, — тихонько, но достаточно громко, чтоб услышали все, пошутил Серый.

— Ха! Это лишь говорит о вашей несостоятельности в постели! — парирует Лесси.

— Она тебя уделала! — абортирует зарождающуюся ссору Петер.

Что возбудило Лесси? Нежеланное. Вместо тёплой и кроткой Алы в её кровать влезло грубое, с сотнями сосущих хоботков создание.

— Мы баловались с гугл... кхм, очками, и вот... наверное, какой-то сбой в VR программе, — Ала маникюр смущенно разглядывает. — Давайте не будем заострять внимание... нам сейчас выходить, кажется.

Желтая гусеница поезда тормозит с неохотой. Вываливаемся, все! Не манкируй, Гудвин! Раз ты такой слабенький, бери самый тяжёлый рюкзак! Тренируйся! Что значит — хочу на ручки, а, Али? Сама уговаривай Купчего на тележке кататься! Нет, это не тот спуск, это на автостраду, а нам нужно на хутор.

Аллея покосившихся пихт. Вагончики приема вторсырья. Каменная крошка катится от пинков Серого. Ветер воет, будто призраки наяривают на органе.

Что обрадовало Петера? Неестественное. Уродливое и прекрасное одновременно. Толпа на рок-концерте, в стихийный митинг выродившаяся. Плоть, слившаяся с плотью. Плакаты и фаеры, сросшиеся с руками. Музыканты, сформировавшие голову. Отростки-конечности, витрины разбивающие. Амеба поклонников, через центр города прокатившаяся.

— Мне кажется, здесь как-то замешаны гештальты? — Ала, устав от ходьбы, присела на корточки, отдышаться.

— Ты собираешься пересказывать Кастанеду, или Кафку? — уточняет Флориан.

— Она про раздел психологии, неуч! — Гудвин, тяжело дыша, скидывает рюкзак с плеча. — Я больше не могу!

— Ничего, дальше дорога идёт вниз по склону!

Пропетляв среди трёх сосен, спугнув стайку сорок, неустрашимая наша команда нашла-таки Петерский хуторок. Загремели ключи, разожглась печка. Ала греется на коврике, растирая бледные голени:

— Гештальт — по-немецки образ. Почему нам кажется, что квадрат — надёжная фигура? Почему золотое сечение визуально приятно?

— Курить меньше нужно, — буркает Флориан.

— Ты у нас сегодня представляешь комитет ретроградства? — иронизирует Петер. — Тебе выдать платок на голову? Вставную челюсть? Ходячую палку?

— Трость, что ли?

— Перепутал, но посыл понятен.

— Я, ****ь, совсем не собирался сюда тащиться! Никакого желания не имел! Дайте поворчать! Хотя бы!

— Иди лучше брёвна поколи. Можешь воображать на их месте Петера.

— А лучше Алю с Лессей! Так фантазии работать меньше!

— Пошёл ты, Серый!

Младенец не понимает расстояния. Крест на шпиле церкви так близко, и такой маленький, в ладошку поместится. Лица родителей прячутся за пальцами? Куда они подевались, уа, у-а! Вот они, мама с папой!

— И при чем тут наша ситуация?

— А что, если наше сознание может влиять на реальность?

— Ха! Ха! Ха! Смеешься? Вы баги своего мозга на серьезных щщах разбирать собираетесь?

Засвистел на печке чайник. Всем разлили кипяток. По кругу передаются вафельки, к потолку поднимается ароматный дымок.

Чего не хотел Флориан? Неизбежного. Все смешалось на хуторе Петера. Порвалась связь времён, тогда стало сейчас. Молекула свинца трансмутировала в золото. Клетка, зародыш эволюционировал в человека. Ничего глобального для мира, но решающее значение для собравшихся.

Когда чаши чая были осушены, друзья пришли в движение. Первым делом связали Флориана, как самого неблагонадежного.  Гвоздями за уши, изолентой вокруг лба.

— Ну, хотя бы целым остался, — пошутил он сквозь зубы.

— Это только пока, — успокоили его остальные.

В ход пошли ножницы и пилы. Лесси хотела возмутиться, что забыли купить анестетик, потом проанализировала свою жизнь, и поняла, что всегда страстно желала боли, да и нет разницы, когда ты её ощущаешь, сейчас или после, а может, боль была всегда, а твоих конечностей отродясь не было?

— Сформируем гекс, ребята, — убеждает всех Серый.

— Считать научись. Нас семеро.

— Ну, хотя бы сефирот.

— Ещё один нытик. Гудвин, зашей ему веки!

Чудовищные жертвы ради изменений. Поверив во что-то самостоятельно, можно получить нашивку сумасшедшего. Заставив поверить в своё безумие остальных — обретаешь статус гения. Бог исчезает без его последователей. Говард Лавкрафт создал целый пантеон, договорившись с другими авторами вставлять одних и тех же персонажей в произведения. Аль-Хазред, Некрономикон требуют повторения, создатель читает мантру без остановки и промедления. Гудвин, Флориан, Петер, Серый, Ала, Купчий, Лесси. Все они возникли на мгновение в мозгу читателя, обрели характер, какую-то предысторию, задачи, и вдруг все как...

— Пожалуй, это должно сработать. Сосредоточиваемся, ребята. Теперь мы вместе, сила нашего разума...

— А нельзя было просто за руки взяться? Хороводы водить, петь хоралы?

— Истина рождается кровью. Без распятия Иисуса его учение было бы бессмысленно. Да не ной ты, Серый, а то тресну чем-нибудь...

Опыт Гекаты, перетекающий в иные формации. Петер, как самый целеустремленный, уверенный, несгибаемый, остался последним, для выполнения самой ответственной задачи. Плюс — хутор-то его семье принадлежал, хрен бы кто из ребят нашёл заныканные под сараем с бензином цистерны. Хотя достать их заранее было бы логичней. Тяжёлые, сволочи. Весом в семь человеческих жизней.

Громыхая и чертыхаясь, Петер облил повизгивающую массу. Остатки плеснул себе в лицо, размазал по футболке, джинсам. Масляной рукой взъерошил волосы. Пора. Зажигалка щелкнула.

Чего не учли Петер, Гудвин, Купчий, Серый, Флориан, Ала и Лесси? Ограниченность слов с приставкой «не», а так же время и силу воздействия. Не судите их строго, юность импульсивна, и склонна к спешке. Они многое не успели прожить и проведать. Говорят, сознание появилось в момент создания термина, когда кто-то придумал отделить себя от повествования, обрел душу не зверя, но петуха с противоположно расставленными пальцами. Нет дара у пророка, пока он не сообщит о нем обществу. Талант требует труб! Репосты! Комменты и лайки! Да, объединённая жаром слипшаяся плоть, прикипевшая под пламенем Петера, образовала ОДНО, ПГАКФСЛу, семь умов, семь искр жизни, да, они действительно верили, и согласовывались, направляли семь импульсов в один, Петер не давил авторитетом на Флориана, Серый не подкалывал Лесси, они не разругались, как ожидал посторонний наблюдатель, как типично для подростков, ставить собственные цели, проявление эгоистичного Я превыше общей миссии. Их объединила боль. Нации формируются из трагедии, катастрофы, говорят современная Россия сплотилась в Великую Отечественную, Америка — в Гражданскую резню, а поляки, хорваты и прочие — среди кровавых заварушек масштабом мельче. Раны стали национальной гордостью, психологической травмой, возведённой в ореол традицией страдания. Наша боль сделала нас едиными, нет индивидуальности, мы fascio, пучок, связка, мы есть, мы как сундук мимика пожираем пространство, глотаем, всасываем воздух атом за атомом, принимаем в себя канистры, срастаемся со скамейками и остатками инструментов, огонь втянулся первым, погас, тьма накрывает хутор, маленькая всепоглощающая черная дыра, их кожа становится деревом и землёй, так предсказывал Бруно, так Бог проявляет себя во всем, так резонирует Вселенная в каплях росы, упавших с покачивающихся листьев, так единица входит в ноль, так жезл Соломона оплодотворяет чашу Грааля.

Но у неопытной повитухи дитя мертвым рождается. Семеро козлят сильнее одного волка потенциально, однако покорить всемером весь мир — задача малореальная. Когда накопление массы ПГАКФСЛу сталкивается с волей народной массы, процесс поглощения пространства сначала замедляется, а потом и вовсе останавливается. Все явления, что лицезрели Петер и Ко, были временными, единичными случаями, мысли влияют на реальность, однако лишь в сознании тех, кто их разделяет, каждое знание требует запоминания. Задрачивания. Чтобы реакция на символ была однозначная. Крест — Иисус. Полумесяц — Мухаммед. Цезарь на монете — Государство. Инстинкт самосохранения человечества схлопнул посягательства ПГАКФСЛу. Их искра сдулась, не успев сотворить бастион вечности. Бог умер, скорчившись среди обгорелых остатков.

Пройдет ещё несколько недель, месяцев, а может быть и лет, десятков, сотен, тысячелетий, и подобная ПГАКСФЛу попытка оказалась успешной. Древнее тайное общество веками готовило Апокалипсис. Слово здесь, слово там, газетные статьи, видеорепортажи, дианетика и духовные гуру, банкиры и бизнесмены, сговор правительства и корпораций. Капитал через военную власть, и обратно. Парапсихология и нейролингвистика. Все то, что вы веками объявляли теориями заговоров и юдофобией. Иллюминаты, масоны, тамплиеры, розенкрейцеры, большевики, Томас Катц и лондонская подземка. Когда последний элемент шкатулки Лемаршана встал в пазл... сработали триггеры, вложенные в наши головы поколениями назад... кровосмешение народов подняло Квизатц Хедераха... знаете, в девяностые многие зеленые организации выпускали брошюры с инструкцией для экотерроризма. СМИ хохотали и истерили, ха, какие смешные студенты, готовы воевать из-за каких-то вырубленных деревьев... не замечая, как становятся орудиями идеи. Внедряющийся в массовый обиход комплекс проблем, требующих немедленного решения... сокращающиеся леса Амазонки, глобальное потепление... плевать, что исследования, доказывающие оба этих явления сомнительны, и не пройдут ни одной серьёзной научной проверки... зато в школьных учебниках, даже на границах Западной инфосферы, прописаны ужасы разрушения австралийского кораллового фонда... и ведь ни одной святой пролитой капли крови, обман, идея победила без агнца, и это ставит под сомнение ее святость…

Вы не верите этим многоточиям. Я прав, не так ли? Дурной знак препинания из арсенала Селина. Так пишут лишь сумасшедшие. Психи. Идолопоклонники, искатели рептилойдов. Фриколингвисты, *** и фофудьеносцы. Параноики, одним словом. Вы смеётесь, указывая, что окно Овертона — непроверенная теория, и не работает, пока понтифико-педофильское лобби возносит хвалу Молоху. Пока в борьбе со вторым демографическим переходом европейские правительства завозят миллионами беженцев чуждой культуры. Пока феминных божеств отмазывают от грязи патриархата, ведь не всегда же были демонами Тиамат и Астарта... Впрочем, даже если бы вы пробовали бороться с этими тенденциями... ничего бы не изменилось, у нас не политический памфлет, а литературное произведение. Высшая сфера бытия, под названием История. Потерянный рай идеального Платона. Все происходит согласно драматургическим законам.

Любая история имеет свойство заканчиваться. Вначале была пустота. И в конце — тоже. Преображение покрывает планету. Большой Безумный Бог пробуждается. Все виды понятий сводятся к одному, все машины становятся Машиной, все собаки — Собакой, все люди — Человеком, змея кусает собственный хвост, спираль ДНК замыкается. Все цвета возвращаются к трём.

Синий, жёлтый, и красный.