Этюды с сельской натуры

В русской глубинке встречаются иной раз такие самобытные персонажи, что будь я художником — взял бы кисть в руки, и живописал, подчёркивая ту совокупность качеств характера, которая делает их столь непохожими на Homo Sapiens.

Утром рано, лишь только первые лучи весеннего, но уже по-летнему жаркого солнца облили благодатным светом обозримую глазом округу, выползают неведомо откуда, побитые жизнью, серые, и несчастные люди — это пьяницы, вожделеющие опохмелиться. Издали вижу двоих оборванных, грязных и «благоухающих» мужиков с серыми, безжизненными глазами. У входа в магазин я невольно бросаю внимательный взгляд на одно из них — колоритного, ещё совсем не старого кряжистого мужика с широкой физиономией и седой бородой. На дне зрачков его тёмных глаз я увидел страстное томление духа, напомнившее мне взгляд собаки, которая с отрывистым громким лаем бегает возле пустой миски: когда же наконец выйдет хозяин, и подаст то, что так давно дразнит своим запахом, тянущимся из кухни преодолевая закрытые окна и двери. Перехватив мой взгляд, он издал хриплым басом какие-то нечленораздельные звуки, в которых слышалась мольба. Догадываясь о её содержании, я прошёл как можно быстрее мимо, стараясь не вдохнуть окружающего его прогорклого, потного воздуха.

Отвращение — не христианское чувство, посему, вспоминая советы православных старцев стараюсь узреть в этих существах, более похожих на бессловесных, нежели на людей, образ Божий. Увидеть идею Творца в этих людях нелегко, но благая мысль, прилетевшая словно из иных миров, устыдила меня в нелепом самовозвеличивании.

Угрюмо, молча входят вслед за мною в магазин утренние алкоголики, а я, скосив один глаз в их сторону, подхожу к разложенным и расставленным продуктам. Ассортимент довольно скуден — это вам не супермаркет, а самый обычный маленький магазинчик, в котором есть только то, что совершенно необходимо людям живущим по-близости в частном секторе. Всего понемногу, а больше всего консервов, мороженного товара и круп.
 
Этот снимок жизни уходит в прошлое, а образы оставшихся в поисках спонсорских пожертвований пьяниц сдувает летящий с протекающей поблизости реки Мологи прохладный ветерок. Вот пронеслась по шоссе машина, подняв столб пыли, вот, словно угрожая и предъявляя претензии загавкала лежащая через дорогу собака; встав, она отряхнулась и неуклюже пошатываясь пошла в мою сторону. «Эта — не опасна» - решаю я, и поравнявшись с ней, киваю головой, как давней знакомой, и говорю хоть и глупое, но интуитивно понятное: «ну как дела, псина? Вши, наверное, заели, а может жрать охота?» - при последних словах достаю из пакета кирпич хлеба, надламываю и зорко глядя на собачью морду, жду реакции. Она, слегка вильнув хвостом, по привычке настороженно, но, впрочем, довольно спокойно, даже самоуверенно, подходит ближе, и подняв морду молча смотрит мне в глаза. Потом вяло подходит к упавшей краюхе, и также вяло начинает её жевать. А я, исполнив сельский ритуал дружбы между человеком и полу-бродячей собакой, иду домой.

Но вот на дворе день, и я снова иду за покупками, на этот раз в другой магазин, соседний. У самого входа встречаю утренних «знакомых»: на этот раз, они выглядят счастливее, по-видимому, уже хлебнули стаканчик-другой. Один из них, приятель описанного нами выше, высокий, жилистый, босой, с тёмной кожей лица и рук, подбитым левым глазом, кивнув в мою сторону, что-то поведал товарищу на неведом мне, нечленораздельном наречии живого великорусского языка. Не знаю, какие мысли пробуждает вид этих «красавцев» в головах местных жителей, вероятнее всего принимают их, как данность, а я, в который раз думаю: «Да ведь они и умрут также, как жили — пьяными, грязными, грубыми...». Впрочем, неизвестно, как бы жил любой из нас, тот, кто сегодня сознаёт свою социальную значимость, успешность, короче — важность собственной персоны, если бы г-жа Жизнь поместила его в среду, где нищета, грубость и пьянство являются нормой, а различного рода пороки, процветающие на сей благодатной ниве правят бал. Посему — да не осуждай; как утверждает древний афоризм, «в чём осудишь — в том и сам побудешь».

Итак, один из "красавцев" в левой руке держит 2-ух литровую бутыль пива, в правой — одноразовый пластиковый стакан, а оба кармана повидавшего виды коричневого пиджака оттопыривают два «малька».

Первый что-то невнятно, но громко гаркнул в мою сторону, но не уразумев, что же такого важного сей достойный гражданин имеет сообщить мне, прохожу мимо, и за спиной слышу уже совершенно внятно и чётко несколько непечатных слов. Когда пьяницы прибегают к матерным словам, то в отличии от лексикона обыденной речи, произносят их на удивление разборчиво.

Язык мата — это особый сказочный мир, имеющий весьма отдалённую связь с реальным человеческим миром, и тот, кто не проникся энергетикой бурной, безумно-красочной жизни, извергаемой из уст жреца-матерщинника, творящего злую, лукаво-грубую сказку-пародию на отношения противоположных полов, тот никогда не поймёт всей "прелести" сквернословия. Древние славяне были язычниками, и матерные слова означали у них совершенно определённых персонажей, которых они, желая сладить какое-либо дело могли призывать, воспользовавшись специальным сборником языческих заклинаний. В православной же традиции этих персонажей прямо называют бесами. Услышав посланные мне в спину словечки, долженствующие призвать тёмную силу, я почувствовал, как что-то мерзкое коснулось левого плеча, а лицо обдало жарким зловонным дуновением. Как известно из слов Спасителя, молитва и пост — единственный способ борьбы с падшими духами, первое из указанного я и сделал, сотворив несколько раз молитву. Темнота стала рассеиваться, тяжесть в голове сменилась светлостью мыслей, и я, как ни в чём ни бывало принялся за дела насущные, проверяя, достойны ли предоставленные любезными продавцами продукты того, чтобы попасть на мой стол.

Тем временем, повелители могущественной злой силы, с трудом удерживаясь на ногах отчаянно старались привлечь внимание кассирши, бахвалясь заслугами перед отечеством, и мало ли ещё перед чем или кем, наполнив весь магазин вскриками, матерщиной и вонью пропахшего потным алкоголем тела. Осторожно следя краем глаза за этой шумной сценой, вижу, что один из них достал из правого сапога бутылку потвейна «777», и отвратительно оскалившись (половина зубов отсутствует), предлагает кассирше разделить радость их шумной, хаотичной жизни. Эта крепкая, широкая в плечах и широкая в тазу женщина лет сорока пяти, не спешит принять любезное приглашение, и даже категорично отказывается. Но пьяницам просто необходимо вовлечь кого-нибудь в свою стихию, и так как в магазине никого больше нет, а на мне поставлен крест, они в который раз настаивают, почти насильно заставляют её выпить из помятого, пыльного стакана алкогольной гадости тёмно-розового цвета.

Тремя уверенными глотками женщина выпила то, что для стоящих перед ней, являлось ни много ни мало амброзией — напитком богов. Раскраснелась, захохотала, засуетилась, зачем-то встала, забыла зачем, и снова села, выматерилась от всей души, а через минуту-другую начала, почему-то их выгонять, не сумев это никак мотивировать, вероятно, просто потому, что они ей надоели. Надо отдать должное этим щедрым господам — они старались не на страх, а на совесть, вспоминали анекдоты, щедро раздавали комплименты по поводу аппетитных форм её тела, короче говоря, тщились изо всех сил стать непревзойдёнными собутыльниками. Но усилия их, увы, продавщица не оценила по достоинству, чем, впрочем ничуть их не удивила и не обидела, - они были рады и той минуте торжества, которую испытали, приобщив её к своей жизни. И она знала, что оказала им милость, возможно из сострадания, или же из слабости женской натуры, а может по причудливому сочетанию того и другого, кто знает.

Наблюдая, я стоял к ним боком, невольно увлёкшись происходящим, ждал, когда эта сцена закончится. Но с брезгливостью напополам во мне боролось любопытство: было страсть как интересно узнать, как и чем живут эти люди.

Но вот — всё позади. Я, как и утром, иду с пакетом полным продуктов, опять кашляю от пыли, поднимаемой бегущими по шоссе машинами, и вновь обращаюсь к собаке, на этот раз — к лохматому щенку, который изо всех сил пытается показаться мне сильным и опасным, а когда видит, что я ему откровенно не верю — быстро-быстро виляет хвостом и суёт мне голову в руки, чтобы я его побыстрее да покрепче погладил. Почти тотчас остались позади недавние впечатления, и шёл я улыбаясь всему, что встречалось на пути; солнце ласкало меня теплом лучей, а я посылал ему воздушные поцелуи.