Портреты

1. Любовь Джованни Казановы

Жизнь
 
Неутомимый покоритель женских сердец Джакомо Казанова был сыном актрисы и, как поговаривали, родился на свет прямо в театре, где-то за кулисами. Не потому ли дальнейшая жизнь великого авантюриста – это сплошной театральный спектакль, гениальная актёрская импровизация?
Обманутый первой возлюбленной в пылком и хрупком подростковом возрасте, Казанова начал строить, как он позднее выразился, «самые чёрные планы мести». Но это была не измена с её стороны, а лукавое кокетство юной девушки, поэтому вскоре его гнев сменился нежностью, тем более милой, что мальчик не делал попыток добиться чего-то большего, нежели платонические ласки.
Уже в 11 лет Казанова, очаровательный мальчик, получил первые уроки нежности и ласк от девушки, которая была на три года старше его. Эти наивные и пока ещё платонические прикосновения к женскому телу привили будущему кумиру прекрасного пола вкус к сладострастию.
Казанова назвал своей самой сладкой из ночей ту, которую он, еще 15-летний юнец, провёл в постели с двумя молоденькими сёстрами, предаваясь изысканным ласкам.
Ловелас, если и встречает настоящую любовь, не перестаёт быть самим собой – ветреным, сластолюбивым человеком. Рано или поздно его возвышенное чувство начинает увядать. Нечто подобное пережил в юности Казанова с девушкой, названной им в «Мемуарах» инициалами К.К. Пылкие заверения в вечной любви затуманили ей голову, и она уступила соблазнителю. В итоге – расставание, поруганная честь, монастырь…
Становление личности молодого человека всецело зависит от той среды, где он вращается. Как пишет Казанова, он стал «изучать великую книгу жизненного опыта» в Падуанском университете, в обществе студентов, из которых знаменитыми слыли «самые отъявленные шалопаи, бабники, игроки, завсегдатаи притонов, пьянчуги, гуляки, обманщики, развратители порядочных девушек». Немудрено, что такое начало во многом предопределило судьбу одного из величайших авантюристов XVIII века!
Для понимания характера Казановы очень важен римский период его жизни, когда будущему авантюристу было 19 лет. Крушение так блестяще начатой карьеры в роли священнослужителя принудило его к странствиям по Европе, стимулировало творческий рост в музыке, поэзии и литературе, но оказало самое пагубное воздействие на моральный облик.
Ловеласы не отличаются смелостью, отвагой и храбростью. Пороховой дым их привлекает куда меньше, чем курящиеся благовония в алькове красавицы. Тем привлекательнее выглядит на общем фоне Казанова, не боявшийся ни дуэлей, ни рискованных побегов из-под стражи.
Показная бравада Казановы порой заставляла верить друзей и недругов в то, что ему не дорога жизнь. Это не так. В Венеции, а также в Испании, сидя в тюрьме, он всерьёз беспокоился о своей участи.
Знаменитый покоритель женских сердец, закоренелый атеист и богохульник Казанова впервые испытал силу молитвы, когда выдалбливал лаз в полу камеры для побега из венецианской тюрьмы. Обращение к Творцу придавало ему новые силы. Душа этого дерзкого человека не до конца закоснела в цинизме.
Эпизод дуэли с польским графом Браницким в «Мемуарах» Казановы даёт нам возможность уточнить психологический портрет знаменитого авантюриста. Взяв в руки пистолет, итальянец самоуверенно заявил: «Я испробую его на вашем черепе». Соперник побледнел от гнева. Затем Казанова предложил польскому вельможе стрелять первым, но обманул его, разрядив оружие одновременно с ним. Налицо психологическая атака и нечестный трюк – плебейские уловки, недостойные дворянина, за которого он себя выдавал.
Во время путешествия по России Казанова, скучавший без женского общества, решил нанять служанку, помещик Зиновьев предложил составить целый гарем, на что бывалый развратник ответил: «Когда я влюблён, мне хватает одной». Дело кончилось тем, что за 100 рублей была куплена молоденькая девушка из бедной семьи. Можно ли говорить о любви, когда подневольное существо, да ещё за деньги, ублажает своего господина?
Любовь Казановы к 14-летней русской девушке-крестьянке по-своему трогательна, хотя и не делает чести известному обольстителю. Имея возможность увезти наложницу с собой в Варшаву, итальянец предпочёл перепродать её, щедро одарив деньгами и драгоценностями. Он опасался, что этот чистый бутон, распустившись в прекрасный цветок, сделает его рабом.
XVIII век ознаменовался расцветом театра. Артистизм проник в высшее общество, игра стала неотъемлемым атрибутом этикета жизни. Надо ли говорить, что и любовь приобрела своеобразную «сценическую» окраску? Казанова предстаёт то как романтический герой из трагедий Шекспира, то как плут из комедий Мольера. В этой личности – бездна талантов перевоплощения, он прирождённый актёр на подмостках жизни!
Казанова попытался обобщить, развить и сделать реальностью прославленную «науку любви» Овидия. Результат известен: десятки соблазнённых и покинутых женщин, сохранивших грустные воспоминания о миге счастья.
Знакомство Казановы с Вольтером длилось всего три дня. Поначалу прославленный французский философ терпеливо слушал речи знаменитого итальянца, но вскоре стал ехидничать. Покоритель женских сердец был уязвлён таким пренебрежением. А зря! Легко побеждать ветреных красоток, попробуй положить на лопатки титана мысли!
Для понимания характера Казановы следует помнить, что знаменитый женский обольститель был тщеславен. В «Мемуарах» он подробно описывает встречу с Вольтером и передаёт содержание одной их беседы о свободе, в которой попытался поставить в тупик французского мыслителя. Фернейский мудрец, усмехнувшись, деликатно оборвал разговор, поняв, что беседует с дилетантом. Казанова так и не осознал собственного промаха и с гордостью включил этот эпизод в свою книгу воспоминаний.
Ловелас терпеть не может лицемерных дам, ибо они поступают вполне в его духе. Казанова, частенько вравший и склонный к двоедушию, подмечал те же недостатки в других людях и осуждал их. Особенно резко он отзывался о Вольтере, человеке, чей авторитет намного превосходил его собственный.
Будучи в Пруссии, Казанова удостоился чести видеть Фридриха Великого и дважды беседовать с ним. Неудивительно, что король, который питал антипатию к прекрасному полу, пренебрежительно отнёсся к итальянскому гостю, любителю женщин. Что может быть общего у столь разных людей?
Прусский король Фридрих Великий, известный как бравый вояка, находил Казанову «очень красивым человеком». А что уж говорить о женщинах, которые прямо-таки теряли голову при виде знаменитого авантюриста и франта! Магия таинственности и необъяснимый, колдовской шарм – сильное оружие в деле покорения дамских сердец.
Казанова, представленный ко двору императрицы Екатерины Великой, сделал любопытное сравнение двух монархов, России и Пруссии. Фридрих Великий, по его мнению, больше полагался на счастливый случай и был смелым ловким игроком. Царица, напротив, отличалась умением предвидеть неожиданные повороты событий, рассчитывала каждый свой шаг. Итальянский авантюрист, сам склонный к рискованным предприятиям, не мог не оценить стратегии и тактики Екатерины. Он был очарован этой выдающейся женщиной.
Завзятый селадон всякий раз влюбляется по-настоящему, будто совершает это впервые, и ничего не может с собой поделать. Таковы Байрон с Пушкиным, и Казанова, их знаменитый предшественник.
Пылкие страстные натуры любят сразиться с судьбой. Кто-то ищет удачи за карточным столом, кто-то в любви. Отдельные личности совмещают и то и другое, они хотят добиться милостей у Фортуны двумя разными способами. Такими были Казанова и Пушкин.
Казанова утверждал, что одной лишь внешней красоты недостаточно, чтобы внушить ему любовь. Он стремился познать душу той женщины, которую избирал в качестве желанной. Резкое различие его с Пушкиным таково: русский поэт, автор гениальных лирических стихотворений, не считал нужным духовно общаться с предметом своей страсти.
Казанове как-то легко и просто удалось создать свои «Мемуары» – труд на чужом для него французском языке. Многотомное сочинение, содержащее массу исторически и художественно ценных описаний, родилось за какие-то пять-шесть лет, уже на пороге его старости. Сравнивая Казанову с Пушкиным, сочинения которого вмещаются в десятитомник весьма скромных размеров, невольно удивляешься: как иногда щедро, расточительно судьба награждает своих баловней, пренебрегая гениями!

Любовь

Казанова считал каждую очаровательную женщину неповторимым созданием, личностью. Этот культ красоты делал его рыцарственным, истинно благородным мужчиной.
Жизнелюбие Казановы поразительно. Он мучился, страдал, неоднократно терпел крах – и каждый раз возрождался, как птица Феникс. Искатель приключений никогда не унывал благодаря внутренней установке преодолевать любые преграды. Его энергия, воля, вдохновение, готовность к действию были беспримерными.
«Амур, - говорит Казанова, - самый коварный из всех богов, переменчивость – вот его постоянное качество». Да, любовь неустойчива, а нередко призрачна, Кто может её удержать? Сильные плотью и духом!
Буквально с начала самостоятельной жизни Казанова усвоил основную заповедь ловеласа: быть почтительным с дамами, невзирая даже на ту скверную репутацию, которой они пользуются в обществе.
Опытные донжуаны знают, что вернейший способ соблазнить женщину – это признаваться ей в любви, делая вид, будто не надеешься на взаимность. Таким приёмом частенько пользовался Казанова.
Итальянец как никто иной умел соблазнять нескольких женщин одновременно, делая при этом вид, что очарован только одной. Ловеласы прекрасно умеют, подобно цирковым акробатам, скакать на двух, а то и нескольких лошадях сразу. Обыкновенный человек сломал бы себе шею, перепрыгивая из одного седла в другое, а эти проявляют чудеса джигитовки!
В каждой красивой юной женщине Казанова видел «восхитительную добычу». В его душе тесно переплетались эстетические и хищные мотивы. Это был одновременно Орфей и охотник.
Казанове не мешали неудобства и опасности, чтобы обольстить женщину. В любви он чувствовал себя, как громовержец Зевс, и порою похвалялся, будто с ним в сговоре сами молнии.
Многие неурядицы Казановы происходили из-за того, что он помогал женщинам в беде, пренебрегая теми неприятностями, которые грозили ему самому. Надо признать, что великий любовник не был лишён известного рыцарства, особенно в молодые годы!
Для Казановы любовь не была пустяком. Он всецело отдавался этому чувству, дорожил им и никогда не доходил до циничного пренебрежения.
Казанове, знаменитому ветренику и ловеласу, всё-таки оставались известными слова «подлинная любовь». Какой бы смысл он не вкладывал в это понятие, несомненно, что благородство и возвышенные чувства ему не были чужды.
Каждая очаровательная женщина представлялась Казанове неповторимой. Он относился к предмету своего обожания с восторгом и поклонением, готов был жертвовать деньгами, карьерой, наконец, и жизнью. В этом ярком человеке XVIII столетия мы видим дух рыцарства, отличавший трубадуров и менестрелей средневековья от людей нашего торгашеского века.

Заключение

Южный темперамент Казановы нередко мешал ему в осуществлении планов. Будь он сдержаннее в критическую минуту, перед изворотливым итальянцем открылись бы грандиозные перспективы. А так его жизнь представляла бесконечную вереницу скандалов, авантюр, скитаний по Европе и мимолетных любовных увлечений.
«Испорченный человек редко бывает храбрым», - пишет в своих мемуарах Казанова. Разумеется, себя он «испорченным» не считал. И в этом есть доля истины. Будучи распутником и авантюристом, он обладал неким целомудрием чувств и стремился следовать рыцарскому кодексу чести.
В конце жизни Казанова не без гордости признавался, что был рабом красивых женщин, ради которых безрассудно губил карьеру и репутацию. Невзирая на жестокие удары судьбы, он увлекался едва ли не каждой прелестницей, встречавшейся на пути. А ведь именно это страстное сумасбродство и сделало его имя легендой!
Казанова, вполне возможно, испытывал куда большее наслаждение от того, когда в старости описывал свои любовные победы, нежели то было на самом деле в его бурные молодые лета. Воспоминания имеют неизъяснимую прелесть: они избирательны, и поэтому фокусируют взгляд сквозь годы на приятном, отбрасывая прочь отрицательные моменты.
Казанова – некоронованный король светских франтов и кутил. И он же – несравненный нежный любовник. Таким он вошёл в историю, таким и останется в ней навсегда.
Казанова в своих «Мемуарах» без обиняков утверждал, что любовь была «главной страстью его жизни». Он находил в этом некий указующий перст судьбы. И ведь верно! Многие века мы будем видеть в знаменитом итальянце человека, чьим призванием и предназначением было очаровывать и соблазнять женщин.

2. Любовные увлечения Пушкина

Наследственность

Прадед и дед Пушкина по материнской линии, Абрам и Осип Ганнибалы, скандально прославились в России тем, что ухитрились стать двоежёнцами. А ведь это строжайше преследовалось церковью и властями. Стоит ли удивляться знойному африканскому темпераменту великого русского поэта?
Говоря о предках Пушкина, исследователи обычно делают акцент на «эфиопские» гены поэта, которые будто бы объясняют его горячий, влюбчивый, взрывной темперамент. Вместе с тем потомки русских бояр Пушкиных тоже не были ангелами. Прадед поэта Александр Петрович, женатый на дочери графа Головина, как-то в припадке сумасшествия зарезал свою супругу, «находившуюся в родах». Дед Пушкина, Лев Александрович, подозревая жену в неверности, заключил её в домашнюю тюрьму, где та вскоре умерла на соломе. А её любовника-француза, служившего гувернёром при сыновьях, «весьма феодально повесил на чёрном дворе». Как видим, повадки «дикого русского барства» не далеки от абиссинских обычаев.
Дядя Пушкина, Василий Львович, равно, как и его отец, Сергей Львович, писали стихи до конца жизни. При этом они были влюбчивы. Отец, к примеру, в Петербурге ухаживал за Анной Петровной Керн и писал ей страстные письма. Да-да, той самой Керн, которой сын посвятил стихотворение «Я помню чудное мгновенье». Всё это не мешало старому волоките домогаться благосклонности также и молоденькой дочери Анны Петровны, Кати! Как видим, сын унаследовал те же черты отцовского характера: пристрастие к женщинам и поэзии.
Холодность матери к ребёнку мужского пола формирует в последнем недоверие к женской любви вообще. Повзрослев, он ищет утешения у других женщин, однако постоянно обеспокоен тем, что и здесь не встретит ответного чувства. Нечто подобное было у Пушкина с его матерью Надеждой Осиповной. Лишённый в детстве нежности и ласки, поэт испытывал подсознательное беспокойство и настороженность при встречах с прекрасными дамами.
Единственной непреходящей любовью Пушкина была его братская привязанность к сестре Ольге, в которой он видел воплощение женского идеала. Даже к своей несравненной супруге Наталье Николаевне, поначалу питая нежнейшие чувства, поэт охладел после нескольких лет семейной жизни. Он стал частенько не ночевать дома и при этом изводить жену необоснованной ревностью.

Юность

«Скороспелый» эротизм Пушкина проявился ещё в детстве, когда ему было 9 лет. Предметом его увлечения стала 8-летняя Соня Сушкова. Конечно, это был совершенно невинный роман, однако показательно, что в том возрасте, когда мальчишки презирают девчонок, будущий поэт оказался способен на трогательное, нежное чувство.
Первые лицейские любовные увлечения Пушкина, начиная с 15 лет, были созерцательно-платоническими. В их числе некая Наталья, актриса крепостной труппы графа В.В. Толстого, затем Екатерина Бакунина, сестра товарища по учебе и, наконец, молодая вдова Мария Смит, дальняя родственница директора Лицея Е.А. Энгельгардта. Стихотворения, посвящённые им, дышат юношеским восторгом и неподдельной нежностью.
Чистую и стыдливую юношескую любовь познал 16-летний Пушкин к Екатерине Бакуниной, которая была на четыре года старше его. Столько же платонической, а потому и духовной, была его привязанность к Наталье Кочубей и своей родной сестре Ольге. Позднее, когда поэт изведал тайны плотской страсти, возвышенное отношение к женщинам сменилось у него на полупрезрительное.
Святыней пушкинского сердца была юношеская любовь к прекрасной Наталии Кочубей, с чьим именем связано создание «Бахчисарайского фонтана» и «Полтавы». Этот чистый, божественный образ, сохранившийся в тайниках сердца, морально поддерживал поэта, заставлял думать о самом себе, что она человек чести и долга, нравственное существо. На самом же деле Пушкин был гениальным художником и ветреным светским шалопутом.
Образ Татьяны Лариной из романа «Евгений Онегин» создан Пушкиным в результате слияния отдельных черт характера и облика реальных женщин, встретившихся ему на жизненном пути. В этом персонаже есть нечто от Наталии Кочубей, которой поэт был романтически увлечён в юности, а в муже Татьяны, пожилом генерале, угадывается граф Строганов, супруг Наталии. Логика ясна и правдоподобна, тем более что поэт не отрицал таких ассоциаций.
«Она поэту подарила / Младых восторгов первый сон / И мысль об ней одушевила / Его цевницы первый стон». Эти строки «Евгения Онегина» об Ольге Лариной и Ленском восходят к черновому наброску Пушкина, посвящённому юной Наталии Кочубей – «красивейшей из красавиц». Вероятно, этот чудесный девичий облик неизменно вставал в памяти поэта, когда он сватался к столь же юным барышням, как Софья Пушкина, Анна Оленина, Екатерина Ушакова. Кто знает, не объясняется ли та душевная лихорадка, которую испытал поэт во время сватовства к Наталье Гончаровой, воспоминаниями о другой Наталье, знакомство с которой в 1819 году произвело на поэта неизгладимое, светлое и радостное впечатление?
Пушкин испытывал привязанность, окрашенную эротикой, к старшим по возрасту женщинам. В их числе Карамзина (супруга прославленного историка), Вяземская (жена друга), Хитрово (дочь полководца Кутузова). Он искал с ними душевной и физической близости, и не всегда находил. Так в поэте произошёл роковой разрыв между чувствительными и чувственными порывами, между потребностями души и плоти. Гармония целостной любви ускользнула от него.
Жена князя Вяземского Вера Фёдоровна питала к Пушкину чувство нежной материнской привязанности, как и другие старшие подруги поэта – Осипова и Хитрово. Они относились к русскому гению, как к милому шаловливому ребёнку, и помогали ему добрыми советами, заботились о нём.
Пушкина всю жизнь привлекали пожилые женщины. Вероятно, не дополучив в детстве материнской ласки, он искал сочувствия на стороне. Правда, его отношения с дочерью Кутузова, Елизаветой Михайловной Хитрово, нельзя назвать идиллическими. Поддавшись первому сексуальному позыву, он впоследствии стал избегать её, порою хамил и грубил. Он вёл себя с нею, как капризный и дерзкий мальчишка, что не делает чести великому поэту.
Хронологически первым любовным увлечением Пушкина после выпуска из Лицея стала княгиня Анна Васильевна Голицына, хозяйка известного петербургского салона. Эта очаровательная и умная женщина, которая была на 20 лет старше поэта, несколько месяцев царствовала в его душе. Скорее всего, их отношения так и остались платоническими, поскольку Александр Тургенев в письме князю Вяземскому в 1818 году сообщал: «Пушкин… делает визиты б…, мне и княгине Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк». Вот целомудренный распорядок дня будущего первого поэта России.
В княгине Зинаиде Волконской, хозяйке салона любителей искусств, Пушкин разглядел «царицу муз и красоты». И впрямь, эта женщина была щедро одарена талантами. Всё в ней дышало грацией и обаянием. Она писала стихами и прозой, музицировала, пела чудесным контральто, выступала на домашней сцене. Поэт совершенно справедливо оценил её дар. Быть просвещённой дамой – удел немногих представительниц прекрасного пола.
Почитая сценический талант Екатерины Семёновой, Пушкин безуспешно пытался «приволакиваться» за нею. Характерное для него самомнение: начинающий, никому неведомый стихотворец – и знаменитая трагическая актриса в зените славы! Только очень азартный и самовлюблённый человек может в такой ситуации рассчитывать на успех.

Любовь

Молодой Пушкин, выйдя из Лицея с тамошним казарменным распорядком дня, до зрелых лет не отказывал себе в шалостях (и проказах), которые граничили с беспутством, разгулом и кипением страстей. Долгие годы его поводырём по жизни было вожделение.
В обществе гусаров и гризеток, шулеров, актрисок, весёлых вдовиц юный Пушкин не мог не лишиться невинности. Это возмужание можно расценить как падение вверх или взлёт вниз.
По окончании Лицея Пушкин с головой окунулся в светскую жизнь столичной «золотой» молодёжи, где неизменно стремился произвести скандальный эффект. Одно время после болезни появлялся в обществе с обритой головой и в ермолке; если же надевал парик, то частенько при дамах снимал его и обмахивался, будто веером; отращивал ногти такой длины, что они больше походили на когти; частенько хамил, ссорился, при малейшем намёке на оскорбление посылал секундантов. Иными словами, поэт норовил самоутвердиться примитивнейшими способами, какими пользуется и нынешняя молодежь. Неуёмное самолюбие и тщеславие – вот две из главных черт характера русского гения.
При создании «Гаврилиады» эротическое воображение Пушкина, как полагают некоторые исследователи, возбуждала некая кишинёвская еврейка, содержавшая трактир. В этой поэме, насквозь чувственной и богохульной, автор дошёл до крайней точки нигилизма, когда попытался опровергнуть догматы христианства и низвести человеческую любовь до примитивной физиологии. Идеал чистой женственности, воплощённый в образе святой Девы Марии, подвергся поношениям и насмешкам.
Продажные девки и податливые актриски – таков был донжуанский список 20-летнего повесы Пушкина, пока он не встретил генеральшу Аглаю Антоновну Давыдову, великосветскую шлюху, впоследствии умершую от сифилиса. Поскольку та была дочерью французского эмигранта герцога де Граммона, то в девичестве носила пышный титул принцессы. Разумеется, поэт, автор «Руслана и Людмилы», не устоял перед соблазном покорить эту легкодоступную женщину. И как же зло высмеивал он в стихах свою любовницу и её рогоносца-мужа! «Иной имел мою Аглаю / За свой мундир и чёрный ус, / Другой за деньги – понимаю, / Другой за то, что был француз». Воистину, чёрная неблагодарность за интимные ласки!
Венера щедра на любовные подарки, но иногда преподносит неприятные сюрпризы в виде специфических болезней. Правда, нередко это идёт на пользу. Остроумно докладывал Андрей Тургенев князю Вяземскому: «Венера пригвоздила Пушкина к постели и к поэме». В результате русский читатель получил бессмертный шедевр – «Руслана и Людмилу»!
Заведя пошлую интрижку с женой отставного генерала Давыдова Аглаей Антоновной, Пушкин повёл себя не слишком достойно. После недолгой амурной связи он высмеял её в стихах, а позднее стал нескромно поглядывать на Адель, старшую дочь своей любовницы, которой было всего 12 лет. Прямо скажем, эти поступки не укладываются в кодекс дворянской чести, столь почитаемый поэтом.
Известная своей красотой и романтическими похождениями цыганка Инглези Людмила-Шекора, жена помещика, воспылала страстью к Пушкину. Некоторые черты её характера просматриваются в облике Земфиры из поэмы «Цыганы», а песня – «Старый муж, / Грозный муж / Режь меня, / Жги меня» - буквально записана с её слов. Любовная интрижка приняла столь скандальный характер, что оскорблённый супруг вызвал Пушкина на дуэль. Позже Инглези увёз неверную жену за границу, где та от горя захворала чахоткой и умерла, успев напоследок проклясть как мужа, так и поэта-любовника.
Молодой Пушкин, находясь в Кишинёве, вволю развлекался с жёнами и дочерьми молдавских бояр и чиновников. Несколько особняком стоит его знакомство с пожилой гречанкой Калипсо Полихрони, про которую говорили, что она была любовницей Байрона. Сластолюбивый и тщеславный Пушкин, разумеется, не мог обойти вниманием столь почтенную особу. С её слов он записал сюжет знаменитой «Чёрной шали», а также посвятил ей стихотворение «Гречанке» («Ты рождена воспламенять воображение поэтов»). Каких-либо подробностей их любовной связи не осталось, но имя «Калипсо» значится под номером 9 в донжуанском списке поэта.
Для женщин с пылким воображением флирт привлекательнее самой настоящей любви, рисуемое счастье слаще реальных интимных радостей. Это не чуждо и мужчинам с романтическим образом мыслей, что можно видеть на примере молодого Пушкина, который нежно, без низменных помыслов общался в Крыму с четырьмя юными сёстрами, дочерьми генерала Раевского.
Пушкин, путешествуя с его семьей на Кавказские воды, был увлечён шаловливой 15-летней Марией. Эта смуглая, игривая девочка привлекала внимание своей непосредственностью. Истинное дитя природы, она удостоилась прелестного поэтического послания, а облик юной красавицы запечатлён в «Бахчисарайском фонтане»: «…Её очи / Яснее дня, темнее ночи».
Самым возвышенным и целомудренным было влечение Пушкина к дочери генерала Раевского, Марии Николаевне. Именно ей посвящены поэмы «Бахчисарайский фонтан» и «Полтава». Тайну своих пылких мечтаний Александр Сергеевич тщательно скрывал, поэтому исследователям пришлось приложить титанические усилия, чтобы расшифровать загадочные инициалы NN в «донжуанском списке». Воспоминания о Марии доставляли Пушкину неизъяснимую сладость. «…Нераздёленная любовь, - замечает по этому поводу П.Е. Щёголев, - бывает подобна степным цветам и долго хранит аромат чувства».
Пушкин, общаясь с дочерьми генерала Раевского, попеременно влюблялся в каждую из них, в том числе и в 16-летнюю Елену, о которой вскользь упоминается в стихотворении «Таврическая звезда». Это отзывчивое, трогательное существо болело чахоткой, так что нельзя было не посочувствовать девушке, обречённой без времени покинуть сей мир.
Создавая образ Марины Мнишек в пьесе «Борис Годунов», Пушкин сравнивал её со старшей дочерью генерала Раевского Екатериной – властолюбивой, гордой, умной и сдержанной девушкой, в которую поэт некогда был влюблён. Свидетельств их интимной близости нет, однако пушкинисты полагают, что её имя значится в пресловутом донжуанском списке.
Красавицу Амалию Ризнич, полу-немку, полу-итальянку с примесью еврейской крови, Пушкин любил горячо и чувственно, страдая от мучительной, порой бешеной ревности. Пожалуй, впервые в жизни поэт познал такую сильную, всепоглощающую страсть.
Пушкин смело заводил двойные, тройные и даже «галерейные» романы, когда обольщал нескольких женщин одновременно. Любовное томление по одной даме ничуть не мешало ему навещать другую. В одесский период жизни, например, поэт ухаживал за Амалией Ризнич, женой крупного негоцианта, и Елизаветой Воронцовой, супругой новороссийского генерал-губернатора. Поскольку оба этих имени мирно соседствуют в донжуанском списке, надо полагать, что дело не ограничилось одними лишь вздохами и поцелуями.
Отношения Пушкина с графом Воронцовым, новороссийским генерал-губернатором, поначалу были приязненные, почти дружеские. Поэт целыми днями отлынивал от дел, хотя, как чиновник, был обязан появляться на службе. Он вволю пользовался богатой библиотекой графа, столовался у него и, вопреки правилам хорошего тона, настойчиво ухаживал за красавицей-женой. Такое беспардонное поведение изумило и разгневало Воронцова, который слыл англоманом, личностью чопорной и флегматичной. Последовала опала, когда бездельника отправили в степи на борьбу с саранчой. Казалось бы, порядочный человек в такой ситуации должен уразуметь свою неправоту и сделать попытку исправиться. Не тут-то было! Он пишет злобную эпиграмму: «Полу-милорд, полу-купец, / Полу-мудрец, полу-невежда, / Полу-подлец, но есть надежда, / что будет полным наконец». Обиженный граф, вероятно, послал донос на высочайшее имя, после чего Пушкина отправили в Михайловскую ссылку. В этой истории, как ни рассуждай, поэт не похож на джентльмена!
Елизавета Воронцова, супруга новороссийского генерал-губернатора, отличалась врождённым польским легкомыслием и кокетством. Когда 24-летний Пушкин познакомился с нею, графине было уже за тридцать. Несмотря на «бальзаковский» возраст, она отличалась молодостью души и очаровательной женской грацией. Поэт был пленён этими несомненными достоинствами. К тому же Елизавета приходилась внучатой племянницей светлейшему князю Потёмкину-Таврическому и была дочерью великого коронного гетмана Речи Посполитой графа Ксаверия Браницкого. Пушкин, кичившийся своей родословной, был очень падок на громкие имена и пышные титулы.
Елизавета Воронцова, любовница Пушкина, предстаёт в рисунках поэта женщиной благородного, величавого, спокойного типа. Глядя на эти изображения, можно подумать, что перед нами сама Татьяна Ларина в замужестве, воплощённая семейная добродетель. На самом деле супруга генерал-губернатора отличалась легкомыслием и кокетством. Разумеется, она имела многочисленные интимные связи на стороне. Как обманчива порою внешность!

Михайловское, Тригорское

Зрелость к мужчине приходит тогда, когда рассудок берёт верх над сердцем. С Пушкиным это случилось в Михайловской ссылке. Осудив свои недавние любовные безумства и романтические порывы, он стал более трезво смотреть на вещи, мыслить категориями, присущими здравомыслящему человеку. Хотя в изгнании и позднее в Петербурге поэт неоднократно поддавался порывам страстей, всё же это были поступки «не юноши, но мужа».
Обличая в стихах «развратные злодейства» русских помещиков, Пушкин и сам не чурался сексуальных контактов с крепостными девками. Хорошо известна история с Ольгой Калашниковой, которую поэт «неосторожно обрюхатил». Из переписки с Вяземским видно, как равнодушен и высокомерен владелец села Михайловского. Барское лицемерие насквозь пропитало его сознание.
Красивых женщин увлекает не столько сама любовь, сколько любовная игра – состояние беспрерывного флирта, который так украшает наши серые будни. Это нередко случается с теми, на чью долю выпали суровые жизненные испытания. Такой была Анна Керн, вынужденная выйти замуж за ненавистного ей старого генерала.
Пушкин, умевший очаровывать женщин манерами и остроумием, в недолгом общении с Анной Керн внезапно понял, что этого недостаточно. Легкомысленная красавица не поддавалась. И тогда в дело пошёл поэтический талант, родились вдохновенные строки «Я помню чудное мгновенье» - несравненный шедевр русской лирики. Учитывая то, что последним любовником молодой генеральши был посредственный стихотворец аркадий Родзянко, Пушкин сделал совершенно правильный ход. Через какое-то время, обусловленное непредвиденной разлукой, неприступная крепость пала, о чём ликующий русский гений немедленно оповестил всех своих друзей. А дарственное стихотворение всего лишь через два года после написания украсило альманах «Северные цветы». Не пропадать же такому бесценному сокровищу в пыльной дамской шкатулке!
В письме к «божественной» Анне Керн Пушкин ёрнически утверждает: женщинам вовсе не обязательно иметь характер. «Самое существенное для них – глаза, зубы, руки и ноги (я прибавил бы сюда сердце…)». Нетрудно догадаться, что поэт под «характером» подразумевает внутренний духовный мир личности, а не только её психические особенности. Делая скидку на шутливую интонацию, всё же очевидно: русский гений относился к прекрасной половине человечества свысока и абсолютно не верил в идею равенства полов.
К 26-летней Анне Петровне Керн, пикантной женщине со скандальной славой, Пушкин питал особое чувство. Диапазон его оценок невообразимо широк: от петрарковского обожествления («ангел чистой красоты») до презрительных реплик («вавилонская блудница»). Вероятно, магнетическая притягательность молодой генеральши воздействовала на звонкие струны его поэтической души, а её любовные похождения возбуждали ревность и неприязнь. Пушкин, хорошо знавший особ прекрасного пола, в данном случае показал себя не с лучшей стороны.
Анна Керн свидетельствует, что Пушкин был невысокого мнения о женском уме. Не потому ли его постоянно тянуло к красавицам? Любуясь формой, можно сквозь пальцы смотреть на внутреннее содержание.
Пушкину доставляло неизъяснимое наслаждение флиртовать с несколькими девушками и дамами одновременно, потому что он был интриганом до мозга костей. Оказавшись в Михайловской ссылке, он поначалу приуныл, но вскоре воспрянул духом: ведь по соседству, в имении Тригорском, поэт обнаружил роскошный женский «цветник» - большое семейство Осиповой-Вульф.
По словам первого биографа Пушкина Анненкова поэт имел «почти безграничное влияние» на Прасковью Осипову, хозяйку имения Тригорское и мать большого семейства. Что уж говорить о том, какое неизгладимое впечатление он производил на её дочерей, племянниц, кузин! Провинциальные псковские барышни прямо-таки расцветали в обществе остроумного столичного денди, успевшего прославиться как стихотворец и удачливый сердцеед.
Прасковья Осипова была на 15 лет старше Пушкина. В нелёгкое для поэта время она окружила его материнской заботой и даже по-женски увлеклась им. Эта хрупкая любовная связь переросла в искреннюю привязанность. «Сын моего сердца», - так называла Осипова русского гения в письмах.
Кроме интимной любви-дружбы с Прасковьей Осиповой у него были непродолжительные романы с двумя её дочерьми и двумя-тремя племянницами. Поэт с удовольствием гостил в имении молодых очаровательных особ, где чувствовал себя не хуже султана в гареме. Дни, проведённые в прославленном Тригорском, солнечным пятном выделяются в биографии русского гения.
Пушкин в молодости имел обыкновение ухаживать за каждой женщиной, в том числе и за такой, какая ему не нравилась. Когда под рукой не было прелестного экземпляра, предмета вожделения, способного ублажить изощрённый вкус опытного ловеласа, поэт соблазнял невзрачных девушек. Таким был его роман с провинциальной барышней Анной Николаевной Вульф, старшей дочерью Прасковьи Осиповой (кстати, тоже его любовницы!).
Только обманутые девушки знают, насколько опасен чёрствый ловелас, каким был Пушкин по отношению к соблазнённой им 26-летней Анне Вульф, соседке из имения Тригорское. Обманутые надежды, испорченная репутация, слёзы по ночам – такова расплата за любовное увлечение. А виновник её бедствий продолжает пользоваться привилегиями честного человека, никто не закрывает перед ним двери гостиной!
Одна из дочерей Прасковьи Осиповой, Анна Николаевна Вульф, чувствуя охлаждение соблазнившего её Пушкина, писала ему: «Вы не стоите, чтобы вас любили». И в самом деле, в поэте было мало мужского благородства. Повеса и развратник, он постоянно искал новых чувственных удовольствий, с лёгкостью бросая на произвол судьбы своих прежних подруг.
Короткий роман Пушкина с впечатлительной, романтически настроенной 20-летней Сашенькой Осиповой породил лёгкое, игривое стихотворение «Признание» - своего рода шедевр лирики, несмотря на шутливые интонации. Надо заметить, что Пушкин не умел писать любовных стихотворений «абстрактно», не будучи вдохновлённым какой-то конкретной женщиной, которой в этот момент был увлечён. Это и делает его поэзию живой, а не умозрительной.
Пушкинское отношение к семейству Вульфов трудно определить как восторженное. Этот «неотразимый Мефистофель», как его называл в переписке Алексей Вульф, умудрился вытоптать почти весь тригорский цветник: мать, дочерей, кузин, падчериц. Сластолюбие поэта в отношении соседок по имению не знало ни меры, ни границ. Он продемонстрировал нам какое-то бесстыдное буйство плоти!
Пушкин, тяготясь скукой обыденной жизни, постоянно пускался в розыгрыши и мистификации, придумывал невероятные психологические мотивы – словом, обожал путать и передёргивать карты, как заправский шулер. Так он поступал с обитательницами Тригорского: с матерью Прасковьей Осиповой, её дочерьми Анной и юной Зизи, с племянницей Анной Керн. Да и позднее, когда женился на несравненной Наталье Гончаровой, он вытворял нечто подобное с её сестрами и наивным красавцем Дантесом. Разыгрывая из себя страстного любовника, поэт уподоблялся какому-нибудь восточному султану, окружённому несметным числом жён и наложниц.

На перепутье

Многие из желчных скептиков в глубине души добрые существа. Их ум ожесточён превратностями жизни, а насмешки врагов вынуждают скрывать истинные чувства. Таким, по мнению Веры Вяземской, был Пушкин.
Графиня Дарья Фикельмон, близко знавшая Пушкина, отмечала: «…Невозможно быть более некрасивым – это смесь наружности обезьяны и тигра». Добавьте ещё и безмерное самолюбие, а также истеричность гениального поэта – и вы поймёте, что на роль романтического героя-любовника вроде персонажей его поэм Александр Сергеевич никак не годился.
Александра Смирнова-Россет слыла умной, ироничной красавицей, в которую трудно было не влюбиться. У неё имелось несметное число поклонников, среди них оказался и Пушкин. Впрочем, успеха он не достиг. Ничего удивительного, если ею увлекался сам император Николай, а также великий князь Михаил Павлович! Поэт, при всей его гениальности, не блистал величественной красотой, какой славились члены августейшей фамилии.
Аграфена Фёдоровна Закревская казалась Пушкину современной Клеопатрой. Эта красавица славилась бурным темпераментом, многочисленными любовными похождениями и дерзкой, вызывающей смелостью, с которой она демонстрировала высшему свету свой легкомысленный образ жизни. Понятно, что поэт не мог равнодушно пройти мимо такой колоритной особы. Они сблизились, а позднее подружились. Пушкин долгое время был поверенным её сердечных тайн.
Пушкин, находясь в Санкт-Петербурге, частенько захаживал в фешенебельный публичный дом некоей Софьи Астафьевны, который полюбился гвардейской молодёжи. Его поведение там, очевидно, не было вполне благопристойным, так как хозяйка борделя однажды пожаловалась в полицию, что поэт, дескать, развращает её «скромных овечек». Забавно, что такое неожиданное обвинение исходило из уст профессионалки своего дела! Чем, интересно, должны заниматься посетители подобных мест? Уж не разговорами ли о духовности, чести и любви к Отчизне?
Трижды права княгиня Н.М. Волконская, что Пушкин по-настоящему любил только свою Музу. Все реальные женщины оставались для него предметами для удовлетворения страсти. Его мощный интеллект и гениальная одарённость выковали в душе идеал высокой, чистой красоты, с которым плохо согласовывалась реальная земная жизнь. Поэзия искусства была для него дороже прозы бытия.
В своей дальней родственнице, Софье Пушкиной, великий поэт увидел женщину, прекрасней которой нельзя найти. Это была любовь с первого взгляда. Увы, Пушкин, избалованный женским вниманием, медлил с признанием. Пока он взвешивал в уме, можно ли на ней жениться, она вышла замуж за первого же кавалера со скромной должностью, кто предложил ей руку и сердце. Чуть больше мужской отваги со стороны русского гения – и не было бы никакой Натальи Гончаровой, Дантеса и роковой дуэли.
Пушкин, невероятно влюбчивый и темпераментный мужчина, не мог не увлечься молоденькой красавицей Анной Олениной, дочерью важного сановника и собирателя древностей. При дворе она слыла одной из выдающихся прелестниц, к тому же отличалась лёгким, игривым умом и пристрастием ко всему изящному. Для поэта она стала олицетворением «юности и красоты». Он посвятил ей множество стихотворений, в том числе и хрестоматийное: «Не пой, красавица, при мне / Ты песен Грузии печальной…» Она же осталась к нему совершенно равнодушной. Из этой истории следует трагичный, но абсолютно верный вывод: гениев не ценят при жизни. Им нужно умереть, чтобы потом Россия скорбела об их кончине.
Как писал В. Вересаев, отношения Пушкина с сёстрами Елизаветой и Екатериной Ушаковыми были «весело-беззаботными и светло-интимными». Екатерине он посвятил несравненный поэтический шедевр: «Но ты, мой злой иль добрый гений…», и, не решившись предложить ей руку и сердце, в последнюю минуту уехал из Москвы в Петербург. Видимо, это была роковая ошибка. Зная историю с Натальей Гончаровой, нетрудно догадаться: брак с Ушаковой был бы для поэта более удачным.
Пушкин, задумав жениться, выбирал себе спутницу жизни из числа совсем юных, изящных, хорошо воспитанных красавиц. Среди тех, к кому он сватался, Софья Пушкина, Екатерина Ушакова, Анна Оленина, Наталья Гончарова. Главная отличительная черта этих барышень – робость и незнание жизни. Поэт хотел видеть в супруге неопытное, покорное, наивное существо, которое бы слепо подчинялось его воле. Замашки восточного бея, а не просвещенного русского дворянина!

Женитьба

Пушкин, увлекаясь время от времени пожилыми дамами, не робел и перед девушками. Его любимый девичий возраст – 16 лет. В 1828 году встреча с 16-летней Натальей Гончаровой определила судьбу поэта. Он стал всерьёз помышлять о женитьбе и написал ряд чудесных любовных стихотворений. В их числе и такое, где о будущей супруге, юной красавице, сказано: «Чистейшей прелести чистейший образец». Это, пожалуй, самое проникновенное лирическое признание в русской поэзии!
Прослеживая историю женитьбы Пушкина, нельзя не заметить какой-то странной логики с его стороны. Поэт выбирал супругу, однако критерий его оценок был сугубо однозначным: красота. Никакие другие достоинства женщин его не интересовали. Преданность, нежность, сопереживание – все эти дамские качества ничуть не трогали его душу. Какая-то удивительная слепота и спесь руководила им, совершенно непростительная для человека огромного масштаба!
Наталья Гончарова, что бы ни утверждали отдельные пушкинисты, стала для поэта верной женой, заботливой матерью детей, хорошей хозяйкой и нежным другом. Если бы не истерическая и совершенно необоснованная ревность первейшего гения России, такой семейный союз мог бы существовать до глубокой старости.
Женившись на своей «мадонне», Наталье Гончаровой, Пушкин столкнулся с двумя непредвиденным обстоятельствами. Красота его жены изумила петербургское общество, а такой бриллиант нельзя было держать где-то на мансарде. Появилась вторая проблема, хроническое безденежье, которая стояла перед поэтом до последней минуты жизни. Брак с юной прелестницей загнал русского гения в такую долговую кабалу, из какой уже нельзя было выбраться. Надо иметь в виду непрактичность Пушкина, его совершеннейшее неумение добывать и разумно тратить деньги.
Амбициозное стремление Пушкина во всех сферах жизни быть выше других сыграло с ним злую шутку. Добившись руки и сердца несравненной красавицы, он завяз в бесконечных долгах. Вывозить жену в свет стоило сумасшедших денег. Не раз он укорял супругу в письмах: «Вы работаете только ножками на балах и помогаете мужьям мотать...» Злые, обидные слова! Но ведь повинен в семейных бедах был именно поэт, не умевший добывать деньги!
Пушкин всё-таки знал истинную цену своей жене. В августе 1833 года в порыве нежности он пишет Наталье Николаевне: «Гляделась ли ты в зеркало и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, - а душу твою люблю я ещё более твоего лица». И каким же безответственным мужем надо быть, чтобы нарушать супружескую верность, меняя дар Небес на сомнительные ласки легкомысленных женщин!
Пушкин, отъявленный распутник и ловелас, в 1833 году менторски поучал свою молодую жену: «Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона… Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и вынюхивая задницу… Было б корыто, а свиньи найдутся…» В этих словах прослеживается уязвлённое чувство собственника. Те, содержа десятки любовниц, не позволяют своим жёнам и дочерям ни малейших вольностей, даже совершенно невинных. Типичный образчик двойной морали!
Пушкин отдавался знойному вихрю страсти, который мчал его, будто перекати-поле, по бескрайней степи. После первого неудачного сватовства к 16-летней Гончаровой он горестно писал княгине В.Ф. Вяземской: «Натали – моя сто тринадцатая любовь». Совершенно очевидно, что ни один человек не в состоянии всерьёз любить стольких женщин. Пылкое увлечение быстро остывает. Так и произошло после первых лет брака с Натальей Николаевной.
Дочь Натальи Гончаровой от второго брака, Александра Арапова, засвидетельствовала со слов матери: «Пушкин только с зарёй возвращался домой, проводя ночи то за картами, то в весёлых кутежах в обществе женщин известной категории. Сам ревнивый до безумия, он… часто смеясь, посвящал её в свои любовные похождения». И, поди, прокомментируй такой образ жизни! То ли, по русской пословице, «чёрного кобеля не отмоешь добела», то ли, перефразируя древнеримскую поговорку, «гениям, как и богам, всё дозволено»?
Об интимных отношениях Пушкина с младшей сестрой его собственной жены, Александриной, сообщают А. Арапова (дочь Натальи Гончаровой), В.Ф. Вяземская и внук П.В. Нащокина. Свидетельства, хотя из вторых рук, но многочисленные. Утверждалось также, что супруга поэта знала об этой измене и не раз закатывала бурные сцены мужу. Есть и косвенные доказательства о связи Пушкина со свояченицей: автор «Евгения Онегина» уже имел опыт растления женщин из одной семьи (Вульф, Хитрово).
Семейная жизнь Пушкина сплелась в какой-то замысловатый пятиугольник интимных связей: Дантес влюблён в Натали, но женится на её старшей сестре Екатерине; поэт женат на Гончаровой, однако поддерживает интимную связь со свояченицей, Александриной; Наталья Николаевна любит красавца кавалергарда Дантеса – и остаётся верна мужу! Нечто подобное творилось в Тригорском имении Вульфов, где вычерчивались совершенно немыслимые любовные геометрические фигуры, и где Пушкин тоже играл роль интригана и совратителя. Правда, в отличие от первого эксперимента, второй не удался и завершился роковой дуэлью на Чёрной речке.
Отношения молодой супружеской пары, Александра Пушкина и Натальи Гончаровой, с самого начала омрачались сценами ревности. Если подозрения поэта были голословны, то упрёки Натальи Николаевны не лишены оснований. Биографы отмечают, что уже через год после свадьбы автор «Евгения Онегина» стал приударять за молоденькими барышнями, а его ухаживания за дамами нередко переходили грань флирта, как это случилось с графиней Дарьей Фикельмон. Невинное кокетство Гончаровой с красавцем Дантесом, послужившее причиной роковой дуэли, следует рассматривать, как попытку отомстить мужу за его похождения.
Отношения Натальи Николаевны Гончаровой к Дантесу в какой-то момент могли выйти за границы флирта. Отвечая ему на признание, она, тем не менее, сказала: «Я люблю вас так, как никогда не любила, но не просите у меня большего, чем моё сердце, потому что всё остальное мне не принадлежит». Как видим, охлаждение к законному мужу, Пушкину, всё же не привело к супружеской измене.
Ревность Пушкина не знала меры. Его приводила в бешенство мысль, что супруга может изменить ему, хотя бы мысленно. Как восточный деспот, он хотел, чтобы всё: и плоть, и чувства жены, - принадлежали только ему.
От природы Пушкин не умел любить преданно и верно. Он не был до конца европейцем, чтобы чтить понятия долга и порядочности по отношению к женщине. В «божественной» красоте Натали он не видел ничего возвышенного и не мог привнести в её внутренний облик истинную духовность.

Дуэль

Ревность делает чувство любви болезненно страстным, полубезумным, роковым. Она раздувает огонь ненависти. Для чего? Для нового романа и острых ощущений. Пушкин всю жизнь, начиная с одесского периода, был на поводке у ревности.
Пушкина убил не Дантес, а собственное тщеславие, ревность и оскорблённое самолюбие. Поклонник Натальи был всего лишь слепым орудием, которое сразило поэта.
Пушкин безо всяких раздумий и угрызений совести совращал чужих жён, притом ещё похвалялся перед друзьями своими победами. И вот 4 ноября 1836 года он сам получил «диплом» о принятии в «Орден Рогоносцев», состряпанный, скорее всего, по наущению барона Геккерна. Укол меткий и болезненный: в результате поэт стал предметом насмешек и пересудов высшего света. Бумеранг подлости, сделав круг, вернулся и ударил прямо в грудь.
Пушкин был настолько одержим жгучей ревностью и навязчивой идеей мести, что не внял увещеваниям друзей и родственников накануне дуэли с Дантесом. Не помогло и грозное вмешательство императора Николая, который взял с поэта слово не предпринимать необдуманных шагов. Русский гений доверил свою жизнь Року – той самой слепой силе, которая так часто коверкала его судьбу!
Ревность – это отчаянная попытка сохранить любовь, порою граничащая с безумием. Перечитывая документы, связанные с трагической дуэлью Пушкина, приходим к выводу: не было никакой измены Натальи, имело место лишь взаимное, притом неотвратимое охлаждение. Это видел весь Санкт-Петербург, что задевало честь поэта. Африканский темперамент, помноженный на кичливость русского столбового дворянина, и толкнули поэта к роковой встрече с мнимым соперником на Чёрной речке.

 
3. Любовь и слава Виктора Гюго

Софи

Виктор Гюго унаследовал от отца две главные черты: пылкость характера и литературные способности. Граф Жозеф-Леопольд-Сигисбер сочинял мадригалы, песенки, душещипательные письма, а также романы, полные ужасов и катастроф. Взгляните на знаменитого французского поэта сквозь призму генетики, и вы поймёте, что столь яркий его талант расцвёл отнюдь не на пустом месте.
Мать Виктора Гюго, внешне сдержанная и рассудительная женщина, в глубине души была мятежной натурой. Так, во время пребывания Наполеона в России она приняла участие в заговоре против императора. Вероятно, именно от неё великий писатель перенял вольнолюбивые идеалы, верность которым сохранил до конца своих дней.
Нет более мощного двигателя в юношеском творчестве, чем одобрительная и взыскательная поддержка близких людей. Таким добрым гением для Виктора Гюго стала его строгая благонравная мать Софи. Она надеялась, что её сыновья выберут литературную стезю жизни, и приложила много усилий для осуществления своей мечты.
В 14 лет Виктор Гюго написал трагедию в стихах «Иртамен» и посвятил её своей матери, разлуку с которой он переживал чрезвычайно болезненно. В этой школярской, неумелой пьесе мы встречаем проникновенные строки о высшем предназначении женщин.
Чувственные наклонности пробудились в Викторе Гюго очень рано, едва ли не в младенчестве. Ещё ребенком он любил наблюдать, как женщины одеваются, вставая с постели.
Будучи мальчиком, Виктор Гюго имел возможность восхититься 14 летней девочкой с ангельским личиком и белой округлой грудью с явственно проступавшими сосками, которые он невзначай рассмотрел. Его прямо-таки обожгла женская плоть. Это была, как позднее он сказал, «божественная заря любви», пора пробуждения «нежных волнений». Будущему прославленному писателю исполнилось в ту пору 8 лет.
Первое чувство любви вспыхнуло у мальчика Виктора к 16-летней Пепите, дочери Маркизы Монте-Эрмосо. Ему шёл 9-й год. Память будущего поэта не стёрла незабываемых волнений молодого трепетного сердца.
Когда 12-летний Виктор Гюго в первый раз поцеловал девушку, как он выразился позднее, у него «в сердце был рай». Этот вечер юноша запомнил на всю жизнь, его возлюбленной оказалась несравненная Адель.
Чтобы в человеке мог развиться писательский дар, помимо таланта требуются наблюдательность и неиссякаемый запас жизненной энергии. Именно этими качествами с раннего детства обладал Виктор Гюго.
 
Адель

Первая взаимная любовь 17-летних Виктора Гюго и Адели Фуше была целомудренной. Благовоспитанные молодые люди отнеслись к своему чувству с трепетной осторожностью, делающей им честь.
Всякая благовоспитанная девушка требует, чтобы юноша любил её нежно и преданно, не покушаясь до брака на честь и целомудрие своей избранницы. Именно так поступала Адель Фуше, возлюбленная 20-летнего Виктора Гюго. Надо воздать должное будущему прославленному писателю – его молодость была отмечена печатью нравственности и воздержания.
В это время Виктор Гюго перед своей возлюбленной развил прекраснодушную теорию о семейном счастье, которое он предпочёл славе. Суть его умозаключений состояла в том, что супруги должны блюсти целомудрие до брака, дабы позднее вкусить радости любви полной чашей. Впоследствии великий писатель стал таким ловеласом, каких трудно сыскать.
Свой первый стихотворный сборник 20-летний Виктор Гюго посвятил добродетельной невесте Адели, руки которой он добивался несколько лет. На титульном листе он написал: «Моей любимой Адели, ангелу, в котором вся моя слава и всё мое счастье». Красиво и ёмко! Но, заметим, «славу» будущий великий писатель всё-таки поставил на первое место, оттеснив на задний план «счастье». Вряд ли то была оговорка ради красивой фразы. Именно так он и думал: слава превыше всего!
Насколько идеальным был брак молодого Виктора Гюго с Аделью Фуше в самом начале, можно судить по одному из нежнейших его стихотворных посланий. «Я так люблю тебя, что слёзы умиленья / Текут из глаз моих при имени твоём…». Строки, достойные пера Гёте и Пушкина!
Счастливое восьмилетнее супружество озарило начальный период творчества Виктора Гюго. Любовь жены и привязанность к детям помогали ему в писательской работе. Семейные радости, пришедшая слава и завидное материальное благополучие, достигнутое повседневным трудом, казались ему вечными, непреходящими.
«Где истинный брак, - сказал однажды Гюго, - там свет идеала. Над брачным ложем во тьме брезжит заря». Надо всё же отметить, что эти прекрасные поэтические слова писатель произнёс тогда, когда его счастливое супружество уже не было таковым.
Первые симптомы разлада в семейной жизни Виктора Гюго и его супруги Адели возникли в тот момент, когда обнаружилась разница их темпераментов. Поэт оставался ненасытен в наслаждениях, а его скромная, религиозная жена, видимо, ещё не познала всех радостей любви. Будучи постоянно беременной (за шесть лет у неё родилось четверо детей), она не могла полностью удовлетворить сластолюбивого мужа. Нечто подобное было и у Пушкина в его браке с Натальей Гончаровой.
Как бы счастливо не жилось женщине в браке с красивым, богатым, талантливым, прославленным мужем, она всё равно будет проливать тайные слёзы оттого, что унижена его величием. Уязвлённая гордость не позволяет спокойно и радостно жить. Эту горечь сполна узнала Адель спустя семь лет после свадьбы.
В 1831 году, когда Виктор Гюго находился в зените славы, он был полон жизненных сил и честолюбивых замыслов. Он внезапно осознал, что жена Адель охладела к нему. Такова странная логика судьбы: она порой гневается даже на своих избранников, кого щедро доселе одаривала милостями.
Супружеская верность бессмысленна, если не держится на любви, когда эгоизм сердца одного порабощает душу другого. Первые годы семейное счастье Виктора Гюго с женой Аделью не было истинным, хотя не омрачалось изменами.
Андре Моруа в биографической книге «Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго» говорит о его «опасной девственности». Действительно, юный поэт надел на себя рыцарские доспехи, броню нравственности и добродетели, ибо хотел в глазах дорогих ему людей казаться честным. И всё же его целомудрие было вымученным, искусственным, противоречащим законам природы. Грехопадение в такой ситуации неизбежно, что и случилось на самом деле. Великий писатель до глубокой старости предавался любовным утехам, посмеиваясь над своими прежними заблуждениями.
Мелкие натуры не умеют прощать счастливого соперника в любви, их одолевает зависть и злоба. Похожие чувства испытывал литературный критик Сент-Бёв к Виктору Гюго, в жену которого имел несчастье влюбиться. Ещё бы, прославленный поэт наслаждается полнотой жизни, богат, счастлив в браке, в то время как он вынужден прозябать в одиночестве и нищете! Ущемлённое самолюбие делает человеческую душу чёрной.
Человек, проникший в тайники женской души, приобретает над ней абсолютную власть. Пользуясь иезуитскими приёмами, он умело направляет события в угодное ему русло. Так поступил Сент-Бёв, разрушивший многолетнее семейное благополучие Гюго.
Сент-Бёв, друживший с Виктором Гюго, был увлечён его прекрасной супругой. Позднее, когда его любовное чувство достигло апогея, он признавался в письме к поэту: «…Минутами мне хочется уничтожить вас, право, хочется убить вас». Эмоции, свойственные никчемным, униженным и озлобленным людям! И в самом деле: Сент-Бёв не снискал славы, был беден и несчастен в своей страсти. Гюго великодушно позволил приятелю объясниться с женой, чтобы та сама выбрала одного из двоих. Милость доброго барина, приласкавшего безродную дворняжку!
Пока Гюго отдавался творчеству, не обращая должного внимания на свою супругу Адель, та завела двусмысленные отношения с его приятелями, Сент-Бёвом и Теофилем Готье, которые зарабатывали на жизнь литературной и театральной критикой. Вероятно, ей доставляло какое-то садистское удовольствие слышать, как скромные подёнщики-журналисты ругают «Великого человека», как она язвительно окрестила своего мужа.
После взаимного охлаждения Гюго и Адель не расстались, как это обычно бывает. Страстная поначалу любовь мало-помалу переросла в трогательную дружбу ради счастья детей. Редкий случай терпимости и взаимного уважения обоих супругов!
Когда семейство Виктора Гюго поселилось на острове Гернси, супруги вели странную жизнь. В Адель был платонически влюблён Огюст Вакери, мужчина на 13 лет моложе обожаемой им дамы, и почему-то прижившийся в доме писателя. Сам хозяин привёз и поселил рядышком свою давнюю возлюбленную Жюльетту Друэ, которую навещал каждый день и при этом успевал заигрывать со служанкой. В тесном мирке привязанностей царила атмосфера Версаля времён Людовика XIV.
Жюльетта Друэ, давняя любовница Виктора Гюго, в старости была прощена супругой поэта. Её милостиво приняли в семье, что произвело на бедную женщину ошеломляющее впечатление. Она была счастлива, когда её, отверженную и презираемую, пригласили собирать крошки с барского стола.
Жена Виктора Гюго, будучи ещё молодой и влюблённой, мечтала умереть на руках мужа. И Провидение воплотило её мечту в жизнь! Много лет спустя, пройдя через цепочку взаимных измен и обид, она скончалась в объятиях супруга. Видимо, есть некая сила, которую мы до поры до времени не замечаем и не считаемся с нею. А ведь она руководит поступками человека, оценивает и взвешивает грехи и доблести, и после смерти заносит его имя в число праведников или злодеев!

Жюльетта

Называть куртизанку богиней позволено только стихотворцу, который не стыдится пышных метафор и сравнений. Виктор Гюго, слагая оды в честь своей возлюбленной, молодой актрисы Жюльетты Друэ, грешил против истины, но не поэзии. В его глазах эта красавица, в чём-то подобная блуднице Марии Магдалине, была той женщиной, которая впервые посвятила его в таинства плотской любви. Привязанность к ней прославленный писатель сохранял в течение полувека – срока, немыслимого для банальной любовной интрижки. Гюго смотрел на женщин из поднебесья, словно горный орёл. Поэт находил в них предмет вдохновения для своего творчества.
Когда прелестная Адель, жена Виктора Гюго, охладела к супругу, он нашёл утешение в объятиях красавицы-куртизанки Жюльетты Друэ. Первая ночь с ней стала для поэта «карнавальной», незабываемой в течение многих лет. Оба не могли насытиться ласками. Любовь переплела их души и тела в счастливом экстазе, бесконечно восхитительном и нежном.
Для Виктора Гюго супруга Адель являлась честью его жизни, но не более, тогда как любовницу Жюльетту поэт называл богиней. Такова пропасть душевных противоречий, над которой он повис в 32 года.
Свою любовницу Жюльетту Гюго держал взаперти на хлебе и сыре. Он не позволял ей купить ни платья, ни коробки зубного порошка. Так он «опрощал» женщину, делал её «естественной». При этом сам вёл роскошную жизнь, одной из прелестей которой был столь жестокий эксперимент над душой бесконечно преданной ему молодой особы.
Свою великодушную и человечную любовницу Жюльетту Гюго заточил в четырёх стенах, не позволяя выходить на улицу без его сопровождения. Иногда такая жизнь казалась молодой женщине совершенно невыносимой. Она в отчаянии писала: «Я по глупости своей позволила, чтобы со мной обращались, как с дворовым псом: похлёбка, будка и цепь – вот моя участь!» Прославленный поэт в данном случае очень напоминает восточного пашу, ревниво запирающего на семь замков свой гарем.
Жертвенная любовь Жюльетты к Виктору изумляет своей чистотой и великодушием. «Мое честолюбие выражается лишь в том, что я хотела бы умереть ради вас», - так писала она. Пронзительные в своей искренности слова!
В дни государственного переворота, когда принц Луи-Наполеон расчищал себе путь к трону, Жюльетта не покидала писателя, чтобы в минуту опасности защитить его от пули своей грудью. По признанию Гюго, он был «обязан ей жизнью». Судите сами, на какие героические поступки способна женщина во имя любви!
Гюго, добившись любви молодой актрисы Жюльетты, сделал её содержанкой. Имея собственный театр «Ренессанс» в Париже, он не дал ей ни единой роли в своих пьесах. Это изуверское оскорбление, нанесённое женщине, рождённой для сцены!
На склоне лет, когда уже умерла супруга Гюго, он, глубокий старец, то и дело унижал свою вечно обожествляемую любовницу Жюльетту, которую сравнивал с Бавкидой и Лаурой. Ей приходилось время от времени устранять с жизненного пути соперниц, молоденьких пассий великого человека. Так, ей удалось добиться разрыва отношений писателя с юной Бланш, запугав тем, что старик умрёт в её объятиях от разрыва сердца. Ревность бесконечно преданной женщины восхищает своей искренностью и наивной простотой!
Жюльетта, в молодости актриса, питала к Виктору Гюго всепоглощающую жертвенную любовь. Был ли великий писатель достоин подобной чести? Как минимум, три обстоятельства заставляют нас в этом усомниться. За два года до её кончины он попросил спутницу жизни вернуть ему некогда подаренные акции на сумму в 120 тысяч франков, что являлось по тем временам колоссальной суммой; отсутствовал на её похоронах; не удосужился выбить на могильной плите возлюбленной хоть какую-нибудь эпитафию. Поступки, свидетельствующие об эгоизме и душевной черствости гения.
Гюго на пороге старости пришлось констатировать: из близких ему людей преданной осталась только его любовница, Жюльетта Друэ. Дети, постепенно разлетевшиеся из семейного гнезда, вспоминали об отце лишь в ту минуту, когда не хватало денег. Супруга Адель тоже тяготилась общением с прославленным писателем. В период изгнания она всё реже и реже навещала мужа на острове Гернси. Получилось так, что пылкая истинная любовь восторжествовала: Жюльетта, на протяжении десятков лет остававшаяся на втором плане, стала первой и единственной.
Трогательная привязанность Виктора и Жюльетты длилась полвека. Последними словами, которыми обменялись близкие люди, были: «Люблю тебя». Это беспримерно, восхитительно, едва ли не сказочно!
Что ни говори, любовь Виктора Гюго к Жюльетте Друэ, романтичная и в то же время какая-то неестественная из-за болезненной ревнивости поэта, остаётся примером для будущих поколений, наравне с возвышенным чувством, которое испытывал Петрарка к Лауре.

Леони

Андре Моруа полагал, что Виктор Гюго в зените славы, на пороге полувекового юбилея, был «жертвой» восторженных поклонниц. Что-то плохо верится! Уж больно охотно писатель принимал знаки восхищения, коль соорудил потайную лестницу в свой кабинет, чтобы без помех встречаться с дамами, желавшими общения с ним.
Рыцарское целомудрие было навязчивой идеей молодого Виктора Гюго. И позднее, в браке, он пытался блюсти его, самым жестоким образом требуя того же от двух дорогих ему женщин – супруги Адель и любовницы Жюльетты Друэ. Поклоняясь идеалу непорочности, прославленный поэт не замечал, как превращается в турецкого бая, зорко стерегущего свой сераль.
В возрасте 43 лет, будучи уже знаменитым писателем и пэром Франции, Гюго оставался дерзким, романтичным любовником. Когда однажды полиция застигла его на тайной квартире в обществе замужней женщины, разразился скандал. Плачущую Леони Биар, жену известного художника, препроводили в тюрьму, а пэра были вынуждены отпустить ввиду неприкосновенности его особы. Какое-то время Гюго скрывался в доме своей прежней интимной подруги, а его жена Адель сочла нужным навестить потерпевшую в камере тюрьмы Сен-Лазар. Впрочем, особого ущерба для репутации Гюго это происшествие не нанесло: парижские нравы всегда отличались некоторым легкомыслием. Как позднее с юмором выразился сам поэт: «Франция – страна гибкая. В ней быстро поднимаются даже с дивана».
На пороге полувекового юбилея Гюго был ангелом-хранителем и кормильцем трёх женщин: законной жены Адели, с которой прожил 29 лет, любовницы Жюльетты Друэ – с ней он пытался порывать отношения 19 лет, а также ещё одной интимной подруги – Леони Биар, пользовавшейся его благосклонностью 7 лет. Поразительная привязчивость, какую трудно себе представить в наш век скороспелых браков и молниеносных разводов!
Гюго с успехом оспаривал право на любовь Алисы Ози, которую называли самой стройной женщиной Парижа. Забавно, что эта легкомысленная особа состояла в интимной связи с сыном знаменитого поэта, Шарлем. Тому исполнился 21 год. Как и следовало ожидать, Алиса предпочла славу, опыт и деньги отца молодости незадачливого соперника!
Гюго, отличаясь редкой для его круга скаредностью, в изгнании время от времени оказывал материальную помощь беженцам. Так, он принял под свой кров 18-летнюю Мари Мерсье, подругу одного из коммунаров, без суда расстрелянного версальцами. Но потаённый смысл этой благотворительной акции разгадывается без труда: молодой женщине было 18 лет, а корифею французской литературы – 69. Разумеется, вскоре он сделал доверчивую квартирантку своей любовницей. Такова моральная подоплёка человека, который изо всех сил изображал из себя демократа и республиканца!

Сара и Юдифь

В возрасте 70 лет Виктор Гюго соблазнил актрису Сару Бернар, в то время ещё молодую и подававшую большие надежды. Она играла главную роль в пьесе «Рюи Блаз» гениального писателя, которая прошла с величайшим триумфом. Содружество двух эпохальных талантов породило любовь – хоть короткую, но всё же бессмертную. Именно Сара Бернар стала ярчайшим бриллиантом в короне малозначительных любовниц поэта.
Гимном возвышенной любви явились отношения Гюго с дочерью Теофиля Готье Юдифью. Она, как и отец, занималась литературным творчеством и несколько позднее, уже после знакомства с автором «Собора Парижской Богоматери», написала превосходный роман «Завоевание рая». Гюго в момент первой встречи с начинающей писательницей было 72 года, ей – всего лишь 22! Сонет влюблённого старца, посвящённый своей юной пассии, настолько хорош, что его нужно привести полностью. Название по-латыни звучит так: «Ave, Dea, morlturus te salutat», что в переводе означает: «Приветствую тебя, богиня, я, подошедший к порогу смерти».

Есть много общего у смерти с красотою:
Вселенский мрак и свет обеим им сродни,
Они влекут загадкою одною,
Одною тайною внушают страх они.

Уже приблизившись к последнему покою,
Я вами, женщины, и днесь, как искони,
Любуюсь, и пока глаза я не закрою,
Ваш взор, походка, смех мне будут красить дни.

Юдифь, кто б угадал, взглянув на наши лица,
Что наши две судьбы способны так сродниться?
У вас лучится взор сиянье неземным.

А я раскрыл свой дух надзвездному эфиру;
К потустороннему мы прикоснулись миру –
Вы красотой, я возрастом своим.

Огромная разница в возрасте не помешала рождению искренней любви, в которой воедино слились мудрость, свежесть чувства и красота. Забавно, что Теофиль Готье, отец Юдифи, очередной любовницы престарелого Гюго, в давнюю пору ухаживал за женой поэта и, по всей вероятности, добился взаимности. Тот отплатил ему той же монетой, соблазнив дочь. И кто в этой ситуации оказался духовно выше и нравственнее?
Незадолго до кончины, когда Виктору Гюго было за 80 лет, он продолжал сексуальные забавы со своими любовницами. Последняя из таких встреч, как явствует из дневниковых записей, произошла за каких-то полтора месяца до смерти. Престарелый фавн, не желавший умирать, до самого конца жизни предавался плотским утехам, что делает некоторую честь гению французской литературы.
Виктор Гюго в старости вёл себя, как юнец. Его плоть требовала общения с молодыми девушками, и он пил их красоту, будто хмельное вино, - себе на радость и во имя новых творческих свершений. Подлежит ли это моральному суду? Трудно ответить на подобный вопрос. Гениям тесны мундиры обычной людской нравственности.

Расплата

Виктор Гюго принадлежал к тем неординарным личностям, кого легко обвинить в чёрствости и бездушии, чьи поступки нельзя судить по меркам обыкновенной человеческой морали. В романе «Отверженные» таких гениев писатель назвал «величественными эгоистами бесконечности», ибо они, подобно Гомеру, Вергилию, Горацию, Овидию, Данте, Вольтеру, Гёте, Вагнеру, созидают нетленные художественные творения, требующие от авторов полной самоотдачи. Понятно, что их близкие, особенно женщины, испытывают неудобства и даже бедствия, когда титаны мысли витают в эмпиреях, мало обращая внимания на земные нужды своего семейства.
Гюго, постоянно проповедуя идеи гуманизма, не слишком считался со своими близкими: женой, детьми и многочисленными любовницами. Его мало интересовал их внутренний мир. Погружённый в творчество, писатель часто вёл себя как законченный эгоист. Куда легче любить абстрактное человечество, нежели конкретных живых людей!
В сфере государственного строительства Гюго верил в возможность «демократической монархии», что не говорит о его социальной прозорливости. В любви и семейной жизни писателя мы наблюдаем нечто подобное: он был просвещённым, заботливым деспотом.
К близким людям Гюго питал любовь-тиранию. Он был для них грозным Зевсом, господом Саваофом, в чьей власти проявлять заботу и наказывать, карать и миловать по своему усмотрению.
Если Гюго и слыл «скупым рыцарем», то это была, как выразился Андре Моруа, «благодетельная скупость». Ни любовниц, ни детей он не баловал деньгами, чтобы те не роскошествовали и далеко не отлучались от него. Он держал своё семейство в ежовых рукавицах, как грозный патриарх. Недаром его жена Адель прозвала супруга «гернсийским спрутом». Этим всё сказано!
За свой откровенный эгоизм Гюго расплачивался семейными трагедиями: нелепо утонула его старшая дочь; младшая, разорвав отношения с отцом, сошла с ума на чужбине; один сын преждевременно скончался от апоплексического удара; второй покинул сей мир раньше отца; раньше мужа умерла супруга Адель. Вряд ли писатель особо переживал из-за ударов судьбы, коль продолжал создавать стихи и романы, не пренебрегая интимными забавами с прелестными юными женщинами. Старея, Гюго словно бы молодел, возмещая на склоне лет то, чем аскетически пренебрегал на заре жизни.
Виктор Гюго, несмотря на свою приверженность идеям гуманизма, был деспотом по отношению к родным и близким. Любовницу Жюльетту он вынудил несколько десятков лет жить взаперти, без права прогуляться по бульвару; охладев к жене Адели, не дал ей развода; дочери не позволил до 26 лет общаться с молодыми людьми и найти достойного жениха. Эгоизм великого писателя, не воспринимавшего всерьёз страдания близких людей, тем более удивителен, что в его произведениях постоянно присутствует некая слезливая сентиментальность по отношению к «униженным и оскорблённым».

Реальное и мнимое величие

Творческий гений Виктора Гюго расцвёл по-настоящему лишь тогда, когда погибла любовь, и оказалось в прошлом безмятежное семейное счастье. Горе и страдание возвышают человека, заставляют звучать самые нежные струны его души. Стихотворный сборник «Осенние листья», выпущенный поэтом в 1831 году, стал хрестоматийным образцом проникновенной любовной лирики.
Любовь Виктора Гюго к Жюльетте Друэ поражает нас какой-то неевропейской, азиатской окраской. Держать взаперти молодую женщину, которую ты боготворишь, - это способен делать лишь восточный владыка, имеющий гарем. Гюго писал бедной затворнице изумительные послания, достойные Саади или Фирдоуси: «Ты не только моё сердце, ты вся моя мысль… Если есть у меня некоторое дарование, это ты его породила во мне». В поведении писателя мы наблюдаем что-то ненормальное. Он прятал несчастную затворницу от мира, чтобы получать от неё некие творческие импульсы и оставить человечеству нетленные страницы о петрарковской любви к новоявленной Лауре.
Гюго, в зрелом возрасте отдававший дань амурным забавам, писал нежные письма многочисленным любовницам, порой несколько посланий в день. Понятно, что он лукавил перед женщинами, оттачивая своё поэтическое перо в эпистолярном жанре. Как не назвать этого «милого лжеца» Орфеем-селадоном! Виктор Гюго до глубокой старости не утратил вкуса к наслаждениям с женщинами. Он, обожавший красавиц, понимал: общение с прекрасным полом стимулирует творческую энергию, а значит – продлевает жизнь.
Любовь для Гюго, по мере его взросления, из трепетного родства душ превращалась в безудержный экстаз плоти. А трезвый рассудок поэта был устремлён в иные выси – к славе.
Слава молодого французского поэта Виктора Гюго была, пожалуй, большей, чем у Пушкина. В возрасте 23 лет Гюго получил орден Почётного легиона от короля Карла X и удостоился приглашения на коронацию. Позднее ода по случаю этого торжества по личному распоряжению монарха вышла в свет в роскошном издании. Наш Александр Сергеевич был осыпан высочайшими милостями значительно позже, когда в нём уже угас бунтарский дух.
Когда герцог Орлеанский в 1838 году поинтересовался у Гюго, почему его пьесы не ставятся на сцене, тот не без юмора ответил: «Комеди Франсез» предоставлена мёртвым, а Порт-Сен-Мартен отдан глупцам». Покровительство дофина привело к тому, что поэт получил собственный театр «Ренессанс». Как тут не вспомнить Александра Дюма и Рихарда Вагнера, которые также, не без помощи августейших особ, обзавелись театрами! Редкая привилегия гениев, немыслимая в наши времена!
Гениям ни к чему доказывать обществу, что они – полубоги. А ведь именно так поступали Виктор Гюго и Лев Толстой. Первый написал книгу о Шекспире, в которой читатели без труда между строк обнаружили самовосхваления. Второй лез из кожи вон, чтобы доказать, что Шекспир бездарен, из чего следовало, будто он сам, его ниспровергатель, безмерно выше английского драматурга.
В 1848 году Виктор Гюго выступил с инициативой всеобщего разоружения и создания Союза наций для развязки международных конфликтов мирным образом. Чуть позже, в августе 1849 года, в Париже собрался Конгресс мира, в котором приняли участие основные государства Европы. Прославленного писателя избрали председателем этого импозантного форума. Высокая честь, свидетельствующая о признании его гуманистических воззрений! К сожалению, человечество в то время ещё не созрело для поддержки идей пацифизма (как не созрело и сейчас, несмотря на активную работу ООН). Гюго не был реальным политиком, зато стал гордостью нации. Это ли не слава?
Политические идеи Виктора Гюго были, в сущности, реальными, но для их частичного воплощения в жизнь потребовалось полтора века, а для полного – понадобится как минимум ещё одно столетие. Писатель желал реформы муниципальной власти, создания Соединённых Штатов Европы, отмены смертной казни и телесных наказаний, обязательного бесплатного школьного образования и, разумеется, соблюдения прав женщин. Последнее требование такого дамского угодника, каким был патриарх французской литературы, удивления не вызывает. Изумляет другое: как мог автор «Исповеди приговорённого к казни», пронзительного и потрясающего произведения, поверить в то, что насильственное лишение жизни когда-нибудь прекратиться? Бастион «демократии», каким ныне считают Соединенные Штаты (не Европы, а именно Америки), не отменил электрического стула, виселицы и газовой камеры и, похоже, не собирается этого делать.
Виктор Гюго, бывший на протяжении многих десятков лет самым знаменитым поэтом Франции, взрастил своим творчеством сад молодых преемников. Бодлер, Малларме, Валери, Верлен, Рембо вряд ли бы состоялись как стихотворцы, не будь перед их глазами живой легенды, патриарха французской литературы.
Судьбы писателей и поэтов романтической школы удивительно похожи: яркая мятежная жизнь и безвременная кончина. Вспомните Байрона, Пушкина, Лермонтова, Бестужева-Марлинского, Петефи, Словацкого… Из выдающихся романтиков, пожалуй, лишь один Виктор Гюго избежал жестоких ударов Рока и дожил до глубокой старости.
Гроб с прахом Гюго провожали в последний путь два миллиона человек! Никто из его современников, включая коронованных особ, не удостоился такой чести.
Наполеон снискал лавры доблести на поле брани, Гюго – на ниве духа. Два этих титана создали современную Францию: славную, мужественную и просвещённую.
Человек, рождённый для счастья, должен быть знатоком мира души. Таким и остался в нашей памяти Виктор Гюго: прославленный поэт, гениальный писатель, прозорливый политик и великий любовник.

4. Эротика Чайковского

Детство

Дед Петра Ильича Чайковского по материнской линии был французом, как и отец Фредерика Шопена. Вероятно, эта иноземная примесь в крови обоих гениальных композиторов и определила стиль их музыки, которая отличалась изяществом и красотой.
Болезнь спинного мозга, нервные припадки, психическую неуравновешенность и постоянную меланхолию Чайковский унаследовал от дедушки Ассиера, француза по происхождению. Не в этом ли секрет некоторых характерных черт музыки знаменитого русского композитора?
Отец Чайковского отличался чрезмерной сентиментальностью, которая заставляла его по всяким пустякам ронять слезы умиления. Эту черту характера унаследовал сын – впоследствии великий композитор.
Нина Берберова в книге о Чайковском упоминает, что будущий композитор в возрасте 6-7 лет носил «клетчатые платьица с юбкой в складку». Вероятно, родители, зная нежный, чувствительный, сентиментальный характер ребёнка, одевали его как девочку. Возможно, что эти наклонности детства предопределили гомосексуальную ориентацию русского гения.
В 9-10 лет по складу характера Чайковский был скорее девочкой, нежели мальчиком. Сцена его прощания с матерью, когда та оставляла сына в Санкт-Петербурге в училище Правоведения, а сама уезжала к мужу на Урал, поражает чрезмерной эмоциональностью. Рыдающего ребёнка с трудом оторвали от матери, он бился в руках дальнего родственника Кайзера, заходясь в крике и плаче, и рвался вслед уезжающему тарантасу.
Чайковский всю жизнь отличался повышенной чувствительностью, а в детстве эта черта характера проявлялась почти ежедневно и зачастую комично. Маленький Петя объяснялся в любви с гувернанткой Фанни, рыдая, признавался в нежной привязанности к отцу, а мать вообще боготворил. Он мог проливать слёзы над книжкой о Жанне д’Арк и над бездомным котенком: жалость переполняла его душу.
В Чайковском очень рано проявились художественные наклонности. Ещё ребёнком он отличался привязчивостью и добротой. Он ронял слёзы умиления и восторга, познавая красоту Божьего мира.
Учиться игре на рояле Чайковский начал в возрасте 5-6 лет. Музыка поглощала его полностью. Да и могло ли быть иначе с чувствительным малышом, только недавно узнавшем творения Моцарта, Россини, Доницетти, Беллини – бессмертных кумиров оперного искусства?
Чайковский впервые услышал музыку Моцарта в возрасте 5 лет, и она вызвала в мальчике слёзы счастья. Чуть позже он познакомился с отрывками из опер Россини, Доницетти, Беллини, этих очень мелодичных композиторов итальянской школы. Звуки механического устройства, оркестрины, порождали в нём «святой восторг».
Первое посещение оперы и балета повергло 8-летнего Чайковского в состояние эйфории. Он испытал настоящее потрясение при звуках симфонического оркестра, так что на несколько дней лишился покоя и бредил, вспоминая свои впечатления.
Как-то в доме Чайковских заезжий офицер, поляк по происхождению, вдохновенно исполнил на фортепиано ряд мазурок Шопена. Мальчик Петя испытал подлинное блаженство и восторг, его проняла внутренняя дрожь. Знакомство с музыкальными шедеврами в детском возрасте в значительной мере предопределило его судьбу.

Училище Правоведения

Когда маленького Петю Чайковского отдали в приготовительный класс училища Правоведения, он постоянно тосковал по родителям и отчему дому. Остаться одному без материнской ласки было невыносимо, поэтому он стал искать дружеского участия и ласки у товарища по учёбе, Лёши Апухтина. Их дружба вскоре переросла в нежные чувства.
В училище Правоведения Чайковский подружился со своим ровесником Алексеем Апухтиным. Будущий композитор, добродушный, меланхоличный, слезливый мальчик, не мог не подпасть под влияние язвительного, демонического юного поэта, который казался старше своих лет и знал много такого, о чём Петя не догадывался. Они сидели за одной партой, а их кровати в дортуаре располагались рядом, так что можно было шептаться до полуночи. Нина Берберова отмечает, что Апухтин с Чайковским «любили друг друга, один – оттенком покровительства и власти, другой – с завистливой тревогой».
Юного Чайковского совратил его 13-летний друг, который, в свою очередь, был приобщён к гомосексуализму классным наставником Шильдером-Шульднером. Прослеживая эту цепочку интимных связей, мы выходим, в конце концов, на директора училища Правоведения, которым в ту пору был Великий князь Константин Константинович. Как видим, в этом элитном учебном заведении с вершины до основания отдавалась дань содомскому греху.

Консерватория

После окончания училища Правоведения Чайковский вместе с Апухтиным погрузились в водоворот петербургской светской жизни. Не было недостатка ни в развлечениях, ни в числе юных поклонниц. Однако Чайковский с прохладцей относился к многочисленным барышням, в среде которых вращался. Как пишет Нина Берберова, уже к 20 годам «он почувствовал полное, окончательное, непреоборимое равнодушие к женщинам». Гомосексуальная ориентация трансформировалась в осознанное влечение к мужчинам.
После поэта Алексея Апухтина, товарища по учёбе, следующим возлюбленным Чайковского стал неаполитанец Пиччиоли, учитель пения и ревностный поклонник Верди, Россини и прочих «великих мелодистов Италии». Таким образом, «голубая» ориентация композитора, сложившаяся ещё в училище Правоведения, решительно утвердилась.
Во время занятий в консерватории Чайковский нередко плакал от восторга, слушая ораторию Шумана «Рай и Пери» или произведения кумира своего детства Моцарта. Ему приходилось скрывать слёзы, потому что сокурсники частенько дразнили его «институткой». И в чём-то они были правы: Пётр Ильич действительно был женственен как внешне, так и внутренне.

Эротические вожделения

В общении Чайковский был мягок, деликатен, даже застенчив, однако по отношению к самому себе он был требователен и твёрд, как гранит. Это приходится на тот период его жизни, когда он приехал из Петербурга преподавать в Московской консерватории. Он уже поверил в своё призвание и поставил перед собой высокую цель. Женственность характера дополнялась мужественностью, ибо жажда творчества сделала его волевым человеком.
В канун глубокого душевного кризиса на горизонте Чайковского появился талантливый ученик Серёжа Танеев – духовно чистый, целомудренный юноша с женскими чертами лица. Вскоре они подружились. Зная о гомосексуальных наклонностях Петра Ильича, трудно допустить, что их взаимная привязанность была исключительно платонической.
Чайковский посвятил свою фантазию «Франческо да Римини» юному ученику Серёже Танееву. Неизбежно встаёт вопрос: а не была ли эта «дружба» похожа на ту, которая связывала Петра Ильича с Володей Шиловским?
Когда Чайковский впервые снял свою собственную отдельную квартиру, он тут же обзавёлся «сердечным другом», им стал его бывший ученик Володя Шиловский, болезненный и музыкально одарённый юноша. Влюблённые часто уезжали из столицы, подальше с глаз долой от московской публики, жившей пересудами и сплетнями. Композитор, оказывая внимание и помощь младшим братьям, нередко обделял их, стараясь потрафить прихотям капризного, изнеженного, щёгольски одетого любимца Володи.
В период работы над оперой «Пиковая дама» Чайковский жил в Италии. И кого же он стал разыскивать в первый день по приезде? Не светских знакомых, а полюбившегося ему уличного певца Фердинандо и акробата Мариани! Композитор не раз говорил, что писать музыку надо «на манер сапожников, а не на манер бар, каковым был у нас Глинка». В обоих случаях, в творческом труде и любви, обнаруживается несомненный демократизм русского гения.
В дневниках, предназначенных исключительно для собственного чтения, Чайковский вспоминал о тайных связях с мужчинами, о которых никто не догадывался. «Перед отходом ко сну много и долго думал об Эдуарде. Много плакал. Неужели его теперь вовсе нет?.. Не верю». На следующий день – ещё одно имя: «Думал и вспоминал об Заке. Как изумительно живо помню я его: звук голоса, движения, но особенно необычайно чудное выражение лица его… Я не могу себе представить, чтобы его вовсе не было теперь». Призраки былых увлечений бередили душу композитора, властно вторгались в покойную тишину рабочего кабинета.
Чайковский не брезговал знакомствами с простонародьем. Он был очень сильно привязан к своему слуге Алёше, общался с молодым извозчиком Ваней, банщиком Тимошей, с лакеем Кондратьевым, клинским мальчиком Егорушкой, просвирником Сашей. Разумеется, гомосексуальные наклонности композитора придавали этим привязанностям специфический оттенок, однако нельзя не признать несомненной простоты характера Петра Ильича.
Живя в Клину, Чайковский частенько приходил к школе, где щедро одаривал деревенских мальчишек медяками и конфетами. Дети, не подозревая ничего дурного, считали его добрым барином. Особенное удовольствие доставляли композитору встречи с ненаглядным Егорушкой, за что вечерами совестливый развратник просил у Бога прощения.

Женщины

Отец Чайковского, его добрый гений, учил сына уважать и боготворить женщину, словно святую. Когда у Петра Ильича наметился роман со знаменитой итальянской певицей Дезире Арто, и было объявлено об их помолвке, глава семьи остался доволен, хотя и предвидел некоторые материальные затруднения. Увы, ободряющие напутствия отца остались невостребованными. Намечавшаяся свадьба, которая могла отторгнуть композитора от гомосексуальных наклонностей, расстроилась, и неудача лишь усугубила его отчаянное положение.
Судьбу не обвести вокруг пальца. В дальнейшем Чайковский женился исключительно ради того, чтобы пресечь слухи о своей гомосексуальности, а в результате получил ненавистную супругу. Обманув людей, Пётр Ильич обманулся сам, поставил себя в столь невыносимое положение, что не раз подумывал о самоубийстве или о том, как было бы хорошо задушить ту, которую сделал женой.
Когда Чайковский вступил в брак с 28-летней Антониной Ивановной Милюковой, она глубоко оскорбилась его отказом провести с ней первую брачную ночь. Аморальность поступка великого композитора вполне очевидна.
В те редкие дни, когда супруга Чайковского Антонина Ивановна заходила проведать мужа, он в раздражении гнал её прочь, замахиваясь, чем попало. Будучи в хорошем расположении духа, Пётр Ильич давал ей 5-10 рублей, словно откупался от надоедливых визитов. Уж лучше писать сотни писем миллионщице фон Мекк, чем общаться с нищей супругой!
Странной и глубокой была любовь Надежды Филаретовны фон Мекк к Чайковскому, с которой он ни разу не встречался. Меценатша и друг композитора была старше его, имела одиннадцать детей. Её ум, пылкость и благородные порывы совсем не легко увидеть в худой высокой даме, успевшей стать бабушкой. А что, в свою очередь, привлекало в ней Петра Ильича? Добрая, прекрасная душа без всяких признаков пола. И, конечно же, нельзя сбрасывать со счетов материальную помощь, исчислявшуюся тысячами и десятками тысяч рублей.
Привязанность баронессы Надежды Филаретовны к Чайковскому была духовной, бескорыстной и несколько экзальтированной. Она испытывала блаженство при мысли о том, что создаёт благополучие великому композитору. Её согревало предчувствие, что дружба-любовь, связавшая судьбы двух разных существ, будет венком высшей духовности, который она преподнесёт человечеству.
Тот факт, что Чайковский никогда не отказывался от денег фон Мекк, «лучшего друга», как он её называл, свидетельствует о его ущемлённой мужской гордости. Вряд ли композитор бедствовал: авторских гонораров вполне хватало на жизнь. Этот ежегодный пенсион в 18 тысяч рублей, назначенный баронессой, очень смахивает на подарки, которые, не гнушаясь, принимает далеко не бедная содержанка.
Когда Надежда фон Мекк позволила Чайковскому воспользоваться её роскошным 52-комнатным домом в центре Москвы, он отклонил столь заманчивое предложение. Бросить нанятую им квартиру и любимого Алёшу, чтобы остаться в плену у женщины – нет, на такой шаг он не отважился. Пусть даже благодетельница была его «лучшим другом», как он её называл!
Баронесса фон Мекк щедро заплатила дирижёру Эдуарду Колонну, который исполнил Четвертую симфонию Чайковского в Париже. С той поры началась заграничная слава русского композитора. Как видим, в признании заслуг Петра Ильича есть немалая доля усилий его верного друга и покровительницы.
Как только Чайковский добился европейской славы, материального достатка и обзавёлся собственным домом, он заметно охладел к Надежде фон Мекк. Их «духовная близость» стала постепенно увядать. Не свидетельствует ли это о том, что композитор вовсе не бескорыстно поддерживал переписку с горячей почитательницей его таланта, охотно принимая взамен денежную помощь от щедрой меценатки?

«Моцартиана»

У Чайковского был постоянный сексуальный партнер – его слуга Алёша Софронов, у брата Модеста – глухонемой мальчик Коля Конради. Эти две неразлучные парочки совместно путешествовали по Италии и Швейцарии после неудачной попытки самоубийства композитора в 1877 году. Идиллические пейзажи и любовь вернули ему душевный покой.
О том, какую сильную привязанность имел Чайковский к своему молодому слуге Алёше, можно судить по его строчкам из письма: «…Как я тоскую и страдаю оттого, что тебя нет». С такими словами обращаются только к любимому человеку.
Вечером того дня, когда Чайковский должен был разлучиться со своим верным слугой и любовником Алёшей, которого призвали в армию, с композитором приключился один из самых сильных припадков с обмороком, криками, конвульсиями. Пётр Ильич совершенно не представлял себе, как и зачем он будет жить в одиночестве.
Как только любимый слуга Чайковского Алексей Софронов в 1888 году женился, клинские уединения стали нестерпимыми для композитора. Оно и понятно: без сексуальных утех, которым они предавались, жизнь казалась ему невыносимой.
В Каменке, где проживала сестра Чайковского, его пленил на всю жизнь баловень семьи, 7-летний племянник Володя, которого ласково звали Бэби. Позже он стал возлюбленным композитора, а через тринадцать лет после его смерти покончил с собой. Какой-то злой Рок преследовал людей, близких к Петру Ильичу!
И в детстве, и в юности Владимир Давыдов увлекал, восхищал и вдохновлял родного дядю, Петра Ильича Чайковского. Пожалуй, только верный слуга Алексей Софронов, которого связывали с композитором интимные отношения, понимал, какого рода было это обожание.
Привязанность Чайковского к своему племяннику Бобу Давыдову была исключительно сильной. Из переписки явствует, что композитор испытывал настоящую любовь к нему. «Больше всего я думал, конечно, о тебе и так жаждал увидеть тебя, услышать твой голос, и это казалось мне таким невероятным счастьем, что кажется отдал бы десять лет жизни…, чтобы хоть на секунду ты появился. Боб! Я обожаю тебя». Именно Владимир Давыдов и находился в числе близких людей у постели умирающего Петра Ильича в трагический день кончины.
Чайковский в 1887 году создал Четвёртую сюиту для оркестра, названную им «Моцартианой». Примерно в то же время сложился кружок геев, состоявший из четырёх человек (сам композитор, его брат Модест, племянник Боб Давыдов и молодой князь Аргутинский). Это сообщество они не без юмора тоже окрестили «четвёртой сюитой», в чём была доля истины. Пожалуй, ещё никогда, с момента окончания училища Правоведения, композитор не чувствовал себя так свободно, приподнято, радостно среди родных и любимых людей мужского пола, будто он погружался в мир музыки и гармонии.
Группу гомосексуалистов, сплотившихся вокруг Чайковского, в узком кругу иронически именовали «четвёртой сюитой». Они сняли в Санкт-Петербурге квартиру, где накануне премьеры роковой Шестой симфонии поселился Пётр Ильич. Именно в это время он выпил стакан сырой воды, после чего заболел и умер. Забавное сопоставление: ведь гомосексуалисты в лице Дантеса, барона Геккерена и князя Долгорукого привели к могиле другого русского гения – Пушкина!

Кончина

В ресторане, среди молодых геев, не желая есть, Чайковский взялся за графин и отпил несколько глотков воды. Всполошённые сотрапезники схватили его за руку: дескать, вода сырая, а в столице эпидемия холеры! Вскоре композитор заболел и умер. Как бы то ни было, обстоятельства его кончины порождают массу вопросов. Во-первых, почему пресловутый графин с холерными вибрионами оказался в ресторане? Что это, опрометчивость или злой умысел? Во-вторых, знал ли Боб Давыдов, любимый племянник Петра Ильича, о завещании своего дяди, согласно которому он наследует авторские права на все музыкальные сочинения? Не ускорил ли «Бобушка» (или же брат Модест) смерть прославленного родственника? Не угрызения ли совести привели Владимира Давыдова к самоубийству несколько лет спустя?
Чайковский, всю жизнь сторонившийся женщин, даже на смертном одре бы в окружении мужчин. У его постели в роковую минуту стояли братья Модест и Николай, а также любимец композитора, его ненаглядный племянник и наследник Боб Давыдов. Случайно ли это?
В предсмертном бреду Чайковский неоднократно бормотал: «Надежда Филаретовна… Надежда Филаретовна…» Вспоминая о былой дружбе с баронессой фон Мекк, он не находил себе места, совесть композитора была неспокойной. Ведь именно он первый, добившись всемирной славы, охладел к меценатке и покровительнице, своему доброму ангелу.
Умирая, Чайковский завещал племяннику Бобу авторские права на все свои сочинения, любимому слуге Алексею Софронову – обстановку клинского дома. Один получил царский подарок, второй – не слишком роскошную житейскую утварь. Интимные отношения, которые связывали композитора с тем и другим, очевидно, были различны, коль так не сопоставимы их доли наследства!

5. Бунинско-купринская любовь

Рассказы и романы Ивана Бунина дают богатый материал о любви.

Девичья любовь – это грёзы наяву, романтические фантазии и мечты.

Любовь девушки пуглива, как лесная пташка: одно неосторожное движение – и она упорхнёт.

Придуманная романтическая любовь опасна для впечатлительной юной особы.

Молодая любовь барина-студента к миловидной шестнадцатилетней служанке завершается для него удовлетворением полового инстинкта, её же судьба оказывается в Божьих руках!

Провинциальные мечтательницы рассуждают об идеальной любви, о благородных качествах будущего супруга. При этом они не упускают случая воспользоваться выгодным знакомством. Так в их голове мирно сосуществуют грёзы и практичность.

Подросток с претензиями спешит покрасоваться перед знатной дамой, что обыкновенно заканчивается конфузом: пылкость в ухаживании – не лучшее средство обратить внимание женщины на себя.

Женщины любят бескорыстных добряков просто и невзыскательно: только краешком своей души.

Чем настойчивее мужчины добиваются любви красавицы, тем больше она начинает любить себя.

Сильные мира сего любят девушек из низших классов с покровительственной небрежностью, дарят им наряды и драгоценности, ищут в интимных связях с ними дополнительное наслаждение жизнью.

Какой цивилизованный мужчина останется равнодушным к девушке, обладающей природной красотой, будь это черкешенка, цыганка или еврейка? Он готов пожертвовать богатством, карьерой, даже жизнью ради сиюминутного удовольствия. Вспомните пушкинского Алеко, лермонтовского Печорина, купринского Кашинцева!

На долю ловеласа выпадают крохи любви, главное для него – сиюминутно удовлетворить половой инстинкт.

Совесть развратника – это засушенный в книге цветок, напоминающий о давней любви.

Легкомысленному красавцу не надо иметь высокий интеллект: женщины найдут в нём более существенное достоинство!

Жизнь поэтически настроенного обольстителя – это нескончаемая череда, как выразился Иван Бунин, «счастливых любовных встреч». Не был ли сам писатель легкокрылой бабочкой, вкушающей нектар разных цветов?

Мужчина с необузданными страстями, словно дикий кабан сокрушает жизнь вокруг себя. Его любовь или нелюбовь чревата трагическими последствиями.

Если жена попадает в руки мужчины-хищника, то ей ничего не остаётся, как погибнуть от его руки или самой сделаться убийцей!

Опасно раздражать звероподобного мужчину в момент бурного выяснения семейных отношений: не принимая в расчёт его безудержный нрав, жена рискует собственной жизнью.

Обыкновенно стреляют в себя или в других страстно любящие неврастеники. Так поступают многие герои рассказов Бунина.

Узнав об измене супруги, обезумевший ревнивец пускает себе пулю в лоб. Он слишком горд, чтобы перенести унижение.

Убив в своей душе любовь, мужчина превращается в негодяя или подлеца.

Живя с чёрствым эгоистом, женщина пытается исправить его, не понимая, что это бесполезно!

Знающая себе цену красавица эгоистична и, как следствие, бессердечна к тем, кто посягает на её исключительное положение: ненависть к сопернице этой дамы жестока и безмерна!

Умной женщине несложно понять, кто перед ней: порядочный человек или сластолюбец.

Смелая женщина спешит воспользоваться благоприятными обстоятельствами для устройства своего брака. Если задуманный план не удался, она оставляет мужчину без всякого сожаления. Чего стоит быстро рассеявшийся дымок счастья?

Волевая женщина энергична в поиске спутника жизни, но решительно бросает неудачного претендента на её руку. Судьба таких эмансипированных особ чаще всего трагична.

Своекорыстная женщина предпочитает выгодный брак вместо любви.

Нельзя назвать добродетельной супругой ту женщину, которая своей красотой содействует карьерному росту мужа.

У всякой женщины хватает ума насладиться тайной любовью.

Женщины, торгующие телом, продают и душу по бросовой цене.

Чувственная любовь – невольница плоти.

Любовные страсти сопровождаются буйством тела.

Любовь парит на крыльях духа, страсть влачит за собой цепи плоти.

Секс – копеечная любовь.

В капканы ревности угождают примитивные люди.

Чуткие, нежные женщины – редкость. И, как правило, они попадают в руки самолюбивых тиранов, бесцеремонно пользующихся их добротой.

Честная женщина с удовольствием берёт на себя хлопоты по дому, заботу о детях и муже. Она любит родных ей людей нежно и самоотверженно.

Одинокие женщины живут с нерастраченной любовью. В их душах поселяются тихая грусть и робкая надежда.

Женщины высокой духовности, решая посвятить себя Богу, рано или поздно отказываются от семейной жизни. Их возвышенная любовь к мужчине всецело растворяется в глубине религиозного сознания и целомудрия.

Иной раз Александру Куприну удаётся воплотить в своих произведениях шекспировский накал страстей. Повесть «Суламифь» русского писателя в некотором отношении сопоставима с пьесой «Ромео и Джульетта» гениального английского драматурга: и там и здесь с огромной выразительной силой раскрывается драма двух любящих сердец.

У библейского царя Соломона имелось более тысячи жён, наложниц и девиц, но истинную любовь он испытывал к бедной девушке Суламифь.

Обожание царя Соломона, мудреца среди мудрецов, простой девушки Суламифь, означает торжество любви над властью, богатством и мудростью.

Любовь женщины – это, прежде всего, восторг мужчины её физической и духовной красотой.

Женщина как неповторимая личность реализуется в любви к мужчине, а мужчина – в любви к женщине.

Любовь – это царство взаимного счастья, где нет места своекорыстию и эгоизму.

Человеку без высоких помыслов и благородных поступков не дано любить.

Духовно чистая любовь прекрасна, как целомудренная природа.

Любовь – это весеннее цветение жизни.

Любовь – это торжество вечной молодости и красоты.

6. Порывы мятежной души
(по страницам поэзии и прозы Марины Цветаевой)

Демоническое неистовство

Ещё в детские годы Марина, увлечённая чтением стихов Александра Сергеевича Пушкина, приняла близко к сердцу мятежный дух Наполеона и Байрона, их трагическую судьбу. Естественно, к ним примыкал и сам Пушкин, убитый на дуэли иностранцем. Эта триада великих имён не могла не оказать воздействие на психику будущей поэтессы, сполна испившей чашу горечи жизни.
Пушкинские «Бесы» и гоголевский «Вий» рождали в душе девочки ещё неосознанное сочувствие к страшному и проклятому. Незаметно в девичье сердце проник дьявольский холод, душевное и духовное отстранение от жизни. Повеяло сыростью и гнилью из подвала смерти. Всё это – мрак преисподней, куда не проникают лучи Божественного света. Именно в это время у Марины обнаружились первые ростки недоверия к людям.
В подсознание Марины Цветаевой закралось презрение к миру, что в будущем позволяло ей с садистским наслаждением рубить с плеча, не зная правил благопристойности и норм поведения. Она была отважной и властной женщиной – королём Лиром среди представительниц слабого пола.
Симпатии Марины Цветаевой отданы «вожатому» с секирой в руках – человеку-стихии, человеку-буре. Она не представляет свою жизнь без «вожатого», без пугачёвской «чёрной бороды», манящих «чёрных глаз». Она готова целовать его руку. Цветаева вместе с Пушкиным очарована «Пугачём», «вожатым», злодеем-героем. Смысл жизни и поэзии Марины Цветаевой исчерпывается блоковской фразой «тайный жар» - демонической страстью, демоническим неистовством. Это естественная реакция в эпоху бунтов, восстаний, революций, в эпоху всероссийского пожара.

Любовь-поединок

По признанию Марины Цветаевой Пушкин «заразил» её словом «любовь», ровно как всякого русского человека.
Но ей пришлось нести тяжкий крест любви, дающий надежду на освобождение от земных пут. И нести за многих бледнолицых, индифферентных интеллигентов во время пира чумы и рыскающей вокруг смерти. Её любовь была пламенем горечи, огнём отчаяния, всепоглощающей страстью пушкинской цыганки Земфиры или лесковской леди Макбет Мценского уезда.
От природы наделённая своевольным мальчишеским характером, Марина Цветаева напрасно искала «вожатого» среди близких ей мужчин. Всякий раз её любовь заканчивалась мятежом и раздором. И всегда её благородное чувство тонуло в стремнине дерзости и своенравия.
Любовь – стихия Марины Цветаевой: страстная, безумная, трагическая и безысходная. Поэтесса сама признаётся, что была обречена на «несчастную, невзаимную, невозможную» любовь: любовь-раздор, любовь-разлад, после которой остаётся ощущение расколотой вселенной. Это не жаркая эротическая любовь Валерия Брюсова, не лунно-мечтательная любовь Александра Блока, не слезливая любовь Сергея Есенина. Это вызов мужскому роду, это пушкинский поединок женщины с мужчинами-подлецами.
Видя в Наталии Гончаровой легкомысленную красавицу, безоговорочно выступая на стороне гениального Пушкина, Марина Цветаева стала жертвой собственного кинжально-острого ума. С одной стороны, поэтесса обнажила анархическую, кропоткинскую душу, требующую разнести российскую действительность в пух и прах, с другой – не нашла ничего лучше, как увидеть в Пушкине саму себя, поместив его бунтарский образ в своём внутреннем мире, и бросится вместе с ним в гибельную пропасть.
Однако русская «байронистка» не поняла простой житейской истины: поэт нуждался в противоположном точно так же, как безобразное – в прекрасном, душевная истерзанность гения – в здоровой посредственности, моральная распущенность – в целомудрии. Пушкин мечтал о гармонии, искал гармонию. Ему катастрофически не хватало Наталии Гончаровой, второй своей половины.
Напротив, Цветаеву захватывали крайности: она кидалась в морскую пучину или птицей взмывала в небо. Марина Цветаева не поняла ни Пушкина, ни Наталию Гончарову.
 
Чёрно-белая символика

Литературный язык Марины Цветаевой своеобразен: это неукротимая стихия слов в тисках стального ритма, это морские волны, с грохотом разбивающиеся о сваи причала, это поджарый волк, бегающий по клетке из угла в угол, это горный орёл в вольере зоопарка, взмахнув широкими крыльями перелетающий с одного места на другое и, наконец, это страстная любовь Клеопатры к Антонию, конвульсивно бьющаяся в тисках политики. Думается, образ Клеопатры возник не случайно: Марина Цветаева – царица Клеопатра в русской поэзии.
Нередко Цветаева опускается до захлёбывающегося риторического лая, как в поэзии, так и в прозе. Ведь не случайно она ещё в детстве сочувствовала собаке, ударенной мальчишкой, а не мальчишке, замахнувшемуся на псину. Зачастую Цветаева увлекается импровизационным подбором созвучных слов, чтобы подчеркнуть их смысл или скрытый подтекст. Проза Марины Цветаевой – это осколки цветного стекла, из которых дети складывают узорчатую мозаику на песке. Правда, красочность её литературного языка обращена внутрь текста, будто переводная картинка, которую положили лицевой стороной вниз, и мы можем только догадываться, какой рисунок на ней. Марина Цветаева – белая снаружи и цветная изнутри.
Цветаева – графическая в поэзии и прозе. Её чёрно-белые лаконичные образы отмечены печатью символического иносказания: так и видишь таящуюся под снегом чёрную землю и чёрные птичьи следы-лапки на снегу.
Поэтическая мысль Цветаевой была устремлена в чёрную толщу жизни, в серое пространство времени, в белую даль вечности.
Часто цветаевские образы служили иллюстрацией зашифрованных мыслей, раскрывали иерархию понятий, восхождения идеи к Небу, к Богу и падения её в бездну, в царство дьявола. В её стихах происходила непрерывная пульсация энергии, заключённая между белым и чёрным пространством.
Сколь оригинальным не был бы прозаический стиль поэтессы, её кособокая риторика очень быстро надоедает. Иной раз поэтесса увлекается разъяснениями и детализацией отвлечённых смыслов, с внимательной сосредоточенностью занимается раскройкой полотна пространства и времени, любовно созерцает свою неповторимую поэтическую самость. Слова-колючки, слова-иголки отдаляют нас от злободневных вопросов жизни.

Магия слова

Поэзия Марины Цветаевой соткана из зашифрованных, «магических» слов, «слов-самознаков», «слов-самосмыслов». Об их содержании надо догадываться, до их сути нужно доискиваться, воссоздавать в своём воображении жизнь поэтессы в неразрывном единстве с жизнью русского народа и России. А потом осмыслить таящийся в них подтекст, оживить, вернуть нашему зрению, слуху, вкусу, обонянию, нашей чувствующей душе, прозревающему духу, постараться внедрить в наше подсознание, чтобы этот подтекст вновь приобрёл цвета реальной жизни. Поэзия Марины Цветаевой – это заброшенный на чердаке комод со старыми вещами, свидетелями прошедшего времени. Без живого воображения её стихи не засверкают, не заговорят, как не вернётся к нам некогда цветущее и счастливое прошлое.
Перед художницей Наталией Гончаровой (двоюродной правнучкой жены Пушкина), по мнению Цветаевой, стояла задача не в том, чтобы освоить тот или иной живописный стиль, а в «осуществлении всей сущности», т. е. в соединении в себе всех художественных стилей, в многоплановости и многогранности. Подобного рода всеохватывающее видение мира было свойственно и Марине Цветаевой. Она вкладывала в свою поэзию бесконечное разнообразие жизни, при этом, как Наталья Гончарова, избежала эклектизма, неразборчивости и безвкусицы.
Цветаевская поэзия монолитна, моностильна, ближе к Прокофьеву, нежели к Стравинскому. Более того: она не двухрельсовая, а монорельс. Это требует необыкновенно сильной концентрации энергии на узкую полосу земли: энергия поэтессы делала душу активной, которая затем восходила к духу, к Творцу вселенной.
Была ли Цветаева верующей, христианкой? Нет. Её Бог – абстракция! Цветаева рассуждает следующим образом: каждая вещь расширяется в пространстве за счёт влияния на окружающий мир своими качествами. Например, море – это более узкое понятие, чем морское, которое может иметь отношение не только к морю – так и Бог, несмотря на то, что он бесконечен, - более узкое понятие, чем божественное. Бог для Цветаевой принципиально ничем не отличается от вещи: и Бог, и вещи обладают общим для них свойством расширять своё влияние на действительность. Но Бог Цветаевой не христианский, не православный, тем более, не в трёх лицах, как единое целое. У поэтессы вселенская космогония рерихского или скрябинского типа. Христианства же у неё нет и в помине. Марина Цветаева – это верующая безбожница!
Есть таланты, чья пишущая рука умнее головы. Такой была Марина Цветаева. Её перо вонзалось в плоть жизни, рассекало душу человека, устремлялось в некое придуманное ею Небесное царство добра и любви. Сама же поэтесса как личность, как человек не была богатой духовной сокровищницей, скорее – узорчатой шкатулкой с украшениями и драгоценностями. Эта сказочная сторона является весомой частью её творчества.
На Марине Цветаевой проходил разлом истории, рядом разверзлась пропасть, душа оцепенела от страха, ощутив притягательную силу зияющей бездны: её влекло, заманивало жуткое небытие, кошмарная смерть. И Цветаева решительно захлопнула дверь жизни, чтобы шагнуть в бессмертие! Тогда-то она и набросила на себя роковую петлю.