Тинка, Льдинка, Холодинка

 
Ночью разыгралась метель. Ветер злобно выл, драчливо плевался снегом в окна и без устали раскачивал уличный фонарь. Его мигающий свет метался по свежим заносам, с трудом простреливая снежную круговерть.

Монотонное вьюжное нытье склеило веки Тины дремотой, погрузив в зыбкий сон. Под утро ей привиделся бывший возлюбленный Михаил. Молодой, коренастый, в шортах и майке, он увлеченно красил узорчатые наличники, увязая по колено в снегу и распевая сочиненную им самим песенку:

«Тинка, Льдинка, Холодинка,
Долька сладкой мандаринки.
Сок стекает по усам,
Себе завидую я сам…».

Растревоженная память воспроизвела оставшиеся куплеты. В них мечталось о сыне, теплом море, уюте семейных вечеров. Но, не дождавшись родов, Михаил внезапно   исчез.
 
Как улыбка с лица;
как лодочный след на воде;
как лист, унесенный ветром;
как снег, растаявший в тепле…

Непонятливое женское сердце попыталось сосчитать затихающие за дверью шаги, но сбилось на первом же десятке. Досада на свою никчемность вызвала истерику,  спровоцировала преждевременные роды и превратила Тину из невесты в мать-одиночку.

- « -

Воспоминания прервал заливистый лай дворового пса, пытавшегося испугать почтальона. Нацепив валенки на босу ноги, Тина пробралась по заносам к калитке. В телеграмме-молнии значились дата и место погребения того самого маляра, пытавшегося обновить в ночном сне колер наличников.

На кладбище к Тине подошла пожилая незнакомка. Женское чутье распознало в ней разлучницу, но с годами злоба к этой женщине перегорела и перестала терзать уставшее сердце. Друг перед другом стояли две вдовы, пережившие любимого.

Они одновременно бросили на алую обивку гроба пригоршни стылой земли и долго стояли у могильного холмика, поддерживая друг друга. Две соперницы, две жены одного мужчины, дошли рука об руку до кладбищенских ворот. При расставании, законная жена вложила в руки Тины конверт. В нем было послание от Михаила:

«Тинка, Льдинка, Холодинка!
Любовь моя единственная!
Мечтал свидеться с тобой напоследок, да, видно, не судьба.
Давай поговорим, пока боль отступила.
Так уж вышло, что живу от укола до укола. Вернее не живу, существую.
Помнишь, как мы познакомились? Нет? А я помню.
Голодная собачья свора окружила тебя, пытаясь вырвать из рук авоську с хлебом. 
Хорошо, я оказался неподалеку и разогнал хвостатое племя.
Мы сошлись по любви, великой и чистой, которая бывает раз в жизни.
Правда, эту любовь я сам и продал.
За сладкий кусок, теплое место, длинный рубль.
Ты, наверное, помнишь, что на втором году нашей совместной жизни мне удалось устроиться в автосервис.
Не знаю, чем я глянулся его директору, но, однажды, он зазвал меня на свою дачу.
Не поверишь, я потерял разум от роскоши его угодий.
Захмелев от соблазнительных посулов директора, я без раздумий женился на его великовозрастной дочери, засидевшейся в девках.
Поверь, предательские серебряники не осчастливили меня и жену.
Брак оказался бездетным и тягостным для обоих.
После смерти тестя, жизнь полетела кувырком.
Лихие люди лишили меня имения и автосервиса.
Тина! Это письмо – не жалоба, а запоздалая исповедь и покаяние перед тобой, единственно любимой женщиной, чувства которой я растоптал пОходя.
Чуть не забыл. Ты, наверное, не знаешь, но перед больницей мне удалось встретиться с нашим сыном. Он похож на меня в молодости. Упаси его, Господь, от моих ошибок…
А теперь я неизлечимо болен.
Наверное, эта грызущая боль, иссушившая тело, и есть плата за твои страдания,  мою измену, неприглядную участь Иуды.
Но перед уходом в вечность все же хочется верить, что найдется хоть одна живая душа, которая просветлеет ликом при воспоминании обо мне.
Прощай, Тинка-Льдинка...
Живи долго и не держи на меня зла".

- « -
Под вой разбушевавшейся метели, Тина писала письмо сыну:
«Добрый день, мой дорогой! Я жива и здорова, чего и тебе желаю. Вчера была на похоронах твоего отца. До сих пор тяжко и горько. Сынок, если у тебя родится мальчик, назови его Михаилом. Свои корни святы, их надо знать и беречь каждому».