Майор с редкой на Руси фамилией

    

               
                Хорошо -то как. Небольшое озерко, прогалина в ряске. Два поплавка неподвижно лежат на воде. Клева пока нет. Тишина. Комарики слегка позванивают, но мы их веточкой, лениво так, отмахиваем. Ноги в воде. Ах, как им хорошо после 300 километрового марша. Прямо тают. Наслаждаются.  Один комарик прямо в ухо. И зудит, зудит надрывается. С испугу, значит. А ногам то, как хорошо. Весь день бы просидел так. Ну что ты зудишь? Вылазь быстро. Хлопаю по уху, стучу. Без пользы. Вот, подлец, такой покой портит. По плечу еще стучит кто то. Так я тут один. Кто это за рукав дергает?
  -Командир, командир. Проснись. Наружная связь надрывается.
  Точно. Под ухом телефон уже охрип. Так это жалостливо скулит, право как комар в ухе. Озера и в помине нет. Сижу в кресле. Вот сапоги только почему то сняты.
  Да! Я!
  Борисыч, слухай сюды!  (Это Максимыч, с дальнего участка)  Ты вернулся на базу?
  Да. Только присел.
   Рядом с тобой какая то заваруха. Как стемнело, устроили страшную резню. Да. Да. Пришельцам. Бледнолицым. Вся их армия и чиновники-начальники драпанули, кто на чем. Оставшаяся публика бежит вдоль реки и собирается, как раз в то место, где мы с тобой рыбачили.  Это мы их туда и нацелили. Помоги людям. Там, в основном, женщины, дети. Ну, всякий там служащий персонал. К тому же, все водой заливает.
  Сколько их?
  Человек триста.
   Обалдел ты, Максимыч.
  Борисыч, время на минуты.
   Ладно.
  Эй, гвардеец. Дай летчиков.
   Крылья на связи.
   Михалыч, чо ты среди ночи такой бодрый и сей секунд трубку схватил.
  С такими балбесами, как мои, ни ночи, тебе, ни дня. Два безбашенных лейтенантика набрались вечером и, как стемнело, начали отрабатывать лобовую атаку. Хорошо хоть не на своих самолетах, а на тягачах. Но навалили кучу железа, из которой их только что извлекли. Доктор царапины перевязал и дал добро на экзекуцию без ограничений, чем и занимаюсь.
  Михалыч. Знаешь, что такое аллюр три креста?
  Командир, за кого принимаешь?
  Так вот. Триста детей и женщин надо спасти. Они на площадке у излучины, где Максимыч тогда рыбину выудил. Помнишь, как ты расхваливал то поле. Вот с него и забери. Возьми, только, с собой роту охраны. Вдруг чо! Исполняй.
  Самолеты ушли в свой двухсот километровый бросок

 Четыре мотора, Пилота два
  Бортинженер, стрелок –радист.
 Все смывает быстро вода.
 Вперед, машина. Поторопись.
                Вторые сутки работа идет.
Вторые сутки не спят пилоты.
Сплошным потоком вода ревет.
Много еще самолетам работы.
                Пилота два. Командир и второй.
В левом полковник, седой, степенный.
В правом, еще совсем молодой.
Он лейтенант, и он тоже, военный.
                С трудом командир оторвал самолет,
Выше всех норм народом набитый.
«Слушай, второй, порули часок».
И в кресле заснул, устало  убитый.
                Ветер порывами бьет по борту,
Крылья, чуть ветви дерев не сбивают.
Некогда нам набирать высоту.
Обычно, так никогда не летают.
                Но надо быстрей, успеть до воды.
Сухо лишь на аэродроме.
Надо людей спасать от беды.
На этом могучем воздушном пароме.
                На просьбы откликнулись мы одни.
Все остальные деньги считали.
Сколько срубить от чужой беды.
Мы только одни эти дни и летали.
                Моторы глушат детский плач.
Видно, давно ничего не ели.
Вставай, командир. Прошел уже час.
Проснись, командир, мы уже долетели.
                Проснулся полковник, погладил штурвал.
Опытным глазом в пространство впился.
Точно по курсу лежит полоса,
Славно, правый его потрудился.
                Сажай, сынок, приземляй «коня».
Пусть тебя слушать «Антон» научается.
Хоть ты и молод, но из тебя
Славный пилот уже получается.
                Ты не робей, опыт быстро придет.
Если Духом смел и надежен.
Будет по силам любой перелет,
Как бы он не был технически сложен.
                Мы, из России, духовной страны.
Духом любви целый мир обнимаем.
Законы-препоны нам не важны.
Не по законам, мы сердцем летаем.
                Покинул борт разноцветный народ.
Белые, черные, самые разные.
Снова «Антон» поднимает пилот.
Ровно мигают фонарики красные.
                И только когда последних людей,
Спасли. И они в беде не остались.
Все экипажи ко сну отошли.
Спали, кто где. И не раздевались.
                Вот такой был случай у нас.
«По самолетам»! -в ночи разносилось.
«Курс пятьдесят, взлетайте тотчас»!
Заданье в полете уже доводилось.
                Все на земле. Спит штаб, командир.
                Спят корабли. На  стоянках приткнулись.
                Притихла и ночь, тишину породив.
                Пусть отдохнут. Хорошо потрудились

          Теперь можно полюбопытствовать о случившемся.
  Дежурный.
  Дежурный по базе майор Кудрявцев.
  Кудрявцев. Ты заступил вчера вечером. Что тебе сдали? Покой и тишину или ветер с грозой?
  Тишину, командир. В зоне нашей ответственности.
   А у соседей что?
 Так мы тут одни. Соседей нет.
   А там, куда мы на рыбалку гоняем?
  То беспризорные.  Бледнолицые в начальниках, остальные пашут на них.
   Ладно, бледнолицый, что у них?
   С темна заваруха. По линиям связи- переполох.  С метрополии команда – «всех зарыть в землю». А далее по ихнему плану «С - что б и впредь неповадно было».  Но не получилось. Все покинули насиженные места и разбежались по соседям, сильно не спрашивая согласия оных.  Больше данных нет. В нашей зоне спокойно. Я поднял по тревоге ближайшие к ним наши подразделения. Вдруг что. Не дома.
    Командир, говорят, всем этим руководит совсем девчонка, лет 15 -17, называет себя «королева».
  Спасибо, Кудрявцев. Хорошо сделал, что наших поднял. Хорошего тебе дежурства. Как начнут возвращаться самолеты, доложи.
  До утра пахали летчики. Забыли и про лобовую атаку и про командирский грозный, не очень литературный, монолог. Народ все прибывает, все больше без одежды, куча проблем. Уже заняли приличную площадь рядом с аэродромом. Часовые ворчат. Караул вообще «на ушах стоит». Прибывшие перепуганы до крайности, плачут.  И бытовых вопросов куча. Зам. по тылу, ну чисто в обморок упадет.  Голодными не оставишь, приодеть хоть во что надо, а туалеты??? Это ж не Моисеево воинство в пустыне, где простор и у каждого саперная лопатка. Это АЭРОДРОМ!  Что потом делать? Но службы работают. Врачи всех внимательно осматривают  Одну уже в госпиталь рожать отправили. Погрозились –будешь орать, сына Ванькой назовем.  Развернули палаточный городок. Обустроили. Армия есть армия. И командир есть командир. Вся ответственность на нем и оной командир не боится. Делает, что надо. Ворчать будем потом.
 Разведка блаженствует. Информации сколь хошь. Да какой. Не то что у В.В Маяковского,-«единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Тут тонны чистого продукта. И политическая, и Хозяйственная, и Военная. На любой вкус, да еще с радостью. Только впитывай.
   Понемногу стало понятно происходящее. Если просто, то народ выгнал колонизаторов. Так подготовил, в таком секрете, что видавшие виды службы не учуяли. А далее -«над всей Испанией чистое небо». Вся страна, в момент, взорвалась. И предельно просто. Ночью темное не видно, значит свой. Белое видно – чужой. Надо сделать так, что бы остались только  свои. Вперед. Победа!
    Конечно, такого не бывает, что б уж никто не знал. Где шпиончик какой, где свои ляпнут неосторожно, а ушей всегда вокруг в достатке. Но так уж все совпало, сложилось удачно, а точнее сложили умно и грамотно.
 А вот девочка вызывает интерес. На память приходят Жанна Дарк, Индира Ганди, госпожа Бандаранайка. Тоже спасали свои страны. Может и тут такая?
  Максимыч. Ты не думал, куда людей девать? Метрополия заберет или нам их куда рассовывать. Кстати, здесь дочки очень высоких их чиновников есть. Одна уже рожает. Может, кормовые с них взыскать? Ведь триста двадцать ртов. Во, докладывают уже 321. Согласилась на Ваньку. Видно голосила крепко. У них же понятия юмора нет. Вот и приняла всерьез. Ванька, так Ванька, триста двадцать первый. Приезжай, сходим, посмотрим.
   Да я уже на подлете. Минут через 20 буду у тебя. Встречай.
  Ах, Максимыч, какая же ты умница. Для тебя все дела свои. Чужих нет. Вот бы тебя генсеком поставить. Или монархом-императором. Ты бы истинно сделал, как говорил наследник Алексей Николаевич, что, когда он станет царем, не будет несчастных, все будут счастливы. Это очень серьезное заявление. И он бы сделал.
  Отдельная палатка. Рядом часовой. На скамеечке начальник госпиталя майор Кройтор, его доктора, медбратья.
   Командир, роды прошли успешно, чадо и мать чувствуют себя хорошо.
   Покажи. А часовой тебе зачем?
  Так лезут все. И свои и чужие. Инфекция, шум- гам. Ей покой нужен. И дитю.
   Саня, ты по англицки спец. Испроси молодуху, кто она, что там делала. Ну, в общем, порасспроси. Ну и поздравь, конечно. Про нас не говори. Не ее дело кто есть кто. Знает докторов и хватит.
 Санек, с букетиком местных цветочков, давно вертится у госпитальной палатки, но через строгого Кройтора прорваться явно не смог.
 Вот интересно, в чужие апартаменты просачивается так, что комнатные собачки, не то что охранники, не замечают, а тут, в свой родной, и не получается.
 О, Санечка. Мы за тобой такого не знали. И где же ты успел этих цветочков добыть? Ну, вернемся, настучу твоей Алле Демьяновне, она тебе прическу попортит. Надо же. Причесался и Шипром прошелся. Да, разведка. Умеет.
  Как зовут тебя девочка? Из каких мест родом. Кто твои родители. Как в эти страны попала?
 Марина. Я полька. Преподавала в местной школе немецкий и английский. Родители дома. Муж куда то исчез, когда начался этот кошмар. Спасибо вам. Мы знаем, что вы русские. У вас лица добрые. И кроме вас, нас бы никто не спас. Мне стыдно говорить, но здесь сначала решают сколько и когда заплатят, а потом только делают. Так что мы никто не сомневаемся, что вы русские. Вы даже кормите всех. И я родила. Пусть будет Ваня. Я не по обязанности, как говорили ваши врачи, я сама так хочу.
   Ну что, Максимыч. Твоя землячка. Вы с родителями жили в Польше лет десять. Получи привет.
 А Максимыч подсел к Марине и оба залопотали по польски. Та и плачет и смеется. Держит его за руку. Хвалится дитятей. Да если б знала, так имя ему дала ваше. Максимыч краснеет. Не горюй, Марина. Меня Иваном Максимовичем зовут. Все совпало. Один к одному. Женщина в восторге. Она уже хочет встать и поухаживать за гостями. Но Кройтор грозно рыкает. И всяк остается на своем месте. Далее майор объявил об окончании аудиенции и вежливо выпроводил из родильной палатки. Правда Марина умудрилась Максимыча чмокнуть в заалевшую щечку, за что получила внеочередной рык доктора.
 Лежать!!! Пани.
 На этом, вероятно, знание польского у него кончалось.
  Максимыч, порасскажи, что это за девочка такая шустрая появилась на горизонте. Она, хотя и не наша, но рядышком. Какие у неё мысли-задумки. Что она хочет, кроме свободы и самостоятельности. Это ж не просто. Банки, поставки, сбыт. Таможни, погранцы…… Без конца всего. Что она может сделать в этом политико-экономическом узле. Может она такая наивная, что, мол, свобода и кормить-поить будет. Так она за месяц прогорит. Заропщет народ, как, в свое время евреи, выйдя из египетского плена. «Там нам и мяса вдоволь давали, и зелень всякая, и то –сё. А тут манна, да манна». Правда, им Господь перепелов подкинул, но они все равно постоянно роптали и делали, что хотели. Тут обстановка сложнее. Вокруг соседи.  Прочные режимы. ( Справедливости ради скажем: условно-прочные). Такую блокаду устроят, взвоют от голода. Да и силою могут попереть. Свое барахлишко возвернуть. А мир не осудит. Мир будет молчать «в тряпочку»,  как и ничего нет. Они все ж повязаны. То из горла рвут друг у друга, а коль кто против ИХ правил, так мигом объединятся.
  Так то оно так, Борисыч, но все может быть. И среди колонизаторов разногласия превеликие. По миру эта новость уже прошелестела. Волчары мыслят, как ситуацию развернуть в свою пользу. Только в свою. Им согнанных совсем не жаль. Такой вот поворот, может кто и помогал произвести на тихую. Ведь разведки всего мира там паслись всегда. Мы, ведь, тоже не за красивые глазки тут топчемся. Не загорать сюда приехали. Свои интересы блюдем. Где напрямую что схапать, где «другану» свинью подложить. То по каналам дипломатии, как пакость в общепринятых рамках, или силком что прикупить, создав благоприятную ситуацию. Не бесплатно кормим, прикармливаем, приручаем, одариваем. Помощь военно-политическую оказываем. Нет, не ради корысти и подсидеть кого. Это называется национальные интересы. А если похитрей, то; интернациональные. Защита всего ТРУДЯЩЕГОСЯ народа. Против эксплуатации и прочего, прочего. Ну, ты сам хорошо понимаешь.
   Безусловно! Нас и рядом ставить нельзя с колонизаторами! Мы многое делаем по братски, по уму. Не выискивая только выгоду. Вот народишко вывозили. О платежах и разговора не было. Людей реально от смерти спасали и спасли. Наш подход принципиально другой. Мы можем и без оплаты многое сделать. Мы, с тобой русские! Русские по сути! Даже, если кто грузин или татарин, или якут… Русские.               
    А вот эту девочку надо рассмотреть поближе. Она будет сейчас, в первую очередь, искать союзников. Реальных помощников защитить страну от агрессии. Ведь не смирятся бывшие хозяева с такой потерей. Будут по всем каналам стараться вернуть свое. А они считают, что вся страна им принадлежит, как ЗАКОННО ЗАВОЕВАННАЯ территория  Есть про это и в международном праве.   Как делили Европу после каждой войны. Кто победитель, тот и с ножницами. Кроит по своему. Вот если несколько победителей, то они не всегда согласны друг с другом, особенно после победы, ножницы рвут из рук в руки и, конечно, переругаются, став уже врагами. Да и союзниками они бывают только когда интересы совпадают на каком нибудь этапе. Сам посмотри. Варшавский договор. Страны строят социалистическое общество. А ведь все буржуины остались дома. В эмиграцию не бросились. А раз дома, значит будут стараться вернуть свое. Именно свое. Даже не хапнуть чужого. В принципе, это и честно. Венгрия в 1956, помнишь, как полыхала. Как десантуре там пришлось сверху на город прыгать. В огонь, под огонь. Наш Петрович, тульский казачура, там был. Сыпали с малой высоты вдоль улиц. Страху, говорит, натерпелся, пока висел в воздухе. Да, и на земле весьма горячо пришлось. Югославия сразу свой курс повела. Сталин с  Тито в несогласиях был. Тонкости нам не говорят, но они хотели сохранить и буржуазию. Все их владения. Ну, в общем, свое понимание социализма. Болгары, поляки, румыны. Да, все смотрят на нас косо, хотя и улыбаются и делают вид друзей навеки. Помнишь соревнования в Брно. Когда команды всех стран Договора вышли на финал. Как чья из них победа, так орут, чепчики бросают. Премии прямо в руки суют. Как наш спортсмен побеждает, так молчок. Ни, тебе, чепчиков, ни чего другого. Только когда мы их на штурмовой «умыли» с блеском, тогда, что то в них сыграло. Видно наднациональное, тогда вопели и орали, и чепчики вверх. Тогда Василий Иванович тебе свою собственную фуражку даже подарил. Очень уж был момент напряженный,  аж со звоном. Ах, как тогда красиво всех «уделали». На Духе, сверх человеческих сил. А, кстати, где та фуражка? Ты ему вернул?
 Нет. Он прямо поверху написал, кому,  от  кого и за что. Своею собственною рукою. Химическим карандашом. И расписался. Дома висит на вешалке, на самом видном месте. Не хвастовства, а памяти и ободрения ради, на всяк случай. Не всегда, ведь, все хорошо и гладко. Бывает, что и надену. Покручусь перед зеркалом, полюбуюсь. Войду в тот Дух, сколь получится, и, вперед, служим дальше. Сила в ней есть, сила памяти, благодарения, настроя.. И много еще чего, что обсказать и невозможно. Хоть и вещь, тряпочка с прибамбасами, а несет что то, реально ощутимое.
  Знаешь, как иезуитские почтальоны. Они из дальних краев в свою главную контору не записочки, ведь, писали. А этакого «никакого» посылали в одежонке ветхой, которую и отнять стыдно. Вместо пуговиц палочки или камешки. Вот он и идет через большие пространства, несет эти палочки-камешки-ракушки-застежки. Приходит в пункт назначения. Одежонку его забирают. А с этих «пуговочек» считывают целые тома информации. Там, на исходном шифруют –наговаривают, а здесь, на финише расшифровывают. Мне Стас Пупков рассказывал, что у них на курсе были ребята, которые на орех, это самая податливая штука, наговаривали весь предмет. Такие шпаргалки, я тебе дам. Сидит на экзамене, катает орешек по столу и строчит ответ точно по писанному в книге, как заложил. Правда, на психологии, этот номер не прошел. Тот профессор сам этим мастерством владеет в совершенстве. Мигом орешек изъял и «разрядив» скушал. Поблагодарил, даже. Такие спецы у всех разведок есть. У нас, тоже. Мы чужие посылки легко считываем, о вот наши они с большим трудом. Русский язык выучить невозможно.
               
                Война закончена. Домой
Вернулся целым. Мужем стал.
Но, по ночам, передовой
Гореть огнь не перестал.
Окопы в полный профиль рою,
Ладони жестяные стали.
Уставший, вусмерть, но не ною.
И сердце будто бы из стали.
                Противник щедро мин бросает.
Земля, прикрыв собой, спасает.
Не всех, конечно, и бывает
Со стоном кто то угасает.
С утра атака. Артналет.
Снаряды злобно землю рвут.
Пехота черным валом прет
И сверху щедро поддают.
На свою голову, однако,
«Друзей на век» мы научили.
Теперь, когда переругались,
От них, по полной, получили.
Не мы сюда с войной пришли.
Нас примирять сюда прислали,
Когда бои всерьез пошли,
Так и в приказе написали.
                А как смиришь их, разведешь,
Когда они осатанели.
От гнева их бросает в дрожь,
Что бы  им в уши мы не пели.
                Вот и дубиною стучим,
Разводим, значится в приказе.
Воюем, хоть и не хотим.
Все по уши в крови и грязи.
                Силен противник. Зол. И злобно
Свои своих уничтожают.
Молотят, кто на что способен,
И всему миру угрожают.
Да, братаны, «друзья» всем нам
И хоть не Бородинский бой.
Разгоним вас всех по углам.
Да возвратимся все домой.
Хотя учили крепко вас,
Усердно воинство трудилось.
Старались вы, однако, но
Стать русскими не получилось.
Такой науки вовсе нет.
Исследованиями не познать.
Об этом и не знает мир,
Как это можно русским стать.
                На самом деле, все легко.
Не надо даже и трудиться.
Что б русским стать- надо одно.
От русской матери родиться.
                И, чтобы русским был отец.
И дед, и прадед, и весь род.
И все движения сердец
Заложит мать под сердце, в плод.
                А этот плод произрастет
На русской, на родной земле.
И громким криком в мир придет
На чистом русском языке.
                И воздух русским должен быть.
Чтобы все в мире полюбить.
Отец и мать и вся родня
С любовью приняли дитя.
                Воспитывал бы внука дед.
Годами мудр, власами сед.
Про все, что в жизни повидал,
С любовью внуку передал.
                Свою войну, свой мирный труд.
Пасхальный звон святых минут.
Промчать степями на коне
И внука показать родне.
                А дальше: школа, институт.
И труд, и труд, и труд, и труд.
Труд на общину, труд на всех.
Не личным, чтобы был успех.
Тогда, за други, за своя
И может жизнь быть отдана.
Так было с нами все века.
Мы –Русь! Соборная страна!
                Когда сольется это все
И сплавится в душе моей
Тогда могу я русским быть
И  мир весь станет мне родней.
                А вот сейчас и рассудить,
Хоть это не моя война.
Могу ли здесь теперь покрыть
Позором наши имена.
                Нет! Не старайся, враг. Не спорь!
Характер русский пред тобой.
                Все чему вас мы так учили,
Вы разбазарили, забыли.
Не вняли, мы чему служили.
Народ свой мирный загубили.
По самолетам! В тишине
Полки вливаются в машины
И повисаем в вышине               
Мы –ВДВ, Несокрушимы.
Поют винты на голоса.
Ревут моторы на пределе.
Вдаль уплывает полоса,
С которой только что взлетели.
Серьезный, долгий перелет.
Кровь застоялась от сиденья.
И вот, сигнал дает пилот,
На плановое отделенье.
Цветут по небу купола.
Десант в огонь с небес слетает.
По всей земле идет война
И  нас в объятья принимает.
Та тягость, страшная, минут,
Когда висишь во всем беЗсильный
Проходит. На земле я. Тут.
На труд войны иду обильный.
                Мы разрываем фронт на части.
Везде десантник, Там и тут.
Теперь противник в нашей власти.
Уже и там и тут бегут.
                Бегут все гамузом. Бросают
Орудия и минометы.
И руки дружно поднимают
Остатки, смятые, пехоты.
                Вот так! А как же вы хотели?
На мир распространить заразу?
Вот для того и прилетели,
Чтобы решить проблему сразу.
                Мы любим вас, но издалече
Подружим, вместе попоем.
Произнесем в застолье речи
В своих границах поживем.
                Вот так всю жизнь. В любой стране.
Все больше про свое хлопочат.
Амбиций флаги в вышине,
А как прижмет, то русских просят.
                Домой вернулись. Мир. Покой.
Семья, работа. Шаг степенный.
А по ночам, вновь минный вой.
А по ночам, опять военный.
                В огонь атак. С небес в огонь.
Все мы такие, только тронь.
А тронуть если хочешь? Так
Не позабудь других атак.
                Не позабудь? кем взят Берлин.
Как пал Париж в шипеньи вин.
Варшава, Прага, Бухарест
И вся Европа, что окрест.
                Ночь. Тишина. Давно все дети спят.
Жена притихла рядышком с тобою.
Один ты бодрствуешь, Отечества солдат.
Всю Маму – Русь, прикрыв самим собою.
  Я думаю, вот что. Скоро эта «девочка» начнет щупать мир на предмет поиска союзников. Кто за минимальную для нее цену, окажет максимальную нужную поддержку. Это будет торг. Однозначно! Ибо она не поднаторела еще во всех тонкостях дипломатии и хитростей. Девочка с характером и умеет, видно, держать своих в послушании. Что за ней стоят солидные силы, это нельзя исключать, и она их ставленница. Может быть. Но, что она сегодня первое лицо –факт. Как бы это поумней сделать? Нам надо подготовить делегацию или что то в этом роде. Вдруг она уже призывает на помощь. Вдруг. Надо быть готовым. Есть у тебя кто такой на примете.
  Конечно. Сколь хощь. Стасик Пупков. Дипломат еще тот. Умница. Такие завалы разгребал. Помнишь, в З……... Когда эту свару никто не мог «придавить». Озверели. Ни с чем не считались. «До победного конца. До последнего воина». Стасик тогда в открытую порулил к ихнему «главарю». На каком они там языке ворковали ( Стас на четырех запросто), что обещали, грозили, пели. Но- факт. Война кончилась. Войска ушли по квартирам. Территорию разделили и, до сих пор, живут мирно. Люди как перемещались, так и ходят. Охотятся по своим старым провинциям. Но живут мирно и не грохочут пушки-танки.
  Витя Светлицкий, Ваня Баев. Санек. Есть, Максимыч, народ. Любого можно посылать. Надо, сам пойду.
  Не, ты сиди. Ты есть командир. Говорят, девочка очень религиозна. Утром, днем, вечером молится.
  Намаз творит?
  Нет. Похоже, исповедует Христа. Здесь, на континенте, ведь, всегда православие было. Не знаю, православная ли она, или католичка. Но, что молится, это точно. Ее основные силы именно религиозного толка. Мы с тобой крещены в православие, но исполнители догматов, честно скажем, ни какие. Внутри, в натуре, на самом донышке – это есть. Как фундамент. На нем все стоит, хоть наружу и не высовывается. Но… Тут нужен человек, который не только внутри, а и в повседневной жизни исполняет все по Духу. И молится всегда, и чтит. Как Господь говорил, кто меня исповедует пред людьми, того и Я исповедую пред Отцом. У нас нет оправдания в этом, хотя сослаться на все можно. А вот есть, кто при любых раскладах находит время для молитвы. Вот эта девочка молится. А забот не меньше наших. Пожалуй, гораздо больше. И Бог ей помогает!
 Есть, Максимыч, такой гвардеец. Майор Иванов.
 Тот, что с редкой на Руси фамилией, по определению командующего?
  Именно. Пять языков. Умница. Заслуг- без счета. Умница, одно слово.
  Зови. Поговорим.
  Командир уходит на узел связи, а Иван Максимович улегся на кушетку подремать. Дни были тревожные, работалось с перегрузом, организм отдыха требовал. Еще голова не коснулась подушки, глаза закрылись, Максимыч отключился.
  Иван Максимович числился по министерству иностранных дел. Полномочия его были гораздо шире. А, учитывая его характер и особенную любовь к людям, прямо канонически-христианскую, он занимался еще множеством дел, порой далеко выходящих за пределы его служебных обязанностей.  Весь южный «сапожок» знал его лично. Все без исключения «государи и государчики», колониальные власти, бандиты всех мастей и всякого пошиба, и все и вся, почитали его и, при случае, когда попадали в тупик, испрашивали помощи. Был Иван Максимович АБСОЛЮТНО беЗкорыстен.  Почитал за великое счастье помогать всем. Лет ему было тридцать два. А все аксакалы и старцы уважали и слушали его. Максимыч был поистине интернационален. Хотя оставался РУССКИМ безо всяких компромиссов по этому вопросу. Он так и говорил всегда, когда начальство, в очередной раз, его приструнивало за «дальний поход вне пределов должностных обязанностей». Товарищи и господа начальники и командиры, а кто кроме нас? Ведь никто! По истине. Никому не надо! Пусть гибнут, пусть мучаются. Всем только свой интерес. А я –русский! У меня везде и ко всему свой большой интерес! Не могу, по существу своей национальной принадлежности, оставить кого в беде и, при возможности, не помочь. А если этих возможностей нет, то надо найти. Вот и идет все нормально. Чувствую, что это правильно и хорошо. А если пройдешь мимо и не поможешь, то и спать перестанешь. Я ж не те служащие, именно служащие, коим по чину положена забота о всех, из Господней притчи о ближнем, а они увидели страждущего и «МИМОИДЕТ» изобразили, поспешая путем своим, увеличив скорость перемещения в пространстве. А кто помог? Тот, кого СЛУЖБА не обязывала. Простой человек. Вот и ты делай так, закончил Христос свое поучение.
  Максимычь, «вопили» командиры, у тебя ж партбилет в кармане ( в сейфе).
  Вот и эта принадлежность обязывает делать тоже, улыбался Иван Максимович, продолжая свое ВЕЛИКОЕ СЛУЖЕНИЕ ЛЮДЯМ.
  Сказать, что он был религиозным, верующим или еще как то в этом плане – нет. ОН творил дела не задумываясь о их «цвете», по сущности любви и добра. По существу своей натуры.  По христиански. Выше закона. По праведности. Что должность, что закон? Это забор. Ограждение, на внешней стороне которого БЕЗЗАКОНИЕ. Праведнику не нужен закон. Праведник в центре. Закон выстроен, как бы вокруг праведности
Грудью своею на пулемет
Сердцем прикрыть наступавшую роту
Кто, покажите, в мире возьмет
 Страшную эту себе  работу.
Это сверх человеческих сил.
Сознательно, жизни своей лишится,
Чтобы товарищ остался жив.
Мог, после боя воды напиться.
Ради спасенья других умру.
В правде своей сомневаться не стану.
Истина только одна в миру.
Я ее из души достану.
Разве Сусанин жить не хотел?
Разве Матросов в чем сомневался.
Каждый за Родину только радел
Так, навсегда в нашем сердце остался.
Мы на Руси. Испокон так живем.
Что нам цари и ропот чиновный.
Праведнику вовсе не нужен забор.
Законы нужны для людей развращенных
А мы, все сердцем, душою творим.
Что же, бывает, и согрешим.
Но, покажите другой мне народ.
Который, с любовью, по Боге, живет.




  - Алло, пятая, слышишь меня?
   -Да, командир, слышу хорошо.   Старший лейтенант Павлов.
   -Где ваш командир, майор Иванов Иван, свет, Сергеевич, дома?
  -ДА.
  -Передайте,  вечером пусть будет ко мне. К 18 часам.
   -Принял. Передам. Желаем спокойной службы.
 --Павлов, ты сколько лет у нас здесь.
--Три, командир.
  За эти три года, сколько ночей спал спокойно?
  Я, если сплю, то всегда спокойно. Тем более, ночью.
  Это точно, если спишь. В общем, мы поняли друг друга. Живи с юмором и дальше.   Конец связи.
   В 17,45 над базой застрекотал «Прошка»(порше) командира пятой. Примостился на площадке для «мелких пташек» и подрулил к штабу. Майор Иванов вылез «из-за руля», отряхнул не существующую пыль с фуражки, примостил её, по уставу, на свою лобастенькую голову, «обнулил» тряпочкой кирзачики, расправил все складочки гимнастерки, постучал ногами по грунту, приводя их к нужной твердости на земле, при
этом, не любопытствуя взглядом на окружающее пространство, что придавало его появлению всегда особенный шик, глянул на часы и, с запасом в пару минут, доложил дежурному офицеру о своем прибытии.
  Проходите в «будуар». Командир там.
  (Будуаром прозвали маленькую комнатушку, что имела только дверь. Без окон, без какого другого выхода наружу. Там стоял стол, три полукресла. Удивительно, но там всегда было, аж прохладно. Ведь кондиционеров не было в обиходе, только у богатейших буржуинов, артистов, или у кого там еще. У нас этого не было и не планировалось. А вот в этой комнатенке было терпимо вполне. Никто не курил, спиртное не употребляли. Воздух в «будуаре» всегда свежий. А для «тишайших бесед»-  самое подходящее место).
 Когда Иванов вошел, самовар был уже вполовину, конфеты в вазе кончались, печенье оставило только крошки и запах ванили.
  Армия везде Армия. Хоть те чай, хоть что в вазе, а доклад по уставу.
  Садись, Иван Сергеевич. Потолкуем о текущем моменте. Вот твой тезка прибыл для того же. Давно не виделись?
  На прошлой неделе. Был в наших краях. Стариковские, распри утишал. Мало до войны не довели. Старые, а гордыня прет. Порой думаешь, что «старцев» тоже вовремя на пенсион отправлять надо. Помирил. Рассудил. Чашу мира пили на вечные времена.
  Ну, и ладно. Наслышан про новый переворот? Там интересная «девочка» рулит. Кто она? Из каких семей? Уж очень тихо все устроили. Умно. И в нашу пользу тоже, как будто. Мы, вот, с Максимычем чаи гоняем и потрошим ситуацию. Все идет к тому, что будет она искать у «сильных мира сего» заступничества. Своими силами она не защитится, это однозначно. Растопчут и пыль развеют. Край ей нужны сильные.  Кроме того, она религиозна. Может это ее какой «халифат» выставил первенствовать, а скрыто они свое поведут дело. Много неясного. Наши маленько зеванули. Неприглядная страненка. Все работали по крупным. А тут вот и «по носику» получили. Честности ради и утешения некоторого, не мы одни.  Надо войти в личный контакт с ней. Не навязываясь и не предлагая себя. Но и упустить момент нельзя. Ежели америкосы преуспеют, считай, мы проиграли, по крупному. Их ребята там крутились всегда. По серебру работали. Но Альбион туманный, при всей их дружественности к Штатам, этих ребят усердно вылавливал и выгонял. Дружба дружбой, а гроши делить не будем. Все, оные гроши, только наши. Вот так. В этой же ситуации, саксы американцев упрошать начнут, все секреты сдадут, лишь бы вернуть владения. Хоть и поделиться, теперь, придется. Как ты смотришь на это сам?
  Эту «девочку» я знаю давно. Лет пять. Она не так уж юна. Ей тридцать.
  Максимыч с командиром переглянулись. Вот те раз. Нам доложили, что лет 15, с натягом 17. Ну, ну. Давай. Прости, перебили.
  Православная христианка. Из местной королевской фамилии. Руководит, по факту, всей религиозной жизнью страны. Умница. С сектами не БОРЕТСЯ, а ПРОСВЕЩАЕТ. Доводит дело до того, что сами люди, одурманенные пропагандой или еще чем, покидают собрания и возвращаются к Истине. Она выступает на каждом Съезде религий. Кто бы не собирался. Прекрасно разбирается в мировом «богословии».  Родителей уже нет. Этот Статус возглавляет сама. Не замужем, но скоро это произойдет. Нужны наследники. Дело требует. А так, живет монашеской жизнью. Лично не знаком. Не представлялось возможным. Но на религиозном поприще можно контакты установить.
 Нам, Сергеевич, успеть. Успеть и успеть. Делегируем тебя, полномочным и полноправным. Что считаешь нужным, то и делай.
  В дверь стучатся. Разрешите?
  Говори.
  Командир, две телеграммы. Совершенно секретно.
  Давай в кабинет. Неси.
 Извините, братцы, пойду на пару минут. Вы, уж, почаюйте без меня.
  Читай!
  «…хоть и не входит в зону вашей ответственности, …приложите старание и все что надо, дабы не упустить, а привлечь…. Наши там большие интересы… полномочия ПОЛНЫЕ. Время. Используйте весь наш штат прилегающих территорий…»  Подпись Голова.
   Так. Вторая.
   Вторая местная.
Как местная? Почему по нашей связи? Кому голову отрывать?
  Не, командир. Ее принесли. Почтальон местный.
  Ладно. Головы оставим. Фу, аж дрожь пробрала. Читай.
  «… прошу Вас … быть к нам… с дружеским визитом…числа (такого) время (ЭТАКОЕ)  всегда с благодарением за дела ваши …..» Королева Екатерина…
   Давай журнал. На тебе мою подпись. Отошли ответы. «Задачу понял. Приступил к исполнению»  и  « Благодарствуем. Будем».
  Командир возвращается к Иванам, улыбается и, одновременно, становится строже.
   Так! Самодеятельность кончилась. Голова все знает. Приказано привязать эту тележку к нашей колеснице. Такие дела. Будем вязать. И приглашение. Королева Екатерина, так именуется «девочка», приглашает посетить с дружеским визитом. Число, дата.
  О! Ну нашу телеграмму понятно. А как от нее получили? Они что нашу связь распечатали? Во дела!
  Максимыч, спокойно. Я сам возгорелся, а связист охладил. По местной почте пришло. Но, телеграмма. Мы, с тобой, отвыкли от нормального течения жизни. Для нас телеграмма только шифровка по своей секретной связи. Люди живут, кстати, вокруг, и об этих сложностях и чепчик голову не давит. Вот так, друг мой. Просто почта работает, как у нас дома. Домой хочется. Спокойно пожить хоть пару дней.
  Вот с королевой порешаем и поедешь.
  А там новый король али принц нарисуется. Седьмой год. Домой хочу. Просто так.

                Хочу домой, там осенью дожди.
                Холодный ветер гонит рябь по лужам.
                Зимой мороз, на ветках снегири.
                И, просто, я кому то дома нужен.
                Соседу, что бы провод подвести.
                Пройтись по улице, согласно званью, чину.
                Старушку через мостик провести.
                Зайти, ко другу, не искав причину.
                В колхозной бане окунуться в жар.
                В парной, кого то веником отхлопать.
                В сугроб нырнуть, пуская в небо пар.
                К себе домой крученой тропкой топать.
                Домой! Домой! Я вижу по ночам.
                Спокойный быт великого народа.
                Мальчишек стайки с песней по углам.
                И  в небесах сиянье хороводов.
                Не надо на ночь ставить часовых.
                Всё быть на страже. Всех остерегаться.
                Так хочется спокойно, просто жить.
                Обычно. Не перенапрягаться.
                Где так возможно? Где? Я вам скажу.
                Возвышу голос. И не по секрету.
                Лишь дома! Здесь! В своем родном краю!
                Вот. Выдаю! Для мира тайну эту!

  Итак, что мы имеем с гуся, как говорил наш профессор первичного анализа.
Гусь, гусыня есть. В гости приглашены. Инициатива переросла в приказ. Отвечать только нам ибо, в таких ситуациях, из дома умников присылать не будут. Новеньких не будет. Собираем, что есть и решаем поставленные задачи.
    Как хорошо в армии. Никаких хочу –не хочу. Могу – не могу. Делай! Сможешь. Умом, сердцем. Мы не колонизаторы, в конце концов. Мы, пролетарии всех стран, соединяйтесь. По хохлацки это звучит задорней. Голодранци всего свиту, геть до кучи! Во! Как!
  Командир оставил Иванов думать, а сам ушел. Дела, дела.
  - Сергеевич, ты с детства в церкви? Глубоко верующий человек. Хотя это определение , совершенно относительно и ни о чем, в сущности, не говорит. Вера, ОНА либо есть, либо нет. Частичности и глубины, как критерия не подобрать и не может быть. Я, вот, тоже крещен. По возможности в храм хожу. Редко. Только когда тянет. Правил чтения не выполняю. Утром, вечером. Тоже не тянет. Хотя Новый Завет, частично Ветхий, со тщанием проработал. Умственно. Читал Иоанна Златоуста, Василия Великого, Сирина, старцев.  Хорошо читал. Изучал, если точнее. Как Историю, Математику, Физику. Оно все мне по натуре, по сущности моего характера и поведения. Мое, проще говоря. Пробовал читать правила, разные. Но не выдержал постоянства. Оправданий нет. Время всегда можно найти. В самолете, машине, поезде, в конце концов, на совещаниях, где ты давно все знаешь и сидишь только телом. Есть время. Но не тянет. Заставлять же, считаю не разумным. Не лежит. Что Бог внутри, я чувствую. Помню о нем. Беседую с ним. Даже, принимая серьезные решения, советуюсь. А по Божески ли сие будет.  Для пользы служения и не более, Коран проштудировал. На родном языке. В переводах тоже. Прямо скажем, это далеко не одно и тоже, по восприятию. Серьезные нюансы есть. Но это не мое дело и оценивать не вправе. Господь, что кому дает, то и право. Я слышал, что у тебя еще в училище серьезный разговор был с начальником училища на эту тему.  Он, даже, пообещал послеживать за тобой. Интересоваться службой и всем по жизни. Интересно мне, как ты с замполитами своими уживаешься. Ведь они против Бога. «Хозяин» обещал вскорости показать последнего в Союзе попа. И, мол, больше их, в стране советов, не будет. Как ты на все это смотришь?
  Мне что смотреть. Жизнь не мною одним делается. Бог нам всем сказал: «Без Меня не можете ничесоже». Он везде и во всем. И, если в «чем то» Его нет, то и этого «чем то» вовсе нет тоже. Что касается замполитов, Их у меня семеро,  все они верующие. Кто постарше, прошли Отечественную, те убежденнее. Молодые, со Львовского политучилища, постигают успешно азы. Армейская служба способствует весьма. А здесь, тем более. Вот ты говоришь, что Бог внутри. Что Он с тобою. По делам твоим все верно. Многословия Господь не одобрял. Дела показывают силу веры. Я тебе, Максимыч, не учитель, а, тем более, не судья. Примером для тебя быть не могу ни в чем. Сам учусь и стараюсь быть похожим в делах. Молитва только помогает. Она не решает поставленных задач. Что меня лично, так утренние и вечерние знаю наизусть. Управляюсь утром и вычитываю. Не автоматически. Прочувственно. Не отвлекаясь от дела. А в бою, в заварухе какой, так там на автомате. «Господи, помилуй».
  Помогает?
  Конечно! Это ж Бог. И дело наше не разбойное. Помогает. И спокойней самому. И ситуации чудесно меняются. Читал же в Ветхом Завете про войны. Как руки крестом держал пророк, так и побеждали. Только руки опустил, и тяжко. Помощники руки поддерживали. Победили.
  Да читал. Помню. Помоги, Господи.
  Командир заглянул в «будуар».
  Наговорились? Что надумали.
  Пока ничего. Сходит, видно будет.
  Командир, а как идти. По военному или по гражданке.
  Давай размыслим. Если она одного тебя приглашает, то, конечно, в форме. И звание хорошее и отличия серьезные. А, если прием общий? Там такие «маркизы» могут быть. Как павлины. Генералы. Буржуи все карты козырные на кон бросят.  Тогда ты цыпленком будешь смотреться. Не гоже. Давай в штатском. Скромно, но со вкусом. Сам сообрази и подбери. Дела по службе передай Мандрику, согласен?
 Да.
  Приказ получи у Климова. Я подписал. Давай. С богом!. После визита сразу ко мне. Максимыч будет здесь. И летай осторожней. Новую антенну прошлый раз чуть не срезал.
  Так ее не видно.
  Потому, что так и задумано. Им не видно. Тебе знать надо.
  Старенький, но надежный «Прошка» унес командира пятой домой, а за новым самоваром, в «будуаре» мыслительная работа продолжалась еще долго.
           А на базе «пятого».
      Майор Иванов сидел в своей келейке, на втором этаже казарменного здания, и штопал носки. Он не любил и не признавал другой обуви, кроме кирзовых сапог, но обстоятельства неожиданно изменились и требовались чистые, целые носки. Ибо предстояло выйти,  «на люди», без кирзы, без, так удобных хэбэшних, шаровар. Брюки навыпуск, надраенные туфли, рубаха. Все это еще предстояло подготовить. В наличии были только носки.
         Майор командовал двухбатальонной группой в, далекой, от родного дома, стране, куда попал, именно попал, из-за своего покладистого характера. Сам Иван Сергеевич,  был офицер высочайшего класса. Спец во всем, что требуется десантнику, и, даже, пожалуй, больше. Причиной тому, его драгоценная бабуля, которая с первых дней жизни носила его в церковь, за 15 километров, каждое воскресение. Пела ему, на сон грядущий, Давидовы псалмы, потом учила читать и ПИСАТЬ по церковно-славянски, и, далее, всем премудростям жизни в свете Писаний. Мальчик рос очень любознательным, самостоятельным, смирным, скорее естественно-смиренным, не участвовал в детских потасовках, спорах, типа кто кого переорет. За девчатами не ухлестывал, за что в школе получил кличку «монашек». Это было без насмешки, а как то с уважением и любовью.  Когда Ванечка закончил 10 классов, в  бабушкину ладонь легла Золотая медаль, коею был награжден за успехи Иван Сергеевич Иванов. Что касается родителей, то они не устранялись от воспитания ребенка, но бабушка, поистине, была во всем права и родители не чинили ей препятствий. Тем боле, что кроме Ванюшки, было еще трое детей. Девчонки.
    При всей смиренности самой бабушки, когда вопрос стал о дальнейшем Ванюшкином образовании, она, сколь и была смиренна, то здесь столь и была категорична. «Ванечка идет на службу в Армию. рядовым, в ВДВ. Далее, посмотрим».
   До Армии Иван Сергеевич трудился на заводе, учеником слесаря. (Именно слесаря, ибо станочники зависят от станка, а слесарь свободен. Все творит руками. Это постулат от бабушки.) Ходил в спортзал и Аэроклуб. Прыгал с парашютом, таскал штангу, крутился на турнике. (Тогда это все, и многое подобное. было совершенно беЗплатно).  Это без повышенных эмоций. Просто так надо. Кто тебя призовет в ВДВ, если по физическим параметрам  не проходишь. Вот так, без лишних слов.
  Ванечка направляется в райцентр с пометкой в личном деле: -« …рекомендован в ВДВ».  В те времена каждый второй мечтал попасть в ВДВ, но…. Выбирали самых-самых. Эмоциональных, энергичных, «видных». А  майор-покупатель увидел в юноше то, что ему очень приглянулось. Его смиренность, духовная устойчивость. Надежность.
   Вот Иван в десантниках, в роте того самого покупателя, майора Вишневского. Три года. Как один день. В трудах армейских, нагрузках-перегрузках. Кто служил, тот знает, а кто не служил, тому и не рассказать. Все одно не поймет.  Простите, Христа ради.
   Отдохнул Ванюшка дома недельку. Надо ехать поступать в училище.  Постепенно прояснится, как курсант Иванов И.С. стал майором.

   

               
   В верхах, на совещании у начальника службы обеспечения подразделений, находящихся вне территории Союза, дым стоял стеной. Сами уже кашляли, но дымили  нещадно, наверное, думая, что курево  «прибавляет мозгов». Вопрос застрял намертво и не поддавался разрешению.
  Дело было новое.  Войско, стоящее вне Варшавского договора,  как бы и не существовало, но есть хотело. Патроны и всякие боеприпасы «жгло» изрядно, а списывать было не на кого. Варшавяне не позволяли сваливать на них, а больше куда?  Союзные части на себя не брали. И большие суммы повисали в воздухе. Страны, где наши «осуществляли беЗкорыстную братскую помощь», сами просили еды, патронов, снарядов, техники. Все выливалось в копеечку. Большую и толстую. Это, понятно, государство едино и политические интернациональные вопросы решались в первую очередь, но бухгалтерию никто не отменял. Документацию надо вести. Но не напишешь в накладной: Снаряды 100 000 штук, калибр 76,  в/ч 11 929, доставка пароходом, Порт назначения  Могадишо или Луанда.. Ведь нас там нет. Мы держим войска только на своей территории. Что нам делать в этой Гвинее, Судане, Чаде, Эфиопии, Уганде и ….. Нас там, просто нет. Официально.
     Интересы наши там большие. Страны начали освобождаться от колониальной зависимости. Бывшие хозяева очень неохотно уходят. Забирают рынки сбыта, разрывают все экономические связи. Завязывают в тугой узел финансовые потоки, не позволяя освободившимся странам пользоваться самостоятельно банками мира. Ведь все банки в руках «буржуев». Кто поможет молодой стране? Кто поддержит свободную жизнь. Деньгами, продуктами, материалами. Да еще всем подумалось, что раз свобода, то и работать не надо. Оказалось, что без работы нет денег. Без денег еду не купишь. А кушать хочется целый день.
  Оно, конечно, «буржуй» есть эксплуататор. Факт!  Но он, используя местное сырье, дешевую рабочую силу, которую надо еще и создать, научить профессиям, натренировать, дисциплину подтянуть на уровень производства….. Много еще чего. Этот эксплуататор кормит. Банально, но это так. И когда, в пылу страстей, да еще поджигаемые снаружи, страны сбрасывали иго капитала, то, порой, оставались у разбитого корыта. «Посуда» есть, едоков много. Но «посуда» пуста. А так как наши активно пропагандировали, ссылаясь на свой пример, свободный труд, социализм. Да и имея свой экономический интерес в этих местах, то приходилось и кормить, и защищать, и учить, и ……..иииииииииии… без конца. Наши политики, при всем к ним уважении, как  то приравняли нашу страну к «новым», думая, что методы и способы похожи. Я извиняюсь, как говорили в Одессе, но где ваш Пушкин, Лермонтов, Лев Николаевич Толстой, где Гончаров, Тургенев, Гоголь? Где Курчатов, Менделеев, Потемкин,  «Мин херц» Меньшиков, Столыпин. Сталин. Войны.  Поражения и победы. Русские воины в Париже, Варшаве, Берлине. И во всей Европе и далее. Наше Православие, фундамент всего и вся. Наша нравственность. Бесконечное терпение. Скромность, стыдливость. СЛОВО. Наш русский язык. Нет! Не одинаковые.
  Ну, да Бог с ними, с нашими политиками. Особенно, незабвенном Никите Сергеевиче Хрущеве, БЕЗОТВЕТСТВЕННЕЙШЕМ разбазаривателе земель Российских.
  Вопрос стал ребром. Либо надо признать наше военное присутствие в Африке, либо продолжать врать самим себе. Конечно, все страны хотели нашей помощи. Во многих странах было, совершенно нам нужное, сырье. Но политические кружева имели свои законы,  правила плетения и мы не везде вписывались в них. Здесь надо отметить и еще одну, совершенно неожиданную, пакость, которую принесло освобождение. Как ниоткуда появились шайки. Разбойников. Грабителей. Браконьеров. Эта публика тащила все. Мордовала местное население и представляла большую опасность. Особенно усердствовали в плане хищения экзотических (для Европы) животных, птиц, предметов культа ….
  Никто не хотел помочь. Только мы. И вынужденно, и по своему социалистическому статусу, и по экономическим, и политическим интересам. Но сам не напросишься. Надо иметь официальное приглашение. Договор. «Новые» же, тяму в этом еще не имели, думали, что как в деревне: «Вася, помоги стропила на крышу поставить…». «Да, мы это с моим удовольствием, Петя». Поставили, выпили и по хатам.
  Дипломатия выдумана людьми, как наиболее изощренная подлянка, самим людям. Сложно, виртуозно, кто кого надует. Но приняли сию пакость и сами в ней паримся-варимся. Цивилизация! Культура общения.
  Да и скрывать то что, то что знает, как говорят на Кавказе, хромая курица.
  Почему именно хромая.
 Да потому, что она далеко не ходит, все больше в своем сарайчике. А если уйдет далеко, а вдруг чужие собаки, как убежишь, хромая, ведь. Вот и ковыряется в своем закутке.
  Наконец, решили наши умы, на уровне ЦК Партии, Верховного Совета СССР и Совета Министров все сие узаконить. Писать, как есть. А дипломатам, с этими новыми странами установить ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ отношения. Обязаться культурно вести себя и всячески помогать, не забывая себя, конечно.
  Вот одной из крупинок решения этих вопросов и стал наш майор, «с такой редкой для России фамилией», как выразился наш командующий. Майор Иванов Иван Сергеевич



     Первым командиром, непосредственным, был у Ивана Сергеевича младший сержант Иванов Иван Иванович.
  Никаких неудобств эта однофамильность не внесла, ибо по отношению к командиру всегда звучало: младший сержант Иванов, а по отношению к младшему собрату: рядовой Иванов. Но определенную особенность привносило. В обиходе же, быстро приловчились: Иванов ИвАнов и Иванов Сергеев. А, потом, упростили совсем: Иванович, Сергеевич. Младший сержант за два  года дорос до старшего сержанта, замкомвзвода, а на третьем году,  «за проявленные смелость и находчивость, за умелое командование взводом в сложной боевой обстановке», получил погоны лейтенанта, прямо из рук Министра обороны СССР, Родиона Яковлевича Малиновского. Командовал своим родным взводом и провожал однофамильца, Иванова Ивана Сергеевича, ставшего сержантом,  на гражданку. Зная, что Сергеевич идет в военное училище, ко всем бумагам, выданным в части, приложил свою, командирскую, в запечатанном конверте, для передачи начальнику училища, куда будет поступать Иван.
  Все бумаги прошли по инстанциям и Иванов был вызван для сдачи вступительных экзаменов.
  Конечно, волнительно хоть кому. Шпаргалят все по-черному. Преподаватели это все видят и на дополнительных вопросах  определяют истинный уровень подготовки. Прекрасная система была. Экзамен есть экзамен хоть где и по чем. Наш Иванов был совершенно спокоен. Он лучше всех знал, Кто управляет процессом. Кому угодно иметь курсантами кого. С  Тех Верхов не ошибаются. Помолясь утром, спокойно шел в аудиторию, брал билет и раскрывал преподавателю свой багаж. Золотая медаль тоже имела вес, но как оказалось, впоследствии, главную роль сыграло письмо в запечатанном конверте.
  Шла очередная консультация. Народ слушал преподавателя. Кое что записывал в свои тетради. А преподаватель приглядывался к поступающим и примечал себе, в свой кондуитик. Так и готовились. Сергеич, внимательно слушал и к бумаге не притрагивался. Он впитывал, что говорилось и прикладывал к тому, что в нем есть.   
         «  Абитурьент Иванов! Срочно к начальнику училища».      - Прохрипел динамик оповещения.
  Иван Сергеевич Иванов встал, обозначив себя. Может меня? А может, есть другой Иванов. Нас в одном отделении было два.
  Преподаватель голову не ломал, а вызвал сопровождающего и отправил Иванова к начальнику.
  Адъютант внимательно осмотрел абитурьента. Поправил кое что на одежде и доложил генералу.
  Входите. Вы Иванов Иван Сергеевич?
  Так точно, товарищ генерал-майор.
  Садитесь. Я получил пакет. Этакую на вас характеристику от вашего командира отделения, замкомвзвода и командира взвода в одном лице. Фамилия его Иванов Иван Иванович. Очень хорошую, достойную характеристику. Вы три года прослужили в ВДВ, под его началом. Участвовали в нескольких боевых операциях, награждены медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». Имеете опыт командования отделением в бою. Рассудительны, не суетливы. Т.е. очень серьезная рекомендация от ближайшего командира. Но меня интересует ваша религиозность. Мы отлучили церковь от Государства. Она, как бы самостоятельный институт нравственности. Но не Государственная структура. Как вы будете совмещать службу Социалистическому Государству с Церковью. Как я понял из письма, ваша Вера крепка и деформациям, со стороны начальства, не поддается. Но вы будущий офицер. Не священник. Как это совместится в вас офицере? Что вы мне скажете?
  Товарищ генерал, многовековый опыт нашей страны не приводит примеров, когда в Армии были убытки от священства. Всегда Вера укрепляла войска, вела на подвиги ради Отечества. И кроме положительного влияния и примеров верного служения Отечеству, священство ничего другого не имело. Я не священник. Я воин. Но Вера всегда мне помогала в военном служении, не позволяла сомневаться в выполнении задачи, укрепляла Духом. Это положительно влияло и на моих товарищей. А что касается принадлежности к комсомолу, так оно не мешает одно другому. Я не лицемерю и не хитрю. Комсомол воспитывает в нас патриотизм, коллективизм, верность Отечеству. А Духовность еще и добавляет к этому всему уверенность, твердость Духа. И много еще того, что комсомол просто охватить не  в состоянии.
  Интересно. А что же не в состоянии охватить комсомол? Партия? Это главная наша идеология и она охватывает все стороны жизни человека.
  Да. Охватывает. Труд – в радость. Всеобщее равенство. Свобода от эксплуатации. Много чего и все для человека, во имя человека. Но, товарищ генерал, этого мало. Не говорит наша идеология, например,  о посмертной жизни. Не говорит о Творце всего сущего. Откуда начало всего. Где конец. Живет человек, трудится. Помер. Похоронили. Все. А все ли? Это ли конец. Не слишком ли большая роскошь для мироздания, выращенного, воспитанного, набравшегося опыта человека списать. Был и нет. Все. Только табличка на кладбище. Так очень легко и просто жить. Можно и притвориться добреньким. Этакой овцой. А внутри быть страшным монстром. Как у нас говорят, хочешь узнать человека, дай ему ПОРТФЕЛЬ (власть), все моментально вылезет наружу. Вся сущность. Сущность. Т.е., что на самом деле  из себя представляет. А верующий человек не может жить двойной жизнью. Он понимает, что Бог знает все. Для него нет тайн, в том числе и в человеке. Что финал жизни будет по фактическому состоянию существа человека. Обман исключен. И поэтому верующий человек, имея страх Божий, старается жить честнее, пристойнее, не раздваиваться. Ибо жизнь, за порогом земного, существует. К ней надо быть готовым в любой момент. Что касается офицера и воина вообще, то жизнь, отданная за Отечество, за други своя, наивысшая награда. Поэтому на поле боя верующий человек готов на большее, чем все остальные. Ибо Бог во всем. Во всех делах наших. И Он делает для нас все только полезное. В том числе и смерть на поле боя. У нас в стране крещены, практически, все. И старшее поколение, и молодежь. Это же не дань моде, не противление государственной политике. в этом плане. Нет. На Руси так принято, в народе. Народ, в своей великой общности, не может идти ложным путем.
  Ты, брат, как проповедник. Тебе в академию духовную надо.
  Простите, товарищ генерал. Вы тоже, без сомнения, крещеные. Но это не помешало стать начальником училища. С познанием веры многое незаметно в нас входит, то, что невозможно выделить как то особо. Сколько смертей на фронте носилось, а вот вы живы. Для чего? Может быть и для этого разговора. Может здесь намечается какой то рубеж, какая то идея родится. Дополнения к учебному процессу. Не может Бог творить дел во вред человеку.
  Да, курсант. Я тебя уже так буду звать. Радуйся. Мое решение таково. Тем более, что все сдаешь на пятерки. Командир за тебя хлопочет. Это редко, когда он «с пеленок» тебя знает. И нравятся мне твои рассуждения. Убеждение твое. Подумаем. Посоветуемся. Это наша страна. Ее многовековая история. Я помню, как говорил Государь Александр второй, что Россией управлять легко, но бесполезно. Она управляется Богом. Что ж мы будем противиться сему. Я вот рассуждаю. Закрыл Александр Матросов собою пулемет. САМ! Никто не приказывал: соверши подвиг. Сам. Своею волею. Зная, что гибнет, спасая десятки солдат, наступающей роты. Что его на это подвигло? Как решился? Это выше человеческих сил, ибо, даже обжигаясь, отдергиваешь руку. Здесь загадка выше человеческого понимания. И вот, он это сделал один. Скажем так, очереди на подвиг не было. То, что пишут газеты, конечно правда, но это далеко не все. Тут я с тобой полностью согласен. Но здесь острая ситуация. Здесь на раздумья совсем нет времени. А вот Иван Сусанин. Прости меня, наш герой, что отчества не знаю. Вот, как преподносили с одним именем, так и запомнилось. А ведь на Руси почиталось ОТЧЕСТВО. Весьма, ибо это прославление отцов, предков. Как поминание. Это весьма важно. Весьма! Так у Сусанина было время для размышления. Много времени. Но он увел врагов, погубил, через свою земную кончину. Видишь, какой я примерный ученик. Уже разлагаю жизнь на два места жительства. Да.  Заканчивай, Иван Сергеевич экзамены. Трудись. Очень мне хочется посмотреть на твою офицерскую службу. Очень. Здесь, в училище буду внимательно наблюдать. Пресекать не буду. Но и вмешиваться, оберегать и тому подобное, не буду тоже. Расти, борись, если потребуется. Отстаивай свои убеждения. Помогай тебе, Господь, как говорила моя мама и бабушка. И я тебе так говорю. Учись! Очень мне по душе твой внутренний настрой, покой! Очень! Ну, давай, трудись. Свободен.
Есть!
  И наш Иван Сергеевич, ободренный командирским решением, в сопровождении посыльного, вернулся в аудиторию, где преподавателем был допущен к консультации. Но уже под именем курсант.
  «Курсант Иванов, займите свое место».
   Во армия. Пять минут хода, а генеральские слова уже во всех ушах и исполняются. И старшины уже не орут «Абитура!!! Тряпки, химию и драить сортиры!!!» Теперь вежливо - «Товарищ курсант, возьмите, что необходимо и приведите туалеты в надлежащий вид». Это в части, это в дивизии, полку, батальоне, училище…. А вот как обо всем узнаёт ПРОСТОЙ народ?
  Воскресный день. Солнце в полное небо. Весна улыбается со всей природой. Топает Иванов Иван Сергеевич по Псковскому рынку. Проходит, где пирожки с зайчатиной. Не голоден. Нет. Харч, в ВДВ, очень достойный. Но вот пару пирожков горячих, ну, особо вкусных, съесть не грех. А что тут плохого? Проходит мимо бабулек с вязОньем, носки, варежки, шапочки разные. Бабули мирно дерут тарань, щелкают семечки, перемывают, до блеска, кости вех знакомых и не знакомых. Особенно достается Хрущеву Никите Сергеевичу, Микояну Анастасу Ивановичу. Да, и остальным правителям, чье имя на слуху, перепадает. Вдруг ряды всполошились. Все уставились на Иванова, на его  хромовые сапожки, голубого меха шапку. Погоны.
  -«Сынок! Бегом в часть! У вас сейчас тревога будет и вас на Севера отправят. Бабы!!! Нагружай десантуру варежками и носками».
  Секунды и Ивана, свет, Сергеевича и не видно из-под связок вязаной продукции. А они еще в один голос орут. Давай бегом, еще успеешь.
 Выскочил Ваня на улицу. Первая машина подхватила и прямо к части. Успел. Полк грузится. И, вправду, как оказалось, на Север. На Новую Землю. Очень вязанье пригодилось. Спасибо, бабушки. Но, вот вопрос. Когда бабули грузили Ивана вязОньем, командир полка, даже, не знал ничего. Тревога прозвучала, когда Иван был на полдороге  от части. Вот те и Русь! Загадка в загадке, как говорил наш откровенный враг, вражина Черчиль, хай ему грець.
        Носки штопаться не хотели. Иголка была излишне толста, нитки, которыми обычно ремонтировали крупные вещи, набегали бугром. Вместо аккуратной латочки, получался бугорок, который был опасен для ноги. В свое время командир отделения, НАУЧАЯ СОЛДАТ МОТАТЬ ПОРТЯНКИ, ОБРАЩАЛ ВНИМАНИЕ НА КАЖДУЮ НИТОЧКУ, СКЛАДОЧКУ. Ибо на пятом-двадцатом километре, эта мелкая деталь преподносила большую пакость. Образовывался волдырь. Рана. Солдат обезноживал. Отделение теряло боеспособность. Приходилось, порой, и на себе тащить.
Товарищ гвардии майор, телеграмма.
-Давай.
 Распишитесь.
  Что это еще за новости, лейтенант?
 Товарищ гвардии майор, к шифровке приложено: -« под роспись».
  Давай, где расписаться.  Раз надо, давай поставим свой крендель. А почто это так стало? Вчера ты дал совершенно секретную бумагу и ничего не просил, сегодня уже под подпись. Что изменилось?
  Как я понимаю, товарищ гвардии майор, изменилась международная обстановка.  Наша вольница кончилась. Теперь, в этом регионе новые хозяева. А, как известно, новая метла метет… и далее по тексту.
  Умница ты, лейтенант. Ну, подай сюда эту депешу. Ознакомимся.
  Лейтенант, друг мой, Ты сказал «телеграмма», а даешь мне роман.
 Так это и есть телеграмма. Я сам принимал три часа.
  Да! Свободен. Кстати, у тебя есть черные тонкие нитки? Если есть, принеси. Работу надо деликатную выполнить. Не сочти за труд.
  С новыми нитками дело пошло успешнее и через час носки были готовы.
  Посыльный! Сбегай к тылам, поспрошай, кто сапоги ремонтирует, позови.
  Товарищ гвардии майор, старшина Хохлов. Разрешите?
  Входи старшина. Что у тебя?
  Так это не у меня, посыльный вызвал к вам.
  Садись. Раз пришел, расскажу тебе про свои хвори. Нужен комплект гражданского обмундирования. Штиблеты с блеском, брюки со стрелочками, рубаха. Что там еще? В общем, парадный выход. Из всего этого пока есть только носки. Остальное придумать в течение суток надо. Помогай,брат. Такое вот дело. Приказано сверху сделать визит, по гражданке. Что у тебя есть в заначке.
  В заначке, товарищ гвардии майор, только наше Х/Б. Да кирзовые сапоги. Вот и весь джентльменский набор. Но мы вас приоденем не хуже лорда или, там, графа.
  Бери, старшина, выше. Князь, али королевских кровей.
  Хорошо. Будет великий князь, гвардии майор Иванов. Звучит?
  Звучит, старшина. Но у нас только сутки.
  Сапожник у меня есть. Туфельки смастерит мигом. Из лучшей части наших кирзачей.   Посыльный, дуй в хозвзвод и зови сюда Бондарева. Мигом. Теперь о брючках и рубахе. Вымочим хэбэшку в хлорке до ослепительной белезны, чуть подработаем и получится прекрасный костюмчик. Лучше любого заграничного. Чистое х/б, просторное. Да, еще можно и кантик пустить. Голубенький.
  Не переборщи. Мне на свиданку надо с новой правительницей. Велено быть в лучшем виде и по гражданке.
  Вот и еще показательный пример смирения. Не суетился, не мотался. Спокойно штопал свои носки, кстати, единственные на всю воинскую часть, а остальное приложилось.
 К утру, обнова была готова. Гвардии майор обрядился, покрутился перед зеркалом. Строгие мастера, кое где подработали. Покрутили майора на все румбы и дали авторитетное заключение. «Ни у кого, из приглашенных на визит, лучшего костюма не будет, если не считать штопаных носков. Но штопка классическая, можно сказать, художественная. Так, что и это в плюс».
  Нет смысла описывать это творение русского ума. Но когда наш майор вошел в «тронную залу», все встали. Так красиво, с изяществом, никто не выглядел.
   Распорядитель подвел Иванова к «его» месту. И предложил присесть. Кресло высокое, не провальное, почти, как трон. Сверкающий белый костюм выгодно смотрелся на зеленом сукне обивки. Как роскошный цветок в обрамлении листьев. Слуги явно любовались, что несколько смущало майора, не привыкшего к светским приемам и нахальству слуг.
  На соседнем кресле восседал полковник, француз. Его пестрый яркий наряд был несколько утомителен для восприятия. Хотелось рассмотреть все, что навешано на разные места. Нашивки, знаки отличия и различия, шнуры, наклейки. Смиренный наш воин, про себя, пожалел полковника. Вот разукрасили беднягу. Не воин, а артист. Но его оценка не была осуждением. А так, по факту внешности.  Полковник восседал спокойно. Смотрел на тронное место. Изредка покашливал. В разговоры не вступал и показывал своим видом свою высокую цену. Ему явно было за пятьдесят. Житейский и придворный опыт был весь на виду.
  Рядом с французом, примостился на краешек кресла громадный генерал. Мундир хорошего красного цвета. Грудь вся увешана орденами и медалями. Ему явно жарко, но мундир не предусматривает проветривания и генерал томится от жары. Платок, размером с  полотенце, с трудом справляется со своей работой. И если визит затянется, то будет мокрым по мокрому. Вид его не показывает интереса к происходящему. Видно крепкий дворцовый боец. От него попахивает неуловимым духом транспортной военной авиации. Значит только с колес. Начальство отослало на задание, а про жару, наверное, не подумали. Кто их знает. Может так принято. Что голову ломать.
 Но мысли в головах крутятся сами по себе. Ими не управить. Без контроля, на разные темы. И прыгают произвольно.
  Есть особое лекарство против скачущих мыслей. Его нам преподают мудрые духовные отцы:  «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
  Иванов творит молитву и мысли не разбегаются. Их просто нет. Сиди и жди. Сиди и молись. Где еще такое время, среди всех сверхсрочных дел выпадет. А здесь вот есть. Радуйся! Он радуется и молится. И нет жары. И нет врагов. Есть Господь, и есть радость.
  На соседних креслах мостится еще несколько военных чинов, но понять, кто есть кто, нет возможности. Формы яркие. Орденов много. Фуражки украшены плетениями и золотом.
  Где то на краешке мысли вертится благодарность командованию, что повелели быть по гражданке. Не так жарко, да и звание значительно уступает остальным. Так что лучший вариант применен. Отцы-командиры, благодарствуем.
 Но, вот беготня слуг пресеклась. Всяк занял места по расписанию. В тронную залу входит королева. Высокий воротник белого платья подчеркивает цвет лица. Короткие рукава высвобождают изящные руки, талия явно своя, тонкая, природная. Платье длинное. До пола. Даже с хвостиком, который свободно следует за хозяйкой. Лицо спокойное. Знает себе цену. Но, на вид, дитё. Мысль о куклах промелькнула, наверное, не в одной голове, но де факто, эта девочка совершила государственный переворот, победила и воссела на старинный трон своих предков. Куклы куклами, а факт на лицо.  И на лице, тоже.
  Английский язык в королевстве запрещен, как язык поработителей_- колонизаторов.  Слово «господин» не употребляется, как напоминание о страшном периоде ГОСПОДСТВА.  Остальное, все по чину и уму. Королева говорит на родном, а служащие выдают на французском и немецком. Если пятиминутную речь королевы промыть от вежливых слов, то получится: мы свободны, но беззащитны. Учитывая и используя разногласия, между вами и прежними здесь хозяевами, прошу помощи в защите и сохранении завоеванной свободы. Сутки вам на согласования и ответ. Всех благодарю.
   Королева встала, сделала нечто в виде поклона и покинула приемную залу.
  Не глядя друг на друга встали приглашенные и, в сопровождении дворцовых слуг, почему то выводивших гостей по разным коридорам, удалились из дворца.
  Иван Сергеевич не торопился. Он уютно сидел в своем кресле и улыбался, глядя на церемонные выходы гостей. Ведь никто не выгонял. Не предлагали даже. Сами все встали, по уходу королевы, и двинулись в,  указываемых слугами, направлениях. Но сами встали. Никто не понуждал и не намекал. Меня не выгоняют, думал Иванов. Посижу, посмотрю. Сутки мои. А где я их проведу, это мое дело. Вот немного здесь посижу. Потом, по ситуации, двинусь домой. Смешинка влетела в краешек мозга: может и покормят тут. А что? Не жалко ведь королевству одного человека накормить.  Не обедняют.
  Слуга, приставленный к майору, тоже не горел желанием выпроводить гостя побыстрее. Он мирно притулился к колонне и, как бы, подремывал. Что, примерно, означало: как вам удобно, так и поступайте. Но королеве уже доложили, что вы остались и какое она примет решение по этому поводу, так я и исполню. Сидите себе спокойно, если вам так надо.
  Но, вдруг, покой нарушился. Находящиеся в приемной слуги засеменили своими ножками в сторону майора и, на всех языках, которыми владели, в один голос затараторили: к вам срочно ваш военный. Срочно. Он внизу.
  Иван Сергеевич не вздрогнул и не рванулся с места. Он спокойно выслушал этот хор и спросил: -«Кто из вас старший»? Слуги переглянулись, толком не поняв сути вопроса. Потом дошло и они указали на, стоящего у дверей, в которые ушла королева, «доброго молодца».
  Зови его сюда, попросил майор.
  Тот подошел, учтиво склонил голову, но ни звука.
  Проводи меня к пришедшему.
   Главный дал команду и Ивана Сергеевича повели по переходам на улицу.
       У наружно выхода стоял наш запыленный и обшарпанный «Газик». Водитель, трое гвардейцев с автоматами, на задке Витя Синюков, со своим «Дегтярем».  У машины капитан Егоров.
   Что?
   Нападение на наше расположение. Колонна из шести машин с десантом, численность, примерно 250 человек. Стрелковое оружие, гранатометы. Отогнали на 10 километров к югу. Потерь нет. Пятеро легко ранены. В нашем госпитале. Все.
  Домой!
  Газик  выдал струю синего дыма, ибо двигатель давно просил ремонта, масло жрал без меры, но замены ему пока не было и приходилось трудиться таким, как есть. Рявкнул, и хотел рвануться домой, но майор пресек рвение. Спокойно! Все по уму. Не горячись. На нас люди смотрят. Нервность никому еще пользы не приносила. Вред только. Поезжай потихоньку.
  Укрощенный страдалец чинно вырулил из под надзора ротозеев и слуг и покатил по роскошному, надо отдать должное колонизаторам, строили дороги отменные, шоссе, к своим.
   Радио при этом доводило до сознания майора все новую и новую информацию.
   Пятый!
   Слушаю.
   Пятый, по направлению к стольному граду освободившихся, с разных сторон идут колонны войск. Пока они вне зон нашей ответственности, но им некуда деться. Придется идти через нас. Потом все сойдутся на твоей «Камчатке», так как, опять же, другого пути нет. По нашим сведениям, одна из колонн должна быть у тебя. Поднимай. Закрой дорогу. Опять война.
  Да, первый. Мне доложили, что уже атаковали наше расположение. Отбились. Потерь нет. Пятеро легко ранены. В госпитале.  Нашем. У нападавших только стрелковое оружие и гранатометы.  На кадровое войско не похоже. Есть знакомые лица из постоянно бандитствующих главарей.  Они у нас засвечивались.
  Тем более. Приказ с самого верху:-« Не допустить».  А если это и знакомые «лица», то по всем законам,  самые жесткие меры, как к международным преступникам. Действуй.
   Есть!.
   Газик летел по широкому шоссе. Мысли его вертелись о домашнем, как он попадет на ремонтную базу, как он порасскажет о здешних местах, что есть дороги, на которых нет выбоин, ям, разных препятствий. Что кюветы постоянно чистят, вода, по ним стекает без выбросов на полотно, от которых можно слететь с дороги, что ширина полотна позволяет ехать хоть в четыре ряда, в одном направлении. Что полоса вдоль дороги засажена мелким гибким кустарником, на случай, если кто заснул, или почему слетел с дороги, то кусты «поймают» и мягко остановят. Что бензин горит, не оставляя белых пятен и мазута на поршнях, что…. Много можно рассказать. А все будут ахать и сомневаться. «Разогни палец, «Газон», Такого не бывает».
   Майор думает свое. Газончик свое.
   Капитан, воспитанный майором, спокойно восседает с Синюковым у пулемета и ни о чем не беспокоится. Есть командир. Значит все нормально.
  Справа полоснула автоматная очередь. Седоки мгновенно слетели в кювет. Газончик завалился на правую сторону, шипя на врага обеими шинами.
  Радист, доложи на базу.
  Есть.
   База, в точке N, координаты… нападение. Сейчас разберемся. На связи.
  Никто активности не проявлял. Очередь, как ни откуда. Но Газик стоит со спущенными правыми колесами. Факт. Водитель крутит гайки. Меняет на целые.
  Командир, готово.
  В машину! Осторожно. Синюков, прикрой.
  Благополучно уселись. Тронулись. Ничего. Покатили дальше и без происшествий добрались «домой».
  Первый. Я дома. Все нормально. Больше не стреляли, и я не разбирался, что почем. Организую действия по полученному приказу.

Когда обстановка не требовала мгновенной реакции и действий, Иванов не торопился. Он давал ситуации «отстоятся». Проявиться во всех новых качествах. Обозначиться полностью по замыслу и стратегическому смыслу. Войско не поднималось по тревоге, хотя и было в состоянии войны. Майор организовал все виды разведки вплоть до авиационной. Задумка врага постепенно прояснялась и выглядела примерно так. Нападением на расположение войск зажечь пожар местного столкновения. Увлечь в преследование имеющиеся части и открыть дорогу основным силам, которые подтягивались с разных сторон ( читай от разных стран, здесь держащих колониальные войска, в том числе, которые  были на приеме у королевы).
  Первый. Вот такая ситуация. Мои действия;- главные силы оставляю здесь, а ротой изображу преследование, особенно не ввязываясь в столкновения.
   Нет, Сергеевич. Их надо накрыть сразу. Все ополчились на девочку. Им надо показать, кто в доме хозяин. Такое устроить, чтоб остальным не повадно было. Там, на ее территории, мы ничем помочь не сможем. Только здесь, где юридически все права. Пусть они, что хошь изображают, но когда соединятся и валом попрут на тебя, то не устоишь. Авиацию я тебе дам. Пару батальонов подкину. Потом. А сейчас уничтожь эту банду. Как я понимаю, мы с ней давно знакомы. Это международные оторвилы. Действуй.
  Супротивная сторона не развертывается. Она сидит в своих машинах и готова уводить Иванова подальше от прохода колониальных частей «союзников».
  Штаб подрабатывает планируемую операцию. Конечно, наши старенькие газоны не потягаются с новейшими Манами и Сканиями. Чем дольше гнать, тем больше отставать. А двигаться можно только по дорогам. В любом другом варианте, только пешки. Четыре Ан-2 и пара мелочишек ситуацию не решит. Но… Но мы есть десантники. Пехотные нормы не про нас. Решение принимается жесткое. Все что летает – принимает десант. Хоть и есть у банды разведка и осведомители, но надо перекрыть шоссе, а оно единственное на ближайшие сто километров, задержать продвижение и ликвидировать.
  Все, что летает, со скрипом поднимет 70 человек. Не более. Мало. Край мало. А далее, не понятный для противника ход. Грузовики не идут на преследование. Они, как бы ждут результата засады и десанта с воздуха. Но пехота, ведь крылатая. Ей ползать на брюхе, «прямо в удовольствие». Таким вот обычным образом и сблизится с войском на пять, максимум семь километров. Десант на колонну свяжет ее боем, не даст уйти в отрыв.  Продержит  минут сорок и даст основным силам вступить в дело. Продвигаться всего то 30 -40 км. А часть машин пустить, якобы, в обход. Может и клюнет. Заставит свою разведку заняться ими и потеряет еще немного времени.
Ну, что гвардейцы. Задача ясна? С Богом. При этом, не встречая никаких возражений со стороны замполитов, майор провел по подразделениям молебны. Не принято в советской армии, это точно. Но факт. И так спокойнее на душе. Да и помощь Божия ощутимо чувствуется. И Суворов А.В. так завсегда делал и всегда побеждал. Всегда!
  Наш великий воин, Александр Васильевич Суворов, в походе через Альпы, как пишут участники этого перехода, ежедневно проводил молебны. Ежедневно. Не смотря на тяжесть условий и ограниченность времени. Все живы! Только потерян один пушечный расчет. Именно тот, который не был на молебне, а занимался другим делом. Вот, так!
  Вперед, пехота. Крадись. Растворись в пространстве. Не меняй  режим эфира. Где можно –иди, где нужно ползи. Нам не привыкать. На брюхе столь километров отмеряно, что экватор покажется коротким.
  Войско двинулось согласно плану. Газончики, должная часть, откатилась назад. Самолеты приняли десант. Операция началась.
  Час, второй, третий. Противник стоит  в колонне. Его войско не покидает машин. Только по срочной необходимости, если что кому. Наш «Прошка» изредка тарахтит на своей предельной высоте, не досягаемой для стрелкового оружия. Пока все по плану. Завечерело. Темнота, в этих местах, наступает резко. Как выключили свет. Наемники покидают машины. Ставят палатки. «Интеллигенция, право». Привыкли к роскоши. Достают газовые баллоны и готовят горячую пищу. Ночью воевать бессмысленно. Это все понимают. Поэтому не опасаются особо. Хотя охранение и выставили. Оно и нам ночью ни к чему. Бандиты есть бандиты. Их умом надо брать, на авось нет надежды. Даже если снять караул, они мгновенно бросят всех, погрузятся и дадут газу. Все насмарку. Подождем до рассвета. Пусть понежатся в палатках, подышат дезодорантами. Может и выпьют. Утро вечера мудренее.
  За ночь удалось охватить колонну полукольцом. На шоссе установить две полосы зарядов, что бы не прорвались на высоких скоростях. Все по уму. Но вот в час ночи, тихонько банда, оставив палатки, погрузилась в свои Маны и свернув с шоссе, потянулось по краю рощи к реке.
     Этого мы не планировали.
    Не торопись. Наблюдай. Прочеши всю оставленную территорию на предмет засады или информаторов.
  Есть. Один, второй. Оставлены наблюдать и докладывать. Хорошо. Иди сюда. На каком языке будем говорить? Если выдашь –понятно дальше. Если промолчишь, после конца отпустим на все четыре стороны. Ты «братан» нас знаешь. Мы врать не обучены. Ну, вот и молодцы. Закурить даже можете. Мы не курим, у нас не принято.
   Банда ползет к паромной переправе.
   А почто это ей? Какую ночью получили новую установку?
   Наша база молчит. Делайте по обстановке. По ранее полученному приказу. Все!
  Вот и паром. Современная техника.  Но более одного тяжелого грузовика не поднимет. Хода через реку сорок минут. Обратно тридцать. Итого одна машина в час. Мы на хвосте. Понаблюдаем. Первый паром отошел по светлому. Загудел в воду своими моторами, вспенил волну и попер, с полусотней бандюг, на ту сторону.
  Дима. Это пилоту Ан-2. Ты быстренько высади ребят. Набери побольше обычных гранат. Двоим дай гранатометы и, по моей команде, атакуешь паром. У тебя время, с подлетом, час. Давай.
 А что же делает в это время наш солдатик. Солдатик за эти десять часов не проронил ни одного слова. Внутренности все спеклись в один ком. Кровь загустела и стучит по всему телу. Вода во фляжках уполовинилась. Гимнастерки целые только на спине. Пряжки сияют сказочным блеском. Ремни придется менять. Да и на пряжках символ непобедимой армии сохранился не весь. Дух войска высокий. Напряженки нет. Вот, все же, сила и польза молитвы и характера командира. Не спеши! Работать спокойно, надежно. Следи за соседом. Война –это страшная, тяжелая работа. Не более. Эмоции не в пользу.
Друга прикрой, помоги, надо,  собой закрой.
  Вторая машина взбирается на паром. Ее пассажиры рассаживаются по скамейкам парома. Отваливают. Вот уже ближе к середине и над ними «нарисовывается» наш Антон. Хоть командир и предупреждал пилота: Дима, низко не ходи. Нам не их поражение нужно. Нам нужна паника, шум, отвлечение на тебя. А мы, понизу, тишком, их подработаем. Не рискуй, Дима.
  Дима, конечно, учел пожелания командира. Достигнуть максимальной для себя безопасности, но трактовал ее по своему и свой маневр выполнил блестяще. Он прогудел так неожиданно вырвавшись из рощи, как будто там сидел в засаде. Обалделое воинство не только не стреляло, но пригнулось, дабы не зацепил колесами. А Дима, с бреющего, вывалил, что взял, на паром, гранатометы выпустили по ракете, ибо больше просто не успели. и исчез, как и появился. Паром загорелся. Народишко, с него повалилось в воду, а там как кому повезло, ибо желающих покормится свежатинкой, в этих водах предостаточно.
  Уставшая от горизонтального положения пехота, без лишнего шума, занялась своим делом, что для бандитов оказалось полной неожиданностью.
  Дима крутнулся еще раз, сбросил оставшиеся гостинцы на переправившуюся машину. Зажег ее.
  Дима! Домой. Вернусь задам трепку. –Это спокойный всегда майор, орал в микрофон. так, что наверное и без радио Димке было слышно.
 Остальные Антоны выбросили группу на ту, первую машину. Провокация закончилась. Жаль только, что не прояснилась поставленная боевикам задача.
  Первый. Я пятый. Операция закончена. Помоги плавсредствами. У меня на том берегу пятьдесят гвардейцев.
  Пятый. Благодарю за службу. Сейчас распоряжусь. Пять лодок сброшу. Через час пусть себя обозначат. Ты не уходи со своего места.
  Пока грузятся лодки в большого Антона, пока наши многоизмученные  «ГАЗОНЫ» бегут по шоссе, а затем ползут по бездорожью, майор Иванов Иван Сергеевич, служит благодарственный молебен. При его памяти он это легко делает наизусть, ибо Уставами Советской Армии наличие Требников не предусмотрено. Да и священство в частях не предусмотрено. Поэтому, мягко скажем, действует не по чину. Народ сидит, с пониманием и привычно, слушает, внимает и, каждый по своему благодарит Господа. Вот жив. Вот цел. Или поврежден, но не настолько, чтобы отдать концы или остаться инвалидом. И бой не с, простите, «папуасами», а с оторвилами мирового масштаба. Которые всегда подвизаются по миру и решают «деликатные» вопросы. Убийцы, одним словом. Без чести и совести. Наглые. Самовлюбленные. Все остальные для них «ниже пояса», даже и их  нанимающие. Вот так. Внутренний жар спадает. Над нами вновь появляется маленький Антон,  сбрасывает пару «упаковок» воды. Майор грозит ему кулаком, но тот, делает крылышками, и улетает домой. Спасибо. Умылись. Попили вдоволь. Оставили тем, кто на том берегу.
  Гудит двенадцатый. Хлопают парашюты парашютно-десантной тары, как это звучит по технической характеристике, гвардейцы разворачивают эти фанерно-резиновые штуки, грузятся и гребут к нам. Все живы и целы. Хорошо.
  Народ отдохнул. Уже хочется и пожевать что либо. Но нет. Даже у самых запасливых, у которых пара сухарей в противогазовой сумке всегда обретается.  Но нет сухарей. Только патроны. Темнеет. Остаемся ночевать у рощи.
  Утром катим домой. Наши Газики пыхтят, «мучают» два трофейных Мана, которые все хотят отдавить пятки нашим страдальцам. Народ дремлет, а что еще делать. В запас. Хлеба не просит, да его и нет. Подремлем.
   О! А это что за конфигурация?
   Наш Антон. Димкин. Торчит у дороги. Почти вертикально. Димка сидит на разодранном колесе и поджидает нас.
  Народ ветром сдуло с машин, те и остановиться не успели.
  Димка, живой? Целый?.
  Да! Все целы. Вот самолета больше нет. Тянул к дому, тянул, но на нем места живого не было, весь подратый. Вот и не долетел. Пал средь поля.
   Мы считаем пробоины. Видим порванные растяжки. Погнутый винт. Димка герой. Как он держал в воздухе эти останки?.
  Дима! А как он летел?
  Он, ребята, с понятием. Надо, вот и летел. Правда, не очень туда, куда я хотел. Но задачу выполнил. Погиб геройски. Прости, командир. Прошу дать новую машину. Эта уже все. Даже на запчасти не наскребешь.
  Мы грузимся. Печали нет. Все хотят Димку посадить к себе. Но Димка строг. Никого не хочет обидеть и, поэтому, едет в командирском Газике, рядом с Витькой Синюковым, пулеметчиком, пристроившись на коробках с лентами. Боевое охранение выполняет свою работу, и мы не проявляем беспечности. Глазеем по сторонам, изредка бросая взгляд туда, где догорает Антон.
  Первый, я пятый. Дома. Потерь нет. Двадцать семь гвардейцев в госпитале. Все. Легко. Через три-четыре недели будут в строю.
  Пятый. Благодарю за службу. Завтра прилетай на своем трахтоциколе. Есть сложный кроссворд. 




 

  Сегодня полный отдых. Баня. Казалось бы, баня с парилкой в этих краях уж соверщенно ни к чему. Ан нет! После всех издевательств над человеческим организмом. Как то: жарковато все время. Влажность выше всяких понятий. Особенно ночью. Всякая дрянь кусающая, сосущая, липнущая, стрекающая, в общем, всякая и разная. Тело просит чистоты. А что ее создаст эту чистоту здесь? Только пар. Всё, что проникло в кожу, в тело. Спряталось в глубине, все выгонит только пар
 . Наша баня без экзотов. Обыкновенная просторная комната. Четыре стены, пол, потолок. В углу стальная труба 500 мм в диаметре. Верхняя часть заполнена булыжниками, низ- есть топка, которая вне комнаты, снаружи. Дым не идет сквозь камни, а удаляется по внутренней трубе. Так, что можно и топить и парится.
    В день возвращения с операции отдохнули. На второй день привели все хозяйство в боевую готовность. Вот в третий день –баня. Всяк волен, кто не в карауле, этот день использовать по своему. Но все парятся. Целый день. На обед можно не ходить. В вину не поставят. Ужин можно «отдать врагу», как научает наука о питании. –Отдаем. Только самовар, чай, даже без сухарей. Голый кипяток. Парим и внутри, и снаружи. Доктор сам валяется на полке и просит постегать  веничком. Мы его, с нашим великим удовольствием, лупим. На что он только постанывает и подставляет ту часть тела, кая особенно просит. Мы его и с уважением, и с любовью, и с благодарностью за его труды и заботу о нас. И с шутками прибаутками, как же он, имея немецкую фамилию «Кройтор», парится по русски. Он хохочет, давай лупи со всей силы, выбивай из меня остатки неметчены, что сюда прилетела еще с Петровских времен. Сюда, он имеет в виду, конечно, в Россию.  А именно сюда, все мы по приказу. Оказать интернациональную помощь страждущему и, находящемуся в тяжелом положении, братскому народу.
  Если по честному, то у нас, ни у кого, таких братьёв нет. Мы хоть и разные, но не черные. Как это братья сугубо почернели? С чего? Да забрались в такую даль. Вот не чувствую я братского этого чего то. Хоть и воин, солдат, но лучше по своему полигону ползать на пузе, чем здесь, под настоящими пулями и снарядами стоять на смерть, не дать погибнуть завоеваниям этого, прости Господи, братского народа. Дались они мне эти завоевания. И не по трусости. Но приказ есть приказ, и как замполиты не окрашивают, что мы делаем, все ясно. Наши политические и экономические интересы требуют защиты здесь. Вот и вся правда, которая облекается в самые разные словеса и, прям на жалость бьёт. Конечно, когда пройдешь по местам погромов и разбоев, то и без речей замполита заведешься по самой высокой отметке.               

Маленькая девочка плакала навзрыд
Мамы нет и бабушки и отец убит
Дом разбит снарядами, все село горит
Вот война проклятая, что она творит.
Кто накормит девочку, кто  к груди прижмет,
Кто слезу горючую ласково утрет?
Нет родных у маленькой. Вот. Погибли все.
При между усобице, в этой, вот, войне.
Взвод проходит маршем по сгоревшим улицам.
От людского горя. Горбится, сутулится.
Нет живых в деревне. Весь Народ побит.
Только, вот, девчонка  плачет вслед навзрыд.
Стой! И взвод устало на землю валИтся
Похрустеть сухариком да воды напиться.
Старшина девчоночку напоил из фляжки.
И отер мордашку рукавом тельняшки.
Каждый из гвардейцев, часть харчей оставил.
Хоть задачу эту  командир не ставил.
Девочка притихла. К старшине прижалась
Так бы навсегда с ним вместе и осталась.
Но войны законы жестоки и строги
Впереди у воина длинные дороги.
Машет ручкой девочка, навсегда прощается
Взвод, командой поднятый, быстро удаляется.
Ты прости, девчонка. Что еще мы можем.
Воинским усердием мы тебе поможем.
Вот добьем бандитов. Мир в стране настанет.
И тебе, малышка, жить полегче станет.


   Но сегодня парной день, и мы услаждаем, и душу, и тело. У самоваров народ треплет о чем попадя. Все больше о делах на родине. Домашних. Кто чем занимался до службы. Как живут в их местах. Что едят, что пьют. Витя Синюков, наш, просто легендарный пулеметчик, сибиряк. Правда худоват, тощеват. Нет, привычной для нашего понимания сибирской основательности, этак широкая кость, бородища лопатой, мудрые, все проницающие, глаза. Неразговорчивость, ручищи, что пятак тремя пальцами ломают, подковы гнут, стальные прутья в узел вяжут. Витька излишне стройный, вот так говорит взводный, а что он сибиряк, то это глянь в личное дело. От дедов –прадедов живут за Уралом. А это, Сибирь. Витька, кстати, развенчал миф о том, что сибиряк белку бьет в глаз. Шкурку, мол, чтоб не портить.
  Ну, вы сами подумайте. Глаз у белки 2, ну, 3 мм, а пуля 5 с хвостиком. И что, пуля в глазу и застревает? Или, через другой выходит, шкурку, опять же, сохраняя. Какой балбес это наврал. Белка тебе будет спокойно сидеть, и ждать еще, пока создастся нужный ракурс. Собака взяла ее, а ты в секунд и положи. Потому. что в другой секунд ее, этой белки, уже нет. Так же и любую дичь. Момент. Вот она в прицеле. А секунд, и нет. Хоть птицу какую. Хоть зверя. Всяка животина жить хочет, а человека, конечно, остерегается. В наших краях чужих охотников не бывает. Те, сдуру, за количеством гонятся. Вырвутся из города и все сплошь валят. Не разбирают, что можно, а что никак нельзя. Мы, по хозяйски. Даем животине плодится и размножаться. Берем только по возможности, излишки. Самочек повсеместно оберегаем. Не нужных самцов, чтоб лишних драк и смертей среди них не было, вот и добываем. Много есть разумных ограничений. Поэтому края наши всякой птицей и зверем богаты. И мы не бедствуем. Охота всегда прибыльна. И по деньгам, если надо, и по запасам продуктов. Так научали деды. Отцы тоже, но больше деды. У них опыт богаче, материала наблюдений больше. Да и принято у нас так. Дед учит внука. Отец станет дедом, тогда внука наставлять будет. Никому это не обидно. Наши женщины рожают по многу. Хватает и внуков и внучек. Конечно, девкам сложнее. Мать, бабушка всем премудростям жизни научат. Чистоте, порядочности, верности. Стирать, готовить. Как в семье с мужем себя вести. Всему. Но ее, девку, потом отдавать надо. А жалко. Вот была сестра рядом. Крутилась под ногами, росла незаметно, когда и шлепка получит, когда и пряник ей, городской добудешь через десятых лиц,  в карман незаметно сунешь. Ей радость. И любовь чувствует. Вот подросла. Замуж. Хоть плачь, прямо. Сердце болит. А надо. Надо. Делаешь веселое лицо, радуешься, будто. А она понимает и плачет тоже. Почему песни свадебные всегда печальные. Да от того, что от сердца девку отрываешь, и она от родных, любимых уходит в другую семью. Хорошую, честную, достойную, но! Чужую! Вот плачь и стон. У меня еще две сестренки подрастают. Четыре, пять лет и замуж. А душа, как подумаю, так и сейчас болит.
  Витька наливается чаем. Лезет на полку и орет: «Разгоните печаль мою братья, не дайте сибиряку околеть, бейте, не жалеючи, в четыре веника». А как к Витьке вчетвером. Длина, то позволяет, а вот ширины в нем нет. И молотят эту кожу с костями четыре гвардейца, а он только ворочается и орет, что лентяи, обессилили, огня в вас нет. Не забирает зашпоры. Давай, крепче. Как я домой отвыкший вернуться смогу. Позор притерплю, однако. Уважьте, братцы!
 Потом Витька падает в бассейн, долго сидит под водой, и, наконец, садится у самовара.
  Витька, скажи, а на медведя ходил?
  Нет. Не ходил. Мало у нас медведя. Никто не бьет. Даже по нужде, когда, как лекарство надо, сало, жир, то наши ездят за сто и более километров и там разживаются. Давно у нас с медведями трудности. Старики говорят, даже лет пятьдесят, сто не было в округе ни одного. Так столько больного зверья было, что и страшно было дичину есть. Медведь ох как нужен, что врач в лесу. Волк он и есть волк. Хоть и называют его санитаром леса, но он волк. А мишка, он врач. Не разбойник. Без медведя в лесу беда.
  Витька, а тигра видел?
  Какой тигр. Ты географию учил? Тигры по Амуру. На Дальнем востоке. Это от нас тысячи и тысячи километров. К нам они, если только сдуру, или в путешествие отправятся. Нет. Не видел и не хотел видеть. Зверь, по рассказам, очень коварный, непорядочный зверь. А в наших краях все по чину. Честно. Без обману. Приходит время за белкой идти, все знают. Белки, собаки, люди. Собираемся, Посидим. Всяк знает свои границы и, упаси Бог, залезть в чужие владения. Нет. У нас честно. А тигр, опять же, славу коварства имеет. Хорошо, что у нас нет. Там, наверное, и люди с таким характером. Всяк друг от друга научается.
  Ну, Синюков, - это замполит вмешивается, - ты и скажешь. Что ж у нас, на Дальнем востоке такой, прости, говнистый и лукавый народ живет?
  У нас может и нет, хотя кто его знает. Но вот там китайцы. Очень в плане лукавства преуспели. Во все времена. И к нам лезут и грабят нещадно природу. Жень-Шень копают сплошняком. Рыбу безо всякой совести подчистую вынимают, Зверье. Оленей. Все ради наживы. Есть у кого тигру поучиться и нахвататься. И японцы там шныряют. Браконьеров разных без счета, что пришельцев, что и наших русаков. Вольница, вольницей, но совесть, честь никто не отменял. Карман набить, да обкуриться дрянью всякой. Говорят, китайцы раньше порядочнее были. Но когда их англичане посадили на наркотики, то вот что получилось. А теперь не вернешь их первородное состояние. Наркотик, он и ум и совесть помрачает. Все ради иллюзии блаженства.
  Вить, а среди ваших неужто все совершенно порядочные и, прям, показательные. Бывает, что и среди ваших заведется с душком кто?
  Дед рассказывал, что после Гражданской, всякого народу по Сибири шлялось. И наши русаки, и с разных народов, и стран Европейских. Даже черные, как уголь, попадались. В нашем районе этаких с десяток поселилось. Наши им попервах всю помощь оказали. Сельхозинвентарь давали на работы по сезону. Советом, опытом делились. Приняли с сердцем бедствующих. У них были лошади, деньжат запас. Как то они на отшибе построились. Наши помогли ставить дома. А у нас строят дома большие, просторные. Потолки по три – четыре метра. Окна большие. Полы в два наката. Теплые. Вот и им все показали, сообща потрудились. Лет пять, десять все мирно. Потом они попивать начали. Да некоторых наших привечать стали. Что то в ушки им дули, про жизни разные рассказывали. Вот и несколько наших попивать стали. Особенно в зиму. На охоту перестали ходить. Как то и подворовывать начали. Сначала старики им попрекать стали. Что, мол, нахватались идей глупых. Нельзя так. Мы здесь веками живем. Такой порядок сложился, а по иному и вымрем мигом. Те корячится стали. В пример пришельцев ставят. Тогда их хорошо наказали, физически. Выпороли вожжами. Те в амбицию. Где свобода, демократия. Нарушение прав человека. Наши старики «пошептались», да в ночь, когда их «колония» выпивши спала, повязали пришельцев и им подпевающих, усадила в лодки, на плоты поставили их лошадей и прочее барахло и сплавились за три недели до городка. Там развязали и выпустили на волю. В «демократию». Строго предупредили. Сунетесь –перебьем. Те наобещали жаловаться в органы, покричали, погрозили, но никто не вернулся. И наши, к сожалению, тоже. Развратились. Ибо с развращенным и сам развратишься, а с праведным, сам праведником станешь.
   Синюков, -это опять замполит, -ты как старовер. А может и впрям ты из староверов?
 Нет, товарищ гвардии майор. Не из староверов или, там , старообрядцев. Есть у нас дома иконы. Обычные, как у всех. В нашем селе две церкви. Большое село. Тысячи на три народа, может и более. В один храм не вмещаются, вот сельсовет и построил второй храм. Большой, просторный. Долго священника не давали. Большой дефицит, сказывали, но, потом, глава наш сельсоветский, с гостинцами смотался в областной центр, дали. В возрасте батюшка. Попервах выпивал маленько, а глядючи на жизнь нашу и перестал грешить. Завязал и в рот не берет. Даже самый большой их, областной начальник, архиерей называется, приезжал, проведал, поговорил. Мы собрались битком в храм. Слово тот сказал. И благодарил за пример поведения, что, мол,  и батюшку от его «болезни» излечило. А что? Батюшка ведь не только служил. Пахал на своем участке, сено косил, корова, овцы, живность всякая. Она ухода, заботы требует. Как тут пить? На охоту ходил. Пушнинку добывал. Все для семьи польза. Детишек трое. Малова то, но сколь получилось. Шустренькие, головатые. Два языка иностранных знают. Греческий и латынь. Для чего, не понять, но хорошо. Не во вред. Может, по жизни пригодится. Все не от лени, а от трудов. А что от трудов праведных, то завсегда польза.
  Синюков, -это опять майор,- не в попы ли ты после службы податься решил, что так оного нахваливаешь.
   Нет!. Не решил так. Хочу механиком по сельхозмашинам быть. А нахваливаю потому, что живет человек правильно. Пить бросил, а видно он этим все свое начальство сильно огорчал. Характер есть у человека. А как то по весне, когда лишка воды прорвалась на огороды, в одном доме завалился сарай. У нас их прямо к домам примыкают, а там хозяйка корову доила. Вот и смерть им обоим там. Так батюшка, в чем был, в белье, не побоялся сраму, а по бурлине саженками махнул к сараю, вытащил полуутопшую хозяйку, заволок ее на высокое место, откачал. Жизнь спас. А потом, вернулся и корову вытащил, кормилицу семьи их. Сам запросто утонуть мог. Вода ледяная. Не побоялся. Все по уму сделал. Пока наши мужики распотяку решали, он все и сотворил. Как же про такого плохо скажешь. И восхвалить не грех. Потом поболел малость. Наши  быстренько сбегали за медвежьим жиром к соседям. Поел, попил горяченького и через неделю здоров стал. А поет как! Что духовные, что мирские.  Иногда, вечерком, как управится. Баян у него. Сядет на порожки. Матушка, детишки.  «Догорай моя лучина…» так и слеза набежит. По диким степям Забайкалья. Где золото роют в горах…, Я помню вальса звук прелестный… Гори, гори моя звезда… Много славных песен. Народ и дела свои оставит. Перед домом соберутся, слушают. А они поют. Батюшка, матушка, жена его так называется, дети. Бывает, и наши женщины присоединятся, и свои песни запоют. Батюшка послушает, а потом подладится, подыгрывает. Ладно так, умиротворенно. Там и стемнеет. Не хочется и расходиться. Когда, под такое настроение, батюшка и слово духовное скажет. Прочно в душу ложится. Запоминается. Все с пользой человеку, ведь. Не пропаганды ради или еще чего.
 Снова Витька лезет на полку. Давай, братцы, выбивай из меня заблуждения, а то замполит вот серчает, да подкалывает.
  А ну, отошли все, -это наш майор, замполит, -дай я из него лишние идеи выстучу.    Держись, Синюков, поминай своего священника, пусть теперь за тебя слово замолвит.
  Кряхтит Витька, молотит его майор вениками, народ поддает пару, жару. Хорошо.
  Отпадает, без сил гвардии майор, Витька валится в бассейн, народ быстро занимает освободившееся место и «бои» продолжаются. Давай! Кто против меня что имеет, вырази сейчас вениками. Ублажи душеньку, прогрей!!!
  Кто то уже дремлет у себя на койке, кто наслаждается «прохладой» дня, кто читает, кто латочки ставит на обмундировке. Отдыхает пехота. Крылатая. Вечером все свободные от службы валят в госпиталь, проведать ребят. Угостить чем. Потрепаться. Посочувствовать. Раненым это всегда приятно. И хоть харч в госпитале гораздо лучше обычного, но гостинцы принимают. И сами наделяют пришедших, чем либо, из госпитального пайка. Это давно вошло в привычку. Так было, так и будет.
  Совсем поздно, перед отбоем - проводят беседы замполиты подразделений. Все последние новости. Что происходит в мире. Какая взаимосвязь событий. Выплывающие перспективы. Наше положение. Наши задачи. Вот и проясняется кое что, но вся закулисная игра остается в тумане, так как к тому прилагаются все силы врага рода человеческого.
  Политинформации, занятия, политбеседы- очень правильное и полезное дело было в армии. Очень! Вот еще бы священника. Не все скажешь командиру или товарищу. Не все поймут, не везде помогут. Священник здесь НЕ ЗАМЕНИМ.  Русская армия Духовную силу имела. Непреоборимую. В этом великая заслуга воинского священства. Когда надо, они и войска в бой вели, в атаку поднимали, впереди войска шли, не прятались за спины солдата. Во всем пример. И кашу солдатскую ели.
  Ночь. Спит солдат. Только караул несет свою службу. Тем более, не дома, под Рязанью.

А что королева?
 Во дворце идет своя жизнь. Королева после приема перекусила, чем Бог послал. А послал он свежую травку, благо круглый год зимы нет. и растет все, только ухаживай. Да подъедай. Мясного, наша «девочка» , с раннего возраста не употребляла. Так как точно знала вред мяса и, начитавшись о разных болезнях, что из-за мяса в человеке происходят, раз и навсегда отказалась от этого продукта, несмотря на все заменимые и незаменимые кислоты, элементы, витамины и прочее, что, якобы, в этом продукте есть. Характер у «девчонки» был далеко не ангельский, что подразумевает излишнюю мягкость. Решила, раз и навсегда. Все семейные баталии, разыгрывающиеся по мясному делу, она с блеском выигрывала одним только внешним видом и полным отсутствием болезней с раннего детства. То есть с той поры, как прекратила сосать материнскую грудь, подотравленную мясной пищей. Маманя страсть любила копченые брюшки, ребрышки, мозговые косточки. Ее самой кости от этого крепче не становились, но убеждение , тоже сформированное в детстве, было крепко и дочь, не столько служила примером к обратному, сколь примером непослушания и некоторой исключительности из общих правил. Матушкин критерий был прост, больше есть костей – свои станут крепче. Дочь ее взглядов не разделяла, но и не настаивала, не свергала материнского «божка» с пьедестала, а делала по своему. Отец в их пересуды не вмешивался, да и на женскую половину, практически, не хаживал. Сам ел, что дают. В поварские дела не лез. Аппетит у него был всегда умеренный и, вообще, пище он придавал самое малое значение. Спиртного в доме не держали, и, собственно , всю семью можно назвать примером для подражания, если брать только аспект питания. Нравы семейные суровые. С самого малого возраста учение и практическая работа. В семь лет девочка лепетала на трех языках, не считая родного. Умела читать и писать. На родном!. Это говорит, что родной язык имеет славную историю и время. Конечно никакой клинописи. Но буквы и символы сугубо свои. Язык певучий, прямо сказать, музыкальный. Если хорошо поднапрячься, то похож на наш, русский, с кубанско-хохлацким придухом. Но это если издалече слышать, не улавливая слов. Только звуки, примятые расстоянием. У девочки особый курс высшего образования. Смесь естественных наук с юриспруденцией и медициной. Как, в свое время, в наших институтах благородных девиц. Там был и пед. и мед курс, и домашнее хозяйство, и литература, и много еще что необходимое и полезное для жизни семьи и государства. Но преподавала вся профессура дома, в стенах дворца, не выводя дитятю в просторный, широкий мир безнравственности. Потому девочка сохранилась в чистоте. Надо добавить, что родилась она 21 декабря. как и Иосиф Виссарионович Джугашвили (товарищ Сталин) .  А как говорит история и подтверждает практика: все великие родились в ноябре-декабре, то и сие можно добавить в лучшее, что у нонешней королевы есть. В общем, королева вегитарианка убежденная, но своего не навязывает окружению, хотя настоятельно советует. Опять же, за не следование советам, не наказует и своего отношения из-за этого к человеку не меняет. Портрет близкий к идеалу.
  «Попаслась», запила чаем (вишь, в этих краях чаи подают). Собрала свой круг лиц и заслушала отчеты за н-ный период. Задача стоит одна –выжить в новых условиях, вновь не оказаться в рабстве. В свое время вождь пролетариата В.И. Ленин писал, что революция только тогда что стоит, когда она умеет защищаться. Вот и здесь тот же вопрос. Но армии нет, экономической и финансовой мощи нет. Так сказать, голая свобода.  Ушли рынки сбыта, ушли поставки сырья, да народ сказился, прямо. Раз свобода, так и работать не надо. Это все ломать, начинать просвещение. Формировать все наново. Кто поможет. Конечно, колонизаторы попытаются задавить политически, экономически и военной интервенцией. Кто поможет устоять?
  Прием прошел. Разведка докладывает, что все присутствовавшие доложили своим начальникам, а те своим и так доверху. Когда скатится сверху решение, не известно. А жить надо КАЖДЫЙ ДЕНЬ. Паники нет, но «штаб» работает в напряженном режиме. Королеве доложили, что, когда все разошлись с приема, остался русский, долго сидел, смотрел, наблюдал. Не торопился, как бы ожидая чего то. Но его срочно вызвал их же офицер и они умчались. Затем, на «своей» территории они разгромили в пух и прах большую банду. Практически всю, не считая «прилипал» из местных, коие растворились в пространстве, покинув временных хозяев. Один из них  арестован. Сидит в караульном помещении дворца. На вопросы не отвечает, требует встречи с вами, королева.
 Пусть посидит. Успеется. Надо выходить на русских. Чует мое сердце, что кроме их,  нас все бросят на съедение бывшим хозяевам. Тогда голод. Кризис. Разруха. Лет 10-15 как минимум. Если выдержим. Без армии. Народное ополчение это штука разовая.
 Идем к русским.
 Гайтан, - это ее первый помощник, -поезжай к русским. Найди того, кто был на приеме. Откровенно обо всем, что мы здесь говорили, расскажи. Мы страна богатая всем. Недра, сельское хозяйство, рабочие кадры высокой профессиональной подготовки. Нам нужен сбыт, банки, финансы. Все окупим. Нам нужно создать армию. Так и скажи. Мы не лукавим. Мы сделали переворот только для того, чтобы дать свободу народу. Чтобы продукт труда оставался в нашей стране и был полезен тем, кто его создал. Ну, почти как в России, социализм с национальным нашим лицом. Пригласи на беседу ко мне. Они люди военные, времени нет, но попроси. На пару часов.
 Далее пошли другие дела, а Гайтан порулил в зону нашей ответственности к гвардии майору Иванову Ивану Сергеевичу.

На базе «первого». В Виршу.   Трахтоцикл Иванова мягко коснулся земли, добежал до штаба и утих, поглядывая в сторону автопарка, и ожидая своего верного друга Николая Петровича, зампотеха части, страстного любителя всего летающего, вне зависимости от высоты полета, цвета обшивки, лет службы и прочего. Все, что летало, было для Петровича РОДНЫМ. Этот «Прошка»,  тоже любил Петровича, и когда тот, заправив и обласкав всячески машину, усаживался в пилотское кресло, «Прошка», почти без разгона, отрывался от земли и оба уносились подальше от людских глаз и крутили все, что имеет названия и не имеет. Они летали. Вдвоем.  Как птицы. Накружившись и выразив друг другу все свои чувства, появлялись над частью.  Двигатель заглушен, только ветерок посвистывает в растяжках и щелях. Неслышно «падали» на травку и подкатывались к штабу, не применяя тормозов. Вот последний глоток инерции, и точно на место. Потом снова «объятья», в виде заправки, подлить масла, протереть все чистой тряпицей. Погладить, приласкать. Вздох прощанья и Петрович уходит к своему «металлолому». Который у него, всегда на «товсь».
  Садись, Сергеевич. Рассказывай, как прошел прием.
  Нормально. Спокойно собрались приглашенные. Послушали сообщения королевы. Она приглашала к сотрудничеству. Прикрыть ее военной мощью, пока подготовит свою армию. Так, все ожидаемо. Гости, по уходу хозяйки, мигом исчезли. Я посидел, несколько надеясь, что покормят. Но примчался мой офицер и мы занялись бандой. Несколько местных, что отирались в банде, улизнули. Один из них сидит у королевы повязанный. Может предложит себя в роли военного инструктора. Не хотелось бы. Чую, придется нам строить ее армию. Девочка толковая, без паники и спешки. Серьезно реформирует хозяйство, но ее могут мировые банки заблокировать.  Со сбытом могут возникнуть проблемы. Надо на наш самый верх обрисовать ситуацию, нам это в пользу со всех сторон.
  Ладно, Доложим.
   Климов, - это командир своему начальнику штаба, - подготовь бумагу. Отправь сегодня.
   И приказ на  усиление Иванова. Два батальона и два АН-12. Сегодня пусть начинают перелет.
    А вот, Сергеевич от твоих, депеша. Королева настоятельно и срочно приглашает на рандеву. Может и покормит тебя своей травой. Говорят, она сугубая вегетарианка.  Так, что пока наши самые наиверха будут думать, ты смотайся к девочке и переговори. Я думаю, что, при всех высших эмоциях, там на верху, мы возьмем это дело на себя. Здесь,  кроме нас, никого наших нет, а присылать, кого из несведущих, никто не станет. Так что приступай к делу. То есть создавай ей армию, а пока прикрой « своим телом». Переводи часть своих гвардейцев в стольный град. Тогда нахалом уже никто не сунется. Это будет уже нападение на Союз!
   «Прохор» ввинтился в небеса. Дорога домой не заняла много времени и вот внизу родные пенаты.
  Построение!
   Подразделения выстроились на плацу, а плац есть во всяком воинском заведовании, где бы оно не находилось. Плац, для части,  место священное. Через него не ходят. Его обтекают по периметру, не дерзая ступить «простою ногой пешехода» на его поверхность . А, если уж сверхсрочно и обтекать некогда, то через плац можно только бегом. Но, это в исключительных случаях.
  Равняйсь! Смирно! Товарищ гвардии майор, батальон по вашему приказанию построен. Начальник штаба батальона гвардии майор Власов.
  Здравствуйте товарищи гвардейцы!
  Здравия желаем, товарищ гвардии майор! Раздается в раскаленном воздухе. Да так вдохновенно, что местные птахи, с испугу, что ли, взвились в небеса.
  Речь майора была короткой и спокойной. Огня майор не наводил, народные страсти не разжигал. Огня, энтого, хватало и без речей. Только отгремелись. Толком не отошли.
  Нам предстоит защитить новое самостоятельное государство. Народ изгнал колонизаторов. Строит свою свободную жизнь. Ему, конечно, будут всячески мешать, вплоть до военного вторжения. Наша задача стать в его пределах и защитить своим присутствием. Но, если, это присутствие не вразумит, то по полной программе. Война. То есть то, чем мы здесь и занимаемся. Половина подразделений остается здесь, а другая половина уходит на новое место. Приказ сейчас подпишу. Здесь старшим остается начальник штаба, гвардии майор Власов. Я ухожу на новое место. Так положено. Первому батальону три часа на сборы. Выходим в 17 часов. Марш 1200 километров. Маршрут по центральному шоссе. Готовьтесь.  Старший на марше –гвардии майор Мандрик. Все. Разойдись.
  Это не так просто. Это топливо, это «куча» всего и вся. Но народ привыкший, не в первый раз. Три часа вполне достаточно для подготовки, всегда готового к действию войска.
  Командир, гость от королевы.
  Давай в мой кабинет.
  Обменялись приветствиями. Уселись на стулья.
  Слушаю вас, товарищ гость.
  Мое имя Гайтан. По поручению королевы. Ее величество приглашает вашу страну к сотрудничеству. Во всех сторонах государственной жизни. Особенно защита от внешнего нападения. Особенно.
  Нам надо подписывать какие документы, товарищ гость, или все только на словах?
  Документы готовы. Королева приглашает вас к себе. Тот раз, вы так неожиданно покинули гостиную, что мы не успели вас ничем угостить.
  Во, подумал Иванов, так хотелось перекусить чем вкусненьким, королевским.  На этот раз,  уж, точно перепадет.
  Товарищ посол. Мы предвидели все это. Спасибо за оценку нашей работы здесь. Командование, своей властью здесь, решило оказать возможную помощь. Через три часа воинский контингент выходит в вашу столицу. Мы с вами, сейчас, улетим на моем самолете к вам и подпишем все бумаги, позволяющие нам находиться на вашей территории. Без этого не избежать международной шумихи. Хотя сами буржуи творят, что хотят и без бумаг. Но, то они, а это мы! Как вы на это смотрите?
  Летим. Моя машина вернется сама. Если она вам нужна, то используйте, как хотите.
  Спасибо. Согласен. Пусть идет в составе передового дозора.
   Хорошо.
  Летим.
 Толком не отдохнувший «Прохор» поднял командира и гостя-посла в горячее небо и понес строго на север, в стольный град, в надежде, что раз на Север, то, может, не так жарко будет. Но «Прошка» не учел, что на Север, в этот раз, есть еще ближе к Экватору, а, стало быть,  еще жарче, что в прямом, что в переносном смысле. Самолет летел на войну, и никак не меньше. Революция должна уметь себя защищать. Хоть она и не наша. Наша только будет война.
           Королева вышла к гостю в темно зеленом платье. Этот цвет определяет мир и согласие, на языке «дипломатов».  Слуги покинули помещение и оставили переговорщиков одних. Хороший французский королевы был смягчен, несколько, домашним акцентом. А хороший французский гвардии майора был «усилен» хорошим твердым русским. Конечно, по сравнению с русским, француз заметно терял полноту выражения мысли, но переходить на русский Иван Сергеевич не решался и беседовал на французе, укоряя его за тусклость.
  Дипломатических изысков не было. Королева прямо попросила прикрыть страну самим собою. Чем есть, хотя бы обозначить политически.
 Наш гвардеец тоже не крутил, а высказал решение командования о поддержке нового руководства страны. И не дожидаясь всех дипломатических решений, ввести свое войско в пределы нового государства. Но! Все же! Бумаги на это необходимо оформить, на что он уполномочен правительством страны. Тут несколько перегнул наш гвардеец. Страна еще долго размышляла. Что почем. Взвешивала. Советовалась. Но, потом, все же, решила и подтвердила подписанные сейчас документы.
  Конечно, кивнула своей прелестной головкой королева. Бумаги, на трех языках, русский, местный, французский, моментально легли на стол. Королевская подпись и печать, в виде распростершей крылья птицы, в венце золотых колец, по числу племен, уже стояли. Гвардии майор, не мудрствуя, четко, по  русски,  написал свою, такую редкую на Руси фамилию, предварив ее -« от Союза Советских Социалистических Республик Гвардии майор Иван Сергеевич Иванов». И, по инерции, как обычно он это делал, а может и нарочно, изобразил эмблему ВДВ.
   Главный вопрос  решен. Оформлен. Войска на марше. Через три часа они выйдут на территорию этого нового государства. Сам командир уже здесь! Значит, войска уже на территории и нападать УЖЕ нельзя. Это агрессия против НАС. Это уже серьезно!
  В этот раз покормили. На столе смешались обе кухни. Королевская вегетарианская и общепринятая, так сказать международная-мясо-молочная. Однако была пятница. День постный. А когда есть возможность соблюсти пост, Иван Сергеевич это делал. Вот и сегодня он приобщился к вегетарианской кухне и не прогадал во всех смыслах. Первое и весьма существенное, что королева высоко оценила христианскую позицию Иванова, второе, что ей просто приятно было иметь за столом «родного человека», тяготеющего к вегетарианству. Разговор пошел о христианском подвижничестве. О проповеди христианских ценностей. Образе жизни христианина и его поведении в обществе. О исповеданничестве и строгости канонической. Оба были в своей родной среде и, неожиданно для себя, Иван Сергеевич обнаружил, что они давно говорят на русском. На родном языке. Что его не сдерживает скудность иностранного и мысли свои можно изливать с полнотой и щедростью.
  Ваше величество, вы так хорошо знаете русский?
  Да, воин христов. Моя няня русская. Она мне и песни пела колыбельные по русски, сказки рассказывала о Иване Царевиче, Трех богатырях, Василисе Премудрой и много, много чего. Русский язык, язык христианский. Такого в мире нет другого, полного, красивого, певучего. Такого тонкого и нежного. На нем все чувства доступны к передаче, у него нет ограничений, он всеохватывающ. Счастливые вы люди. И сами вы, как ваш язык. Конечно, по другому и быть не может. С так счастлива, что мы теперь вместе.
  Но, для трепа, как говорят на Руси, у королевы времени просто нет.
  Простите, Иван Сергеевич, мне надо уходить. Дела.

 
  «Прошка», отдохнувший, заправившийся и умытый легко отскочил от бетонки, к которой  не приучен, но ему понравилось, набрал свои сто метров и погудел курсом  к своим, которые уже в пути, втягиваются в трудный марш, обеспечив безопасность и передовым, и тыловым дозорами, остерегаясь нападения с флангов и вообще, что определено, как не дома под Рязанью. Помоги, Господи. Все понимали, что легких задач не будет. 
  Но это не означает угрюмость, задумчивость. Страхи. Нет! Каждый занимается своим делом. Кто дремлет, кто болтает с соседом о разном. Кто сухарик извлек из противогазовой сумки и колет его на части рукояткой ножа и наделяет всех желающих. А желающие все. Ведь это сухарики «Второго сухарного завода». Закладки еще, аж 1937 года. Вкуснее любого шоколада и прочего. За щекой такой сухарик «плавится» часа три. Именно плавится ибо грызть его не можно, не поддается силовому разрушению. Крепче стали. Но ТАЕТ.
   Песен народ не поет. Ушки на макушке.
   Марш.
   Иван Сергеевич решил сделать небольшую закорючку на курсе. Этакую дугу, выпуклостью к западу. Там достаточно высокое плато и его хотелось бы посмотреть. Полторы сотни километров от дорог, тихий уголок. Но перспективный с точки зрения военного дела. Если там расположить войска, то во все стороны оперативно можно воздействовать. Там и авиацию поставить, и тяжелое вооружение.  Явно нет болот и мочаков. Надо глянуть. Карта это одно, натура, се другое.  Ибо «гладко было на бумаге, -как  писал Шота Руставели,- да забыли про овраги, а по ним ходить». Фырчит мотор, высота чуть больше тысячи. А это что за колонна? Сотни тяжелых грузовиков тянутся в гору, к центру плато. Вот!. На карте и тропинок нет, а здесь явная добрячая дорога и тяжеловесы бодро преодолевают крутые подъемы. Кто это? Явно не королевские люди. Размышления Ивана Сергеевича прервала пулеметная очередь, направленная явно в его сторону и с целью уничтожения любопытствующего. «Прошка» резво крутнулся, нырнул вниз и скрылся с глаз.
   Первый. Я «Прохор».
  Слышу, Первый. Что это у тебя за новые позывные.
  Первый. Срочно. Координаты ……..N….N…. Сделай фоторазведку, с большой высоты. Меня на тысяче активно обстреляли при подлете. Большие колонны тяжелых грузовиков. Тянутся в сторону центра плато «БЦ».
  Понял. Организуем. Уходи не медля. Не глазей. Занимайся перегоном. Все!
  Первый, а где те колонны войск, что тянулись в сторону стольного града девчонки?
   Пятый. Мы их потеряли. Шли, шли и исчезли. И в твоем направлении никто не мОстится. Ищем, но как сквозь землю провалились, хотя шли по открытой местности, на виду. Такая вот незадача, Сергеевич. Тем не менее, войско твое, что осталось, усилим, согласно решению и приказу.
   Прижав машину к земле, Иванов понял, что долететь домой ему не дадут. Надо возвращаться в столицу, а там решать, чем и как. Пока главная задача, до столицы. «Поршик» стелился над землей, изредка подскакивая над рощицами, мотор пел свою песенку, а Сергеевич крутил своей лобастенькой головой на 360 градусов, совершенно быв уверенным, что на него непременно станут охотится. А вот и они. Пара истребителей пронеслась в приличном отдалении, явно разыскивая кого то. Но кого можно искать, только Сергеевича, больше здесь никого не бывает. Иванов притер самолетик к земле и посадил на полянку, среди рощицы. Подрулил прямо под кроны деревьев и затих. Через какое то время, пара снова пронеслась в обратном направлении. Явно получается, что они его ищут по курсу полета. От точки обстрела и в сторону базы. Это хорошо. Здесь, над ним они только разворачиваются. Ничего, посидим. Посмотрим. А вот уже не пара, вот уже осиный рой. Кто на высоте, кто брюхом «землю роет». Ого! Это уже широкий поиск. По всем направлениям. Уже вечереет, а они все гладят небо. Ясно одно, лететь больше нет ни какой возможности. Если только ночью. Так это самому чрезвычайно опасно. Можно разбиться. Вот такие пироги,  пехота крылатая. Были крылышки, да вот не воспользуешься. Посидим, подумаем.
   До столицы километров двести. Не так много. Деревень и поселков в этой стороне вообще нет. Пусто. Кто его знает, почему народ здесь не селился. Вот пусто и все. Значит, спокойнее можно перемещаться в пространстве. Без наблюдения чужими глазами.
 Что, десантура, в путь. Пусть «Прохор» отдохнет. Может удастся его потом забрать. Прощай, друже. Не огорчайся. Так надо.
  Гвардии майор погладил крыло, постучал по баллону- колесу, отключил аккумулятор. Автомат на грудь, магазины по своим штатным местам. Ранец за спину. Вперед, пехота, даром. что крылатая. А в противогазовой сумке, по старинному обычаю, должен быть сухарик. Вот он, родненький. Отобьем кусочек, сунем за щеку. Плавься там, услаждай воина.
 Совсем недалеко отойдя, майор наткнулся на останки двух человек. Сказать, что останки, очень смело. То, что осталось. А остались тщательно обглоданные кости. Вот и все. Сергеевич все внимательно осмотрел.  Есть ли что определяющее , кто это был. Тряпки, предметы. Чисто, прямо прибрано. Может люди уже проходили и подобрали нужное. Так тут и не бродят толпы любопытных. На всякий случай бросим тут парочку гильз, оставшихся от вчерашней стрельбы. Как не зря сунул их в кармашек сумки. Вот еще и оболочку с незапотевающих пленок стекол противогаза. Пусть поваляются. А вдруг кому и нужны будут. Война штука серьезная, на войне и муха бомбовоз.
  Самолеты разлетались «по крупному». Стригут и гладят каждый метр. Только успевай прятаться «в кусты». Не дают спокойно человеку пройтись и налюбоваться красотами экзотической природы. Но вот темнеет. Перестали. Можно «по холодку» и двигать дальше. Пять, десять, двадцать километров. Опять самолеты. Они что, дураки? Темно совсем. Ничего не видно. Или они с какими приборами? Вот пара прошла совсем рядом. Силуэты самолетов хорошо видны на фоне неба, а как пилотам, им разве что видно? Бороздят все небо. По всем направлениям. Жестко кто то правит, жестко. Видно очень не хочется их «главарю» упустить видевшего. А что, собственно видевшего. Почти ничего. Грузовики. Вот и все. Мало ли их мотается по просторам, не контролируемым ни кем. Но здесь, что то очень, очень важное. Это суперсекрет. Стали бы просто так гонять ночью самолеты, практически безо всякой реальной надежды на успех. Конечно, если бы я ночью полетел, то можно и заметить, тогда реально можно выполнить им приказ. Но, а если пеший? Они и в ум не возьмут, что можно рискнуть эти пространства преодолеть пешком. Будем на это надеяться. Пусть так думают и ищут. А днем будем посмотреть. Пока –вперед.
  Самолеты гоняют всю ночь над пустыней. А гвардии майор Иванов Иван Сергеевич, строго по звездам, торит свой путь в сторону местной столицы. Оно, хоть и ночь, но видно хорошо. Пространство пронизано белесым светом, луна висит половинная, убывающая, звезды крупные. Все, в сумме, дает, для пешехода, вполне приличное освещение. Под ногами совершенно сухо. Речек нет. Кирзовые сапожки майора припылились. Давно они так не гуляли. Все на машине, да самолетом. Вот и настала их очередь потрудиться.
  Все хорошо, но, какой то внутренний голос твердит: «Не туда идешь. Не туда идешь».
   А куда? Куда надо? Вот иду прямо на север. Там стольный град. Оттуда чем либо быстренько доберусь к своим. Правильно иду. Что ты мне голову морочишь?
 «Не туда идешь. Дома порядок. Все идет по плану и ты там, вообще, не нужен. Там сейчас « у власти»  младшие командиры. Не туда идешь! Не туда».!!!
  Я понял, Господи. Какой же я осел. Все шло прямо в руки, а я дал деру. Правильно, товарищ внутренний голос, не туда иду. Совсем в противоположную сторону. А ну, кирзачи, поворот «все вдруг»!  Дома и без меня управятся. А вот здесь посмотреть от чего это меня так жестко отогнали, а точнее, свалить хотели, а потом так долго ищут, забыв все летные инструкции и все прочее. Дались мои глаза кому то. Крепко дались. Значит секрет стоит такой строгой охраны. Вишь, как мечутся. Уже чуть до столицы не мотаются. Больше уже сами себя раскрывают. Очень где то сладкая конфетка. Шире шаг, товарищ гвардии майор.
    Бежать, может, и не побежал, но шаг стал шире и чаще. Самолеты продолжают свою работу. Вероятно, еще кто отправился в поиски, но Иванов уже решил выйти на центр плато и почти бежит.
  Постепенно ритм устанавливается как скорый шаг, и майор успевает любоваться и луной, и звездами. Которые здесь и другого цвета, и яркости свечения, и, даже, запаха.
  Рассвело. Иванов устроился на дневку. Отправил за щеку приличный кус сухаря и, прислонившись к могучему стволу раскидистого дерева, мирно прикрыл правый глаз. Пусть спит. Через часик поменяем. Отдохнет другой.  Самолеты стали летать реже, видно за ночь умотались, а может пилоты отказались сутками работать. Побиться можно запросто. Это ж не машина. Скорости какие. Чуть зевнул и … цинковый ящик с этикеткой  под флагом державы. Но глаз всяких может быть много. Поэтому, «не спеши». Ничего нового Иван Сергеевич не увидел, не придумал, а посему использовал вынужденную остановку на полную. Дав отдых всему телу, особенно желудку.
 Стало темнеть. Пора в поход.  Дорога, если так можно назвать путь по нетронутой человеком полупустыне, полезла несколько в гору. Не так ,чтоб уж круто, но явно. Стали попадаться скальные выходы, мешающие прямо двигаться, приходилось все время вилять и постоянно следить за курсом.
  О!!! Запах дыма. Осторожно. Кто что зажег? Или горит, как обычно, сухая трава, неизвестно как и кем зажигаемая, или кто сам палит что. Полежим, понюхаем. Ветра, практически, нет. Откуда запах? Вот как бы дерево горит. Еще на кизяки похоже. Есть такое топливо там, где много овец. В кошарах такой слой навоза собирается и трамбуется, что его потом режут на куски, сушат и топят печи зимой. А летом, в летних кухнях, под навесами, готовят домашнее что. Как бы и мясом пахнуло. Правда это или от голода животу снится, а через нос шутится. Покрутим этим носом. Палец послюним. Откуда, все же, запахи. Он то и не запах, а чуть-чуть что то. Но все же есть. Вот! Это справа. Да. Именно справа. Поползем ящеркой. Глянем. Может и вправду, кто из людей.
 С полчаса ползал Иванов. Давно не испытывал такого состояния. Точно, костер. Тренога, котел. Вокруг семь солдатиков. С оружием. Что это охрана или поисковая группа?  Хорошо хоть собак нет. Вот влип бы.  Поползаем еще. Понюхаем. Вот еще запашок. Гальюнчик. Что там. О! «Давно сидим».  Значит, стационарный пост. Ну, что ж. Варите свой паек.  Кипятите свой чай, или что там вам положено, может какао, кофе. А мы поползем своим маршрутом.   Чао!
  Гвардии майор ящеркой удалился от поста , потом встал и скорым маршем продолжил путь, сам про себя рассуждая: пост, от плато еще как далеко. Вероятно самый наружный. Следовательно, будут еще. Как кольца. К центру чаще, гуще.  А может и зиг-загами всякими. Может. Все может. Здесь не детская площадка, здесь профессионалы, хай бы им грець!
   Майор удалился от поста. Погрустил, слегка, о детстве, о таких же кострах в поле, лесу. Когда никакие заботы не печалили юную душу. Не тревожили сердце. Когда жизнь еще только начиналась и была совершенно прекрасна.
  Была такая пионерская игра, когда лагерь разделялся поровну, одни, синие, другие, зеленые. На холмах в двух-трех километрах друг от друга установлены штабы. Там, на самом видном месте флаг команды. Задача, по сути, совершенно простая, утащить флаг противника домой, к себе, и поставить рядом, в своем штабе. Сигнал, народ по всякому стремится выполнить задачу. Кто валом валит, кто тайком пробирается. У каждого на плечах погоны. Сорваны –поражен, из игры выбываешь. Народ входит в азарт. Схватки нешуточные. Порой до драки. Но по честному. Нет погона –ранен. Можешь еще воевать. Нет обоих –иди на сборный пункт, не мешай оставшимся. Хорошая игра. Всякая лагерная смена ею кончается. Повоюют, бывает и носы расквасят, но расстаются друзьями и долго еще переписываются. Москва, Рязань, Ставрополь, Якутск, Петропавловск –на- Камчатке. Со всей страны пионеры съезжались в лагеря. Мудро и умно.
  Иван Сергеевич пошагал дальше. Нос выполнял свою работу, уши –свою. Глаза обегали все пространство. Только ноги, делали равномерно шаг за шагом, переваливаясь на неровностях, на камнях, попадая в ямки, щели и, не ропща. Считали себя самыми главными в этой, не простой, ситуации. Но ссор между членами тела не было. Давно они свыклись, знали свое дело. И как только слух улавливал сторонний звук, ноги замирали, на полушаге, все тело напружинивалось, глаза устремлялись в сторону звука. Нюх тоже обострялся. В таком положении проходило какое то время. Затем напряжение спадало. Ноги устойчиво держали тело. Все ждало команды из «центра». Вперед! И снова каждый на своем посту.
  Вот что то звякнуло. Иванов замирает. Осторожно! Ложится и прислушивается. Ветерок с обратной стороны звука. Значит запахи не доходят. Полежим. Потом подползем в сторону «звяка». На пути большие камни, куски скал, выдавленные из грунта. За ними ровная площадка, на площадке костер, дальше еще костер и еще несколько. Каждый метрах в пятнадцати друг от друга. Собак явно нет. Они давно бы обозначили Иванова с под ветра. Недалеко от костров пасутся верблюды. Много. У огня сидят люди. Едят из чашек. Жидкое пьют через край, твердое извлекают пальцами и отправляют в рот. Ни вилок, ни ложек, или каких еще приспособлений нет. Народу, так это, человек тридцать. Одни мужчины. Детей, женщин не просматривается. У каждого за спиной длинноствольное ружье. Патронташ через плечо. Калибр очень приличный. Большой палец свободно войдет в ствол. Хоть на слона ходи. А может это и есть знаменитые охотники на слонов. Вот бродят по странам континента и зарабатывают на хлеб слоновьей охотой. Вкусно пахнет. И едят с аппетитом. Самому хочется тоже. Давно на сухом, очень сухом, пайке.
  Вечный вопрос: что делать? Объявиться или пройти мимо, не обозначая себя никаким образом.
  Порассудим.
   1 вариант. Ухожу. Голоден, как и был. Не узнал кто есть кто, что делают, чем занимаются. Не черпнул никакой информации. А она у них может быть очень мне нужной.
   2. Вариант. Обозначаюсь. 2.1 Ловят, уничтожают или сдают «белолицым». 2.2 Принимают в объятья. Кормят. Сдают все, что знают о деле. Снабжают харчами на дорогу.
   Вот такой первичный анализ, как это учили в военном заведовании. В сумме. Перетягивает вариант 2, обозначится. Оно, конечно, поймать майора не так просто. Тем более повязать и сдать. Это еще надо очень суметь. А количество людей, не определяет успеха в данном деле.
   Бесшумно слева  распахнулась скала, выбежала стайка детишек, лет по пять –семь, подбежали к костру, подставили свои чашки. Взрослые наполнили и те унесли еду в «пещеру». Полог закрылся, и как ничего не было. Все молча. Ни дети, ни взрослые. Ни смеха, как это всегда определяет появление детей, ни назиданий, «умничающих» всегда ,взрослых. Как тени. Пришли, взяли, ушли. Едят люди, пасутся верблюды. Какая то своя жизнь идет, давно заведенным порядком. Вот только молча. Для людей слишком необычно. Время идет. Иван Сергеевич томится голодный, но не торопится. Неожиданно смешную мысль посылает желудок. «А ну, майор, не поставь хозяев в неудобное положение. Вот поедят все, котлы почистят, а ты объявишься. Чем кормить гостя? Конфуз. Поторопись. Не ставь в неловкое положение местных». Явно местных, дети, пещера. Здесь всегда живут.
 
  А совсем недалеко.  Два пожилых генерала сидели в палатке и пили  кофе. У каждого за спиной стоял слуга, который, по мере опустошения чашечки хозяина, подставлял полную, только с огня. Оба начальника молчали и наслаждались напитком, что, как могло показаться, было их главной «работой» в этой, удаленной от цивилизованного мира, точке земного шара. Оба они были в светлых «тропических» костюмах, на шее, у каждого, висел солидный лоскут мягкой ткани, как носовой платок, что ли, на ногах легкие сапожки, с тряпочными голенищами, головы украшали белые панамы. Ни орденов, ни медалей. Только золотое кручение погон. Время от времени, к кому либо из них подходил офицер и, так же молча, клал на столик, рядом с чашечкой, бланк донесения. Получивший бегло просматривал, лицо не менялось, тайна сохранялась, оставляя другого в неведении. Оба не были врагами, но и к друзьям не причислялись. Каждый представлял свою страну и секретами  делиться, явно, не собирался. Такой, вероятно. этикет был нормой поведения этих господ.  Судя по всему, ситуация в зоне их ответственности была напряженная, если не сказать критическая, генералы уже накофеились  до красноты на лицах. Сердца их начинали давать перебои, но питие продолжалось. Тут надо добавить для пояснения, что здесь они сидят третьи сутки. Ничего кроме «бодрящего» кофе не употребляют и каждый со своей стороны отслеживает ситуацию. Вот так. Молча. Третьи сутки.
  У генералов очень сложная и деликатная задача. Пять лет тому назад. На территории глубинной страны-колониии было начато строительство огромного военного объекта. Комплекса по контролю эфира, если так можно для дилетантов обозначить. На площади в триста гектаров поднялись гигантские сооружения из металла, бетона и всяких других материалов. По замыслу заказчика стройки, весь континент просматривался и прослушивался. Муха махнет крылышками, а на станции уже засветилась. Тотальный контроль всего и вся. Участие принимали две страны. Колонизатор и «старший брат» колонизатора. Первый предоставил площади и обеспечил секретность, второй возводил объект и должен был его технически обслуживать. Все шло мирно и спокойно. Более половины работ выполнено, часть станций уже работала. Но… Это вечное НО! Переворот. Права колонизатора вмиг испарились. И оба генерала спасают имущество, которое, если о нем узнают в столице, засветится на весь мир. Вот и сидят два аса разведки дружественных стран, подельники, и каждый расхлебывает свою кашу, попивая литры кофе и действуя на самом высоком уровне напряжения. Не померли бы хоть. Жара, кофе, голодные и перенапряженные. Много ли человеку надо, чтобы покинуть этот мир.
  Вот очередной офицер положил депешу тому, кто чуть полнее. Пухленький пробежал глазами и вскочил.  Быстро перебежал в другую палатку, там развернут узел связи.    Хелло, Мэри. Я тебе всю красоту твоей фигуры испорчу, если эта стрекоза уйдет живой. Догони и сбей. И какой идиот пульнул в него очередь, раскрыв себя. Здесь пионеры и школьники не летают. Здесь обретаются только суперпрофессионалы. Юноши бродят по паркам и борделям. Немедля подними, что есть и вгони этого любопытного в землю!
  Господин генерал. Это русский.
  Ты в своем уме Мэри. Откуда здесь русским взяться, они более тысячи километров отсюда пасут своих овец. Здесь кроме нас никого.  И не мути мне голову. Поднимай и сбей.
   Господин генерал. У него красные звезды на крыльях. Это политический скандал.
  Мэри. Секунды летят. Политический скандал мне не интересен. Пусть политики резвятся. Мне надо обеспечить свою работа, а она не терпит чужих глаз. Работай и доложи.
  Два истребителя сорвались с полосы и бросились вдогон нашего «Прошки». Станция наведения вывела их на место обстрела, а далее: ищите сами. Пилоты связались с землей, которая показала, куда ушел краснозвездный путешественник, и самолеты умчались. Две, три, пять минут. Нет никого. Пилоты докладываю земле. А оттуда грозный рык: искать и сбить! Те и выше, и ниже. И кругами и всяк. Нет самолетика. Растворился. На помощь поднята вся эскадрилья. Мечутся самолеты над степью, перелесками, озерками. Нет никого. Уже и «цепью» прочесывали, и на разных высотах.
  Земля, где ваши локаторы, где ваша хваленая техника, что муху отцеживает. Дайте наводку. Где эта мелкая птаха машет крылышками.
  Молчит земля. Заглушены станции. Идет аварийный демонтаж.
  Отлетала авиация свои сорок минут. Ушла на заправку. Через сорок минут снова в воздух. И так до вечера. Сгинул самолетик. Исчез. Не нашли.
  Мэри! Я не буду перечислять всех твоих родственников и отсылать их вместе с тобою подальше и подальше, но за долгий треп и пропажу этой стрекозы ты мне ответишь. Ты помнишь откуда я тебя вытащил? Ты бы там здохла, падаль долбанная.  Звезды, красные. Пока ты трепала своим поганым языком, эти звезды исчезли и унесли наши секреты на страницы газет всего мира. Но, в принципе, плевать мне на все газеты, там все больше врут. Но если в нашу кашу запустят свою ложку русские. А это красные звезды на крыльях подтверждают. Они могут помешать вывезти все домой. О, если это случится. Мэри,  тогда я отдам тебя на растерзание в самый черный бордель. Пусть тебя там научат работать оперативно. Там сумеют. А пока ты здесь, ищи этот самолет. Найди и уничтожь. И, если кому темно, то зажги степь. Освети чем хошь, но к утру эта тварь, летающая, должна быть у меня. Все, Мэри.

      Авиаполку.  Господин полковник.
   Да, госпожа Мэри.
   Почему вы на земле? Почему вы не выполняете приказ. Вас что учить военной дисциплине. Или ваши погоны слишком надавили плечи?
   Госпожа Мэри. Я военный человек. Я полковник, в конце концов. Вы со мной как с мальчишкой лейтенантом.
  Заткнись, полковник. Ты получил приказ уничтожить. Уничтожь! Поднимай все, что летает, бегай пешком, но найди и сбей.
  Госпожа Мэри. Ночь. Темно. Я побью все машины.
  Плевать мне на твои машины. Летай, гуди. Тарань. Положи весь полк, но этого найди и уничтожь.
  Но у меня инструкция. Я не имею права ночью летать.
  Я тебе и инструкция, и папа с мамой. Если мало, то и дедушка с бабушкой. Сопляк инструкционный! Немедленно поднимай полк и найди! Время невозвратно и там не пионер в красном галстуке. Все.
  Полковник вызвал своих помощников и процитировал приказ.
   Нет, заявили все в один голос. Мы ночью летать не сможем. Только машины угробим и людей.
  Да, господа офицеры. Но вы знаете госпожу Мэри. Мы все пойдем под суд, это в самом легком варианте, а то ведь могут уничтожить и прямо здесь. Не доводя до суда. До родного дома. И хоронить не будут. Спишут в качестве потерь, а они в контрактах оговорены. Так что поднимаем полк. Пусть гудит. В конце концов нам только за это платят  деньги.
  Приказ: летаем. Кто уничтожит эту фанерку, десять окладов премия. Все. По самолетам.
  Армия. Хоть чья. Приказ есть приказ и самолеты, в полуслепую, разлетелись на поиск.
  Генералы сидят при «свечах», попивают свой кофе и работают. Задача сложная. Вытащить до порта все оборудование комплекса. Успеть. Не дать вмешаться, конечно, русским. Разведка доносит, что русские побывали у королевы. Что были дважды. Что часть войск стронулась с «зимних квартир» и катит в сторону стольного града. Значит,
 уже договорились и, вероятно, подписали основные бумаги о сотрудничестве и, особенно, военном. Теперь девочка под защитой русских. А территория комплекса это ее земля. Хоть этой девочке и не до окраин, ей бы власть удержать, но ее сотрудничество с русскими развязывает им руки. У них на все сил хватит, им не надо протаскивать программы через слушания в сенате. В комиссиях и прочих болтуновских кабинетах. У них проще и правильнее. Приказ и готово. А полномочия можно и по телеграфу передать. И заткнется вся дипломатия. А им, русским, и наплевать на вопли демократии, они сделают свое дело, а потом хоть вой, хоть не вой.
  Тот, что потоньше, явно командует технарями. Ему докладывают о ходе разборки. Что погрузили, что готово к отправке. В лежащих на столе бумагах он цветными карандашами делает отметки. Так же, изредка, уходит на свой узел связи. Там разговоры мягче. Родственников не вспоминают. Но звучит примерно так.
  Мне не надо знать есть ли у вас кислород. Меня совсем не интересует, когда кто спит, ест, в гальюн ходит. Мне, делай по графику. Любая минута отставания вам грозит штрафом, оговоренным в контракте.  А там хоть самолетами возите свой кислород, хоть ртом или чем надувайте ваши баллоны. Контракт есть закон. Расчетная ведомость. И еще учтите, если не успеем, никто ничего не получит вообще. Ибо деньги пойдут с места, куда отправим оборудование. Вот и дуйте свой кислород. Я вам не учитель пения. Я есть коммерсант в генеральских погонах. Здесь на многие миллионы, и даже больше, не учитывая политических и военных аспектов. Все. Решайте свои проблемы сами!
  На площадке кипит работа. По всему комплексу муравьями копошатся люди. Профессионалы своего дела. Это чистые технари. Они влюблены в машины, в приборы, в это переплетение проводов, кабелей, антенн и прочего. Они его монтировали, лелеяли, отлаживали, что успели сложить в рабочую цепь. Теперь, на полдороге, все разобрать. Многое не поддается разборке. Надо резать. А для технаря это резать по собственной душе. Он пытается максимально сохранить. Но сроки! Гудят сварочные аппараты, шипит кислород, воют дисковые абразивные пилы. Огромные краны грузят целые блоки на платформы тягачей. Двадцать тонн, сорок. Лишь бы влезло. О габаритах нет речи. Гаишников нет на ближайшую тысячу километров. Да и кто б из них осмелился дерзнуть вмешаться в эту кашу.  Дальше будешь, жив будешь. Формируются колонны и вытягиваются, под прикрытием войск, в перегон. Ночью, без огней. Как тати. Что на самом деле и есть.
   В трех метрах от крайнего костра Иван Сергеевич поднимается. Все спокойно. Паники нет, шума нет. Как молчали, так и молчат. Кто лицом к Иванову, те чуть кивнули головой, продолжая еду, кто сидел спиной, те, на мгновенье, повернулись .  Раздвинулись в стороны, приглашая к костру. На земле простелена кошма. Иван Сергеевич перешагнул кошму, сделал легкий поклон ко всем и сел, как сидящие, по татарски. Ноги калачиком. Рядом сидящий, вытащил из под ряднушки чашку, зачерпнул из котла варево. Лопаточкой взял со дна приличный кус мяса, опустил осторожно в чашку и подал Сергеевичу. Довольный желудок, что то бормотнул, поднапрягся и стал принимать угощение. При этом ни звука. Всяк молча ест. Мясо берут руками, запивают бульоном. Не торопятся. И не тянут.
  Вот с первым, явно, покончено. Добавки никто не предлагает, да оно и сытно получилось. Из под положка извлеклись литровые кружки, всем налили пахучей жидкости, подали. Пей на здоровье. Вкусно, приятно, даже с жирком кажется. Может из молока верблюжьего? Может. Или чай с молоком. Но вкусно и сладко, в меру. Народ похлебывает горячее питье. Казалось бы самый момент потрепаться. Но как молчали, так и молчат. Значит такой устав этого «монастыря». А со своим уставом в чужой, как известно, не ходят. Помолчим. Так, даже, и лучше. Есть не мешает и чужие мысли не вредят своей голове. Мудро. В монастырях на трапезе тоже молчат, но назначенный чтец громко, что б всем слышно было, читает, что указано настоятелем. Здесь тихо. Может они дальше пошли, может, и впрям, какое религиозное сообщество. По мере освобождения кружки, глаза у майора прикрываются, он этого совершенно не отмечает своим сознанием.
  Спит.
   Конфуз, гвардии майор, ни каких оправданий. Как цыпленок в сетях. Пока сетях сна.
  Утро ли, день. Иван Сергеевич просыпается. Сознание занимает свое место в строю. Органы включаются в работу. Руки, ноги, все тело не повязано. Свободно. Но майор виду не подает. Глаза не открывает. Будто спит. Хотя опытный глаз уже бы отметил изменение ритма дыхания. Но рядом этих знатоков нет. Отмечать некому и, с помощью слуха, который не отметил чьего бы то ни было присутствия, Иван Сергеевич осторожно приоткрывает глаза.  Явно помещение, не наружная поверхность земли. Но воздух свежий, даже с прохладцей. Освещенность вполне приличная и позволяет определять все, что находится в этом «замке». Потолок метров 10-15, ширина, длина метров по 20, стены –чистый камень. Пол- сплошная каменная плита. Гладкая, шлифованная. Мебели или чего подобного нет. Пустая зала. Людей нет. На камне, под Сергеевичем простелена кошма, с запасом вдоль и поперек. Под головой мягкая подушка. В своде отверстие, но не прямое, а углом или еще как. Свет солнечный проходит, но прямых лучей нет.
  Полежим малость, покумекаем. В поле видимости дверей нет. Теперь сядем. Повертим головой.  Повертели, и что? Никаких новостей. Движения воздуха, даже, нет.
  Прошло пару минут, как гвардии майор обрел действительность. Прошелся по зале, размял тело. Его имущество лежит на кошме рядом. Ранец, оружие, неразлучная сумка с противогазом и сухарями второго сухарного завода закладки 1937 года. Все абсолютно на месте и досмотру не подвергалось. Это сто процентов. А-у, где люди?.
 А люди, точнее одна «людя», как из стены появилась сбоку. Людя оказалась, поближе, 35-40 летним мужчиной. На нем темный плащ-накидка, просторные «украинские» шаровары, чувяки, головной платок. Подпоясан веревкой, в несколько рядов. За спиной «громобой», через плечо патронташ. На поясе, назовем условно, фляжка, литра на три. Все запахнуто и наглухо подогнано. Ничего не болтается и не трепещет «по ветру». Легкий поклон и далее чистый английский.  Доброе утро. Вы отдохнули?  Пойдемте со мною. Вещи и оружие пока оставьте . Здесь вы в полной безопасности. Прошу.
  Если бы глаза нашего воина могли расширится еще больше, то это явно бы произошло. Его лобастенькая голова, не вращаясь, крутилась на все румбы. Было на что смотреть и вдоволь удивляться. Если честно, то нам по жизни редко попадает такая радость. Все больше, обычно и предсказуемо. Но вот майору, простите, гвардии майору Ивану Сергеевичу Иванову, явно повезло.
  Пройдя по переходам, оказались в подземном  «туалетном дворце». Такой чуткий и тренированный на все нос Иванова, совершенно оконфузился. Не определил, что за зала. Довольно бодро, по каменному ложу, течет ручей чистейше воды. Конечно, растений нет, и рыба не плещет. Но все, что требуется для отправления самых наинужнейших человеческих дел, есть. Учтено все. В том числе и уединенность.
  Справившись с необходимым, Иван Сергеевич проследовал за своим наставником далее.
  То, что открылось его взгляду, заставило притормозить от удивления. Огромный зал. Каменный шлифованный пол. Свод высоченный. Метров с десять, двенадцать. Конечно, ни окон, ни дверей. Просто не широкие проходы в разные стороны. А в этом зале несколько проточных водоемов. Как чаши с пологими краями. Вода в них входит, закручивается спиралью, делает некую воронку в середине и вытекает на метр ниже. Далее по своему руслу покидает залу. Но вот фокус, в каждом водоеме, ванне, разная температура. Где горячая невтерпеж,  где совершенно холодная, до легкого туманца. А вытекает, как то, из одного источника. Явно из одного проема течет речка, разветвляется по водоемчикам и стекает опять в одну речку, покидая эту роскошную залу. Но такого не бывает. Да, не бывает. Но тут, есть. Сопрвождающий показал, что Сергеевич может использовать все это по своим желаниям и сколь хошь. Не ограничивая временем и выбором места. Какое то «детство» проснулось и заиграло в крови. Иванов прыгал из горячей в холодную, теплую, прохладную. Удовольствие несказанное, особенно после дней пешего перехода. Потом, наскакавшись, словно герой известной русской сказки, по водам всяким и разным, вспомнил про обмундировку, выстирал ее, уложил на горячие камни и сам прилег рядом. Вода сделала свое дело. Майор вздремнул и отчаянно проголодался.  Оделся, расправил все складочки. Подтянул свой, настоящей желтой кожи, говорят, спиртовой вытяжки, ремень. Орел. Орел в подземелье. Пошел в указанном направлении и попал в небольшую  пещерку. Небольшая, уютная комната Деревянный стол. Скамейки, типа армейских табуреток. На столе глиняный расписной горшочек с густым питием. Как молоко с сахаром и хлебом. Пьется легко и чувствуется сытность продукта. Голова уже не отмечает всех тонкостей и не вдумывается. Господь управит.  Поел. Сухарика бы на закуску. Но, они там, в противогазовой сумке. В уголочке, переднем. В свежие, нулевые, портянки завернуты. Вздохнул, не тяжко,  и двинулся дальше, Проводник неспешно вел гостя по переходам, влево, вправо, вверх, вниз. Иванов внимательно рассматривал все, что попадало на глаза и, конечно же, разсмысливал. Все это благолепие досталось нонешним владельцам в наследство, или в пользование, от кого? Потому что невероятно казалось ему, что эти «молчаливые ребята» все сами сотворили. Но, опять же, почему нет? Ведь не с луны они только что свалились. Может они тут тысячелетиями живут. Что на жаре, там, наверху, торчать. Здесь вполне уютнее и практичнее. А подышать, прогуляться, поднимись наверх и гуляй –дыши в свое полное удовольствие.
   Затем небольшая зала. В ней человек десять за большим каменным круглым столом. Все в белом. На головах «чепчики» серебристого оттенка. Руки, ладонями вниз на столешнице.  При появлении Иванова все встали, отвесили легкий поклон и опустились по местам.  Одно место было пустое, явно предназначено гостю. Иван Сергеевич чуть замедлил, изображая вопрос. Это, мол, для меня? Народ кивнул головой и вопрос закрылся. Лавка довольно жесткая, но теплая. Кто сидел или от чего она, прямо ощутимо. теплая.
Кто из них начальник, кто ниже рангом, не понять. Судя по круглости стола, наверное, все в одном чине, хотя такого не бывает. Все в возрасте, трудно определить, как это у нас, на Руси. По внешнему виду всегда можно примерно сказать, сколько оному лет. Здесь, практически, невозможно. Все степенные, волос не видно. Седины нет. Может быть вообще они не седеют. Это мы, от своих невзгод, да излишних переживаний теряем естественный цвет, индивидуальный и приобретаем стандартно-общий. Седой. Можно сказать и серебристый. Слово – серебро, а молчанье – золото. Может этот молчаливый народ не серебреет (седеет), а озолочается. Головной убор снять, а там золотой венец.
  Ох, Иванов, что то тебя от беззаботной и сытой жизни на шутливость повело. Тебе давно надо быть в центре событий, на этом плато. Рассмотреть все, поразведать, принять меры и действия. Добраться до своих и доложить. А тебе: кто сие сотворил, кто начальник, почему вода горячая, почему так пустынно. Нет встречных и попутчиков. А может это монастырь какой, древнейший. Что монахам делать. Молись и трудись. Да, монастырь. А дети? А что дети, может у них Уставом предусмотрено. Все может быть. Это нам так вложили в ум, а у них другое вложение. Мы считаем правильным левый руль, а вот «англицкое» понятие предпочитает справа. И ездят себе, не задумываясь почему. А, и правда, почему. Делай и так, и этак авто. И правила шиворот на выворот. Попадешь в Индию или еще куда. Вот и у этой королевы движение левостороннее. Как наши, если приживемся, дров наламывать будут. Пронеси, Господи.
   Во! Первый звук от этого народа. Чистый, правда, английский. Наверное, не знают, что запрещен этот язык в новом государстве, а может думают, что я другого не знаю. Но примем, что дают. Со своим Уставом… Нормальный человеческий голос. Чистый, внятный. Спокойный.
  Здравствуйте, воин. Мы вас наблюдаем с момента вашего перехода на пеший строй. До этого видели, как вы пролетали в сторону центра плато, но вас обстреляли и вы ушли. Здесь, на этом плато живет наш народ с незапамятных времен. Как видите, под землей, в основном. Там, наверху, пекло. Условия тяжелейшие. Вот наши предки и выбрали место, где никого нет, а сами ушли под землю. Нас не тревожат. Изредка встречаемся с надземными. Но они нас не притесняют, а мы их. У нас нет территориальных споров. Наши «владения» простираются очень широко. Сейчас это более пяти «земных» государств Кое где нас, конечно, вынудили оставить свои жилища. Это, где устроены шахты, рудники или еще что связанное с подземными разработками, но мы не в особой претензии, тем более мы не агрессивно-воинственный народ. Нам всего с избытком хватает В политику мы не вмешиваемся, но симпатии определенные, конечно, имеем. Вас мы знаем. Вы русские. Ваша житейская позиция нам нравится. Вы не колонизаторы, не рабовладельцы. Вы справедливый народ. Спасибо вам, что вы есть. Мы знаем ваши дела здесь, ибо ваша военная база, что под Виршу, касается территории нашего обитания. Там живет одна из ветвей нашего народа, которая совмещает оба образа жизни и подземный, и на земле. Они занимаются земледелием. Мы, в основном, не делаем этого. Основное у нас верблюды, которые дают все. Продукты питания, шерсть. Кости. Транспорт. Мы, как вы заметили не едим хлеб. Сеять негде. Но кое что из растительного у нас есть. В наших подземных плантациях растет картофель, лук, чеснок. Сахарный тростник. И много что. Им, этим культурам, наверху не выжить, а здесь вполне хватает света, влаги. Растет, дает урожай. Слава Богу. Это в качестве того, что бы вы знали, как мы живем, чем владеем, насколько простираются наши земли, каковы наши возможности. Вы нам по духу и  мы вам поможем выполнить задачу, которая перед вами стоит. Но это вы сами расскажите.
  Приятна была майору похвала Отечеству. От этой славы и ему лучик перепал. Главное, все же, не враги. Не плен. Но он сказал: «Слава Богу».
   Простите, как к вам обращаться.
   У нас есть имена, у каждого, конечно. Общее обращение «брат».
  Т.е. как в монастырях?
  Да. Что то вроде этого. Только в наземных монастырях это уже как то обформализовалось. Не с тем духовным содержанием суть есть. А здесь, в более суровых условиях жизни, мы, действительно, как родные братья. Нам передали это еще очень, очень далекие предки. Мы сохраняем и форму, и суть. Мое имя Гамель. В этом году я главенствую над всем народом. Ну, по наземному, король. Все сидящие – дворцовая знать. Этот состав практически постоянен. Народ наш многочислен и требует правильного управления. В меру строгости, в меру свободы действия. Соблазнов сверху приходит множество. Надо все отслеживать и вести народ по пути наибольшей пользы. Без крепкой власти нельзя. Хоть на земле, хоть под землей. Иерархия, единовластие. Это от Свыше. Не нам менять и мудрствовать.
  Скажите, брат Гамель, а вот вы помянули Господа. Значит не только хозяйственные дела у вашего народа, но и духовные есть?
 Духовные, брат –воин, основные у нашего народа. Издревле мы исповедуем Христа распятого. Ту веру, которую сам Господь принес. Принес, дал, и по миру, через своих учеников, распространил. Конечно, не всяк смог вместить. Далеко не всяк. Где мирское превышает, вещественное, там нет веры. Там нет нравственности. Там, в конце концов, колонии, рабы, распущенность нравов, вседозволенность, так называемых хозяев. Там падение, грех и смерть.
  Иванову, страсть как захотелось прочитать Отче наш. Он поднялся, перекрестился и прочел. Из души. Не телом. Духом. Все встали. Вслушались в русскую речь. И когда Иван Сергеевич закончил, перекрестились. Как мы. Справа налево, по православному.
   Иванов уже больше ни о чем не думал. Ни о горяче-холодной воде, ни о еде в горшочке, ни о роскошном санузле. Вот! Под землей. Вера Христианская. Не замутненная всякими извивами человеческого напыления,  богатствами и правами. Чистая, от самого Бога. А есть храмы, где народ молится и как? Мысль о выполнении военной задачи не отошла на второй план. Просто Иванов понял, что она будет выполнена гораздо лучше чем им одним самим. Теперь он в той среде, которая обеспечит выполнение задачи. Может быть и не надо будет вылазить и жарится на солнце. Помоги, Господи.
  Брат Гамель. Я вам очень благодарен за заботу. Особенно мне, как христианину, приятно, что мы одной веры, одного Духа. Но у меня служба. Мне надо узнать, что на плато. Чем там занимаются колонизаторы. Почему так тщательно все охраняется. Мы с королевой, что теперь управляет освободившимся государством, договорились о помощи и сотрудничестве. Т.е. мы ее защитим. Моя воинская часть уже идет в столицу, для ее прикрытия. Но по стране идут колонны грузовиков. Это войска на марше или еще что. Мы наблюдали несколько колонн, но потом они пропали, как растворились в пекле, растаяли. Моя задача, по возможности, внести ясность. Я, поэтому, и изменил свой маршрут. Не в столицу пошел, а раз уж тут, то двигаться к объекту. Простите, братья, я военный человек. Приказ есть приказ. Мое имя –Иван.
   Спасибо, брат Иван. Вот рядом со мной сидит наш главный по верблюдам, тоже Иван. Это древнее имя на земле. У нас есть Василий, Николай, Симон. От древних имен по всему миру. Но вернемся к твоей задаче. Там, куда ты идешь работает станция. Часть ее на поверхности, большая часть под землей. Они проникли в наши помещения, без лишних раздумий, закупорили бетоном нужное им место. Правда, при этом нарушили циркуляцию воздуха на больших пространствах. Нам пришлось делать новые выходы на поверхность и до сих пор мы там работаем, не привлекая их внимания. Станция что то сильно излучает, кто попадает под это излучение умирает. Либо сразу, либо через время. В связи с освобождением страны, эта станция приостановила работу и ее спешно разбирают и увозят. Куда, мы не знаем, но, вероятнее всего, к морю. Только на больших судах можно вывезти все, что там есть. А те колонны, что вы потеряли, это не войска. Им теперь станцию спасать надо. Ведь если вы здесь основательно устроитесь, то вы и заберете  это имущество. Либо взорвете, уничтожите. Старым хозяевам это никак не возможно. Они двадцать лет строили, монтировали. Только начали работать. Как мы знаем, они контролировали весь материк. Более того могли вмешиваться в погоду. Жизнь людей. Реально. Одним нажатием кнопки и дождей нет. Засуха. Смерть целых народов. Страшная штука и, конечно, очень дорогая. Колонны машин спрятались под землю. Это легко и просто. Помещения ты сам видел. А у них техника. Взорвали, прочистили и спрятали.
  Спасибо. Часть задачи ясна. Мне надо теперь узнать куда вывозят и куда отправляют. Если можно и это не противоречит вашим законам, проводите меня как можно ближе к этой станции.
  Можно. Не противоречит. Сегодня же тебя, брат наш Иван, как хорошо, что мы одной веры, как подарок Божий, право, проводят в самый центр. Покажут выходы входы. А там сам. Храни тебя Христос.
  Все поклонились друг другу и ушли на дела своя.
  Двое «гвардейцев»  подземножителей. вошли в зальцу. Все имущество майора выглядело на них смешновато, но мужчине приличествует военное снаряжение, а ребята явно гордились тем, что повезло нести вещи самого гвардии майора ВДВ Иванова Ивана Сергеевича.
  Вперед!
  По ходу к ним присоединились еще четверо. Видно, путь не близкий и материально –техническое обеспечение этого требовало. Что описать в этом пути. Бесчисленные переходы. Вверх, вниз, лево-право без конца. Где север, где юг –не понять. Одно ясно парни дорогу знают, как свою квартиру. Каждую ночь выходили на поверхность. Полчаса молитва.( Под землей не молились). Во всяком случае, за время перехода. А вот ночью, около полуночи. Выходили. Разжигали костер. Топливо свое. Ориентировались на восток и молча, про себя, с полчаса молились. За это время в котле закипало нечто. Вероятно привареное и привяленое мясо. В другом котле закипал «чай». Два часа совершенно молчаливого обеда. Затем гасится костер. Убираются все следы. Вниз. И, спать. Три таких  ночевки и «гвардейцы» доложили, что пришли. Ход уперся в бетонную стену известного происхождения.
 Вот здесь. Наверху станция. Вот план всех ходов, что рядом. Выходы наверх, обходы. Наши помещения тянутся еще на 150, примерно, километров к западу, т.е. к морю. Далее –все. Только надземная жизнь. Если там, дальше будете уходить вниз, то знайте, все оповещены. Встретят, помогут. Лучше это делать ночью, тогда проще их найти. Вот здесь еда. Вот здесь, в этом мешочке, защита от собак. Если они появятся, вам стоит только развязать ремешок и от собак следа не останется. Они просто убегут, покинув и своих хозяев на ближайшие километры. Здесь кал животных, которых они панически боятся и ни какая тренировка здесь не поможет. Потом ремешок потуже и далее, что надо. Все. Желаем остаться живым, выполнить задачу и вернуться к своим. И, вот вам дудочка. Это, как сигнализатор вызова наших наблюдателей. Действует на очень больших расстояниях. Мужчины поклонились, повернулись и ушли.
  Как бы не было спокойно и безопасно внизу, а все существо майора тянулось наверх. К солнцу.


     Далеко, далеко от этих мест.  Та-а-м, за океаном.   Шальнов сидел в служебном кабинете и рисовал головой иероглифы. Старался, как мог, но ничего из этого не получалось. Не потому, что он не знал китайского или японского, а потому, что терзающая душу мысль, была мощнее вех защитных методик успокоения.  Человек, с которым он вчера  встречался, предложил купить очень серьезную информацию. Очень серьезную. Запрошенная сумма была шестизначной, но, для нашей стороны, приемлемой. Интерес нашего государства в этом явный. Но? Что  удерживало Дмитрия Ивановича от немедленного доклада послу?   
  Что?
Не без грешков был Шальнов. Частенько, по мелочам, он «сдавал», прямее говоря, продавал, наши, средней важности,  секреты разным покупателям. За шесть лет сумма накопилась порядочная. Явно переходящая в семизначную. Душа на эту тему не ныла. Морализмом он не страдала. Но что с этими деньгами делать? Опять же, что? Шикарную машину не купишь. В смысле лучше штатной, посольского парка. Сразу –откуда у вас, товарищ по партии, такие бешенные деньги? Кайся! В отпуск на Манилы или  еще куда поэкзотичнее, не смотаешься. Гарем не заведешь. В акции не вложишь,  это самое рискованное и глупое дело. Прогореть мигом можно, это не социализм с полной гарантией вкладов. Сие есть капитализм, кто кого надует. И побеждает тот, у кого этих денег не меряно. Разденут, разуют, и не успеешь сообразить, что ты ГОЛ.  Простынки  прикрыться не дадут. «Не зевай, гуляй, Вася».
  Так что же терзало нутро Шальнова? Может он сочувствовал продавцу.  Мол, и у него такие возникнут проблемы. Гроши е, а попользоваться нет возможности. Вряд ли. Сентиментализм не в его характере. А что? Что? Что заставляет крутить башкой и вырисовывать закорючки иероглифов. Может проще перейти на латынь. Прописать мудрости веков на двух, трех языках. Али ноты прописать тем же способом. Нет. Ничего не получается. Стопорение полное. Анализ говорит о том, что иди к послу и доложи. Все в рамках службы. Даже поощрение возможно. Премия. Ласковый взгляд Натальи Моисеевны, машинистки отдела поощрений. И много что. Но, тот же анализ и вопиет, а откель, Дмитрий Иванович, этот продавец про вас знает. Как он «самотеком», с таким большим секретом, на вас вышел? Уж не в рыночных ли вы отношениях с тайнами стран разных и чиновниками, которые  их представляют. Может быть, и вы подторговываете чем? И то, так. Может и такая версия пройти по изощренным извилинам дипкорпусных сыскарей.
А может это и проверкой быть! Свои. Просто очередная проверка и не более. Тогда быстрей к послу. НО! Опять вечный вопрос. Что делать?
 Снова раскладывает Дмитрий Иванович мысленный пасьянс, снова чертит усталой башкой иероглифы, но решение ускользает. Все спутывается и он, просто, банально, засыпает  в своем кресле.

     Бергер не любил Шальнова. Тому причин никаких. Просто, внутренне. По какой то врожденной дипломатической интуиции. Будучи десятым в роду «наследственным» послом, он очень доверял этой своей «помощнице». Какие претензии к Шальнову? Ни каких. Прекрасное, явное, мужское телосложение. Дамы всех мастей на приемах только на него и глазеют. Абсолютно аккуратен во всем.  Личное дело заполнено только поощрениями. На хорошем счету у высшего начальства. Не гуляет, не пьет. Кладезь порядочности. Установил множество полезных и результативных связей.  Но душа не лежит. И на то у нее есть, вероятно, причины. Доискиваться Бергеру некогда. На Востоке заваривается «каша». Явно пахнет приличной войной. Разведки всех стран шастают в усиленном режиме и сцеживают все, что удается. А человек слаб. Слаб. Кто продается и за «пятак», а кто стоит и при очень крупных суммах. Но эта «восточная заваруха» есть не более чем прикрытие, какого  то очень сложного, большого, совершенно опасного хода противоборствующей стороны. Очень сильный ход. Бергер это чует нутром. Вот для этого и мундир на тебе, Бергер,  красивый, зарплата очень приличная, все –все для улавливания этих секретов. Служи, как твои деды и прадеды. Время очень тонкая субстанция, товарищ посол. Не упусти.
  Бергер звонит Шальнову.
 - Дмитрий Иванович, зайдите ко мне, пожалуйста.
  Сергей Петрович, прошу пять минут.
 - Да, Дмитрий Иванович. Пять, десять. Пожалуйста.
      Шальнов идет в душевую. Прохладная вода смывает сон. Взбадривает. Частично успокаивает. Он надевает служебный мундир. Крутится перед зеркалом, приглаживая каждый волосок. И, удостоверившись, что ничто не выдает его тревог, поднимается к послу.




 

  Лодка третьи сутки лежит на грунте. Режим полной тишины. В радиорубке трое парней «моют» кости начальству. Радиорубка особое пространство корабля. Только командир вправе перешагнуть ее порог. Поэтому троица, копируя пространство помещения своими телами, разлеглась привольно. Конечно, по лодочному привольно. Спиною Джордж поместился на полу, ноги вертикально, вдоль аппаратуры. Худенький, маленький Рой Бесслер втиснулся между блоками. «Пузырек» Ной Шибански, как бы висит в воздухе. Хотя он на вахте и, по праву, кресло в его распоряжении. Аппаратура едва слышно шумит. В наушниках обычные звуки, но они не мешают трем подводникам болтать о домашних делах. Что делает лодка в этом мутном, желтом море, никто, кроме командира не знает. Да и где находится лодка, знают только несколько человек. Переход был очень долгий. 13 суток кралась лодка, избегая попадаться кому на глаза и на уши гидроакустиков. Теперь добралась и отлеживается на грунте. Сколько она пролежит никто не знает. Даже командир. Приказано выйти на эту точку и лечь.
  Все трое из одного техасского городка. Учились в одном классе. Мечтали о подвигах на море. И когда пришло время определяться в жизни, выбрали самый надежный путь – служба в армии. Все трое увлекались музыкой. Даже пописывали свою. Играли на гитарах. В школе входили в состав «неприкасаемых», которых преподаватели не наказывали и прощали многие проделки. Но ребята не занеслись. Школу успешно закончили и поступили в радиоколледж. Там слух и музыка пригодились. Концерты уже давали и на стороне, платные. Жизнь пошла веселее. По женской линии не усердствовали, спиртное вообще не употребляли. Все добровольные ограничения имели одну единственную цель –попасть на флот. Как и везде, во всех странах, по учебным заведениям ездят «покупатели»,  военные. Такой флотский офицер заглянул и в колледж. Как раз шел концерт. Парни спели несколько своих песен, кои покупателю пришлись по душе. Назавтра их пригласили к директору, и, после долгих расспросов, офицер предложил ребятам, по окончании колледжа, идти на флот. Мечта, к которой они так долго шли, честно учась в школе, отлично в колледже, приблизилась и становилась реальностью. Одно беспокоило ребят –как у них со здоровьем. Годны ли для флота? Одно дело бегать, плавать, бороться, крутиться на турнике, а вдруг в каком месте закупорка. Директор колледжа уступил просьбе ребят, дал денег и отпустил на пару дней в гарнизонный госпиталь на предмет проверки пригодности по здоровью к морской службе. Там все, как подобает, совершили и даже сделали несколько предложений по военной службе. Но мечта о море сбывалось и все остальное парни отвергли. Даже авиацию, даже престижную дипломатическую службу. Море уже шумело в  душе.  Мечты становились реальностью. Палуба, ветер ревет в надстройках. Корабль мчится сквозь шторм. А ты в наушниках слушаешь весь мир. Все sos, все просьбы и разговоры. Весь мир! Нет важнее никого. Радист. Связь. Море.
  Морская школа быстро привела чувства в порядок. Верзила сержант, на котором только мешки таскать, учил со всей уставной строгостью. Ни пикни, ни взгляни исподлобья.  В один момент очутишься на ночь в гальюне и будешь его драить до не мысленного блеска, до состояния, когда твоя замученная физиономия отразится во всех латунных и бронзовых частях этого заведения. А этот амбал еще и среди ночи припрется, и отвесит пару пинков. Такой порядок. Жизнь чтоб медом не казалась. А утром нагрузка как всем. Без послаблений. Вот так три с половиной года. В жаркой пустыне. В пятистах километрах от моря.
   Все, что касается техники, изучено. Три языка освоены до свободного разговора. Радиорубки всех плавсредств, как дом родной. Силуэты всех кораблей мира, силуэты самолетов, подводных лодок. Все забито в голову основательно.
   Джордж, Рой, куда нас готовят? Неужто это все нужно простому радисту?
  А ты, Нойчик, спроси у нашего сержанта. Он тебе и без слов разъяснит. Правда пластырь потом прикладывать придется к поврежденным местам.
  Но море. Море явно просматривалось во всем и труд был не таким уж тяжелым. Джордж с Роем совсем истончились, а Ной даже прибавил. На что сержант смотрел с иронией и обещал похудание на первом же году после учебы.
  Все. Выпуск. Снежно белая форма. Новая. Пахнет сказочно. Конечно, морем, солью, ветром. Другие погоны, нашивки. Сержант улыбается и шутит. Вся его грудь в орденах и медалях, о наличии которых никто из курсантов и не подозревал. Офицеры блещут золотом.  Ордена, кортики. Золотые шнуры с плеча на плечо. Играет оркестр. Гости. Гости , однако, только военные из разных родов войск. Штатских совсем мало. Женщин нет совсем.  За три года даже на картинках не видели. А когда в гальюне появилось изображение, вполне безобидное и пристойное, то найдя «художника», выставили перед строем и срамили полдня, отменив по этому случаю все занятия. Наверное, наставляя нас, что к нашей службе этот пол отношения не имеет, и даже весьма опасен. Что потом и подтверждалось все время.
  Но праздник есть праздник. Музыка грохочет на всю степь. Гости группками беседуют с выпускниками. Потом все начинает смахивать на торг. В водоворот которого, попадают и наши ребята. В цивильном платье, толстенький гражданин зашел в беседку, куда приказано троице прибыть, вежливо раскланялся. Представился –полковник Грейс. Вы направляетесь ко мне на службу. У вас есть право отказаться. И я не огорчусь. Не потому, что вы не понравились. Нет. Просто на нашу службу идут только по желанию. Не по распределению. Я о вас знаю все. Вплоть до школьных шалостей и детских ошибок.
  Господин полковник, служба на море или на суше?
  На море, конечно. Очень даже на море. Я же флотский. Разве не чуешь, как пахну солью и ветром.
  -Нет, не чую. Вижу гражданский костюм и тросточку. Соль не вижу.
  Полковник снимает шляпу и, указывая на седину, спрашивает. Вот эту соль видишь?
  Эту вижу.
  На и на эту посмотри. Полковник развернул пропуск, где он во всей флотской красе, увешанный орденами и нашивками за все и вся.
 ?....?
  Вот так.
  Ваше согласие, господа? Идем на флот, в наши заведования или нет?
  Господин полковник, с радостью. Всю жизнь об этом мечтали. Трудились, осторожничали. В строгостях держались. Идем.
 
 В подводном «царстве» идет своя напряженная работа. А ну, сестрички, за дело. Хватит отлеживать бока.
  «Товсь!» « Пли!». И две холеные, можно сказать, толстоватые, торпеды покинули родную лодку и устремились к цели. Вода оказалась неожиданно холодной, соленой, горькой и какой то неравноплотной. То ощущение радостной свободы, которое охватило сестер в первые секунды, исчезло мигом. Реальность оказалась гораздо менее привлекательной, чем о ней мечталось долгие годы. Во все стадии рождения. Сначала долго ломал голову Михаил Иванович Костромин со своим братом Костей. Как же в строго ограниченный объем изделия вложить могучую взрывную мощь. Потом ее «ласкали» гидроинженеры всех мастей. Вылизывали, выглаживали. То заужали талию, то удлиняли корпус, то еще, что приходило в голову. И вот она появилась на кульмане во всей красе. Изящная, устремленная к цели уже на бумаге. На бумаге, да. Но как наставлял нас Шота Руставели, что гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить. Но нет, не забыли братья про овраги. Напихали в систему управления всякого и на всяк случай. Изделие вышло дорогое. Очень дорогое. Вокруг не утихали споры. Зачем.? У нас доктрина оборонительная. У нас есть куда вложить эти деньги с большей пользой. У нас столько нерешенных еще бытовых задач. Но, как только кто ронял слово «война», все споры утихали и сестры кочевали с кульмана на кульман, с технологической карты на технологическую и далее долго - долго по всем необходимым инстанциям.
  Все! Подписи есть. Чертежи готовы. На завод. В цеха. На станки.
   Девушка, дорогая, ты знаешь, что ты вытачиваешь на своем красивом станочке? Нет? Ты думаешь, красавица, что это ручка для детской коляски, в которой ты будешь катать своего младенца?  Нет, голубушка. Это деталь механизма установки взрывателя глбоководной торпеды дальнего действия. Такая если рванет, то вся ваша девятиэтажка превратится в гору битого кирпича. А, заодно, завалит и садик, где пребывает весь день твой малыш. Не знаешь? Это и понятно, кто тебе раскроет гостайны. Хотя ты знаешь, что завод военный и не кастрюли выпускает, хотя и они нужны в армии.
  Сестры преодолевают плотность воды, копируют неровности дна и идут к цели, которая еще очень далеко и на их радарах еще пока  не обозначилась. С одной стороны свобода и начало работы радовали, но долгий путь настраивает на долгие раздумья. Да и поболтать по дороге не лишне. В дороге всегда тянет на откровения и глубокие размышления. Как в поезде. Сестры идут рядом, вода им не мешает. Можно и потрепаться.
  Тебе, сестренка кто корпус точил. Этот рыжий бугай? Что не ходит у станка, как все токаря, а ездит на площадке,  на маленький домик похожей?
  Да. Рыжий. Он всем корпуса точит. Таких станков на весь мир, то, два. Один у нас, а другой в Свердловске. Они с одной установки все выполняют. От них сразу на сборку все идет. Махина, а точность микронная.
  Да я не про станок. Пусть себе.  Я про рыжего. У него пятеро детей. Как он себя чувствует, делая нас. Тут не засекретишь. Корпус он все скажет сразу.
  А что пятеро детей? Работать же надо. Кормить, одевать. Да и воин он, мужчина. Отечество защищает. Оно бы хорошо все войны отменить. Но как?. Не токари их объявляют, а государи. Не станочники их просчитывают, а госвоенчиновники. Токаря, маляры, плотники только воюют, уничтожая таких же,  как и они сами. Это называется не люди, а «живая сила». Что здесь может быть другое? Потери предусматриваются, как совершенно необходимое. Вон о человеке сколько головной боли у государей. Дай работу, дай зарплату, дай жилье, дай детский садик, дай путевку в санаторий, построй школы, университеты, больницы, кладбища, наконец. И все дай, дай, дай. Голова у государя раскалывается, некогда на балы сбегать, на рыбалку, к другому государю на пьянку, по случаю покупки новой кобылы. Столько забот, а тут дай, дай, дай. Тут и политика, тут рынки сырья и сбыта. Тут древние кровные обиды. Кризисы, проценты списать, банки поддержать. Война, край, нужна. Вкладчиков перебить. Нахлебников поубавить. Вот и прокатиться тогда по друзьям государям с подарками, гостинцами. Что они, токаря эти, сварщики и прочее быдло, понимают в высоких материях. Давай, паши! Зашибай копейку. Точи мины, снаряды, сверли пушки. Делай оружие. А применение найдем. На тебя же и сбросим эти мины и бомбы.
  А ведь мы с тобой, сестра, сколько лет на покое были. То на складах. Помнишь под Новороссийском. Подземелье. Сухо, чисто. Лежим себе, бока томим. Хозяйка наша, Зинаида. Махонькая девчушка. Капитан, по званию. Каждый день всех проведовала. Посмотрит не поржавело ли что, не окислилось. Температурку поддержит, влажность. Словом обласкает. Хоть и не родня, а приятно. Не то, что тот мордатый майор был. Напьется с утра и все нам кости пересчитает- перемоет. Какими словами нас обзывал, мы все аж краснели –ржавели. Человек вознес сам себя непомерно. Думает, он самый умный. Что ни собачка, ни коровка ему, ни есть что. Оно так. Разумом не блещут и душевностью и духовностью такой не обладают. А нас, с тобой, вообще за мертвое железо почитают. А вдумайся, мы из тех же атомов состоим, молекул. У них своя программа, своя компоновка этих атомов-молекул, у нас своя. Да если к нам по человечески, то мы такое еще сможем.
  Ладно, сестра, кончай треп. В моей «бОшке» что то затеплилось, цель  прорисовывается.  Ты ко мне пододвинься, не потеряйся.  Сейчас я тебя поведу, а когда ты своими цепкими лапками за цель схватишься, тогда я за тобой. Твои аппараты точнее выведут. Да и нас их локация не обнаружит.
  А что там у тебя прорисовалось?
Какая то железяка на дне лежит. Живая или нет, не понять. Но,  наверно, живая. Ее локаторы щупают все вокруг.
  Так нас засекут?
  Не. Нас не поймать. Мы не свои сигналы ловим, чужие. Любой звук, любое шевеление. Потом расшифровываем. Что естественное, рыбы, крабы, волны, прибой, ну все, что не к человеческому творению относится, я отбрасываю. Если хорошо поднапрячься, то можно и разговор  уловить, смех, перебранку. Особенно когда ругаются. Такие мощные энергии выбрасывают люди друг на друга, что я за полсотни километров свободно ловлю. Как они не гибнут от самих себя? Наверное запасы на сотни лет в них.
  Так они сотни лет и не живут.
 Да и то так. Сами себя убивают, без оружия. Вот народ, а еще люди. Мы вот десятки лет пролежали рядом и еще хоть сотни. Целы и здоровы. А они только что и делают, что орут, матерятся и жизнь свою сокращают.
   А ну, тихо!
 Вот, вот. Чую перебранку. На том объекте, куда мы с тобой идем. Эх, люди. Жить осталось, может,  полчаса, а они не чувствуют, да еще и бранятся по черному. Ну, да уж!
  Воды в море погустели, рельеф дна усложнился и подругам не до трепа. Не врезаться бы в горушку или какой  «риф». Этого добра все больше и больше по пути, хоть скорость снижай.
 Стой, сестренка. Сигнал из нашей конторы. Приказано лечь на грунт и не рыпаться до команды. Если наши пасомые начнут движение, то нам следовать за ними. Топлива нам не занимать, все вода нам дает. А так, как мы и есть в воде, то по этой части и головной боли не должно быть. Полежим, подремлем. Что то аж устала вилять по профилю дна, да от препятствий уклоняться. Скорость ведь у нас очень и очень приличная. Так только самолеты летают. Но там небо. Воздух. Им проще пробивать такую массу, хотя, говорят, ныне летают со скоростями 10 и 20 тысяч километров в час. Об воздух и раскалиться до бела можно. В этом плане нам лучше. Вода не даст перегреться. Вот, смотри, хорошая горушка. Плоская вершинка. На ней мы, с тобой, и заляжем. Придвигайся поближе. Настраивайся на слух и подремлем.
  Сестры устроились на ровной площадке в полукилометре от пасомой лодки. Отключили всю аппаратуру, кроме приема сигналов «из дома» и от объекта наблюдения. Так вот и задремали, с устатку.

  Разрешите? Как всегда осведомился Шальнов, входя к начальству.
  Да, Дмитрий Иванович. Заходите. Сейчас Иветта Валентиновна нам приготовит чайку покрепче, и мы обсудим один вопрос.
  Эх, этот бы вопрос и я хотел разрешить сам, подумал, Дмитрий Иванович, но на все воля Творца. Значит мне слабо одному. Вот и пришла помощь свыше, через начальство. Но таить нет смысла. Слишком важно все, не дома, и не среди своих. Помоги, Господи.
  Надо сказать, что Дмитрий Иванович с раннего детства бывал в церкви по воскресеньям и праздникам. Бабушка, на этот счет была непреклонна.  «Без Бога не можем жить! Все от него, и для нас, и ради нас. Людей! Я и  есть это людие, и в храм ходить буду. Точка. А то, что ты, сынок, большой партийный начальник, это она зятю, то не страшно, ибо и вы все крещеные и уповаете на Господа. Может не так открыто, как все нормальные люди, но, как есть. Лицемеры вы, однако. По уму, так не запрещали бы, а сами к добру, через Бога, народ вели. А внук мой и его, по мере сил, к Истине приведу». На этом дискуссии заканчивались и бабуля, смиренно склонив свою гордую дворянскую голову, брала Димочку за пухленькую ручонку и вела в храм.
  Бабушкины труды не пропали даром. Внутренне, по сущности, Дмитрий Иванович был настоящий советский христианин. Свою веру, правда не исповедовал пред людьми, как того требует Господь. Слаб человек. Но… но утешение черпал в Боге. А совершенно сложные решения, вообще перекладывал на Его плечи. «Как управит Господь».
  Вот и управил.
  Иветта Волентиновна Витт, и не секретарша, и не помощница посла, и не советник. Чем она занимается, какая должность, никто не знает. Поговаривают, что она полковник Госбезопасности, шутят, что Бергер ее повсюду с собой возит, болтают, что без нее ни один серьезный разговор не проводится. Много чего треплет посольская братия. Но что семь языков, как свой родной, это факт. Что она прекрасный аналитик –бесспорно,  что помнит все и вся, дословно любой разговор, хоть через год, и два, и сколь еще. И просто красива. Стройна. Пятеро детей и муж здесь, при посольстве. Портной. Отец ее, Валентин Яковлевич, осетин. Православный. Женился на русской. Молодой девчонке из подмосковья. Крови смешались и получилось вот такое замечательное дитя. Дитя, которое вобрало в себя самое лучшее, что было у родителей. Перечислять не стоит. Вот он результат. Но при всех положительных качествах, к Иветте Валентиновне не бегали плакаться в жилетку. В меру суха и строга, как ее мать. На что Валентин Яковлевич стенал, распивая с другом графинчик домашнего вина.   « Петя, вот всем моя Фенька хороша, все при ней, все умеет, но теплом не овевает, жестковата на характер. Вот твоя и чуб тебе пригладит, и незаметно ладошку потискает. Я все вижу, Петя. А у Феньки этого нет. Хотя, как жинка, выше всяких похвал».
  Чай приготовлен. Все, что к чаю поставлено. Можно трогаться.
  Бергер уселся. Поерзал в кресле, как бы притираясь к нему и начал.
  -Вы, Дмитрий Иванович, недавно встречались с человеком из аппарата тутошнего президента. Что по этому делу вы можете сказать?
  Ого, подумал Шальнов, шефу известно. Значит за этим человеком конкретный надзор с нашей стороны. И сразу по команде прозвонили. А Бергер наверное изождался весь, да не вытерпел. Вызвал к себе. Эх, Шальнов, Шальнов. Не дома. Не в Рязани. Тут законы строги. Тут, как в тылу врага. А то и похуже.
  Шальнов прихлебнул из чашки, сосредоточился и, как прокручивая пленку, начал.
  Человек не представлялся. Он просто сделал предложение, которое я всячески перетираю своими шариками. Конкретного не было ничего. Дословно так: « Дмитрий Иванович, здравствуйте. Я знаю, где вы служите. У меня есть товар. Стоимость 600 000.  Товар это стоит. Прошу обдумать мое предложение. До свиданья. Я вас найду сам». Как незаметно подошел, так и растаял в пространстве. Из себя высок, слегка полноват. Без маскировки и макияжа. В натуральном виде. Встреча произошла в парке, где я всегда, уже более пяти лет, после обеда, читаю свежие газеты. Вот и кручу, верчу мозгами.

  В Большом кабинете кучкуется народ.   
   Так курить хочется, изнутри раздирает, горло першит, мозга за мозгу цепляется, спасу нет. Но не моги. Хозяин кабинета не курящий. Вот и терпи. Терпи то терпи, но надо думать и принимать решение, а тут не закури. Дурная привычка, а все помогает.
  В кабинете трое. Все при  погонах. Двое из них военные. Звезды самые большие. Хозяин задерживается. Уже полчаса, как назначено, а его нет. И спросить некого. Не выйдешь же в приемную, не спросишь столоначальника: « Где хозяин, почто задерживается, нам курить хочется». Дисциплина.
    А вот и ОН.
    Лицо озабочено, но спокоен. Отцы, командиры, на востоке что то затевается. Возня подозрительная, не похоже на обычные разборки. Разведка докладывает о военных приготовлениях большого соседа. Но это макияж. Я так думаю. Что вы на эту тему скажите?
  Ну, тут понятно. Войны не было давно. 25, считай, лет в относительном покое. Оружие новое поступает в войска, надо опробовать в боевой обстановке. Старого накопилось –надо расходовать. Заводы вот-вот станут, склады забиты, «лишних» людей убрать. Как без войны. Великий Маркс доказал ее неизбежность.
  Нет, Михалыч, тут не это. Это, как вкусное и полезное, второе или компот. Где борщ с мозговой косточкой. Где ПЕРВОЕ?
  Что скажет армия? Мы готовы к участию в войне? Мы все уже про те места знаем и приготовили свое участие в ней? Ведь это будет не местная перепалка, типа гражданской войны, это будет столкновение нашей военной доктрины с большим соседом. Наше оружие против их систем. Это война на чужой территории. Но война наша.
  Да. Мы готовы. Все рассчитано и приготовлено. Каково будет предложение соседа, так мы и прореагируем. Но, я согласен с вами, эта война, в том числе и  маскировочная, там есть главное, что мы не знаем. пусть разведка пошевелится.
  -«Разведка никогда не переставала шевелиться», –вступил в разговор любитель курения. Мы же знаем про все, что в мире сотворяется. Не надо на разведку только. Пусть вот и дипломатия свои каналы активизирует. Мы тоже еще поддадим. Найдем, где этот борщ с мозговой костью.
  -Григорий Семенович, у нас ведь тоже много старья поднакопилось. Раз уж такой случай, то пожги малость. Проверь, ведь только ракетами не отвоюешь. Да и дорого очень. Старые системы, они в Отечественную доказали свою  полезность. Возьми пушчонки, сорокопятки. А ведь в уличных боях лучше их и придумать ничего лучше. Когда, 76мм пошли, так 45мм хотели списать и переплавить. Были такие «бодряки». А вот как городские бои, так лучше и не надо. На руках. Из-за угла. Откатил- подкатил. Всему свое место. Вот и проверь в современном бою, что еще пригодно.  Саму армию пропусти, партизан –запасников взбодри. Военкоматы расшевели.  Да что я тебя учу. Сам знаешь. У меня все этот «борщ с мозговой косточкой» из головы не выходит. Ты, Константин Степанович, своих послов подстегни. Пусть ушки прочистят, носом поводят. Не может тайна сохраняться в недоступности. Не бывает такого. Где то запашок пройдет, слушок. Денежка кому то понадобится. Весь мир тайнами торгует. Мы купим, у нас есть за что. Нам дешевле купить, чем потом, прозевавши, вкладываться по-крупному. В этом опыт у нас есть. Пролетали не раз. Жадный платит дважды. Поищи!  Особенно в доме большого соседа. Он пакостник великий. Но и люди у него с душком. Сам навоспитал таких. Все на купи-продай. Личная свобода, личный успех. Перегнать, пересилить, обдурить, унизить. Ты –личность, все ниже тебя, ты –успешный и в таком духе. Вот на этом они и попадаются. Вот тут и подлови.
  И главное! Ищите этот борщ, эту косточку!
  Все. Все свободны

Господин генерал, самолет нашла. Звезды. Все по описанию. Цел. На ходу. В 150 метрах от самолета два свежих скелета. Мужские. Хорошо подъедены крупными хищниками. Тряпок нет, никаких,  кроме двух кусочков портяночного материала. Три свежих гильзы ТТ, личного оружия офицеров. Мелкие детали противогаза. Далее везде пусто. Так что вопрос закрыт.
  Мэри. Ты умница, но смотри. Нам с тобой большие деньги платят за оперативную работу. Слезы и сопли не оцениваются в долларах.
  Господин генерал, я не за деньги работаю здесь. Я по идейным соображениям, которые в меня вбили именно в том доме, которым вы мне недавно угрожали.
  Мэри, не морочь мне голову своими идеями. Иди работай.
  Нет, господин генерал. Я не морочу голову, но мой характер вы тоже знаете. Я вас прощаю только потому, и эти все ваши угрозы, что служба здесь совпадает именно с реализацией моих планов, а не ваших. Плевать я сто раз хотела на все деньги и железо, о котором вы так печетесь. На всех ваших боссов  и на всю вашу хваленую демократию, которая то вешает негритосов,  намолевав на себе три «К», то расцеловывает их в попочку, открывая, в том числе, и бордели для черных ,с белыми девочками.
 Мэри. Ты знаешь с кем ты разговариваешь?
  С вами, господин генерал. С вами. С тем, кто привел в наш бордель «особого назначения» лейтенанта Грейса, вашего потом зама по особым поручениям. Этого тупого громилу.  Вы зашли к нам в спальню и приказали всем раздеться. Потом щупали, мяли. Заглядывали во все места. Выбирали. Двух малышек забрали семилетних, на потеху. Меня забраковали. Тоща и простужена. Где эти девчонки? Где? Я вас спрашиваю, господин генерал. Разорвал ваш Грейс их на части. У него не только дикая похоть, но он всех  готов порвать. Но он трус. Трус и мерзавец. Он отыгрывался на таких малолетках, как Сони и Грина. Их принесли через два часа истерзанными, до неузнаваемости. Они умерли в тот же вечер. И их, как и всех таких, прикопали у дороги, что бы голодные бродячие собаки довершили ваши дела.  Нет никого и не было.
 И вы, господин генерал, ничем не отличались в лучшую сторону. Помните, как, даже кошка, всегда терпеливо переносящая ваши буйствования, и та не выдержала и вцепилась в вас, так вы ее на части живьем разодрали. А девчонок замордовали до смерти. И когда вас, с дружком, увели, специально на это подготовленные дамочки, и смывали с вас кровь и плоть девчоночью, ублажали вас и доводили до спокойного состояния, вы еще долго рвали и метали. А потом, в своих белоснежных костюмах спокойно разгуливали по городу. Как ничего и не случилось. Все вы там такие были из вашего отдельного корпуса. Все. Я вас всех хорошо помню. Всех до единого!
   Мэри, что ты мелешь. Мы демократическая страна. У всех равные права. Надо обжаловать это дело в суде.
  Это вы что мелете, господин генерал. В каком суде. Вашем? Демократическом? Ваша хваленая демократия стоит на страже интересов только тех, у кого полный кошелек. А когда им кажется мало, то они спокойно объявляют кризис, банкротство. Перепродают, всегда с прибылью, друг другу заводы и свои бизнесы, выгоняют на улицу рабочих. Умирайте от голода. Свобода полная и демократия. Вот и собирает полумертвых, истощенных детей эта самая мадам Шу, которая совсем не китаянка, а англичанка, подкармливает, подкрашивает и «скармливает» таким развращенцам, садистам и циникам, как ваш Грейс. Нет, господин генерал. Пока я буду жива, эти отморозки спокойно по земле ходить не будут. Или я их загоню на места их родного, наследственного проживания, или в землю. А посетителей таких заведений как то, буду вылавливать и рыбам на корм. Вот, поэтому я в этой стране сегодня, господин генерал,  здесь много еще осталось «постоянных клиентов» заведования мадам  Шу. И не угрожайте мне больше. Вас пока спасает из этой братии только то, что вы одинакового со мной цвета кожи. Не более. И, это, пока!
  Мэри! Ты сбесилась. От твоей службы там, с головой совсем беда.
  Да, господин генерал, не только с головой, но и много еще с чем. Но у меня крепкий характер.
 Мэри, так полковник Грейс, мой бывший помощник по деликатным делам, это твоя работа?
 Нет, господин генерал. Это не моя работа. Он сам отправился в далекое путешествие. Но если взорвавшаяся машина упала на землю, то он не упадет. Таких земля, не принимает.
  Мэри, ты страшный человек.
  Нет, господин генерал. Из нас двоих вы страшнее. Вы насиловали и калечили беЗсильных. Не могущих сопротивляться детей. Вы и ваши друзья. Вы  ходили и к черненьким девчушкам. Вы ходили к беленьким. Как будто у тех другая боль, другие страдания. Их так же прикапывали вдоль дорог, как и нас, и  бродячие псы их пожирали, по честному, демократично, не разбирая черный, белый. И вся ваша хваленая демократия улыбалась улыбкой Голливуда и таяла в роскоши.
   Я все по делу доложила. У вас есть вопросы, господин генерал? –Нет, вот и хорошо. Я продолжаю заниматься текущими делами по службе.


  Древнее правило «не спеши», удерживало майора он немедленных действий. Все, что он надумывал по дороге, надо было еще и еще обмозговать. Только реальная обстановка «на местности» определит дальнейшие действия. Пока надо устроить временную базу. Как назвать то помещение, в котором был майор? Пещера. Так вроде  для пещеры, в нашем человеческом представлении, она слишком хороша.  Квадратов 30 площадь. Абсолютно светло, так что можно читать и писать, если потребуется писать, и будет что читать. Воздух чист и свеж. Наружное пекло сюда не проникает никаким образом, хотя свет явно от верха, от солнца. Воздух тоже оттуда. Сырости нет и в помине. Пол ровный и гладкий. В стенах вырезаны ниши-полки. Именно вырезаны. Как ножом в пластилине. Даже видны явные следы ножевого резания. Есть ниши и поглубже. Ни тепла. Ни холода. Ровно то, что надо. Тем не менее, устроены лежанки из дерева, застеленные выделанными до шелковой мягкости шкурами. Одна шкурка на всю лежанку. Вероятно, верблюжья. Мех пушистый. Почти белый. Кожа мягкая. Прямо просится определение –ласковая. На полках запас еды. Все завернуто в мягкие ткани, так, на первый взгляд, кажется. Может быть и не ткань. А тоже выделка кожи. Иван Сергеевич ознакомился с кельей, так он ее сразу обозначил, разложил свое имущество рядом с ложем и прилег. В ногах правды нет. А раз нет в ногах, ляжем и наметим, приблизительно, что будем делать.  Первое дело, обойти точки выхода на поверхность и изучить маршруты так, что можно с закрытыми глазами и в любой ситуации добраться, куда надо. Схема схемой, а в натуре может быть не так легко. Второе. Пожалуй, можно и повыглядывать. Третье, и как не печалься, позаботится о прокорме. На схеме указаны места закладки продуктов, но это запасы на аварийную ситуацию, а здесь совершенно неизвестно, сколько придется находиться. Что касается санитарных вопросов, то предки этих людей все обеспечили. Вода есть, санузел есть. Хоть купайся каждый день. Хоть вообще изобрази из себя бегемота и лежи целый день. Благо вода теплая.


 

   Незаметно Иванов заснул. Приснился Псков. Красивейший город России. Древний, своевольный. Город с характером. Правда, этот характер иногда скверно проявлялся, но благополучно, через раскаяние, все заканчивалось. Как помним из Истории, князь им не понравился –долой князя. Давай нам, который нравится. Да где же я вам, псковичи, найду такого, вам любой не люб. Сейчас придется пройтись по вашим спинам дубьем, и все станет на место, и князь будет по нраву. И ходило дубье по спинам, и вбивало послушание. Каялись, смирялись и принимали князя, которого потом не хотели отпускать, при наделении его другой вотчиной. Опять бунт, опять характер. Но вот когда приходила реальная опасность от врага. Тут Псков стоял кремнем. Хоть что. Голод, холод. Осада со всякими осложнениями. Стоял и побеждал. Всегда.
 Вот снится река Великая. Могучая, сильная река. Не даром народ ее Великой прозвал. Течение мощное, напряженное. Такие водовороты и струи, что не всяк и крепкий пловец осилит. А уж новичку и неча делать. Будучи молодым и совсем зеленым солдатиком, решил Иванов эту речку осилить, покорить. Сплавать туда и обратно.
   Где город стоит, тот берег крутой, противоположный –пологий. Задумка такая, от крутого до пологого, там отдохну, полежу и. обратно. Задумано –сделано. Барахлишко под кустик уложил. Осмотрелся. Вроде, как и никого. Шагнул в водичку. Ах ты – ух ты.Шагнуть не получилось. Сразу с головой. От берега метра три-пять глубина то. Да струи сворачиваются жгутом. Тянет вниз. Тут не только плыть, куда задумал, а как бы на берег, на этот, выбраться. Бьется наш гвардеец, сопротивляется стихии. А той что? Она себе так всю жизнь живет. Теку, куда хочу, верчу все, что попадает. Я, мол, здесь полная хозяйка. Глотнул гвардеец раз, два, холодной водички. Понял. Не перебороть. Давай, реченька, по мирному. Где я тебе уступлю, где ты мне. То с головой скроется. То вынырнет. Так метров триста и отдружили.   Еле жив выбрался. Нет, не на тот берег. На этот, с которого уходил. Выбрался. Отогрелся. Отжал трусишки. Надо к имуществу добираться. А там еще хуже. Три девчушки –хохотушку уже вырядились в его воинские доспехи, кому, что досталось. На одной гимнастерка, на другой шаровары, третья в сапогах и пилотке приплясывает, притопывает, да ремень крутит на талии, извивается. Это они купаться тоже собрались в потаенном местечке. Только одежонку скинули, под кустик, а там, во! Целый комплект. Вот и напялили, по своей девической неразумности, на себя. Оно, конечно, сапоги, пилотка. Но, вот еще хоть какую тряпочку. А то ведь полный позор форме военной. На других терпимо, гимнастерка до колен девчонке, а шаровары по плечи, почти. Но терпимо. А вот сапоги с гимнастеркой, это да.
 Ничего другого, с возмущения,  у Иванова не получилось, как заорать: « А ну! Положь на место!!!».
 Что значит «положь»?
  Это еще сначала снять надо. А как снять, если больше ничего нет. И ведь не парни перед парнем, а девки, да еще и с града Пскова.  Характер общегородской. Каленый. Девчонки замерли в своих подпрыгиваниях и верчениях. Потом внимательно посмотрели на воина в трусах семейных, как их тогда называли. Переглянулись. Абсолютно не поспешая, сняли чужие вещи, положили на место, даже камешком придавили. Потом дружно рванули к реке и, мелькнув всем, что есть, скрылись под водой.
   Иван онемел. Что делать?
   А делать нечего. Метрах в двадцати над водой показались три головенки, которые смеялись во весь рот и крутили пальцами у виска. Потом наперегонки махнули к другому берегу. Иванов проводил веселушек -хохотушек завистливым, может и не завистливым, а, скорее,  почтительным взглядом. Не спеша оделся. Досмотрел, как девчонки вылезли на тот берег и разлеглись погреться. Помахал им ручкой, на что они не ответили, может из-за дальности расстояния не увидели, а может еще почему, повернулся и пошел к себе в часть.
  Как незаметно заснул, так незаметно и проснулся. Тишина давит. Непривычно человеку в такой тиши. Нам уютнее, когда все шумит, гремит, себя обозначает. А тут никто и ничто себя не показывает и не отшумливает.  Майор мысленно побродил, время от времени заглядывая на схему. Зафиксировал все в своем мозговом аппарате. Что ж, походим в натуре. Но натура оказалась несравнимо сложнее. Уже на первом километре Иванов четырежды ошибся. Все по уму, тупик. Давай обратно. Ага, вот тряпочка –метка. Куда идти. Прямо. Но только оттуда. Тупик. Давай внимательнее. Нет, вот отвилочка. Да, на схеме, как кривизна маленькая, а это ход туда правильный. Теперь «домой». Медленно, шаг за шагом. Внимательно. А то здесь и мумифицируешься. Восемь часов произучал один ход. Восемь. Зато с закрытыми глазами на любой скорости. Не спеши, майор, не спеши. Уметь ходить, для пешехода главное.
   В один из дней, ознакомления и изучения в натуре ходов-переходов, майор вышел в небольшую залу. Потолок высокий. Метров шесть, сама зала , где то 10 на 10,  стены ровные, этакий правильный почти куб. К одной из стен идет повышение потолка и во всю стену Распятие. Не высечено, а именно вырезано. Опять же, как из глины или пластилина. Отчетливо видны следы режущего инструмента. Вот дела. Что ж это за нож, что режет камень.  И полки тем же образом, и ниши. Некоторые переходы  и ответвления имеют такие же следы. Не просты были предки Не примитивны. Не молотком и зубилом вырабатывали скальные породы. Что то явно прогрессивнее и результативнее было на вооружении. Так, что поотстали мы, поотстали существенно. Ведь смешно предположить, что раньше этот монолит каменный был мягкой глиной. Ждал, пока все вырежут, а он потом окаменеет. Нет. Предки были далеко не просты. Не примитивны.
  Иванов помолился. Поблагодарил Господа о всем, что он дает. Помянул всех родственников, друзей, сослуживцев. Попросил помощи Божией в деле, которое делает. Хорошо на душе, спокойно.
  В эту ночь майор впервые «выглянул» на поверхность. Луна полная, стоит высоко. Все в серебристом блеске. Отчетливо видно.  Выход оказался в крайнем левом углу всего комплекса. Иванов, со всею осторожностью, выполз из расщелины. Осмотрелся. 

Огромные сооружения заполнили всю территорию. Даже сердце вздрогнуло от гордости за человечество, что может так сооружать. Что это чудо техники, то видно и без особых тонкостей познания объекта. Красиво. А раз красиво, то и правильно.  Объект просто радовал зрения. Нет нагромождения, технологической хаотичности. Мысль толкнулась в голове, что как хорошая песня. Талант и великий труд просматривался в этом творении рук человеческих. Конечно, мысль о достойном, а не враждебном применении этого всего, в голове майора осела сразу. Но он продолжал любоваться объектом. Любовью технаря, воина и, просто человека. С какой же,  любовью творили люди сие, думал майор. Сколько духовных сил вложено. Оно, хоть и враг, а вот сотворил такое чудо. Как говорили местные жители, даже погодой управляет сей комплекс. Где надо что, то и можно получить. Где дождик, где ведро. А где пыльную бурю, уничтожающую все живое, иссушающую реки, колодцы, убивающие жизнь. А что колонизатору. Ему нужна территория, малость работающего люда, нужная погода в нужное место. Все! Получай свои доходы от производства, богатей. И, ни каких тебе забот о всем остальном народе. Его ПРОСТО НЕТ. Сам вымер. Сильная задумка. А уж сколько вложено в реализацию этой задумки, то и сказать трудно. Но жизнь устраивает не всегда, как захотелось. Вот произошла революция –переворот. Власть в других руках. Вероятно все просчитали хозяева комплекса. Все. Раз приняли решение демонтировать и благополучно переставить сие в другое место. КАКОЕ? Это твой вопрос, Майор, вопрос на который надо ответить.
  Иванов чуть отпустил ремешок на мешочке «противособачьем», перевел автомат на грудь, проверил все свое «носимое имущество» на предмет издания шума и пошел в свой первый обход. Пустынно. Но демонтаж продолжается по своему графику. На всех объектах идет интенсивная работа. Как видно, хорошо, грамотно организованная. Все заняты своим делом. На конкретных объектах охраны нет. Вероятно она, охрана, выставлена по внешнему периметру объекта. Это хорошо. Рассматривать, что есть что, майору не надо. Все ясно. Срочный, но разумный демонтаж. Никто не отвлекается на корпуса, здания, т.е. то, что не забрать с собой. Пусть торчит в пустыне. Кому надо? Только оборудование. Все нумеруется, пакуется в нужную тару, подписывается. Регистрируется в журналах. А затем? Затем грузится на большие автомобили, прицепы, специальные колесные устройства и отгоняется в подземелье. А далее?? А далее наблюдать. Но, на сегодня хватит. Пойдем домой. Вот щель в камне. Вот переход. Сегодня все удачно.
  Майор приготовил нехитрую трапезу. Размочил вяленое мясо, сыр. Пожевал в меру.  Отбил домашнего сухарика. Задумался.
  Но вот тишину подземного «царства» что то нарушило. Как бы лай собак.
  Где ремешок. Где автомат. Вот они, под рукою.  Иванов тенью выскользнул из келии. Спрятался в боковую нишу. Замер.
  По узкому ходу, подсвечивая себе фонариками, с собаками на поводке, пробирались четверо солдат охраны. Вот тебе, майор, урок. Охрана то, везде. Тебе явно повезло, что не напоролся там. Наверху, вдали от входа в подземелья. Повезло, просто банально повезло. Ничего продуманного и предусмотренного не было. Слава, Тебе, Господи.
  Собаки идут по следу. Вот они уже чувствуют человека. Рвут поводки, захлебываясь от злости.
  Иванову аж как то стыдно стало за этих собачек, которые готовы разорвать живого человека. Сколько же зла надо было вложить в них, чтоб они так осатанели.
 Ситуация не самая сложная. Пять минут дела, если дойдет до стрельбы. Пока попробуем действие противособачьего средства. Ремешок распущен. Дышите, себе в радость и удовольствие.
 Но этой радости не увиделось. Собаки мгновенно замолчали, потом, как то сжались в комочек и рванули обратно. Фонари выпали из рук, поводки натянулись, охранники повалились на пол, а обезумевшие псы потащили их к выходу. Но, если бы все так мирно кончилось. Конечно, кобелины выйдут на поверхность, а как быть охранникам. Поводки оторвались, протащив тела солдат по каменному полу, собаки, в великом страхе умчались, а охрана осталась лежать на полу, совершенно растерявшись. Что делать? Смогут ли солдаты самостоятельно выбраться на поверхность? А если нет. Что, кормит и содержать их. Вот еще обуза будет. Не пускать же их в расход. И обозначать себя нельзя. А как выпустить. Там, наверху поднимется великая , ну, не паника, а пристальное внимание. Охрану совершенно усилят. Не пройти, ни подглядеть. Вот те и погулял по свежему воздуху. Враз все испортилось. Как поправить?  Проводников собак не обмануть. Они совершенно уверены, что собаки рвались на человека.  Это спецы своего дела. При докладе, там, наверху они это точно обозначат. Поэтому выхода только два. Либо перебить этих несчастных. А куда деть останки? Здесь везде сплошной камень. Не спрячешь. Эти собаки явно сюда не пойдут, но есть другие. Они приведут. Просматривается только одно решение. Покинуть помещения первым. Собакам , другим, поставить «запрет» на вход или продолжение хода мазком из мешочка. Дальше они не пойдут, это точно. Спасибо братья по Духу. Это очень хорошее средство. Итого? Того, того, тикать надо. Здесь начнутся тотальные поиски. Так что, не будем грех на душу принимать. Пусть выбираются, как хотят. А мы, майор Иванов Иван Сергеевич, будем считать дело проваленным, на этом участке и будем искать возможности пробраться к месту перевозки станции. Вперед!
  Оставив охрану плутать в переходах, забрав свое барахлишко и, по силам, еды, Иван Сергеевич быстрым шагом отправился к точке выхода на поверхность, лежащей далеко за пределами объекта и разумной зоны охраны его. Путь предстоял не близкий, но небольшой опыт подземных странствий, позволял надеяться на благополучный исход и этого перехода. Несколько раз бойкая мысль стучала в голову и настаивала на выходе еще где нибудь в зоне объекта, но майор гнал провокаторов подальше и отмеривал быстрым шагом километры, за километрами.
 Двое суток пролетели в трудах, ранее не испытанных, и, по правде сказать, не доставивших Иванову, ровным счетом никакого удовольствия. Напряженная ходьба, так назвал он, сей переход. По узнаваемым признакам и приметам уже ожидалось отверстие. То, через которое можно выйти на свет Божий. Что там наверху? День, ночь?.Вот главный ход начал делиться, дробиться на мелкие проходы. Майор тщательно исследовал углы этих отводов. Если остро –ребристый, то это ложный отвод в тупик, если гладкий, закругленный на уроне груди, а в остальных местах «рваный», то это правильный ход. И с какой стороны обработка, в следующем разветвлении в ту сторону поворот. Вот так, выглаживая своими ладонями чужие камни, Иван Сергеевич приблизился к выходу. Чуть потянуло другим запахом. Воздух задвигался, зашевелился. Блеснула звездочка, вторая. Голова Иванова выплыла на поверхность. Слава, Тебе Господи! На земле.
 Ночь стояла тихая. Ни ветерка. Майор прижался спиной к горячему камню, расслабил все тело и тихонько запел. «Ой, ты степь широ-о-о-о-ка-а-я. Степь раздо-о-о-льная. Далеко , ты степь, пораскинулась. Степь широ-о-о-о-кая….»
 Песня не пелась. Она лилась из сердца воина. Как вышедшего из плена, из неволи, на волю. На простор. На поверхность земли. Русская душа Иванова сама бы никогда не полезла в пещеры. Никогда! Даже на свободе, дома, в родном краю. Любопытства, даже. Только наверху, на свободе, на воле.
  Наверное это были издалече пришедшие в нашу кровь чувства. От тех времен, когда мы были вольными. Когда никто в мире нас не притеснял. Когда еще вдоволь на земле было птицы, зверя. Не стоял вопрос и мысли не было о порабощении кого то кем то. Это от тех слез плена и рабства захвативших земли Русские. От слез, когда тебя, вольного, продают в неволю. И везут в заморские страны, вдаль от земли родной.
  Майор пел. Слезы сами текли по его щекам. От счастья, радости.  Чего то большого, что всегда живет в сердце русского человека и, время от времени, выходит наружу чистой, омывающей душу слезой.
  Хорошо осмотревшись, Иванов разжег костерок. Огонек, обложенный камнями, все время пытался вырваться наружу, но не найдя там топлива, нырял на старое место и вынужден был кипятить чай. А ему так хотелось рвануться на свободу, промчаться палом по степи, по той, про которую так душевно пел, разведший его здесь, человек. Взметнуться ввысь, закрутиться вихрем и унестись к небесам, которые  притягивают всех и всегда.
                Вечер. Звездочка зажглась.
Эй, вы, там, земляне-люди.
Поднимите вверх глаза.
Позабыли вы о чуде.
Посмотрите в небеса-
Неземная в них краса.
                Ветерок колышет ветви.
Запах волнами несется.
От акаций гроздей белых
Учащенно сердце бьется.
                Громче пойте соловьи-
Пришло время для любви.
                За рекой гармонь играет.
Про любовь поют лады.
Девки парней выбирают
Для пожизненной любви.
                Под святой девичий кров-
Засылай, отцы, сватов.
                Крик младенца, радость в дом.
Чадо новое родилось
Прочь печали и тревоги.
Все в душе угомонилось.
                Бабки, сваты, кумовья-
Вся сбирается родня.
                В мире было так всегда.
Заповедано от века.
Солнце, воздух и вода.
В мире- все для человека.
                Осознай себя- кто есть.
Почему такая честь.
                На небесном своде чисто
Теплится в ночи звезда.
Как лампада у порога.
За которым- Дом Отца.
  Взгрустнулось, малость, майору. Живая душа, она всегда грустит. О чем? Наверно, все же о главном. О том, что завертелась в мирских делах, обденьжилась, обвещилась, уткнулась носом в землю, отошла от Бога, сознает это, стремится к нему, надеется достичь. Получить от Него помилование, быть принятой в, уготованные ,от создания мира, чертоги. «Обителей для всех хватит».
  Подкрепившись, подышав воздухом свободы, Иван Сергеевич стал опускаться в проем. Но тут чуткий нос его уловил необычный запах. Необычный, для этих мест. Запах кофе. Сергеевич замер. Все остальные чувства затаились, и только нос втягивал в себя воздух, выискивая то, что только мелькнуло.
  Майор вылез на поверхность.  И долго внюхивался в пространство. Прополз чуть вверх по склону.  Отодвинулся к ложбинке. Вот! Опять пахнуло кофейным духом. Вот еще. По ложбинке явно протягивало кофе. Незаметный ветерок, скорее не ветерок, а теплой поток , снизу, от скалистых выходов, разогретых днем,  тянул вверх. Значит, запах рождается внизу. Майор проверил оружие, развязал противособачий мешочек, распластался на земле и пополз вниз. На запах. К людям, ибо кроме человека , кто может употреблять такую отраву.










      Франкфурт не Майне.  Большой завод. Огромный. Фирму «Тлефункен» рекламировать не надо. Старейшая, известнейшая. Радиоаппаратура, связь, телекоммуникации и много, много  чего самого лучшего в мире. Фирма работает стабильно. Заказов много. Научная часть фирмы укомплектована лучшими спецами мира. Талантливые ученые, молодежь, опытные рабочие кадры. Прекрасно работает разведка. Куда ж без нее. Где конкурентов пропасти, где каверзу подстроить, дезинформацию подкинуть. Капитал есть капитал. Конкуренция не на жизнь, а на смерть. Слабого задушат, склюют и не поперхнутся. Таков мир.
   У директора фирмы сидит средних лет мужчина. Худощав, подтянут. Одет просто. Брюки, рубашка, туфли. Без претензий, как говорят. Но все на месте. Оба задумались. Прихлебывают из стаканов сок. Молчат. Видно давно молчат.
  Вы, господин Фогель, меня поймите. Время не терпит. Надо посмотреть, что делается на площадке. Коль идет такой спешный демонтаж, многое может там просто остаться. Ведь невозможно извлечь из бетона каркасы, основания. Много еще что. Надо своими глазами увидеть и уже начинать готовить. Когда на новое место все прибудет, на чем будут монтировать. Так и пролежит на травке. А деньги то громадные и без отдачи.
 Господин Таксель. Мы свои деньги за все получили. И пока ОНИ нам заказ не оплатят, я имею ввиду новый заказ, мы пальцем не шевельнем.
  Да. Вы правы. Но сроки. Если за год, то доллар, а если за полгода –два. За одну и туже работу в два раза больше.
  Нет, господин Таксель. Я не коммерсант. Я производственник. Наша фирма стоит твердо потому, что мы на аферы не поддаемся. Работаем стабильно. У нас нет «стахановского движения, как в России». Наслышаны. Один дает десять норм в смену, а вокруг него крутятся двадцать помощников. Нам это не подходит. Пока не будет заказа, пока не оплатят, ничего делать не будем. А вот посмотреть и оценить ситуацию. Что ж, пожалуй, стоит. Как я понял, вы желаете прокатиться туда. Бог в помощь, как говорит моя мама. Скатайте. Эти расходы оправданы. Мы их заложим в смету восстановительных работ. Поезжайте.
  Господин Таксель встал. Поблагодарил директора и отправился на дела своя.
  Вольфсбрук.  У директора завода Фольксваген, в полукресле, сидит наш знакомый, господин Таксель.  На нем шикарный летний костюм. Белая шляпа, кремовые полуботинки.
  Господин Певзнер, мне нужен автомобиль.
  Пожалуйста, господин Таксель. Любой.
  Нет. Мне серийный ни к чему. Мне нужен особенный.
  Директор нажал кнопочку и из соседней комнаты вышел работник фирмы, о чем однозначно говорила его униформа. На кармашке надпись: прием заказов. Дипломированный инженер Фриц Хаммер.
 Давайте ваши пожелания, господин Таксель.
  Пожалуйста. Высокая проходимость. Камни, скалы, пески, болота. Реки. Плавать должен и по бурной воде. Пулевая защита. Хороший обзор. Скорость. Вот так.
  Господин Таксель, так это самолет. Быстро, надежно. Плавать и не надо и штурмовать скалы. Автомобиль не альпинист. Он по земле ездить должен.
 Да, господа. По земле. А она разная. Там, куда я планирую поездку еще и очень жарко. Очень. Прошу и это заложить в авто.
  Господин Таксель, а к какому сроку нужен автомобиль?
 Вчера, господа. Вчера.
  Так как? Сотворите, что надо или мне в другие фирмы обратиться?
  Господин Таксель. Мы так давно знаем друг друга, что будет просто неловко нам, если вы будете раскатывать на автомобиле нашего конкурента.  Пройдемте и посмотрите наши новые наработки. Вот господин Хаммер вас проводит. Очень интересное есть. Мы вам покажем.
  Под белы ручки, как говорят в России, Такселя повели в испытательный корпус.
  Смотрите и выбирайте.
  Да! Чудес без счета.  На что простирается человеческая мысль, все здесь. У такого любителя автомобилей как Таксель, просто глаза разбежались. Но и характер у него на месте. Прошлись туда, сюда. Позаглядывали во все щели. Под корпус, спереди, сзади. Постучали по колесам.
   А что еще у вас есть?
   Вам этого мало? Изумились сопровождающие.
  Мне всегда и всего мало. Я работаю творчески. А творцам, как известно всегда мало, отрезал Таксель.
  Испытатели переглянулись и повели господина, с творческим характером, в другое помещение. Там стояло укрытое пологом нечто на колесах. Когда полог аккуратно убрали, взору Такселя представилась, в живую, его мечта.  Некая неуклюжесть, так сказать неуклюжесть роскоши, соединенная с стремительностью линий. Довольно высокая посадка, широкий разброс колес, полное остекление верха. Стремительный корпус, без банальных зализываний. Мощь! Через форму явно просматривается мощь. Которой не надо преклонятся перед обтекаемостью, всякими сглаживаниями и переходами.
  Виду Таксель не показал, но попросил прокатить его на сей красоте.
  Водитель сел на свое место. Машина «подумала» 30 секунд и завелась. Что двигатель заработал, стало понятно только по приборам. Ибо ни воя стартера, ни дрожания не ощущалось. Просто приборы двинули свои стрелки и затеплились зеленым цветом. Дураку понятно, можно ехать. Водитель перевел рычажок вперед, нажал на газ и автомобиль плавно покатился по гладкому полу помещения. Вперед, назад.
  А на испытательную трассу мы можем выехать?
  Сейчас испросим.
  Разрешено.
   Что такое испытательный полигон мало кто представляет. Если, по простому, то это сборище всего того, что может автомобиль изломать, скрутить, искалечить, выпачкать до полной неузнаваемости. Это песок, щебень, камни, ямы с водой и сухие. Бетонные надолбы, косые и кривые канавы. Колея сходящаяся и расходящаяся. Ломай! Прыгай так, что только ремни не дают выпасть из этой озверевшей железной клетки.
   Час, второй гоняют по полигону. Вброд переправляются с берега на берег. Работает. Швейцарские часы.
  Господин Хаммер. Я беру эту машину. Вот, такую, как есть. Ваша цена?
  Цену определяю не я, господин Таксель. А вот мои пожелания к вам и просьба: вести журнал поведения машины в реальных условиях. Каждый день. Хоть по строчке.
  Как это бывает в мире, хоть и редко, но цену не загнули. Сошлись на том, что окончательный расчет будет по возвращению из поездки и сдачи журнала фирме. А пока, как за серийный образец. Народный автомобиль. По рукам.
  Бумаги подписали и Фриц Таксель укатил на красавице «Матильде», так прозвали машину авторы, готовится в поездку.
   Старенький, видавший виды, но еще держащийся на плаву, а потому недорогой и без претензий, пароход «Генриетта» принял на борт упакованный в морской контейнер автомобиль, установил его на верхней палубе, а господин Таксель занял одноместную каюту и углубился в изучение карты. Горы, реки. Много рек. Много гор. Мало дорог. Есть и железные дороги. Описаний много, а по делу – ничего. Итак, порт Лобиту. Там выгрузка и вперед.
 В порту контейнер выгрузили, установили на трейлер и повезли, как написано в документах, в Уамбо. Городок - поселок на железнодорожной станции. Выкатили лимузин. Народ ноль внимания. Выгрузили запасы, масло, топливо, снаряжение. Давай, Таксель, осваивай, новый для тебя, континент.
  Все, что необходимо на три недели пути, так означил срок господин Таксель, упаковано в машине. Искать лоцманов и прочих знатоков Таксель не стал. Карта. какая есть, понимал он, все равно врет. Да, и неизвестность. просто, манила его. Впервые на этом загадочном континенте. На земле, которая имеет древнюю историю, культуру, духовность. Но, которую в Европе воспринимают только как источник рабов. Дешевой рабочей (физической) силы. Лопата, тяпка, коса. В лучшем случае молоток, как верх интеллекта. Европа, при всей своей приглаженности, скорее прилизанности, не гнушается использовать рабов. Колонизатор, он везде проявляет свою сущность. Загляните в дом в «буржую». Повариха –негритянка. Уборщики –подметальщики, негры, мулаты, марокканцы или еще кто там такой же. Служанки –негритосочки. Что там Европе права качать да петь лживые песни о Свободе, Равенстве, Братстве. Европа, понимает свободу, очччень свободно ее интерпретируя.
  Ну, что, вздохнул Фриц Таксель, хоть бы церквушечка какая, помолиться, да благословиться от священника. На душе спокойней, да и защита реальная от Господа.
  Но нет церкви. Все снесено давно и выкорчевано из сознания народа. Забота о хлебе насущном, вот и все. Колонизатор знает свое дело. Голод есть инструмент управления. Раб сытый чрезвычайно опасен. Раб должен умирать с голода. Вся логика с отменным результатом. Экономическим!
  Сколь на этом континенте пролилось невинной крови. Толька великая мать-земля смогла все принять. Приняла, но не забыла. Ибо не может человек забыть свое место под солнцем. Не может смириться с попранием достоинства и чести. Все сопротивляется насилию, вся сущность человеческая. Это зреет внутри, усиливается. Тогда прорастает в бунты, восстания. Когда в волну революций, очистительных народных бурь. Тогда ни одна власть силы не может сдержать пламя гнева, сдается. Рассыпается и уходит. Тогда начинается болезненное восстановление свободы. Порой через многолетние гражданские войны, порой с поражениями, порой быстро и победоносно. Господин Таксель направляется именно в эту страну, где промчалась буря восстания, смела управителей насильников. Страну, где неожиданно переплелись интересы: хозяйственные, экономические, военные, многих стран Европы и Америки. Стран, которые блюли ТОЛЬКО СВОИ интересы. Вот этот раздрай, вот эта неожиданная революция поставила в тупик «буржуинов». Казалось бы, объединись, сбей новую власть, тем более ей еще нечем защищаться, установи старые порядки и пожинай свои плоды. Нет! Не состоялся альянс. Сугубые интересы не дали сложиться в каолицию. ( слово то какое, так на кал смахивает. Не зря его, по отношению к праведности, никогда не применяют). А этот радио-энергетический комплекс.  Там такие деньги вложены. Но интереса хозяина в его работе здесь, уже давно нет. Его интересует другая точка света. Он попытался перебросить эту пакость туда. Но собратья по грабежу и насилию всячески препятствовали сему. А тут неожиданная помощь самих, настоящих, хозяев страны, которые, кстати, ни сном ни духом об этом точно не знали, не ведали. Вот и пошел демонтаж. Мол, тикать надо, пока хозяева не загребли себе. (Сто лет он им нужен). Разругались. Вся в свою сторону. Право Лебедь, Рак и Щука.  Сил много, а толку. Толку ноль.
   Первые километры. Таксель ведет очень осторожно. Надо привыкнуть к машине. Машине надо привыкнуть к водителю. Пока водителю, может, потом,  хозяину.
  Машина, она тоже с чувствами. Не просто кусок металла и прочего.  Кто не согласен, да и ладно. А вот проезди лет пятьдесят, шестьдесят, а то и семьдесят. Побывай в самых сложных и тяжелых переделках. Поползай по склонам, побарахтайся в сыпучих песках, протиснись меж деревьев в лесу, утони в порядочной, хотя бы луже,  занырни в сугроб, так, что темно внутри и дверку не откроешь. Накатайся. Не по асфальту и паркету. Тогда скажешь. А пока, прими, как говорю. Я 72 года за рулем.
  Пока по шоссе. Не хуже европейского. Чистое полотно. Дорожные знаки. Заправочные станции. Кафе. Мотели и Бордели. Европа. Жарко. Душно. Высокая влажность. Кондиционер Таксель не включает, хотя тот сам многократно напрашивается и пытается навязать свою волю. Так заложено в бортовой ЭВМ. Но у Такселя тоже характер и его «бортовая ЭВМ» обладает властью. Рулим, потеем.
  Все. Далее с асфальтом нам не по пути. Переваливается Таксель через кювет. Проползает через «предполье», дорожную зону с защитными сооружениями, выходит на простор. Сегодня это каменистая пустыня. Редкие деревца. Но живые. Зеленые. Здоровые. Травянистые полянки, заросшие высокой жесткой травой, более похожей на камыши. Кустарник. Но, все больше, накаленный солнцем растрескавшийся камень. Мотора не слышно. Коробка-автомат. Сиди, смотри, выбирай курс и регулируй скорость одним нажатием одной педали. Которую тоже совсем не ощущаешь. Мягкая и податливая.
  Путь несколько вниз. Стали попадаться участки с песком, землей, серо-коричневого цвета. Если верить карте, то впереди чистое пространство, а если смотреть на натуру, то впереди проблески воды. Нормально. Ближе к воде растительности прибавилось. Кое где и животинка промелькнет. Нет. Они не боятся  новоявленного зверя. Просто они так живут здесь всегда. Река. Метров пятьдесят ширины. Течение спокойное. Брошенная веточка медленно уходит вправо, по течению. Метр в три секунды. Это двадцать метров в минуту. Не так и мало. На «плаваниях» в бассейне испытательного полигона машина показала скорость 15 км. в час или 250 м/мин. Вперед «Матильда», запас большой. Не робей.
  «Матильда» не робела. Но, господин Таксель, вы уверены, что нам тот берег по силам. Там, однако, круто. Обрывчики сплошь.
  Не робей, подруга. Найдем, где выйти. Поплаваем. Заодно и проверим, не протекает ли где. Вот сейчас в журнальчик занесем вес. 3670 кг., так прибор показывает. Вот мы с тобой полегчали на 70 кило. Это я и бензин. Однако. Надо отдельно взвешиваться. Выйдем. Ровно 3600. Это я сбросил уже пять кило? Если в неделю по пять, то ветром носить через месяц будет. А чувствую себя нормально. Ну, да ладно. Записали и будя. Вперед, дитя господина Хаммера, вперед.
 Матильда осторожно пощупала воду. Теплая. Прибор показал 28 по Цельсию, Опустилась ниже. Еще ниже. Прибор показал, что на плаву. Включился водомет. Поплыли.
  Матильда, мы плывем.
  Машина чутко слушает руля. Рыскнула влево, вправо. Хорошо. Пойдем ближе к бережку. А это что за серые камни в воде. Ближе к берегу все в таких буграх. Ты права, Матильда.  Надо искать место для выхода еще с того берега. Но это в другой раз. Сейчас поищем вдоль. Камни какие то необычные. О, Боже, это ж животные. Ушки, рожки. Бегемоты. Самые свирепые животины континента.  А ну нападут. Тут ничего не сможешь противопоставить. Утопят и съедят. Нет. Не съедят. Они травоядные. Но все равно будет кому нас подкушать.  Попробуем напролом. Матильда издала мощный рык, всеми своими сиренами. Ни какой реакции. Публика в Европе драпанула бы через заборы и скверы, а тут полный ноль. Да. Тогда осторожно протиснемся в свободное пространство, да и бережок пологий. Осторожно, по сантиметру, по дециметру, метру проталкивает Таксель свой пароход к берегу. Вот травка. Передние колеса погребли по грунту. Зад осел. Выше, выше. Чуть потянуло влево наперекос. Еще чуть. Ау, местные. мы на берегу.
  Отъехав с полкилометра. На ровной площадке Таксель открыл бортовой журнал и описал переправу, включив туда и свои эмоции. Вес 3667 кг. А без меня? 3600кг. выдал прибор. Елки палки, что три килограмма за одну переправу? Господин Таксель, так не пойдет. Либо надо привыкать, либо возвращаться в Европу. Для этих мест вы слабак.
  Машина катит дальше. На Восток. Переправы, буксование в песках, «лазание» по крутым склонам. Трое суток в пути. Таксель не утруждает себя. Ему интересно. Вот и сейчас, машина поднимается в гору. Удобно чувствует себя водитель при подъеме. Всегда. Напевает песенку про девушку Гретту, которая утром одна ушла по воду на реку, а вечером вернулась с зятем своего отца. Песенка шутливая, но со смыслом.  Тем. Старым, здоровым смыслом. Давних времен его родной Баварии.
  Сегодня, к вечеру, удалось подстрелить маленькую козочку. Когда стемнеет и солнце уляжется в свою постель, господин Таксель устроит себе пир.
Майор Иванов осторожно спускался по ложбинке вниз. Запах кофе уже был просто твердым. Устоявшимся. Вот блеснул костерок. Ближе, ближе. Большой автомобиль. Приличный костер. ( Откуда столько топлива у путешественника? Вероятно с собой. Ибо горят настоящие дрова. Тут такого нет.) Запах свежатинки. Поет. Что то знакомое вдруг почудилось Иванову. Немецкий язык. Баварский диалект. Песенка про крестьянскую девушку Гретту. Во. Точно. Отец радуется и пьет пиво со своим зятем. Которого утром еще не было, а, к вечеру, уже есть. Песня знакомая. Голос? Вроде и голос знаком.
  Извилины быстро листают страницы жизни.  Стоп. Училище. Еще страница. С друзьями, по разрешению начальника училища стоим в церкви. Еще страница. Исповедь. Причастие. Служба к концу. Батюшка читает проповедь. Еще страница.  Неожиданный, во всеуслышание, плач. Страница. К батюшке подходит парень. Высокий, стройный. Слезы на глазах. Падает перед царскими вратами на колени. Плачет. Батюшка отпускает народ. Подходит к парню. Что случилось? Парень отвечает.  Страница. Батюшка распрямляется и обращается к народу, который, по такому случаю призадержался в храме дольше обычного.
 Ну, скажите, вы в своих храмах часто такие картины наблюдаете. Что? Ни разу. Вот и здесь ни разу. Так как уйти сразу. Не можно.
  Батюшка обращается к народу. «Кто немецкий знает? Есть такие. Подойдите».
   Иванов с товарищами подошли. Что, батюшка?
   Да вот парень совсем плохо по русски. Больше на немецком. Да еще каком то с прибамбасами, не литературно-привычном.
  Иванов свободно владел немецким. Что парень случилось?
  Плохо случилось. Плохо. Все в одну кучу. Сегодня из училища отчислили, утром. Зачитали приказ. За плохое знание русского языка. Сейчас  телеграмму получил, что погибла вся семья под снежной лавиной. Совсем один остался. Что делать. Как жить?
  А где ты учился?
  Здесь. В военном училище, в группе иностранцев. И не хуже других в русском языке, но с ротным отношения не сложились. Сам виноват я в этом. Характер показывал. А теперь вот. Допоказывался. Не смирялся. Гордился.
  Батюшка аж крякнул. Во! Дошло. Раскаялся.
  Да. Раскаялся. А что теперь толку.
  Не, сын мой. В этом весь толк и есть. Вы, курсанты, с училища?
  Да, батюшка.
  Как к вашему командиру пройти? Самому главному.
  В училище не командир. В училище самый главный, начальник училища.
  Вот к нему проводите.
  Ну как отказать батюшке, даже если в кармане билеты в кино.
  Добрались. Дежурный офицер выслушал священника. Позвонил. Дал сопровождающего. Батюшка ушел к начальству.
  Не горюй, брат. Все образуется.
  Но парень ушел в себя. Тихонько плакал. Слегка поскуливал даже.
 А как не заскулишь. Все одно к одному. Выгнали, ладно, жизнь на этом не кончается, хотя с третьего курса. С первого понятно, но с третьего. Малость переусердствовал и ротный, и начальник училища. Ведь не своего, местного, ваньку. А заграничного. Их все службы пасли. Нашим в обиду не давали. Значит дело очень сложное. Раз те службы позволили отчислить. Трудно будет дать задний ход. Но это ладно. А вот что дома. Шутка сказать враз одиноким остаться. Это большое горе. Тут не то заскулишь, взвоешь. Жалко парня. Но вот не в кабак убежал. Не напился с горя, а в храм. К Богу. Значит есть в парне здоровые силы. Налет только соскрести.
  Телефон зазвонил требовательно. Начальственный звонок.
  Дежурный прижал трубку к  уху, замер в стойке «особо смирно». Есть! Есть! Так точно. Есть!
  Курсанты. К начальнику училища. Бегом. А ты посиди, пока, здесь. Вот водички попей. И дежурный подвинул к парню графин.
  В кабинете сидели все офицеры «иностранной» роты. Начальник курса, замполит училища. Еще начальники кафедр. Полный кабинет. Генерал имел лишку красное лицо, вероятно из-за того, что было, что сказать собравшимся, но присутствие священника накладывало узы неразрешимые и мысли не имели выхода, сдерживаемое напряжение передавалось на лицо и меняло его цвет.
  Так, курсанты. Кто в состоянии подтянуть парня РЕАЛЬНО по русскому языку? Есть такие. Имейте ввиду сразу. что это сверх программы. Никому и никаких попущений не будет.
  Батюшка взглянув на курсантов, как бы благословил глазами. С Богом.
  Так точно. Подтянем. Иванов свободно владеет, с детства. А мы поможем по своим силам.
 Свободны. Парня проводите к себе в роту. Пусть переоденется и продолжает служить. Все.
 Иванов с друзьями помчался на КПП.
 Почти два года совместных трудов. Койки рядом.  В столовой рядом. Днем, ночью. На полигоне, стрельбище, штурмовой полосе. В увольнении. В храме. Везде рядом. Везде по русски, по немецки. Везде. Парень окончил училище по первому разряду. Русским владел настолько свободно, насколько это может иностранец.
  Офицер. Лейтенант.
 Так в приказе и значилось: присвоить воинское звание лейтенант ……

  Фриц. Таксель.
   -Тихонько окликает майор поющего.
  Тот замолкает. Вертит своей башкой на 360 градусов.
  Да, отмечает майор, увидев знакомое лицо. Это Таксель. Лейтенант Таксель. Вместе на выпуске погоны получали. Он. Без сомненья.
  Фриц. Елки палки. Ты?
  Ванька, если это только твой голос, то я умру сразу, а если  это ты сам здесь, то, считай, я уже давно умер.
  Майор встал. Подошел ближе.
  Какие сомненья, какие осторожности.  Ванька, Фрицик, Ванька.   До утра.
   И козочка вся ушла по назначению, и чайник вскипал многократно. Столько лет. Никто ничего не знал друг о друге.
  И вот. Где? В Москве, Берлине или Мюнхене? Нет! Вот здесь. Вышедший из подземелий Майор Иванов Иван Сергеевич и Майор Фриц Таксель.
 Неисповедимы пути Твои, Господи! Вот уж, воистину, неисповедимы!

  Утро. Поднимается солнце. Прошлое отходит, как уходит нынешняя ночь.
  Ваня, что ты здесь делаешь?
  Служу. Я майор. Мы здесь по приглашению стран, завоевавших самостоятельность. Не скажу, что советская власть, но власть нам подходящая. Удовлетворяющая, так сказать наши интересы на этом материке. Где за оплату и материалами, рудами, где за голоса в международных инстанциях. Где просто без корысти. Как класс рабочих и крестьян. Всякое и разное. Банды разные, терроризирующие местное население, обезвреживаем. Много чего и разного. Все в рамках нашей политики. Это если в крупных мазках. Так что служу Отечеству на дальних рубежах.
  Да, Ваня. Но где твоя часть. Ты один. Да еще и из-под земли?
  Тут, Фриц, особая история. И Иванов, не вникая в тонкости дела, передал историю своего нахождения здесь.
  Ну, Ваня, Ваня. Вот уж судьба нас связала. Я так рад этому. Мне поручено разведать этот объект. Я официально служу в фирме «Телефункен», оставаясь, по службе в составе разведуправления. Это моя задача. Знать куда и что продается, монтируется и проектируется. Но мы, как фирма знаем только свой кусок. Кусочек. А разведка дополняет картину. И фирме польза и, само собой, конторе. Что касается зарплаты, то и там, за службу, и там за работу. Вот такая выгодная ситуация. Я майор. Холостяк. Некогда. Детей нет. А что? Бывает и холостяки с детьми родными. Но я прошел хорошую школу русской нравственности. Мне не угрожает падение. Хотя и зарекаться нельзя.

Донесение от Мэри
  Господин генерал. Задержала немца. Представитель компании «Телефункен», которая изготавливала и монтировала часть оборудования здесь. Цель приезда: на месте определить теряющуюся часть комплексов и начать изготовление этих частей. для монтажа на новом месте. Документы подлинные. Я связалась с фирмой. Те дали подтверждение, словесный портрет, приметы. Все абсолютно совпадает.
  Мэри. Мы не детский сад и не в кубики играем. Все посторонние лица не имеют права на жизнь. Оправданий фирме никаких. Пропал и все. Действуй.
   Вызванный Госпожой Мэри караул построился у ее офиса. Статный майор из охранного корпуса доложился и получал наставления.
   Возьмите этого шпиона и отведите за территорию. Там расстреляйте. Тело оставьте на съедение зверью. Так лучше. Трудов меньше и свидетелей. Исполняйте.
 Связанного по рукам и ногам Такселя несли четверо. Тело его или само не могло перемещаться в пространстве из-за многочисленных побоев, либо охрана опасалась, что крепкий сильный «шпион» уложит их самих.
  Встречные искоса поглядывали на печальную процессию, но не вмешивались. Меньше знаешь, дольше живешь.
  Один полковник поинтересовался, что это за «поход», но когда прозвучало имя Мэри, закашлялся и быстрым шагом пошел прочь.
  Солдаты, время от времени вопили:-«Господин майор, ну сколько этого бродягу нести можно. Здесь кончим и ладно».
  Молчать. Приказано за территорию. Вот на первом метре этого пространства и кончим. Несите дальше. Да поаккуратнее. Живой ведь человек.
  Конец зоны. Стой! Прислоните его к скале. Да, вот к этому камню. И заткнитесь, в конце концов. Я хоть и охранный, но офицер. И стрелять в лежащего не дам. Поставьте. Укрепите. Человека в другой мир отправляют. Хоть вины его не доказано и суда не было. Здесь вся власть у мадам Мэри, да того генерала, что промелькнул и скрылся. Исполняйте.
  Господина Тпкселя притерли к скале. Кое как укрепили и отошли на положенные, по ранжиру, пятнадцать метров.
 Готовсь.
 
   От Мэри генералу.
  Господин генерал. Пленный исчез. 
   Как исчез. Я приказывал вам лично. Расстрелять. Вы нарушили мой приказ?
   Нет, господин генерал. В тот же час приказала майору Грунелю это исполнить. Он с караулом вынес пленного, связанного по рукам и ногам, так спокойнее и надежнее, и доставили к месту расстрела. На первом метре за территорией комплекса. По прошествии двух часов, я запросила доклад о исполнении. Мне ответили, что майор Грунель еще не возвратился и никто из караула тоже. Я послала взвод охраны к месту расстрела. Расстрел состоялся, но не пленного, а караула. У всех по одной пуле. Прямо в сердце. Пленный и майор Грунель исчезли. Следов никаких. Абсолютно. Собаки след не берут.
  Из какого оружия стреляли, Мэри?
  Автомат. 7,62. Русского производства.
  Ты опять не в своем уме, Мэри. У кого здесь русский автомат. Они его в большом секрете держат. Еще совсем недавно, на своих стрельбищах, все гильзы собирали. А гильзы нашли.
  Нет. Гильз и откуда стреляли, не нашли. Рота исчезнувшего майора ищет своего командира. Я им пообещала, что если не найдут, всех под расстрел. Ищут.
  Да, госпожа Мэри. Что то у тебя дела пошли совсем наперекосяк. Будем думать.

 - Господин Колинс, разрешите?
  Да, генерал, заходите. Что у вас? Вы не в свой час и вид несколько взъерошенный.
  Да, господин Колинс, не стандартный вид. А какой может быть вид, когда генералов нашей конторы, работающих на периферии, находят в своем доме совершенно голыми, растерзанными  и разорванным горлом. При этом, совершенно трезвыми.
  Что??? Кого?
  Генерала Сайменса, господин Колинс.
  Он руководил работами по перемонтажу  радиоэнергетического комплекса на черном?
   Да, господин Колинс. Именно там. С ним вместе известная мадам Мэри. Его ближайшая помощница.
   Генерал. Всю последнюю переписку, все переговоры мне на стол. Внутренние переговоры тоже. Немедленно.
  На стол Колинся ложится внушительная папка. Материалы уже собраны. Классифицированы и подшиты. Своего хозяина свора знает. И боится.
  Через три часа Колинс вызывает генерала Мориса, сообщившего о гибели генерала Сайменса.
  Вот что, Морис. Генерала Сайменса похоронить со всеми подобающими почестями на военном кладбище. Флаг, гимн и прочее полностью соблюсти. Все выплаты произвести. Семье выразить и письменные соболезнования. Я подпишу.
  У него нет семьи. Холостяк. Одинокий.
   Да?  Так, пожалуй, справедливее. Не дал Господь рогов бодливой корове. Не дал. Что ж. Дешевле ведомству будет. Но лицо конторы сохранить. В газетах не хвалить. Все умеренно. Дааа –уж! Исполняйте. И еще. Подберите на это место женатого, многодетного, не запятнавшего себя, по блудной части, офицера. Лично доставьте на место и познакомьте с мадам Мэри. Особенно покажите его порядочность, семейность. Все продолжайте. Если обнаружится этот Таксель. Не трогать. Проследите связи. Пусть работает на виду. Пусть выполняет поручение фирмы. Дров наломали, профессионалы сраные, простите за выражение. Все. Исполняйте . Срок –неделя.
  Генерал Морис, который совершенно не любил, а точнее сказать, презирал Сайменса, выскочку и дикого самодура, не тяжко вздохнул, выпрямился, приняв стандартный вид, перешел внутренними коридорами к морякам и постучался в высокую дубовую дверь.

  Начальник разведки ВМФ, контр -адмирал Макеев Николай Никифорович, с раннего утра заслушивает доклады от флотов.  Что где в мире, по морскому ведомству произошло за отчетный срок.  Небольшой зал битком забит слушателями, экспертами, аналитиками, штабными , допущенными к такому деянию. Всяк отмечает в своих журналах, всяк внимает докладчикам. Через каждые полтора часа перерыв. Отдохнуть, курящим –перекурить. Выпить пару стаканов флотского крепкого чаю. Может и перекинуться парой слов о том, о сём. Все сюда, в центр, пришли с флотов, и, конечно, на перерыве можно и помянуть знакомых, передать приветы. Все, как везде, в порядочном обществе. А флот наш всегда имел традиции наилучшие. Их соблюдал, и укреплял. Совещание шло третий день. Немного подустали. Требовалось, с пользой для дела, устроить «разгрузку». Нынешний раз она вылилась в посещение Большого театра с продолжением в ресторане гостиницы «Советская». Спектакль был великолепный. Пела сама Образцова. Что еще желать воину, что? Сама Образцова, легенда всей оперной «службы». Вволю нахлопавшись, отпустив, утрудившийся мозг на отдых, флотские покатили в «Советскую». Старинное здание. Просторный зал. Поет великолепный цыганский хор. ( В эти годы театр «Ромэн», не имея пока своей сцены, арендовал «Советскую». ) Узнав, что в ресторане цвет ВМФ, сам Николай Сличенко спустился в зал и пел наши любимые песни. Чему были рады и все посетители ресторана, и певцы, и флотские.
  Отдых закончился. Надо отметить, что это не будний день был, а воскресенье. Так, что нарушений, по службе, никаких не было. Снова доклады, анализ. Наметки на действия. Как всегда. Да. Как всегда полно сюрпризов от всех военных блоков мира, ловушек, подставов. Все чем «богата» жизнь нынешнего общества.
  В один из дней, военный аналитик Соловьев Николай Васильевич, перед началом очередного дня вошел в кабинет Макеева с листом бумаги.
 Ты что, Николай Васильевич, рапорт принес, что ли? Не подпишу. Ты еще ого как не стар. Потрудись. А что касается здоровья, так это все относительно. Хоть ты об этом мне уже трижды озвучивал, но потрудись. Нет у нас возможности отпускать таких спецов на гражданку. Хоть у нас и есть законы и права, коие мы, начальники, не должны преступать.
  Нет, Николай Никифорович. Не рапорт. А вот посмотри сюда.
  Соловьев положил на совещательный стол свой листок.
  Макеев уселся рядом.
  Покажь, покажь, раз не рапорт.
  На листочке «разложен» весь мировой океан. Вот обе Америки, ЕвроАзия, Австралия, Африка и всякая прочая мелочь схематично.
  Смотри. Вот лодочка, вот вторая, третья, четвертая. Этакая цепочка, если соединить.  От Атлантики, что от Габона, Конго, Заира,  Анголы, под брюхом ЮАР,  затем мимо Маврикия, Чагоса, Лаоса, Никобарских островов. Далее разрыв и только у Нтуны и Парасельских островов еще парочка лежит. И более нигде такого нет. Как я понял, наши «Матрешки» и «Клуши»  их пасут. Это хорошо. Но что за цепочка такая. Как будто что налаживают охранять снизу. И, посмотри, пути не караванные. Только что у Сингапура в тесноте. Но там столько судов, что и чужого за своего примешь.
  Да, Васильевич. Не рапорт. Но дырку на пиджаке сверлить тебе край надо. За такие «вещи» меньше Знамени не дают.
  Шутишь, ты, Никифорович. Какие ордена. В мои годы. Вот загадочку бы сию разгадать. Вот это награда.
  Ладно. Посиди молча.
  Контора. Это Макеев. Дай своего голову.
  Слушаю, Николай Никифорович. Что с ранья?
  Так и ты не дома, чай. Иван Захарьевич, прошу усердно, дай самого твоего умного. На часок. Весьма дело тонкое и деликатное. Большого ума требует с твоей стороны.
  Ну, Николай Никифорович, знамо дело, все у нас самые умные. По другому и быть не должно. Но, что там случилось, что самый самый нужен.
  Не для телефона, товарищ генерал армии. Сугубо!
  Понял. Сейчас направлю. Через час будет у тебя.
   Совещание продолжается, а у начальника разведки все эта цепочка перед глазами. И ведь правда. Нигде не прорисовывается какая последовательность, а только здесь. Как путь прочерчен. Да. Везде лодки лежат. Где мы пасем, где они. Подводная война не знает примирения. Кто кого натихую притопит, тот и прав. Такое уж положение в мире.. Хоть какие соглашения подписывай. Ибо, что можно видеть, проконтролировать, то еще как никак, а что нельзя. Не видно. Не усечешь. Вот и получается, что разбой сплошной в подводном царстве. Нашу, вот, недавно потеряли. Факт. А с кого взыщешь? Да и знаменитый «Трешер» их приказал долго жить. А кто его кокнул? Может и сами своих. Как конкуренция. Все может быть. Мне не докладывали, что наши причастны. Мы, как бы чисты, в этом случае.

  Прибывший «умник» так и представился. «От конторы саам- самый умник. Генерал майор Промереев Николай Игнатьевич.
  И сели три Николая решать новый кроссворд. Уравнение, где известных гораздо менее неизвестных.
  Морская карта претерпела все. На нее ставили макеты лодочек по всем обнаруженным точкам. С указанием времени обнаружения, времени слежения. О всех перемещениях. «Лодочки» буравили воду, меняли места. А эта, условно назовем, «трасса.» оставалась неподвижной. Как затонувшие корабли.
   Никифорович, не могут же они предположить, что мы их не пасем. Не могут они нас за дураков держать, что не отметим их долгого лежания. А если так. То мы рванем сами на сей крючок. Повиснем и прозеваем главное. Настоящее.
  Да, Николай Игнатьевич. Согласен. Они не сомневаются, что мы их пасем. Что мы умные. Что это весьма подозрительно, что лодки не работают, а просто лежат и харчи подъедают, при этом, получая все виды довольствия. Что мы на этот простой крендель не клюнем. Мы будем искать, что посложнее, по нашим могучим Рассейским мозгам. А они, посмеиваясь в тряпочку, оставят нас с носом. Проведут свои караваны и тю-тю. Лодки снимут и напьются от великой радости. Так?
  Может и так. Не век же им в придурках ходить. Там тоже не босяки у рулей, хоть и с душком.
  Доложи, Николай Игнатьевич,  своему главе. И никому. Сей секрет очень большой. Всем спасибо.
   Сверли дырку Васильевич. Сегодня подпишу представление.
   Просверлю, аще приказано.

  Глава конторы заслушал своего самого умного.
  Так, говоришь, Вьетнам. Туда куда то ниточка ведет. А чем прикрывать будут. На отвлечение должны серьезные силы кинуть. Очень серьезные. Такие, что этот караван или еще что, былинкой незаметной покажутся. Давай соберемся. Помозгуем. От хозяина приказ пришел. Искать «этот борщ, эту мозговую косточку», сия ситуация очень на нее похожа. Очень. Кость не кость, но борщ явно чувствуется. Картошечка, капустка, бурачок. Там, в начале этой цепочки, а может, в конце. Вы не переворачивали стрелки? Почему это вдруг от Атлантики. А, вдруг, В Атлантику.
 Нет, товарищ генерал, с Вьетнама, Кампучии, Тайланда и везти нечего. И ведь забирается конец цепи на Парасельские острова. А там Китай, Япония, Корея.
 Правильно. Япония, Корея. Там что хошь сделают. И отправят на установку к черненьким. Тем что? Что привезут, то и поставят.
  Нет. Времена те ушли. Теперь там всяк хозяин сам себе. Вот недавно англичан согнали с хорошо  насиженного гнезда. Там «власть Советов» Наши уже войска подтягивают для ободрения новой власти, а потом и для обороны. Наших там мало. Да разбросаны широко. Командующий группировкой запросил четыре полка. Сегодня улетят. Тогда надежно прикроем «королеву».
  Да. Я подписал. Знаю. Что ты предлагаешь.
  Эти места, откуда предполагается вывозка груза, хорошо процедить всеми силами разведок. Морской, сухопутной, авиационной. Как этакий мозговой штурм. Тогда окончательное решение и на доклад к хозяину.
  Добро! Продолжаем работу по этому плану. Веди. Оставь, пока, все другое.

  Первый, я седьмой. Наблюдаю колонну техники идущую в нашу сторону.  69 единиц. 45 бортовые тентованные МАНы, для личного состава, 10 топливозаправщиков, 8 танков, 6 тяжелых броневиков. Удаление 180километров. Скорость 40 км/час. Идут плотно.
  В ружье!
 Седьмой. Если по 30 человек в машине, то это полк.
   Нет, первый, эти длиннокузовные. Они по 40 берут. Так что, 1800, примерно.
  Хорошо. Наблюдай. Разверни свой полк вдоль дороги. У них есть возможность тебя обойти?
 Нет. Дорога идет по ущелью, в которое они уже втянулись. Там крутые склоны, техника не вылезет, ни каким образом. Им только через меня.
  Оседлай дорогу. Сделай два эшелона. Я сейчас тебе полк подкину. Соединись с Баграмовым. Дай ему координаты выброски и наводи. Действуй, седьмой. Людей береги. Попробуй вступить в переговоры. Любой, достойный мир лучше войны. Давай.

   Товарищ командир, радио, в центре.
  Командующий группировки пробежал в радиоцентр. Это никого не насторожило. Во первых- бегать по территории это нормальное дело. Командиры строго наказывали «пешеходов». Во вторых- «командирские перебежки» привычны. Он завсегда предпочитает промяться. В третьих -по команде «В ружье» глазеть некогда. Надо делать то, что положено по боевому расписанию.
  Да! Я у аппарата.
   Первый, Борисыч, четыре полка висят в воздухе. Они на подлете. Примерно через четыре часа принимай. На твое усмотрение.
  Понял. Работаю.
  Еще, Борисыч, приложи все силы к мирному урегулированию. Все. Мы хоть и помогаем там, но своих ребят надо вернуть домой живыми. Это наши дети. Это цвет страны. Я тебя не учу, ты давно взрослый. Но, как говорил Господь, точно слова не помню, но по смыслу, что когда надо стань мудрым, ако змий, а когда надо, кротким, как голубь. Грешным делом, никогда не думал, что критерий мудрости – змий. Может у них там, в их землях так. А может и у нас тоже, а мы внимания не обращаем. Ну, ты меня понял. Постарайся умиротворить.   Какая общая обстановка?
  Доложили с пограничного района, что около двух тысяч, одной колонной, движутся к нашему северному участку. В том числе 14 единиц бронетехники.
  Понял. Желаю удачи.
 Спасибо.
  Командир остался в радиоцентре. Разложил свою личную карту и стал водить пальцем, сопровождая колонны,  расставляя свои войска, перемещая авиацию и все приданные средства.
 Командир, седьмой на связи.
  Да, седьмой.
  Первый.  Колонна ускорила ход. Идут все 80. Своих выдвинул на 40 км. вперед. Дорогу оседлал. Баграмов висит в воздухе, через 30 минут начнет выброску. Мои дали ему сигнальные дымы.
  Седьмой. Вступи в переговоры. Затяни сколь возможно и постарайся убедить в бесполезности их похода. Они ведь люди и тоже жить хотят. Тем более, что наемники. Эта категория воинов надела погоны для получения зарплаты, а не пули в свое собственное тело. Когда смерть явно угрожает, они сговорчивые. Ты им все наше великолепие и покажи. Баграмову прикажи поболтаться в воздухе. Выброску пусть производит так, чтоб они видели. Подкорректируй свой план. И десант разложи с флангов, если позволяет местность. Зажми сразу. Обозначь силу и кто ее представляет. Они наших десантников очень «уважают».
  -Командир. На подлете десантура из родного дома. Связь.
  Первый. Здравствуй. Я из родного дома. Трудно и долго добираюсь. Укажи, куда бросать. У меня четыре полка. Генерал майор Цукорев.
  Здравствуй, генерал. С прибытием. Ты еще висишь над водой или уже рассматриваешь наши просторы?
  Какие, хрен, просторы. Вот дома у нас просторы. В любую сторону лети, день, два и все еще дома. А тут и воздух слабый, еле машины держит. Жрут керосин в полтора горла.
  Пока все по плану. Идете к стольному граду. Там встретят. Наш батальон уже там. Счастливо долететь.
  Первый, я седьмой. Вижу колонну. 15 километров от меня. Десант они прекрасно видят, но скорости не снижают. Прут на прорыв, что ли. За первой колонной подтягивается вторая на удалении 50 км и летчики докладывают  о третьей в 150 км.
   Понял. Значит очень что то важное идут спасать. Просто такие силы не бросают. У тебя  Баграмов полностью выбросил?
  Нет, командир. Он «показательные» выступления устроил. Сеет как мелкий дождик. Слева борт, справа борт, потом пауза и еще просевает. Как бы спрашивает: -«Вам хорошо видно? Может пора и остановится»?
 Разумей сам, как лучше. Но передай, пусть одну роту оставит в воздухе. Пусть отойдет с пяток километров и покрутится. Эта затея серьезная. Три колонны. Шесть тысяч. Шутка сказать, целую дивизию кинули.
  Радист. Дай прилетающих.
  Командир. Связь.
  Цукорев. Слышишь меня? Ты где?
  Подлетаю, через полчаса начинаю бросать.
  Отставить выброску.  Открой карту.
 Готово.
  Смотри. Вот городок N. На север 100 км. начинается ущелье. Склоны крутые, но не обрывистые. По шоссе, с разрывом в 50 км. Идут колонны войск. Выходи сюда. Бросай вдоль ущелья в разрывы колонн. Седлай дорогу. Один полк брось по тылу. Запри их в этой коробочке. У них техника не сможет вылезти на откосы. Приступай.
  Первый. Ты прости, но мне приказано высеять весь десант на столицу. Надо согласовать с верхами.
  Здесь я командую, генерал Цукорев. Здесь только мой приказ исполняется. Не тяни, разворачивай корабли и делай, как я приказал.
  Да, первый. А Москва.
  Цукорев, не гневи. Мы должны людей сберечь. Всех и каждого. Я не должен допустить до прямого столкновения. Мне нужно решить мирно. Это я тебе потом поясняю. А приказ я уже отдал и потрудись немедленно исполнить и доложить.
  Дежурный по радиоцентру как бы незаметно подсунул графин с водой к командиру.
   -Майор. Я что девочка. С нервами и еще там с чем. Что ты мне водичку подсовываешь.
  Так наш великий ученый Павлов об этом, командир, говорил так:
 Майор, Я тебе сейчас скажу, что говорил А.В. Суворов и Ф.Ф. Ушаков. А за заботу, спасибо. Вот, видишь. Летит. Да очень трудный перелет. Очень. Но без стрельбы. Без потерь. Он летит на возможную войну. Но такой фамилии я не слышал. Откуда он? Из каких штабных? Нюхал пороха или нет. На фронте в Отечественную воевал? Аль нет? Ему приказано на столицу. Что ее охранять? Вот мы ее отсюда и охраним, раз уж такая хвороба случилась. Мы с тобой уже семь лет здесь. Нам все виднее и на своей шкуре все претерпели. Там в штабах только донесения и сводки, и планы , проекты. Так что пусть не обижается. Война всегда имеет голос приказа.
  Командир попил водички. Отодвинул графин и уставился в свою карту.
 Постепенно к нему поднабился  народ, развернули приличную карту. Планшетисты отслеживают обстановку. Наносят, по факту всю картину операции.
  Первый, я седьмой. Колонна уперлась в мой передовой отряд . Остановили подрывом полотна. Стоим. Я запросил представителя. Видно, совещаются.
 Седьмой. Дай команду Баграмову, пусть просеет роту, что у него в воздухе по тылу колонны. С минимальной высоты. Запри их там. У нас тылы прикроют еще наши. Они на подлете. Пройдут над тобой вдоль ущелья.
  Первый, там в 50 км. от меня в ущелье поперечный ход на восток. Пусть этот ход парой рот перекроет.
 Сейчас, подожди.
 Цукорев.
  Да.
  В 50 км от первой колонны в ущелье есть щель. На восток уходит. Запри ее парой рот.
  Понял. Брошу с хода.
  Седьмой. Не торопи события. У них тоже приказ, Они тоже военные. Пусть совещаются хоть год. Сейчас над ними прогудит вся наша армада. Посмотрят, послушают. Поймут, что их данные о нас устарели. И надо и мыслить по новому, и действовать. Подожди.
   
  А перед этим, там, дома.  Тревога! Звонки звенят во всех подразделениях. Военный народ оставил свои занятия и  мчит на построение. Так положено. Таково расписание действий. А в строю все будет доведено.
  Полк! Смирно! Равнение направо! Товарищ генерал, полк по тревоге построен. Командир полка, полковник Дыкин.
  Здравствуйте товарищи гвардейцы!
  Полк достойно приветствует комдива. Тот взошел на полковую трибуну, мимо которой полк, со всем усердием два раза в день проходит, утром парадным расчетом, и перед отбоем – с песней. У каждой роты своя, конечно. А погуляв перед сном, да вдоволь наоравшись, спится без сновидений  до подъема. Оно, если по правде, и без песен спится хорошо. За день так умотают тебя командиры, что спишь  на ходу. Но вот мудрые, еще с древности, командиры, вписали в обязательное: вечерняя прогулка с песней. Ведь если закопаться в саму суть пения, то яснее ясного. Поют как? Слаженно. В одной тональности. В одних звуковых колебаниях, частотах. То есть, все участники пения настраиваются на одну частоту. Одно звучание, одно мышление. Спеваются. Объединяются. Умеют слышать и поддерживать друг друга. Что и надо. Ибо в армии не сам за себя каждый, а за други своя. Так что вечерняя прогулка с пением, это укрепление войска вообще, и всей дневной работы армии, в частности.
 Гвардейцы. Вашему полку выпала честь. (Тут комдив согрешает. Честь не выпала, а он своим приказом определил задачу этому полку выполняя приказ, который гласил. «Вашей …дивизии направить один полк в распоряжение группировки четвертого направления. Время вылета … Время прибытия на место: дата, время. О исполнении доложить отдельной строкой». Подпись дата. Исполнитель и пр. И пр.) Честь , в общем выпала, ее надо оправдать. Ибо мы не можем бросить на съедение эксплуататорам новую, свободную от рабства, республику. Это наш интернациональный долг……
  Когда сидишь на диване, то слова, про интернациональный долг  воспринимаешь с некоей издевочкой, а когда стоишь в строю, и перед тобой седой фронтовик с Золотой Звездой Героя, командир, прошедший всю Отечественную, от Львова до Москвы и обратно до Праги, а далее и до японских окопов и заграждений, воспринимаешь душой, чисто и правильно. В тебе загорается желание не только защитить молодую республику, название которой ты никогда и не слышал, но и выгнать всех буржуев со вей земли ( правда в голову не приходит куда выгнать и куда деть. И чем кормить и поить в том месте, если оно есть.). Мысли о боях не приходят, а о возможной гибели и не воспринимается.
   Комдив, сказав, что надо, попрощался и ушел.
 Полк! Смирно. Слушай мою команду!
  И занялась десантура своей обычной работой, но в другом режиме. Из ранцев перекочевывает в тумбочку куча нужных вещей. Ранец вытряхивается, протирается влажной, смоченной в одеколоне тряпочкой. Это традиция полка. Одеколон «Шипр» и никак не проще. Ни «Фиалка», что в каждом продуктовом магазине в автомате -опрыскивателе. Ни «Сирень», «Мимоза». В этом полку «Шипр». Серьезный одеколон. (В ротах дышать нечем. Гражданские бы, деру дали. А наши ничего. Протирают.) Все в тумбочке аккуратно разложено. Надолго, дай то Бог, чтоб не навсегда, чтоб вернулся хозяин и все в ранец распихал. Очищаются боковые карманы. Все сориночки в кулечек. (Опять же традиция). А затем, все освободившееся место набивается патронами. Здесь мнения разошлись. Кто укладывает в пачках, кто насыпом. Все спорят, не грубо, у кого больше влезет, всяк стоит на своем, но взвесить негде, да никто этого делать и не хочет. Все равно, когда товарищ попросит. дашь, не задумываясь. Магазинов много не набивают. Пять, семь вполне достаточно. Чо зря железо таскать. Гранаты в отдельную сумочку. В ранец уже некуда. Полон патронов. Запалы в коробочку, жесткую и… в противогазовую сумку. Мало ли что запрещено. Не па смотр строевой народ уходит. На войну. Там далеко не все, как расписано в уставах, устраивается. Вот и лежит коробочка в противогазовой сумке рядом с сухарями, которым тоже там не расписано место. Там и пара новых, нулевых портянок. А противоотпотеватели пусть дома полежат. Толку от них ноль, а место занимают. Все, что к бою, со мной, все остальное- лежи в тумбочке. Конечно, ранцы неподъемные. Но тяжесть приятная, успокаивающая. Ведь там, где то, что нас ждет7 Там нет нашего любимца начальника тыла. Который не только все, что положено, обеспечит, но и более сверх того. Так как бывал в окружении, наголодался и нахолодался выше всяких мер. И теперь, не сказать, что баловал солдата, но обеспечивал сверх пайка усердно и с любовью. Харчи, обмундировка, бани, сушилки, помещения, комнаты быта и много чего прочего. С других дивизий гости бывали: Ооооо! У вас чо? Другие нормы обеспечения? –Нет, ребята, у нас начальник тыла –отец родной. –Балует вас отец родной. А надо в строгости солдата держать. –Да. Правильно, вот и держитесь в строгости, а нам так как есть очень даже хорошо.
  Так вот не будет там нашего полковника Зуева Виктора Николаевича. Не подбросит боеприпасов.  Вот и набиваем, сколь и куда влезет. Командиры всех степеней отличаются от солдатиков только наличием командирской сумки. Остальное снаряжение такое же и набивка не менее плотная. Похуже гранатометчикам. Эта длинная труба не складывается как автомат. У того приклад стальной, кнопочки нажал и подобрал под низ. Все. Считай как большой пистолет. А у того труба больше метра, да сумка, на которой хоть спать можно, как на кровати. Да гранаты полуметровые. Конечно, вне всякого сомнения каждому гвардейцу, сверх всего, что он нагреб сам, всучат пару гранат, да пороховых трубок к ним. Но примешь с пониманием. Ибо если БТР или еще какая броня. С ружья не возьмешь. А вот собрат гранатометчик. ужиком скользнет про меж пуль и всего, что носится в избытке в воздухе, пристроится в стороночке, отстранится от всего отвлекающего и вложит кумулятивную гранату в бочек стального монстра. Все. Гори синим пламенем. Не топчи землю. Да и нас тоже.
  Укладка. Растянуты укладочные столы. Этакие брезентовые полосы. Все подметено, ни соринки, упаси Бог, ни ниточки, шнурочка или еще какой такой  «смертельной штуки.» -   « Парашюты к осмотру». Все строго по этапам. На гражданке такой парашют за 15 минут укладывает каждый. В ДОСААФ.  А здесь воинское подразделение. Все под строгим контролем. Парашют должен сработать на 100% и никак по другому.  Осмотрено, уложено, опечатано. Народ перед посадкой расслабляется. Трепа нет. Всяк понимает, куда лететь. Не на прогулку. На войну. Никто не бравирует. Нервных нет. Все спокойно.
  Посадка. Самолеты прогрели свои двигатели. Вырулили на места погрузки. «Хвосты» раскрыты. Пожалте, ваше величество, Десант. Грузитесь. И тут начинаются «вопли».
Инженер, штурман, технари вопят во все голоса. «Вы чо?? Это ж не пароход, это ж воздушное судно. Он же такой груз не поднимет. У нас нормы загрузки!!!!
  Правильно. Сколь тебе положено единиц принять на борт? Шестьдесят?
  Да. Ровно шестьдесят.
     Во. Я столько и привел. Никого сверху.
  Какие это единицы. Там про людей в нормах, а ты хочешь ишаков груженых мне засунуть.
  Не гневи, брат, летчик. Как ты десантника ишаком обзываешь. Десантник он есть человек, военный человек. На войну идет. Не хорошо обзывать так. Не хорошо.
  Командиры, ратуйте. Мы же не взлетим, от земли не оторвемся.
  Поможем, подтолкнем Не впервой..
  И десантура, сопя от перегруза,  молча занимает свои места. Усаживается и готовится к, сказочно далекому, перелету. Все больше над водой, где и акулы плавают и киты, и подводные лодки, которые, последнее время , приноровились постреливать по нашим самолетам. Но наш флот , тоже не в пеленках пищит, а маршрут обеспечит сколь возможно. Прикроем, братья. Не дадим в обиду.
   Гудели, гудели. И правда, вдруг не оторвется. Вот и полоса кончается. Кусты мелькают. Нет! Прекратился гром колес по бетонке. Машина зависла в полуметре от земли. Уже и сплошняком кусты пошли, речушка промелькнула, а «Антон» висит и висит. Волнительно, однако!
  Потом призадрал нос и полез в гору. Выше, выше. Тысяча, две, три, четыре….Пошли. В воздухе все собрались в «кучку». Заняли отведенные в строю места. И погудели. Большой, прямо, очень большой серебристой стаей.
  Народ дремлет. Положив руки на автоматы, которые, опять же в нарушение всех правил того времени, пристроены на запасках. (Тогда инструкция приписывала оружие упаковать сбоку  ранца. Но жизнь внесла свои коррективы. И командиры всех степеней оружие держали под рукой. Потому что, порой, приходилось в бой вступать еще из-под купола парашюта. Очищать себе кусочек земли для приземления)
  Быстро сказка сказывается, да, не быстро дело делается. Однако путь. хоть какой длины, идущий осваивает и он. этот путь, имеет конец.
 Прошлись по рядам командиры. Проверили удлинители. Еще и еще раз осмотрели каждого и все на нем. Потом прошлись инженеры, штурмана. Народ поднасторожился.
  Приоткрылся хвостик. Свежий ветерок продул «салон». Он, хоть и теплые страны, жаркие даже, а ветерок холодный. Высота.
  Потом створки раскрылись  полностью, загорелись желтые плафоны. Приготовиться! Погорели и потухли. Створки рампы сомкнулись, моторы выдохнули облака сажи, корабли накренились. в вираже, и погнали дальше.
 У десантника все расписано. Выброска. Сбор. Там ставится конкретная задача. Это, если не с неба в бой. Но такое бывает не часто.
  Здесь в воздухе, дополнительных задач не оглашали, значит, сбор, по подразделениям и далее, что требует обстановка и приказ командира.
   Вот напряглось тело. Кровь по жилам побежала энергичнее. Горят желтые плафоны. Ярче, ярче. Створки открыты. Гвардейцы в две колонны стоят вплотную один к другому. Пошел!!!
  Нет. Это в кино показывают, что при десантировании орут Ураааа!  Не орут. Рот сжат. Так поддернет, что язык отсечешь.
  Корабль покинут, пять секунд падения на стабилизаторе (это небольшой купол, который прекращает беспорядочное падение.) прибор освобождает замок. Можешь и сам дернуть кольцо. Результат тот же. Пошел основной. Раскрылся, «подышал», установился, подхватил под белы ручки,  и … вниз, к земле.
  Бывали случаи, но то на гражданке, когда парашютиста и вверх уносит, но это не десантника, с полным ранцем.
 В 1959 году. В Майкопском аэроклубе им. М.М. Громова был такой случай.
  Плановые прыжки. С раннего утра гудят моторы. Народ сидит на квадратах. (Такие квадратные брезентовые полотнища) Что б не слоняться, а быть на одном месте. Шутки, смех. Молодежь!
  По команде, в самолет садится девушка, Наташа Пивоварова. Пилот запрашивает разрешение, получает его и взлетает. Весь народ умолкает и провожает самолет. Тот описывает круги, забирается выше, выше. Вот и 400 метров. В те времена  с куполами ПД-47, бросали с такой высоты. Вот падает. Пошел купол. Квадрат полностью обозначился. Нормальное открытие.
  Самолет резко снижается. Садится и подруливает для приема следующего парашютиста. Но народ смотрит вверх, там, где повисла Наташка, и все переживают, и дают ей кучу советов, которые она, конечно, не слышит.
  Вот уселся другой парашютист, самолет вырулил на взлет. Стартер взлет не разрешает. Парашютист еще в воздухе. Подождем. Но не дождались.
 Наташка повисела, повисела и подалась в сторону и вверх.
 Народ обалдел. Орут хором: На-та-шаааа! Домой. Тяни стропы. Снижайся.
 Какой там снижайся. Наташка улетает выше и выше и скрывается в сторону станицы Ханской.
 На поле выскакивает начальник аэроклуба.
  -Куда улетела?
  Туда, Показывает народ.
  -Кто бросал?
  Я. Отвечает пилот Васька. Наш собрат, такой же молодой.
  -Догони! Наблюдай. Кружись над ней. Во дура девка. Кто инструктор?
  Я. Отвечает Васька.
  -Научил балбес балбеса. Догоняй и привези домой. А ты, -обращается к усевшемуся очереднику-парашютисту, вылазь. Быстро. Вася, давай. А то улетит куда и не найдем.
  Васька умчался. Прыжки «зарубили». Народ в тревоге ожидает, чем все кончится.
 Конечно, Наташка маленькая росточком, но грудастенькая и попастенькая. Никто ее, правда, не взвешивал, что обязательно делалось. Но при такой фигуристости никто и предположить не мог, что ее потянет вверх. Но, де факто!.
  Через час вывалился из-за горы Васька, сел, подрулил к заправщикам. Пока заправляли добежал к начальству.
 Где она?
  Под Белоречкой. Высота 3000. Висит мешочком. Устала уже все тянуть. Плачет только. Больше ни на что сил нет.
  Ладно. Продолжай следить.
   Наташку донесло до Белореченской. У железнодорожного моста резко потянуло вниз, к воде. Женщины, охраняющие мост, (тогда ж.д. мосты охраняли с двух сторон вооруженные, обычно совсем взрослые,  женщины.) начали пальбу. Зазвонили телефоны, типа десант на мост. Прости, Господи, какой десант? Мешком висит девчушка, а над ней вертится кукурузничек.
 Но тетки службу знают. Палят из винтовок 1891/30 года.
  Наташку тянет вниз. Она перелетает через мост, уходит к правому берегу и шлепается на гальку.
 Васька тоже перемахнул мост, Притер самолетик к кустам и сел прямо у воды. Выскочил из кабинки и помчался к Наташке.
 А та, упав прямо на край берега, скатилась в воду, благо правый пологий, вода ее развернула и помалу покатила. Парашют заскользил и сложился у самой воды, а стропы в воде и быстрое течение начало затягивать стропами и купол в воду, и парашютиста.
  Васька к Наташке. Потянул на гальку. Не получается мокрая, стала тяжелой, неподъемной. Он тогда кинулся сбрасывать с нее парашют. То есть расстегнуть карабины подвесной системы. Только за грудную перемычку. А Наташка его по физиономии. Чо лапаешь!! ( Карабины подвесной системы располагаются в самых деликатных девчоночьих местах. На груди и на ногах, откуда они растут. А чтобы не было синяков при раскрытии купола, ведь рывок очень сильный, особенно на ПД-47, квадрат раскрывается резко, грубо, подвесную подгоняют поплотней. Да под грудную перемычку засовывается сложенная сумка, куда, после приземления укладывается вся парашютная система, для удобства переноски.  Команду дают: «выдохни». Выдох, карабины щелкают и грудная застегнута. На ногах проще, там подгоняют и застегивают, обычно, сами.)  Вот распакуй мокрую Наташку. А вода тянет. Сейчас купол уйдет, тогда и трактором не возьмешь.
 Откуда то сбежался народ. Было пусто, а на выстрелы., да и самолеты не каждый день сверху спадают и парашютисты, чистой воды экзотика. Выхватили дружно девчонку из лап быстрой Белой .Оттянули на гальку.  Но одни мужики. Ни у кого рука не поднимается девку извлечь из подвесной системы. Тогда Васька, как заорет: «выдохни!» Наташка, на автомате, выдохнула и Васька грудную перемычку мгновенно расстегнул. Наташка и дернуться не успела. Потом села на гальку и заплакала. Ножные обхваты расстегнули вдвоем. Парашют сняли, оттащили все от воды.
 Снимай комбез. Простудишься. Вода холодная.
 Не. Не могу. Там ничего нет. Бельишко только.
 Мужики на Ваську загалдели: « Не трожь девку. Вишь еще не отошла. Лето, не простудится. А простудится, так выздоровеет. Никуда не денется. Вот, ты летчик, скажи, как взлетать будешь. Вишь колеса утонули совсем».
 А и то. Не до самолета было. Грунт слабоват и хоть весу то всего 700 килограммов, а потихоньку колеса и заглубились. Оно и площадка для взлета совсем не подходящая.
  Кто то предложил: давайте самолет на дорогу выкатим, там он легко взлетит.
 Да. На дорогу оно хорошо. А как через эти все кусты и откосы его протащить. И обшивку ободрать можно.
  Но надо знать русского мужика. Ухватистый, головатый, снаровистый.
  Шикнули на теток охранниц, что стреляли в парашютиста и в самолет, когда те были еще в воздухе. Но когда  на земле, то названивали по своим линиям связи, но не стреляли. Ждали, видно указаний сверху или караула.
  Подхватили «Поликарпова» под белые (зеленые) крылышки, поорали, раз-два, для слаженности действий и вынесли самолетик на дорогу, прямо к мосту. Гравийка вполне приличная, не разбитая. Давай, парень, взлетай и прямо в ЗАГС, раз уж расстегнул грудную перемычку и ножные обхваты.  ( Строгие на этот счет порядки были. Правильные!)
  Прошлись вдоль дороги, Отметили, самими собой, все провода, что через дорогу. Перекрыли движение всех видов транспорта. (За все время «операции» ни одной машины, только парочка велосипедистов. Такое было в конце пятидесятых движение.) Наташку умостили в переднюю кабину, как и положено. Парашют засунули в грузовой отсек. Лети сокол ясный. С Богом.
  Мотор пофыркал синим дымом, прогрелся. Вперед. Разогнался, и там, где нет проводов, опустив хвост. полез в небо. Народ радостно махал руками, Наташка тихо плакала, ибо напряг уже спал, женщины. охранницы, не дождавшись караула, стенали, что улетают вещественные доказательства и надо писать отчет о расходе боеприпасов.
  Вот над аэродромом показался наш самолетик. Приземлился, подрулил к стоянке и замер. Двигатель заглушен. Тишина. Наташка вылазит на крыло, спрыгивает на землю. Васька следом.  Все срываются со своих мест. Орут, не понять что, хватают обоих, подбрасывают вверх.
  Вдруг,  все замолкают. Ставят качаемых на землю. –Идет начальник клуба.
  Товарищ майор, ваше приказание выполнено, парашютистка доставлена на аэродром. Инструктор Николаев.
  Да, Васька, ты теперь Николаев. ( Действительно, потом и всегда никто не окликал его по другому. Васька вырос до Николаева и уменьшаться больше не мог. Только Наташка его погоняла Васькой, Но то уже не как инструктора, а как мужа.)
   Майор крепко жмет руку, обалдевшему от такого повышения Васьки, и добавляет: старший инструктор Василий Степанович Николаев. Расти,  парень. Есть в тебе характер.
  Довольный концом «Эпопеи», закурил, что не допускалось на летном поле, подымил.    «Работу разрешаю».
 И аэродром зашумел, загудел, Полеты и прыжки продолжились. А Наташка, которая пока еще была Пивоварова и Василий Степанович Николаев, вместе с начальником аэроклуба имени Михаила Михайловича Громова, пошли в штаб, рассказывать и писать отчет о происшествии и его благополучном окончании.

     Десантирование, дело серьезное. Хоть для пилотов, ведущих самолет, хоть для самого десантника.
  Трудно удерживать шестидесяти тонную машину на боевом курсе. С выходом десанта она облегчается и неизбежно лезет вверх. Особенно в узких пространствах ветровые потоки непредсказуемы и, хоть вес самолета очень приличный, но на скоростях 400 -600 км/час., машину «водит» по курсу ощутимо. А бросить надо точно, по ниточке. Вот и старается экипаж. И только, в хвосте сидящий стрелок, безмятежно любуется захватывающей картиной выброски.
  ВДВ десант БРОСАЕТ. Моряки  свой десант  –высаживают. Хотя и там не сидя десант распологается, что его САЖАТЬ –ВЫСАЖИВАТЬ. А здесь выбрасывают. Выброска десанта. Конечно, никто не берет каждого десантника за шкирку и не выбрасывает в люк. Сами, вплотную грудь к спине, на которой навьючено все хозяйство. Парашют, ранец. Покинувшего самолет десантника слегка приударяет воздухом. Потом может и закрутить, а может и ровно пойти. Мгновенно открывается стабилизирующий парашют. Как дружественная рука легонько хватает за воротник. Не вертись, брат, сиди ровно. Т.е. голова вверх, ноги вниз. Вот теперь отсчитает прибор, который включается в момент отделения, свои установленные секунды. Сработает и откроет замок, удерживающий от выхода основной купол. Легенький провал, пошли стропы, вытянулись, натянулись, выходит купол и наполняется. Поддернет прилично. Наполнится воздухом, поиграет-подышит и держит крепкой рукой десантника. Теперь, друг, не зевай. Убедился, что открытие нормальное, моментом осмотрись. Хоть и приличный разброс, не рядом, как шел в самолете, но будь очень внимателен. Можно и на чужой купол сверху налететь, и тебя могут потоптать. И сбоку, особенно надо остерегаться. Купола не стоят по стойке смирно. Раскачиваются и, порой, совершенно прилично. Вот с такого качка- маха  и можно влететь в стропы соседа. Влетишь в одну щель, а вылетаешь из другой, зацепив несколько строп. Вот и сцепились. Теперь, главное, без паники. И резать ничего не надо. Если можно выбраться, то попробовать, а если нет, то держи того, у кого купол начнет гаснуть. Тогда вдвоем на одном куполе. А что делать. Только так. Либо обоим конец.
  Такие случаи бывает, но все кончается благополучно. Ибо десантник, это особая порода воина. Своих не бросаем.
  Вот расцвечено пол неба куполами, красиво, как никогда. Но под куполами идет очень напряженная работа. Довести себя по этому пути благополучно до земли. Ведь в воздухе сотни и сотни куполов. У кого радиостанции, те их «подвешивают» на тросиках, снизу, т.к. дополнительный приличный вес очень опасно ударит в ноги, при приземлении. Вот и телепается рация на шнурочке. А везде купола. И не пешком по парку. А таскает во все стороны очень активно. Но сколь не виси - земля. Очень жестко и не ласково. Вставай. Парашют в сумку. Иди на «дудочку-маячек» в свое подразделение. Сейчас никто не торопит, но поспешай. Собрались взводы, роты. Командиры довели задачи до личного состава и…Только блестят лопаты. Десант вышел на позицию и активно заглубляется в землю.
  Генерал Морис подождал. Еще раз постучал. Еще пяток секунд подождал и нажал на ручку двери. Как всегда дверь тяжело подалась, приоткрылась и на Мориса выплеснулась волна почти крика. В кабинете, обычно строгом и с куражом, стоял откровенный гам.
 Надо тикать, подумал, Морис. Не вовремя.
  Но его уже заметили. Замолчали. А хозяин кабинета встал и помахал призывно рукою.
  Заходите Морис, заходите. Очень кстати, очень.
 Кабинет битком набит, но основные «заседатели», явно,  подводники. Их серебряные лодочки отливают тяжелыми морскими глубинами и на мундирах укреплены над всем «иконостасом».
  Господин Морис, взгляните на этот участок морской акватории. Вот вы совершенно не морской специалист, что скажете.
  Господин Кренкель, а на что обратить то внимание здесь всего столь напихано, что надо иметь наводку.
 Нет, Морис. С наводкой и школьник все поймет. Вот вы, просто, как военный человек и работающий головой , а не другими частями тела, посмотрите и скажите, что бросается в глаза.
  Все притихли, а Морис внимательно стал всматриваться в карту и искать какие то закономерности.
   Лодочки на карте были разбросаны по всему мировому океану. А вот если их в какой то закономерности соединить. Вот на Севере, вот Юг. Вот длинная цепь от юга Африки до Лаоса. Комбоджи, Вьетнама. Вот Балтика с переходом на Северный полюс. Как сачком собралась группа значков. Вот еще.
  Морис улыбнулся. Давно он не играл в игры. Давно все было на полном серьезе и ответственности. А тут как в школе.
  Господин Кренкель, с вашего позволения. Вот здесь на Севере. Как бы сачок для русских лодок, которые через полюс ходят к нам. Погреться, полежать вдоль наших бережков, прихватив с собой сотню, две ядерных зарядов. Но русские не дураки. Что им лезть в капкан. Они спокойно восточным маневром это обойдут, вот какой прогал, и лягут куда им захочется. Вот вторая цепочка. А вот, господин Кренкель целая засада. Вероятно здесь кто то пойдет и эта подводная армада будет сопровождать и охранять.
   Как я? Осилил экзаменационный билет?
  Господин Морис. Это вы сейчас все осмыслили или ваша контора давно все знает?
  Нет. Это не наши вопросы и мы в ваши морские дела не входим. Нам своих забот полон рот.
  Кренкель встал и громко, с надрывом вопросил своих служащих.
  Видели!! Слышали!! Абсолютно сухопутный человек в полчаса разгадал все кроссворды. С абсолютной точностью. Что вы можете в свое оправдание еще сказать. Это преступно так наглядно выстраивать схемы. Что там русские вообще дураки. Вы что, до сих пор думаете, что у них с головой не все в порядке. Что вы, Гастром мне ответите. Что?
  Ну, так, господин адмирал, эти лодки на нашей карте видны. А в море их еще надо найти. Они же не под буями лежат. Да мы их в разное время на точки ставили. Это почти невозможно додуматься.
 Невозможно. А скажите мне Гастром, почему ваши лодочки, что по цепи Заир-Вьетнам молчат. Почему не откликаются на наши вызовы.
  Так они в режиме глубокого молчания.
  Что, такое глубокое, что и я не могу их расшевелить? Вы запрашивали эти лодки? Что они НА ВАШ вызов ответили?
  Ничего.
  На ваш и ничего. А как они действуют тогда. Кто ими управляет? Как мы можем их вывести на выполнение работы? Как? Вы мне скажите, господин Гастром. Вы знаете сколько это стоит. Вы знаете, что стоит то, что мы будем охранять и оберегать. Вы знаете какую шкуру с нас спустят банки, которые проплачивают эти работы, маневры, комплексы. Это ощутимая часть бюджета. Это деньги налогоплательщиков, в конце концов. Хотя о них у нас печалей никаких. Пусть себе платят и думают, что мы самые сильные и умные.
   Конечно, господин адмрал, молчание лодок внушает некоторую тревогу. Но на этом направлении самые сильные командиры. Они вправе принимать ответственные решения, Тем более, что знают сроки начала перегонов.
  Ладно, Гастром. Что скажете вы, как аналитик и технарь, господин Клаус.
  Господин адмирал. Я не политик, но я всегда считал, что с русскими лучше дружить, чем противостоять.
   Клаус. Если мы с русскими будем дружить, то с чего будут иметь доходы наши крупнейшие фирмы. Откуда мы будем черпать деньги? С кем нам тогда противоборствовать. Что, с Францией, которая готова сдаться и отдаться любой силе, которая прокормит и не закроет кабаки. Вспомните недавнюю войну. Как долго эти лягушатники оборонялись? Выстроили свою хваленую линию Мажино и спрятались за нее. А Гитлер просто ее обошел и положил всю промышленность Франции к себе в карман. И что французы, кроме нескольких сотен красных маки? Они так же ходили в театры, веселились на побережье. Занимались как обычно своими всегдашними делами. Ну и что, что другой флаг на ратуше или мэрии, или как еще там у них. Что с ними противостоять? Италия? Бельгия? Может еще Люксембург с Монако. Вы думаете с Германией. Так она с Англией никогда не объединится. Вот вам и вся кухня. Нам нужен достойный соперник. Которого знают все. И, с нашей подачи, боятся.
  Господин адмирал. Вы правы. Это методика получения больших денег имеет право на жизнь. Но вопрос был не таков. Мы говорим о возможности обезвреживания наших лодок русскими. Правильно я понял.?
 Да. Правильно.
  Вполне возможно. Просто накрыли наши лодки колпаком радионепроницаемости и все. Не надо и сильно усердствовать. Глухая и слепая лодка не опасна.
  Как это накрыть. Я такого не слышал.
  Так многое мы не слышали. Когда газеты напечатали фотографии, только тогда мы узнали, что русские в Космосе. Эти же газетчики показали русские лодки на Северном полюсе. А где мы были. Где был господин Морис со своей конторой, наши спецы? Так и тут вполне может быть такое. Русские непредсказуемы. У них шарики крутятся не по тем траекториям.  Посмотрите, не инженер с дипломом, не какой ученый, а простой работник. Надоело, видно откачивать воду из шахты ручной помпой, придумал паровую машину. Набросал дровишек, покрутил клапана и сидит чай пьет, машина работает. Тачки устали катать с породой или еще как, взяли паровоз сделали, автомобиль. Можайский , Жуковский, сам великий князь изготовили самолет и полетели. Все что нас окружает, все что мы используем в миру или войне все придумали они.
  Но, но, Клаус. Все только русские. А господин Уатт, Блерио, кто там еще.
   А что Уатт, он только усовершенствовал какую то часть. А вот саму сущность, и не в идее, а в натуре, рабочей машине, сделал русский.

 Вот и подводную лодку. Имени уже не помню, но при Петре первом, 1724 году сделали.
   Ну, ну, Клаус, просвети гордецов подводников.
  А что просвещать. Простой нижний флотский чин, а может и мирской, подошел к Государю. Видите, простой к Государю. У нас пройдите даже вы. Сколько нужно приема дожидаться , если еще допустят. Так вот, подходит и говорит. Государь! На «ТЫ». Государь а давайте соорудим потаенное огневое судно.
  Что есть такое? –воспрошает царь.
  А это под водой, скрытно к вражеским кораблям подобраться и зажечь или взорвать их. Самим уйти.
   Ну, и как это ты мыслишь?
  Давно примыслил. Сделать надобно. Мысль к делу приложить.
 Что надо?
 Деньги, материалы. Порох, фитили.
 Сколько?
   В два рубля вложусь.
  На. Держи. Еще что надо.
  Пусть на месяц освободят от службы меня и трех моих мастеров.
  Освободить!
  Царь строг был на дела. Ровно через месяц запрашивает своих служащих:-«Это где подводник этакий обретается»? ( профессию обозначил: подводник)
 Счас, Государь. Найдем.
  Нашли. А он и сам навстречу.
  Готово?
  Да, Государь, готово.
 Показывай.
  Вот видите, стоят три шведских корабля.
 Вижу, вижу. Они мне давно глаза мозолят. И никак их не достану. Нечем. Мал тут мой флот.
 Так вот возьми трубу, государь, и смотри на эти корабли. Час надо не менее. Смотри внимательно. Установили трубу. Царь поудобнее уселся и уперся в морскую гладь.
  Что видишь, государь, время от времени спрашивал мастер.
 Ничего не вижу.
 А ты смотри внимательней. Может, что и увидишь.
   Мастер, а ты мне голову не морочишь. За этот час, что от дел меня оторвал, я тебе три шкуры спущу.
 А ты, Государь смотри. Вот сейчас увидишь.
  Пламя взметнулось над шведскими судами, загорелись снасти, надстройки. Команда спустила шлюпки и через время корабли скрылись под водой.
  Видел, государь?
  Это что? Ты сотворил?
  Нет, я вот, рядом стою. Это матросы нашего флота, на потаенных судах, незаметно, они ж под водой, подошли, бочки с порохом закрепили, запалили фитили и ушли. Вот сейчас они рядом и всплывут. Через время три большие деревянные бочки показались из воды, подошли к берегу. По пять матросов вышли из них и доложились царю. Так , мол и так, Государь, испытания потаенного судна провели успешно.

  А уж стальные лодки в1903 Россия стала строить первой в мире. Я же технарь, господин адмирал, и аналитик.
  Надо, просто, на место к одной, двум лодкам послать гонца и посмотреть, если что, постучать по корпусу. В наших лодках хорошо стук слышен, они однокорпусные. Это у русский двухкорпусные, не достучишься.
  Да, подработайте этот вопрос, господа и мне завтра на подпись. Все свободны. Благодарю.
  Шумная толпа мореманов вывалилась из начальнического кабинета и рассосалась по своим конторкам.
  Господин Морис, слушаю вас. Что привело к нам? Неужели мы кому нужны?
  Да, господин адмирал. Есть вопрос. У нас приказал долго жить генерал Сайменс. Не знаем доподлинно, что произошло, но его больше нет, а дело, которое он вел стратегически значимое. Вот пришел попросить у вас генерала Штокса.  По всем статьям  он самый лучший кандидат на это место. Мы его хорошо знаем, его характер, работоспособность, честность, прорядочность и, особенно, его высокие моральные качества. В том месте, нужен именно он, как хороший семьянин, не запятнавший себя блудом и развратом.
  Морис. друг, уж не в начальники знаменитой мадам Мэри ты его испрошаешь?
 Именно так.
  Знаешь, генерал Штокс уже на пенсии. Он ушел после скандала с англичанами по поводу разбоя их лодок в зонах нашей особой активности. Он попытался их прижать, а они состряпали грязное дело о якобы его буйной молодости. Конечно, после всех разбирательств, дело не только закрыли, но и принесли публичные извинения. Но нервы потрепали прилично, да и извинения принесли один раз, и в одном издании, а пачкали весь год все газеты континента. Вот Штокс и ушел. Обиделся и на наше заведование, т.к. оно не пресекло сразу англицкие выходки, а, на основе всех правил демократии, передало дело по инстанциям. Загорелась публика, которой лишь бы на чем потешиться и почесать языки. А Штокс, добрый порядочный семьянин. Для него это  удар в спину. И оправдываться было тяжело. Я уговаривал его. Но он твердо настоял на уходе. Теперь разводит свои любимые герани. Играет в крокет. Нянчит внуков. Да, с госпожой Мэри у них получился бы хороший тандем. Оба деловые, справедливые и хорошие специалисты. Давай, Морис, мы сейчас с ним свяжемся. Попробуй сам с ни переговорить. А вдруг получится.


         В радиорубке лодки,  Ной окликает Бесслер своего товарища. Ты, говорят, вчера полдня просидел у гидроакустиков. Что они там наслушали? Может хоть что нибудь есть. Сколько времени лежим и бездельничаем.
  Нет, друг, ничего они не наслушали. Тишина полная. Они еще добавляют, что такой тишины давно не наблюдали, хотя их главный «слухач», уже тринадцать лет буравит океаны. Он, когда на вахту заступает, наушники стал обматывать полотенцем.
  Почто?
  Внешние шумы чтоб не отвлекали.
  Какие у них внешние шумы. У них пост обклеен в десяток слоев какой то пеной. А если один только слой нанести на уши, то не слышишь проходящего на поворотах трамвая. Его скрежета и воя. Тут дело не во внешних шумах, их патриарх что то темнит. Да и вид у него несколько настороженный. Не как обычно разухабистый. Вечно с шутками и прибаутками.
  Джордж сдвинул один наушник на бочок и внимательно прислушивается к болтовне друзей.
  Да, лодка на точке. Кого то подстерегает. Как в засаде. Конечно должна быть абсолютно безмолвна. Ее просто нет. Это хотелось бы так. Но это большой корабль. Здесь народу полторы сотни. Всяк языком треплет. Это уже шум. А всякие выбросы. С одного только гальюна и камбуза сколько наружу выбрасывается. Оно, конечно, кругом воды много. Но чуткому носу, чуткому уху или еще чему, чего напридумывали умники без числа, уже есть за что зацепиться. Сама масса корабля, железо, энергия, всякие поглощения. Нет, просто замереть, это не значит  стать незаметной, не обнаруживаемой. Есть ведь и похитрей народ. Вот взять тех же русских. Как нам их всегда преподносят? Телевизор, газеты, спецлитература? Тупые, как медведи увалистые, косолапые. Нищие, никакой свободы, ни какой культуры. И вдруг! То чего не скрыть. Умчались в космос. Спутник запустили. Потом человек ушел в невесомость. Хотел бы я спросить наших писак. Вы что, господа, об этом скажите. Гагарин Юрий Алексеевич в лаптях и расшитой петухами сорочке в космос улетел. Верхом на этой кобылице, как ее там, Сивка с буркой, или бурка с сивкой. А может его Конек Горбунок туда подкинул с оказией. Не, братцы, нам с русскими лучше бы дружить. Да крепко и по честному. Ну и что, что они свой социализм строят. Пусть хоть что. А с сильным, русские по всему видно очень сильны, лучше дружить, а не противостоять. Мне один офицер рассказывал. Там в армии такая дисциплина, что нам и не снилась никогда. Офицерам, нижние чины повсеместно честь отдают. Три, а на флоте четыре года обязательной, призывной службы. И, притом, бесплатно. Так, кое что на семечки получают. А так, нет ни окладов, ни доплат. Десантникам, правда, за прыжки приплачивают, но то же, копейки, если по нашим понятиям. Из части не выйди, только по специальным пропускам, разовым. И то, только до отбоя. Почти, как у нас в школе. Где сержанты нас держали в черном теле. Армия у них очень сильна.
 Джорджик, остынь. Не захвали.
  Дело не в похвальбе, Рой. По факту. Кто шведам морду бил? Русские? Русские. Кто француза в Березине, есть такая пограничная речка, топил? Русские? Русские. Кто всю Европу, что легла под Гитлера, по стойке «Смирно» поставил? Русские? Тоже русские. Я уже не говорю о турках, которых они без конца молотили и на суше и на море. А тем все не в урок. Все мечтали отомстить. Чем кончилось? Все земли потеряли. Остались только по югу Черного моря. Довоевались. И смотрите, все кто лез туда, все потрепаны и побиты были. Так зачем нам с ними ругаться? Противостоять? Соперничать. Я думаю, с такими сильными дружить надо.
  Да, Джордж. Ты правильно преподал вехи истории, но ты забыл одну важную вещь. В их обществе нет очень богатых и очень бедных. У них нет, так сказать частной эксплуатации. У них она государственная. А, как я понимаю, разницы для человека нет, на кого работать. На какого дядю. На Вайсмана, Буша и Госдеп. Все равно кто пенку снимает. С тебя, работника пенку.
  Ной. Ты о чем? Какой дядя Госдеп. У нас в стране о чем главная дрожь? О чем, я тебя спрашиваю. Вот учится человек, кстати, у них все виды обучения бесплатны, это на себя берет государство, называется подготовка кадров, учится, платит большие деньги. Выучился. А далее? Работать. Где? Где? Ходишь, ищешь, всякие протеже, знакомые, рекомендации. И всю жизнь дрожишь. А ну уволят. Чем жить? Мы же все в кредит живем. Вся система построена на финансовом порабощении. Чем кредит платить? Посмотри, порой целые города у нас вымирают. Закрыли заводы. Банкротство называется, выгнали рабочих, инженеров. Ну всех, кто работал. А за дом, жилье платить чем. Фирмачи всех этих услуг и дом отберут, и имущество и саму свободу и жизнь. Что, не так. Нет фундаментальности, нет уверенности в завтрашнем дне. А у них есть. Как не крути, а факт. А что касается свободы, как мы ее трактуем. Свобода слова, печати, еще там чего. Так, я тебе скажу, истинная свобода, когда ты не дрожишь, что тебя уволят и ты просто сдохнешь без работы. А там, злые языки говорят, что только уволится человек. День два побездельничает. Тут же органы власти ему настоятельно советуют найти работу. А если протянет время, сколько там положено, то его насильно, по его профессии поставят к станку или ферме, или еще к чему. Дармоедов, мол не держим. Во, как. Вот это свобода настоящая. Как я понимаю. А свобода отдать концы из-за невозможности устроится на работу, это не свобода, это хуже рабства.
 Спор в радиорубке не переходил, конечно в обвинения или оскорбления. Друзья есть друзья. Но полного согласия не было и каждый, по мере наличия аргументов отстаивал свою точку зрения.
  В наушниках скрипнуло! Джордж махнул рукой и рубка затихла.
  Оба наушника сели на свое место. Пальцы забегали по пуговкам печатной машинки. Минута, две, три. Ого, депеша с воли.
   Джордж выхватил лист. Сделал оттиск штамп-времени и умчался в главный пост.
  Сэр, радио.
  Давай.
  Все вытянули шеи в сторону командира лодки. Но как не тяни, кроме цифр и букв шифровки, там ничего не было.
  Командир дочитал. Лодка к всплытию.
  Команда пролетела по всем отсекам. Народ ободрился, зашевелился. Даже заулыбался.
  Серия команд и лодка, чуть приопустив корму, пошла вверх. Хода нет. Только всплытие. Всяк уже открывает рот пошире, чтоб глотнуть свежего, настоящего воздуха. Всяк мечтает увидеть солнце, звезды, луну. Да и дождь по душе тоже. Что угодно, только наверху. Тяжко сидеть на глубине, да еще в состоянии не прекращающейся подводной охоты друг за другом. А порой и за своими лодками.
  Радио опять скрипнуло. Джордж застрочил на машинке. Глаза его расширились. Не штемпелируя бланк и, не задраив за собой люк, он вылетел из рубки и унесся к командиру.
 Ной с Роем схватили копию и замерли.
   «Я робот. Я робот. Немедленно займите прежнее место».
  Командир. Радио.
  Откуда?
  Джордж молча отдал бланк.
   Глаза капитана схватили весь текст разом.
  Лодке лечь на грунт!
   Завертелись штурвалы, закрылись-открылись клапана и лодка опустилась на прежнее место.
  Радист , откуда это?
   Не знаю, сэр. Открытым текстом на частотах предыдущего радио. Только вернулся и сразу пошло.
 Кто еще об этом знает?
 Никто, сэр.
  В журнал занесено?
 Нет.
 Не заноси. Сейчас отправишь нашу телеграмму.
  Командир сел к столику и застрочил карандашом шифровку.
  Передай. Есть, сэр.
  Рой и Шибански встретили друга с открытыми ртами. Тот махнул, выметайтесь. Быстро.
  Сел и застучал передатчиком. Телеграмма ушла. Радист ждет подтверждения. Нет минуту, две, пять. Десять. Командир , не дождавшись, сам проникает в рубку. Что? Ответ?
   Радист пожимает плечами. Ничего.
  Повтори.
  Снова стучит машинка. Снова тишина.
  Давай еще раз. Все у тебя в порядке?
   Да. Как всегда. Вот и дублирование и коррекция и все остальное работает.
  Наушники скрипнули. Оба замерли.
  «Я робот. Я робот. Лодка лишена связи. Лежать до моей команды».
  Отстучи, радист: сколько лежать? У меня живые люди. Они дышать и есть хотят.
  Телеграмма ушла.
 Через полминуты ответ.
 «Лежать до моего разрешения».
 Командир собрал нужных офицеров и показал переписку. Что, господа флотские скажите? Начнем, как утроено на море, с младшего. Вы Стифенсон.
  Плевать на все эти бумажки. Кто это там раскомандовался. Лежать, лежать. Как сержант в морской школе. Тому лишь бы поиздеваться и власть свою показать. Надо всплывать и делать, что велено командованием.
  Да, Стифенсон. Ты про сержанта смело закрутил. Сейчас, а когда курсантом был, ведь не смел. И не мыслил взбунтовать. И лежал, и ползал, и гальюны драил. Ибо сержант, это власть, учитель. Имеет право. Вот так, Стифенсон. Вот так. И здесь та же знакомая команда. Как власть и права имеющий. Ну, да ладно. Кто следующий.
 Командир БЧ. Давай. Что мыслишь.
  Я, по своей службе, доложу, что такие шутки маленькие мальчики соделать не могут. Это очень мощный совершенно нам неизвестный способ радиовоздействия. Вне сомнения нас превышающий. Смотрите: наши телеграммы заблокированы. Только мы приняли радио, он тут же усек частоты и вошел в них. Его робот работает логично, а не тупо прямой командой. Это очень серьезно. Не думаю, что это провокация, без имеющихся средств воздействия. Силового. Вот только вопрос, он даст предупредительный выстрел или сразу на поражение. Мое мнение –пока полежать. Может они, там наверху разберутся без наших опытов. Полежим, пока. Топлива у нас на годы, еды на месяцы, воздуха –без ограничений. А психика? Что ж пусть командиры работают с подчиненными. Доктора потрудятся. Не все же время им бездельничать. Только дежурить. Пусть ходят по всей лодке и работают. Все.
  Спасибо, связь. Спасибо.
  Давай дальше.
  Трудное командирское решение. И горячих голов хватало, и рассудительности. Но решение его и только его. В армии, флоте коллективных решений и приказов не бывает. Любой приказ подписывает только командир. ОДИН. Единоначалие.
  Всем мое благодарение. Приказываю: лежать. А раз мы уже под колпаком, то режим строгой тишины снять. Крутите кино, слушайте музыку. Хоть танцуйте. Докторам приступить к профилактической работе. Все. Запись в бортовом журнале произведена, роспись командира значится.
 
  Дивизион подлодок готовится к выходу. Штурмана тщательным образом все учли. Течения, глубины, плотность воды и еще много того о чем простой человек и не догадывается. Штурман, фигура очень важная, поэтому нос у штурманов торчит несколько выше, чем у остальных подводников. Проводы не шумные. Каждая лодка отдает швартовы, медленно, шажком, оттягивается до чистого пространства и уходит. Вот была, и нет. Только чайки еще какое то время обозначают место ухода. Ну, а раз ничего нет, то и нам домой.
  В командирском кубрике двое. Сам командир и главный штурман базы. Командир молодой. Ему тридцать, главному штурману пятьдесят пять. По флотским меркам –старик.  Но этот старик, при возрасте нынешнего командира, топил немецкие корабли еще в Отечественную. Тонул, горел, сидел на камнях, продирался через минные банки. Все прошел, что только можно пройти. Звезда Героя светится на кителе. Она одна кочует с формы на форму, остальные награды только на парадном мундире. Такая традиция, такой порядок.
  Что, Михайлович, отсыпаться будем в запас или ушки на макушке? – спрашивает ветеран у молодого капитана второго ранга. Ивана Михайловича Кутузова.
  Так, как придется, Николай Матвеевич. Сами знаете. Сон сном, а уши торчком.
   Лодка идет на точку, где лежат в засаде две наших умных торпеды и «пасут» однокорпусную. Хода десять суток. Все в подводном положении. Экипаж занят своим делом. Вахты, дежурства, плановые тренировки, политзанятия. Все расписано по минутам. Такой порядок от века. Таковы и традиции. Вот переход через экватор. Хошь не хошь, а забортной водой обольют и преподнесут стаканчик свеженькой. На, браток, такова традиция. Пей!. Всяк, конечно, пьет. Всяк купается в экваториальной воде. Экипажу психологическая разгрузка, молодежь прививку получила, да и поняли, что уже не дома на базе, что родные воды, где то далеко. Здесь чужая сторона. Здесь непрекращающаяся охота. Кто кого.
  Лодка на боевом курсе. По заданию боевой курс это медленное движение по предполагаемой трассе перехода. Где лежат обнаруженные лодки противника. Глубины прыгают, но лодка идет на своих 150 ровно, по ниточке. Все службы обнаружения читают и слушают океан. Каждый шелест, удар, писк. Особенно обостряется наблюдение, когда глубины позволяют лодкам лежать на грунте. Там скорость снижается до минимальной.
  А что, Иван Михайлович, давай полежим вот на этой банке. Глубина 120, вполне приемлемо. Полежим, послушаем. Экипажу отдых.
  Командир отдает нужные указания и лодка ложится на грунт. Жизнь затихает, хотя очень и не бурлила. Режим полной тишины.
      А  торпеды - сестры работают. Сквозь легкую дрему, старшая  сестра услышала нежный голосок передатчика. О, лодочка депешу получила. Так, хорошо. Отсечем параметры, запомним. Теперь и прореагируем, не растягивая, а как заложено в нашей начальной программе. Вот вам, специалисты подводного плавания, наша депешка. « Лежать. Не рыпаться. Вы под колпаком, значится, и управление не в ваших руках, а в наших». Извольте получить. Ага, получили. Прочитали. Обсудили. И перед этим улеглись на прежнее место. Правильно. Мы, как вы понимаете, вас давно обогнали технически в этом плане.  Хоть и ходим до сих пор в лаптях. Интересно, а читатели вашего абсурда газетного, хоть понимают, что из себя лапти представляют. Из чего их делают. Как носят. Грешным делом и мы сами уже редко такую диковину видим. Если только в музее, да глухомани Российской. Где народ предпочитает, по сезону, эти самые лапти, любой другой обуви. Легко, удобно. Нога дышит и привольно себя чувствует. Уметь, конечно, надо и сплести их. Ведь лапти не делают, их плетут.
  Сестра, а сестра, дремлешь?
  А что еще делать? Дремлю. Детишек, вот своих прокачала. Мне от тебя сигнальчик пришел. «Сосунков» на «ТОВСЬ» подготовить. Вот «перепеленала» одного, подготовила и дремлю себе.
   А ты, сестра лапти видела когда нибудь?
   Да. Мой конструктор все время напевал: «Ах лапти мои, лапти липовые. Износились, не спросились..», дальше забыла. И еще приговаривал, когда очень удачное решение принимал: «А где это видели и слышали, чтоб лапти воду пропускали?».
 Да я смотрю, сестра, ты по лаптям большой спец.
 Спец не спец, но кое что. Он часто по музеям ходил. Особенно, где старина русская. Характер черпал. Поизмельчались мы сильно, попротерлись. Излишки комфорта нас испортили. Хилые стали от ванн, унитазов, газовых печей, центрального отопления. И опять про лапоточки певал и меня прорисовывал и холил. Умница. Я его люблю.
  Сестра, а сестра.
  Что? –сквозь дрему спрашивает толстушка.
  Кто то подошел и лег на грунт рядом с нашей наблюдаемой.
 Дремли, ладно. Это наша. Ее мои приборы отработали. Лежи. Слушай пасомую.
   А что ее слушать. Там переполох. Сведения, что она оглохла и ослепла уже не секрет. Вся лодка гудит, как улей. Только главный пост молчит. Там не до трепа. Там просто думают тяжелую думу и выполняют наш приказ. «Лежать». А наша почто так близко улеглась к этой американке. Мало места в мировом океане, что ль? Прямо метрах в пятидесяти.
  Там командиры опытные. Они знают, где лечь. Аппаратура все контролирует. Лжи. Успокойся.
 Сестра, а сестра. А вот еще кто то подходит. Шумы другой американки. Только поменьше этой, первой. Слышишь?
  Нет. Я не слышу. Переключи  меня. Усиль звук. Во. Теперь слышу. Идет точно на нас. Хоть бы не придавила.
 Новая лодка крадется на минимальном ходу. Останавливается и ложится. Затихает и вслушивается в океан. Каждый писк, всхлип, стон. И, мало еще чем шумит океанская глубина.
  Три лодки в одной точке. Почти рядом. Новая лодка, как только улеглась, сразу попала под радиосеть. Оглохла и ослепла, как и ее подруга по базе.

  Пришедшая лодка улеглась почти рядом со своей сослуживицей.
  Бланк радиограммы на столике радиста. Он уселся удобнее. Настроил аппаратуру. Приступил к передаче. Оно, конечно все под вопросом. Связь с такой глубины осуществить трудно. Но в воздухе должен быть  E-6, Mercury , со своей много километровой антенной.  По всем расчетам, он должен вертеться, где то здесь. Вот, кажется, пошло дело. Пошло. Затем открыл свой журнал и четким, каллиграфическим подчерком записал, все, что требует регламент. Сдвинул наушники на затылок и стал дожидаться «квитанции», подтверждения о получении. Через 10 минут аппарат начал прием. Радист слушал, смотрел на бланк, который заполнялся буквами и цифрами и думал, что как хорошо, вовремя убыл в поход. С женой разругался вконец, теща смотрит волком, тесть перестал здороваться. Родня жены не дает прохода. А что, собственно случилось? Ну прокутили два дня с матросской братией в кабаке. Спьяну и не помнит никто, что там, собственно, было. Кто говорит, что с девчатами, кто не согласен, что они были. Поход, из которого вернулись, был очень трудный. Потеряли много людей. Лодка еле дотащилась до норвежской базы и два месяца восстанавливалась до самостоятельного хода. Вот выжившие и расслабились. Напились до полного отключения. А как еще снять перегрузку. Это только в книгах пишут, что у Гитлера все подводники, время от времени, направлялись в реабилитационные центры-санатории. Там восстанавливались и продолжали воевать. А где сейчас человеку отойти от подводных пожаров, пробоев прочного корпуса, прорывов радиации.
  Так, и что здесь нам прислали? Где таблицы?
  Чем дальше шла расшифровка, тем больше округлялись глаза радиста. А получив крайний знак, он сорвался с места и умчался в центральный пост.
  Телеграмма не была длинной. Она охватывалась одним взглядом.
  «Лодке лежать до моего разрешения» -Робот.
  Какой такой робот? Кто прислал такую квитанцию? Запроси немедля.
  У командира аж щеки покраснели. Это ему, подводнику с 20-летним стажем, указывают что делать. С нахальной подписью «Робот».
  Радист запрашивает: а кто сие есть и как с вами общаться сэр «Робот». И тут же получает ответ: ваша лодка глуха и слепа. Вынужден оставить вас здесь до окончания процесса.
  Какой процесс, что ты «Робот» мелешь. Мы не участвуем ни в каком процессе. Мы занимаемся спасением собрата, пропавшего и замолкнувшего. Вот нашли. Лежит рядом. Надо же семьям сообщить, что живы, здоровы, просто задерживаются. Это жены. Дети, родня. Все волнуются, переживают. А ты творишь самоуправство. Мировой океан принадлежит всем на равных правах.
  Долго еще стучал по клавишам радист, совершенно не уверенный, что его излияния кто то прочитает. Но, всему, что начато приходит конец. Эмоции истощились. Автоматически расставил все знаки окончания передачи и запустил передатчик, как будто работал с обычной антенной. В одно мгновение депеша «улетела» и, забыв про тещу и всех родственников, радист вдруг почувствовал, что домашняя ситуация была куда приятнее создавшейся здесь. Там просто лаялись, а здесь могут и утопить.
  Ответ пришел мгновенно. «Лежать».
  Командир лодки, Джек Харвей, присел на краешек стола и всматривался «вглубь» послания. Он прокрутил в голове все наставления адмирала Андерсона, советы вице адмирала Смедберга, наставления технического персонала судостроительного завода. Умножил все на местонахождение лодки. И отдал команду на исполнение режима тишины. На немой вопрос находящихся в центральном посту ответил просто: -«Торопиться некуда. Полежим. Такие команды авантюристы не дают. Такую команду может дать только сильный. Отдыхать будем. Хоть и вынужденно».
  -Главного боцмана в центральный пост.
  Мерроу, у тебя самый большой опыт неприятностей под водой. Это, конечно, не похвала, но сейчас плохая ситуация. Мы подошли к нашей красавице «Лисице», а работать не можем. Кто то, еще более сильный, заловил нас в «сеть». Связи нет. Можно только лежать. А вот надо в прямом смысле достучаться до нашей лодочки. Хоть живы они там? Все как то легче на душе. Глубина наша 120 метров. Не так много и не мало. У меня есть соображения на эту тему, но я хотел бы послушать тебя.
  Надо подумать, сэр. Это очень не просто, 120 метров серьезная глубина. Порой сталь не выдерживает. Позвольте часок помозговать.
   Ровно через час Морроу приходит на центральный пост. Есть вариант, сэр. 
  Командир, у нас есть, типа робота, аппарат для внешнего  осмотра лодки после всяких происшествий. Так вот.  Зададим программу этой машинке и она не будет, как ей положено «бродить» вокруг нашей лодки, а подойдет к нашей «сестре» приложится к ней плотнее и отстучит «кулаком» по корпусу наш запрос. Мол, что вы лежите здесь и молчите. Вас «потеряли» и нас прислали вас искать. Хорошо, что так совершенно удачно случилось, что нашли и легли рядом. К этой машинке закрепим трос. Тогда между лодками протянется «нить» и как в детстве, натянув простую проволоку между спичечными коробками,  мы переговаривались, так и теперь попробуем. Должно получиться. А что касается этого « Робота», что нас заглушил. Так он и не разумеет нашу задумку. Ведь он настроен на радио и звуковые действия, а мы тишком.
  Морроу. Вот тебе инженер-механик, да собственно все службы. Творите, пробуйте. Нам приказано лежать, вот лежа и пошевелимся, мозгами.
  В течение суток Морроу и его помощники соорудили  задуманное. Перетащили «роботенка» осмотрщика в шлюзовую камеру. Отшлюзовали и вывели на «улицу». На экране довольно четко прорисовалась сама лодка, т.е. та ее часть на которую нацелена камера, Вот прошли вдоль борта. Вот рули. Вот рубка. Машинка, по кабелю, хрошо слушается команд. Отходит от борта лодки и галсами продвигается к лежащей недалеко лодке.  На экране пока морская глубина, хорошо видно дно. Все с интересом наблюдают. Просят оператора показать элементы дна, но суровое покашливание командира отсекает все предложения и аппарат «ищет» лодку. Вот уже и сто метров и двести. Скоро кончится длина кабеля и троса. Хорошо хоть дно чистое и ровное. Не цепляется и не запутывается «веревка». Что то большое появляется на экране.  Увеличивается. Лодка. Двести десять метров кабеля –троса размотано. Аппарат поднимается к рубке.  Проходит вдоль. О!!! Вырывается одновременно у всех. О_ОО___ООО_О! На весь экран красная звезда.
  Господин Морроу. А что это вы нашли такое, на том месте, где должна быть наша вторая лодка. Они что, уже перешли в состав недружественного флота?. Пожалуйста, побродите еще, вдруг это помехи или подводный стресс.
  Аппарат перемещается вдоль борта, осматривает всю рубку. Да. Это русская лодка. Это не наша. Но вот вопрос. Где же наша? И что делают здесь русские?
  Господин Морроу. А давайте попробуем поговорить с русскими. С настоящими живыми, а не с этим тупым роботом. Может, что и разошьем из ситуации. Ведь не тупые же они ребята, как эта запрограммированная железяка. Попросим их что б хоть семьям нашим дали весточку. Живы. На задании. Все по штату. Дело военное. Наши поймут и все хорошо. А потом пусть держат нас на веревочке хоть полгода. Хватит запасов. Лучше через полгода, год домой прийти, чем дергаться и навсегда лечь здесь. Давай, пробуй.
  Аппарат прильнул к корпусу. Подтянулись троса и машинка застучала по стальной обшивке.
   Товарищ командир, разумные стуки по корпусу. Отчетливо стучат. Запрос: слышите ли меня.
  Командир одел вторые наушники. Четко запрашивают по международному разговорнику: прошу ответить «слышите ли меня». А как ответить? Я то отвечу, а ты услышишь ли?
  Где стучат?
  Прямо напротив. В зоне центрального поста. Стук по корпусу. Механический, как железкой.
   Ну, попробуй. Отстучи по корпусу, что слышу.
   Русской изобретательности предела нет. Через несколько минут, инструментом, под названием «кувалдометр» лодка ответила:»слышим вас».
  Американец принял.
   Морроу, если останемся живы, дойду до президента и исхлопочу вам высокий офицерский чин.
  Спасибо, сэр. Это будет хорошо. Особенно при выходе на пенсию. Я в этом, конечно, очень сомневаюсь, что президент снизойдет до решения таких вопросов, но мне ваша забота, сэр, приятна.
  Стучи радист. Я американец, лодка SSK 2124. Послан разыскать заглохшую потерявшуюся SSK2316. Лодку не нашел. Прошу сообщить семьям, что живы и находимся «в работе». Можно только семьям, если получится. Командир лодки Джек Хорвей.
  0твечай.:Джон Харвей был командиром «Морской лисицы» -« Трешер» и погиб 10 апреля 1963 года. Это знают все подводники мира. Что Харвей, вы ожили или до сих пор на испытаниях. Не морочьте мне голову. Говорите серьезно.
  Господин командир. То мой брат, Джон Харвей, погиб на испытаниях «Трешера».  А я –Джек, Джек Харвей.  Да 10 апреля 1963 года. Спасибо, вы хорошо информированы. Мы сначала на вас грешили, но когда было проведено самое тщательное расследование, то оказалось, что виной всему многочисленные технические неисправности и преступно-халатное отношение к техническому исполнению всех важнейших систем лодки. Просто лодка погибла, как «сырая» и крайне плохо исполненная. Но вот теперь мы лежим здесь. Кто то «робот» нас лишил слуха и радио, хотя наш специальный самолет Е6 –Меркурий, с аппаратами сверхдлинноволнового диапазона кружится где то рядом. Прошу проявить милосердие. Командир лодки Джек Харвей.
  Ну, что командиры и начальники. Что будем делать? Сообщить родственникам мы не можем. Сообщить их командованию, это раскрыть весь наш замысел. Выдать, по сути, военную тайну и совершить предательство. Как выйти из этой ситуации не совершив ни того, ни другого. Выйти просто на связь, даже с нашими, то обозначить себя на весь свет. Раз этот «подводник» летает здесь, то нашу депешу усечет и растиражирует по всему миру. Хоть так, хоть этак. Себя обозначать нельзя и просьбу братского подводного сословия исполнить нет возможности. Какие мысли есть по этому поводу?
   Мыслей другого плана ни у кого не было, хотя в сочувствие вошли все и в своих головах всячески вертели шариками, как оставить овец целыми и волков насытить. Но шарики шариками, а нарушить присягу не смел и не желал никто. Да и еще мыслишка крутилась в голове, что это они сейчас смиренные, а попади им на зуб, так и прихлопнут, не вдаваясь в сочувствие ни родным, ни близким. Ибо подводная охота продолжается с момента рождения этого вида оружия. Бывает и свои, своих топят.
  Темно и скрытно. Бывают и случайности.

  Выходила , как то, наша лодка из района учений. А тут весь американский флот. Армадой прет. Да еще через пролив, где, прямо сказать тесновато. Наша лодочка прижалась к бережку, залегла и затихла. Армада проскрежетала, прогремела и помчалась. в великом озлоблении, ибо они недавно потеряли свою лодку и всю вину, конечно, свалили  на нас.
  Ушел флот подальше. Все притихло. Наши выползли из под бережка. Осмотрелись, обслушались. Вышли на просторное место, стали на сорока метровой глубине и порулили домой, предвкушая торжественную встречу, сверление дырочек в мундирах, гостинцы, подарки и все прочее, что происходит после такого труднейшего похода и успешного выполнения всех задач. Даже какая -то дремотность наступила. Командир обозначил номер готовности. Приказал заступить на боевую вахту соответствующей смене и, лодочка устремилась, всеми своими мощностями к родным берегам. Какая то примятость распространилась и на мостике. Чуть не дремлет командир, поклевывает вахтенный офицер, рулевые старшины. Тишь и гладь, И Божия Благодать. Тут влетает акустик и выпучив глаза, орет: «Цель. Цель по курсу». Никто и не успел ничего сделать, как страшный удар разбросал всех. Кто обвился вокруг тумбы перископа, кто повис на приборах и механизмах, кто впрессовался в щели. Лодка рванулась вверх. Не успели очуматься, как другой удар, с кормы, потряс лодку вновь. Лодка еще подскочила.
  «Глубина двадцать», прозвучал спокойный голос вахтенного на рулях. Командир, совершенно спокойным голосом, по  внутренней связи,  приказал осмотреться в отсеках. По докладам стало ясно, что течи нет, механизмы работают. Некоторые системы совершенно вышли из строя, но это не грозит гибелью лодки. Снова дали ход, определились на сорока метровую глубину, и пошли домой.
  «Великий совет на мостике» принял решение. Раз лодка нормально идет, то ничего не доносить на «верха», а по приходе и встрече, рассказать о этих толчках и полетах. С юморком, конечно, кто как обвивал перископ и запутывался в элементах его подъема, кто висел на рулях, кого приходилось вытаскивать силой из узостей., предварительно удалив часть обмундировки. Всегда о самом печальном, но благополучно закончившемся, можно поиронизировать, пошутить. Отлегло. И жизнь продолжается. Конечно, в голове у каждого прокручивалось не раз, что это? Еще и еще внимательно осмотрелись в отсеках, в службах, заведованиях. Лодке опасность не угрожает. Лодка на ходу. Лодка послушно выполняет все команды. На установленной глубине «чувствует» себя комфортно. Народ заулыбался  и вновь расслабился.
  Идут. Кто что напевает. Кто читает, кто спит. Вахтенные несут свою службу.
  Командир, радио.
 Давай. Что там? Про ордена, медали, что нам уготовали. Кому, какие дырки сверлить в мундирах или еще что?
    Да, командир, здесь именно «ЕЩЕ ЧТО!»
  А это, «еще что» однозначно говорило  голосом высокого флотского начальства, что наша лодочка догнала, в проливе, американскую, врезала ей по рубке и смяла ее, сломала, все, что попало под носовую часть и брюхо, затем своей мощной кормой основательно добавила к удару носовой частью. Бросила американку на глубину. Но те успели оклематься, выскочили на поверхность и завопили на весь свет. Тем более, что следы краски явствовали о насильнике и ни у кого не оставили сомнений, что это сделали русские. А «герои американцы», все же остались на плаву, и свой корабль спасли.  Вот так. А теперь доложите о происшедшем подробнее, о состоянии корабля, о возможности дойти своим ходом, без героических напряг и риска.
 Ответная депеша несколько успокоила высокое начальство, но лодке приказано было не красоваться на людях, а показаться миру только в районе ремонтного завода, где и не такое видали и трепу не обучены. Так что ни дырочек в мундирах, ни праздничных речей, ни пирогов с капустой. В сухой док на осмотр.
 Местное разбирательство, а по приходе и флотское, показало, что акустик просто спал и сигналы приборов прозевал, а когда проснулся от их дикого воя, было поздно. Цель была столь близка, что отвалить не успевали никак. Даже команды подать не успевали, не то что развернуть эту махину хоть куда. Цель была на весь экран. И где ее начало и конец или край, определить никак не возможно. Вот удар и состоялся.
   А в сухом доке народ смотрел на лодочку и качал головой. В носовой части разрыв корпуса с десяток метров в длину и четыре в ширину. Все, что там было, до прочного корпуса, срезано как бритвой. Кабели, трубопроводы, механизмы. Крышки торпедных аппаратов смяты в лепешку и загнаны внутрь. И сам нос стал как у, видавшего виды, боксера. Корме досталось меньше. Но и она красавицей не выглядела. Вся взлохмачена и растерзана. Одна радость, что прочный корпус цел. Жизненно важные механизмы не повреждены. И своим ходом благополучно дотелепали. Практически и не пришлось, ни в какой степени, бороться за живучесть корабля. Но это, скорей, похвала конструкторам и изготовителям.
 Все встречные речи остались не оглашенными, пироги не испеченными, вина и коньяки не выпитыми. Правда, время от времени, за столь блистательный поход в Красное море, Адриатику, Средиземноморье, может и за произведенный, хоть и по халатности, таран американки, и благополучный исход с места происшествия, но, де факто, дырочки на мундирах сверлились, звездочки на погонах умножались, денежка выплачивалась, уважение и почитание прибавлялись. «За одного битого, двух не битых дают» -никто не отменял. И, что опыт -это шишки только на собственной голове, а шишковатые всегда достойные ребята, это факт.

 Так что ответить американцам? Как сохранить и тайну своего здесь присутствия и поставленные задачи. Здесь не просто «случайная встреча» здесь три лодки вместе, что по меньшей мере не тактические задачи, а очень серьезная стратегическая ситуация.
  Американец. Я тебя, как коллегу, тем более, как брата Джона Харвея, уважаю. Но ты сам понимаешь, что просьбу твою выполнить не могу. Это предательство и преступление. А в качестве совета; лежи тихо. Этот «Робот» может в один момент и покарать. Это очень серьезный «парень». Он не тупой, размышляет многопланово. Но нарушающий его приказ, получит, сейчас же, по полной. Не ищи приключений на собственный зад, как у нас это говорят.
   Кувалдометр отстучал депешу. Лодка приняла и убрала свое переговорное устройство в шлюзовую камеру, отшлюзовала, просушила и задумалась. Вот так. Искали затерявшегося барашка, а наткнулись на того, кто этих барашек употребляет. Хотелось бы и волком обозвать, но ведь обошлись вполне пристойно и вежливо. Честь за честь, даже на языке.
  Морроу.
   Слушаю, сэр.
  Морроу, ведь наша лодка где то рядом. Мы «видели» ее. Силуэт нашей смотрелся вполне отчетливо. Не могли же мы спутать. Не мальчики первокурсники. Поищи с другой стороны. Может удастся связаться. Задание нам никто не отменял. Поищи.
  Команда вновь готовит аппарат. Выводит его «на улицу». Те же галсы, та же донная картина. Вдруг картинка исчезает. Оператор вертит-крутит настройки, проверяет все, что можно и не можно. Картинки нет.
  Заводи в лодку.
  Снова шлюзование. Продувка. Во-ооо! А где же машинка? Только обрывок кабеля и троса. Кто «откусил» аппарат? Ведь он бешенные деньги стоит.
  Подводники рассматривают место обрыва. Как ножом. Нет. Это не обрыв, который неизбежно сопровождается расплетением, выдергиванием жил, прядей. распушиванием. Как бритвой. Чик, и нет. Это у кого такие ножницы, что 8мм стальной трос перекусить. как нитку?
  Подводная лодка притихла. Лежать, так лежать. Командир снял режим тишины. Пленники поют, играют в карты, смотрят фильмы и творят, что хотят при полном соблюдении сухого закона и военной дисциплины. Вахты сменяют вахты. Все виды вооружения в полной готовности. Боевой корабль, хоть и в плену, остается боевым кораблем. Особым режимом пользуется только гидроакустическая и радио службы. Там идет постоянный контроль за эфиром и звуками. Непрерывный, что б не прозевать возможного сбоя господина «Робота», успеть подать и принять сигналы с воли.
  Наша лодка. убедившись в наличии дежурившей лодки и , попавшей в западню, другой, тихо подав команды на всплытие, продула цистерны, оторвалась от грунта и, на своих обычных сорока метрах, направилась «инспектировать» вторую точку контролируемой трассы. Радист хорошо слышит все позывные на американцев, доносит командиру и лодка, слегка сочувствуя пленникам, не злорадствуя. продолжает свой путь.
  Замполит ходит по отсекам, беседует с матросами, офицерами, старшинами. От его зоркого глаза не ускользает некая задумчивость подводников. Ведь лодка замкнутое пространство, любое слово, где бы оно не произнеслось, становится, порой непостижимыми путями, известно всей лодке.
  Что , гвардейцы, приуныли? Попритихли. Али устали?
  Нет, товарищ капитан второго ранга. Не устали. Еще не так долго в походе. Америкосов немного жалко. Вот влипли, ако мухи в клейкое, и сидят, кукуют. Оно понятно. Тут не о  розовых чулочках, они на войне. Но наша вот рассейская жалость, ко всему и ко всем, их жалеет.  Вот у нас в деревне. Все мужики, как мужики. Но есть один, Петрович. Ни, тебе, работать, ни, тебе, гулять. Трудиться не хочет, а как заставят, так лучше бы и не трогали. Заставили сено вокруг копен огребать. Дай вилы, дай грабли, дай веревку, дай, дай, дай… Что ж около него стоять и все подавать. Проще без него справиться. Было как то. Ушли автомолоковозы в район, подзадержались. Народу много, всяк хитрит побыстрее слить и домой. Да еще в дороге, сверху цистерны сбивается плотный комок сливок. Как масло почти. Этот продукт надо извлечь. С одной стороны он препятствует сливу, порой забивает трубу сливную,  с другой, лучше его сразу извлечь и домой привезти. Себе, конечно, домой. Вот и отвернет от пути праведного  в лесополосу. Там содеет свое. А время уходит. Давай, Петрович, запрягай лошадей и на ферму смотайся быстренько. Прими фляги и сюда, на центральную усадьбу доставь. Видишь никого под рукой нет. Лети, брат пулей. Выручай. Пока наш Петрович запрягал, сенцо на телегу, для мягкости подстилал, потом зерна кинул курям, голубям, посвистел, поднимая стаю в небо, потом гусей выпустил на улицу… В общем, прокисло то молоко. Но вот не было ненависти или зла на него. Жалели. Все жалели, хоть иногда и покрикивали, обзывали не лестным словом. На свадьбе, как то,  угостили коньяком. У нас все больше самогон в ходу. Привычно и не опасно. Из чистого материала гоним. Норму знаем, т.е. его воздействие на организм. А тут в занос жених пошел. Коньяк на стол поставил. Но народ смотрит, читает этикетки, а в рот не берет. От греха подальше.
  Петрович, ты тут?
  Аз есмь!
  Коньячку испробуй. За нас выпей рюмочку. Уважь.
   Налей.
  Ну, у нас рюмочки не в ходу. Стаканы граненые привычнее. И крепкие. Если кто взыграет, шумнет по столу, так те только подпрыгнут, повалятся, но завсегда целы.
 Налили. Встал Петрович. Произнес речь. Как приличествует моменту. Восхвалил родителей, жениха, невесту. Пожелал хорошо трудиться в постели, дабы продолжить род человеческий, хорошо работать в колхозе, дабы родина не голодала, хорошо петь и плясать, дабы утрясти все в животе и снова есть и пить. Потом одним махом все влил в себя. Крякнул и… свалился под стол. Ахи, охи. А он не дышит. Скорую. Врача- фельдшера. Увезли, откачали. А свадьба то сникла. Накал пропал, как в той электролампочке, когда напряжение садится. Горит желтым цветом в полнакала. Но и этот случай не упоминали как по другому, кроме как жалеючи.
  Вот и мы здесь, в кубрике. сидим, перемываем америкосам, а заодно и всем буржуям, кости. Наставляем их, виртуально, на пути праведные, истинные и-жалеем. Той нашей всеобъемлющей русской жалостью. Которая всех любит, кому тяжело, больно, плохо. Всех!
  Да, Миронов. Ты прав. Вот и мне их как то жалко. Не по своей воле они здесь. Хоз-яева заслали. Это хорошо, еще, что живы. А ведь подводная война сурова и жестока. Если бы мы им попали в лапы, наверное получили бы залп в борт. Океан велик. Никто не увидит и не услышит.
  Так ведь войны нет, товарищ капитан второго ранга. Сейчас мирное время.
  Да, Миронов, мирное. Но лодки теряем. И они и мы. Где по причине аварий, где по халатности. А где и топим друг друга. Лицемеря и клянясь в вечной любви. Вот, не так давно две наши лодки вышли в район учений. Поставили мишень. Потренировались. Зашли на боевой. Выпустили по торпеде каждая. Прут две «матрешки» к цели, а тут наша лодка с боевого дежурства домой идет. Только  в свои родные воды входить, гидроакустик докладывает на мостик: две торпеды, курс, удаленность, скорость. А лодка в режиме молчания. А торпеды прут, их не  остановишь. Конец лодке. И командир принимает решение спасающее лодку. Выпускает две противоторпеды. Обнаруживает себя, но спасает экипаж и корабль. А суть? Наши те две лодки чуть ошиблись в координатах. Чуть чуть. Опыта мало было. А та, что возвращалась, оказалась между лодками и мишенью. Торпеды поймали ее в свои средства обнаружения и наведения и поперли. Если бы не опыт командира и его характер, то после такой пилюли, только на дно, рыб кормить. Дорого и командиру далось решение , уходил на дежурство кудрявый и темноволосый, а вернулся седой.  Вот так, он ведь точно опознал, что торпеды наши. А почему наши торпеды, да еще две, идут в нашу лодку. Тут много вариаций в голове промчатся.
  Ходит по лодке замполит, делает свое кровное дело. А в голове все разговор с главстаршиной Мироновым. И ему жалко, попавших в ловушку американцев.

  Алло! Слушаю вас. Генерал Штокс у аппарата.
  Господин генерал, приветствую вас, в вашем уединении. Беспокоит вас генерал Морис. Помните меня?
  Привет, генерал. Помню, конечно. Кто ж не помнит тех дел, в которых вы себя прославили. Помню. А что это я вам понадобился. Ведь просто передать привет или проведать вы не звоните. И стало не принято такое. Народ обособился. Даже пить стали в одиночку. Чего раньше никогда не было и считалось высшей мерой падения. А сейчас пьют. Забогатели, или что с моралью.
  Вы правы, господин генерал. Вы правы. Мораль деформировалась, перекосилась и утонула в пучине разврата. Вы правы. По делу звоню. Приказал долго жить наш генерал, условно назовем «африканец». Там очень серьезная работа, которая по силам совершенно не многим. Прошу вас прервать уединение и возглавить операцию, суть которой по телефону нет возможности рассказать, ибо станет известна всему миру. Прошу вас, генерал. Очень нужна ваша опытность, эрудиция, знания и ,особенно, ваша высокая порядочность.
  Морис. Ты меня как девицу замуж выдавать собрался. Как я понимаю, ушедший в другой мир, этим качеством не обладал, а вот исполнял дело там. Значит соответствовал.
Нет, не ответствовал и поэтому насильно пал.
  Укокошили любовницы?
  Хуже, господин Штокс, гораздо хуже. Но тема соответствует истине. Поэтому аспект нравственности здесь играет главную роль.
  Морис, Морис. Как мы пали, если из обоймы высших чинов ты выдергиваешь почти старика, лишь бы был верен своей законной супруге и не замарал себя развратом. Страшно, Морис такое слышать.
  Так, господин генерал, на когда заказывать самолет? Я пошлю за вами личную машину с опытным пилотом.
  А он у тебя не бабник?
  Нет, господин Штокс. Я по себе подбираю, а меня вы немного знаете. Что вселяет в меня надежду доделать начатое успешно.
  Хорошо, Морис. Согласен. Правда и заскучал я по делам. Согласен. Давайте сразу и высылайте. Я солдат. Ранец у меня всегда уложен.

 Бергер Сергей петрович и Шальнов Дмитрий Иванович пьют чай. Иветта Валентиновна сидит несколько в сторонке. Ее красивые глаза смотрят на вазу с печеньем и утонули сами в себе. Женская логику не поддается анализу. Женщина чует сердцем, а сердце не обманешь. Она чувствует правдивость Шального, но эта правдивость ей представляется несколько замутненной. Как запотевшее стекло. И прозрачно, само по себе, но видимость нарушена. Что то есть в Шальнове притуманенное, нет кристальной чистоты. Это чувствует и Бергер. Это чувствует и знает сам Шальнов. Но ситуация сложная. Враг затеял крупную операцию. Надо разгадать его замысел, его игру и в ней сыграть свою скрипку, свою партию, так, что весь вражеский концерт сведет на «нет».
 Дмитрий Иванович. По нашим сведениям, на востоке, в районе Вьетнама, Лаоса, Камбоджи оживились перевозки военных грузов. Усилились группировки войск, подтянута американская авиация на аэродромы островного базирования. Как бы пахнет войной. Но войны просто так не начинают. Их цель всегда прозрачна, хотя дипломаты сплетают чудные «кружева» словес. Здесь мы видим приготовления, но не видим истинной причины. Все, что выдают в прессу, конечно, дезинформация. Но и в ее потоке, обычно, можно отсеять зерна от плевел. Ныне мы видим только плевела. Зерен, или как прозвучало «наверху» мозговой косточки этого варева, не видно совсем. Наша задача получить сведения. Не может владелец секретов сохранить все. Такого не бывает. Если есть секрет, то он обставляется охраной, а охрана всегда продажна, в той или иной степени. «Знают двое, знает свинья» - говорил известный нам Мюллер, корифей гитлеровской разведки. Но и у него тайны растекались по свету, ибо знало двое и больше. Тот человек, о котором вы рассказали, вполне может быть носителем нужной нам информации. Читайте свои газеты и дожидайтесь. Мы покупаем его «секрет». Договоритесь о тонкостях передачи документов и денег.
  Бергер потянулся к чаю. Сделал пару глотков и как то, не по чести посла, мелко захихикал.
   Странная картина. Такие большие деньги невозможно использовать. Во первых денежные знаки, когда где всплывают, немедленно попадают под контроль. Все сливается в единую базу данных. Через систему оплат очень просто найти плательщика, как бы он не лавировал и не лукавил.  Что купил, чем проплатил. Откуда у вас, господин , такие суммы. Вы выиграли в рулетку? Или на скачках? Предъявите документ. Собственно и предъявлять не спросят. И за игровым столом или на ипподроме, все вложится в единую базу. Тотальный контроль. Машина ведет, не человек. Ее не подкупишь и вранье не пройдет. А в чем тогда смысл? Зачем рисковать и торговать секретами государства? Совсем другое дело, когда за идею. Вот когда американцы создавали свою атомную бомбу, их обкрадывали постоянно. К нашим ученым поступали сведения о каждом их шаге. Воровали евреи, которые эту бомбу и создавали. Смело и нагло, так, что никто на них и подумать не мог. Это когда их преподло «сдали», то охранные структуры рты открыли и так по сей день и ходят. Но то было идейная работа. То «зарабатывали» еврейскую государственность. Что бы все члены Лиги наций , в т.ч. и Советский Союз, особенно, разрешили, по окончанию второй мировой войны, евреям создать свое независимое государство. Гибли, сажали в тюрьмы. На электрический стул. Но то была великая, для них, идея. А в остальных случаях? Деньги. Это у нас в стране можно припрятать в подушку, в комод или еще куда. Никто и знать не будет. Но и не истратишь крупную сумму. Ибо «заметут». И спросят. «- Откуда у вас, любезный, такие большие деньги? Откуда?» И сказать нечего. Вот, помню, 1947 год. Денежная реформа. Старые купюры сдай, определенную, довольно приличную, сумму, новые получи. Прошли дни. Поменяли деньги, а утром..утром по улицам денежная метель. Ветер такие суммы раздувал, что город весь был в бумагах. Это где хранили, кто? Матрасы, наволочки, чердаки забиты были деньгами. Ведь только война кончилась. Голодная жизнь. Хлеб по карточкам, а тут такие суммы. Сказочное богатство. По улицам ветер гоняет.
  Так что все одно, неправедный капитал в дело не пустишь. И страдай. Вот, к примеру, если состоится торг. Куда он спрячет эти 600 000.  Раздаст нищим? Так и те тут же заложат. Тратить понемногу? Жизни не хватит. Все, абсолютно все под контролем, особенно лица, которые владеют «товаром» повышенного спроса. Ну, да ладно. Пусть его сам думает. Нам не спугнуть и приобрести. Правда, и фальшивку могут подсунуть. С них станется.
  Ладно. Что вы скажите, Дмитрий Иванович?
  Сергей Петрович. Вы все сказали. Приступаем к исполнению. Дело крупное. Тонкостей премножество, но осилим, раз обоюдное желание есть.
  Да, Дмитрий Иванович, хвостов мы навешаем на всех. Самым тщательным образом проверяйтесь. Приступаем.
  Что Иветта Валентиновна, чайку еще заварите7
 Иветта Валентиновна кивнула головой, что можно рассмотреть, и как ее полное согласие с принятым решением, и как готовностью вновь приготовить чай. Но на лице нашего тайного советника не была видна радость. Налет легкой, как бы печали проступал на тонких чертах ее лица, она не была полностью удовлетворена совещанием и мысль ее напряженно продолжала работать.
   Дмитрий Иванович, скажите по чести, вы в эту контору, откуда сей продавец. наши мелкие секретики продавали?
  Лицо Шального вспыхнуло. Молчать нельзя. Надо отвечать мгновенно.
  Да, Иветта Валентиновна, продавал.
  Ну, вот теперь я успокоилась. Теперь все сходится. При удаче с покупкой, вам простится, Дмитрий Иванович, ваш грешок. Но, я вас очень прошу. Не надо больше. Это смерть. Сначала нравственная, а там не замедлит и физическая, даже не от руки наших карающих органов.
 Иветта Валентиновна смахнула налет печали с лица. Ласково улыбнулась мужчинам и, что еще сказать можно при такой точеной фигурке, беЗтелесно, как то, удалилась.
  Напряженность у Бергера растаяла. Вот она причина его чувств к Шальнову. Но теперь, при таком повороте, нутро отпустило. Не любовь, того плана, ушла. Туман развеяло. Все хорошо. А что за одного битого, двух не битых дают, так это не отменяется и не отменится никогда.
   В кабинете генерала Промереева тихо и спокойно. На большом планшете, накапливается информация начала и конца океанской нитки. Цифры, цифры. Папка морских перевозок. Папка авиа разведки. Папки, папки. Идет тонкая кропотливая работа.
  Николай Игнатьевич, как дирижер. Каждое движение мысли, замысел, анализ выносится на «натуру» и сотни исполнителей разных родов войск, служб и ведомств добывают свои данные и вносят в общий котел. Этот котел кипит, бурлит и скоро- скоро «сварит» тот борщ с мозговой косточкой, о котором говорилось в столь высоком кабинете.
   Морские перевозки в район Хайфона, Рангуна, Читтагонга, Бангкока увеличились на 40%. Туристические фирмы Тайланда строят первоклассную лорогу вглубь страны и далее к Лаосу и Бирме. Широкая магистраль. Обустроена всем необходимым для туризма. Мотели, гостиницы, обзорные площадки, зоны интенсивного отдыха. Старинные постройки, храмы. Но спецы докладывают о «небольшой особенности». Дорога в некоторых местах имеет ширину до сорока метров. Покрытие из мощных бетонных плит. Таких, какие  укладывают на аэродромах,, где принимают тяжелые самолеты. На гостиничных комплексах множество складских помещений ангарного типа. С широкими воротами для въезда и сквозного выезда. Корабли везут массу строительных материалов со всех частей света. Даже из Венесуэлы везут битум, для асфальтового покрытия, из Швеции лучший в мире щебень, который «стоит» более 25 лет, и выдерживает огромные нагрузки. На трассе шоссе работают десятки тысяч рабочих, масса механизмов. Организация работ прекрасная. Одна интереснейшая деталь. Шоссе начинается от портов и ведет вглубь  Тайланда и Камбоджи. Тоже логично. Народ прибывает массой на кораблях и «рассасывается» по маршрутам турагенств.  Раньше такого не было. Это кто такой богатый, что ворошит по крупному? Это такие деньги, такие, что ни каким турфирмам, даже если сложить в кучу со всего мира, не по силам. Здесь кошелек очень тугой.
 А вот на другом конце «нитки», полная тишина. Напрашивается сам по себе вопрос: где больше работ, куда везут, или откуда. Там, откуда, уже ничего делать не надо. Грузи, вези. А вот куда! Тут принимать. Готовить место и много чего. Значит!!! Пункт приема чего то нечто, в районе большого шума, здесь на полуострове.
 А что говорят моряки? Моряки досконально прощупали «нитку». Лежат лодки.  Более того. Их длинноволновая летающая антенна, для подводной работы радиоаппаратуры, известный всему морскому миру Е6, «Меркурий» СВД, постоянно висит в воздухе, обеспечивая связь. Часть лодок молчит совсем, но лежат. Часть изредка выходит на связь. Можно сделать вывод, что главный груз еще не пошел. Его ждут. А когда пройдет, конечно, лодочки уйдут восвояси. Без сомненья.
 А что еще в начале нитки. Там заваруха политического характера. В одной из стран выгнали поработителей и нам приходится принять труды по защите нового свободного государства. Войска подтянуты к столице. Часть воинских формирований на подлете и поступила в распоряжение командующего южной группировкой. Там на него идут колонны войск. Назревает военный конфликт. И это тоже накатанная дорожка. Там все ясно. Будем помогать, как всегда, беЗ корысти. Хоть и выливается это в большую копеечку. Но, назвался груздем….И не вылазим из этого кузовка всю жизнь.
   «Африканец»  докладывает, что обнаружили, на территории этого государства  место, которое тщательно охраняется. При попытке самолета войти в эту зону его моментально обстреляли. Офицер, который управлял самолетом, еще не вернулся, хотя прошло уже много времени.  Связи с ним нет.
   Данные накапливаются. Как мозаика складывается из отдельных кусочков целостная картина. Однако, пустых мест еще больше заполненных и выводы делать  рано. Ведь не дети в кубики играют. Столь в этих данных может быль и дезы. Клюнули и упустили истину. Пошли по ложному пути и масса затрат, а противник свое дело сделает. Не спеши, Николай Игнатьевич. Не спеши!

  Самолет подрулил к самому дому. Благо дорожки широкие, а самолет маленький. Перед домом просторная площадка. По кругу садовые скамейки. У каждой, как зонтик раскидистое дерево, со шляпкообразной кроной. Архитектор, видно, с большой любовью творил, складывал в единый ансамбль все составляющие. И удобство бытия, и возможности предметов, растений, природных элементов. Во всем, кроме того, явно просматривается и скромность. Как бы необходимо и достаточно. Ничего лишнего. И как ни крутится солнце, а скамейки всегда в тени. И взгляд сидящих не упирается в стены, кроны, а имеет простор. И всегда есть небо. Генерал Штокс любит это место. Сюда приходит он рано утром встречать восход. Садится на скамью и ждет, когда зазолотится обрез горизонта, первые лучи уйдут вертикально вверх, засветится вся видимая полоса неба, как бы сольется свечением с землей. Солнце покажет свой край, поднимется выше, выше, и вот, оторвалось от земли, точно округлилось и само пошло вверх. От красноватых оттенков переливается в золотые, ярко золотые, раскаляется, белеет. Совсем белое повисает в небе. Затем ощутимо прогревает все пространство. Утро!
  Штокс уходит в дом. Занимает свое место у стола и съедает, никогда не надоедающую овсяную размазню. В ней нет ни масла, ни молока, нет сахара или меда, нет шоколадной крупки. Голая овсяная крупа на чистой воде. С вечера замоченная, всю ночь простоявшая, утром, на свежей воде,  чуть вскипевшая. Это с детства. Родители не только объясняли полезность данного блюда, не только заставляли оное съедать до вылизывания, но и сами, в течение всей совместной жизни, ежедневно съедали свою порцию, неизменно воздавая овсянке «царские» почести. С одной стороны, как бы ритуал, который вознесен до недосягаемости сомнения, с другой стороны, становление стабильности и прочности жизни. Ведь, по большому счету, вся жизнь в действии ритуалов. Тот же завтрак, обед, ужин. Что проще, ведь, захотел когда поесть, поешь. Но нет! Завтрак, обед, ужин. Ритуал. Прогулка до еды. Отдых в удобном кресле, после еды. Молчание, полное на завтраке. Легкая беседа о ХОРОШЕМ и ПРИЯТНОМ  на обеде. Неторопливо, со вкусом. Со временем небольшого отдыха при перемене блюд. Ритуал!. Обязательная физическая работа в течение дня. Конечно, можно всякие тренажеры поставить, тренируй тело по всякому. Но! Полезную работу заменить невозможно. Это не только работа телу. Это работа мысли, души, духа. В полезном деянии весь человек. Вся его сущность. Без полезного труда человека просто нет! Приходит вечер. Смыта пыль трудов. Отошли усталые руки, ноги. По возможности, успокоилась «голова».  Собирается вся семья. Ужин!  Долгий, со множеством всякой еды и пития. В разумном, конечно, количестве. Штокс категорический противник излишеств. Легкий «треп». Всяк желающий может присесть к роялю, спеть, сыграть. Но! Не жуют остальные. Слушают. Когда и подпевают. Ритуал? Да! Час, два, три. День закончен. Плановые труды понесены. Отдыхай. Можно вечером проводить солнце. Вот оно приближается к земле. Видно, как движется. Затем резко тормозит. Зависает, оставляя тонюсенькую полоску. Как не хочет прятаться. Висит, висит. Потом пробивает преграду и блаженно погружается. Краски яркие. Жаркие тона. Темнеет, краснота густеет, солнце ниже, ниже. Вот только краешек не хочет прятаться, все выглядывает наружу. Потом, как кто сдергивает вниз. Скрылось. Только веер лучей высвечивает край неба. Понемногу краски смягчаются. Горизонт остывает. Но долго еще светится нижняя часть неба, обозначая ушедший солнечный шар.
  Ночь. Утихает дом. У каждого сугубо личная жизнь. Свои тайны, сомнения, печали и радости. Дом погружается во тьму, только садовые дорожки мягко подсвечиваются, позволяя совершать прогулки, «сидения под луной», вздохи и ахи. Мир отдыхает.
  Самолетик прошуршал по дорожке и затих на просторной площадке, у аллейки, что ведет к парадному.
  Само парадное сказочно роскошное, со строгостью замысла и исполнения. Ни у кого не вызовет мысли, что пользуется им человек чином менее генерала, крепкого телом, стройностью и законченностью мысли. Что у этого человека может быть беспорядок на рабочем столе, что он неопрятно одет, что служащие болтаются без дела, и, что он не ест на завтрак овсянку на чистой воде.
 Вот этот человек выходит. Постоял на площадке, под кроной развесистого платана, подождал, когда служащий определил его багаж в грузовой отсек. Легко сошел по ступенькам вниз, прошел к самолету, занял свое место и улетел. Улетел в неизвестность, как и каждый, когда оставляет хорошо насиженное место, с установившимся порядком вещей, привычным окружением.
  На виду никто не провожал. Все сделано в стенах дома. И поплакала жена. Так, для порядка, обозначая, что ей разлука не нужна. Что ей лучше, когда ОН рядом. Спокойнее, привычнее. Дети приласкались к отцу. Им тоже нет радости, что любимый человек оставляет. С отцом всегда лучше, даже если внятно и не можешь сказать, почему. Служащие в доме, тоже не испытывают радости. Все отлажено, чинно, ритуально. Как изменится жизнь в отсутствии главы. Но все. Родные, близкие, служащие понимают: надо. Служба есть служба и все твои личные переживания и желания уходят, естественным образом, на задний план. Счастливого пути, тебе, хозяин дома, и благополучного скорейшего возвращения.
 А чем же заслужил генерал такого почтения и любви? Ведь путь к таким высоким погонам труден. Тернист. И не в радостях и веселье проходит. Был господин Штокс, как и все офицеры изначально молодым. Но, строгое домашнее воспитание, твердая рука деда, отца, матери, а, по необходимости, и бабушки, прочно заложили фундамент порядочности. Формула, которую выписал царь Соломон в своих посланиях человечеству, неукоснительно царила в доме старшего Штокса. Суть формулы проста: если любишь свое дитяти –наказуй его. С любовью, щедро. «Если ты жалеешь жезл свой ( власть и палку), то ты не любишь сына своего. Но, во гневе не тронь и раба!». Вот вся суть воспитания. Первое-люби! Второе- не оставляй прегрешений без наказания, при этом активно используй палку. Все! Вся система. Люби и действуй.
  Честь! Понятие чести. Младший Штокс не видел в стенах своего дома даже тени обмана и непорядочности. Элементарно! Ни дед, ни отец никогда не изменяли своим женам. В доме было высшее почитание женщины. Не то, что им во всем угождали и потакали. Нет. Но обидеть женщину, даже огорчить чем, считалось высокой непорядочностью. Мужчина не может опускться до этого. Не может. Все! Культ женщины привел к тому, что молодой курсант, потом лейтенант, капитан и далее по службам, Штокс не волочился за женщинами, не посещал «злачных мест», а совершенно исключил женщин из своей жизни вплоть до момента женитьбы. С одной стороны это позволяло всего себя отдать службе, проходя должности и звания достаточно быстро, с другой удержало от всех переживаний и прочего, что связано с «контактами» по женской линии. И только прочувствовал тяжесть генеральских погон и настойчивую просьбу отца, он решил женится. Тоже не просто. Не место службы выбрать из нескольких предложений. Не получилось, можно сменить. Жениться один раз. И, хотелось бы, со счастливым продолжением.  Соседка Соня, усадьбы рядом, долго не выходила замуж. Уже и тридцать стукнуло. Родители отчаялись вконец. А она твердила свое: никто не нравится. Жить так не смогу. Подожду когда сосед обратит на меня внимание. С ним, хоть на край света. Все, дорогие родители. Другого мужа у меня не будет.
  Молодой Штокс ни слухом, ни духом об сем не знал. Но на соседскую девчонку, стройненькую, серьезную, и складненькую, поглядывал, но не горел ни каким желанием. Есть и есть. Полно забот по службе. А служба в стратегической разведке не служба в частях. Взводным, ротным и подобным чем. Тут совсем другое, совершенно не похожее на ать –два, ать-два. Ложись, целься, огонь.
  Получив генеральский погон и три месяца отпуска, Штокс приехал домой и залег с книгами в своей комнате, на старинный, ручной, дедовой работы, диван. Начитаюсь, высплюсь, отдохну. Но это мы предполагаем…Отдых, в этом плане, прямо скажем, не получился. Ночью в соседнем особнячке случился переполох. Загорелся второй этаж. Не так уж активно, как показывают в кино, но пожар, он и есть пожар. Горят полы, ставни, что еще там.. Пока пожарники, пока полиция и прочие службы, все Штоксы, вооружившись огнетушителями помчались к соседу. Вот там и свела судьба молодого генерала с Снечкой. Дочерью соседа. Тоже генерала, господина Монда. Так уж случилось, что пришлось высадить дверь комнаты, где горело, а там, в углу балкончика, готовую спрыгнуть вниз молодушку –Сонечку.  Быстро сообразив, что огонь девушке уже реально не угрожает, Штокс загасил пламя, пролил на тлеющие полы, сколь надо пены, затем, подняв на руки страдалицу, вынес ее вниз, где уже хлопотали врачи, пожарники, полиция, страховщики и прочие и прочие, кто должен заняться всем необходимым, при таком происшествии.
  Через пару недель, соседи нанесли визит вежливости и благодарности, который, совершенно неожиданно для всех, в том числе и родителей Софии, и совершенно, как по писанному, закончился помолвкой. А через год, по возвращению из дальней, достаточно тяжелой командировки, молодые повенчались, и, к великой радости обеих семей, сразу начали активно плодиться и размножаться.
  Сонечка души не чаяла в своем муже. Совершенно не зная мерзкого чувства ревности, Вся светилась счастьем. Рожала и сама всех детишек вскармливала своей собственной, аккуратненькой  и полной молока, грудью. Штокс мотался по всему миру, и когда выпадало счастье получить отпуск, он проводил его только дома, в кругу разраставшейся семьи. Что может быть лучше? Ничего!
  Вот самолетик принес пассажира на военную базу. Там переместились вещи в багажник «Геркулеса», пассажир занял уютненький салон, не мелькая пред глаза публики, машина скоренько вырулила, разогналась и ушла курсом на юг.




   Сестра, а сестра. Лодку уносит течением. Уже метров на 30 утащило.
  Нет, сестричка. Лодка если легла на грунт, то никакое течение ее не унесет. Это они натихую продули цистерны, приняли нулевую плавучесть и хотят смыться, якобы уносимые течением. Дай ка им «малыша». Мы не в бирюльки играем. Мы на боевом дежурстве. Исполняй.
  Младшая сестренка приоткрылась. «Распеленала» « малыша», этакой симбиоз торпеды с гранатой, как у гранатомета, только помощнее.  «Малыш» принял задачу, навелся и устремился к нарушителю. Его передняя часть распласталась по металлу корпуса, вжалась, прилипла. Затем, сработало взрывное устройство и вся энергия взрыва скумулировалась в 100мм площадку. Металл, как бумажный листок, мгновенно прогорел, оставшаяся энергия ворвалась в отсек, сжигая и оплавляя все, что там находится. Затем, с наружной стороны корпуса, оставшаяся часть «малыша» опала, открыв доступ забортной воде внутрь отсека.
   Сигналы тревоги разнеслись по лодке. Осмотреться в отсеках, звучало тревожно, но спокойно. Подводники народ с хорошими нервами и точно знают, что паника залог успешной погибели.
  Началась борьба за спасение корабля. Все штатно, многократно проведенное и на макетах в школах подготовки и в самой лодке. Собственно, для лодки это штатная ситуация. Каждый знает свое дело и работает. Отсеки задраены, люди работают. Доклады поступают на центральный пост. Конечно, «хитрый маневр» прекращен. Лодка прочно ложится на грунт и «добавки» не просит.
 На центральном посту идет совещание. Судя по всему, пока, на ближайшее время, и пока не придет реально перспективная идея «обдурить» робота, придется лежать смирно. С русскими такие номера не проходят, а что это работа русских, командование лодки убеждено на все 100%.
 Да и у кого еще могут быть такие «умные» машины. У немцев, только что. Так с ними Штаты в дружбе. Хотя дружба эта односторонняя. Штаты стараются всеми силами держать Европу на коротком поводке, а Европа старается этот поводок удлинить или совсем выйти из зависимости и подчинения. Тут и политика, и экономика. Большой бизнес, в принципе, плевал на все границы и названия. Для него все пространство мира нужно только для принесения прибыли. Личной! А как там кто зовется, где границы проходят. Для бизнеса границ нет. Во второй мировой войне, несмотря на «остаточный патриотизм» вся Европа работала на Гитлера. Норвегия поставляла никель для пушечных стволов, Франция трудилась всеми своими мощностями, Бельгия, Дания, Италия. Даже противники Германии Штаты, и те снабжали Германию никелем, меняя свою никелевую монету, на, привозимое подводными лодками,  немецкое золото по курсу. Что изменилось с тех пор? Ничего! Только техника стала сложнее, вооружение мощнее, а народ слабее. Где подзаелись, заплыли жиром довольства, где сработала пропаганда единого глобального государства, где просто обленились, потребляя накопленные и награбленные богатства. Власти, они завсегда рабы крупного бизнеса. Туда «народолюбцы», просто не в состоянии проникнуть.
   Джорж, а ведь это рядом. Метр влево и все досталось бы нам. Хорошо, что там никого не было. Просто счастье свалилось ребятам. На минуту остался отсек пустой и вот такое дело. То, что воды приняли, так это пустяки. Откачали, заделали пробоину. Ребята говорят, круглая, как сверлом выполнена. Надо же. Только чуть дернулись и получи. Серьезный «товарищ робот».
Шибански согнулся в колечко, подтянул колени к подбородку и замолчал. Пока боролись за спасение корабля, пока все были заняты делом, мысли в голове не кружились, и тоска не заполняла душу.  Но как все успокоилось, отпустило, то и полезло в голову все, что накопилось за годы службы. Сотни СОС. Каждый день, порой, по несколько раз. На всем пространстве мирового океана, круглые сутки СОС, СОС, СОС. Когда успевают помочь, спасти, а когда и нет. Разные причины. В том числе и большой бизнес. Порой и специально старые пароходы губят, чтобы получить страховку и купить новые. Порой это просто экономическая война. Прижать конкурента. Всяко бывает. А люди гибнут.
  Вот и мы тут. Что патриотизмом заполнено пространство? Нет. Тот же большой бизнес.
  Рой, что там должны везти по этой трассе, что мы охраняем?
  Отохранялись. Сами в плену. Лежим да харчи подъедаем.
  То, да. А все же?
   Какую то большую радиоустановку, что пол мира держит под контролем. Так я понял из всего, что вошло в мои уши. Мы должны были сопровождать караван на своем отрезке. Затем принять новый и так до окончания перевозок. Видно комплекс очень большой. Несколько караванов из многих судов.
  А куда?
  Не знаю, Ной, похоже, что на Индокитай.  А там уже по земле покатят до места установки.
  Мне оно «до лампочки», мне отсюда живым выбраться.  Какой толк в большой зарплате, если нет возможности даже «пикнуть».
   Джордж покашлял в кулак, мол не вольничай в словах. Все на прослушке. Спецы отцеживают настроение экипажа, моментом внесут коррективы. Да еще и премиальных лишат. Да пришьют моральную диверсию. Тут, кой у кого, тоже бизнес, будь он сто раз проклят. Помешалось человечество на деньгах. Опять же не мы с вами, а те, кто в смокингах, галстуках и прочих прибамбасах. Их бы сюда. Да в их отсек чтоб забортная вода ворвалась. Что б опалило, потом напоило. Вдоволь и даже лишку.
  Нет, Джордж. Ведь, если взять исторические фигуры, то не помогают личные переживания и перенесенные лишения в этом плане. Возьми Гитлера. Он в рядовых солдатах хаживал. В боях бывал по полной форме. Даже, говорят, хлора хлебнул, но выжил. А Черчилль, тот вдоволь навоевался, в свое время. И горел и тонул, как пишут его сослуживцы. А поди, как стал у руля государства, так и по общей дорожке и побежал со всеми буржуями. Конечно, в первую очередь он сам буржуй. И на свой клан работает.
  Флотское командование обеспокоено не на шутку. Шесть лодок, поставленных на «нитку» молчат. С ними нет связи ни по каким системам. Более того, посланная в разведку, достаточно легко нашла умолкнувшую, обозначила координаты, что в точном соответствии с заданными, улеглась рядом и … замолчала. Обе лодки молчат и нет возможности с ними связаться. Триста подводников заперты во всех отношениях. Но, что заперты, это ладно. Отопрем, как нибудь. Но они не в состоянии выполнять боевую задачу поставленную сверху. Это уровень президента, господа.  Следовательно русскими, а это без сомнения они, наш план раскрыт. Они отследили положение наших лодок, прочертили трассу и теперь хозяйничают, как хотят. Есть ли смысл продолжать работу по принятому плану. Надо измепнить трассу прохода караванов, может быть, на каждый караван дать свою «нитку». А безопасность обеспечить надводными кораблями. Надо признать за факт, что план наш раскрыт и меры приняты. Пусть тогда полежат наши лодки, а мы выберем подходящий вариант и не будем заранее обозначать свои планы предварительными действиями. Как только караван будет готов, примем на него план и проведем в полной безопасности.
  Господин адмирал, н где гарантии, что все уложится в сроки. От готовности каравана до вывода морских сил на сопровождение пройдут дни, а противник, как показывает ситуация явно не дремлет, он пропасет готовность и может принять меры по не выходу каравана из порта отправки.
  Но это вы там обеспечивайте безопасность. Наше дело сопроводить.
  А в порту вы что бессильны?
  Господин Туммель, если мы будем светиться и в порту, то всякая, даже ленивая, собака будет знать, где формируется караван. Где идет погрузка, куда направляются колонны автофургонов и автоплатформ. Сегодня невозможно слить все в одну систему. Ваши люди обеспечили полную секретность и дезинформированность выполняемых работ. Но как только я появлюсь в ваших владеньях, то вся ваша же работа пойдет насмарку. Мы будем «гулять» по всему мировому океану, но в нужный момент, в нужный час, которого никто, в том числе и вы, не знаете, но по вашему сигналу, мы примчим к месту выхода.
  Да. Я согласен с вами, господин адмирал. Но что будет в узостях. На подходе. Ваши авианосцы и прочие корабли точно обозначат место ожидаемой разгрузки. Корабли, несущие груз, должны просочится незаметно, не вызвать повышенного интереса, т.е. соблюсти тайну.
  Господин Туммель, не карманные часы везем. Десятки тысяч тонн. Это трудно скрыть.
 Да, не часы. Но надо так сделать. Во всяком случае по воде. На суше все уже предусмотрено. С пяти портов разгрузки все сольется в одно место. Там и охраны достаточно, там и принята программа отвлечения. Там создатуться условия, когда не до перемещаемых по суше грузов.  А вот морские перевозки будут тщательно отслеживаться и просто уничтожаться. Как и положено во всякой войне.
  Так что, господин Туммель, предполагается, в качестве прикрытия война?
  Да, господин адмирал. Война. Небольшая. В несколько лет. Пока все будет установлено и мы весь мир положим себе на ладонь. Рассматривай каждый уголок, городок, домик, отдельного человека. От нас тогда не скроется ничто. А кто все знает и видит, тот и хозяин положения. Надо принять во внимание, адмирал, что здесь колоссальные деньги. Здесь принимают участие основные банки мира. А за свои денежки они не пожалеют и маму с папой. Это очень большой бизнес. А он пощады не знает. Вот такое дело, господин адмирал. А что касается замолчавших лодок, так обозначьте в этом плане шевеление. Будто мы остаемся работать по старому плану. Пусть это будет нашей дезой. В конце концов отдайте их на растерзание, убедите противника остаться в старом понимании. Но про «узости», проливы и доводки до портов разгрузки вы отвечаете головой. Не погонами и местом под солнцем, а головой. Вот так, господин адмирал. И вашу отставку сейчас никто не примет, если у вас такая мысль зародилась. Все решения только после благополучной выгрузки. Все понятно, господа офицеры. Я ухожу. Мне пора к своим «баранам».
  Флотские не особенно оскорбились выступлением господина Туммеля, хотя их морскую натуру коробило от нажима «дельца». Но задачу надо выполнять. Думать надо.
  Господин адмирал, разрешите, инженер спасательной службы кпитан первого ранга Скотт, у нас есть принципиально новое устройство для спасения экипажа подлодки. Оно еще не принято на вооружение, но все испытания показали хорошие результаты. Мы дважды «вынимали»  моряков с лежащей на 150 метрах лодки, без декомпрессии и прочего. Вся операция шесть часов и 150 человек на спасателе. Давайте направим судно в район любой лодки и вытащим экипажи, а лодка пусть полежит. Пройдет время и снимется напряжение. Экипаж вернем на лодку и возвратим в строй.
  Скотт, вашими устами, да мед пить. Раз лодки под присмотром, кто даст возможность вытащить экипажи?
  Но, может им нужны только лодки? Им, в принципе, надо выключить лодку из работы. Все. Если экипаж покинет лодку, то они свою задачу, так или иначе выполнят. Лишний раз суетиться кто будет.
 Оно логично. Но, по всей видимости там не живые охранники, а роботы, с мощнейшим излучением. На такое русские не пойдут, они берегут людей.
  НЕ скажите, господин адмирал. Вспомните сколь копий поломали мы, желая получить стратегический бомбардировщик с атомным двигателем. Все хорошо было и летает, и безопасен для пилотов, в приемлемой, конечно, степени. Но бомбу не положишь. Нет грузоподъемности. Всю съела защита пилотов от радиационного поражения. Так ведь. Вот и мучались, бились, а результат =ноль. Куча денег впустую.
  Знаю, Скотт, знаю. Было дело, а при чем русские.
  Так русские летали на своих дальних бомберах с атомными двигателями и ВОЗИЛИ бомбы. Они, просто, сделали защиты столько, сколько возможно по весу. А далее проще простого. Самолет, бомба, защита, экипаж. Облучались пилоты и умирали, но СССР имела такие самолеты и они летали. Я к чему. Вполне может и здесь быть такая ситуация. Хоть какое излучение. А оператор сидит и делает свое дело. На войну многое спишется. Это с одной стороны. А, с другой, господин адмирал, русские крепкие ребята и у них к военной присяге, воинскому долгу священное отношение. В крови, в натуре. Сущность у них такая. Так что все может быть, а попробовать надо. Операцию пропустить по каналу испытательных работ. Там средства есть.
 Хорошо, Скотт, я согласен. Доработайте и ко мне на подпись. Попробуем.

Военный аэродром в Мерко. Ждут генералов. Генерал, он и в Африке генерал, гласит народная мудрость. Крась траву, бели бордюры, брызгай все духами. В общем: к нам едет ревизор.
 Самолеты замерли на стоянках, начальство все в белом. Ни соринки, ни травинки. Руководитель полетов весь в пене.  Собственно, с ничего. Его дело принять самолет начальства и все. Обычное дело, повседневная работа. А вот, надо же. И его душа трепещет. Прибывает самое главное лицо операции. Генерал Морис.
  Вот показалась темная громадина,  с этаким классом прильнула к полосе, чуть повисела и покатилась по бетонке. Взвыли двигатели на реверсе противотяги, движение замедлилось и «Геркулес» плавно заскользил по дорожкам аэродрома. Посадка больших машин всегда волнительна для встречающих. Экая громада. А так легко, изящно проплывает. У генеральских летчиков особый шик. Им многое дозволено. за что простого, так сказать, серийного и отстранят от полетов, крепко накажут и еще многое что.  Но вот самолет остановился. Встречающие устремляются к прибывшим. Конечно, доклад хозяина базы. Честь по чести. Рука у козырька, форма с иголочки, шик, блеск, тра –та- та. По чину. Красиво. Генерал Морис принимает все почести спокойно. Дает каждому совершить положенное. Так принято, значит изволь исполнить. Хотя все эти прибамбасы ему «до лампочки». От своих голова кругом.
  Но вот ритуальные «пляски» закончены. Приглашает местное командование всех прибывших на обед. И, по долгу вежливости, и по времени. Пора обеда.
  Генерал сидит несколько особняком. Ест с аппетитом, но маленько. Он сухощав и не имеет желания приобрести животик. Офицер должен быть строен! Это его убеждение и он не позволяет излишеств.
  Обед закончен. Но генерал остается на базе. Он поджидает еще одного генерала. Генерала Штокса. Тот прибывает на замену, печально погибшего генерала Сайменса.
 Мадам Мэри, подзывает к себе Морис, единственную на базе женщину. Есть пара слов к вам.
  Да, господин генерал. Слушаю вас.
  Мадам Мэри. Вскрытие все же производили, несмотря на данные указания: не копаться. Странные вещи, скажу я вам. Тело рвали уже мертвое. До этого видно шла тяжелая возня. На теле следы женских ногтей. Черные волосы.Пробы лака показывают, что он французского изготовления и что партия этого лака поступила только в наше заведование. Хозяйка ногтей служит у нас. Это раз. Второе. Он убит женским кинжалом, который обычно прячут в прическу. Обнаружены элементы волос. Думаю, что если немного потрудиться, то автора «пьесы» найти совсем не трудно. Но приказ сверху этого не требует. Наоборот. Дело прикрыто и поднятию из архива, пока, не подлежит. Будем продолжать свою работу. А что нового в этом странном расстреле?
  Господин генерал. Здесь есть нюансы. Оружие расстрельной команды осталось заряжено. Снято с предохранителя. Т.е. готово к стрельбе. Судя по расстановке людей, команда была подана. Готовсь. Так они на линии стрельбы и остались. Но оружие сержанта стреляло. Его гильзу нашли и пулю тоже. На пуле следы крови, группы, как у майора Грюнеля. Следы ткани его одежды. Следы золота, вероятно пуля зацепила нательный крестик. Пуля ударила в скалу с большой силой, что говорит о ее легком прохождении через тело майора. Далее оказалось, что сержант Митчел вовсе не сержант, а полковник Зельц. Особо доверенное лицо генерала Сайменса. Оружие, которое стреляло в солдат, русского производства. Без сомнений. А что касается черных волос и лака, так это ясно. В тот печальный день, или , точнее, трагический, охрана наблюдала странную картину. Обычно Сайменс вызывал к себе одну дамочку, так их условно назовем, и потом оная возвращалась в свое заведование. Практически весь персонал узла связи и кухонного персонала –были наложницы генерала. Он сам комплектовал эти службы. В тот день, он сначала вызвал Марту Золингер, а потом, рассвирепевший «призвал» Генриэтту Мендель. Золингер капитан. Начальник смены узла связи. Генриэтта, давняя подруга генерала. Это дочь генерала Провенса, что обосновался во Франции. Там Генерал Сайменс познакомился с Генриэттой, которая имела свой взгляд на жизнь, отличалась блудливостью и , в некоторой степени, извращенностью. Напористость генерала Сайменса ей понравилась, они в этом чем то сходны были. Так и притерлись. Когда Сайменса перевели сюда, он ее устроил начальницей пищеблока. Свои обязанности по службе вела без претензий. С удовольствием. И, при всем при этом, угождала генералу во всем остальном. Когда мы прибыли на место происшествия, вся обстановка и вид у бывшего генерала был отвратительны Следы отчаянной борьбы. Кровь, следы полового насилия, в обеих руках генерала пучки волос Генриэтты с кусками кожи, (они длинные и черные, Марта светленькая и носит короткие стрижки). Охрана показала, что сначала, в совершенно голом виде и обезумевшая, выскочила из домика Марта и умчалась, ничего не соображая, к скалам, затем, через короткое время, такая же обнаженная и окровавленная умчалась ей в след Генриэтта. Такого еще не было никогда, но охрана знала нрав шефа и поэтому отнеслась ко всему более менее спокойно. Раз шеф гневается, а он последнее время просто осатанел, то лучше отвернуться и нести охрану. А все остальное дело начальства. Разберется. До сих пор обеих нет. Мы пытались найти, но собаки след не берут и, со страхом, обрывая поводки, убегают. Эта особенность этих мест. Там давно обходы проводят без служебных собак.
  Вот так, мадам Мэри. Это серьезные вещи. Но приказано дело закрыть и никого не трогать. Если женщины найдутся, то все  спустить на тормозах. А лучше, убрать их в другое место и порознь.
А что говорят связисты. Хоть что в эфире промелькнуло где?
  Нет. Эфир чист. Круглые сутки на всем диапазоне чисто.
   Чисто это по нашим метелкам. А русские, ведь они радио то изобрели, русские такое изобразить смогут, о чем не только не догадаешься, но и в голову не придет. Да, я согласен со многими. Это противостояние до добра не доведет. Уложит их медведь нашего  орла на пенечек и оторвет его белую голову. Просто сославшись, что должно быть одного цвета, как у всех.  Дела, дела, мадам Мэри.
  Но вот, кажется, и подлетает машина нашего Штокса. Как вы Мэри, довольны моим выбором? С ним вам спокойнее будет работать.
  Да, господин генерал, с генералом Штоксом сочту за счастье трудиться.
  Вот и потрудись.  На Грюнеля не отвлекайся. Этим займутся другие. Работайте со Штоксом. Он полномочен во всем.
 Пойдем встречать.
  Они вдвоем подошли к самолету. Поприветствовали прибывших. Затем уселись в машины и отправились к месту службы

  Такие вот чудеса происходят в мире. Случайности? Нет. Философия глаголет, что сам господин случай, это есть лишь звено цепи закономерностей. А если по Писанному, то на все воля Божия. Вот она и проявилась. Два майора, два разведчика, два, можно без преувеличения сказать, друга, которые и не чаяли когда встретится, вдруг, где?, в диком, для нас, месте. Неисповедимы пути Господне. Поистине, неисповедимы.  Но… Надо работать.
  Фриц, ты теперь уходишь на объект. Все внимательно рассмотри. И давай встретимся через две недели в той пещере, где остались охранники, когда собаки дали деру. Потом дадим радио на базу, а сейчас не будем засвечиваться в эфире, хотя там волнуются, строят всякие версии, да и командира нет на службе, хоть зарплата и начисляется. Непорядок. Ну, да ладно. Время незаметно пробежит.
  Помолились собратья и двинулись на дела своя.
  Роскошный лимузин неслышно удалился, увозя Такселя на объект, а Иванов, как то пригорюнившись, остался на полянке. Дымок костра еще щекотал ноздри, некоторые угольки подсвечивали от ветерка. Пусть дотлеют, думал Иван Сергеевич. Сами. Не будем ускорять процессы бытия. Они, ведь, тоже живут своей жизнью. Насилие всегда насилие, хоть мы часто это творим, не думая ни о чем. Тревога, возникшая после отъезда Такселя, как то увеличивалась. Заполняла все думательное пространство, и, вскоре, майор обнаружил, что кроме мыслей о Фрице, в голове ничего нет. Господи, что это? Я ведь не до такой степени сентиментален, что расставание выбило меня из седла. Дело, оно есть дело. Его надо ДЕЛАТЬ. Но ничего другого в голову впрссовать майор не мог. Фриц Таксель. Все! Только о нем. Тогда что? Какие действия? Надо возвращаться, говорит внутренний голос. Скорей. Очень.
  Иванов убрал следы костра. Внимательно осмотрел место и, убедившись, что самый внимательный глаз ничего не обнаружит, нырнул в подземелье.
   Тревога придавала некую дополнительную энергию, а приобретенный опыт позволял двигаться куда быстрее.
  Вот скальный выступ, который просто невозможно снизу представить выходом, «дверью».  Можно выглянуть.
  То, что увидел Майор, не дало времени для раздумий. Взгляд охватил всю картину в целом.  Прислоненный к скале Таксель,  «расстрельное» отделение зарядило оружие и готово к стрельбе. Офицер подает первую команду. Солдаты поднимают оружие и целятся. На полном автоматизме майор убирает всю команду, но, при этом замечает, что крайний солдат, в последний момент, перед командой «пли» разворачивает свою винтовку в офицера и, не дождавшись, этого «пли» нажимает курок. В тот же момент, офицер, услышав посторонние выстрелы, резко оборачивается на них. Винтовочная пуля вскользь бьет его в грудь, прошивает мундир, ударяет в скалу и падает на выметенное ветрами каменистое ложе.
  Спектакль окончен. Действующие лица лежат на раскаленной земле. Ветерок шевелит волосы. Тишина.
  Осмотревшись, Иван Сергеевич покидает убежище и подползает к Такселю.
  Фриц, живой?
  Живой, Ваня, но испуганный вкрай. Только собрался в ту жизнь. Со страхом подумал о грехах своих. Как, где примут, куда направят. Все в секунду пронеслось в голове. Команда «Готовсь», прошла. Сейчас махнет рукой и.. ВСЕ! Ванечка, ты откуда здесь взялся то? Ваня, Ваня. Как я хотел бы быть русским. Прости, но ничего другого моя башка не имеет внутри сейчас.
  Ладно, Фрицик, это потом. Встать можешь?
   Конечно. Развяжи, только. Вот повязан по рукам и ногам. Еще и ноги к голове прикрутили. Опасались сильно. Вот. Ах как хорошо быть свободным.
  Ваня, а что офицер? В него стрелял сержант. Прямо перед твоими выстрелами, может даже одновременно. Глянем.
 Не, фриц. Пусть сами разбираются. Нам уходить надо.
  Ваня, всю жизнь не прощу себе, если не глянем. Вдруг жив.
  Ты прав, всю жизнь потом корить себя будем. Смотрим.
  Офицер лежал на спине. Верхняя часть груди окровавлена, но не так уж обильно. Под правым плечом входная дырочка на мундире, у левого, из такой же дырочки выглядывает золотой крестик. Смятый, но на шнурочке.
  Ваня, он жив. Только сознание убежало. От таких ран не умирают, а выстрел был один. Пульс ровный, наполненный. Уносим. Раз его хотели убрать, то обязательно добьют. Не будем добавлять еще один грех, к множеству совершенных.
   Майоры подняли Грюнеля, пронесли в пещеру и «заперли» вход всей собачьей своре, которая, несомненно, будет пущена вслед.
   Зайдя в «зальцу», где останавливался ранее Иванов, офицеры уложили раненого на кушетку и осмотрели.
 Ну, легко отделался парень. С полгруди сорвана кожа, пулевым проходом, этак прошита, как шилом. На плече несколько глубже. Кости целы. Шнурок на крестике тоже целый. Значит, жить будет, если только пуля не была отравлена. На затылке «растет» шишка. Это при падении, конечно, о камень. Вот почему он вне памяти. Значит сейчас отойдет, придет в себя. Таксель осторожно перевязал офицера, что б не терял крови. Хоть и не очень сильно, но уходит. Так лучше.
    Ваня, потом, когда успокоимся поговорим. Сейчас надо, все же уходить. Сюда пришлют всю наличность. Угробят всех и вся, взорвут все ходы –выходы. Командует страшный человек. Для него человеческая жизнь –ноль. Ни суда, ни следствия, ни расследования какого. «Убрать»! И все. Чуть подозрения, тень подозрения –«убрать».Эта фигура называется генерал Стаксель. Его только боятся. Другого отношения к нему нет. Так что уходим. Быстро и, наверное, окончательно. Ибо эта вражина сейчас же все искорежит.
  В это время Грюнель, а это был именно он, пришел в себя. Приподнялся на ложе. Поздоровался. По немецки. Мол здравствуйте, я майор Грюнель. Ротный командир из охраны объекта. С кем имею честь быть?
  Грюнель? Майор? Это хорошо. А скажи, майор, за что в тебя стрелял сержант, не дождавшись команды на исполнение.
  Как сержант?
  Да, вот так. Ствол его винтовки смотрел не на жертву, а в тебя. И выстрел свой он успел сделать.
  Господа. Прошу объяснить, все же. Что случилось, где я и что дальше.
  Дальше, проще. Уходим. В дороге поговорим.
  Да, но я офицер. Я не могу оставить часть. Это дело чести.
   Хорошо, Грюнель. Идите. Идите в свою часть и становитесь второй раз под дуло винтовки. Как я представляю, вы чем то не понравились генералу Сайменсу и вас приказали, просто, убрать.
  Вы говорите генералу, не понравился. Может быть, вполне. Мы не смогли найти в одной из пещер, наследившего по объекту человека. Более того все собаки удрали, люди, оставшиеся в пещере не смогли выбраться и , что с ними мы не знаем. Это генерал не прощает. Но это предположение. Все может быть не так. Я честно исполняю все договоренности по контракту.
  Да, майор. Все честно. А как вы расскажете вашему генералу, что ваша расстрельная команда вся полегла, что арестованный и приговоренный им к расстрелу человек сбежал, что собаки не могут взять след, что только винтовка сержанта выстрелила и что на пуле, которую обязательно найдут, следы вашей крови, следы вашей одежды, и следы золота крестика. Пуля не ушла в небеса. Я мельком видел след на скале. Она и не ушла рикошетом, а где то недалеко. Как прореагирует ваш генерал на то, что солдаты погибли от пули автомата русского производства. Как? Вы представляете, что он с вами сделает?  Я, как офицер, как немец, предлагаю вам, пока исчезнуть. Куда? Только вместе с нами. Дальше посмотрим. Жизнь покажет. Вы в состоянии двигаться? Нам надо уходить не медля. Ибо ваш скаженный генерал запхнет в эти пещеры всю охрану и взорвет всё пространство.
  Да. Уходим, но я, как ваш пленный. По принуждению. Не по своей воле.
  Иванов слушал этот разговор и радовался. Ох этот внутренний голос, как хорошо. Вот только то время, что потерял на раздумья, свели ситуацию к такому разрешению. Не потеряй, тогда, минут. Может и без крутых мер обошлось.
  Марта
  ,Слушаю вас, господин генерал.
  Зайдите ко мне сейчас.
  Иду.
   Марта, я очень устал. Не помогли бы  мне в этом.,
   Что вы имеете ввиду, господин генерал.
  Я имею ввиду, Марта, что вам надо раздеться, и побыстрее.
  Но я на службе. У меня смена. Я заступила только сегодня, еще целые сутки, господин генерал.
  Здесь я командую, Марта. Здесь и часы работают, как я скажу. Вы поняли?
  Да. Я все поняла, но мне надо переодеться.
  Марта, -заорал генерал, -ты меня вывела из терпения. Что ты мелешь…
   Генерал орал взбешенный всеми этими происшествиями, этим Такселем, Грюнелем. Ведь он лично приказал своему доверенному сержанту-полковнику расстрелять Грюнеля. Тот все деликатничал. Искал приличного случая. Вот и доискался. Схватил пулю. Сам ушел, а задачу не выполнил. Этот пленный сбежал, эти пули русского производства в зоне моего хозяйства. Эта Марта, что никак не поймет, кто здесь правит и, что все правила поведения мои, а не чьи. Генерал срывал все, что было на Марте и зверски насильничал. Все накопившееся зло перепалял он в животных пыл. Марта уже была без чувств, а Сайменс все терзал и терзал ее безжизненное тело.
  Часовой, заорал он в дежурку. Генриэтту немедленно ко мне.
   Генриэтта, не раз бывавшая здесь в качестве наложницы, на ходу сбрасывала все, что на ней было, ибо любая задержка приводила шефа в буйство, которое плохо кончалось для жертвы.
  Сайменс зверем накинулся на нее. Терзал и мучил, затем его буйство потеряло всякие пределы и на Генриэтту посыпались зверские удары. Он бил жестоко, может даже не осмысливая, что творит, лишь бы разрядить себя, выгнать накопившееся нечто, что палило его тело и душу, если она в таком теле еще остается. Теряя сознание, Генриэтта пыталась уползти, но Сайменс колотил ее ногами и орал бессвязно совершенно. Он явно помешался. Подхватив сникшее женское тело с пола, он бросил его на стол, распластал и начал грызть. Зубами, как зверь. Живот, грудь, жевать соски. От боли Генриэтта пришла в себя, совершенно не соображая, что делает, выхватила из своей роскошной косы женский ритуальный кинжал и вонзила его Сайменсу в затылок. Тот дернулся, раз, другой. Свалился на пол и затих. Тогда Генриэтта разорвала ему горло, поотрезала, все ,что  отрезалось, исполосовала все тело своим ножом и упала без чувств.
  Пришедшая в себя Марта, увидев страшную картину, и, не помня себя от страха,  выскочила из комнаты, и помчалась по радиоцентру. Проскочила охранную зону и бежала в гору, выше, выше. К самим скалам, что бы бросится вниз и окончить этот кошмар.
  Охрана молча взирала, на бегущую голую женщину, но зная нрав своего шефа, не вмешивалась.  И когда вслед Марте помчалась Генриэтта, в таком же страшном, истерзанном виде, кое кто очень не лестно выразился в адрес шефа. Очень не лестно. Но молча провожали глазами убегающих , особенно не злословя по этому поводу, ибо , если это и не было нормой, то часто имело место быть. Правда, не до такой степени. Но шеф, последнее время, был часто раздражен. То получил нагоняй от своего начальства, что вместо обеспечения плодотворной работы какого то фирмача, отправил того к праотцам, то ухлопали его доверенного, в щепетильных вопросах, полковника, то пропал какой то русский, углядевший секреты комплекса. То еще много чего. Охрана она и есть охрана. Знает все и даже больше.
  Генриэтта увидела упавшую в изнеможении Марту, подошла к ней и обе, до того времени несколько враждующие между собой женщины, обнявшись зарыдали. Что будет? Их обеих просто скормят собакам. Живьем отдадут на растерзанье. Чувство страха погнало их еще выше в горы. Там они забились в какую то пещерку и , просто от перенапряжения, отключились.
  Их пробуждение, или, точнее, приход в себя ничего не изменил. Но истерика кончилась. Надо что то придумывать.  Это место, куда попали женщины имело некую особенность, что и повлекло, неосознанно их сюда. Здесь служебные собаки вели себя странно. Сначала озирались по сторонам, потом, настораживались, а, затем, рвали поводки и надолго исчезали. Приходили в центр похудевшие, облезшие, какие то потерянные. Месяц их восстанавливали, но к службе здесь, они уже не были пригодны. Страх виделся в их поведении постоянно. Тогда их меняли, привозили новых, но до очередного пространного обхода. Все повторялось. Дошло до того, что эти зоны вообще исключили из досмотра с собаками, только увеличенные группы, время от времени, проходили по этим местам.
 Пещерка, где приткнулись женщины имела узкий проход. Туда, с большой осторожностью , они и продвинулись. Далее ход стал шире, выше и постепенно перешел в небольшой зал, с несколькими выходами из него. Из одного явственно слышен шум падающей воды. И странно. Под землей, а достаточно светло. На 10 -20 метров вполне прилично видно все. Очень осторожно, по крутому спуску Марта с Генриэттой спустились к воде. Небольшое озерко. Чистая, даже прохладная вода. Правда, берега совершенно обрывистые, но по вырезанным ступеням можно безопасно в воду сойти. Долго приводили себя в порядок женщины. Отмывали кровь, грязь, боль. Отмывали душу, котрую так безжадостно терзал высоко поставленный негодяй. Разногласия их ушли в прошлое. У них теперь один вопрос: как дальше жить? А пока они поднялись в зальчик, расположились на теплом каменном полу и, вдоволь наплакавшись, уснули.
Жизнь идет своим чередом. Штабы разрабатывают планы, стараются переиграть соперника, исполнители трудятся на местах, лодки лежат на грунте, ожидая команды на выполнение задачи, армия строителей в Индокитае создает нечто глобально-грандиозное, генералы Штокс и Морис за столиком в уютном местечке «просеивают» случившееся через сито своего профессионализма, мадам Мэри раздумывает о случившемся с Сайменсом (лак, женские волосы, ритуальный нож),  Шальнов Д.И. читает в парке свежие газеты, а три майора Грюнель, Таксель и Иванов, «на полной скорости» уходят от места расстрела на юго запад. Сутки, вторые третьи. Ночные выходы на поверхность. Молитва, не напрягающие беседы. Всем троим легко общаться. Два немца. Родной язык. Иванов свободно болтает на нем тоже. Сначала Грюнель принимал Иванова за немца, но потом дошло, что не немец, что отличается и язык и манеры и, самое главное, ход мыслей. Очень для немца непривычное, как он выразился прямоточно-кружевное-объемное. Даже высказал предположение, что Иванов не европеец, а не понятно кто. Иванов улыбнулся и подтвердил догадку Грюнеля: именно непонятно кто. На что Грюнель осмелился сделать предположение, что майор Иванов русский. Таксель с Ивановым рассмеялись и , переглянувшись, подтвердили догадку охранного майора.
  Ваня, а где ты выучился так стрелять. Пять человек за пару секунд, это, я тебе скажу, уже не умение даже, а искусство или еще более что.
  Когда я служил срочную, есть такое понятие рода военной службы, когда достигшего 18 лет парня призывают в войска на три года, флот четыре,. Там из тебя делают солдата, защитника Отечества, т.е. научают военному делу по профессии. Танкист, артиллерист, сапер, минер, снайпер, десантник и многое другое армейское деяние. Так вот, у нас по огневой подготовке преподавал майор Гунин. Крепко сложенный, подтянутый, всегда с оружием. У него был обыкновенный армейский ТТ. По правилам ношения оружия офицеры имели его только в карауле, в наряде. А так, в обычной службе личное оружие лежало в сейфах кабинетов ротных командиров, либо в ружейной комнате. Надо, если по службе, идет, получает, ставит росписи и –вперед. Но майор Гунин ходил со своим ТТ всегда. Во всяком случае, я не видел его, в части, без оружия. Время от времени он и автомат носил, за спиной. Для чего? Не знаю, но носил. Так вот у него был особый талант к стрельбе. Из прибывающей молодежи он, после длинных бесед о семье, профессии, любимой девушке, если у кого была, места жительства и много чего прочего, отбирал три группы. Первую отдавал своим офицерам и сержантам и не вмешивался в их работу, вторую изредка контролировал, а третьей, самой малочисленной, обычно 7 -10 человек, занимался сам. Бывало, что перекочевывали из группы в группу солдатики, но третья практически оставалась неизменной. На первом занятии майор запускал своего «воробья», это вроде летающей тарелочки, в спортивной стрельбе, но с большим отличием: тарелочка летит по строгой траектории, а его «воробей» порхает, почти как настоящий. Так вот, выпустив «воробья», майор, перед строем своей группы, извлекал из кобуры ТТ, нажимал на спуск и «птичка», разбитая пулей вдрызг, падала на землю. Находили, рассматривали, ухали, ахали, а майор выпускал вторую, третью, четвертую. Смолачивал их не целясь. Просто так вот, вытащил, снизу, как то навел, бах, и птаха валится. Затем оглашал: пуля должна идти туда, куда вам надо, а не туда, куда вы, обычно, целитесь. Разумели? А как не разуметь, если на твоих глазах это все происходит несколько раз. Т.е. случайности совершенно исключены. А потом начинаются тренировки. Сливание взгляда с траекторией пули. Метода очень проста, но к этому нужно иметь массу врожденных способностей, которые майор открывал, для себя, в этих длинных, доскональных беседах. У него своя была метода выбора кандидатов и она редко давала сбои. Далее постоянные тренировки, выработка этого взгляда. Чувство постоянного присутствия оружия под рукой. Патрон всегда в патроннике. И самый высший уровень, патрон в патроннике, а на предохранителе не стоит. По службе много раз это спасало. Когда не было времени и нельзя издать ни малейшего звука. Только выстрел. Только. Остальное –смерть или провал операции. Вот так учил нас майор Гунин, прошедший всю Отечественную, выпустивший из своей снайперской школы сотни стрелков высочайшего класса. Это, конечно при том, что все остальные занятия, учения и прочее никто не отменяет. Все 18 часов в сутки плановые учебные занятия. Подпись командира полка. Куда денешь хоть минуту. Но, все , оказывается можно совмещать. Все, или почти все. Даже, когда спишь. Ты в глубоком сне, а в руке стальная плитка. Вот всю ночь и держишь, делаешь руку такой же стальной. И много еще чего. Поэтому нынешняя стрельба не высший класс, но результат того научения, без сомнения. Это потом переходит в безусловный рефлекс.  И пуля становится продолжением руки, взгляда. Боксер же не целится, а увидев открывшееся место у противника, бьет туда. Не совмещая прорезь с мушкой. Вот так и здесь. Но, как я понял, надо иметь и врожденное что то. Тогда мы не вдумывались. Нашел это в нас майор, ну и ладно. А вот надо было порасспросить. Узнать. Несомненно пригодилось бы. Несомненно. Но молодые, в будущее не вдумывались. Выполнить бы нормативы, пробежать штурмовую, выспаться, наконец. Текущие задачи наглухо перекрывали взгляд в будущее.
 В одну из ночевок, выйдя на поверхность, воины, когда вполне расцвело, увидели в километре от выхода некие строения. Обширное антенное поле выдавало, что это связано с радиопередачами или чем то подобным. Две группы домиков. Не щедрая видимая охрана. Ах, как нужна связь. Хоть словечко выпустить на волю. Хоть обозначится , что жив, работаешь. Ну, прям лиса и виноград. При упоминании о лисе и винограде Иванов с Такселем рассмеялись. Они вспомнили преподавателя, как тогда называли, изящной словесности, Ангелину Павловну Портнову. Точеная фигурка, все при всем и строго в меру, изящная шейка, головка. Строгие одежды. Большие серые глаза. Когда она входила в класс, многие курсанты просто опускали глаза, ибо смотреть, на все это, было не по силам. Та же, улыбалась невинной улыбкой, понимая вполне состояние и мысли большинства молодых ребят, мгновенно разряжала обстановку, как бы ни к чему не приложенной фразой: « Ну, что ж! На взгляд –то он хорош»..  Поначалу курсантская публика, просто не «врубалась», а потом, поковырявшись в голове и в библиотеке, наизусть выучила эту небольшую басенку Ивана Андреевича Крылова. И в очередной урок Ангелины Павловны, и ее начальную фразу : Ну, что ж! На взгляд –то он хорош, -дружно, всей группой продолжили, -Да зелен - ягодки нет зрелой: только оскомину набьешь». Ангелина Павловна расширила глазки, ласково так рассмеялась и, с того момента, всегда начинала занятия с  «Ну, что ж..» Далее класс дружно доводил мысль до финала. Но как то преподаватель спросила: -« А кто знает всю басню, от начала и до конца. Со всеми знаками препинания, строчками и мелкими деталями?» Класс замер. Никто. Ангелина Павловна тяжко вздохнула. Провела урок как то подавленно и, молча, чуть кивнув головой на прощанье, удалилась.
   Надо знать и мальчишеские натуры. Все оставшееся время дня, и еще пару дней после, группа учила басню. Не только учила, но и писала на досках всех аудиторий. Спорила о запятых, восклицательных знаках, тире, двоеточиях.  Пара дней трудов и Иван Андреевич Крылов прочно утвердился в молодых головах, а когда Ангелина Павловна пришла на очередной урок и произнесла свои входные слова, класс молчал. Она подняла свою изящную головку от журнала, мол, что случилось?. Староста группы встал, подошел к доске и написал. Всю! Молча! Расставил, по ходу текста, все знаки. Закрыл кавычки, поставил точку и приписал: «Так знают и умеют все»!
  Ангелина Павловна счастливо рассмеялась, но начальную фразу не исключила из употребления и постепенно, вся рота, а потом и курс эту басню вызубривал наизусть. Как традиция, что ли.
  После пары дней изучения жизни радиоцентра, майоры знали все. Сколько народа и кто чем занимается. Связисты, охрана, хозяйственные службы. Всего пятьдесят человек. Никто за эти дни не появлялся. Каждый занимался своим делом. По графику, по распорядку.
  На третий день Таксель отвел Иванова в сторонку и тихонько сказал. Ваня, здесь еще кто то есть. Я, как служебная собачка, чувствую чужой запах. Давай побродим по ходам выходам, поищем. Точно тебе говорю, кто то активно пахнет.
  Да, а как с Грюнелем? Вдруг смоется к своим.
   Пойдем искать вместе, втроем.
  Логично.
   Майор Грюнель, вам ничего не подсказывает ваш нос? Вот Таксель унюхал что то и говорит, это запах людей.
  Да. Я давно , как вы говорите , унюхал, но мне не до запахов. Я подавлен случившимся и меня, просто, терзают угрызения совести. Я категорически нарушаю контракт. Если бы не чувство благодарности к вам, то ушел бы сразу, тем более теперь, когда явно это наша воинская часть.
  Прошу, пройдем по закоулкам-переулкам нашей этой квартиры.
  Офицеры осторожно стали обследовать ближние переходы, потом прошли глубже и наткнулись на двух обнаженных женщин. Одна была в здравии, не считая синяков и некоторых других следов насилия, а другая была совершенно больна. Явная высокая температура, тело вспухшее, гноящиеся раны на груди. Дело явно шло к кончине.
  В испуге беловолосая вскинула голову.
   Кто вы? Вы не люди мадам Мэри? -Как то со страхом и надеждой спросила она.
   Нет. Мы не из этой конторы вообще. Успокойтесь и расскажите, что вы здесь делаете. Вы исхудали и ваша подруга при смерти. Как ваше имя?
  Марта. Марта Золингер.
  Марта, а это была именно она, рассказала всю историю их переселения сюда. А когда услышала, что один из мужчин майор Грюнель, то чуть не впала в истерику. Ее привели в порядок, ну, что вы, мадам, что вы. Успокойтесь. Что вас так взволновало.
  Так майор Грюнель мертв. Я сама, лично передавала приказ генерала Сайменса полковнику Зельцу, он там, на центральной базе ходит под именем сержанта Митчела, о немедленном расстреле майора Грюнеля. Убрать немедленно была такая формулировка и о исполнении доложить. Вы не можете быть майором Грюнелем, господин хороший, приказы генерала исполняются в точности, а, что касается  Зельца, то ему карать, мучить, убивать, просто в удовольствие.
 Нет. Марта. Случилось наоборот. Сержант Митчел ист тод, а я жив. Жив благодаря этим двум господам. Правда, одному, второй был в моем положении тоже. Но, Марта, я и есть майор Грюнель.
  Марта, а что с вашей подругой?
  Как видите. Слюна и зубы генерала оказались ядовитые. Раны не заживают, гноятся и вся она обессилила и горит. Но что делать? Выйти к людям –это смерть. Здесь оставаться –тоже. А, к тому еще хуже, мы окончательно заблудились.  Сначала выходили к воде. Там пили, обмывали раны. Потом, как то прошли нужный поворот и сколько не искали, блудили еще дальше и никакой надежды на выход к поверхности уже не было.
  Офицеры задумались. Куда ни кинь, везде клин.
  А давайте ночью, подкинем Генриэтту на тропу, по которой ходит караул. Собак нет. А людей мы не боимся.
  Мужчины минимально приодели Марту, поделившись своим гардеробом, выждали время и перенесли горящее тело Генриэтты на «следовую тропу».
  Через некоторое время, весь центр зашевелился, засветились огни. Прилетел небольшой самолетик и Генриэтту отправили. Охрана базы поднималась к скалам, громко звали Марту. Но Марта сидела в пещере и тихо причитала. Ах, Марта, ах, Генриэтта, что с вами будет, что с вами будет?
  Марта, тихонько позвал Иванов.
  Да, я слушаю вас.
  Марта, я тебя очень прошу. Если все кончится благополучно для тебя и ты останешься здесь, предай это в эфир. Частоты любые. Выучи наизусть. Здесь немного. Очень тебя прошу.
  Давайте. Как бы не кончилось для меня, и кто бы вы не были, но я передам это в эфир. Давайте.
  Слушай и запоминай. Текст, - «Ангелина Павловна тчк. 476 564 870 745 …» Все. Давайте еще и еще.
  Если бы Марту подняли ночью или жгли на костре, топили в море, Она не ошиблась бы не на один знак. А плюс благодарность за спасение, а еще целая куча плюсов и сердце, в придачу.
  В городке шевеление. Как большая приборка. Появились полковники. Белят, красят. Иванов с Такселем смеются: генералы едут. Без сомненья.
   Грюнель сидит нахмурившись. Он «перетирает» в своем сознании, что он мертв. Приказ на его «убрать» прошел. Как быть? Я офицер, я подписал контракт, я имею честь и совесть. Я честно исполняю обязанности по контракту. За что меня «убрать, как паршивую собаку»?
  Грюнель не примитивный служака. Нет. Но в нем военный стержень заполняет большую часть его самого. Отец Макса Грюнеля –военный. Генерал артиллерист. Дед –военный. Полковник, пехотинец. Прадед, тоже военный. Тоже полковник, кавалерии. Куда ж бедному Максу  податься. Только в армию. Вот и подался. Закончил училище. Женился. Дети. А жинка то, с придурью, что, мол, торчишь здесь за «сто целковых». Умные люди за пять лет, по контракту на выезде, о какие деньги огребают. Звания идут быстрее. А ты сидишь в гарнизоне как мышь, учишь своих резервистов : ать –два, ать –два. Мужчина ты или нет. Поезжай, повоюй. Наберись опыта боевого. В общем доконала баба мужика. Тот подал рапорт. Начальство рассмотрело и, не говоря соискателю приключений, что нет очереди на таких дураков, что наоборот, большой дефицит, дало согласие на дальнюю поездку. Жена не плакала, дети восприняли все по детски. Папа военный, надо! И укатил Макс Грюнель за край света. Там его прикупил генерал Стаксель и послал ротным на площадку комплекса, предупредив, что все сантименты кончились за пределами Европы. Что здесь он единственный хозяин. И наградил чином майора.
  Городок встрепенулся, все наличие вылилось на «главную плошадь». Построились. Армия хоть где армия, а во всех случаях, главное движение, это построение личного состава. Вот вкатились несколько машин, и среди них Такселева «Матильда». Аж зубы у парня заболели. Моя «Матильда». Ах, моя красавица. Но не до переживаний. Начальство вывалилось из транспортных средств. Размяло конечности и пошло к народу, что вытянулся в струнку, с трепетом ожидая. что будет?
  Два генерала, полковники. Прочие чины. Не каждому маленькому военному  городку так «везет». Не каждому. Но и не в каждом режут генералов, не в каждом бегают в скалы голые женщины, не в каждом служебные собаки отказываются работать. Не в каждом женский персонал входит в состав личного гарема шефа.
  Поздоровались. Показались местным и приказали разойтись по службам. Жизнь продолжается.
 Три дня оба генерала трудились в поте лица своего. Перечитали, переслушали все разговоры-переговоры.  Все подшитые и не подшитые телеграфные бланки. Претензий к работе центра нет.
  - Все остаются на своих местах и продолжается служба.
  В комнате сидят Штокс, Морис, Мэри.
  Штокс интересуется у Мэри: как состояние Генриэтты.
   Пока тяжелое, господин генерал, но стабильное. Ухудшения нет. Есть надежда на выздоровление.
 Это хорошо. Будем надеяться. Надо вытащить женщину. Может  отправить в Европу?
  Нет, господин Генерал, перевозки усугубят положение. Все, что надо есть здесь.
  Хорошо.
  Вот, если нашлась, да еще таким образом Генриэтта, то там, в скалах есть люди.
 Да, господин генерал, здесь везде люди. Вся земля, на разных глубинах заселена. Живут под землей с древних времен. Многочисленный народ. Не воинствующий.  Стычек избегают. Ночью выходят на поверхность. Молятся, разжигают костры, готовят пищу. Пасут своих верблюдов. С рассветом вновь скрываются и весь день живут там. Мы бывали в их подземельях, когда готовили площадя для комплекса. Часть взорвали, часть запломбировали бетоном. Но все охватить нельзя. У них очень разветвленная сеть. Видно, и здесь недалеко есть выходы. Раз кто то принес Генриэтту, значит знают откуда она. Может и Марта там, но, вполне вероятно, что боится выходить, опасается, что примут крутые меры. Прячется или живет пока у них.
  Поставьте, Мэри, пару больших щитов с надписью: Марта, вернись, ты невинна. Или еще что в этом роде. 
  Рано утром, когда совсем рассвело, Марта и майор Грюнель вышли из-за скал и стали спускаться вниз. Марта в верхней части мундира Грюнеля, а сам Грюнель одет только ниже пояса. Грудь его забинтована, чуть проступает кровь в районе плеча. На голове форменная фуражка. В кобуре штатное оружие.
  Охрана издала свои звуки, а через несколько минут все население городка мчалось навстречу этой импозантной паре.
 Марта, Марта! Ты жива. Ой, Марта, столько страхов. Женщины затискали Марту, но увидев ее синяки и кровоподтеки, замолчали и прослезились. Марта, Марта.
 На майора, как то и не обратили особого внимания, только подоспевший начальник охраны майор Думмс, испросил, кто есть такой. Грюнель приложил руку к козырьку: дас ист майор Грюнель.  Шестая рота охраны главного объекта, Командир роты. Личный номер3421.
  Снизу послышался голос Мэри,-« Грюнель, подойдите ко мне».
 Мэри и генералы стояли внизу и с удивлением смотрели на происходящее.
 Грюнель, настоящий Грюнель, правда без верхней части мундира, перебинтованный, похудевший, но настоящий, стоял живой.
 Мэри, всегда строгая в словах и мыслях, как то растерянно спросила, -« Грюнель, как вы ЗДЕСЬ оказались?»
   Как, мадам, сам не знаю, испугался и убежал.
  А почему у вас ранение? Кто всадил в вас пулю или что?
 Не знаю, мадам Мэри. Очнулся, все лежат. Как построил, так и лежат. Испугался. Дал деру. Заблудился и вот, здесь.
  Пройдемте в кабинет. Майор, приведите себя в порядок. Думмс, переоденьте Грюнеля. Не гоже офицеру в таком виде пребывать, да еще на людях, перед дамами и , конечно, генералами.
 Тон и слова генерала подали некую надежду на благополучный конец всех приключений и, майор, сопровождаемый Думмсом, ушел приводить себя в порядок.
  В кабинете генерал Штокс испрошает Мэри.
   Мадам Мэри, как вы характеризуете майора Грюнеля.
  Господин генерал. Грюнель потомственный военный, отец, дед, прадед. Полковники, генералы. Сам исполнительный, честный. Выше всех похвал. То, что произошло, на всякого подействует шокирующее. Вот шок прошел. Он не сбежал куда, а пришел на свое место службы. Это человек чести. Может он не все говорит, что то скрывает, но вот он здесь. К тому сказать и он не знает, что расстреливали его мы.
  Грюнель вошел в кабинет.
 Расскажите, майор подробнее, что произошло.
  Я получил приказ расстрелять задержанного за пределами главной площадки. Добрались, построил людей, согласно чину, человека прислонили к скальному выступу. Дал команду «Готовсь». Солдаты подняли винтовки. Тут загремели выстрелы слева, я повернулся, глянуть что это такое, но меня ударило в грудь, упал, ударился головой о камень и потерял сознание. Очнулся в пещере, кто то перевязал мне грудь. Простите, господин генерал, очень испугался. Потом долго бродил, заблудился окончательно, потерял ориентировку, а недавно наткнулся в пещерке на двух женщин. Марту и Генриэтту. Генриэтту мы вынесли к охранной полосе, т.к. она умирала, а сами оставались внутри горы. Не решаясь выйти. Я настаивал, а Марта боялась. Но, я бы все равно вышел. Честь дороже жизни. У нас в семье так.
  Да! Протянул Морис, Да, уж! Добавил генерал Штокс. С вашего позволения, генерал Морис, я заберу майора Грюнеля сюда, к себе. Мне по душе, когда человек честь ставит выше жизни и соответствует этому.
  Думмс, вы не уступите майору Грюнелю свое место, а вы на его прежнее?
  С удовольствием, господин генерал.
 А почто так? С удовольствием.
  Простите, господин генерал, я офицер, а не служащий публичного дома. Уж чего натерпелся. Мне хоть где , все легче будет.
  Вот так, господин Штокс, вот так. Мораль ясна. Нравственность всегда в спросе и, как ни жаль, в дефиците. Генерал Морис вздохнул, но не тяжко. Облегченно даже.
   Грюнель, принимайте дела от майора. Вы в состоянии нести службу?
   Да!
 Ну, вот и приступайте. Приказ я подпишу. Вы, мадам Мэри, не против?
  Нет, господин генерал. Сейчас не до санаториев. Пусть продолжает службу. А за прогулы, не по его вине , зарплату выплатим по полной форме.
 Генералы засмеялись. Вот так майор, из под пули, да еще, потом ты все узнаешь, своей пули, и на полную зарплату. Бывает. Бывает. Служи далее.

  Командир, радио.
 От кого?
  Не знаю, командир, может и не нам, но вот принял. Интересное дело. Как и вроде ни к кому, так выброшено в эфир, мол, кто поймает, того и есть. На нескольких частотах.
 -Мало ли что носится в эфире. Все подбирать что ли. Других у тебя дел нет. Может по картошке соскучился, так мигом устрою. Видишь, каждая секунда на счету, а ты всякую дрянь, что там болтается, ко мне тащишь. Почто она тебя так привлекла? Давай, раз принес.
  Привлекла, командир. Очень привлекла, тем более, что текста нет.
 Так а зачем ее смотреть, если текста нет. Выбрось на помойку и иди, лови что существеннее. Совсем вы у меня разбаловались. Элита. Вот чуть ослабнет напряженка, я до вас доберусь. А что, все же тебя так заинтересовало в ней.
  Во первых прямой, безадресный выброс в эфир, во вторых на нескольких частотах, как для очень тупых, в третьих, прямым открытым текстом поминается некая Ангелина Павловна, а так как кроме русского, такого имени ни у кого нет, то упоминается наша соотечественница. А значит, это есть ключевое слово. Вот, русские, это вам и более никому, предназначено.
  Ангелина Павловна, говоришь, а дальше сплошная цифирь? Ну, ну. Кто есть такая?
  Командир, когда гвардии майор Иванов здесь были на совещании, то они вместе с майором Ланиным и майором Светлицким поминали такое имя. Смеялись и были от того в хорошем настроении. Так вот я думаю, что эта депеша от майора Иванова, гвардии, конечно.
  А ну, быстро связь с седьмым.
  Седьмой на связи.
  Седьмой, ты знаешь даму по имени Ангелина Павловна.
  Да, командир. Эта наша преподавательница по изящной словестности.  Хорошо знаю. Кто еще из наших ее знает?
  Мандрик, Иванов, Светлицкий. Весь курс.
 Ты чем занят?
   Так блокирую головную колонну. Стоим супротив друг друга. Ожидаю парламентеров. На всякий случай два борта посадил на шоссе и воткнул в них две роты. Вдруг дернуться куда, так я их сверху запру хоть где.
 Как ты в два борта две роты всунул. Там удлинителей всего по 60.
  А зачем они мне. Я и без них откроюсь. Мы это еще в школе отрабатывали. Стабилизирующий в руки и вперед. Сам вырывается и все штатно дальше.
  Ты, седьмой, не мудри. Не рискуй. Береги людей.
  Нормально, командир.
 Я понял. Сейчас оставь все заму, кто у тебя там? Поздняков?
  Да.
  Сам поднимай борт и немедленно ко мне. Приказ.
 Есть.
  Тяжелая машина отрывается от дорожного покрытия, не слишком взбираясь высоко, перелетает на базовый аэродром. Приготовленный газик мчит гвардии майора Ланина Ивана Сергеевича к командиру базы.
  Иван Сергеевич. Ну ка расшифруй. Блесни талантом. И командир перелдает Ланину листок, который начинается словами «Ангелина Павловна» и продолжается группами цифр.
 Ланин, как принято, почесал макушку, засмеялся и застрочил карандашом.
  Голодная кума Лиса залезла в сад.
  В нем винограду кисти рделись.
 У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные как яхонты горят;
Лишь то беда, висят они высоко:
Отколь и как она к ним ни зайдет,
Хоть видит око,
Да зуб неймет.
Пробившись попусту час целой,
Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж!
На взгляд –то он хорош,
Да зелен –ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьешь».
 Командир смотрел, слегка дивился, но не перебивал.
  А ну, гвардеец, подозвал он радиста шифровальщика, осиль, мигом.
  Солдатик посопел пару минут и выдал на бланк.
  «Работаю. Иванов».
  Радиста сюда, кто принимал и приносил. Быстро!
  Слегка оробевший радист вытянулся стрункой: -това….
  Командир не дал ему договорить, подхватил на руки и закружил. Радистик, какая ты умница. Будет возможность, отпущу на 20 суток домой. На Родину, в отпуск. А пока получи благодарность. Молодец. Ну, был бы ты девочкой, расцеловал стократно. Молодец.
  Из железных объятий командира выдавилось: «Служу Советскому Союзу!»
 Вот и служи. Служи, брат. Нашелся наш гвардии майор Иван Сергеевич Иванов. Нашелся. Гора с плеч.
  Все, Ланин, лети обратно. Десант с тобой?
  Да, командир.
  Разошьем ситуацию, расскажешь про Ангелину Павловну. Очень интересно. Радист. Сию бумагу, с басней сохрани. В музей передам, дома.
  Ланин поднял самолет и умчался к себе, а командир, совершенно довольный, пошел на кухню, что то страшный аппетит проснулся, пойдем что нибудь употребим.


А  Дмитрий Иванович, отобедав, купил свежие газеты и уселся на свою скамейку в парке рассмотреть мир через призму, как он говорил, борзых писак. Чтение увлекло Шальнова, он сравнивал материалы, их преподнесение и покашливал от наглости этих писак и их неумеренной фантазии. Многое из пропечатанного он знал доподлинно и ему, даже как то неловко было считывать знакомый материал в таком преподнесении. Во дают, во строчат, про себя мыслил он. Но все газеты пролистывал внимательно и тщательно распределял материал по полочкам в своей голове. Бывало, что в прессе такие секреты проскакивали, которые и за все гроши мира не купишь, а тут, на полосах газет, оно все и за копейки.
  Кто то тронул Шальнова за рукав.
  Дмитрий Иванович, рад вас видеть в полном здравии и хорошем настроении. Судя по внешней загрузке окружающего пространства, ваше слово, на мое предложение есть утвердительное. Так?
  Да. Это так.
  Вот здесь весь материал. Здесь адрес куда перевести деньги. Желаю вам успеха.
   И «старый знакомый» , оставив на скамейке точно такие же газеты, как и у Дмитрия Ивановича, растаял в пространстве.
   Дмитрий Иванович, несколько ошарашенный таким простым действием, взял одну из предложенных газет. Ну, и что? Тот же заголовок, фотографии. Тот же текст. А дальше? И дальше то же. Нет, просто так не бывает. И Шальнов внимательно вчитался в обе, многолистовые , как хороший журнал, газеты. И, о..! Франция просит помощи у США для наведения порядка в ее территориях Индокитая. Далее: США не может мириться с усилением коммунистического режима в Юго-Восточной Азии, Китай, Вьетнам, Камбоджа, Лаос, Тайланд готовы принять коммунистическую концепцию государственности. США останутся одни в окружении социалистического лагеря. Здесь Куба, ряд стран Южной Америки, Индонезия и рядом лежащие страны, с помощью Китая и СССР, готовы к смене режима. США не могут допустить этого и….вот он большой секрет…Конгресс США принял Тонкинскую резолюцию о использовании Вооруженных сил США для защиты государств Юго-Восточной Азии. Президент Линдон Джонсон подписал документы, госсекретарь Дин Раск и министр обороны Роберт Макнамара поставили свои подписи под документом означающим начало войны во Вьетнаме. Разведка организует ряд провокаций и повод для войны готов. Пентагон, при этом особого энтузиазма не выразил, т.к. его аналитики не нашли условий для победы. По всем параметрам война будет длительной, с большими потерями личного состава войск, колоссальными затратами и полным поражением. Но власти доводы Пентагона не приняли и, под нажимом крупного капитала, свое согласие дали.
  Так, так, промурлыкал Шальнев. Почитаем внимательно дальше. Перерыв давно кончился, так сказать официального сидения в кабинете, но дипломаты не кабинетные сидельцы. Ноги кормят, однако.
  Обзор Юга.  Фотографии чернокожих рабов. Висилицы, расстрелы. Все по старому. Вот строительство плотины. Вот фотографии какого то полигона. Вот висят в знойном небе парашютисты и самолеты, с красными звездами их рассеивают по всему видимому пространству. На шоссе колонны войск. Противостояние. Это наши в Африке. Новое государство прикрывают.
  Неожиданная идея влетела в голову Шальнова. А что имеет эта же страница купленных мною газет. Открываем. Смотрим. А где парашютисты. Где колонны войск? Нет. На этой странице, этой же газеты, за это же число. Совсем другое. Фотографии порта. Погрузка тюков с хлопком на сухогруз. Ладно. Все ясно. Хорошо спрятан материал. Надо к себе домой. В свой тихий кабинет и внимательно, постранично, построчно все сравнить. Все, все.
 Шальнев сложил в один пакет все газеты. Положил рядом с собой и изобразил полный покой и легкую дрему. Он знал, что плотно прикрыт со всех сторон и огражден от любых неожиданностей. Но изобразить спешащего нельзя. Хотя глаза, прикрытые веками, мысленно буравили каждую страницу.
   Десять часов непрерывной работы выловили весь материал. Его было много. Подробного и разного. В том числе и с  «борщем», и «мозговой косточкой».
  Далеко за полночь Шальнев набрал номер Бергера.
  Сергей Петрович.
   Да, слушаю вас Дмитрий Иванович.
  Прошу принять меня, сейчас.
  Пожалуйста, Дмитрий Иванович.  Ко мне в кабинет. Моментом буду.
   Шальнев постучался.
    Входите.
   Бергер в рабочем мундире. Причесан, умыт. Слегка влажные волосы, легкий запах Красной Москвы.
   Проходите, Дмитрий Иванович, садитесь удобнее, слушаю вас.
   В кабинете, у столика с чайными принадлежностями хлопотала Иветта Валентиновна. Чайник включен, заварка в стаканах. Она достает варенье, конфеты.
  Шальнев разложил перед Бергером газеты.    Вот, Сергей Петрович борщ с мозговой косточкой и по сниженной цене.
   Бергер поднял глаза.   Дмитрий Иванович. Дорогой. Что, этот борщ сварили прямо в открытой печати? Побойтесь Бога, Дмитрий Иванович. И при чем здесь цены?
  Вот смотрите.
 Шальнов предоставил Бергеру самому постранично, построчно сравнить обе газеты. Бергер вчитывался, перелистывал обратно страницы, отмечал в своем блокноте нечто свое. Через пять часов трудов, он откинулся на спинку кресла и тихо вымолвил. « А ведь это очень серьезная организация, которая стоит в явной оппозиции политике США, не скажу, что она за нас явно, но, что против политики Кеннеди, Джонсона, всей этой верхушке, служащей крупному капиталу, это точно. Значит, Дмитрий Иванович, война уже начинается, прикрытые войной дельцы переправят демонтируемое оборудование в страны Индокитая, так как США уверены в своей победе, во всяком случае верхушка, но не Пентагон, там смонтируют, опять же пользуясь заварухой, и наложат лапу на весь регион. От Японии, Кореи, на весь Китай, Индокитай, Индонезию и все, что рядом. Может быть и до нас достанут. Такие дела, Дмитрий Иванович. Такие дела. А организация, куда денежки переводить. есть международный фонд борьбы за сохранение природы. И ведь точно соответствует поставленным задачам.
 Иветта Валентиновна, что чует ваше женское сердце?
  Оно чует, что через час вы уже будете над океаном, оно чует, что вам придется слегка попортить ваш парадный мундир, просверлив дырочку, что вам придется быстро вернуться с подарками и гостинцами и продолжить работу. Так что мы с Дмитрием Ивановичем еще посидим, а вы в самолет. Рейс через половину часа. Счастливого полета.
    Первый, я седьмой. Вступил в переговоры с командованием колонны. Полковник Эйзен. Он ссылается на некомпетентность и отправляет меня на разговор с командиром объединенных сил генералу Груберсу. Тот идет в составе конечной группы войск.
 Да, седьмой. Он там. Сейчас с ним выходит на связь генерал Цукорев. Жди.
  Дайте связь с генералом Цукоревым.
   Да, первый, на связи.
  Доложите обстановку.
   Колонны блокировал полностью. Два борта посадил на шоссе, на всякий случай. Для оперативности переброски, если потребуется. Старший всего войска генерал Груберс подъезжает к моему штабу. Сейчас начнем переговоры.
   Генерал, если они попытаются выторговать хоть два часа, немедленно доложите мне. Им на полную сдачу час. Всю бронетехнику оставить. Работайте.
  Через время:
  Первый. Груберс пытается выторговать проход через наши порядки к нужной ему точке, где то в центре хозяйства новой королевы. Ни на какие другие условия не согласен.
  Цукорев, я вылетаю, обозначь серией зеленых ракет свое местоположение.
  Командир базы умчался к переговорщикам.
  В палатке, что у кромки шоссе, генерал Груберс с сопровождающим офицером, полковником, наш Цукорев, полковник Травкин, его помощник, два солдата караула.
  Здравствуйте. Кто чем не доволен. Есть жалобы генерал Груберс?
  Да. Есть. Ваши люди не пропускают мои подразделения к нужной мне точке.
  Генерал, вы ничего не перепутали?
  Нет. Я нахожусь в зоне наших интересов и работаю по разрешению хозяев этой страны.
 Кого? Хозяев?
  Да премьер министр Великобритании уполномочил меня провести этот рейд и обеспечить выполнение всех работ на комплексе.
 Генерал. Когда это было? Это было месяц назад. Если точнее, то 26 дней.
   Вот документ, прошу посмотреть.
  И еще, генерал. Покажите на карте куда вы хотите продвигаться.
  Генерал подозвал своего помощника, тот развернул карту и наши молча ахнули. На наших картах сие есть пустота, а на их вся проложена дорогами. Палец Груберса прошел по длинному извилистому шоссе и уперся в центр плато, доминирующего над всей территорией.
 Полцарства. Отдал бы за такую карту, подумал командир, конечно, этого царства, а не своего.   
  Так, так. Говорите премьер министр Британских островов.
 А как вы думаете генерал, что мы здесь делаем? Нам ведь и своих просторов хватает. Как ни как шестая часть мирового пространства. А мы еще тут вертимся.
 Вероятно ваше правительство сочло необходимым вас послать. Так я думаю. Вы, как и я , военный человек. Куда пошлют, там и исполняем приказ.
 Совершенно с вами согласен, генерал Груберс. Совершенно. Так вот, в этой стране произошел военный переворот. К власти пришло новое, свое местное, коренное, так сказать , правительство. Англичан выдворили из страны. С нами, нашей страной подписан договор о взаимной помощи и сотрудничестве, в том числе, или, в первую очередь, о военном. То есть, новую власть защищаем мы. Советский Союз, Россия, как у вас называется наша страна. По существу, вы сейчас вступили на нашу террниторию и я, как защитник своего Отечества, закрыл вам все пути.
 Да, но у меня приказ.
  Ваш приказ не имеет силы, генерал. Он опоздал. И вам, там, на плато уже нечего делать. Все работы приостановлены. Новое правительство разберется, что по чем.
  Вы не правы. Там работы идут. Там еще много работы. Это не мобильный комплекс Это сложнейшая система радиовоздействия на окружающую среду. Там тысячи и тысячи тонн всего.
 Сожалею, генерал. Но ваша миссия окончена. Единственно, что я могу вам сделать, это разрешить немедленно покинуть территорию сего государства. Немедленно и безо всяких условий.
 Нет. Я должен запросить свое командование.
  Хорошо. Сколько вам на это времени?
  День, два.
  Хорошо. Мое решение таково. Вам час на все про все. Через час здесь встречаемся.
   Офицеры подкрепились, что предложила походная кухня. Попили  неизменной, в таких случаях, шоколадной подливки. Снова пролили чаем. Час прошел.
  Генерал Груберс появился минута в минуту.
  Мое командование приказало выполнять поставленную задачу, любой ценой.
  Хорошо, генерал. Дававйте просчитаем эту цену.
 Ваших войск,грубо, 7000 воинов. 28 единиц бронетехники. 60 стволов артиллерии. Это по нашим подсчетам. Вы находитесь в плотных клещах. Со всех сторон.
  Я имею 9000 тысяч личного состава, 300 стволов артиллерии. Штатное количество бронеуничтожающей техники, 70 самолетов штурмовой авиации и много еще чего.      Скажите , генерал, у вас есть шанс продвинуться вперед хоть на один метр?  А, судя по вашим наградам, вы не новичок в этих делах. Так вот, если ваши хозяева хотят уложить всех ваших людей, сжечь всю технику и вас тоже, и отчитаться потом перед своими хозяевами, что сделали все возможное, то этот вариант нам не подходит. Я вас отпускаю на следующих условиях: половину транспортных машин оставить. Личный состав уплотнить вдвое по оставшимся машинам, взять с собой водовозки, машины заправить по завязку, вам хватит до границы/  Дайте вашу карту.
  Пожалуйста.
  Вот до сих пор вы уходите быстрым маршем.
  Итак. Половина машин, водовозки. Час на сборы, переговоры и прочее. Если ровно через час вы не двинетесь и не наберете полный ход, я вас просто расстреляю со всех четырех сторон. И вы, тогда сможете послать своим шефам, для вас печальные, для них радостные, фото.
  Все. Время пошло. Прощайте, генерал. Вы военный, а военный человек отличается от гражданских и еще одним качеством, он бережет своих солдат. Все!
  К бою!!!
 Приказ передан по всей линии соприкосновения. Пушечные стволы уставились в цели. Пехота заняла свои, «рабочие» места. Гранатометчики сблизились на расстояние надежного попадания. Так обозначим эту дистанцию. Войско готово к открытию огня. Сигнал –серия красных ракет в сторону противника.
  Проходят минуты. Стрелки, как то особенно медленно совершают свой путь. Одна, две, пять. Вот приезжая публика грузится в свои авто, набиваясь плотно, каждая вторая машина остается на месте. Дали ход. Уходят. Машут руками. Солдаты, конечно, довольны такой развязкой. Живы, целы, зарплата идет. Кто против? Нет.?  Все -За! Вот дернулся один из броневиков, юркнул шустро через кювет и следком за авто, но тут же получил снаряд в бочину, задымил и завалился в кювет. Не по честному, «братан». Мы договорились. Приказ вам довели. А приказы надо исполнять. Нравится тебе это или не нравится. Вот и гори –дыми, наставляй своим примером на послушание. Видно, хромает дисциплинка в вашем многонациональном и многоцветном войске. Дыми, назидай.
  Наши гвардейцы, несмотря на опасность взрыва, подскочили. Огнетушителями из оставленных машин, попытались затушить. Вытащили водилу. Доктор примчался. Уходящая публика таращит глаза. Им в удивление, что  пытаются спасти нарушителя. Они спокойно уезжают, совершенно довольные результатами переговоров. А кому хочется умирать? Только, если совсем безумный.
  Час, второй.
 Командир. Телеграмма з центру.
 Давай, новоявленный хохол, что там? Читай.
 « К вашей зоне движутся части экспедиционнго корпуса. Соблюдите все международные правила. Не допустите войска к столице нового государства». Хозяин.
  Отвечай. -Принял к исполнению.
  Все, командир?
  Да. Все. Когда эти покинут страну, тогда добавим.
  Цукорев, Пошли спецов проверить оставленную технику. Смотри, они всяку пакость устроить могут. Очень осторожно надо. Мы здесь такого навидались, что ни в одном учебнике не прописано. С дороги технику уберите, дайте проход всем им, уходящим.
  Вот иду машины первой колонны, тоже машут. Бросают гостинцы. Банки, пачки печенья, галет, сигарет. Во, балбесы, совсем не просвещены. Десантники не курят. Ну пусть валяются, может какой редкий проезжий заинтересуется.
   А командиры уткнулись в трофейную карту и хихикают от удовольствия.
   Баев, сними копию и одну отправь домой, нашему командованию.
   Иванов, Иванов. Где ты там, друг. Что нарыл, накопал. Свистни в дудочку.

  Пвлата, упрятавшая Генриэтту Мендель, больше похожа на нечто не земное. Аппаратура, лампочки всех цветов, шкалы приборов, трубки без числа, всех материалов и диаметров. В полукресле медсестра, или как они здесь зовуться. В центре палаты ложе, на котором возлежит, закрепленная по рукам и ногам пострадавшая. Медичка, время от времени, поглядывает на приборы, легонько вздыхает, потом берет шприцы и, в нужные трубочки, вливает из них содержимое. Снова опускается в свое полукресло и замирает. Она на смене. Следи и исполняй предписанное доктором. Все. Изредка заглядывает сам доктор, высокий стройный. Посмотрит на приборы. Помаракует и удаляется. Сестра вновь вздыхает, но уже по другому поводу, провожает томным взглядом уходящего доктора и продолжает смену.
   Генриэтте снится сон. (Значит, оживает.) Вот она девчушкой катается на коньках. Папочка заплатил приличные деньги и малышка с раннего утра и до обеда на льду. Она уже вполне прилично стоит на коньках, прокатывается вдоль кромки . С завистью смотрит на фигуристок и сама пытается нечто выкрутить. Но падает. Больно бьется лицом о лед. Потом скользит вдоль кромки, вылетает за пределы ледового покрытия и скользит по лестницам вниз. Ступеньки больно бьют по животу, коленям, бедрам. Она пытается ухватиться за что нибудь, но руки скользят она летит и летит в пропасть. Все затуманивается, Сонание уходит. Вот она уже подросла. Школа. Подружки. Они шушукаются и бегают подглядывать на купающихся в душе ребят. Генриэтта не хочет. Подружки волокут ее силком. Ты, что такая стеснительная, что лучше всех, что, раз твой отец военный, так это что то значит. Не строй из себя паиньку. Все равно это случится. Она упирается и девчонки, подружки , одноклассницы колотят ее по лицу, животу, особенно больно по груди. Вот, университет. Генриэтта расцвела. Ее пышные, длинные волосы привлекают молодых ребят, студентов. Они оказывают ей совершенно повышенное внимание. Подруги, сокурсницы, в какой то степени завидуют ей. Да, ну а кто вас заставлял стричь косы? Кто? Сами ведь хотели выглядеть взрослее. Мне отец приказал косы сохранить. «Хоть волосок подрежешь, драть буду нещадно, пока вновь не вырастет». А отец, человек военный. Он приказы сам исполняет неукоснительно, и требует сурово, исполнять его. А, по сущности, женщина с косами, пышными, красива. Женщина, ведь. Не мужчина. Это тому с длинными волосами никак. Чи мужик, чи баба. Но подружки жестоки. Они поколачивают Генриэтту. Устраивают подляночки. А однажды в лаборатории физики, слегка побив, привязали к стенду, оголили до пояса и прищепами контактов больно сдавили соски. Не удовлетворившись экзекуцией, подали слабый ток. Страшная боль пронизала всю грудь. Генриэтта закричала, выскочил лаборант. Увидел, рванулся к пульту. Вырубил все электроснабжение. В темноте лаборатории, на ощуп, освободил Генриэтту от проводов, зажимов. Помог одеться и, не так долго спустя, стал ее законным мужем. Потом он закончил этот же университет и преподавал на кафедре, где состоялось такое необычное знакомство. Детей у них не случилось быть. Генриэтта переживала. А Муж, Давид Мендель, круглосуточно копался в своих приборах, разрабатывал, по заказу военного ведомства нечто особенное, и для жены находил очень мало времени. Как то вечером, одинокая, с роскошной прической дамочка, сидела в небольшом ресторанчике и пила свой кофе. К ней «подрулил» блестящий офицер. Погоны и нашивки показывали высокое звание, а , украшенная орденами и медалями грудь, говорила о смелости и удачливости оного. Появились рюмочки с коньяком, потом еще. И Генриэтта, уже чуть хмельная уходит с военным. Номер гостиницвы. Вояка буквально сдирает всю одежонку. Ведет себя совершенно нахально и грубо, но ей это нравится. Она уподобляется ему. И только на следующий день, со страхом уразумевает содеянное. При том, что  все тело болит, особенно груди. Такая боль, такая боль, хоть кричи. Она пытается кричать, но нет голоса, толь хрип, только напрягается болящее, до нестерпимости, тело.
 Сестра вскочила со своего седалища. Метнулась к доктору. «Доктор, она шевельнулась. Как сказать что то хочет». Доктор выметнулся из кабинета, влетел в палату. Генриэтта так же неподвижна, по ее лицу текут слезы. Губы что то шепчут. Медики склоняются к больной. «Какой позор, какой позор, какой позор..» -слышат они шепот. Доктор хватает в охапку сестру, кружит ее по палпте. «Все. Кризис прошел. Поправится. Без сомнения. Крепкая тетка!»
  Генриэтта вновь впадает в бессознательность. Сестра капает в трубочки препараты, утирает со лба больной капли пота и, про себя, клянет всех мужиков на свете, в том числе и доктора, который не обращает на нее ни какого внимания, а так он ей приятен, так хорош. На край света за ним бы пошла. Хотя то место, где они сейчас, явно дальше всех краев света, которые есть и прелдполагаются в этом всеобщем выражении.
  Генриэтта снова видит сон. Она падает с высокой лестницы и скользит вниз, вниз. Как больно, как больно груди и животу. Она открывает глаза. Сначала в мути, а, затем, яснее, видит окно, цветок герани на окне, сидящую медсестру, потолок с большой люстрой. Стены в разной аппаратуре. Сознание полностью проясняется. «Кушать хочу. Что нибудь. Так хочется есть». Сестра вновь мчится к доктору. «Она просит кушать». «Доктор, она пришла в себя».
  Оба идут в палату. Видят плачущую Генриэтту. Подходят к ней.
  «Ты пришла в себя, девочка. Что ты чувствуешь? Что ты хочешь? Ты меня слышишь, понимаешь, что я говорю»?
  Да. Понимаю. Где я?
  Ты в госпитале главной площадки. Не волнуйся. Ты оправдана. Не будет ни каких расследований и наказаний. Там сейчас новый генерал. Он все подробно исследовал и оправдал. Его слово –закон. Ты поправляйся.
  Дайте поесть, что нибудь. Маленький кусочек хлеба. Мне можно есть?
  Да, можно. Только мы не будем тебя освобождать от «привязи», нужна, пока, полная стабилизация тела. Потерпи пару дней. Воспалительный процесс уже закончился, но надо подстраховаться и прокапать еще. Потерпи. Сейчас тебе дадут хлеба.
  Сестра принесла кусочек. Вложила в рот и замерла в ожидании.
  Генриэтта облегченно вздохнула, приняла хлеб и расслабляясь заплакала. Какой вкусный хлеб. Как хорошо. Как мне хорошо. Рассосав кусочек, расслабилась совсем и заснула. Заснула сном выздоравливающего человека.
  Ей снится поле, река. Она маленькой девчушкой гоняется за бабочками. Ловит их сачком. Осторожно рассматривает и выпускает. Они поднимаются вверх, вверх и скрываются в синем небе. Отец довольно кивает головой, что, мол,  правильно, отпускай, все свободу любят, правильно, дитя мое. Как хорошо.

  Полненький генерал, который в палатке, близ комплекса , упивался с генералом Сайменсом кофе, сидел у генерала Штокса в кабинете и хмурился. Шткс прямо спросил, -« А скажите , технари, вы демонтируете все подряд, или выбираете , сначала, наиболее ценное, а потом все остальное»?
 Да, генерал. Мы по графику, который составили сверху.
   А там, сверху, они что, спецы, и все до тонкостей знают? Скажите, генерал, что в этом комплексе наиболее ценное?
  Я не самый большой специалист в этой области. Это совершенно новое творение и я не знаю.
 Спасибо, генерал. Правда, как говорят , обеспечивает половину успеха. Половину, и, может быть, не самую лучшую. Где нам найти спеца по этому вопросу? Есть ли представители фирмы изготовителя?
 Нет, генерал. Приезжал один. От самой фирмы. Тот, кто создавал это все, но его генерал Сайменс приказал расстрелять, что и исполнили наши дураки. Они приезжали для того, чтобы уже сейчас начать делать то, что вывезти невозможно. Тогда, на новом месте, весь комплекс заработает на несколько лет раньше. Но, вот такой расклад. Так что, работаем по графику.
 Спасибо, генерал. Продолжайте. Вы отправляете колонны тягачей прямо в порт или пока прячете их поблизости?
  Да, господин Штокс, мы угоняем их за территорию этого государства и там прячем, выставив охрану. Охрану дает мадам Мэри.
  Хорошо. Спасибо.
 Генералы откланялись друг другу и полненький, вытирая платком взмокший лоб, уселся в свое авто и подался к себе.
  Рассыльный, пригласи ко мне майора Грюнеля.
   Грюнель вошел в кабинет, доложился и замер.
   Скажите Грюнель, ведь вы один не смогли бы так успешно преодолеть под землкей такие расстояния. Там, с вами, без сомнения, были люди. Учитывая, что вы исчезли вместе с господином Такселем, то, я предполагаю, вы и были вместе, до самой разлуки. Я не спрашиваю о других людях, вероятно, это могли быть местные, что живут под землей, только они хорошо ориентируются там. Скажу вам прямо, мне нужен господин Таксель. Тоько он, остальное мне совершенно не нужно и эти тайны, меня сейцчас не интересуют. Я направляю вас на встречу с ним. Он мне нужен как создатель этого комплекса. Как представитель фирмы, этот комплекс создавшей. То есть, как специалист. Более того, если бы это он расстрелял тот караул, или всю роту вашу дополнительно, я ему не поставил бы в укор. Но этого он сделать не мог, т.к. его самого вели на расстрел. Я вас очень прошу. Идите в скалы, найдите господина Такселя и постарайтесь уговорить. Не до обид сейчас. Сейчас надо спасать комплекс. Вы поняли меня Грюнель?
  Да, господин генерал. Я понял задачу. Но как ее выполнить не представляю. Я сейчас же ухожу.
  Да. Идите. Постарайтесь найти и уговорить.
Что делать бедному служаке.С одной стороны он действительно служака А сдругой? С другой сложнее. Пуля прошла, считай, мимо. Кровь остановлена и рана перевязана. А останься он на месте, кто даст хоть маленький шанс, что он бы не был добит. Ведь приказ был. Нашли бы и добили. Но так не случилось. Таксель, и другой, явно офицер, его спасли. А как ему подложить теперь им свинью. Да. Можно побродить по горам, скалам. Покричать, но не спускаться в пещеры. Там мигом заблудишься. Это вне всякого сомненья.
 Ну, что, если найду, все скажу, как приказал генерал. А, там, пусть сам решает. Найти бы.
  Грюнель взял с собой горн, барабан и пошел к скалам.
  Рассыльный.
  Да, господин генерал.
  Пригласите сюда капитана Марту Золингер.
   Марта. Вы знаете в лицо господина Такселя?
  Нет, господин генерал, господин Таксель слкужил на главной площадке. Мы к ним не касались. Мы о нем услышали только тогда, когда господин Стаксель приказал его расстрелять. Это он госпоже Мэри давал такую команду. И еще несколко раз подтверждал и требовал не тянуть резину. Убрать, не медля убрать, ошиваются тут всякие. И плевать на все его бумаги и ваши проверки на фирме. Сейчас любую бумагу спроворить можно. Ну, в общем кричал всячески и требовал немедленного исполнения.
   Спасибо, Марта. А когда вы были в пещерах, заблудились и, по сути дела, были обречены на смерть, кто вас вывел?
   Был майор Грюнель, потом немец еще, и еще некто, похоже немец тоже. Но что то в нем не Европейское. Может быть местный? Очень он хорошо знает подземные переходы. Где еда, где вода. С закрытыми глазами, как в родной квартире. Скорей всего местный. Здесь подземные жители, говорят, белолицые. Не негроидного вида. Именно белые. А больше никого не было.
  Так вот, Марта. Один из тех людей господин инженер Таксель. Посмотри на это фото.
  Да, господин генерал, вот этот человек был там. Так это и есть инженер Таксель?
   Да, Марта. И он крайне нам нужен. Крайне. Это была большая ошибка генерала Сайменса, что он приказал его расстрелять. Он создатель этого комплекса и очень нужен сейчас. Очень. Мы демонтируем все вслепую. Мы все подряд. А обстановка меняется. Нас здесь могут просто накрыть, как бабочку сачком. И все достанется новым хозяевам. Оно им, конечно , не нужно. Но для нас пропадет. А вот когда мы вывезем главное, тогда весь металлолом мы можем просто бросить. Новый купим. Вот такие дела, капитан. Вот такие. И нам очень нужен этот инженер. Говорят это его роскошный лимузин, на танк похожий?
 Не знаю, господин генерал. Не знаю.
  Вы, Марта хорошо посмотрите эту машину на предмет устройств связи. Но не трогайте. Все пусть останется в неприкосновенности. Только посмотрите. Не может такой специалист быть без средств связи. Как сапожник без сапог. Посмотрите.
  А скажите, Марта, как обращался к тому, как вы говорите, местному, господин Таксель.
   Брат. Просто  брат.
   А не добавлял имени? Брат Джонс, брат Керри. брат Фицджеральд.
   Нет, господин генерал. Только брат.
   Ну, ну , Марта. Свободны. Посмотрите, что я просил.
   Штокс задумался. Он перечитал все донесения, всю накопившуюся информацию и был совершенно уверен, что этот неизвестный «третий мужчина», майор советских войск Иванов Иван Сергеевич. Для 100% уверенности ему не хватало маленького стришка, совсем маленького. Но его не было, этого стришка, никто не давал. Майор Грюнель, при всей его опытности как офицера, совсем не обращал внимания на взаимоотношения «коллег». С одной стороны он был слегка ранен, с другой стороны переживал все случившееся, как похищение. Трепетал о своей воинской чести. Поэтому, будучи сам в себе, не обращал ни малейшего внимания на все остальное. Службу знает. Несет образцово. Но, думал генерал, лучще бы он был пьяница и нарушитель всех законов армии, но вспомнил, отследил все, что происходило в пещерах. Мне этот маленький штришок, на который многие и внимания не обращают. Ну, ладно, продолжал размышлять старый разведчик. Пусть это майор Иванов. Что мне от того? Увидит площадку. Поймет, что происходит. И далее? Вызовет свою армию? Захватит оставшееся оборудование? А как он, пребывающий явно без связи это сделает. Да и еще надо согласие этой новой правительницы. Как сам это сделает. Хотя, русские , говорят, долго запрягают, но быстро едут. Все может быть. Наши, вот перли, перли сюда, а их осыпали десантом, в полном смысле этого слова, откуда у них столько набралось?, и стали наши полки. А, потом, с позором развернулись и драпали до самой границы, воздая благодарения, что живы и целы. Где их прикрытие? Нет! Русские умеют. Это вся история подтверждает. Слабы наши политики. Ох слабы. Надо с русскими дружить, и деньги уметь делать не только войнами, но и умом. Ладно, не будем прыгать через ступеньки. Подождем результатов поиска господина Такселя.

  Берггер улетел. Дома его сразу повели к «самому умнику». Там посидели, покумекали. Надо на самый верх.
  А на самом верху, этот борщ с косточкой пришелся по вкусу всем.
 А что, Иван Захарьевич. Как остальные «старатели»? Что накопали?
 Накопали, конечно. Лодки лежат по трассе перегона. Места предполагаемой погрузки определены, места выгрузки, тоже. Отслеживаем, накапливаем материал. Наши данные, с привезенными дипломатами, совпадают полностью. Дата определена в районе августа. Там 7 –й флот копошится, готовит. Адмирал Мюрер своих гоняет, натаскивает. Готовит авиабомбардировки масштабные и корабельную артиллерии. Подошли их военные транспортники. Привезли большое количество снарядов. Все совпадает. Будет война. А под ее шумок, и перевезут свое нечто. Сейчас мы уже близки к пониманию, что готовят везти. Это долгая операция. Не сомневаюсь, что все сделаем грамотно.
 Ну, что ж.
  Константин Степанович, подготовьте наградные списки. И вы, Григорий Семенович своих воинов подбодрите. Так, говорите одним пушечным выстрелом одержали такую победу?
  Нет. Победу одержали без единого выстрела. Умом. Это потом, один ретивый броневик решил удрать, вот его и остановили. С пользой для остальных. Что б не рыпались.
  Поощри, Григорий Семенович. Такие победы большой талант показывают. Что за воин у тебя там? Старик? Звание?
  Нет. Молодой. Полковник.
  Ну, ты даешь. У тебя полковники дивизиями командуют, да еще не дома. Что жмешься. Боишься испортить? Давай бумагу немедля. Достоин высоких погон.  Совершенно достоин. Не дашь бумагу, сегодня, завтра заберу его себе. А кто это? Я его знаю?
   Да. Ваш старый знакомый. Еще с целины. Там, вы его «выступление» слушали и приостановили сплошное освоение,  составили все почвенные карты. Потом он прыгал, по вашему личному приказу на Эльбрус, Килиманджаро. Еще Цейлон «передавал» в управление госпоже Бандаранайке. На Кубе был. «Принимал» баржи с южной Америки.
  Семеныч, Семеныч. Да за такие дела уже давно парню в лампасах красоваться надо. Образование есть?
Да. Высшее. Плюс 226 парашютно - десантный полк ВДВ. Это они так свою особую школу наименовали.
.Он чей? Дядин Васин?
   Да. Его воспитанник. Он и по линии Ивана Захарьевича  подвизается. На его мельницу воды направляет.
  Давно он там?
 С нуля. В начале командовал малой разведгруппой. Очень сложные рейды выполнял. При этом не потерял ни одного человека. Потом сводным подразделением по защите местного населения от мародеров, бандитов и другой дряни, которая  быстро плодится при освобождении от колонизаторов. Работы нет, вот и мордуют своих. К ним присоединяются международные бандиты и браконьеры. Хорошо оснащены, без стыда и совести. Шайки мотаются по странам и тотальный террор и добыча экзотов всяких. Потом принял весь отряд, когда командиров свалила какая то, новая хвороба.  Крутился один. Навел в зоне ответственности такой порядок, что хозяева спрашивали совета на свои поступки и решения. Нормально служил. Потом, постепенно расширил зону действия. Пресек все действия «джентльменов удачи», подготовил в населенных пунктах отряды самозащиты. Снабдил всем необходимым. Вымуштровал. Муха на взлет разрешения просит и заносится в журнал полетов. Порядок полный. Более менее наладил производства, народ занят. Стало спокойно  Если случается какое ЧП где, даже в колониях, просят помощи. Знают, что поможет. Прикупил себе транспортников, наши пилоты их натаскали. Так что может, не испрашивая помощи, перебрасывать свое войско куда надо. Короли, президенты, всякие хозяева с ним в контакте и помогают средствами, техникой и прочим. Открыл везде авиаспорт клубы. Молодежь активно учится защищать свое Отечество. Получается.
  Золотой погон с двумя звездами! Не медля. Такого не испортишь. Он себе цену знает. У них в роду, как сейчас припоминаю, все достойные мужи. И передай обнову первой же оказией. Собственно и Указ ,и форму подготовьте. Хоть кому приятно будет. А он уж давно заработал. Ну ка, с нуля. И до, считай, корпуса.  Сделай сегодня.
  Есть.
  Так, значит война. Очень жаль, очень. Вот тебе и Маркс, вот тебе и Энгельс. Капитал без войн жить не может. А что, Михалыч, французишкам разве справиться там одним? Они совсем распустили свои колонии. Заелись. Ожирели и обессилили? Им Старший братец помогать будет. Там ведь весь Юго –Восток к социализму потянулся. Всем помогать придется. Придется. Без нас им не устоять. Одним рвением не устоять. Приложим к их горячим сердцам наше оружие, корма, разведку. Новинки испытаем, отработаем. Раз уж такое дело, то извлечем и для себя максимальную пользу.
  Тихий, неспешный разговор в пещере.
  Ваня, что будем делать? Меня ищут и все проделки генерала Сайменса  обозначены, как не законные. Приглашают на работу.
   А скажи, Фриц, вот этот весь комплекс неоднороден, ведь. Что ценное, что менее. Что то вообще можно самим слепить. Что в этом всем изюминка?
   Есть, Ваня, изюминка. Два блока по сто сорок тонн. Это монолитное сооружение. Достаточно компактное. Там весь ум этого комплекса. Если эти два блока куда деть, то все остальное металлолом. Дорогой, бешено дорогой, но металлолом.
  А как можно определить, выковыряли эти блоки или нет. Среди такого побоища разве поймешь.
 Проще пареной репы. Эти блоки залиты в сплошной бетон. Они приподняты на 3-4 метра от земли и окружены бетонной «рубашкой» в два метра толщиной. Вместе с рубахой вес 2500 тонн. Никто не сможет поднять, погрузить, перевезти. Рубаху надо снимать, срубывать. Но конструкция не разрешает потрясений. Начинка нежная и капризная. Поэтому эти блоки и вмонтированы в сплошной бетон. Я за час определю, стоят они или уже их нет. Надо только пройтись по площадке.
 Фриц. Тебе надо идти. Если блоков нет, будем искать. Если блоки там, то накроем всю эту площадь десантом, что б не успели вывести их из строя и поимеем это добро себе. Вот только связь? Нужна, край. Как никогда.
  Ваня. Я тебе дам, если все пойдет гладко и меня не поставят второй раз к стенке, где нибудь в закрытом помещении, маленький коротковолновичек.  Его мощности вполне хватит связаться с нашими. Давай. Я выхожу, а ты будь здесь. Увидишь, что и как. А если нам поиметь эти блоки, то и самим сварганить такой комплекс можно. Считай задарма.
  Все. До свидания брат. Ты, Ваня, давно мне брат. Давно. Ну, давай.
   Таксель прошел в дальний выход, отработал его «противособачьей присыпкой», обошел скальные выступы и, помахивая правой рукой, а левой, как бы поддерживая саблю, пошел смело вниз. Не было волнения. Не было ни каких страхов и предчувствий. Майор Таксель шел на задание.
   Вот первая линия охраны. Солдат отдал честь, хотя в карауле этого и не положено. Но майор ответил и солдатик заулыбался во весь рот. Вторая цепь. Из домиков стал появляться служащий народ. Вылетела стрелой Марта и понеслась навстречу. Обняла, зацеловала. Смутилась, а потом, взяла, как маленького за руку, и повела в городок. По дороге непрерывно « трещала» о новом генерале, о мадам Мэри, о очухавшейся Генриэтте и еще всем, что легло на язык.

 Громадный «пароход» «Джордж Вашингтон» , с мощными кранами , сложной оснасткой и безо всяких, практически, надстроек вышел из бухты и порулил в дальний поход. Путь был далекий, от родной Филадельфии до архипелага Чагос.
  Место «залегания»  лодок нашли быстро. Приборы «Вашингтона»  разыскали страдальцев, спустили акустическую «трубку» и установили надежную связь с командиром лодки.
  «Капитан, как вы себя чувствуете»?
  Нормально. Как мышь, за которой захлопнулась дверка и не знает, что с ней дальше будет. То ли съедят, то ли в ведро с водой бросят. А, может быть, подержат и выпустят, опасаясь возмущений защитников природы.
  Ваш юмор, капитан, еще не истощился, значит все в порядке.
  А что, господа, там наверху, это наше обычное состояние.  Ходи, лежи, подстерегай, погибай. Это норма.
  Хорошо, капитан. Мы сейчас начнем спускать лифт. На это уйдет часов шесть и, если погода не помешает, то начнем «выемку» экипажа.
  Я понял, но как на это прореагирует господин робот?  Вы у него «добро» взяли?
  Чихать мы хотели на этого робота. Мы наверху, а его власть, как мы поняли распространяется только на подводную сферу.
  Ну, ну. Попробуйте. Мы с удовольствием подышим свежим воздухом. Но, господа, мы не покинем лодку без приказа.
 Приказ есть. Подниметесь, посмотрите. На бумаге, с подписью.
  Понял. Как готовить экипаж.
 Ни как. Просто по одному, с интервалом 10 метров вы будете подниматься по лестнице вверх. По телескопической трубе. Вот и все. С водой контакта не будет. Изменения давления –тоже. Просто лезете по лестнице вверх.
  Вскорости по лодке нечто загремело. На нее опустился стыковочный узел и водолазы «Воштнгтона» стали его крепить на лодку.
  Под водой работы идут значительно медленнее, и то, что на суше выполняется за пару часов, здесь растянулось на 10.
  В 20.10 по Гринвичу по спасательному люку простучали. Все, работы закончены. Вода из «трубы» отлита, открывайтесь.
  Подводники  раздраили люк, очень осторожно начали открывать.  Оно, хоть и дали команду (простучали) внешние, но ведь 120 м глубина. Это, хоть как, а на психику давит.
 Но люк легко открылся, вода не хлынула внутрь лодки, и подводники увидели двух рабочих, которые,  присев  на скобы,  подбадривали затворников.
  Но лодка, это боевой корабль и подчиняется только командиру. Без его слова никто не вправе, не только покинуть корабль, но и сойти с поста. Такое и помыслить невозможно. По отсекам прошла команда. «Кто желает покинуть лодку, назовите себя. Прибыл корабль – спасатель. Мы имеем возможность выйти на поверхность». Лодка остается на грунте. Я, как командир, со мною необходимые служащие, для сохранения корабля, остаются. Отвечайте по отсекам. Слушаю».
   Но, тишина. Нет желающих.
  Тогда командир запрашивает персонально по каждому отсеку.
 Но желающих нет. Мы остаемся.
  Командиру приятно было слушать такой ответ. Но пришел корабль.. Проплачены громадные деньги. Надо что- то делать.
   Еще раз обращаюсь к экипажу. Прибыл спасатель. Опущен лифт. Подъемная труба продута и осушена. Подъем не требует контакта с водой и декомпрессии. Просто подняться по лестнице на 120 метров. По сухому. Вышедшие доставляются домой. Претензий ни к кому нет. Прошу назваться желающим. Но лодка молчит. Отсеки отвечают отказом. Тогда командир посылает трех своих офицеров пройтись по лодке и объяснить морякам суть задачи.
 Через час посланцы вернулись.
 Нет, командир. Лодку никто оставлять не хочет. Если остается командир, мы остаемся. Единодушно.
  Конечно, слезы умиления не полились из командирских глаз, но в груди трепыхнулось. Но, тишина. Очереди нет.
  «Вашингтон» доложил о ситуации «на верх», получил добро и стал сворачивать свое оборудование для перехода к другой лодке. Но заштормило. Только успели благополучно поднять шахту
  «Сестры», конечно, слышали все шумы. Всю эту громкую возню. Но лодки плотно лежали на грунте. И беЗпокойства в «душе» не вызывали. Цели на месте. А съемочные камеры фиксировали каждое движение спасателя, передавали картинку по каналам связи и укладывали в свою память.
  Когда шторм утих. «Джордж Вашингтон» подошел к другой лодке. К чести подводников, командир лодки не покинул своего корабля, более того, и здесь экипаж отказался уходить с лодки. Жить можно. Харч, воздух. Что еще. И пошучивали, что здесь на всем готовом, а дома это еще добыть надо. Но главное, это была честь. Честь моряка. Моряка-подводника. Капитан мог гордиться своим экипажем.
  Только и утешения было у спасателей, что поговорили  с моряками. Заодно и испытали оборудование в работе. Боевой работе. Под строгим контролем супротивной стороны.
   Майор Иванов слегка загрустил. Сказалось и общее волнение. И пережитое от встречи с заточенными женщинами. Разлука с Такселем и, некоторое переживание за него. Все сложилось и майор загрустил.  Ночью он вышел на поверхность, затеплил костерок. В котелке булькает варево, а он достал трубочку, которую подарил ему брат Гамель, царь подземный. Подул в нее. Попробовал закрывать дырочки. Звуки менялись. Немного «погудев» впустую, начал как бы и мелодию выдувать. Дудочка грустила вместе с Ивановым. Нечто получалось печальное, соответствующее настроении. Или настроение выдувало такую печаль, но было спокойно и грустно.
  И, вдруг, как в той сказке, ТРОЕ ИЗ ЛАРЦА, предстали пред ним три фигуры. Длинные ружья, патронташ, плащ.
  Мы пришли. Вы звали?
  Иванов припомнил прощание с братом Гамелем. «Будет очень нужно, подуй в эту трубочку».
  Так я не просто подул, я, как бы играть научился. Только мелодия не наших русских песен, а своя, дудочная.
  Да, братья. Помощь нужна. Как мне пробраться на главную площадку? Нет ли там ваших выходов из под земли? Как я думаю, строители не исследовали хода. Они, просто, законопатили им не нужное.
  Да, брат Иван. Есть выходы. Несколько. Они безопасные. Там собаки не возьмут. Хоть и не «паническое» вещество там, но, тем не менее, собаки там не работают. Можно смело выходить и работать.
 Сейчас мы изобразим вам схему этих выходов и их распознание. Вам нужно запомнить.
   Братья изобразили на земле «макет», добились полного усвоения. Поделились харчем с Ивановым и растаяли в пространстве.
   Иванов подремал. Отдохнул. И двинулся в путь.
   Главная площадка. Сотни рабочих круглосуточно демонтируют оборудование. Дымит труба электростанции, крутятся турбины и генераторы. Все сейчас на электроэнергии. Вот прогресс, подумал Иванов. А выруби свет и все станет. Но не будем голову загружать этим. Надо найти Такселя. Встретится с ним и переговорить. Иванов , понизу, достиг главной котельной. Громадные хранилища мазута. Целый подземный городок. Краны, вентили, насосы, бесконечные трубы и трубы. Редко проходит кто из служащих. На всех соответсятвующая форма. Этакий серебристый комбинезон, с пояском. Шапочка, туфли. Так, так, господа. А не дадите ли мне на пару часов такой  комбинезончик.
    Иван Сергеевич еще хорошо понаблюдал. Усвоил всю систему прохождения службы этого подразделения. Ко всему, что уже знал, приложил наблюдаемое и, заимел полный комплект одежды, не прибегая к «крутым мерам». Просто, в прачечной. Не будем говорить, украл, спер. Скажем, взял. Стираное, выглаженное, готовое к использованию В своей пещерке переоделся и вышел в подземные заведования котельной. Оттуда поднялся на поверхность. Посидел в тенечке, понаблюдал. «Схватил пару сочувственных восклицаний от проходящих, что если здесь такое пекло, то как вам бедным при котлах жарко. Ответил на сочувствия. У одного из проходящих спросил, что не видел ли он  инженера из Европы, который от фирмы изготовителя. Вот такой. Этакой. Такие приметы.
  Да, видел. Вон там, ругается с рабочими. Орет всячески, что не аккуратно стучат кувалдами. А как можно аккуратно кувалдой стучать. Пусть скажет, раз такой умный.
  Иванов рассмеялся. Значит, при всей европейской замудренности, без русской кувалды, дело не обходится. Как безвыходное положение, так и русская кувалда требуется.
 На усмешку Иванова рабочий ругнулся, послал, на своем родном языке, которого Иванов не понял, всех подальше и, продолжая ворчать, удалился.
  Иванов пошел в подсказанном направлении, обогнул кучи мусора и битого бетона и столкнулся с Такселем. Тот было ругнулся, что бездельник, не работает, когда каждая пара рук на вес золота. Потом, опознав Иванова, шумнул на работающих рядом резчиков. Махнул рукой Ивану Сергеевичу, мол, за мной. Пошли.
  С виду, встреча братьев, конечно не вызвала ни у кого подозрений. Вот поймал начальник бездельника. Сейчас насыплет ему полный карман горяченьких. Вычтет из заработка и еще, как нибудь накажет. Обычное дело.
  Оба зашли в кабинетик. Таксель приложил палец к губам. Молчок. Взял лист бумаги. Прикрыв собой написал: главного нет Ушло. Здесь металлолом, по сравнению с теми блоками. Завтра утром принесу радиостанцию. И поговорим. Где встретимся.
  В котельной. Где подземные резервуары с мазутом.
   Понял. Сейчас тебя провожу туда. По дороге Иванов громко жаловался Такселю, что мазут кончается, что очень много жгут электроэнергии, что пора это все кончать, либо, вскоре само кончится. Подвоза топлива нет, а расход непомерно большой. Проходящие мимо служащие ловили, краем уха разговор, соглашаясь , кивали, в знак согласия, но не вмешивались. А братья изображали «заинтересованность в делах» и на всякий случай, о своих помалкивали.  Разведка то не отменялась. Она везде и всех пасет.
  Оба не торопясь. Молча. Прошли по площадке. Иванов прошел в подземелье, Таксель следом. Но, что то « не понравилось» Иванову. Слишком гладко. Давай, Фриц, не здесь встретимся, а вот там, где стоят локаторы. Там тоже выход есть. И не завтра, а постарайся сегодня.
  Хорошо через час.
 Иванов ушел.
  Таксель вернулся к свои делам. Потом сходил перекусил. Дело увлекало. Он профессионал, И когда, по его аппаратуре молотили кувалдой, его самого трясло, как будто молотили по нем. Он орал на рабочих, мастеров. Начальников всех рангов. Он жаловался генералу –технарю. Но ритм разборки был такой, что на эти мелочи внимания не обращали.
   Генерал Штокс пас Такселя. Он, как профессионал, не сомневался, что Таксель связан с оставшимся в пещерах человеком. Он очень даже не сомневался, что «пещерный человек» есть майор Иванов. Тот человек, кто от имени Союза Советских Социалистических Республик подписал соглашение о взаимопомощи и поддержке, развязывающее руки Советам по всей территории этой страны. Тот, кто улетел на своем самолетике, был обнаружен наземной охраной, обстрелян. Который понял, что главным для него уже не рядовая командирская служба, а разведка. Обнаружить и разведать объект. Доложить руководству и исполнить команду сверху. Правда, как показала жизнь, полномочия военных на этой территории были больше, представляемых Штоксом, а смелость в принятии решений вообще, была для генерала не воспринимаемой. Но он видел и крах присутствия здесь старых хозяев, с которыми у него лично дружбы не было. Скорее обратное. Ибо англичане всегда хитрили. Считали ни во что Старшего брата, называя его за глаза «сборищем авантюристов и нищих», заносились своей древностью происхождения и государственности. Штокс вообще не любил хвастливых людей, а тут целое государство. Да еще со своей надменностью, лордами, барашками, туманами. Но, служба есть служба. Чести своей он не марал и трудился, как и положено офицеру.
  Вечером, на стол генерала легло донесение. Сводное от наблюдателей. Инженер Таксель делал то то и то то, разговаривал с тем и тем. « Переводчики» что читают разговор по губам, почти дословно все записали. Ни каких подозрений, все по делу. Особенно хорош разговор с служащим котельных.
  Генерал запросил начальника котельных.
  Скажите, у вас правда мазут заканчивается?
  Да, господин генерал. Осталось, если такими темпами жечь, на месяц. Не более. Тогда станем. А снова разжигать это большие проблемы. Давно надо переходить на солнечные батареи. В Европе ставят, а мы зажаренные солнцем, здесь мазутом топим.
  Котельный начальник еще долго жаловался, но генерал отключился.
  Чувствуют в Такселе начальника, руководителя. Вот и про мазут ему уже настучали, хотя это и не его дело. Хороший спец. Чувствуется во всем. Вот бы его к себе перетащить. Поднатоскать в разведделе и можно знать большие мировые секреты. А это очень полезно каждой стране.. Очень. Надо и Марту поднацелить. Может и получится. Она женщина с головой. И честь явно просматривается.
  Генерал еще раз пробежал донесение. Гладко все. Очень гладко. Но тревога не легла на душу. Шестое чувство не звучало и внутренний голос молчал.
 Иванов, не переодеваясь, прошел по переходам и оказался у локаторов. Он видел, как подъехал Таксель на своей «Матильде». Значит вернули ему его барахлишко. Остановился и, умница, совершенно спокойно, не оглядываясь, вошел под механизм локатора.
 Фриц, я здесь. Стой там и положи «железку» там. Не светись дальше.
  Таксель внимательно, со стороны глядя, начал осматривать механизм привода, пролез в силовую часть. Сделал пометки в блокноте. А для Иванова, при этом, выдал. Все, Ваня как в обычном транзисторе. Настройка, прслушивание. Тумблер прием-передача. Владей. Но смотри. Кто то вещи брал в руки. Повреждений нет. Работает. Я проверял. Все. Ухожу.
  Таксель уселся в «Матильду», та гуднула и покатилась по бетонке к разрушаемым объектам.
  Несколько дней изучал майор Иванов всю структуру объекта. Работы, охрану, вывозку. Особенно вывозку. Комплектование колонн. Направление куда уходит транспорт.
  Надо брать. Надо брать этот объект сейчас. Не ради оставшегося , но ради поимки ушедшего. Кто то же знает, куда все прячется. Просеем чиновников, где пострашаем. Найдется увезенное. Оно хоть и их барахло, но и нам не помешает оно, а самое главное, не дать смонтировать на новом месте.

Командир. Радио.
  Что ты орешь? Сколько этих радио, а так не орал. Давай.
  Командир охватил начало. Полез в карман. Достал «Мишку не Севере».  Держи. Сейчас команду дам, отсыплют тебе целое ведро. Гуляй радиослужба. А на радостях, нашей себе на погон полосочку. Лычку. Нашей.
  Первый, я пятый.  Роту бросай на узел связи. Прямо сверху, сразу. С предельно малой высоты. В пятидесяти километрах севернее главная площадка. По батальону с севера, юга и запада. Там охранные структуры. Бросить в удалении километра. Сблизиться и окружить. С востока скалы. Там никого нет и уйти туда не могут. Все по своей готовности. Не медли.
   В ружье! Командиры, ко мне.
   Так, командиры. Работа. Первому, третьему, седьмому и девятому батальонам. Немедля начать укладку. По готовности вылетаем. Захватываем два объекта. Радиоцентр. Координаты вот такие. Вот на карте. И Большую площадку. Пока не знаю, что это. Но с трех сторон. Сейчас отдайте  команду на укладку и подготовку к десантировании. Вызовите машины. Пусть садятся на шоссе. На всякий случай, перекройте. Вдруг, путешественник какой нарисуется. Остальные, помогайте. Все. Приступили. НШ. Пиши приказ. Вот возьми радио. По нем пиши. Сообщаю радость. Иванов жив, здоров. Трудится.
  Зашевелилось войско. Растянули свои парашюты. ПДэсники  строжают. Особенно на первый батальон, которому валиться на радиоцентр. Хотя Иванов просил роту, но командир решил весь батальон высыпать. «Прочнее будет» -выразился. Гостей, новоприбывших не трогают. Они еще не обтерлись. Многого не знают. Все им в новинку. Старая гвардия трудится. Вот парашюты готовы. Все необходимое собрано и увязано. Десантник готов.
  Командир, первый готов, третий, седьмой, девятый.
  Задача. Захват. Пресечение всей деятельности. Под огонь не соваться. Прижать и принудить к сдаче. Первому батальону. Захватить аппаратную. Не дать  работать. Ничего не портить. Антенное поле сохранить. При приземлении обратить особое внимание на всякие растяжки, проводки и прочее. Осторожно. Стрельба только по необходимости. Крайней необходимости. По выполнении перейти в распоряжение майора Иванова Ивана Сергеевича.
  Все! С Богом.
  Войско загудело. С хорошей бетонки Антоны легко взлетели, построились должным образом. Принимай, брат Иванов. Командуй.
  Борта, я Иванов. Вижу вас. Видите дымы? От них на север 10 километров радиоцентр. Бросайте с хода.
  Я борт. Принял. Дымы вижу. Выхожу на боевой. Высота тысяча.
   Борт. Я Иванов. Выброску наблюдаю. Остальным на главную цель. Сброс ЮГ, СЕВЕР, ЗАПАД. Сначала Юг, СЕВЕР. По выброске закрыть с запада.
  Небо усеялось куполами. Кто был свободен от дел уставились в небо. Господин  генерал, господин генерал, десант.
 Ну, народ, не дают поесть спокойно, проворчал Штокс, высвобождаясь от накрахмаленных салфеток. Что за десант? Откуда.?
  Генерал прекрасно слышал шум самолетов. Но, сначала подумал, что это свои гудят. Но, когда вышел во дворик и увидел небо, то понял. Игры закончились.
 Охрану ко мне!
  Майор, приказал он вытянувшемуся Грюнелю, приказываю: огня не открывать! Всю охрану собрать сюда. Построить и ждать моего приказа. Всем службам собраться здесь. Ни какой самодеятельности. Никому не сопротивляться. Идите!
 Есть. Грюнель крутнулся и побежал исполнять приказ. На посты приказ успел вовремя, ибо некоторые винтовки уже нацелились вверх.
  Весь городок собрался у домика генерала и наблюдал необыкновенную красоту. Небо в куполах. Густо, плотно. В два яруса. Вот первые десантники уже на земле. Залегли, осматриваются. Собираются в группы, отделения. Никто не поднимается. Дисциплина железная.  Слегка удивившись столь приятному приему и, конечно, не доверяя тишине, десантники умащивались поудобнее, изготовились к точной стрельбе и замерли. После нескольких минут ожидания, старший лейтенант Колосов, который был ближе всех к собравшемуся служащему на радиоцентре народу, встал, отряхнулся, расправил гимнастерку и пошел к людям. Сзади, и с боков его тут же прикрыли гвардейцы. Остальные развернулись во все стороны, наблюдать общую обстановку.
  Здравствуйте, поприветствовал Колосов собравшихся. Емею честь быть представитель советского командования старший лейтенант Колосов. Кто у вас старший.
  Генерал Штокс, одетый по форме, вышел к офицеру.
  Я есть старший. Генерал Штокс. Я приказал охране не стрелять. Все, кроме постовых собраны здесь. Сейчас снимут внешнюю охрану. Прошу не применять силу. Оборудование в целости.  Это есть радиоцентр комплекса.
  Генерал, он и в Африке генерал, говорит народная мудрость.
  Колосов отдал честь генеральским погонам Штокса, что тому пришлось явно по душе.
  Прошу вас, генерал, если у вас есть полномочия передать приказ на комплекс о не применении оружия. Вы видели наши силы и возможности. Не надо гибели людей. Сопротивление беЗсмысленно.
 Марта. Передайте мой приказ мадам Мэри. Бегом.
  Марта унеслась к передатчикам. Через минуту вернулась и доложила о исполнении.
 Приказ приняла мадам Мэри.
 Колосов удовлетворенно кивнул и нажал кнопку радиостанции.
   Командир. Вступил в переговоры с начальником этого хозяйства. Он приказал не стрелять. Все их служащие, кроме внешней охраны собраны в одном месте, во дворике начальствующего состава. Опасности нет. Можно поднимать людей. Колосов.
  Радио пропищало. Володя, особо не благодушествуй. Осторожно. Оружие собери. Все, какое есть. Надо избежать случайностей. Я иду к тебе.
   Командиры всех степеней, собрать своих людей, проверить. Расположиться у кромки центра с южной стороны.  Ситников.
 Роты поднялись. Запищали маяки. Началось этакое броуновское движение. Но оно вылилось в стройные взводные колонны, которые, довольные результатом, быстро выдвинулись в указанное место. Расположились, как дома и, достав заветные сухарики, отбили по кусочку, поделились со товарищи и улеглись на жесткую травку. Как хорошо. На этот раз война мирная. Это уже второй раз. Это что то новое.
  Комбат подошел к генералу, опять же, генерал и в Африке генерал, отдал честь. Представился. Комбат майор Ситников. Прошу на переговоры. А пока, дайте команду сдать все оружие, вплоть до личного.
  Уже отдал, ответил генерал. Облегченно вздохнул и пригласил майора в свой кабинет.
  В это время, остальная группа самолетов вышла на главную площадку. Весь народ прекратил работу. Поднял головы к небу. Хороший глаз признал, что самолеты русские, кое кто даже разглядел красные звезды. Охрана заметалась, но рабочие прикрикнули на них. Кое где дошло до силового воздействия. Вы что? Совсем дураки? Из за вашей беЗполезной стрельбы хотите и всех нас под пули подставить? Нет. Клади свой винтарь. Стой спокойно.
   Мадам Мэри, получившая приказ Штокса, даже обрадовалась, такому решению ибо она видела всю беЗсмысленность любого сопротивления. Что защищать? Это железо? Себя? От чего? Ну придут. Приостановят все работы. Людей, конечно всех отпустят. Кто их кормить поить будет. Страна, для нас, уже чужая. Все эти работы делали, практически, без спроса. Жулили. Но вот, все пресеклось И, Слава Богу. Хорошо, хоть, этого дурака нет. Сайменса. Тот бы всех уложил. Ему лишь бы драться. Ему чужой жизни не жаль. Молодец генерал Штокс. Умница. Что может быть дороже человеческой жизни?. Ничего.
  Мадам Мэри вышла на площадку. Вызвала начальника охраны комплекса полковника Зюгера. Полковник. Вот приказ генерала Штокса. Никакого сопротивления. Людей под пули не подставлять. Провокаций не устраивать. Немедленно соберите в одно место всех. Снимите всю охрану и доложте мне. Сколько вам нужно времени?
  Час, госпожа Мэри.
  Нет, Зюгер. Двадцать минут. Ни минуты больше. Приступайте.
 Зюгер умчался. Заголосили на все лады сигналы сбора, заскрипели радиостанции и со всех сторон, со всех щелей, ако тараканы, выползли и помчались к центру охранники. Ого! Сколько ж их было! Дармреды, - пронеслось не в одной голове.
  Охранное войско построилось. Кто в форме, кто, из отдыхающих смен, в чем застала команда.
  Все, Зюгер?
  Так точно, госпожа Мэри. Все 100%.
   А на внешних постах?
  Они получили радио о не сопротивлении. Объект работу закончил. Охрана снята. Все прибыть на главную площадку. Это в течении трех дней подойдут все.
  Хорошо, полковник. Проследите лично, что б ни у кого никакого оружия не осталось. Из-за одного дурака, могут быть большие потери. А я вас лично, если что, сама расстреляю. Вы меня, полковник, знаете.
  Авиация.
  Да, госпожа Мэри.
  Полковник, слушай сюда. Все кончено. Отключи все радио. Не пикни, сдуру, в эфир. Если хочешь остаться в живых. Все. Мы прекратили работы. Новые хозяева прочно наложили руку. Генерал Штокс отдал приказ о не сопротивлении. Сейчас будем решать вопросы о нашем убытии. Народу много. Проблем не меньше. Приказываю: все имущество приготовить к хранению. Технику , самолеты, боеприпасы. Все, что есть в наличии передать новым хозяевам. К вам приедут принимать русские. Они здесь. На радиоцентре то же. Смотри, не допусти излишнего рвения псевдопатриотов. Русские миндальничать не будут.  Если дернешься, получишь такой десант, как мы сейчас получили. Одни купола, неба не видно. Пять минут и ты успокоился, а если дернулся, то на веки. Но ты не мудрствуй. Не ищи щелки. Проигрывать надо тоже красиво. С честью и достоинством. Я тебя не уговариваю, я приказываю. Понял?
  Так точно, понял.
  Приступай. Кстати, мы так долго с тобой общались по разным поводам. Как твое имя?
 Генрих, госпожа Мэри, Генрих Оттойгер.
  Генрих, а не смог бы ты перегнать тот самолетик сюда. Помнишь, что затеял всю эту заваруху, когда его наши дураки обстреляли?
   Он у меня, госпожа Мэри. Мы его осмотрели. Хорошая, крепкая машина. И, в золотых руках была. Ухоженная, налаженная. Мы иногда на нем прокатываемся.
  Так, Генрих. Эту машину немедленно сюда. Сядешь прямо к моему штабу. Здесь 300 метров чистого пространства. Вполне хватит.
 Есть. Сейчас распоряжусь. Майор Готц перегонит.
 Гони.
  Командир, радио.
 Давай. О! Ты уже ефрейтор? Хорошо смотришься. И давно заслужил. Почто твои командиры не радеют? Мне приходится самому решать.
 Так на то и командир, что б за всех радеть, мои командиры где. Они меня в глаза не видели. Не будут же они у начальства спрашивать: -«А как мой подчиненный справляется с возложенными обязанностями, может ему можно звание повысить»?
 Ну, ты мудрый. Оно и правда так. Посыльный, пригласи начальника строевого  сюда.
  Я есмь, командир.
  Знаешь, вот этот ефрейтор, ты оформи на него все как надо. Вот он правильно вопрос поставил. Служат при штабе, не у своего начальства на виду. И получается, как беЗпризорники. За них и порадеть некому. Не придет же ко мне начальник связи: « А охарактеризуйте мне, командир, этого связиста. Может его в звании повысить или награду испросить, или еще как поощрить». Подумай, кому под надзор отдать всех штабных. Они и живут здесь, и кормятся, и службу несут, а приписаны хтось где.
  Так передайте их мне. Все на глазах.
 Вот и хорошо. Подготовь бумаги и подпишем без волокиты. А этому гвардейцу я присвоил уже ефрейтора. Оформи.
  Так, ефрейтор, давай радио. А то отвлеклись. Может там срочное что. Откуда?
  Майор Иванов.
 Давай.
   Первый. Немедленно вылетай ко мне. Возьми фотографов, киношников. При подлете объект пусть поснимают с воздуха. С южной стороны можно сесть хоть на чем. Узел связи наш. Главная площадка наша. Потерь нет. Все миром.  Пятый.
  Связист. Отпиши. Пятому. Вылетаю. Благодарю от имени Страны. Ванечка, держись. Первый.
  Связист уметнулся к себе.
  Баграмов. Срочно самолет под меня. Какой есть.  Не медля.
  Климов, фотографа, киношника сюда.
 Есть.
   Так. Сейчас мы летим на объект. Приготовьте ваши аппараты. Съемку сделаем с воздуха, потом на земле. Продублируйте все несколько раз. Если есть возможность, то проявить и отпечатать сразу. Там же. На все про все пол часа. Прибыть сюда.
 -Командиру от Баграмова. Машина ушла. Через двадцать минут будет у вас.
  Командир, машина у подъезда.
  Ох, Баграмов, Баграмов. Тебя буржуям на выучку отдать. Что ты припер? Это сколько керосина спалим? Я же думал, что ты АН-2 дашь, а ты двенадцатого пригнал. Может ты его в полете поймал и сюда переправил.?Ну, да ладно. Некогда лошадей менять. Тем более, как говорит народная мудрость, что их на переправе не меняют.
  Гони, брат, пилот  своих коней вот сюда. Инженер, покажи фотографам откуда съемку вести. Потренеруйтесь. Поехали.
  Антон покатился по бетонке, «Разогнул» провисшие на стоянке крылья, оперся на них и оторвался. 
  Борт. Вижу вас. Навожу.  Лево 15 пройдете над радио центром. Снимайте на проходе. Далее прямо на север. Крутитесь как удобнее, снимайте. Посадка с южной стороны объекта. Там поле крепче бетона. Садитесь курсом 270.
  Машина покрутилась. Поснимали. Приземлилась.
   К самолету подкатил роскошный лимузин. Из него вышли двое. Винты еще крутятся. Летчики делают свою работу. Рампа открывается и приехавшие идут туда.
  Командир, операция закончена. Комплекс в наших руках, радиоцентр тоже. Потерь нет. Майор Иванов.
  Командир принял рапорт. Обнял Иванова. Ваня, Ваня. Ну мы и наволновались. Как сквозь землю. Пропал и все.
  Рядом стоящий засмеялся во весь голос. Ото и правда, командир. Сквозь землю.
  Командир глянул на второго. Вань, а сей кто есть, что он так, как совсем свой хохочет. Это то при командире.
  Да, командир, это именно совсем свой, как точно ты сказал. Это старинный друг, как брат мой, еще с училища, майор Фриц Таксель. Рядом койки стояли, вместе погоны получали. Из одного бачка кормились.
  Немец?
  Да. Был немец, а сейчас совсем русский. Так, кое что, по мелочам немецкое. Фамилия, имя. А натура наша, русская.
  Он тут рабочих так, порой, крыл, что у тех и сомнения не возникало о принадлежности к нашей стране, хотя они нашу страну и в глаза не видели. Это они внутренним чутьем прозревали.
 Так ты их по русски крыл?
  Нет. У нас не принято материться. Мат, это антимолитва. Призывание бесов. А мы, и без них  справляемся. А как еще с этими балбесами, если они по нежной автоматике кувалдой молотят.
  Что ты говоришь, откуда у них кувалда? Это же Европа. Она ключиком, пинцетом или еще чем работает.
 Да. До тех пор пока можно пинцетом. А прижмет, так на русский лад и подвигается. Кувалдой пару раз и дело пошло.
 Ладно. Потреплемся потом. Расскажи, Иванов, что вызывал.
 Так вот, командир, первое-  прими честь по чести капитуляцию. Здесь главным генерал Штокс.
  Кто? Штокс? Легенда разведки Большого Брата?
  Да. Он. Благодаря его мудрости не произведено ни одного выстрела. Он, как увидел, падающий  на радио центр,  батальон, сразу отдал приказ на сдачу. –«Дело не исправишь, а людей терять - есть преступление. Надо уметь проигрывать. Сей раз проиграли. Признай поражение с красивым лицом и не бери грех на душу».  Потом он проследил армаду, шедшую на главную площадку, и передал приказ о сдаче туда. Предупредив, кто сделает хоть один выстрел, он лично добавит второй, в этого ослушника. Нет причин развязывать бойню. Тем более, что выиграть ее невозможно. Да, и нет смысла.
  А вот, и они идут. Впереди сам генерал Штокс, за ним его главный исполнитель мадам Мэри. Здесь все перед ней трепещут, более чем перед генералом. Крепкая тетка.
   Подошедшие доложились. Командир приложил свою ладошку к козырьку. Познакомились. Генерал предложил пройти в помещения и обговорить все вопросы.
  Спасибо. Мы придем через 10-15 минут. Оставьте провожатого.
  Бывшие хозяева ушли. А новые запросили фотографов. Что получилось?
 Да, командир. Все. Вот даже пару десятков снимков отпечатали. На вот этом аппарате. Он прямо на бумагу сразу делает.
  Хорошо. Пойдемте. Провожатый, веди.
  Шум, такой тяжелый и напряженный стих. Площадка замерла. Рабочих разводят по местам проживания. Охрана в казармах. Оружие на площадке горой высится. Щедрое. И крупнокалиберные пулеметы, гранатометы, огнеметы. Ствольная артиллерия малых калибров. Базуки. «Одноствольные, этакие «Катюши». Ого го . Если это все в дело, то полегло бы много. Как хорошо, что есть ум. Ум, честь. И воля Божия, в первую очередь. Если ЕЁ, в очередь поставить можно.
  В Великую отечественную были случаи, когда решительные действия наших командиров ставили в тупик немецких генералов, и они сдавали свои дивизии без выстрела. Вот и в 1945, в мае, 12 числа, две ССовские дивизии, знаменитая «Мертва голова», и еще одна, сдались, приехавшему в их штаб, сквозь их порядки, нашему будущему командующему ВДВ, генералу Маргелову В.Ф. Он им не дал времени для раздумий. Либо сдача, либо через минуту все будет уничтожено. По воле Творца, те проявили мудрость. Сложили оружие, в том числе тысячи единиц бронетехники и пешки тронулись домой. Без сомнения, многие, радостно.
   Так. Документацию на стол. Всю.
  Надо отдать должное иностранным спецам. Документация в идеальном состоянии.
  Командир.
 Что?
 Командир. Хорошо бы забрать это все и в Москву. Не медля. А мы тут все мелочи обговорим. Кого как кормить, поить. Отправлять на родину. Вези командир не медля. Я думаю, что важнее нет ничего, сейчас.
   Да, Сергеевич, я про се зразу подумал. Но не осердится ли этот генерал? Ведь по чести надо и поступать, а он все сделал по чести.
 Командир. Честь мы ему воздадим. Гони в Москву.
   Баграмов. Самолетом меня домой. В Москву.Сейчас вернусь на базу и сразу лечу.
  Есть. Сейчас борт пришел, союзный. С комфортом можно. Прилетели артисты. Концерт давать будут. На неделю.
  Готовь его. Через два часа вылетаем.
  А концерт?
  Посмотрю и послушаю в записи.
 Какой записи, все киношники, у тебя, командир.
 Ладно. Готовь. Я вылетаю.
 Собрав все бумаги по комплексу, фотографии, отснятые пленки. Захватив с собой киношников, командир улетел. Пересел на прибывший борт, не дав пилотам лайнера и рта раскрыть. Война! Все! Поднимайте свой паровоз и аллюр три креста. На Москву. Летчики попытались запросить свое начальство, но, тихий и скромный Баграмов, который не то, что муху обидеть, но и травинку расправит, после  ее деформации каблуком, так на них рыкнул, что вся эта московская братия, мигом нырнула в самолет, расселась по местам, запустила двигатели и чуть не умчалась без командира, пока тот подбирал десяток носильщиков, увозимого имущества.

Москва. Хозяин самых умных умников.
  Адъютант докладывает.
   Иван Захарьевич, к вам десантники, во главе с Дядей Васей, разрешите?
   Ты поковник что, очумел? Сам Дядя Вася в приемной дожидается? Поменяю я тебя на десантника. Доиграешься. Приглашай не медля.
   Стой! Я сам встречу.
   Гнеральские звезды блеснули, лампасы разогнулись и подвижная фигура хозяина самых умных прошла в приемную.
 О! Гости. Заходите. А это что за караван.
  Свежайшие документы, Иван Захарьевич.
  Несите в зал. Раскладывайте все по полочкам. Василий Филиппович, кто это и что это?
  Это мой, кстати, и ваш, африканец. Там всем командует, до замены. Которую обещали ему пять лет назад, да никак верха не подберут. И с ним просто носильщики. Пусть воздух родной хлебнут.
  Так. Так. А почему он полковник. Ему хозяин, при мне приказал Григорию Семеновичу дать золотой погон и сразу две звезды. Он его помнит еще с целины и потом по многим делам. И велел форму сшить, навесить все, что положено и отправить туда, с первой оказией. Постановление Президиума Верховного Совета есть. И Боевое Красное Знамя сверху. Право, как у слуги двух господ. Хозяева довольны, а внимания к нему нет. Ну, ладно. Давай пойдем, посмотрим. Что там такое, что он сам привез, да еще у гражданских самолет умыкнул. Он всегда у тебя такой бойкий?
  Нет, Иван Захарьевич. Совсем нет. Скромнейший, на самом внутреннем уровне парень. Для себя ничего. Видите, одет, как все. Простое Х/Б и не более. Кирзачи. И по себе всех офицеров подобрал. Любого ставь хоть на соединение, вышколят,  лучше любого генерала. Да они и достойны этого высокого звания. Я знаю некоторых лично. Хоть сейчас на высокий пост.
 Так ставь. Я подпишу.
  Не. Они там нужнее. Тут проще. Тут  не стреляют. Они обкатаны еще с сержантской школы. С курсантских погон. Некоторые курсантами ходили со звездочками, Григорий Семенович сам подписывал. Правда, не знали, как носить. Но применялись. Споров не было. Сержант срочник, их гонял по полной, не взирая ни на что. Ложись, ползи, зад прижми к земле. Ниже , ниже. Ползали, не прекословили. Учились. Учителей высоко почитали. Умницы, ребята. Вот и подросли. Оперились. Надежно летают.
  Позвать сюда генерала Промереева.
 Есть.
  Николай Игнатьевич, здравствуй. Пойдем посмотрим, что из жарких стран привезли.
  «Носильщики» разложили бумаги. Фотографии. И, испросив разрешения, ушли. Следом последовала команда, накормить. Отвести отдохнуть.
  Докладывайте, полковник. Что привезли. Откуда.
 Командир обстоятельно, но очень кратко доложил.  Все уткнулись в материал. Генерал Промереев Н. И. аж захихикал от удовольствия. Вот те борщ, вот те и кости, и на второе, и компот с абрикосами. Вот она, собачка, где зарыта. Вот что везти собрались.
  А скажите полковник, сколь много уже вывезли?
  Много, товарищ генерал. Процентов 60. Главное, что два блока уже там отсутствуют. Самое, так сказать, сердце комплекса. Они уже в пути, пока по суше.  Прячут по подземным схоронам. Сейчас туда разведки подбросить. Прочесать, просеять все. Особенно по местам погрузки на суда. Там такие тяжести, что только на крупных судах можно. А эти два блока по сто сорок тонн весом. Каждый. Да бетонная рубашка. Каждый, сейчас, примерно на 500 тонн
  А как вы все это получили? Вам с неба упало?
  Нет. Наш офицер, майор Иванов все раскопал. Потом вызвал войска, без выстрела повязал все. Я прилетел, принял «капитуляцию», забрал все и сюда.
 Так кто командовал операцией?
  Формально я. Фактически майор Иванов.
  Вы ему так доверяете?
  Да. Боевой офицер. На месте ему виднее. Он, подписав соглашения с новой «Государыней» о взаимопомощи и  возвращался домой. Его обстреляли средь бела поля. Он оставил самолет. Нырнул в катакомбы. Все разведал. Там встретил своего однокашника, по училищу, койки рядом, майора Такселя.  Подготовил к операции все, что надо. Запросил три батальона и роту. Я дал ему четыре. Без выстрелов все по уму сделал. Блестящая операция. Сейчас решают хозяйственные вопросы. Кого куда девать.
   Там, кстати, командовал генерал Штокс. Проявил сдержанность. Не бросил людей умирать без всякой пользы делу. Сдал все по чести. У него и не могло, практически, как у спеца такого класса, и другого решения быть. Ну, что могла сделать рота охраны против батальона ВДВ. Местного. Обстрелянного. Навоевашегося. Так. Просто уложить свою роту роту. Толковый генерал. Он сам сказал, что проиграл достойно.
  Так, так. А по штату ваш Иванов кто есть?
 Командир подразделения в составе двух батальонов.
 А почто он майор?
 Так не мы присваиваем звания. Мы служим. Нам хватает. А что звание? Какой был, тот и есть. Хоть одна звезда, хоть три. Если в голове нет ничего и в сердце, то хоть что.
   Командир прикусил язык. Генеральские погоны блестели и можно, невзначай и обидеть.
  А как же ты гражданский самолет угнал?
  Не угонял. Он у меня стоял. Там артисты прилетели. На неделю или две. Он без дела. А мне что, на своем  Антоне телепать в два раза дольше, да с заправками проблемы решать?   Раз он у меня, значить мой. Государственный, как и я.
  Ты всегда так действуешь?
   Стараюсь по уму.
  А это ты три колонны перехватил, что шли на помощь комплексу. Мне Цукорев на тебя жаловался, не сильно, но настучал, сгоряча, еще в воздухе.
  Цукорев новичок. Как ему приказали, он и исполнял. А мне виднее. Вот я ему и поправил действия. Зато мы заблокировали все отряды, разоружили и отпустили домой. На дорогу оставили воды и пития. Заправили, слив топливо из половины их машин, которые теперь у нас работают.
 А их как?
 Уплотнили. Их «Маны» приняли двойной вес и не вздрогнули. Тем более, налегке. Без оружия, боеприпасов, палаток и прочего. Ну, чуть тесновато. Зато живые и целые. Умотали, только ветер свистел. Колонны уходили со скоростью более 100 километров в час.
 А самолеты почто держишь до сих пор?
  Так они при деле. Вот сейчас выброску с них проводил. Гвардецы мои. Опытные, а самолеты, из прилетевших. Пусть опыта набираются.
 Так надо было и солдатиков, новичков подключить.
  Нет. Я посмотрел, как они себя вели при блокировании колонн. Их еще учить и учить надо. Потом только приучать, обкатывать в бою. Не умеют элементарного.
  Слыхал, Василий Филиппович?
 Да, Иван Захарьевич. Я его здесь подержу, пусть напишет, как и чему еще учить надо.
  Товарищ командующий. Мне домой надо. Я там напишу, если прикажите. Что мне тут делать. Я вот привез и домой. Если мне вот разведка людей даст, я их в дело пущу и как паучек буду сидеть и формировать материал. Если что, сразу реагировать. Мне там быть надо. А то умыкнут с материка имущество. Там все под рукой. И сила, и власть. Мне глаза и уши нужны.
  Так ты не просто материал привез, еще и поклянчить.
 Да. Во первых этот материал. Можно любому доверить, но я решил, что сам. Ответственность велика. А что поклянчить, так вы сами дадите. И без моих просьб. Там территории громадные. Малым числом не охватить. Мне каждый порт, каждую возможную стоянку процедить надо.
  Так там не твоя зона ответственности. Там другие государства.
  Мне от этого не  легче и не тяжко. Там мои «вещи». Очень ценные и очень опасные, если они дойдут до порта назначения. Как мне сказал инженер Таксель, представитель фирмы изготовителя. Этот комплекс, если бы заработал на полную мощность, процеживал бы не только весь континент, но и захватывал далеко за. Кроме того, воздействует на климат. Все по заказу на любую часть воздействуемой территории. Дожди, засухи, ветры. Хоть что. Мне раскопать, где что припрятали. А потом заберем.
  А международный скандал.
  Так можно потом наказать за своеволие. Посадить даже. С удовольствием отдохну.
 А это у тебя, гвардеец не гордыня играет? –спросил Иван Захарьевич.
 Не обижай моего офицера, -вмешался Василий Филиппович, - какая гордыня. Ты у него спроси, он сегодня завтракал?
  Отвечай гвардеец. Что молчишь.
 Нет. Но надеюсь.
  Хорошо. Как тебе людей послать?
  Да со мной. Я сейчас возвращаюсь. Самолет приказал охранять, никого, кроме техников не подпускать. Подготовить к вылету и ждать.
 А кто у тебя еще там, на аэродроме?
  Взвод стариков. По пятому году. Взял подышать родным воздухом. Заслужили. На березки посмотреть. На белых девчат, издалека. И не дать машину никому. Тут хозяева сразу найдутся.
  Во, ты даешь. А заправлять?, Экипажу отдохнуть, накормить. И еще всякие там порядки.
 Ничего. Не каждый день такое. Подъедут, заправят. Обслужат. Экипаж сами покормим. Им вообще запретил покидать машину. Они гражданские. С дисциплиной не все в порядке. Уйдет, застрянет. Пусть посидят. Им что там было сидеть, что здесь. Разницы нет. Командировка.
     И то, так. Суров.
 Адъютант. Бережковского сюда.
  Есть!
   Иван Матвеевич. Есть у тебя, сейчас, человек двадцать полевых ребят. Вот гвардейцу ,край, надо. Он там далеко на юге. По четвертому направлению состоит.
 Есть. И там могу подкинуть. Человек десять. Хватит?
 Всем дадим работу. Спасибо.
  Так, Иван Матвеевич. На Домодедово его самолет. На отшибе стоит. Пусть в течение часа твои прибудут. Туполев там.
  Как охрана пропустит?
  Пусть скажут: «командир приказа».
 И все?
  Да. А что, еще что нужно?
  Да нет. А ты, Иван Матвеевич, запроси своих, как их будут в самолет пускать. Мне интересно. Давно отвык от деловой простоты. Все наверчены кружева всякие, порой и не видно сути, одни плетения, хитросплетения, прости, Господи.
 Пойдем, Василий Филиппович, поужинаем, да гвардейца твоего покормим. А что там, в самолете люди голодные?
 Нет. У них суточный паек с собой. Они и экипаж покормят. Всем хватит.
  Ну, пойдем, посмотришь, чем генералитет кормят.
 За столом разговора особенно не было. Молча ели гречку с котлетой. Компот. По трапезе еще помолчали.
  Приедешь к себе, не поленись. Напиши представления на звания, награды. Не скупись и не щедрись. По заслугам. Мы тут в закрутке. Суток не хватает. Да еще всякое непонимание и сопротивление. Особенно от тех, кто на поле боя не был, в штабах погоны наращивал. Прости, Господи. А Иванова особо отметь. Если отдашь, я ему дивизию дам.
  Хорошо, спрошу. Но уверен, не согласится.
  Я ему учебную дам. Готовить младший командный состав и переучивать или доучивать офицеров. Это очень ответственная и нужная работа.  А может сам пойдешь?
  Нет. Спасибо. У меня там люди. Верные, испытанные. Они по пятому году служат многие. Сами не хотят уходить. Как же можно. Мы тут, а командир на перину, под березки. Нет, мы своих не бросаем. Вы не сделаете такого? Товарищ командующий, очень прошу. Хоть я и вижу вопрос уже, но по чести. Очень прошу, пока не трогать никого. Закончим этот комплекс, передохнем. Переформируемся. А там, как Господь управит.
  Хорошо. Лети домой, к себе. Сейчас подойдет машина, отвезет на аэродром. И пару дырок просверли на «пиджачек».
  Звонок Ивану Матвеевичу.
  Вокруг самолета десантники при оружии. Подпускают близко, вплотную, но страхуют намертво. Никакой номер не пройдет. Не разговорчивые, даже вопросов не задают. Мы подошли, они молчат. Даже не напряглись. Оружие заряжено, патрон явно в патроннике, с предохранителя сняты. Да и предохранитель не блестит потертостью. Видно им и не пользуются. Оружие всегда готово. Спрашиваем разрешения подняться в самолет.
   Не велено.
   Нас послали.
   Не велено.
   Ваш командир разрешил.
    Не велено.
     Не пускают.
  Ты перепутал. Надо сказать, командир приказал, а не разрешил.
  Понял. Идем к ним.
  Гвардейцы, мы летим с вами, ваш командир приказал.
   Проходите, располагайтесь, на свободные места. Старайтесь ближе к кабине. Не на хвост.
   Прошли. Ни вопроса. Ни слова.
   Иван Захарьевич. Бережковский.
  Слушаю, Иван Матвеевич.
  Все точно. Пока не сказали «командир приказал», никого не пускали, сколь не объясняли. А как сказали так, пропустили. Располагайтесь, где удобнее, только хвост не нагружайте.
 Иван Матвеевич. А ведь они по нашему ведомству трудятся.  По факту. Я припоминаю, что мы многих «покупали» еще с курсантских времен. Да порастеряли. Рассыпали золотые зерна. А эти ребята трудятся и трудятся. Ты посмотри архивы, да не пожадничай. Воздай и по нашему заведованию заработанное. Оно, конечно, не за награды служим, Отечеству, но и Отечеству надо ценить и проявлять заботу. Вот царь земли давал, звания, достойный пенсион. Ценил. Нам не потерять. В общем, порадеть, по нашим возможностям. Так, говоришь, пока не сказали « командир приказал» не пустили. Молодцы. И спокойны, Да, у них еще, как доложили мои, а они далеко не новички, патрон в патроннике, а предохранителями не пользуются. На них покрытие заводское. Боевые парни.
 Спасибо, Иван Матвеевич. Порадовал. Достойная молодежь. Можно смело на пенсию. Конечно, если кто отпустит, на эту самую пенсию. А я вот и не представляю, как можно на пенсии и жить, то. Сразу, из таких крутовращений и на покой. Ни тебе постоянного напряжения мыслей. Ни многослойных обязанностей, ни этой большой, государственной ответственности. Нет, Иван Матвеевич. Нам с тобой, наверное, до пушечного лафета тянуть. Помнишь, как раньше генералов в последний путь провожали. Венки, музыка.  На лафете украшенный кумачом последний приют. Москва стоит по тротуарам. Прощается. Да. Потрудимся. Потрудимся. Видишь как молодежь. Мы этот орешек катали,  катали, а они раз, хрусь, и вот вам ядрышко. Ах, хороша молодежь, нам бы ее не испортить.
  На аэродром командир добрался без затруднений. Военную машину пропустили на летное поле и доставили гвардейцев прямо к аэроплану, как раньше именовали все, что летает.
  Командир, двадцать пассажиров на борту. Терлись, терлись. Со своими по радио переговаривались, а потом сказали, что по приказу вашему. Мы пропустили. Сидят в салоне. Режутся в дурака. Молодые, веселые.
 Что значит молодые?
  Ну, лет по тридцать, примерно.
  А ты, гвардеец, что старый? Сколько набежало?
  Двадцать четыре.
 Ну! А ты тридцатилетних молодыми обзываешь.
   Так у нас год за пять. Мои родные двадцать четыре, плюс двадцать пять притуленных, итого уже под сорок.
   Командир потрепал «старика» по плечу. Год за пять, говоришь. За пять. Это у сержантов. А у офицеров тогда за сколько?
  Ну, это смотря где. Если на кухне, так можно и за три, если на «линии», то, пожалуй, за шесть можно.
  То есть, по твоему, всех нас на пенсион. Уже по 25 прослужили. А кое кто и больше.
 А, почто, и заслужили. Вспомните первые годы. Из боев не вылазили. Засады, наркоту перехватывали, а они, эти нарковозы, фанатики или прокуренные прошприцованные. Уже мертвый, сто раз, а лезет. Гашетку жмет. А охотники за экзотами. У них и вертолеты, и пулеметы с ночным прицелом. Автомобили, не хуже танков. Все есть, кроме совести. Тоже дрались отчаянно Сколь мы мотались с одной перепалки в доугую, третью…. Без конца. Порой аж одуревали. Лег бы и отключился, трава не расти. Но надо. Как друга бросишь. Чо там. Потрудились. Может и не за пять, но за три точно. Ладно, командир, помолодеем на десяток лет. Пусть по тридцать. Как этим, молодым.
  Вот и хорошо. Значит одногодки.
  Что экипаж делает?
  Стюардессы всех кормят. Постоянно предлагают, то еду, то питье. Летчики коньячок пригубили было, но мы пересекли. На смене ведь, не на отдыхе. А девчата слегка хлебнули. Пусть. Им за штурвалом не сидеть.
  Хорошо. Проверь наших. Может кто куда пошел.
  Нет. Наши все здесь. Можно взлетать.
  Ну, раз можно, то давай, старик, командуй. Размести только равномерно и хвост не перегружай.
 Уже все по местам.
 А мне где отвел местечко.
 В комнате отдыха. Там санаторий. Все есть. Еда на столе, приготовили горячего.
 Что значит санаторий с горячей едой. Там экипажу отдыхать.
  Правильно. Но экипаж рулить будет, а мы, в это время , передохнуть, по человечески можем. А горячее взяли в аэропортовском ресторане. Здоровье, командир надо беречь. Так утверждает наш доктор, майор Кройтор, зашивая очередную дырку. А доктора, вы сами заставляете слушаться. Без ропота.
  Ладно. Веди в салон. Помнишь как на УГЛУ захватили салон-вагон браконьеров. Вот машина. Вот комфорт. Все тебе и горячий кофе и холодное пиво. Холодильники, морозилки. Кондиционеры. Уют. Мягкие диваны. Телевизор. Здесь тоже так?
 Нет. Скромнее. Но диваны есть. И стол.
  Веди и дай команду на взлет. Домой.
 Есть.
  «Матвеев,- подозвал сержант гвардейца, - дай команду на взлет. Командир приказал.
 «Есть» .
  И помчался по проходу в командирскую кабину.
  Сержант проводил командира в «салон», расставил на столе тарелки. Горячий борщ, котлеты, с две ладони величиной, чай.
 Ну, что ж. Поедим. Горяченького. Давно не перепадало.
   Командир уже допивает свой чай. Уже прилег на диванчик, а самолет ни с места.
  Почему сидим? Пилоты.
  Так очередь. Нас нет в плане.
  Что значит нет? У них что, план на сутки составляется?
 Нет. На месяц и более.
  Мне месяц сидеть? Ты обалдел пилот. Меня домой не пустят. Весь континент смеяться будет. Нашего командира месяц в график вписывали.
  А ну дай главного, кто там. Диспетчер или какой выпускающий.
  Да, руководитель полетами, сменный.
  Дай связь.
  Пожалуйста.
  Уважаемый, послушай меня. Мне пилоты сказали, что раз я приблудный, то меня могут долго держать здесь, пока дырочка в небе не появится. Это так?
  Да. Примерно так.
 А когда эта дырочка появится?
  Не знаю. Очень плотный график. Очень.
 А скажи. Можно мы вслед взлетающему увяжемся и, не нарушая вашего графика, взлетим. Он себе пойдет дальше, а мы себе, домой.
  Нет. Небо плотно забито. Там на очереди уже некоторые по часу крутятся.
  Понял. Мне неба не хватает, маленького кусочка. Ладно. А свяжи меня со своим начальством.
 Не положено.
 Кто так положил?
  Инструкция.
  Слушай, друг, выпусти меня пожалуйста. Очень прошу. У меня там столько дел, а я здесь ваши борщи с котлетами потребляю. Выпусти.
  Не могу.
 А начальство мне дажь.
 Не дам. Не в моей власти.
 А скажи, где ты сидишь?
  Зачем это вам. Сейчас приду на тебя посмотреть.
  Вас не пропустят.
  Это мои проблемы. Ты скажи как тебя зовут и где сидишь. Я, когда получу эту дырочку от неба, приду проведать тебя. В глаза посмотреть.
  Не положено.
  Ладно. Так найду.
  Сержант. Со мной десять человек. Пойду дырочку в небе проколупывать.А что сидеть и ждать сутками7 Пошли, гвардия. Всем осторожно. Вежливо. Только быть. Остальное я сам.
  Командир обмел кирзачи. Подтянул ремень и ступил на бетон аэродрома.
   Прошли в корпус.
  «Скажи, мил человек, - спросил командир тоскующего милиционера, - а где тут главное начальство пребывает.
  Начальство сейчас дома преывает, как ночь уже. Сейчас только дежурные.
 Ну, самый главный дежурный где.
 Это вверх, потом направо, потом …
  Ладно. Ты хорошо сам знаешь?
  Да.
 Вот и проводи нас к нему. Все равно бездельничаешь.
  Нет. Не бездельничаю, я на посту, на смене.
 Вот и хорошо, все тебе не так скучно будет. Проводи гвардейцев к главному, в эту ночь.
 Сержантик, мильтон, как их звали в народе., шустро засеменил своими хромовыми сапожками по плиточному полу. Пол сверкает, сапоги горят, мильтончик, как то даже гордо ведет отделение десантников наверх. К начальству.
  Вот здесь.
 Постучали. Без ответа. Постучали громче.
  Я занят!
 Как долго, товарищ начальник вы будете заняты?
  Сколько надо столько и буду, отрезала дверь.
  Так, товарищ сержант милиции, это нормально или не правильно?
 Не знаю. Мой пост внизу.
  Ладно, иди к себе на пост. Мы тут подождем. Спасибо.
 Сержантик заблистал сапожками вниз, а в дверь постучались снова.
  Ответа нет. Постучали сильней, еще сильней.
 Дверь приоткрылась и, только выглядывающий хотел нагрубить, как его положили на коврик. Девочка, которая была в кабинете мигом умотала, сверкнув телесами и прихватив барахлишко, форменное, кстати.
  Нехорошо, товарищ ночной начальник. Во время несения службы. Может даже ,используя служебное положение. Это и до парткома дойти может.
  Посадите его на диван.
 Слушай, ночной начальник. Я уже почти час не могу взлететь. Прощаю все, что до этого видел и слышал. Понимаю все, что это трудно, плотно, небо не резинове, в него не вместишь всех желающих. Но мне срочно надо домой. У меня там война. Ты понимаешь. Война. Выпусти не сколь не медля. Мой самолет стоит в тупичке. К взлету готов. Все готово, кроме неба. Дай кусочек и выпусти. И еще. Это личная просьба и я ему обещал посмотреть в глаза. Покажи мне того, кто вел со мной переговоры. Он не назвал своей фамилии. Не положено, мол.
  Ночной директор отряхнулся, пришел в себя.
  А вы, кто быть изволите, что по ночам здесь , явно хотел сказать ШАТАЕТЕСЬ, но сдержался и смягчил, ходите.
 Вот мой документ. Звание, фамилия. Имя и отчество. Это мои гвардейцы, сопровождают и прикрывают. Вдруг кто обидеть захочет. Так мне уютнее. Я тебе, начальник не диктую, но если я через полчаса не буду в дороге к дому, тебе обещаю. Что тебе больше всего не хочется? Скажи? Вот это обещаю.И слетит оно к тебе с самого самого верха. Ты меня понял?
  Понял. Так пусть ваш самый самый верх мне команду и даст. Не пугайте меня. Здесь порядок, а не там где то у вас.
  Ладно. Не будем заводится. Проводи к тому диспетчеру, который со мной говорил.
  Их много на смене.
  Вот и проводи ко многим. Там мы сами найдем.
  Может вы еще и стрелять начнете? Взвился ночной директор.
 Нет. Мы стреляем только по врагу. И то,  в случае самой крайней необходимости. Ты ж не враг, хотя твои поступки не самые лучшие. Давай веди!
  Гвардейцы помогли чиновнику сделать певые шаги, а потом он, довольно резво, пошел и сам.
  Диспетчерская была, как  космический корабль. Легкий деловой шум. Все заняты своим серьезным делом. Скорости бешенные. Самолетов море. Командир, было, хотел отменить свое решение, посмотреть в глаза тому, кто его так законно футболил. Но этот чинуша выглядел слишком победоносно. Сержант углядел и главного в этой зале. Командир, а вот в уголочке без дела сидит. Мож начальник сей конторки.
  Правильно, веди сюда.
 Парочка гвардейцев помогла затаившемуся подняться и подойти к вошедшим.
 Скажи, товарищ, я приблудный борт из жарких стран, кто со мной был на связи. Я его долго уговаривал, но он меня не выпустил, сказал, что небо не резиновое и далее всякое. Помоги найти.
   Вот справа. Он с вами говорил, мне доложил о вашем желании вне очереди покинуть порт.
  Командир подошел. Посмотрел, уже не молодому диспетчеру в глаза.
  Скажи, пожалуйста. Война ждать может?
  Что вы от меня хотите?
  Что бы ты мне ответил на мой вопрос.
 Не знаю. На войне не был.
 Когда выпустишь?
  Не знаю.
  Кто знает?
  Никто. График плотный.
  Тогда слушай. Я сейчас иду в самолет. Докладываю тебе, что  готов к взлету
. Вы все хорошо слышите? Начальники?
  Ну, вот и добре.
   Затем выруливаю на полосу и взлетаю. И если хоть один комар мне помешает это сделать, отвечать будете вы! Я вас предупредил.
  А свое начальство я просто не хочу будить. У них от дневных дел голова кругом идет.  Предупреждаю! Все ваши жалобы обратятся в горящие угли на вашу голову.
  Все. Уходим.
  Пилот. Запускай двигатели и выруливай.
  Меня посадят.
  Выруливай. Как закончишь рулежку, перед выходом на полосу, доложи диспетчеру, что к взлету готов. Попроси, по полной форме разрешение. Все по чину сделай.
  На удивление командира корабля, диспетчер дал разрешение и на рулежку и, потом, на взлет. Машина легко оторвалась от неприветливого бетона, Повертелась в московском небе и ушла на просторы, где ни диспетчеров, ни всяких ночных директоров, ни прочего. Хотя хватает. Пока над сушей.
   Вот и прилетели. Вот пахнуло зноем, замешанном на стоячих водах.  Жаркой сыростью, как говорят наши, здесь, технари, борясь с суперактивной ржавчиной. Вот подошел автобус. Принял прибывших. Сам начальник штаба примчался
 Климов? Соскучился? Или делать нечего?
  Потом глаза командира посуровели! Что произошло? Быстро, коротко, Главное.
  Все в полном порядке, командир. Там, на комплексе решают хозяйственные вопросы. Разведка копает. Ищет, куда угнали оборудование. Людей надо. Профессионалов. Тут прибыли десять человек. Из местной резидентуры. Я их проинформировал, но надо и командирское слово сказать. Точки все расставить. А пришел сам, так есть причина и народ вот валом. Все всё знают. Давно. Мы узнаем, как всегд, последними. Что там великие нам насказали? Кого видел?
  Дядю Васю.
 Ты счастливый человек, командир. Руку пожимал?
 Не помню. Слишком волнительно было.
 Высокие потолки, двери по два метра. Дубовое, прочное. Вечное! Полковники в адъютантах бегают. Ать два, есть, так точно. Мигом все исполняют. Котлеты с гречкой. Так. Слабовато. Плохо генералитет питают. Подливка, как в студенческой столовой. Помню вкус. По одному рецепту. Начальство довольно. Благодарило. Дали двадцать разведчиков для поиска оборудования и прочего. Поручили наших представить к наградам и званиям. Сказали не жаться и не щедрить. Поработай в этом плане. Себя не забудь. Не скромничай. Ладно, не хмурься, тебя сам впишу.
 Командир. А мы тебя вышли не только встречать, мы вышли поздравлять.
 С чем? Я только оттуда. Как что успели спроворить и вслед пинка дать. Я, правда, там, на аэродроме пошумел слегка. Понимаешь, небо, говорит, не резиновое. Некуда меня впихнуть. Да, пока не забыл, этим летунам напиши писулю, что действовали по моему принуждению. Чуть ли не под силою оружия. Оно так и было. А то ребят там затаскают. Еще и снимут с летной работы. Вещи заставят сортировать или еще что. Обязательно сегодня сделай и отдай.
  Ладно. Но к делу. Вот тебе из Москвы прислали. Полюбуйся. С артистами передали. А вручить попросили, или послали, не знаю, как и правильно, ветерана. Героя Советского Союза генерала Константинова Николая Георгиевича. Помнишь он на выпуске был. С начальствующими на трибуне стоял. В первом ряду.
 Климов, что городишь. Я только «сверху», там ни пол слова. Это артисты свой антураж привезли. Костюмерная там у них. Ты чо? Мы пол дня терлись там. Куча вопросов. Десятки офицеров самых высоких. Сам Василий Филиппович. И промолчали? Не, здесь что то не так. Разберемся. А пока давай самолет и я помчался «пироги делить».
  Нет, командир, не обижай ветерана.
  Пойдем в штаб. Там разберемся.
 Нет. Народ уже готов. Воинство стоит. Праздничный обед на столах томится. Нет здесь шуток. Да и кто так шутит, ты чо? Пойдем к старцу. Представься.
  Командир посмотрел на выстроившееся, свободное от несения службы, войско. Унюхал кухонные ароматы. Как все было хорошо. Привычно. Притерто.
  Ладно. Идем. Поднялись на трибуну, что есть на каждом строевом плацу. Представился высокому гостю Так, мол и так, есмь командир сего войска.
 Гость достал бумаги с печатями и высокими росписями, огласил все громко и внятно. Поздравил и вручил. Вот, теперь такая форма и такое звание. Сам хозяин соделал. Носи, терпи, соответствуй. Поздравляем. Народ кричал «УРРРРРАААА!!!!». А у командира приятность смешалась с великой грустью. Вспомнились генеральские котлеты с гречкой и студенческой подливкой. Все. Вольнице конец.
  Климов. А как мне одеваться то. НЕ буду же в таком красочном виде бродить. Папуасы разбегутся, подумают, колонизаторы вернулись.
  Смеющийся Климов разжал кулак и высыпал на ладонь командира четыре зеленых звездочки.  Вот. Наши мастера оружейники тебе сделали. Шесть сдашь, четыре твои. Поздравляю. И не смущайся. Все к этому шло. По делу. Не на паркете.
   Пойдем на трапезу. Народ ждет.
   Климов, отец родной, только без речей.
  Конечно. Кто ж речи перед едой. Перед едой только молитвы читают.
  Да. Это точно. Как там наш Иванов. Что  читает этим генералам .Ваня, Ваня. Такая умница.
  Что НШ Иванову надумаем?
  Как минимум полковника и Красное Знамя. Как минимум!
  А максимум.
   Я бы, моя власть, на генерала представление написал. И, конечно, Знамя.
  Командир тяжко вздохнул. Сунул звездочки в нагрудный карман и взялся за ложку.
   Ах! Как тяжелы медные трубы. Хуже огня и воды, вместе взятых. Устоять бы. Не пошатнуться.
  Николай Кузьмич тоже вздохнул, правда, не так тяжко. Взял свою ложку и принялся за еду.
  Николай Кузьмич в этих краях не предполагался никогда. Он совсем старик, не то, что эти юнцы, рождения сорокового года. В сороковом году Климов уже приканчивал школьный курс наук. Великая Отечественная загремела для Николая на первом курсе  Института геологии. На практике, когда он вел съемку местности и составлял карту отведенного участка. То есть девятнадцать лет от роду. Все четыре года войны и молодой майор, артиллерист, уходит продолжать учебу Но, опять же не дали. «Комсомолец на самолет»! Но самолета не дали. Дали рисовать карты, рассчитывать маршруты движения. Осмысливать и планировать разные , там, операции. И докатился Николай Кузьмич до полковничьих погон и должности начальника штаба отдельного, особого назначения сводного полка. Только принял должность, прикрепил звездочку, как в полк комиссия. Высокая, аж жуть. При блеске погон, всяких лампасах - прибамбасах. И, ну копать, просеивать, снова закапывать. Глубоко закопали командира полка. Сняли с должности и дали пару лет глухого заточения. Замполита отдраили до зеркального блеска и сослали в Забайкалье, без повышения, как это принято обычно. Отстоял его начальник полит управления Советской армии генерал Епишев. Вместе на фронтах Отечественной служили. Комбаты полетели, некоторые ротные. А все из-за генеральских дач. Отвлечение солдат от службы на работы по строительству личных особняков, гаражей и прочего. А под «раздачу» попал и, ничего не ведающий, яко агнец чистый, наш Николай Кузьмич. Его правда, по судам не таскали. Объяснения писать не заставляли. Но, так как прошла команда, весь командный состав убрать, к такой то …….., туда то ….. То и он загремел. Сняли одну звездочку, еще не приросшую к погону. Врезали строгоча по партийной линии и вывели «за кадры». Поболтаться в пространстве. Без должности, но при небольшой зарплате. А что ему. Жены не нажил. Когда надо было жениться, то воевал, то учился. А когда в возраст вышел, поумнел, слегка, тогда и расхотелось. Все больше в части. Все больше в наряде. Сослуживцам хорошо. Да и ему привычней. Вредных привычек не имел. Курева не знал. Даже на фронте не курил. Пьянку считал несовместимой с мужским званием. Пьяный мужик, выговаривал он подчиненным, уловленным на злоупотреблении спиртным, есть самое слабое звено общества. Чуть надави, и порвется. А ты – воин. Ты защитник Отечества. Как же его пьяным, без соображения защищать? Не упивайся вином, наставляет нас Апостол, - ибо в нем есть блуд. А у тебя жена, дети, соседи. Вся страна. Великая и могучая. И наказывал нещадно, на полную катушку используя имеющуюся власть. Постепенно в части пить стали ощутимо меньше. Народ подтянулся и Климов был этому несказанно рад. По женщинам Николай Кузьмич не баловал. Он их остерегался. Почитал их несколько коварным народцем. Да и, просто, по своей великой, здоровой, скромности. Боялся чем обидеть или огорчить. Начальство, поначалу остерегалось его, но поняв истинное его содержание, сущность, поверяло ему многие свои душевные страдания, переживания. Высоко ценило во всех отношениях. Но, вот попал под раздачу. Томится бездельем. Пороги  не обивает. Кадровики найдут дело. Но не привык. Скучно, даже. Хотя есть время почитать книги. В кино сходить. В парк. Как белый человек. На командирскую должность Николай Кузьмич не претендовал, ибо по этому вопросу имел свое мнение. Штабная работа, она имеет свои особенности и шествовать вверх должен каждый по своей дорожке. Командиры по своей, штабные по своей. Взводный, ротный, батальонный, полк. Через промежуточное звено зам. А штабные, тоже по своему , подъезду. Но не выходя в командирские  должности. Характер другой. Профиль работы и обязанностей другой. Все другое. Это было его убеждение и никогда не соглашался на предложения занять командирское кресло. Это уже в крови.
 Как то прогуливаясь по парку, подсел к пожилому полковнику. Тот читал «Правду», что то отмечал карандашиком и весьма смахивал на политработника. Разговорились. Кто, что, где воевал. Кем, На каком участке фронта. Воинам всегда есть что вспомнить. Знакомых командиров, начальников. Приезды «больших» людей. Дело дошло до нынешних дней.
  Как бездельничаешь? – возмутился полковник. Что значит год без места. Столько работы, столько всего, а ты прохлаждаешься.
 Так не вызывают. Не дают назначения.
  Им, этим дармоедам, о чем болеть? Бумажку влево, бумажку вправо. Вот и вся работа. Хочешь ко мне?
  А куда? Я ведь только штабную работу знаю. На командирскую не пойду. Там другой характер нужен.
  Во! И я о чем говорю. Лучше хороший начальник штаба, чем посредственный командир.
   Тут взгляды у вояк совпали полностью и полковник потянул Климова за собой.
  Ты не упирайся. И не смотри на мои эмблемы. Военное дело, хоть где, есть военное. А мне, край нужен опытный НШ. Там одни пацаны. Толковые, умелые, немного лишку горячие. Вот им нужен такой, как ты. Степенный, опытный. Прошедший Отечественную. То есть во всех планах –авторитет и умение. Там есть НШ, но он, по своей структуре характера врожденный командир. Он тянет эту НШовскую лямку и стонет,  хоть на взвод поставьте, рад буду. Не в моем характере с бумагами и всем прочим. Не мое это. Поймите. Дело порчу и себя.
 А что вы говорите там, все да там. Это где там?
  Там? Это далеко. Это далеко на юге.
  Кушка?
 Нет. Кушка это в Союзе. А эти ребята гораздо дальше. Около экватора. Работы –море. Сами молодые, горячие. Им не до оформления бумаг, так сказать. Все слета. Как партизаны. Хотя и у партизан порядок был. В общем соглашайся. Сейчас с командованием потолкуем и трудись. Учи пацанов правильности. Согласен?
 Согласен. Веди.
  Долгих разговоров не было. Запросило начальство документы. Поглазело в них. Похмыкало.  –«Во, балбесы, такие кадры по паркам шатаются. Места нет. Все занято. Кадры, кадры.  Вашу тетю и все остальных родственников…»
  Так. Сегодня все пройдешь прямо здесь. Собеседование, ввод в курс дел. Докторов. Завтра утром туда идет наш борт. Доставят до места. А там принимай дела. Нашего молодого, что томился на этом посту, переведём на батальон. Он от счастья, смотри, что б глупостей не натворил. Побежит к начпроду коньяк вымогать. Сам не пьющий и все там трезвенники полные. Но, на радостях, можно и сглупить, что. Сразу присмотри. А по поводу звания, это мы сейчас утрясем. Это мелочи жизни.
  Командование связалось с нужными службами и к вечеру все звезды вернулись на свои места. Как легко убрали, так легко и на место поставили.
 Утром, слегка потрясшись на грузовичке,  выехали в чистое поле, где уже прогревались двигатели трех Антонов, загруженных по уши. Технари ворчали, что это не верблюды, что техника тоже имеет пределы, что это не люди, на которых можно  валить без меры. Что могут и шасси отскочить, и не взлететь и еще многое что, но такое обычное и привычное, к которому уже все давно привыкли. И не только люди, но и самолеты тоже.
  Антоны погудели, пробежали по росистой травке и тихонечко, без лишних воплей повисли над землей. Дальше пошло легче. Крылья выпрямились и чуть прогнулись. Курс 180. Точно на юг. Не считая всяких кудрявых вывертов над зонами, где пролет запрещен.
 Прибыли.
  Командиру пакет. Тот принял. Уселся в свое кресло. Не наше. Импортное. С колесиками, роликами. Поворотное. С регулировкой по высоте, но абсолютно новое. Видно, стоит большую часть времени без хозяина.
  Пока командир знакомился с содержанием пакета и хотел слегка огорчиться нулевым к нему вниманием, но не дали. Настойчиво пригласили в столовую.
  Хотел отказаться. Надо ж ведь с командиром поговорить, может у оного вопросы будут. Но ему четко обозначили: -командир приказал накормить, расположить по месту жительства и дать два часа отдохнуть. Это время ваше и никто не посмеет вас тронуть. Потом, когда надо, командир пригласит. Кушайте, обустраивайтесь. Отдыхайте. В качестве совета! Если очень захочется пить, не пейте. Перетерпите. Пройдет. В сутки максимум пару литров. Это предел. Чем больше пить, тем еще хочется больше. Потом наступит слабость, потеря сил. Госпиталь. Вот вам жменька леденцов. Если уж невтерпеж, то леденец за щеку и жажда пройдет. Примите. Это чистейшая соль. Поваренная. Но, тоже не увлекайтесь.
  Накормили, ввели в «палаты» штабного терема. Две комнаты. Душ. Туалет. Кухни нет, но есть чайный столик и шкафчик с продуктами. Вполне прилично. Жить можно. Только, вот, жарко и душно. Но это, как сказали, после московских холодов.
   Николай Кузьмич прилег. Даже вздремнул. Но телефон звякнул и пригласил к командиру.
 Командир, полковник, оказался неожиданно молодой. На вид не более 25, максимум 27.
  Рад. Слава Богу, прониклось командование. Да еще фронтовика. Пойдемте в ваше заведование. Вот кабинет, вот ваш предшественник. Пляши, Гордеев. Замена тебе. Иди принимай четвертый батальон. Я приказ подписал. Самому пришлось печатать. Проведите по книгам своим. Все чин чином. К начпроду запрещаю! На сухую. Да отпусти мою ладонь. Вот кого благодари, да начальство московское. Вняли. Нашли, Прислали. Вечером петь будешь.
  Голос у него золотой- обратился командир к НШ. Пусть на радостях и нам похвалу споет. А то неразряженный и уйдет. Человеку радость пережить труднее чем печаль. Радости выход дать надо.
  Психолог, подумал мельком Климов. А ведь совсем молодой.
  Товарищ командир, обратился Климов.
  Нет. Отозвался командир. У нас в обращении немного не так. Проще. Командир. Без приставок. И на ты. Как на Руси всегда было. Даже Государя на ВЫ не называли. На Руси на ВЫ, это знак презрения и отчуждения. Это, правда, мы потом вычитали. У нас сразу здесь так сложилось. С одной стороны, мы все, практически, одного выпуска. И срочную вместе служили. С другой,  это как то ближе к истине. Четко не объясню, но внутренним чутьем понимаю. Так лучше и, сразу скажу, здесь панибратством не пахнет. На полном уважении и почитании звания и должности. В основном, должности. Здесь комбаты в капитанах ходят. Там вверху что то недоглядывают. А по существу, по должностям мы сами здесь ставим. Приказ по базе и все. Занимай пост, трудись. Нам виднее. Мы точнее знаем, кто на что способен. А в Москау напишешь, так год ждешь, потом на сто вопросов ответы дать. То им кажется, что слишком молод, то нет статуса образования, то еще что. Мы не самовольничаем, но поступаем по необходимости. Вот теперь и нам повезло. Хороший учитель. С летами, фронтовик. Так что, если буду что перебирать, то не стесняйся, объясни. Мы хоть и горячие, но не безрассудные. Шестой год воюем. Здесь эта ползучая война не кончается.
 Тут «нарисовался» в кабинете молоденький капитан.
  «Командир». Начфин денег не дает. Женщина на улице рожать начала. Мы ее в больницу местную. Там запросили сначала деньги, а потом, мол, роды принимать будем. Мы по карманам, а там ничего. Да и откуда им там взяться. Без нужды живем. Мы пристращали крепенько, ведь роды. Ждать дете не хочет. Пообещали принести. 10 долларов. А он не дает. Как. Ведь мы обещали, что принесем.
  Скажи я приказал дать. Пусть 20 даст. Там же и полежать надо. Поухаживать. Узнайте, что еще нужно там. Доложишь. Все.
  Капитан козырнул и умчался.
  Вот и такие вопросы наши, спокойно обозначил командир.
  Любопытство раздирало Климова. А сколь, все же лет этому полковнику. Командиру, как получается, довольно многочисленного войска.
  Есть вопрос, Николай Кузьмич.?
  Да, командир. Сколько Вам, простите, тебе лет?
  Скоро 27. Осенью. А что? Слишком молодо выгляжу?
 Да нет. Но несколько необычно для нашей армии.
  Если на полигонах и теплых квартирах, то да. А если на горячих песках, парных болотах. В скалах и все время под огнем. В смутах, переделах границ, междуусобицах. Браконьерских  разборках. Когда из –за шкуры белого медведя или еще какого экзота войско на войско прет. С самолетами, танками, всяческим оружием. Гибнут десятки тысяч мирных жителей. Сами воины себя косят. А ты примири, разведи. Успокой. Разрежь эту шкуру поровну. Или вообще отними. Что б никому не досталась. Слопай сам это яблоко раздора. Притом, что и территория не обозначена четко. Границ этой зоны ответственности, практически, нет. Вот и трудишься в поте лица. День ночь. То ливни заливают и топят громадные территории, два, три государства сразу. Вывозишь народ. Палишь керосин. Пилоты по двое, трое, суток без сна. Какие нормы, какие правила. Люди гибнут.  Да еще представлять и страну надо красиво. Везде генералы, адмиралы. А ты майор. Вот, там наверху и сразу запечатали полный погон. Насыпали жменю звезд. Выглядел что б соответственно. Ношу. Не давит, не жмет.

  С тех пор, так и служит Николай Кузьмич. Не мерзнет. Работы –море. Скучать некогда.  Как к ветерану, «старику» народ тянется. Просят рассказать о той Великой войне. Все до мелочей. Что ели, пили. Чем воевали. На чем перемещались. Все, все интересно.
 Оно и здесь не в игрушки играют. Жизни человеческие.
 Вот разведчиков подкинули, сейчас местные, здесь служащие, подключаются. Всем задачи поставить решить все вопросы связи, некоторые вопросы снабжения обговорить. Накинуть этакую сеть на все пространство, которое, в основном, на чужих территориях.  Тут погоны поменяли на командире. В самое пекло. Как там все воспримут? Как командир поведет себя? Парень нормальный, но в двадцать шесть лет такие погоны. Медные , ведь, трубы. Гудят громко.
 Что «дедушка, задумался? –командир с улыбкой спросил. Про медные трубы мыслишь? Не будет сего. Пока операцию не закончим, все по старому. А мы, как приказано, немедля все бумаги на повышение, награды, отправим в центр. Вот с этими артистами и  Героем Советского Союза. Он передаст из рук в руки. Не затеряются. А как ответ придет. Так и все украсимся. До окончания операции приказываю все разговоры пресечь.
  Артисты пели и плясали, командиры готовили «Наградной документ», что оказалось таким сложным и тяжелым делом, таким психологически, просто, не подъемным. Что порой, хоть волком вой. Здесь находящиеся, одно. А сколь убыло на Родину по разным причинам. И это только офицеров. А сержантский состав, рядовой. Тут работы на долгий срок.
  Решили просто. Пока выполнить требование начальства на своих офицеров, а по окончании операции,  подготовить документацию на весь личный состав и подкорректировать ранее отправленное.
 Все. Подписано, пропечатано. 
 Николай Георгиевич, просьба великая. Вот эти документы доставить в Москву. Передать командующему ВДВ Маргелову Василию Филипповичу лично. Из рук в руки. Не в кадры, не адъютанту. Лично.
  Добре. Не сомневайтесь. Передам лично. Он сам просил, по возвращении, зайти к нему и рассказать, что посчастливилось увидеть и услышать. Сделаю.
  Всем, до свидания. Я убываю на комплекс.  Николай Кузьмич. Разведку раскидай сам. Всю информацию на тебя.  Баграмов, отвези меня на комплекс.
  Самолет шелестит винтом, мотор гырчит, недовольный зноем. Маслице подъедает с аппетитом. Пилот жмет машину ближе к земле. Раскачивает, облетая скалы и высокие деревья. А командир, удовлетворенный решением неотложных дел, посматривает на горизонт, оставив ум блуждать, где хочет. «Отпустил тормоза». Даже вздремнул.
   Самолет мягко сел. И первое, что увидел полковник –генерал, маленького «Прохора». Личную, так сказать, машину майора Иванова.
  На площадке тишина. Рабочих уже нет. Охраны нет. Только несколько офицеров, во главе с генералом Штоксом и мадам Мэри.
  Командир поздоровался. Прошу выделить мне кабинетик.
  То, что ему предложили, вызвало удивление. Мягкие диваны, кондиционер, автомат по приготовлению кофе, соков и прочей такой всячины.
 А попроще нет?
 Есть, конечно, но чем вас не устраивает это место?
  Здесь не работать, здесь отдыхать потянет. Мне работать надо, как я привык.
  Генерал Штокс, позвольте мне побеседовать с мадам Мэри. У меня есть несколько к ней вопросов. Простите, генерал, наедине.
  Конечно, что за вопрос. Все в вашей ныне власти. Мы, как принято, есть пленные.
   Генерал, у вас есть какие претензии?
 Нет. Все совершенно пристойно. Совершенно.
  Командир улыбнулся. –«Позднякова сюда».
   Сухощавый майор доложился.
   Поздняков, ты ныне комендант этого городка. Не ной! Я приказал. Все сделай по уму. Помнишь, как первый городок создавали. Сколь ошибок натворили. Людей чуть не потеряли многих. Немедля все приведи в пристойное состояние. Бери людей сколько надо. Ссылайся на меня, если что. Все помещения опечатать. Охрана, как нигде. И, что б никто не ускользнул. Работай. На тебе бумагу.
 И командир  на бланке донесений начертал : «сей есть комендант комплекса». Подпись дата.
   Майор Поздняков козырнул и помчался исполнять тяжелейшие обязанности коменданта.
   Мадам Мэри. Присаживайтесь вот сюда, пожалуйста. У меня есть к вам вопрос. Если вы сочтете его некорректным, скажите. Я не буду настаивать на ответе.
  Спрашивайте, господин полковник.
  Вы замужем?
 Нет.
  У вас есть дети?
  Можно я не отвечу?
  Можно. Не отвечайте. Но, ответ ваш ясен. Они есть. В противном случае, вы сказали бы, что нет.
 Да, вы правы. Есть.
 Две девочки, мадам Мэри? Одиннадцати и восьми лет?
 Вы знаете все?
 Нет. Ваши дети от одного мужчины?
 Да, господин полковник.
 Простите, мадам.  Ваши дети далеко?
  Да. Их здесь нет. Очень далеко.
 А кем вам приходится Ксения Ивановна Тургенева?
  Мадам Мэри насторожилась. Ксения Ивановна?  Тургенева?
  Вы, господин полковник знаете Ксению Ивановну?
  Нет. Я ее не знаю. И не знал никогда. Но я знаю, что ваши дети у нее. Это так?
 Да. Дети оставались у Ксении Ивановны. Когда я уезжала сюда. Это было семь лет тому назад.
 Вы переписывались?
 Практически нет. Мне сообщали, что дети здоровы. Все у них есть.
 А скажите, мадам Мэри, где проживают ваши дети? Точнее, где вы их оставляли?
 Конечно в Канаде. У Ксении Ивановны. Это Тетя отца детей.
 Отец Николай Васильевич Тургенев. Так?
 Да. Он погиб при неизвестных обстоятельствах.
  Да, погиб. Погиб то погиб, но кто его погубил, вот вопрос.
 Он не был военный. Он был сугубо мирный, гражданский человек. Малость попивал, но не до безрассудства. Очень хотел  в Россию. Тосковал. Порой страдал тяжко. Что то томило его, но он не открывался.  Работал инженером на фирме по производству мебели. Маленькая фирма. Заказная, по индивидуальному проекту мебель. Любил детей. С Ксенией Ивановной, по вечерам,пивали чаи и играли в подкидного. Много читал. Пробовал писать. Но Ксения Ивановна все браковала. « Нет, Коленька, - это мелко. Если, не сказать, пошло». Николай сжигал рукопись и долго не писал. Потом снова дерзал, и снова Ксения Ивановна делала строгое заключение: «Мелко, Коленька, мелко»
   Значит детей вы оставили в Канаде.
 Да
  А вам что говорит этот адрес, мадам Мэри? Город Горький, улица Маяковского, 103
  Щеки мадам Мэри вспыхнули. Она встала. Потом опустилась на свое место и заплакала.
 Мэри плакала долго. Без острых  моментов. Просто слезы текли своим естественным потоком, накопившись за многие, многие годы. Она совсем забыла это. Давно забыла. Как то детство, унижаемое и попираемое всеми. Как тот бесконечный голод. Когда так хочется есть. И вокруг много еды. Но у тебя нет денег. Ты умри. Но никто не даст. Этот позорный дом мадам Шу. Куда ее полумертвую принесли на руках. Как ее осматривали, оценивали и делали заключение, что если откормить, отмыть, привести в порядок, то природная красота и стройность восстановится и это будет украшение заведения. Она припомнила все это и слезы текли по щекам, по шее, груди.
  Молодой полковник, мальчишка, с сочувствием смотрел на нее. Он даже в страшном сне не мог представить, как умирать от голода в богатой стране. Как за кусок хлеба приходится отдавать свое молодое, еще детское, тело на поругание. Он этого не в состоянии понять. Это против всего человечески нормального. Но это было. Это есть и сегодня. Много, очень много.
 Мадам Мэри плакала и ей становилось легче. Последние годы она была как натянутая, перетянутая струна. И, если бы кто из ее подчиненных увидел ее сейчас, не поверил. Мадам Мэри может плакать. Но Мэри плакала. Тихими умиротворяющими слезами, а молодой офицер так же тихо сидел, смотрел на это глубокое раскрепощение души и не мешал. Слезы должны выйти сами. Он этого еще не знал, но внутреннее нечто ему подсказывало, не тропи. Пусть все уляжется. Это не тот момент, когда доли секунды решают все. Здесь время работает на нас. Нас, вечно спешащих, не успевающих. Изобретающих самолеты, ракеты, паровозы и пароходы. Все, что ускоряет и так несущуюся жизнь. Куда???
 Но всему начавшемуся, есть и конец. Эта порция горьких слез вылилась. Мадам Мэри привела себя в порядок.
  Я готова продолжать разговор.
  Хорошо. Так знаком вам этот адрес?
  Да. Там живут родственники мужа. Но связи с ними я не имею. Ни какой. Этот адрес мне озвучивала Ксения Ивановна неоднократно. Но, более чем на это, разговор не продолжался и действий ни каких не предпринималось.
  По этому адресу сейчас проживают ваши дочери. Вероника и Екатерина. Ксения Ивановна добралась до самых верхов Союзного Правительства и ей разрешили переезд домой. На родину. Вот такие «пироги», мадам Мэри.
  В какой то степени мадам Мэри была потрясена. Но, чуть подумавши, она как то удовлетворенно вздохнула и приняла, слова полковника, спокойно. Ведь не могло такое мощное государство, как  Россия, не прощупать все высшее начальство комплекса. Это элементарно, даже. Взять и «просеять» сквозь мелкое сито всех, кто при крупных погонах. Безусловно, что и биографию с подробностями уже знают. И знакомых и друзей. Нет, в очередной раз пробежала мысль, прав и Штокс ,и Морис, и многие генералы, с Россией дружить надо, а не конкурировать и строить ей пакости.
  Меня интересует, мадам Мэри, где сейчас находится вывезенное с площадки оборудование.
 Господин полковник, мы здесь занимались демонтажом, погрузкой и отправкой колонн. Принимал колонны представитель господина Туммеля, полковник Гаррисон. Его привез сюда лично генерал Сайменс.  Показал в лицо! Мы ему передавали готовую колонну, выделяли, для сопровождения, свою охрану. По прибытии на место, охрана возвращалась. Обычно, нам хватало двух рот. Они постоянно этим и занимались.
  Хорошо. Вы можете нам дать этих командиров?
  Да. Сейчас вызову.
  Майоров, командиров рот сопровождения колонн сюда. Срочно.
  Да, подумал командир. Дисциплина у мадам Мэри крепкая. Уже, как бы и без власти. Фактически в плену, а приказы исполняются мигом.
  Два майра доложились мадам Мэри. И вытянулись, ожидая дальнейших указаний.
  Господа офицеры, -обратилась к ним мадам Мэри -расскажите  господину полковникуц, куда мы перегоняли колонны с оборудованием комплекса. Без утайки. Приказываю!
   Командир вызвал нужных людей, передал им вызванных  мадам Мэри, и продолжил беседу.
  Меня интересуют два самых больших блока, мадам. Что вам о них известно?
 Эти блоки ушли первыми. Их «вырезали» из бетона специально сконструированными пилами. Это двадцать на пять метров в плане , три метра высота. Бетонная «рубашка» осталась в один метр. Вес каждого блока около семисот тонн. Под них сделаны специальные автоплатформы. Очень сложные и достаточной мощности. Путь в горах. Затяжные подъемы. Там экипаж -12 человек. На платформе все колеса управляемые. Сложная и дорогая конструкция. Эти блоки отправили  месяц назад. Где они сейчас, не знаю. Об этом ведает только один человек. Господин Туммель. Он мотается по всему побережью. И организует отправку. Кто еще далее по перевозке и куда, я , просто, не интересовалась. Здесь хватало работ.
  А скажите, мадам Мэри. Как предполагается вывозка людей. Работы закончены. Продолжение демонтажа прекращено. В ближайшей перспективе, хотя бы год, два , работ здесь не будет. Конечно, на все воля Божия. Куда девать ваших людей, ибо контрактом такая, или похожая ситуация должна быть предусмотрена.
  Да, по прекращению работ, рабочие, охрана, если она не нужна, через ближайшие порты отправляется в Европу. Место прибытия  -французские порты. Контракты с перевозчиками подписаны. Проплачено все. По нашему сигналу, их корабли, должны забрать людей. Здесь одиннадцать тысяч человек. Все снабженческие дела. Питание, проживание обеспечивает фирма «Serbeis». Это ее заботы и мы не вмешиваемся. В контракте значится, что пока, хоть один человек здесь находится, фирма свои работы продолжает. Поэтому, не озабочивайтесь этим.
   А, скажите, господин полковник. Какая наша дальнейшая судьба?
  Мадам Мэри. Вы хорошо понимаете нашу задачу. Нам надо не допустить ухода оборудования. Пресечь переброску на новое место. Поэтому, соберем всю возможную информацию и будем выполнять задачу. Все предельно просто.
  Да. Предельно просто. Но господин Туммель, при всей его колоссальной власти, еще и очень умный человек. Высокий специалист. Редкий профессионал. Он, как бы так сказать, не работает, он живет этим. Не ради денег, нет. Ему это хочется делать. С любовью. Это высшая оценка. Очень жаль, но я ни чем больше помочь не могу.
  И скажите, господин полковник. Что, все же, будет с нами, руководством. Мы в плену, или в каком статусе?
  Статуса вашего я просто не знаю. Брать вас в плен? Добывать информацию? Нет смысла. Ваши ротные, по вашему приказу, расскажут моим людям все. Не думаю, что будут утаивать. Они уже свое отработали и понимают, что надо быстрее отсюда убираться. И что бы препятствий было меньше, надо постараться.
   А что в контракте прописано о доставке людей к портам, мадам?
  Ничего. Это своими силами. На всех имеющихся транспортных средствах. Мы об этом особенно и не задумывались. Есть начальство. Пусть решают.
  Да. Но теперь начальства нет.
  Так. Нет того, которое отвечало за вывозку. Теперь это, пожалуй, на ваши плечи. Не сидеть же всем без дела здесь, хотя и будут  кормить и содержать. Люди, Это очень опасная категория, если так о людях можно сказать, когда они не загружены работой. Самая опасная!
  Если собрать весь наличный транспорт, дождаться прибытия трех новых колонн, то, при достаточно плотной посадке, можно одним рейсом увезти больше половины. Тысяч семь. Дорога не близкая. По самому короткому плечу шестьсот километров. 10 часов пути.
  Остается четыре тысячи.
  Мадам Мэри. Этот весь транспорт потом может вернуться?
  Может. Кроме транспорта господина Туммеля. Они нам не принадлежат. А он, уж точно не даст.
 А если мы свои машины подключим. Наши вернутся.
 Но ваши , они и есть ваши.
  Да. Но там другая страна. Другие законы, связи, симпатии.
  Нет. Я не знаю и ни какой гарантии ни по чем дать не могу.
 Благодарю вас, мадам Мэри. Если у вас будет желание, мы несколькими бортами сейчас идем на Луанду. Можем вывезти ваше руководство и до четырехсот человек.
 Спасибо. Я здесь остаюсь до последнего человека. И генерал Штокс, пожалуй, тоже.
  Тогда подготовьте людей. Завтра к полудню. Как вам правильнее, так и сделайте. Я предупрежу власти, там. Что бы препятствий не чинили. А вы сообщите той фирме, которая вывозит. Кормит и все вопросы проживания.
  Мадам Мэри ушла. Они долго беседовали с генералом Штоксом.
  Генерала командир не приглашал. Он не хотел принуждать  почтенного человека. Профессионала разведки. А искать в нем помощника он и не надеялся. Пожилой человек. Сделал свое дело. Благодарение ему за мудрые решения. Сохранил столько жизней.
   Но генерал сам испросил аудиенции. Так и обозначил: -испрашиваю аудиенции.
  Конечно можно. Проходите, генерал Штокс. Примите мою благодарность от всего воинства нашего. Вашим решением многие остались живы. Целы и здоровы.
  Благодарю вас за оценку. Я не разбойник. Я уже старый человек и истинную цену жизни знаю. Мне очень понравилось и ваше решение. Не долгими боевыми действиями, а задавить массой, не посеять в противнике надежды на спасение, психологический  нанести удар, а потом, при необходимости дочищать. Очень мудрое решение. Наши командиры, к сожалению, до этого не додумываются. Они сначала все до копейки просчитают, Примут в расчет все нормативы, уложения. Рекомендации уставов и прочего. Подстрахуются расчетами. А потом долго воюют, теряя людей. Ваше решение мне приятно. Вы сохранили своих людей, я своих. Душа не будет маяться. Ни в этом веке, ни в том.
 Мне нужна связь, господин полковник. Надо вывозить людей. Еще немного времени и от безделья начнутся неприятности. Драки, поножовщина и прочее, все то , что порождается бездельем. Я доложусь начальству о положении дел. Запрошу транспорт. Вы никого задерживать не будете?
  Нет. Все на ваши плечи. Моих интересов здесь нет. Ни к кому.
  Знаете, господин полковник, мне, как военному человеку, но и как гражданину, этот комплекс, не то что не по душе, в моей власти бы, я его по дороге утопил. Это страшная вещь. Она разрушает всю землю. Никто не знает последствий этого мощнейшего излучения. Мы видели, как в ста километрах от антенн-излучателей, умирали животные. В судорогах, конвульсиях. Долго и страшно. Вся растительность на многие километры пропала. Рассыпалась в порошок. Видите, вокруг только пыль. И еще никто не знает, не несет ли наследственность элементы поражения и мутаций. Это страшная штука. Соверщшенно не исследованная.  Ее увозят в Индокитай. Это абсолютно верная информация. Под прикрытием войны. Войны во Вьетнаме. Я не выдаю государственной тайны. Конгресс принял уже решение. Это известно всему миру, в той или иной степени. Помоги, Господи, вам. Найти и обезвредить это творение рук человеческих. Взорвать, утопить. Уничтожить.
Здесь есть представитель фирмы изготовителя. Он участвовал в создании этого чудовища. Вам его познания могут быть очень полезны.
  Скажите, генерал. А как относится генерал Туммель к этому инженеру?
 Он его лично не знает. Хотя может о нем слышать от фирмы. Может, но не точно. Если вы хотите, я могу дать для генерала Туммеля рекомендательное письмо. Но, господин полковник. Это до фанатизма влюбленный в технику человек. Даст ли он свое дитя на растерзание?
  Ничего. Посмотрим.
 Посыльный! Инженера Такселя сюда!
  Таксель моментом прибыл.   Увидел генерала Штокса, мирно беседующегос командиром и доложился. « Инженер Таксель».
   Инженер Таксель, обратился командир, это ваше детище?
  В какой то степени. Я принимал участие в разработке некоторых систем. Это труд большого количества людей.
  Спасибо. Вот генерал Штокс хочет с вами побеседовать. Вы не против.
   Нет. Как можно против. Он старший здесь во всем. Я только инженер.
   Был старший. Был. Но это все к лучшему.
  Господин Таксель, я напишу вам рекомендательное письмо к господину  Туммелю. Это многое значит. Постарайтесь употребить его с пользой для человечества
 Как это понимать, господин генерал?  С пользой для человечества. Вы предлагаете мне уничтожить комплекс?
  Вот именно. Вот именно, господин инженер. Как это в русском фольклоре- я тебя породил, я тебя и зарЭжу.
  Немного не так. Я тебя породил, я тебя и убью. Поправил командир.
  Извините, вам, русским, это лучше известно. Но смысл именно такой, господин Таксель. И не надо расширять ваших глаз, опять же, по русски, таращить глаза. Это мое личное убеждение. И пока эта железка жива, я о ней буду думать каждый день. Дайте мне спать спокойно. Когда меня сюда отправляли, мне ничего не сказали про сущность спасаемого добра. Теперь я все собрал, что о таком известно. Я рад, искренне рад и благодарен русским, что вмешались в это дело, захватили останки и, не сомневаюсь, найдут все остальное. Поэтому, господин инженер, имея мои рекомендации к господину Туммелю, не пожалейте это опасное дитя свое, породил, осмыслил, убей. Я старый человек. Много претерпел от жизни всякого и разного. Пусть это будет моим вкладом в жизнь планеты.  Спасибо.
  Слышал, инженер. Вот так, умные мужи ведут себя, вот так мыслят.
  Таксель, чисто по русски почесал затылок. Я тебя породил. Не рожал я его, будь он не ладен. Но устройство и все прочее знаю хорошо. Будем рЭзать.
  Посыльный. Майора Позднякова сюда.
  Поздняков. Обеспечь генералу Штоксу связь с его начальством.
  Так, командир, может удобнее перебросить генерала на радиоцентр. Там все есть.
  Поздняков, тебя должность коменданта уже портить начала? Ты стал учить командира,  вместо того что бы немедленно исполнять приказ. Это твое дело как лучше. Исполняй.
 Есть!
  Командир, а можно по секрету?
 Говори.
 А как к нему обращаться? Товарищ генерал? Господин генерал? Или как?
  Сам маюсь. Но генерал, как говорит народная мудрость, он и в Африке генерал. Мы с тобой где? Именно здесь. Значит работай по пословице.
 А как?
 Не знаю, говорю тебе, сам лавирую. Вот и ты лавируй
  Поздняков слегка задумался. Потом прояснил лицо и на чистейшем английском испросил Штокса . А скажите, пожалуйста, у вас есть имя, отчество.
  Теперь озадачился генерал. Мое имя Александр. Отец мой тоже Александр.
 Значит, есть и имя и отчество. Правда никто меня так не называл еще. Но попробуем. Получается Александр Александрович. А что? Звучит.
  Так вот, Александр Александрович, продолжил Поздняков. Пройдемте со мной.
   По дороге он отдал команду подготовить АН-2 к перелету на радиоцентр и, дав соответствующие наставления своему офицеру, усадил генерала в Антона.
 Крутнулся перед глазами командира, молча доложил о исполнении. Тот кивнул головой и углубился в дела.
 В дверь постучали.
 Войдите.
  Ваня! Ванечка. Живой здоровый. Похудел как. Рад тебя видеть. Докладывай.
  Чо докладывать. Все на виду. Вот он доклад. Мне, командир дозволь продолжить здесь. Там, в столице без меня управятся. Здесь эти два контейнера найти надо. Два главных блока. Без них остальное просто хлам. Пусть разведка рыщет по всей округе. Они все равно к портам должны выйти. Хотя, я бы такие ценные вещи, в порту не показывал. Я бы в темной бухточке их принял.
  Ваня, а может пару дней просто отдохнешь. Надо. Организм может отказать.
  Нет. Отдыха не будет. Еще хуже. А кто командует разведкой? Дай мне человек пять. Я их нетрадиционно нацелю. Против всех правил и соображений. Мне кое что рассказали «жители подземелий». Я не буду загружать тебя. Я их загружу.
 Согласен. Продолжай это до победы. Таксель тебе в помощь. У него рекомендательное письмо к главному перевозчику господину Туммелю. Работайте в паре.
  Здесь комендант Поздняков. Майор. Толковый. Очень толковый. Что надо, говори. Он сделает. Я сейчас улетаю на главную базу. Там новичкам надо организовать настоящую переподготовку.  Пока передышка. Пока передышка. И Москва не забрала.
  До свидания Ваня. До свидания.
    Пока Поздняков занимается хозяйственными вопросами, прибывшие труженики тайного фронта «рыщут» по всему пространству комплекса и вылавливают нужную себе информацию. Народ разный, настроение всякое. От агрессивности до тихой радости, что скоро домой. Используя все это, разведка кормится. Цель одна. Узнать все об отправленном оборудовании.

  Майор Иванов ушел к пещерам. Он понимал, что самые «знатоки» в этом вопросе –местное население. Иванов достал свою дудочку, но сколь в нее не дул, никто не откликался. Тогда он спустился в переходы и целый день шел по направлению к «главной конторе», к тому месту, где его принимал брат Гамель. Поздно вечером, когда солнце улеглось отдыхать, Иван Сергеевич вышел на поверхность. Разжег небольшой костер. Поставил котелок. Вынул дудочку и загудел. Сначала это было именно гудение, а потом, под слегка грустное настроение, дудочка запела. Что то близкое родным мелодиям умноженное на возможности инструмента. Иванов так увлекся, что не заметил как погас костер. Как выкипела вся вода и по степи разносился запах горелого мяса. Он был, как бы над всем этим. Ушел в другое пространство, где только живет душа, сердце. Где отключен мозг и все органы чувств. Иван Сергеевич был в другом мире. Вероятно, это тот мир куда мы уйдем навсегда, намучавшись и натрудившись в этом. Туда, где не надо зарабатывать прокорм, одежду, обувь. Бороться в внешними и внутренними своими врагами. Мир покоя и тихой радости. Царство небесное к каждом из нас, говорит нам Господь. Но мы так захламили себя, так засыпали житейским мусором, что и не наблюдаем Его в себе. Только внешнее, потребное для жизни тела. А, если прибавить излишества, то совсем плохо. Вся жизнь сводится к борьбе. Борьбе за выдуманные, своим собственным мозгом, идеалы. Кто о богатстве, кто о разврате, кто о лени, кто о чем. Но главное ушло. Забыто в себе. Находится в потаенном уголке души и там, заваленное излишествами, тихонько плачет. Оно не покидает нас, ибо заложено самим Богом. Нет ни чьей силы, чтобы Его оттуда убрать. Никто кроме Творца. Но, еслиБог заложил, то это не изымается. Ибо что может быть в мире постояннее Бога? Ничего. Что Он сделал, создал, определил ..Это навсегда. И, если Он сказал, что царство небесное в каждом человеке есть, значит есть. Раскрыть откопать надо. Рече безумный нет Бога. Безумный. И только он может такое сказать и помыслить.
   Вот и поет дудочка майора, молится своими звуками, не словами, натруженной душой, претерпевшей уже столь трудов. Физических, нравственных. У него не просто охота за комплексом, у него борьба за жизнь планеты, этого Творения Божия. Этого мира, в котором мы живем. Обязанности по службе уже давно переросли в нравственное дело. В духовную его составляющую. Это дает и физические силы. И стойкость переносить все, что встречается на этом пути. Господи, помилуй, поет душа Ивана Сергеевича, в звуках дудочки.
  Но вот реальность обозначилась. Сергеевич видит угасший костер. Сгоревшую пищу. Улыбается. Как было хорошо. И силы чувствуются, наполнившие тело. И настроение прекрасное.
  Кто то трогает майора за плечо.  Брат Иван. Мы здесь. Мы давно здесь, но ты так грустил, ты так молился, что мы не посмели прервать. Более того, сами вошли в такое состояние. Чудны дела Твои, Господи.
  Иванов совершенно вернулся к реальности.  Успокоил полет души. Земля.  Жизнь и работа продолжаются.
   Брат Иван. Что нужно?
  Братья. Как ваша жизнь? Как брат Гамель? Что нового есть?
 Новое ты, брат, знаешь. Это чудовище , (комплекс), престали строить, перестали ломать и наступила тишина.
  Брат Гамель жив , здоров управляет народом нашим. Как и во все времена это было. Новое руководство страны нам препятствий не чинит. Приглашает на более плотный контакт, в том числе и на духовный. А именно в чем. Это вовлечение всего народа страны в духовную жизнь. Вести необходимую разъяснительную работу о проведенных в религиозную жизнь заблуждениях. Проповедовать Истину. Так сделать, что бы без принуждения каждый вышел на истинный духовный путь. Это чрезвычайно сложная работа. Это великое миссионерство. Дай, Боже, силы нашей королеве. Сейчас разрабатывается план действий в этом направлении и мы в нем участвуем. Брат Гамель в своем «дворце». Узнав, что ты идешь в этом направлении, послал нас. Приглашает посетить его. И гововорит, что ты, брат, посещая его, не потеряешь время зря, ты его найдешь, это время, и, с прибавкой.
  Иванов улыбнулся. Он понял, что время затраченное им на поиски блоков, брат Гамель сократит, выдав все в готовом виде. Уж его то разведка знает все. Только подкорректировать, обозначить, уточнить.
   За два перехода Иванов, с проводниками достиг «царского дворца». Брат Гамель встретил его со своим штабом. Приветствовал братским целованием. Как принято в этом народе с древнейших времен
  С дороги, Иванов побарахтался в бассейнах. Еще и еще наудивлялся всем техническим решениям. Практичности и простоте решений. Выспался, наконец.
  Молодой организм запросил еды.
  Небольшой залец. Стол. Простая, здоровая еда. Брат Гамель угощает. Раскладывает по тарелкам. Именно тарелкам.  Примерно такими, как иногда в музеях выставлены, в экспозициях перволюдей.
  Вот сыр. Вот молоко. А вот жареный картофель. Я помню, как ты вспоминал о жареной картошке. Помнишь? - « Ты, мама нажарь столько, чтоб наелся, еще поел, и еще осталось».
   Помню, брат Гамель, конечно помню. Вот такую, с румяной корочкой, поджаренную. У нас, правда, это делали либо на сале, либо на постном масле. На сливочном, как у вас здесь, не помышляли , даже. Еще, к картошке, подавали соленую капусту, квашеную, соленые огурцы, помидоры. Собственно , жареная картошка, еда зимняя. Летом, даже не помню, что бы ее готовили. Летом молодая картошка, вареная. Свежие огурцы, помидоры, всякие разности овощные. Кабачки. Баклажаны. Много чего свежего. А вот зимой, это, конечно, картошка. Она вторым хлебом называлась. История, правда, глаголет, что попервах не хотел народ принимать сей продукт, а само растение воспринимали как цветок. Но, потом, разобрались, что по чем, поднаучились готовить и пошло. Порой одна она и спасала от голода. Благодарствую, брат, Гамель.  А вот скажи. Почему у вас соль не в ходу?
 Как не в ходу. Есть. Вот и само блюдо подсолено, и на столе стоит. Мы к соли относимся с большим уважением и, однако, с осторожностью. В наших «владениях» соль есть. Мы ее добываем из под земли. Залегает громадными пластами. Но! Соль, это не просто соленое вещество. Помнишь, Господь говорил своим ученикам: -«Вы соль земли. А если соль потеряет силу, то ее надо, просто, выбросить». Значит соль имеет силу. Соль имеет силу научения, как у Апостолов. Которое надо разнести по всему миру. И если ученики потеряют эту силу Учения, то они пользы для Божьего дела не имеют. Выбросить, только. И соль, которая в природе, которая совершенно в далекие периоды творения мира создалась, имеет память. Она помнит все. Что происходило тогда. И мы, употребляя соль, получаем от нее все это. Поэтому, надо быть чрезвычайно осторожным, употребляя её. И, во первых, надо соль всегда освящать. Т.е. снять информацию, которую она несет. Скажем  «обезвредить». Затем, заложить новую, другую, полезную человеку. С древних времен человек пользуется молитвой для освящения соли:
« Боже, Спаситель наш, явившийся через пророка Елисея в Иерихоне и там посредством соли сделавший здоровою вредную воду! Ты Сам благослови и эту соль и сделай ее приношением радости. Ибо – Ты Бог наш и Тебе мы воссылаем славу, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков. Аминь».
  Видишь как,  ПРИНОШЕНИЕМ РАДОСТИ. Не просто соленой или безопасной. Полезной. А приношением радости.
  Я читал, что ученые сумели в один кристаллик соли поместить все , что известно в мире. Все поместилось, но!  Кристаллик это принял, сохранил, и  заполнился всего на малую часть. Места осталось еще очень и очень много. Это, с одной стороны, как бы говорит о наших мизерных познаниях о мире. А с другой, как много может быть в самом природном кристалле. Вот бы научиться считывать? Но, вероятно, мы просто не готовы. Можем употребить знания во вред.
  Братья по духу беседовали. Текущие заботы отошли совсем далеко. Иванов был, что называется, в своей тарелке.
  Брат Иван. Я знаю твои задачи. Тебе нужно найти снятое оборудование.
  Так, брат. Так.
  Мы отслеживаем куда оно уходит. Оно в наших подземных ходах. Там сотни громадных грузовиков. Но есть и новые дороги. Там тысячи рабочих пробивают в скалах тоннели к выходу в заливы. Как я понимаю, оне не хотят «всему миру» показывать, что везут. Там прячут от людских глаз и два очень больших груза. Очень больших. Вероятно это главные части установки. Наши люди проведут вас к началу тоннеля, он пересекается с нашими владениями. А дальше вы сами. Все время там дежурят наблюдатели из нашего народа. Если нужна будет помощь, всегда сделаем. Подуди. Только не так. как в этот раз. Мои люди, просто улетели в небеса. Они рассказывали, что ты их увел в райские кущи и оттуда не хотелось возвращаться.
  « Брат Иван играть закончил. Мы как повисли в пространстве, а потом брякнулись на землю».
  Вот так описали твою игру.
  Знаешь брат Гамель. Я и сам  улетел в небеса. Вода выкипела, мясо сгорело. Я не был на земле. Там. Вверху. В другой жизни. Здесь мы используем свой ум. Но этим умом мы, ведь, никак не можем постичь той жизни. Небесной. Не хватает нашего  ума. Вероятно, он и не предусмотрен для этого. Та жизнь на другом уровне. На уровне веры. Веры и любви. Той, о которой говорил Апостол, говорил Господь. Так узнаю, что вы мои, если любите друг друга. Значит, когда мы овладеем этим великим искусством, любить друг друга, тогда, только, приблизимся к небесному. Тогда откроется познание небесного мира. Тогда, в полную силу ощутим, что царство небесное в нас есть.
  Братья попрощались. Провожатые приняли несколько груза на свои плечи и, по коротким путям повели Иванова к главной площадке. Майор объяснил брату Гамелю, что ему надо взять с собой еще людей. Аппаратуру связи. Предупредить командование.
  И, вот, Иванов выходит на поверхность, прямо под котельной.  Оборудование работает. Мазут горит жарким пламенем, превращаясь в электричество. Пока все живет. Дышит.
  Глаза приавыкают к яркому свету, Майор осматривает пространство и видит свой самолетик.
  «Прошка, мой Прошечка, как ты здесь оказался? Я думал, ЧТО БОЛЬШЕ ТЕБЯ НИКОГДА НЕ УВИЖУ. Прошечка», -шептал приятно удивленный Майор Иван Сергеевич Иванов, поглаживая крыло своего «товарища».
  Мадам Мэри подошла к Иванову.
  Здравствуйте.
  Здравствуйте.
  Это ваш самолет?
  Да. Мой.
  Как у вас, у русских положено, надо ставить магарыч. Я его нашла и сохранила. А, теперь, при известных событиях, вот, пригнала сюда. Для вас. И мне очень хотелось посмотреть на того человека, который переиграл нас. Т.е. на вас. Я не сомневалась, что вы пойдете на контакт с ним, в смысле, самолетом. Я есть мадам Мэри.
   Мадам Мэри, благодарю вас, что сохранили мой самолетик. Весьма признателен. Но, скажите, зачем вы ночью гоняли свои самолеты? На что вы надеялись?
  Мы не надеялись ни на что. Мы выполняли приказ своего, не самого умного и порядочного начальника, которого теперь нет. Ибо если бы он был жив и продолжал руководить, то мы не беседовали бы сейчас с вами, а хоронили погибших. Очень и очень многих. Но он ист тот. Он варится в смоле, надеюсь. И не смог помешать случившемуся сейчас. Вот, благодаря мудрости и порядочности господина генерала Штокса, мы и вы живы.
   К ним подошел генерал Штокс.
  Опять же, генерал он и в Африке генерал.
  Иванов отдал честь воинскому званию. Генерал ствесил легкий поклон, предварительно приложив ладошку к своей фуражке.
  Вы господин майор Иванов, так я понимаю. И это ваш «конь», на котором вы скакали в тот, не самый радостный день, когда надо было с этого конька сойти и оставить его в поле? Я, как военный человек, восхищаюсь вашими действиями. Вы настоящий офицер. Благодарю вас.
  За что, генерал.
  Во первых, за пример воинского служения. Это можно ввести во все учебники. Во вторых, вы спасли жизни многих солдат. Проводя эту операцию, вы совершенно исключили нашу надежду на победу, даже, скажем, на успешное сопротивление. и, тем самым, вынудили сдаться без боя. Это тоже надо занести в учебники. И, пожалуй, третье. Ваша удивительная оперативность. Быстрота перемещений. Любовь к людям. Вам обязаны жизнью и Марта с Генриэттой, и майор Грюнель, и господин Таксель. Это стоит благодарности.
  Майор слушал генерала и думал о предстоящей работе. Где искать эти блоки. Где? Но вот какая то шальная мысль мелькнула по извилинам. Спросить у генерала.
  Благодарствую. Ваше решение, генерал, спасло многих людей и они все вам благодарны. Но,  я могу к вам обращаться по мирски? По имени отчеству?
 Да, конечно.
  Александр Александрович, вы не сторонник этой установки. Вам она  не по сердцу. Так помогите обнаружить эти два блока.
  Генерал Штокс чуть напрягся.
   Мы с мадам Мэри обеспечивали безопасность проведения работ здесь. Далее руководит всем делом некто Туммель. Я даже не могу точно назвать его звание и должность. Но он очень высоко стоит. Очень. Его распоряжения равны приказу. И все военные ведомства его неукоснительно исполняют. Да. Я противник этой установки. И счел бы за честь участвовать в ее уничтожении. Но моей власти уже нет. И она не простирается за пределы главной площадки. Вот и мадам Мэри, главный исполнитель и распорядитель  дейcтвует  только в зоне главной площадки.
  Но мадам Мэри отправляла колонны со своим сопровождением, а, затем, охрана возвращалась на главную площадку. Они что то знают?
  Да. Но не всегда. Те два главных блока исчезли вместе с ротой охраны. Никто не возвратился. И судьба охранников неизвестна. Я думаю, что они и сейчас там. Охраняют блоки. Так разумно. Меньше утечка информации.
 Логично. Но самое лучшее хранение, когда носителей нет.
  Может быть и так. Большое дело требует больших жертв. Тем более, здесь. Здесь люди не в цене.
 К беседующим подошел Таксель. Сделал общий поклон и остался послушать разговор. Но генерал сразу переключился на инженера и засыпал его вопросами.
  Скажите, господин инженер, вот те два блока, что отправили первыми, ведь имеют необходимость контроля перед монтажом. Значит, их без вас просто не смогут устанавливать? Так?
  Да. Нет смысла связывать в единую цепь не проверенную конструкцию.
  Следовательно, будут искать специалиста вашей фирмы?
 Пожалуй, что так.
  Но вы и есть специалист вашей фирмы.
 Да. Но все это может делаться только на месте сборки. А пока, нужно секретно доставить блоки на площадку. Кто будет рисковать по дороге? И, вообще, все «знатоки» представляют реальную угрозу разоблачения. Искать надо тихо.
  Вы правы. Это грамотно. А господин Туммель очень грамотный человек. Я желаю вам удачи.
  Таксель и Иванов откланялись и уединились.
  Какие предложения Фриц?
  Надо ехать на западное побережье. Туда, где видели подземные жители строительство тоннелей. Ведь кто имеет столько средств, что бы строить тоннель? Здесь никто. Вполне возможно, что это работа Туммеля. Давай полетаем на твоем «Прохоре».
  Нет, Фриц. Я полетаю один. А ты, на своей «Матильде», поезжай колесами. Возьми копию трофейной карты. Исключи из всех дорог те, что есть на этой карте. Может и выйдешь на ту, что приняла такой груз. Ведь, хоть как, но след на дорожном покрытии от такой массы должен остаться. Явно. Особенно, где повороты и перепады по вертикали. Давай, Фриц. Приступаем. Связь по лучевому аппарату. Здесь не такие уж большие расстояния, зато никто не засечет. Вперед, брат Таксель. Вперед.
 Неделю «гладит» Таксель полотно дорог. Начинает от главной площадки и последовательно до окончания. Либо тупика, либо моря, горы, поселка. Всяка дорога куда нибудь приводит. Матильда шуршит шинами, в меру кушает топлива и, прямо таки, влюбляется в своего хозяина. Особенно ей нравится то, что хозяин не нюнькается с ней. Заправил, посмотрел на приборы и «по газам». Конечно, как и всякой даме, ласковое слово нравится, но еще бы помыли, отполировали. Но Матильда, машина с военным характером и, определенная неухоженность. Ей даже приятна. Этакий налет пыли, поцарапанные кустами и песком борта, неумытые фары. Есть небольшой кураж. Шик. Но вот мягкость подвески не позволяет хозяину почувствовать неровности дороги. Прямо от главной площадки. С того места, где грузились эти тяжеленные блоки на специальное транспортное устройство, которое и машиной назвать сложно. Этакая многоножка, многоколесница. Вот, хозяин, посмотри внимательно,  бетонные плиты просели не равномерно. Кое где стыки на разном уровне. Ты этого не чувствуешь, а я стучу колесами по каждому из них. И только подвеска смягчает и не дает тебе, мой милый,  пинка под зад. Не гони, хозяин. Потихоньку. Смотри внимательно. Вот везде стыки под линейку, а вот здесь торцы разошлись. И вот еще, и еще. А на повороте, смотри, как повернуты. Щель между плитами косая. Почему косая. Ведь укладывали ровно. Это не в Рязане, Перьми или Москве. Здесь кладут миллиметр в миллиметр.  Я своими колесами все это чувствую, а ты, прости, своим задом, блаженствуешь. Головой, головой надо, мой первый и любимый хозяин.
 В какой раз начинает Таксель свой путь с той точки, откуда стартовали многоножки, но не зацепится никак. Вот он стоит и, какой раз, смотрит на бетон. На колеса Матильды. А Матильда, как всякая дама с хитрецой. Она поставила свое колесо на стык плит. Смотри, любимый. Видишь! Ну, внимательно! Одна плита выше другой. Да, на немного. Совсем немного. Но это есть. Бешенная тяжесть выдавила подстилку и плита просела неровно. «Зацепился ты, хозяин, своей извилиной? Ага! Полез под колесо. Дошло! А я сколь этих стыков пересчитала? Сколь поплясали колеса по этим горбам. Наконец то дошло! Учить тебя, любимый, надо. Видно жалели родители палку. Мало исполняли изложенную суть воспитания по Библии. По мудрому Соломону.
  Вот развилка. Таксель ползает на брюхе. Прикладывает свой брусок к краям бетонных плит. Пять, десять, сто. Без числа. Еще и еще. Вот они горбатины. Вот. Значит, сюда пошел груз. Сюда. Без сомнения. Таксель проверяет каждые 100-150 метров. Но вот, на повороте горбы пропали. Были и не стало. Плавный такой поворот, но плиты просто  притерты друг к другу.  Что? Улетел груз №1? Испарился? Таксель возвращается к своим горбатинам. Метр, два, три. Исчезли. Куда? Таксель роет слева, справа.  Справа лопата упирается в твердое. Отбрасывает песок. Вот он бетон. Это уже пустая дорога повернула, а нужная идет прямо, но ее прикрыли слоем песка. А почему не снять вообще? Зачем прятать под песок?. Таксель роет дальше, но, как услышали строители вопрос инженера. Дорога пропала.
  Не пропала, однако, пора учения даром. Набралась немецкая педантичность русского духа. Не стал Таксель  перекапывать пространство, он сел, глянул в Небесную Высь, Господи. Господи, помоги.  Дай, Господи, мудрость, как ты дал ее Соломону. Ни деньги, ни власть, только мудрость , как просил правитель. Дал. Долго смотрел Таксель на окружающий пейзаж. На редкие деревья, кустарник. Должна быть сугубо прямая линия. Не тот груз и не тот транспорт, чтобы вилять меж кустов и деревьев. Нашлась прямая. Как стрела. Только вот эти пять, шесть сухих деревьев. Собственно они и «выдали». Везде свежие, зеленые, а эти поникшие, уcыхающие. Просчитались, не учли исполнители.
  Матильда переваливается с боку на бок. «Шуршит» мотором. Но Таксель резко останавливает красавицу.
   Стой. Могут быть и мины. Просто для страховки. Несколько штук. Но, нам и одной  выше головы. Стой, «Матильда». До берега километров 15. Пройдусь пешком.
 Припрятав Матильду в расщелину между скалистых выступов, Таксель взяв лучевой передатчик поднялся на возвышение.
  Ваня, нашел след. Координаты вот такие. Сижу на горушке промеж скал и готовлюсь в пешую разведку. До берега километров 15.
  Фриц. Не ходи к берегу. Погуляй по окрестностям. Не могли они такую махину поднять в горы. Должен быть тоннель. Именно тоннель, о котором говорили местные жители. Вот найди и тогда определись. Я к тебе сегодня приеду, найду только транспорт.
  А самолетом?
  Нет. Самолет видно издалека. Не могут же там быть лопоухие. Конец связи.
  Таксель перекусил. Отдохнул и пошел «в обход».
   Первый. Первый, я пятый.
  Да, пятый, слышу тебя хорошо.
  Прошу провести авиаразведку участка от «А» до «Б».
   Пятый, это чужая земля. Не могу я там.
  Нет. Надо с моря. Там ничья. Но надо так, что бы никто не догадался. Как бы пролетом на большом удалении. Сколь максимально можно дальше.
  Я понял. Сейчас распоряжусь.
   Баграмов. Подними три машины. Изобрази перелет вдоль западного побережья. Провести наблюдение и съемку берега от точки «А» до «Б». Иди на предельном удалении, сколь могут взять приборы и аппараты съемки.
  Понял. Исполняю.
  У Баграмова.
  Три экипажа Ан-12 слушают инструктаж.
  Смотри сюда, командиры. Вот этот отрезок берега заснять и наблюдать визуально с удаления 12 километров.  «Гудеть» начнете отсюда.  Пролетайте дальше и возвращайтесь на большом удалении от берега. Пролет «по интересу» только в одну сторону. Если даже не заладится что с аппаратурой или чем, второй раз не красоваться. Все молча. Доклад по возвращении.
  Ушли самолеты в далекий поиск. Жизнь замерла. Только неугомонный Таксель ползает на брюхе, в полном смысле этого слова и ищет тоннель. Не зря, не зря гоняли до седьмого пота командиры и начальники. Не зря сержанты, сами не спали и гоняли подчиненных по пространствам полигонов. Не зря выискивали следы «прорвавшегося через границу нарушителя» порой такого премудрого, что только с помощью носа эти следы можно было и определить. Нашел Таксель следы. Нашел начало тоннеля. Да не одного, а трех. В удалении до десяти километров друг от друга. Но! Может и ложным быть этот след? Обычно тоннели кривые не бывают. Таксель нанес на планшет все, что накапал.
  Ваня. Вот такая картина. От, до. Следы больших земляных работ. Не так давно. Деревья еще не полностью и завяли.
  Фриц. Приказ. Все свои изыскания на этом прекрати. Укройся надежнее и жди моего сигнала.
  Первый. От Баграмова. Разведку закончил. Везу материал. Через два часа буду.
  У командира.  Вот, командир,  картинки. В удалении друг от друга на пять километров стоят, притертые к скалам, три сухогруза. «Счастливая Маргарита»,  «Луизиана», «Морской лев». Без флагов. В скалах, у кораблей,  просматриваются, как бы отверстия. Выходы из земли к морю.
  Спасибо, Баграмов. Летчикам благодарение. Спасибо.
  Пятый. Получи желаемое. Понял?
 Спасибо, командир. Вернусь, летчикам магар поставлю.
  Ваня! Осторожно. Это на острие!
  Спасибо. Работаем.
  Фриц. Вот такая информация. Сиди тихо. Думай, как в гости к ним пробраться.
  Иванов прикатил на «попутном» транспорте к Такселю и оба задумались. Не простая, ох, не простая задача. По суше нельзя. Там караулы снимут не разбираясь. И не спросят, кто етсь кто ибо приказ стрелять на поражение. Другого и быть не может. Только морем.
  Матильда радостно мчит по гладкому шоссе. Стрелка спидометра прижимается к пределу. Давно так не гонял хозяин. Давно. Вот и порт. «Загорелый» до полной черноты народ. Налетели, предлагают покупки. Еду, товары, экзоты. Не, братишки, нам нужен пароход.. Пароход? Пожалуйста! Вам какой? Большой, маленький? На любой вкус. Только плати. Мани, мани!
 А посмотреть можно?
  К вашим услугам. Выбирайте.
  А вот этот можно7
  Пожалуйста.
 Сколько будет стоить прогуляться вдоль бережка вот до сюда?
  До сюда? До сюда, пятьсот долларов.
  Что так дорого?
 Опасно. Там чужие люди стоят.
  Ну и что? Везде, скажем так, есть чужие люди.
  Да. Но эти совсем чужие. Все белые.
 Хорошо. Согласен. Пятьсот, так пятьсот. Грузите мой автомобиль, мы его с собой возьмем.
   За автомобиль еще сто.
  Слушай, брат. Ты барыга какой. Какая тебе разница, что пустой прогнать пароход по маршруту, что со мной, что с автомобилем?
 Бизнес есть это, господин хороший. Бизнес. Раз тебе это надо, значит плати. Деньги вперед.
  Нет. Деньги получишь, когда твоя посудина с нами и машиной выйдет из порта.
  Вы тоже бизнес? Вы умеете.
  Да. Умеем.
  Через час довольно приличное суденышко покинуло порт, вышло в море и хозяин получил свои деньги, но не все, половину.
 А вторую, по возвращению. Мы, как ты изволил заметить, тоже бизнес.
 Береговая черта извилистая. Бухточки, Промоины. Скалы торчат из воды, как стержни. Красивое море, красивый берег.
  Матильда стоит под навесом. Под колесами подпорки. Погода спокойная. Волнения нет.
  В одной бухточке остановились и пару часов порыбачили. Если б не хозяин, то остались бы без ухи. Но тот закинул сеть и кое что попалось. Самую крупную тот выбросил. А на протесты Такселя и Иванова спокойно ответил, что от той рыбы будет сильно болеть живот, хотя и не смертельно.
 Уже завечерело. Приятная прохлада спустилась и на суденышко. Таксель лежал в шезлонге, Иванов рассматривал берег. До «интересного» места оставалось, если по сухопутному» километров 10-20, по морскому, десяток миль. Хозяин курил свою трубочку и был абсолютно спокоен.
 Господа будут ночью идти, или бросим якорь заночевать?
 Бросай. Не будем по ночам бродить. Не видно красоты.
  Якорь ушел. Долго, долго шел и лег на грунт. Пароходишко стало. И выдалась совершенно спокойная ночь. Такая спокойная, как дома.
   Дома под Рязанью.
  Краски утра были необыкновенные.  Солнце из-за скал и деревьев пробивалось золотыми мечами. Капли росы преломляли свет и добавляли разноцветье. Все было в свете и цвете и ощущалась какая то материальная плотность этого свечения. Море под берегом оставалось в темноте. Но потихоньку светлело и зеленилось.
  Вот из воды показалось нечто. Гад морской? Ого громадина. Но этот «гад» вылезал все больше и больше. Потом показалась рубка. узкая палуба и пушка, которая медленно повернулась в сторону кораблика и, не спросив ни имени, ни фамилии, влупила несколько раз ниже ватерлинии..  Матросики молча пронаблюдали, как кораблик «принял» воду, закачался на легкой волне и пошел ко дну, оставляя на поверхности множество мусора, спасательных кругов, пустых бочек, а также, четыре черные головы и две белые. Еще качалось не волне нечто, прикрытое тряпьем. Сделав свое дело, они не торопясь вернулись в лодку, люк задраился, и субмарина растаяла в глубине.
  Спокойная морская гладь. На поверхности четыре мужских головы черного цвета, две –белого и красавица Матильда, как бы в платочке, прикрытая тканью навеса. Как она могла оставить своего хозяина? Для этого и плавать училась еще в конструкторском бюро, а тренировалась, вместе с хозяином по дороге к комплексу. Вот и пригодилось. Вот и хорошо.
   Люди подобрали спасательные круги, более менее оклемались и стали подгребать к берегу. Это черненькие. А белые, тоже укрепившись кругами, погребли к этой «халабуде», красавице Матильде, которая  так удачно замаскировалась, что не вызвала у подводников подозрений и стрельбы на поражение.
 Таксель и Иванов забрались в машину, запустили двигатель и, можно сказать, продолжили путь. Но тут из-за скального выступа вырвался катер. Белые усы обозначили высокую скорость, а два крупнокалиберных пулемета обозначили высокую агрессивность судна. Катер крутнулся « на пятке», осмотрел пространство. Сначала повернул к берегу и, опять же, не спросив ни имени, ни фамилии, так уж видно программированы эти морячки, одной длинной очередью раскрошил черные головы. Затем, описав красивую циркуляцию, снизил скорость и подвалил под бочек Матильды. Она была еще в своем маскарадном костюмчике и восхищения, конечно, не вызвала.
На катере пятеро. Офицер, рулевой, моторист, два пулеметчика.
  «Лейтенант! У вас с головой все в порядке или вы все соответствуете вашему шефу, который явно в полном согласии со своей  фамилией, -заорал на офицера Таксель.
  Вся ваша работа равна нулю, если мы не подготовим блоки аппаратуры к морскому переходу. Их потом выбросят на свалку, лейтенант. И вы, и ваш господин Туммель пойдете под суд, и это в самом легком варианте, конечно, если этот суд будет. А, проще, вас отправят туда, куда вы отправили этих чернявых. Вы что, не получили сообщение от генерала Штокса и генерала Мориса о нашем прибытии? Что вы на меня уставились, лейтенант? Вы только из училища? Только из дамских будуаров? Вы первый раз в деле»?
  Лейтенант наливался кровью. В висках уже стучало. Это его, лейтенанта королевского флота поносит какой то гражданский тип. Его, офицера. Да сейчас мои пулеметчики превратят в решето их плавсредство и в клочья разнесут их самих. Еще секунда, две. Но, что то все же удерживало молодого офицера от такого решения. Пользуясь паузой он спросил:  -«А кто вы есть? И почему позволяете себе на меня орать»?
  «Орать? Ты мальчик никогда не слышал голос начальства? Оно тебя что, ладошкой по макушечке гладило? Или уже забыл? Так я тебе напомню, как говорит начальство с такими сопляками, как ты, хоть и облаченными в лейтенантскую форму. Я есть генерал Таксель. Генерал! Главный представитель фирмы, которая изготавливала этот комплекс».
  Рулевой тронул офицера за рукав и показал на аппарат связи. Тот молча кивнул, принял трубку и, какая умница, слово в слово передал весь разговор своему начальству. То, повыше, еще выше. А с какой то высоты скатился такой огненный шар, что лицо лейтенанта пошло красными пятнами, он вытянулся так, что вот вот взлетит. Его лакированные каблуки отбивали морзянку, явно переводя на морской язык звуки трубки. Но, все что началось, закончится.  Замолкла и трубка, еще и еще раз напомнив молодому, голос начальства.
 Приказано доставить вас на объект.
  Ну вот, а ты собирался нас отправить кормить крабов.  Учись, парень. И послушай моего совета: человеческая жизнь дается Свыше, и не наше с тобой право ее отбирать. Запомни это на всю твою, надеюсь, долгую жизнь. Бог дал и только Он вправе забрать свое. Для нас это чужое. И, если забираем, то –воруем. Усек?
 Спасибо, господин генерал. Запомню.
 А как ты нас собираешься доставлять? Без этой халабуды, что ты видишь перед собою, мы ноль. Здесь вся аппаратура. Давай, бери на буксир и помаленьку тащи.
  Матросик бухнулся в воду. Зацепил Матильду на «веревочку» и караван медленно пошел к запретному месту.
 Оба не переживали. Они любовались красотами местной природы. Молились Единому Богу и не строили никаких планов. Прибудем –ясно станет.
  Два часа минуло и перед путешественниками предстала громада сухогруза. Он был прикован к скале толстенными канатами. Борт его слегка промялся. Все ограждения по нем и часть надстроек срезаны. С палубы, в проем тоннеля, проброшены громадные балки, как мост. Идет самая опасная операция –заход «многоножки» на палубу. Ни какой суеты. Командует один. Он устроился на возвышении, таком, что всем исполнителям хорошо виден. В руках флажки. Все. Ни радио, ни еще какого средства. Только флажки. Многоножка наползает на обрез борта. Судно хочет просесть, но канаты, натянутые, как струны, удерживают его. Еще метр, еще. Громада блока проползает поперек палубы.  Ближе, ближе другой борт. Флажки резко опускаются. Стоп! На месте!  Громада блока стоит точно посередине палубы. Поперек ее. Как ходовой мостик, который пришлось срезать.
  Народ зашевелился. Послышались команды.
  А вот и мы!
« Господа.  К нам, со своим сообщением, господин Туммель. Прошу вникнуть в ситуацию и сделать ваши предложения».
  Адмирал Кренкель обвел, сидящих в кабинете, пронизывающим взглядом, крякнул, что показывало высшую степень его возмущения, и сел в свое кресло. Кренкелю было чем возмущаться. Еще утром ему позвонили из Конгресса, толком себя не обозначили, а, сходу, без предисловий, влепили выговор. С интересной формулировкой и уточнением: каким этаким круглым местом, заместо головы, мы, здесь в морском ведомстве, изволим думать? И, стало быть, можете подавать в отставку и мы ее тотчас примем. Грубо, если не сказать по хамски, определили все заслуги адмирала и его компетенцию. С ним никогда так не разговаривали и было от чего крякать.
  Энергичный Туммель не стал вдаваться в историю и заниматься пропагандой капиталистической формы хозяйствования. Он просто назвал стоимость перевозимого оборудования. « Два миллиарда фунтов стерлингов», господа. Цифра огромная хоть по каким меркам. Но это ключ в руках хозяина. Ключ к покорности и послушанию. Кто им владеет, эти ключом, те и властвуют безраздельно на громадной территории. На новом месте, господа, мы можем очень больно и безнаказанно кусать и нашего главного конкурента по всем вопросам, Союз Советов, проще, Россию. Что делают и Конгресс и Президента активными помощниками нашего проекта. Через десять дней погрузка закончится. Ваше дело провести караван целиком или отдельными судами к местам разгрузки.
  Туммель указкой, на большой морской карте, обозначил эти места. Пять площадок. По всему Индокитаю. Там готовы дороги. Люди. Войска охраны и сопровождения. В этмих точках ваша миссия заканчивается. Дальше, по сухому.
 ЯША.
  Вы, господин Гастром, раскидали, по предполагаемой трассе, свои подлодки. А что в них толку, если экипажи сняты и лодки блокированы какими то «роботами».  Это не решение безопасности перевозки. Это, скорее, неудачная морская игра, побудившая Советы показать часть своего преимущества. И на том спасибо. Уберегли нас от явного поражения. Вы, господин Клаус, со всем вашим аналитическим аппаратом что предлагаете? Продолжать обманывать русских? Переиграть и, потом, стучать себя в грудь. А если не переиграете? Если опять Советы настучат вас по носу? Нет, господа, мне нужна сто процентная гарантия. Сто процентов и не ниже. Особенно на два главных блока. Вот и решайте. Всем флотом идти. Или всеми флотами. Или только частью какой. Надо спасти то, что господа Морис, Штокс, Сайменс  смогли «добыть» в этих труднейших условиях. Итак, господа, десять дней. Я вам передаю объект здесь, указка господина Туммеля ткнула в точку на карте,  а вы мне его сдаете на точке здесь, указка пролетела пол мира и ткнулась в зону Вьетнама, Лаоса, Бирмы. Двух хозяев не бывает. Только так.
  Офицеров коробило от бесцеремонности Туммеля, но они понимали, что за этим энергичным, шумным и беспардонным гражданином стоит вся командная верхушка государства. Более того, все те, которые эту верхушку ставят. Дабы она была послушной и обеспечивала своим правлением их интересы, лавируя между айсбергами демократии.
  Подвижный господин уселся в кресло и приготовился ждать предложений и решений флотского руководства.
  Адмирал Кренкель встал.  Ему так хотелось укусить наглого господина и показать, хоть как то, кто в этой «хате» хозяин.  Он снова крякнул, прокашлялся и объявил: «Сутки на разработку предложений, все свободны».
  Туммель  грустно вздохнул, но упрек принял. Внутри, конечно, вскипел. Что эти разодетые моряки понимают в больших делах. Плавают, или как они говорят, «ходят»,  по просторам океанов, жгут топливо, демонстрируют силу. Пугают, в общем. А как до личной ответственности за колоссальные деньги, так и все. Слабы. Мы, мол, только плаваем, простите, ходим. Все по инструкции, уставу и всей прочей регламентирующей документации. Им у Советов, в России, поучиться. Там замполиты такую работу проводят, так ответственность повышают, как этим господам и не снится. Там каждый воин патриот и творчески выполняет свои служебные обязанности. Горящих и тонущих лодок не покидают, идут в реактор на верную смерть, спасая экипажи. Грудью пулеметы закрывают, спасая наступающие роты, заводят в леса, на погибель врагов. Господин Туммель хорошо знал и историю России, и способы и методы воспитания русских и советских людей. Он, как человек, совершенно энергичный и не признающий полумер, симпатизировал России, может, даже завидовал. Он многократно хотел бы и служить России, как его многочисленные предки, но, вот, приняла ли бы Россия его такого. Столь много уже ей напакостившего. В том числе и этой установкой, этим комплексом. Который, как казалось владельцам его, обеспечивал давление на все страны его зоны воздействия. Ах, тщеславие, ах вся ТЩЕТА усилий. Но, Туммель, есть Туммель. Как гласит одна из версий расшифровки его фамилии: шумный, подвижный, энергичный, даже лишку нахальный. Так вот, лишку нахальный энергично вел свое дело к финалу. Погрузка идет планово.  Через тоннели, о которых никто и не знает, транспорт переезжает на корабли. Главные блоки уже на палубах, замаскированы под ходовые мостики. Все трюмы заполнены балластом и пустыми бочками, на случай подрыва. Утопить такие «поплавки» почти невозможно. Туммель вложил самого себя в это дело, жил им. На несколько лет забыв совершенно, что есть женщины, вино, музыка. Есть друзья, товарищи. Рыбалка, футбол, скачки и бега. Большой любитель парашютного спорта, имеющий, конечно свои парашюты и самолеты, ни разу не прыгнул. Для парашютиста, это выше всех человеческих сил. Но истина. Туммель весь в деле переброски комплекса на новое место. И его не деньги интересовали по оплате за услуги. Нет. Сама сложность, необычность, опасность, в конце концов, этого проекта. Туммель, как говорят на Руси, «был в своей тарелке».
  Легко отделившись от кресла, слегка опечаленный господин Туммель откланялся. Ему еще надо быть в Конгрессе, пригласили на беседу. Встретится с самыми влиятельными банкирами, чей основной интерес в проекте. Проведать брата. Дел много. Рассиживаться некогда, хотя приглашают моряки потрапезничать.  Про себя Туммель слегка ругнулся. Работать надо. Вот!

  Параллельно и на другом конце света «маракуют»по той же теме.
  В просторном кабинете хозяина «самых умных умников», по одну сторону стола, в мягком гостевом кресле устроился Макеев Николай Никифорович, рядом флотский аналитик Соловьев Николай Васильевич. С этой же стороны флотские чины. По другую сторону –Генерал Промереев Николай Игнатьевич, аналитики. Эксперты. Иван Захарьевич начинает совещание докладом на текущий момент по теме. Вот такое положение. Сколь смогли, столь увезли. Наши люди нашли места погрузки. Это здесь! Вот на этом отрезке западного побережья. Конечно, обеспечена максимальная секретность. Об этом не знают даже правители страны, на коей территории это происходит. Вполне может быть, что этот кусочек у них просто купили. Это ж не Страна Советов. Там все продается и покупается, в том числе и земля. Любого, кто подходит к зоне погрузки, без предупреждения, просто топят и расстреливают. Там на страже быстроходные катера и подводные лодки. Вот здесь, товарищи, начинается их долгий морской путь. Как я понимаю, планы перевозчиков изменились. Мы так постарались блокировать их подводников, что все свои секреты выдали. И им надо быть просто дураками, что бы гнать столь дорогой товар по старому маршруту, со старой формой обеспечения безопасности.  Нет, они головатые ребята. Крепкие умом и телом. И еще надо взять во внимание фигуру некоего Туммеля, который покрикивает на ВМФ, разведку и многие военные структуры. Который, как предполагается,  выполняет прямые указания владельцев сего «барахла». Очень дорого и принадлежащего многим банковским домам. По ихнему, хозяевам жизни. Что предлагают наши аналитики? Как флот?
   Адмирал Макеев покинул мягкое кресло, встал, одернул мундир.
  Наши головатые, Иван Захарьевич, учитывая, что не пойдут караваны через Атлантику, пролив Дрейка, Тихий океан. А пойдут короткой дорогой Индийского океана, предлагают сделать следующее: по нитке мыс Доброй Надежды и мыс Игольный, островами Сен –Поль –Амстердам и Маскаренские острова, южнее архипелага Чагос, и далее к Никоборским островам расположить изделия Братьев Костроминых, «Матрешки» и «Клуши». Равномерно пять групп по четыре единицы. На этом маршруте, при любых отклонениях на сотни миль, изделя достанут нужные объекты с точностью до трех метров. По морю нашим надводным кораблям не проявлять особой активности, но и не демонстрировать равнодушия. Этакое небольшое уплотнение . На всех высотах «провесить» наши радио антенны ДВ. Что касается разведки, то на уничтожаемые объекты надо установить излучатели Макеева. Нет, Иван Захарьевич, не Николая Никифоровича, а Ивана Степановича. Того, кто впервые ввел в практику систему контроля за положением объекта в пространстве. Там много тонкостей технических, но они просты, как топор, и также надежны. Самолетные пеленгаторы могут отследить объекты с точностью до метра, а  «Клуши» и « Матрешки» поразить их с абсолютной надежностью.
  Да, Николай Никифорович. А если американцы прикроют эти транспорты своими боевыми кораблями с боков, спереди и сзади плотным многоярусным «одеялом», да снизу лодками, то тогда как?
  Тогда на корпуса транспортов придется навесить низкочастотные излучатели, либо кому то молотком стучать по любому месту стального борта определенным кодом. Тогда изделия войдут в любую щель.
  А если мы не сможем все это прилепить к транспортникам?
  То, Иван Захарьевич, будем топить с воздуха. Поднимем Туполевых и весь караван отработаем. Война, ведь идет. Транспорт подвозит боеприпас. У нас договор есть. Мы, просто, не воюем, но помогаем как можем.
 А если они не караваном пойдут , а по одной посудине?
  По одной легче. Не будут же они всем флотом прикрывать.
 А вдруг. Особенно эти два блока. Я бы не пожалел и все флота на прикрытие этих блоков послать. Закрыл бы так, что козявка не пролезла. И снизу и сверху. Просто в спальный мешок закутал.
  Тогда, Иван Захарьевич, пройдут. Если нет нигде щели, нет наших наводчиков, наших людей на главных объектах, то они пройдут. Тут хоть что. Не будешь же весь флот США на дно пускать. Сил не хватит.
  Слыхал ,Николай Игнатьевич, что моряки глаголют.
    Слыхал. Вот с Иваном Матвеевичем мы туда народа подбросили. Теперь поставим задачу внедриться на суда. Надо обеспечить их сигнализаторами и прочим. Это у кого они есть в наличии? Срочно нам доставьте с инструкцией, а мы отправим и найдем способы их применить. Через семь дней запускайте самолет с уловителями. Проверим работу.
  Добро. Прошу отобедать. Совещание закончилось, головы продолжают работать.
 А у адмирала все сидела в голове странная мыслишка. Такой шум, гам. Война, как прикрытие и отвлечение. Но зачем тащить этот комплекс в Индокитай. На кого воздействовать? На каких территориях вести разведку и кому строить пакости. Если только Китаю. Да, Китай страна своеобразная. Она такой может промышленный рывок сделать, что и не догнать. Может. Но так демонстративно, хоть и под видом турагенств, строят дороги, гостиницы, всю структуру. Не без того, что все  в пользу. Слов нет. Но слишком наглядно. Вызывающе. И лодочки по ниточке лежат.
   Точит червячок старого воина. Но. Все, вроде, по уму. Не так прост, этот Старший брат. Хай бы ёму грець, как определяют такое в кубанских станицах.Не прост. Как бы чувствуется дирижер с большой и толстой палочкой. Ну ка,  Зайду к хозяину умников. Вдвоем помолчим.
   Что, Николай Никифорович, вернулся?
   Червячок завелся внутрях, Иван Захарьевич. Точит и точит.
   Ну а продукт точения? Сыплется?
   Нет. Пока не сыплется. Но больно уж все примитивно. Такого, в таком большом деле, быть, просто, не должно. Не должно. Очень похоже на игру в поддавки. Ведь все желания супротивной стороны, это нас поприжать. И чем сильнее, тем радостнее.  Надо твлечь наши деньги на гонку вооружений. На затраты не социального характера. И, тогда, со своих налогоплательщиков, законным образом, драть, сколь удастся шкур. Я карту всю «облизал» и облазил. Но лучше места чем стык Пакистана, Афганистана и Индии нет. Вот сюда спрятал бы я этот комплекс. Высоты здесь за 4500 метров. Помех и прочего нет. Промышленность равну нулю. Только ветры да яки. Вот и все помехи. Пошли, на долгое сидение, туда человек пять. С фантазией ребят. Любителей скалолазания и покорения вершин. Пусть обживутся, присмотрятся. Вот Китай не зря там шоссе строит. Он хоть и брат наш, но задумки у него амбициозные. Нас обштопает, только моргнуть успеем. Не даром, прости Господи, наши предки от него стеной отгородились. Была к тому причина. Как и Берлинская стена. И еще много каких.
  Николай Никифорович, ты прав. Китай туда не зря лезет. Индусы с Пакистаном во вражде всегда были. С момента получения самостоятельности. Что они мусульмане, а индусы свое исповедуют, то это не аргумент к вражде. Но как есть. Воюют нещадно. А у Китая глаз давно лежит на Тибетское нагорье, на Кашмир. У него большой интерес к трассе Шелкового пути. С одной стороны он готовит порты для принятия нефти и подобного добра, с друго, для отправки своей продукции. К Индии у него отношение более чем прохладное. Есть завязка в этом месте. Конечно, наши люди и там есть, но они работают по крупным целям. А вот твое предложение, твое предложение надо оформить с большой деликатностью.
  Иван Захарьевич. Хоть с чем, но надо срочно. Через неделю, две уже поздно. Птичка улетит.
  Добро. Сегодня отправим туда. Альпинистов. Они давно мечтают посетить те места. Вот сегодня и нацелим. Давай, корми своего червячка. Пусть и твои порыскают там.
  Мои там давно лежат. Нюхают.
  И как?
  Пока зацепиться не за что. Пока!
  Добре, Николай Никифорович. Добре. Поработаем. Что за симфонию твой новый дирижер отмашет палочкой.
   С Богом.
  Секретарь как то бочком вошла в кабинет  директора фирмы, господина Фогеля. Остановилась у двери, помолчала. Нет движения и нет голоса.
  Сюзанна, что случилось? Вы вошли в кабинет, стоите у дверей и молчите. Что произошло страшное?
  Не знаю, господин директор, страшное это или нет, но к вам хочет войти некто Туммель,
  Что значит НЕКТО?
  Простите, господин Фогель, но это именно так. Во –первых, он нам всем в секретариате устроил разнос. Не так сидим, не так повернуты головы, не в таком положении ноги и прочее. Во вторых, он ругает нашу фирму и всех сотрудников за, простите, не понять за что. В третьих,- он нам угрожает всей армией Штатов Что, мол, придут и наведут порядок в этом, вонючем гнезде. Остальное, шеф, просто не подлежит передаче. Вот, господин директор это и есть НЕКТО. Он, правда назвался. Туммель. Но это таким голосом, как будто имя его и он сам известен не только всему миру, но и далеко за его пределами. Что имя, что сам. Баламут, пустогремящий.
  Но, но, Сюзи. Видно он подметил твою привычку сидеть задравши подол и ноги к входной двери.
 Вот и не сидела в этот раз. Я подбирала рассыпавшиеся листы бумаги. Ползала по всему кабинету на четвереньках.  Ветер со стола смахнул.
  Сюзанна. Остынь. По какому делу пришел посетитель?
  По комплексу, который демонтируется где то на далеком, далеком юге.  Куда уехал наш инженер Таксель, господин директор.
  Пригласи господина Туммеля ко мне. И, пожалуйста, перестань дуться. Это не в твоем характере и пользы делу не приносит. Зови.
 Туммель вошел в кабинет. Весь вид его, взъерошенный и разгоряченный, подтверждал слова секретаря. Но дело всего выше.
  Вы есть господин Туммель, -испросил директор.
  Да! Я есть Генрих фон Туммель.
 Я слушаю вас.
  Комплекс, который мы перевозим на другое место, есть ваше детище. Так?
  Да, господин Туммель. Мы его проектировали, изготовили и установили. Мы  обучали персонал.
  Скажите, господин директор, вот эти лица имеют отношение к сегодняшним работам?
   И Туммель разложил десяток фотографий на стол директора.
   Фогель внимательно посмотрел. Вот этот один человек. Это проектировщик, наладчик. Это один из ведущих инженеров нашей фирмы. Он, господин инженер Таксель, направлен на объект для контроля за демонтажем и транспортировкой. В процессе перевозки могут произойти непоправимые вещи, так скажем. Главные блоки комплекса потребуют постоянного контроля за состоянием. Это ЖИВЫЕ организмы. Несмотря на демонтаж, они живут своей, электронной жизнью и, если их не наблюдать, и не корректировать поведение, эти ГЛАВНЫЕ блоки выйдут из строя.  Умрут или сами создадут новые программы, в которые мы, люди, не впишемся. Они перерастут нас. Станут неуправляемые. Ну, как за штурвал самолета посадить велосипедиста. Мы, люди, будем этими велосипедистами.
  Я доступно говорю, господин Туммель?
  Да, господин директор. Но инженеру необходимо иметь приборы, или еще что там. Не может же он глазами и голыми руками делать работы.
  Вы правы. Голыми руками не может. Но он взял все необходимое. У него прекрасный автомобиль. (Директор нажал кнопочку. Сюзанна вошла в кабинет. Сюзанна, как называется автомобиль господина Такселя?- У него Фольксваген, господин директор. Штучный, единичный экземпляр от господина инженера-конструктора Хаммера. Господин Таксель именует эту машину «Матильда». Я могу показать ее фотографию. И Сюзанна, уловив кивок шефа, через пару минут принесла стопку фото, где они все у «Матильды». Во дворе фирмы, на пляже, в воде. «Матильда» хорошо плавает, добавила Сюзанна, уловив поднятые брови шефа.)
  Вот в этой машине, господин Туммель, есть все необходимое для сопровождения груза и его сохранения в рабочем состоянии.
  Скажите, господин директор, а помощники или сопровождающие у инженера Такселя есть?
  Конечно, господин Туммель. Но он их выбирает сам. Это его компетенция и я, как директор, в это не вхожу. Кого надо, того и выбирает. У него есть фонд оплаты. Средства есть. Мы очень ценим работу инженера Такселя и полностью доверяем. За все годы нашего сотрудничества он показал себя с лучшей стороны. При этом никогда, я повторяю, никогда не превысил сметы расходов, наоборот, экономит на всем, особенно на бытовых расходах.  Мы им довольны.
  А позвольте поинтересоваться, господин Туммель. Что у вас вызвало такой интерес к нашему, работающего на вас, инженеру? Что то случилось?
  Да, господин директор. Много, что случилось.
 Интересно?
  Ваш инженер, на своей Матильде, безо всяких согласований и разрешений с нашей стороны, вдруг появляется на главной площадке. Как вы это себе представляете? Господин директор. Шпион? Так?
  Нет, простите, господин Туммель. ( Сюзанна, принеси направление господину Такселю на объект!  Сюзанна открыла папку. Смотрите, господин Туммель. Мы шпионов не посылаем. У нас все пристойно и правильно.Вот, пожалуйста. Это наше направление, а это согласование с фирмой эксплуатирующей комплекс. Это вот, согласование с силовыми структурами, охраняющими объект. А вот резолюция хозяина объекта. Его собственноручная подпись. Брови директора несколько поднялись. Он и понятия не имел о столь большой работе, которую проделала Сюзанна.)
  Спасибо Сюзанна, вы свободны. Попросите для нас кофе.
  Вы пьете кофе, чай, что нибудь покрепче, господин Туммель?
  Спасибо, пусть будет кофе.
  И что далее? Что там натворил наш инженер?
  Далее его повели на расстрел. Как шпиона, по приказу генерала Сайменса, который ответственен за безопасность и секретность проведения работ. Но расстрела не произошло. Кто то всадил в караул по пуле, русского производства. Увел господина инженера в подземелья, увел, или унес раненого майора Грюнеля, котрый командовал расстрелом. Как оказалось ранение нанес один из состава караула, сержант, потом оказалось, что он тайный полковник. Инженер и Майор Грюнель долго скитались в подземельях. Поправились и, по приглашению нового начальника, генерала Штокса, вышли на свет Божий. Ктоме того, там скрывались две женщины. Некто Марта Зелингер, так кажется ее фамилия и Генриэтта Мендель. Дочь генерала. Совершенно уважаемого человека. Кто там еще в подземельях? Кого прячет земля? Да, там есть народ, который постоянно проживает под землей. Только ночью выходит, ну, скажем, подышать. А так, всю жизнь и деятельность уже многие века проводят внизу. Мы их несколько потеснили. Но агрессии с их стороны не наблюдали. Все мирно. Теперь мы , просто, уходим. Опять же для ссор причин нет. Вот такие, если очень коротко дела, с господином инженером.
 А сейчас он проник в совершенно секретную зону погрузки оборудования на суда. Сам, Матильда , как он говорит помощник. Некто Иванович. Как бы и не еврей и не поляк. Тоже немец.
  Господин Туммель, подал голос директор. Они на свободе или опять на расстрел?
 Нет. Они на свободе. Господин инженер с помощником копаются с одним блоком, который уже на палубе. Но, под присмотром наших людей. Его машина рядом. Там эти, как вы говорите нужные приборы и прочее. Ведет себя господин инженер вежливо, но грозит всеми карами, что упустили момент блокирования систем управления и теперь гора работы. Ну, и прочее.
  Кнопочка утонула под пальцем шефа на всю глубину.
 Сюзанна влетела в кабинет
  Сюзи. Немедленно связь с господином Такселем. Немедля!
  Повисла напряженная тишина. Маятник напольных часов как то замер. Уже хотел и остановиться, но пиканье аппарата уберегло великую швейцарскую фирму от позора.
  Из динамика донесся голос Такселя.
  Господин Фогель, я на связи. Что нибудь случилось? Вы взволнованы.
  Теперь у Туммеля брови полезли вверх. Вот это связь! Минута дела и через весь земной шар. Надо выпросить себе такое.
   Нет, господин инженер. Я слышу ваш бодрый голос и успокоился. Мне, тут сидящий господин таких страстей порассказал, что я встревожился. Вас собирались расстрелять? Это правда?.
  Да. Было дело, но я потом, с подробностями, расскажу за стаканчиком вина, если вы не возражаете.
 Да, господин инженер, не возражаю. Весь вечер за мой счет, не будь я, в конце концов, настоящим немцем.
  Чем сейчас занимаетесь? И кто вам помогает? Мне сказали, что какой -то еврей Иванович.
  Нет, господин директор, не еврей. Он славянин, но, с раннего возраста, жил в Германии. Учился со мною вместе. Инженер. Верный товарищ. Даже друг. Я ему полностью доверяю. Не предаст и не продаст. Это без сомнения. А, простите, господин директор, кто это такой жутко информированный господин вас пужал? Ведь очень рграниченный круг людей знает эту историю. Из начальства всего двое. Мадам Мэри и генерал Штокс. Третий, генерал Сайменс, уже мертв. Интересно, кто же этот знаток?
  Это господин Туммель, Он у меня в кабинете. Он справлялся о вашей компетенции и возложенных задачах. Очень милый господин.
 Спасибо, господин директор. Но пусть ваш гость даст команду развязать нам ноги и снять с поводка. По его приказу нас, как собак посадили на цепь, приставили по десятку надсмотрщиков. Простите, даже в туалет ведут на веревочке.
 Директор налился кумачем. Его голос дрогнул.
  Как это понимать, господин Туммель?
  Туммель встал, подошел поближе к директорскому столу.
  Господин инженер, пусть позовут полковника Мерца. Немедленно.
  Я есть Мерц, господин Туммель.
  Мерц. Я Туммель. Немедленно сними все ограничения с господина инженера и его помощника. Все! Они наши сотрудники. Более того, они спасают наше добро. Ты понял меня Мерц.
 Да. Уже все сняли. Караул убрали. Они на свободе. А что делать с машиной?
  Машина принадлежит инженеру. Он хозяин. Что хочет, то и делает. Наша задача помогать, если спросят. Как объект для наблюдения они сняты. Мерц!
  Да, господин. Все сделано.
  Господин инженер  вы меня слышите? Это генерал Туммель. Я прошу простить действия моих подчиненных. Но они так делали по моему приказу. Войдите и в мое положение. Но я здесь, в вашей фирме все прояснил. Сомнений нет. Работайте, пожалуйста. И, еще раз, простите.
  Буфетчица принесшая кофе, поставила чашечки и обласкала гостя своими голубыми глазами. Он освободил нашего Такселя. Он хороший человек.
   Дорогой гость, мы вам благодарны за Фрица. Мы его все любим и что вы сейчас сделали мы не забудем. Я сегодня вечером поставлю свечку в храме.  Ваше имя Генрих? Я православная христианка.  Господин инженер редкий человек. Вы, когда познакомитесь поближе, поймете. Редкий. И он всех любит. И работу любит. Для него нет мертвых машин. Для него весь мир живой. Я положу вам два кусочка сахара? Можно? Или три?
  Туммель немного растрогался. За последние тридцать лет он не испытывал ничего подобного. Только приказы, укоры, повышенный тон. Оказывается есть другая жизнь. Вот простая буфетчица. Кто я ей? Гость? Нет. Просто посетитель шефа. По делу. Но при этом затронута ее струна. И эта струна зазвучала. Зазвучала любовью к человеку. Совершенно ей не знакомому. Но сделавшему добро ее знакомому. Все так просто. Но как юбочный телеграф четко работает. Уже все всё знают. Какие секреты, какие охраны. Вот тебе Туммель, пожалуй, первый урок. Начинай Туммель учится. Пока есть возможность.
  Туммель выпил свой кофе, совершенно приторный от сахара, но он показался ему самым вкусным из всего. Что он пил когда. Он мысленно так и отметил самый вкусный кофе. Это кофе с любовью. Ах, Туммель, Туммель. Промотал свои годы по «великим» делам, а вот любви и не видал. Только и слышал: есть, так точно, и все в таком роде.
   А скажите, господин директор, я могу иметь такую связь, как у вас. В любую точку мира. Из машины, самолета, кабинета?
  Да, господин Туммель. Составьте техническую заявку. Мы выполним. Кстати, у инженера Такселя есть новый проект. Малогабаритная мировая связь. С ладошку аппарат и связь со всем миром. Думаю, по возвращении из вкомандировки, он это внедрит.
  Туммель попрощался с директором. Сюзанна, совершенно простившая гостя, сверкнула своими коленками и проводила Туммеля до выхода из здания. По дороге она щебетала о ни о чем, выражая этим благодарность за освобождение Такселя.
  До свидания, господин генерал, приезжайте еще. Вы нам понравились. Нам, женщинам, а это много значит, господин Туммель.
 
     К 20 часам военный самолет доставил Туммеля на небольщой аэродром, собственно одна хорошая взлетно-посадочная полоса. Аэродром разовый. Только на время отправки грузов. Пилот зарулил на стоянку. Подождал, пока аэродромная машина подкати к борту и покинул свою «быстроногую красотулю» с облегчением. Все же более 6000 км. отмахали. Не легко.
  Туммель пересел на амфибию и улетел к своим кораблям, а экипаж пошел, естественно, на отдых. Ибо надо всегда это делать в запас. Шеф может в любое время вызвать и умчаться на край света. Он совершенно не предсказуем. Вот только сегодня сидел в своем роскошном закуточке, почему то, тихо и смирно. Хотя, ничего особеннго случиться и не могло. Все  по плану.
 Но Туммель действительно был тих и, даже, печален. Он, почему то, вспоминал всю свою жизнь. Вот уже чуть за пятьдесят. Что было? Дом. Школа. Училище. Служба. Женщины? Нет. Некогда было. И побаивался Генрих их общества. Насмотрелся на военных жен. Испытал неоднократно их происки на себе. Всего насмотрелся, в этом плане. Конечно, не исключено, а, даже, наверняка, много жен порядочных. Но они не заметны. Лезет в глаза всякая пошлость и мерзость. Это так. И от этого никуда не денешься. Но мысль о женитьбе, эти пакостницы, отбивают. Вдруг попадется этакое «вольное» существо. Зарплата ей мала, квартира ей узка, одежки нет, друзей, с которыми весело провести время, нет. О, Боже, сплошной кошмар. Служить некогда. Только все причуды исполняй. Нет. Не будем рисковать. Послушаем мудрого совета Святых отцов. Но сегодня эта голубоглазая буфетчица всколыхнула душу каменного Туммеля. Она как бы облила свей добротой или еще чем, трудно даже классифицировать это, все существо Туммеля. Жесткого в обращении с людьми. Хоть подчиненными, хоть начальниками. Все так привыкли к его манере, что не представляли Туммеля другим. Хоть и носил он генеральское звание, но мундир не одевал. Принципиально. Я есть Туммель. Все этим сказано. Пути его простирались и на самые верха власти и туда, откуда этой властью управляют. Зная большие организаторские способности, честность, неподкупность, ему поручались самые серьезные дела. Он всегда оправдывал доверия и никогда не интересовался суммами, переведенными на его счет в банке. Он просто не знал сколько там. Ему хватало командировочных. И власти.
  Но сегодня какая то кожура слезла с грозного генерала. Он открылся сам себе.
  Мотор самолетика крутит пропеллер, тот перемешивает горячий воздух, зелень мелькает под белыми крыльями. Самолетик идет к побережью, с приказом: пролететь места стоянки судов, где они в небольшой бухте набились вплотную, борт к борту, укрылись маскировочными сетями в ожидании погрузки. Затем к тоннелям и, потом, сесть на воду у борта корабля, где трудится инженер Таксель.
   Вот покружились над стоянкой. Хорошо замаскировали. Даже, когда знаешь точно место, не видно. Молодцы. Идем к кораблям под погрузкой.

  Сюзанна, я обещала поставить свечу в храме. Я не могу. Надо сделать.
  Но, милая, сделаем это после сеанса. На час раньше, на час позже. Какая разница.
  Нет, Сюз. Разницы, по большому счету, может и  нет. Но я вот думаю, что сначала поставить, а потом в кино. Тогда и сидеть спокойно и смотреть интереснее. Давай сейчас в храм, а потом в кино.
  Сюзанна понимает подругу. И дел, собственно, никаких нет. Служба на фирме закончилась. Все, что надо, сделано. Даже в запас, на завтра, зная, что потребуется шефу. Вечер и ночь вся их. Можно и в кино, и на танцы, и в ресторанчик зайти. Все можно, коль нет семьи, детей, стареньких родителей. Все можно, но не все полезно! Подруги не забывали это Библейское определение. Бога боялись. И удерживались от многих соблазнов. Обе православные, что не часто и густо в Германии. Но, как есть. И много, много слез вылилось пред святыми иконами. Но, сейчас, все кризисы прошли. Работа есть. Обе на хорошем счету. Слава Богу.
 Ладно, не мучайся, идем в храм.
   Православная церковь в получасе езды на общественном транспорте. К девяти часам добрались. Вошли в храм. Службы нет, но священник ведет какое то служение с небольшой группой женщин. Кадило источает благоуханный дым, который  с молитвами поднимается к небесам. Подруги подошли к иконе. Строгий лик Святителя Николая, как то оробил сердца женщин. Они постояли, уже нацелились перейти к иконе Божией Матери, но что то удержало. более того, ноги не сдвинулись, а взгляд Святого, как бы стал еще строже. Обе притихли. Свечи в руках подтаяли от внутреннего жара. Но, раз пришел, делай свое дело. От лампадки зажгли свечи. Поставили.
  Господи, Святой Николай Чудотворец, обещала поставить сегодня свечу, вот и ставлю. Прости меня, грешную.
  Как обычно, горящая свеча, вдруг вспыхнула ярче, потом как вся возгорелась. Женщины сробели вконец. Что это такое, так и хотелось им закричать. Подошел батюшка. Он освободился и просто подошел. Свечи горели «всем телом». Священник глянул на подруг.
   За кого ставили?
  Да вот, был на фирме гость-посетитель. Доброе дело сделал. Снял подозрения с нашего друга. Пообещала свечу поставить в благодарение. Поставила, а она вот как горит. Может надо тушить и зажечь снова?
  Нет! Пусть горит, как горит. Понаблюдаем. Вы не торопитесь?
  Нет. Мы в кино собрались, но решили, позже.

  Вот амфибия идет по над водой. Выбирает местечко, где коснуться воды и, пробежав, распуская пышные усы, приткнуться к кораблю.
  Пилот убрал обороты, Снизил скорость до минимума, но машина не пошла вниз. Резкий порыв ветра бросает ее в сторону скал. Мгновенно полный газ. Винт выдергивает самолет из потока,  преодолевает тягу к берегу. Вот уже выше скалы, но вновь вихрь закручивает струи, легкий самолетик бросает вниз, к воде. Пилот вырывает его, поднимает выше, еще выше. Вот скала, вот деревья, ну еще чуть, еще. Всего пять, десять метров высоты. Мотор воет на запредельных оборотах, отдает всего себя. Но потоки воздушные куда мощней. Они бросают машину как щепку. Только пилот своим искусством еще держит машину, только его что то, что уже не имеет земного названия борется с вихрями. Ветер прижимает машину к земле, на самом обрыве, бьет ее о ствол, пропеллер последний раз взвывает, трещит обшивка, ломаются крылья и самолет сползает на землю. Не падает, сползает. Оставив целой только заднюю кабину, где слегка обалделый висит на ремнях Туммель.
 Вот пламя свечи выровнялось. Огонь остался, как обычно, только на фитильке. И со свечой ничего не случилось. Целая.
  Святой отец, батюшка, что это было?
  Не знаю. Но тому, за кого вы ставили, видно было очень плохо. Так плохо, как вы видели на свече. Теперь он вне опасности. Я так предполагаю. И предлагаю вам отслужить благодарение Господу и Николаю Чудотворцу за спасение, как я все же предполагаю, того человека.
  Льются молитвы, благоухает ладанный дым. Господи, Господи. Дивны дела Твоя.
 Нет. Не пошли подруги в кино. Какое уж кино. После таких переживаний и молитв. Домой. Уже поздний вечер. Выспаться.
  Туммель пришел в себя. Уже стемнело, но видно хорошо. Снаружи какой то вой и лай. Грызня. Подтянувшись, расслабил ремни, отстегнулся, принял горизонтальное положение. Осмотрелся. Самолет лежит на боку, передняя часть смята. Пилот явно погиб. Господи, помяни его в Царствии Твоем. Он спас меня. Боролся до последнего мгновения. Надо озаботиться о его семье. Не забыть бы только. Вот узелок завяжу на платке.  И Туммель, вытащив свой огромный носовой платок, накрепко затянул на нем узел.
 Вот разбежались звери. Вот яснее послышался шум машин. Вот подбежали люди. Извлекли останки пилота. Уложили на полотнище. Подъехали вплотную к самолету и начали открывать пассажирскую кабину. Но дверцу заклинило и только, с помощью самого Туммеля, упершегося ногами , удалось выдавить стекло. Господин Туммель! Вы живы? Это чудо, господин Туммель. Кто то за вас очень усердно сегодня молится. Это чудо, господин Туммель.
 Коротенькая мысль о буфетчице промелькнула в голове, но тут же исчезла. переключившись на реальное состояние. В конце концов, дверь выломали, с помощью автомобиля, и Туммель стал на землю. Отошел немного, посмотрел на это нечто, что только что было изящным самолетом. Да! Там, наверху, кто то помиловал меня. Чудо!.
 Голубые глаза вновь промелькнули перед внутренним взором Туммеля, он хорошо, явственно слышит голос, что свечу поставила, помолились, благодарение отслужили.
  Вагрейн, позвал Туммель одного из прибывших.
 Да, господин Туммель.
  Вагрейн, тело пилота отвезите домой. Сейчас же! На родину. Все помогите по такому случаю. Выплаты и прочее, согласно контракту. Добавь один годовой оклад. Исполняй.
 Автомобиль с посланником и пилотом счез в сумраке ночи. Примчался на аэродром, где уже гудели моторы, вырулившего на взлетную полосу, тяжелого самолета.
 
   Продираясь  через лес, объезжая скальные выходы, прибывшие, на место аварии, люди возвращались на свою базу.  Все были опечалены гибелью летчика. И, поэтому, разговоров не было. Молчал и сам начальник этого войска. Он сидел в тягаче притихший, сам на себя не похожий.  Мир поменял свое лицо. С Самого Верха прозвучал какой то сигнал. Может, конечно, не так, как в библейские времена: -« Савл, Савл,  что ты гонишь Меня?» Но Верха обозначили себя совершенно явственно.
  Вот и база. Доктор осмотрел Туммеля.
  Господин генерал, вы абсолютно не повреждены. Даже ремни безопасности не принимали нагрузки. Нет их следов на вашем теле. Вы в рубашке родились, господин генерал. Или вас ангел –хранитель сберег. Но, это чудо. Все разбито напрочь, а на вас нет следов. Простите, господин генерал, но в моем искусстве вы совершенно не нуждаетесь.
   Доктор, явно изумленный, ушел к себе.
 Кое как дождавшись утра, Туммель пригласил к себе инженера Такселя.
  Господин инженер, личная просьба, свяжитесь с вашим шефом.
 Пойдемте к Матильде, господин генерал.
    Через пару минут в динамике прозвучал голос шефа: Да, господин инженер. Я слушаю вас.
    Господин Фогель, это генерал Туммель хочет с вами говорить.
  Пожалуйста. Слушаю вас, господин Туммель.
   Господин директор, у меня совершенно личная просьба. Мне нужно задать вопрос вашей буфетчице. Я, простите, и имени ее не знаю. Той, которая кофе приносила.
 Сейчас, господин Туммель. Ее имя Сюзанна, как и моего секретаря. Обе Сюзанны, господин Туммель. Подружки.
  Сюзи, позови подругу. Ей наш недавний гость хочет задать вопрос.
 Одну минуту, господин директор.
 Буфетчица вошла в кабинет.
 Я здесь, господин директор.
  Вижу, Сюзанна. Вот к тебе вопрос от господина Туммеля.
 Слушаю.
 Скажите Сюзанна, вчера вечером ничего приметного не случилось у вас?
  Да, господин. Случилось. Такое случилось, что мы даже не пошли в кино, как планировали, а ушли домой и там тихо молились.
 Что же случилось, Сюзанна?
  Мы с подругой пошли в храм. Как и обещала, поставить свечу. Но Николай Угодник так строго на нас смотрел, что мы, просто, оробели. Так строго, как никогда. Мы уже хотели к другой иконе, но наши ноги приросли к полу. Не сдвинуть. Тогда мы, все же, поставили свечу. Но она, в самом начале, мирно горевшая, вдруг вся вспыхнула. Вся! От фитиля до самого низа. Такое пламя! Тут батюшка подошел.  Не позволил тушить. Несколько минут так горела. Потом пламя ушло, фитилек обычным образом теплился. На наше недоумение батюшка предположил, что кому то сейчас было очень опасно. Но, раз свеча продолжила гореть нормально, то все обошлось в лучшем виде. Вот такое вчера было. И, мы с Сюзанной, не пошли в кино. Не было желания чем то застилать такое настроение. Мы пошли домой. Помолились и легли спать.
 Спасибо Сюзанна. Спасибо. Вы спасли мне жизнь.  Мой самолет разбился вдребезги, а на мне нет даже царапин. Спасибо.
  Это не мне, господин Туммель, это Господу и Николаю Чудотворцу. Это он припаял наши ноги к полу. Это он. Ему благодарение.
  Сюзанна, я вас очень прошу. Сходите и сегодня в церковь. Закажите благодарение. Отслужите за спасение мое. Все расходы мои. Очень прошу вас.
   Господин Туммель. Какие расходы. Мы сегодня батюшке как расскажем, что произошло, он, с радостью, и без оплаты отслужит. Не говорите о деньгах. Не надо. За чудеса не платят.
  Спасибо Сюзанна. Спасибо.
  Сеанс связи закончился. Повеселевший Туммель поблагодарил инженера и «нырнул» в свои дела.
   Таксель проводил его взглядом. Что то очень знакомое промелькнуло в этом Туммеле. Что то такое, этакое.
   Иванович, окликнул он Иванова, как бы по новой фамилии. Понимаешь, чем то знаком мне этот Туммель. Не могу вспомнить, но мне кажется ,мы с ним где то пересекались в жизни.
  А ты, Фриц, размотай свою жизнь, как шнурочек. Вот и вспомнишь. Моя бабушка так делала. Прямо от самого рождения.
  Твоя бабушка особенный человек, раз помнит свое рождение. А я не помню. Так эпизоды. Первый раз выпорол отец. Это помню. Мы спрятали ключи от машины, а ему срочно ехать. Нас дома нет. Пока он добрался на общественном транспорте, опоздал. А когда открылось, что это мы спрятали нарочно, то получили полностью, даже с запасом. Это я помню. Долго в школе на уроках не садился. Все стоя. Говорят, что стоя лучше усваивается. Вот это помню. Что еще по детству? Больше и как то ничего приметного. Возраст у нас не одинаков. Ему, пожалуй, пятьдесят стукнуло, а мне 26. В два раза. Надо еще «полюбоваться»  на него. Вдруг вспомнится.
 Не мотай себе душу, Фриц. Не заставляй. Когда надо, тогда и всплывет. Работай.
   Таксель углубился в измерения.  Установка требовала коррекции. Он поэтапно выводил системы в режим ожидания. Вкладывал новые шифры. Настраивал машину так, что только он мог ее оживить. Он наизусть выучил ту басню о лисе и винограде. Все вводы зашифровал Ангелиной Павловной. На два случая жизни. Во первых, только самому запустить в работу блоки, во вторых, если что случится и блоки попадут нашим, то Иванов осилит сам.
 Увлекшись работай Таксель не заметил, как его мозг прокрутил шнурочек жизни и нашел узелок.
    Совершенно темная ночь. Таксель идет с тренировки домой. Он уже тянул на черный пояс, все шло к тому. И был собой доволен.
  В тихом проулке стоит машина. Не так как положено, а поперек дороги. Радиатор разбит. Все вытекло. У машины трое парней колотят мужчину. Четвертый шарит в машине, выламывает аппаратуру. Мужчина уже никакой. Он не отвечает на удары и дело его совсем швах.
  Конечно, не мог пройти Фриц мимо. Никак! И это в десяти шагах от дома. Возгорелось сердце его. Разгромил он шайку. Удрали, как смогли. А что делать с мужчиной? Тот не мелкий. Да вот еще кровь, из пропоротого ножом бока, течет. Таксель взваливает мужчину на себя, несет к дому и зовет родных. Те переполошились. Перевязали рану, вызвали врача. Врач осмотрел пострадавшего. Вызвал полицию. Полицейские составили протоколы. Но мужчина в себя не приходит. Крови потерял много. Надо в больницу. Оперировать. Карета Скорой увезла его. Там прооперировали и  выздоровел. А пока лежал в палате, Фриц несколько раз был вынужден давать показания по сему случаю, в том числе и в присутствии болящего.
  Вот бы посмотреть на правый бок Туммеля. Но как? Спросить прямо? Но это не корректно. Даже если это он, то совсем похоже на мерзость.
  Ваня, я припомнил. Но надо сделать медосмотр. Если у него шрам под правым ребром, то это может быть он.
 Кто?
  Фриц пересказал случившуюся историю Иванову.
  А ты у доктора спроси. Он тело шефа знает как свою ладонь. Вот и сейчас долго его щупал.
 А как спросишь?
 Да, так и спроси. Прямо.
 Ну? А тот вякнет шефу и начнется разборка.
  Тогда выкинь из головы. Даже если это он, то что изменится. Тарелку глубже дадут или сметаны погуще. Ничего.
 Да, мне просто интересно. Тогда он и расходы наши не компенсировал. Мы оплатили вызов врача, бинты, лекарство. Вызов кареты. Так, скажем, необычно он себя повел. Против правил.
  Так ты с него долги взыщешь теперь, пошутил Иванов.
 Нет. Мне просто интересно. Вот только не помешало бы это нашему делу.
 Вот то и оно! Непредсказуемая реакция может быть. Вишь его шавки как натасканы. Враз нас на цепок посадили. И он, самолично мотал во Франкфурт и проверял достоверность  твоего лица. Не трожь его.
  Но эта тема сама вертелась в голове и довертелась до вопроса к доктору.
  Как то на обеде, а харчились они отдельно от рабочих.,вместе с верхним слоем управленцев, Таксель обратился к врачу.
  А что доктор, в такую переделку шеф попал и ни одной царапины?
  Да, господин инженер, совершенное чудо.
Может вы не очень внимательно смотрели?
  Господин инженер. Я не только смотрю, но зарисовываю и записываю все. До последней мелочи. Я вам совершенно убедительно говорю. Нет царапин. У меня на каждый осмотр новая картинка. Я их сопоставляю и делаю определенные выводы. Это так просто и так полезно для врача.
 А как вы зарисовываете, господин доктор.. Мне эта методика нравится. Может, вы меня научите, подскажите. А то приходится в голове держать очень многое. Лучше доверить бумаге.
  Иванов посмеивался. Доверить бумаге можно только любовное письмо. Если хочешь что бы весь мир узнал его содержание.
 После обеда и небольшого отдыха, доктор пригласил Такселя в свой кабинет
  Вот смотрите, господин инженер. Папка на полковника Мерца. Вот первый осмотр. Видите контуры тела. Вес, плотность тканей. Вот второй осмотр. Третий. Сравним. Ткани стали плотнее. Контур сузился. А вот шрамик. Это след пули, которую «поймал» Мерц на переправе. Вот дальше, дальше. Тот же шрамик, но ткани вокруг другие. Что я заключаю. Полковника Мерца допустить к несению службы.
  Вот наш шеф. Смотрим прошлогодний результат. Вот ноги, руки. Грудь, живот. Вот этого года. Ноги, руки. Видите разницу. Идет поглощение тканей на ногах. Начнутся проблемы с сосудами. Все на транспорте. Ноги не работают. Только голова, руки, живот.
  А это что за полосочка?
  Это шрам. Это аппендицит. Тоже, смотрите. Ткани, в прошлом году, были плотнее, в этом более рыхлые. Надо укреплять весь торс. Особенно область живота. Плавать, бегать.
  Спасибо, доктор. Это очень интересно. Попробую применить в своем деле. Спасибо.
  Довольный доктор собрал свои папки. Уложил на полку и проводил гостя, совершенно довольный сам собою.
  Ваня. Это не он  Жаль. Почему то казалось, что это именно тот человек. Ну и ладно.

   Посольство отмечает свой юбилей. На стендах фотографии первых дипломатов. Тросточки, котелки. Клетчатые брюки. В этакую крупную клетку. Портфели с цепочкой. Разное оружие. Тайные аппараты съемки. По сравнению с нынешними детски примитивны, но как то сердечны. Вся история за многие годы в лицах. Народ толпится у стендов. Вспоминают свое, прожитое. Вспоминают рассказы людей, эту историю творивших. Одно слово – юбилей. Потом народ собирается в зале. Стол президиума. Кумачевая скатерть. Неизменный граненый графин. Ему более ста лет. Он всегда украшает стол. И содержит в себе чистейшую воду. Т.е. рабочий. Не на покое. Трудится. Великие дипломаты пользовались его содержимым.
  Сегодня, кроме всего, вручают награды, подарки.
 Дмитрий Иванович Шальнов. Родина награждает вас боевым орденом. Красная Звезда.
  Дмитрий Иванович поднимается к президиуму. Представитель Правительства жмет руку и вручает орден.
  Служу Советскому Союзу!
  Кроме высокой награды, Дмитрий Иванович, вот вам путевка. Круиз. На новом лайнере «Королева Елизавета». Два месяца. Кругосветное путешествие. Далее все по чину, а
  после всего, что предусмотрено регламентом праздника, Шальнов зашел в кабинет к Бергеру.
Сергей Петрович, это новое задание?
 Да, Дмитрий Иванович. Это новое задание. Оно называется отдых. Вы слышали, когда нибудь о нем? Нет. И я не слышал. А вот теперь оно есть. Отдыхайте, Дмитрий Иванович. Приказано с самого верхА. Вот так. А что касается путевки, то благодарите Иветту Валентиновну. Это ее идея. Пусть, говорит, посмотрит на мир обыкновенными человеческими глазами. И, если точнее, глазами обыкновенного человека. Этот круиз, для судна, юбилейный. Там много простых людей, которым даны бесплатные путевки. Это и рабочие, фермеры, продавцы. Есть, даже, безработные. Ну, скажем, не бродяги, но полунищенствующие, что ли. Конечно все по этажам, как и принято. Свой этаж. Свои рестораны. Бассейны, площадки. На другой этаж не моги! Да и не пустят. Говорят, что это по правилам безопасности. Мол, собьются на одном этаже и опрокинут пароход. Конечно, бред, но порядок такой. Кстати, и на наших круизных судах такой порядок. Правда, посещать этажи можно, но ключи, простите, туалета третьего этажа, не подходят, к таким же заведованиям любого другого. Если что, лети на свой
  Так что, Дмитрий Иванович, приступайте к отдыху. Эта красавица, «Королева Елизавета», отправляется из Нью-Йорка завтра в полночь. Вы посмотрите Дакар, Луанду, Кейптаун, Коморские острова, Карачи, Коломбо на Цейлоне, Джакарту, Перт, Сидней, Веллингтон в Новой Зеландии, пройдете проливом Дрейка под Южной Америкой, затем Лима, Эквадор. Просочитесь Панамским каналом в Карибское море, помашите ручкой Фиделю Кастро и, уставшие от впечатлений, войдете в Нью-Йоркский порт. Отчет писать не надо. Время от времени, только, порасскажите. Что видели, чем кормили, как развлекали. Сам мечтаю так вот прокатиться по миру. Авось на пенсии и случится. Все может быть. А пока, собирайтесь. Денежка у вас есть, я думаю, а коль понадобится что, звоните. С Богом, Дмитрий Иванович. С Богом.
 
  Поздно ночью, на большой амфибии вернулся Туммель. С ним двадцать человек спецов, которые, несмотря на ночь, приступили к обрезке бетонной рубашки на блоках. Их пилы работали бесшумно, легкая струйка воды связывала пыль. Особо не напрягались. Большие куски бетона рабочие, просто, сбрасывали за борт. Это был единственный шум, который подтверждал, что работа идет. Инженер Таксель покрутился рядом, понаблюдал. Да, Ваня, вот это инструмент. Ни шума, ни пыли. Отрезают сколь хотят и за борт. Этак тонн до двухсот и облегчат. Тоньше никак, там анкера пойдут. Вот смотри, они и проушины открыли, теперь любой приличный кран может поднять эту штуку. Надо же!
  А еще присмотрись, следы, как в пещерах. Где полки вырезаны. Как ножом. Вот тебе и нож.
  Сон слетел. Покажи.
 Смотри. Вот куски лежат. Сейчас их за борт побросают. Видишь следы?
 Да, похожи. А я думал, что это в доисторические, так сказать, времена соделали. Выходит у подземножителей есть такая техника. И они спокойно, как древесину, режут камень. Да! Но эта штука работает от электроэнергии, а под землей этого нет. На чем они ее эксплуатируют то? Руками крутят?.
 Может и руками, а что? Народу много. Работать надо. Вот и крутят. Какие проблемы?
  Все потихоньку угомонилось. Проснувшийся было народ, улегся почивать. Только прибывшие, кромсали блоки, снимая довольно прнличный слой бетона, и шипела вода, поглощая этот бетон. К утру изделия приняли элегантную форму, гораздо облегчились, а прибывшая команда умчалась.
  За завтраком доктор зашептал Такселю: -«Господин инженер, это не Туммель».
  Доктор, как не Туммель? Мы же все видели его.  Правда, он был молчалив. Но он стал таким после того печального события. Это все заметили. Нет, господин инженер, когда наш Туммель ходил без рубахи? Никогда. Ни днем, ни ночью. А этот Туммель, как вышел из самолета, так сразу и снял, и отдал стирать своему «рабу». Наш Туммель этого не делал и раба не имел. Вы это видели?
 Нет, господин доктор, не видел. Я смотрел на работу пил. Они камень, бетон резали словно масло. Сотрите, как аккуратно сделали. И никакой вибрации. Все совершенно безопасно для изделия. Чудо, право!
 Конечно, господин инженер, как масло, но скажите мне еще одну вещь, откуда взялся новый шрам.
 Какой шрам, доктор. Где?
  На правом боку, господин инженер. На правом.  Вы помните мои зарисовки? Вы еще спросили, что это за полоска? Эта полоска и есть шрам, след операции по удалению аппендикса. Это не убрать, это навсегда. Но у этого человека шрам другого характера. Который тоже навсегда. Его нельзя убрать. Это шрам от удара ножом и последующей операции.. Поэтому это не Туммель, хотя, как вы говорите, это он.
 Не могу вам возразить, доктор. Вы профессионал. Я уважаю ваш талант. Но я не смотрел. Я смотрел на пилы. Простите меня великодушно.
 Доктор покачал головой и «ушел в себя».Он понимал, что молчаливые, в таких ситуациях,  дольше живут. Что его наблюдение может стоить ему жизни. Но все перло из него валом. Он просто не мог молчать. Кому сказать? Кому? Это не можно сдержать! Вот только господину инженеру, да его помощнику. Но и он не внял, ему интереснее пилы. А что Туммеля подменили, а доктор в этом был абсолютно уверен, ему и ничего. « Как масло режут бетон».  Сдался мне этот бетон. Если бы моя Сарра так сильно не приболела, так и я не сунулся бы сюда. Бетон, масло, Туммель. Пропади оно все пропадом.
  Доктор открыл шкафчик, налил приличный стакан спирта, выпил, крякнул и занюхал рукавом.
  Одесса –мама, я тебя не посрамил!
  Ваня. Чудеса. Послушай внимательно. Доктор мне только что рассказал интересную вещь. Он сказал, что сегодняшний Туммель, не наш Туммель, а другой. И у него серьезные, к тому, аргументы. У этого Туммеля есть шрам от аппендицита, что и зафиксировано на карточке у доктора, а у этого есть шрам от ножевого ранения и последующей операции. Доктор ошибиться не может. Он профессионал. Что же получается? Тот Туммель не тот, а этот тот, что тогда встретился по жизни. Чудеса, однако.
 А нам от этого какая польза?
  Про пользу не знаю, а вот два Туммеля, это повод для размышления. Предположим, что это двойники. Может быть? Вполне. Предположим это братья? Может быть? Может. Тогда? Либо они работают в одной упряжке, либо, что вполне может быть, работают друг против друга. Так?
  Это легко проверится само. Вернется наш Туммель, увидит что блоки «похудели», и, если поднимет шум, то это вражья работа. А если все тихо, то они работают совместно. Хоть двойники, хоть братья. Вот только зачем тогда этот маскарад? Но ты прав, в этом что то есть. Кроме того. Он забрал прежние экипажи «многоножек». 24 человека, а поставил новых. Всего по три на машину. Дал карты местности. Они там, в своем кабинете пальцами водят по будущему маршруту. Никому ничего не говорят и не показывают. Посмотреть бы, что они изучают.
   Тут просто. Следующий рейс будет, вероятно, коротким. За одну смену. Это тут они две недели гнали круглосуточно. Поэтому и были три смены водителей, плюс запас.
  Ну. А нельзя было просто забрать лишних? У  водил опыт. А у новеньких –нуль.
  Да, бабулечка, вот те, и Юрьев день.
  Но поразмышлять следует. Может извлечем и свою пользу.
    Первая остановка в пути, будет  Дакар. Столица Сенегала. Самый западный мыс Африки.
   Что бы чем то занять время, Дмитрий Иванович листает путеводитель. Толстенная красочная книга. Приходит неожиданно мысль, вот такими учебники школьные делать. Не оторвать бы ученика от книги.
    Сен-Луи. Город сказка. Самый интересный город Африки. Старейший город страны, первjе поселение в Западной Африке. 1659 год! А с 1872 по 1957 год – столица. Старинные колониальные особняки. Губернаторский дворец с площадью Файдербе, Кафедральный собор и совершенно уникальное мусульманское кладбище.
  Каолаки. Бесконечные плантации арахиса.  Озеро Ретба с розовой водой. Особенно красиво на закате. Красное небо, красная от особых бактерий вода. Неповторимые цвета.
  Вот и история страны. 1857 год. Свободный народ становится рабом. Суетятся европейцы. Усердствуют французы. Бесконечные плантации арахиса. Реки «работают» только в сезон дождей, а в засуху, просто исчезают в песках, высыхают. Только две, Гамбия и Хадаманса текут стабильно весь год. С ноября по апрель сухой сезон, а с мая по октябрь льют дожди. % -7 месяцев не просыхает. Дмитрий Иванович аж ежится. Набухнешь от такуой погоды. Листаются страницы проспекта.  Древнейшая культура.  Прекрасные зделия из драгоценных металлов, великолепная керамика, предметы быта. Современные художники. Амаду Йеро Бо, Пана Сиди Дион, Ибу Днуф. Во! Даже балет есть! Морис Сонар Сенгор. Ну, а что? Народ имеет глубокие культурные корни. Ничего удивительного. Когда поработили, то не песен и танцев. Выжить бы. А когда освободились от колонизатора, то и запели-затанцевали. Правда с перегибом, как в Европе. Ночные клубы. Продажние женщины на любой вкус и вес. И всех расцветок. Эдесь вся Африка.И нубийки, и кенийки, и эфиопки , и все, и вся. Только плати. Это город. Деревня, как была, так и осталась. Там работать надо. Круглые или квадратные дома. Высокие крыши, покрытые «соломой». Исключительно красиво расписаны стены. Что внутри, по обмазке. Что снаружи. Национальный узор, религиозные мотивы. Ка на Руси. Что ни дом, то произведение искусства. Резные наличники, крыльца, кокошники. Народ выражает свою любовь к Творцу.
  Четыре дня стоит «Королева Елизавета» в Синегале. Народ сошел на берег. Живут в хороших гостиницах и раскатывают по всей стране. Дует сухой ветер. Без дождей. Можно смотреть и смотреть.
  Но устаешь от этого смотрения. Уже хочется тишины. Дмитрий Иванович возвращается в свою каюту и просто спит.
 Королева «гуднула» , отвалила от причала. Впереди Луанда.  Надесятом градусе южной широты. Совсем недалеко от экватора. Сюда, кстати ходит пароход из Одессы. Маршрут Одесса –Луанда. 11 200 морских миль. Стоянка 5 дней. Планируются поездки по стране. Посещение и злачных мест. Знаменитых ресторанов, всяких тропических экзотов. Но шальнов уже как то устал от этих экзотов. Ему захотелось домой. В Москву. Сходить к друзьям. Посидеть за преферансом. Пройтись по московским улочкам, скверикам, Заглянуть к Кривоколенный переулок к куме.
 Швартуется «Королева», народ съезжает на берег и развозится местными туроператорами по плановым точкам. Шальнов остается в каюте. Его, конечно, никто не выгоняет, ибо клиент всегда прав!, но «приписывают» к ресторану первого этажа, где будет кормежка, оставшихся на судне пассажиров. Набралось таких «домоседов» немного. Всего человек около сотни. Пришел, поел, на бочок.  Поспал, поел и опять на бочок. Кому что нравится.
 По отъезде народа, «Королева» отвалила от стенки и перебралась несколько южнее. Прошла вдоль скалистых берегов. Подтянулась поближе и затихла до сумерек. В ресторане устроили некое развлечение, с шутками –прибаутками. С бесплатной выпивкой, что весьма насторожило Дмитрия Ивановича, знавшего толк в правилах поведения Европы и Штатов. Но народ гулял по полной. Как говорится на некоем жаргоне –отрывался. Появились женщины «местного розлива». Пьянка обещала закончится только к утру. Шальнову это весьма не по нраву. Он презирал такой стиль. Был человеком, хоть и не праведником, ведь подторговывал, но не распутным. Потом почувствовалась тяжесть в голове, а сквозь нее пробилась мысль, что не зря такая тусовка. Не зря дармовое питье и тетки. И, никогда не болевшая голова, вдруг отяжелела. Он ушел к себе в каюту. Достал заветную коробочку. Извлек красную таблетку. Это от всех легких отрав. Для просветления насильственно заболевшей головы. Немного подремал. Стало легче и он решил выйти на свежий воздух. Увы! Двери не открывались. Оно, конечно, не смертельно. В каюте есть все. Туалет, душ. Небольшой буфет, с больштм набором выпивки и продуктов. Но! Двери заперты снаружи. Выход на свежий воздух перекрыт.
 А с чего? И эта полудикая пьянка. Для чего? Что прикрывается?
  Канечно. Профессия накладывает отпечаток на все строны жизни. Вот и сейчас. Раз заперли, значит что то творят дурное.
  Дмитрий Иванович подошел к иллюминатору. Его «окошко» выходило в сторгону берега.  Более менее прохладный морской воздух. Тишина. Но должно что то происходить. Должно!
  «Королева» неслышно, как то ползком, притирается к, стоящему у скалы, транспорту. Ни звука, ни огонька. С транспорта, поперек судна сдвигается большое нечто, и, явно вползает в « Королеву». Та слегка проседает. Затем нечто второе совершает тот же переезд. Судно чуть поднимается, «Королева» немного опускается. Значит это нечто очень тяжелое. Очень. Затем кузнечиком впрыгивает, что то легкое.
  «Королева» отползает от судна, проходит вдоль берега, оттягивается мористее и возвращается на место своей стоянки.
  Двери уже не заперты. Можно выходить, гулять, дышать.  Ограничения сняты.
 Шальнов вышел. Погулял по своей палубе. Стал так, как стоял в каюте. Мысленно представил всю операцию вновь. Получалось, что с палубы того судна это нечто въехало в нижнюю палубу «Королевы» этак метров пять ниже обреза борта и в первой трети корпуса. Еще и еще все прокрутив в голове, Шальнов еле дождался утра. Но, как иногда бывает, организм избавляясь от перегрузок, впал в сон. Только к обеду  Дмитрий Иванович проснулся. Но сдержал себя. Стоять будут еще три дня. Насмотрюсь. Отобедал. Потом вышел на палубу и долго отмерял шагами стальную палубу. Визуально представляя, где должна быть дыра в корпусе, которая поглотила эти «нечто». На следующий день он сошел на берег. Погулял по бульвару. Затем нанял фотографа и сфотографировался на фоне корабля.
  Фотограф оказался старым французом. Совершенно подвижным, если не сказать, неугомонным. Он «гонял» Шальнова вдоль всего корабля, щелкал своим увесистым аппаратом, выбирал различные ракурсы, чему Шальнов не противился, а с удовольствием подставлялся под объектив. Часа через два фотограф принес образцы фотографий, Шальнов просмотрел все и выбрал с десяток. Мастер раскланялся, получил небольшой задаток и ушел выполнять заказ.
 А Дмитрий Иванович, устроившись у иллюминатора, тщательно рассматривал снимки, на себя не обращая никакого внимания. Вот сюда должны въехать те махины. Вот сюда. Но нет дырки. Нет двери. Ничего нет! Ровный борт. Ровная окраска. Но, кто ищет, тот всегда найдет. На одном из снимков, по этаким углом, «дырочка объявилась». Единая поверхность борта разорвалась, этакое большое, геометрически правильное пятно. Вот именно! На том нужном уровне. Значит не приснилось, не почудилось.
 Шальнов успокоился окончательно. Дождался фотографа. Оплатил снимки. Распил маленькую бутылочку ликера. Долго слушал изливания бывшего колонизатора, ныне вольного художника.
   Дежурный посольского приказа в который раз читает  телеграмму, принятую по гражданскому адресу и на гражданское имя. « Дорогой Григорий Иванович, привет вам с южных стран. Так мне раньше хотелось обойти весь шар земной, вот и сбылось желаемое. Иду на красивом лайнере «Королева Елизавета». Но все оказалось не так, как представлялось. Здесь сплошная, до тошноты развлекательность. Конечно, без насилия. Но предложения самые невероятные и, в основном, развратного характера. Надоело мне это путешествие. Хочу в Москву. Домой. Это не отдых, а сплошное мучение. Я не воспитан так, мне противно. ……И далее в том же духе. Подпись. Дата.
   Долго крутил офицер сю бумагу. Нюхал даже. А нанюхавшись резво отнес к шифровальщикам. Поломайте, ребята, теперь вы свои умные головы.
   Через короткое время на стол начальника отдела легла бумага с текстом расшифровки.
  На круизный корабль «Королева Елизавета» в совершенной таинственности и с большой к тому подготовкой, были погружены два большегрузные элемента. Весом, примерно, по двести тонн. Производилась погрузка с судна, пришвартованного  у тоннеля в скале. На носовой части круизного судна просматривается, тщательно скрытое,  отверстие, размером, примерно,  7х7 метров. Через которое это нечто вошло в королеву. Место погрузки южнее Луанды миль на пятьдесят- сто.
  Утром служащий корабля принес Шальнову ответ. Нет, сынок. Ты так долго мечтал о такой поездке, что нет смысла ее прерывать. Претерпи до конца. Узри все прелести окружающего мира и мира капитала. Его нравственность, мораль, сущность, В конце концов. Что мы знаем о них7 Ничего. Ибо наши газеты и прочая литература не всегда объективна. А там ты все увидишь своими глазами. Не пожалей денег. По мере прохода вашего маршрута отписывай мне, старику, все что видишь, слышишь, ешь, пьешь. Мне очень это интересно. Ибо за всю жизнь не покидал стен родного города и нашей страны. Твой Дядя Ваня.
   Иван Захарьевич, соседи материал принесли. Гриф «Срочно».
  Давай свой гриф.
  Ото то! Промереева сюда.
  Читай!
  Прочитал.
  Ну и как?
  Как по нотам. Игра в поддавки кончилась. Они везут эти главные блоки так, что нам их не утопить. Умницы. Наконец то научились работать. Аж приятно. Поумнели.
  Ну, ты прямо радуешься, Николай Игнатьевич. Они нас красиво обдурили. Устроили морские игры, а мы клюнули. Как я понимаю, они будут продолжать играть. Надо же везти остальное оборудование.
  Да. Надо. И они повезут. Но не так как мы себе представляем. Наши данные достаточно полно открывают картину всей операции. Там погружены и готовятся к отправке 16 больших судов. Они сосредоточены на 150 миль южнее Луанды. Есть и детали. Некоторые суда прямо торчат из воды, а некоторые просели до предельной отметки. Вероятно есть груженые, а есть пустые. Конечно! Нам подсунут пустышку. Сейчас начинают подтягиваться флоты Старшего Брата. Они, как предполагает их демонстрация, прикроют караван наглухо. И поведут спокойно, если надо и огрызаясь всей мощью. Вот Николай Никифорович уже прокладки своим сделал. Они готовы покусать Братца весьма существенно. И кстати, наши докладывают, что главные блоки находятся на кораблях еще там. У тоннелей. Наши их «пометили» сигнализаторами Макеева. Но. Я думаю, они не пойдут караваном. Раз они угнали блоки, то все будет простой демонстрацией.
  Не так просто, Николай Игнатьевич. Блоки ушли на «Королеве». Это подтвердил и «африканец». Как только перегрузка закончилась и корабль вернулся в Луанду, майор Иванов, что там вместе с инженером Такселем, уведомил. А те блоки настоящие. Таксель с ними работает все время. а наша разведка доносит, что они еще там. Но не будут же главные лица этой игры уведомлять флот о своих планах и делах. Они поставили задачу. Флот ее выполняет. А на самом деле, эти дельцы погонят нужные вещи совсем другим макаром.
  Может такое быть? Может! Тем более пример тому вот. И МИД и «африканец» глаголят.
  Конечно. Флот будет все по серьезному,  мы, наблюдая эту серьезность, будем подыгрывать. А оборудование спокойно дойдет до места назначения. Судя по последним материалам, они разбросают важные корабли по океану без охраны. Как обычные суда. А караван, как отвлечение.
  Судя по подтягиванию флотов, отправка ожидается через неделю?
  Пожалуй, что так, Иван Захарьевич. Дней десять. Как раз и «Елизавета»  дойдет до места разгрузки. Оставит эти блоки и покатит петь и плясать дальше. Пассажир, что с нее возьмешь. И топить никак нельзя. Это так. Умные ребята. Красиво разыграли.
  Опять собрались «головы» опять пытаются противоиграть Старшему Брату.
  В итоге получилось следующее. Как сухая формула, сухой остаток.
  Отследить выходы кораблей из зоны предполагаемой погрузки, допустить америкосам сопровождение по маршруту всего каравана. Оценить загрузку кораблей, как важный фактор. «Помеченные» одиночные корабли пустить на дно. Тихо и без свидетелей, по возможности. Война!
   Таксель закончил возню с блоками. Прокачал системы. Все сделал, что и положено по регламенту. Но докладывать некому. Начальства нет. Только водители. Те все время сидят в своих каютах. По палубе не шатаются. По ресторанам не ходят. Еду им приносят в каюты. Такая, вероятно договоренность. Но иногда, обычно к вечеру, народ выходит на палубу подышать морем. Медленно прошли Мозамбикским проливом. Полюбовались видами Мадагаскара. Минули Коморские острова, сделали суточную остановку на островах Альдабра. Зеленая россыпь Сейшельских островов. Экватор. На два дня замирает машина. Народ резвится. Нептун, морские всякие твари, одетые и голышом. Спектакль на главной палубе идет непрерывно двое суток. Всех повально обливают экваториальной водой. Предлагают испить стаканчик, но не настаивают. Деликатно. Это не морфлот, где хошь- не хошь, а стакан выпьешь. Гулеж сплошной. Дмитрий Иванович с интересом узнает знаменитых Голливудских актеров.  Они ставят этот предлинный прекрасный спектакль, меняясь, играя посменно, но непрерывно. Понравилось Шальнову. Но не будешь же двое суток смотреть, тем более, что сюжет несколько однообразен. Рассчитано на непрерывную смену публики. Для всех.
 Иванов с Такселем выпили по стаканчику. Водители, глядя на них, тоже. Хоть и не впервой они все проходят экватор, но, поддавшись общему веселью, приняли. Интересно? А почему не устраивали такого праздника, когда шли от Сенегала к Луанде? Там на траверсе Габона, у Сан-Томе ? И там, ведь, народ впервые пересекал эту линию? Как то по уму было бы. Но вот такая задумка, что праздновать или отмечать лучше с восточной стороны континента. Однако, ответа нет. Может от того, что совершили благополучно и без посторонних глаз операцию по погрузке? Так это только мы знаем. Народ ни сном, ни духом. Народ развлекается.
  После морской воды захотелось есть. Вся тайная компания двинулась в ресторан. Заняли большой стол. Уселись. Заказали обед, немного легкого вина. Посидели. Разговора особенного не было, но кое что просочилось. Например, что очень хорошие карты, со снимками, цифрами углов по горизонту и вертикалям, но названия объектов на китайском языке.
 Это зафиксировали оба майора. И шарики завертелись на высокой скорости. Обозначения на китайском. Описание на немецком, а на карте! На карте… Т.е. карта китайская. Значит и территория Китай! Или пограничная страна. Если этот круизник , оставит груз в Карачи или рядом. То это Пакистан. Там давно идет работа по прокладке хорошего шоссе по трассе шелкового пути. Это и военная магистраль, при том, очень важная. Пакистан в вечной ссоре с Индией. И Китай с ней в натянутых отношениях. А раз Пакистан непрерывно воюет с Индией, то, по закону подлости, - Пакистан друг Китая. И эта магистраль ох, как нужна. А там, совсем на севере Пакистана, узенькая полосочка Афганистана разделяет нас. Там берет начало Аму-Дарья (Пяндж). Там высоты за 4500 метров. Там эта установка обеспечит благоприятной погодой Китай, Пакистан, как союзника. Поставит в зависимость Индию и Афганистан. Может крепко насолить и нам. Таджикам, туркменам, киргизам, казахам. Нашему хлопку, кок и тау-сагызу. Очень важному стратегическому сырью. Вот они куда везут это добро. Надо кинуть телеграммку первому. По коротковолновику. Там поймают.  Но, сначала нужно поглядеть карту.
  Таксель подозвал официанта. « Скажи, служащий, мне нужен круизный проспект. Можешь принести, пожалуйста»
  В момент толстенный гроссбух лег на столик. Таксель  полистал. Добрался до Карачи. А там все что хошь и еще столько же. И Пакистан весь. С дорогами и портами.  С великим Индом и его притоками. «голова и грудь» Индии, Афганистан, западная часть Китая. Все оцифровано, со сносками на трех языках.
  Вот, братья, не мучайте себя лишку. Сравнивайте ваши узлы, привязывайте к местности и ставьте названия на любом языке. Если хотите, мы поможем. Ехать то вместе. Не повезут же нас двоих отдельным транспортом. Пристроимся в уголочке, в теплом закутке. Ибо в горах будет весьма холодно.
 Водители долго не ломали голову, приходите к нам и работайте. А если хотите, то на пару дней возьмите один экземпляр себе. Отработайте, а мы на остальные перенесем.
 Договорились.
 Отобедали. Послушали, опять же знаменитых голливудских артистов, потрепались ни о чем и пошли «домой». Никто из них и не обратил внимания на, сидевшего за соседним столом, Дмитрия Ивановича. Ну, сидит красивый мужчина и сидит. Вон их сколько разных. И на лбу не значится, что сей человек наш. А тот, хорошо владея чтением по губам, понял, что это не круизники. Это попутчики, точнее деловые люди, которые в Пакистане выгрузят свой транспорт и поедут своим ходом в горы. Высоко и далеко на север. До упора. Что техника очень тяжела, что повороты опасны. Что скорости предельно низкие. И «топать» им туда придется долго. Да еще китайские обозначения мешают все изучить до тонкости. С ними пара молодых мужчин сидит, несколько другого сорта. Более молчаливые. Больше слушают, чем говорят. Похоже, что компания одна, но обязанности разные. Те водители, а эти двое, конечно, нет. И не начальники водителей. А кто? Надо еще понаблюдать. Но как? Это в санаториях у нас в стране, каждый приписан к столику. На весь срок отдыха. Там тебе твою диету ставят, «на номера». А тут кто куда хочет, туда и мостится. А кто и в каюте питается. Свобода. Отдых. Можно и от еды отдохнуть, в конце концов.
  Шальнов остался сидеть, а «перегонщики» пошли к себе. Там водители достали карту и передали Иванову.
  В своей каюте майоры опасались, все же, «обозначить» сей документ. Они ушли в читальный зал. Народу мало. Почти никого. Так, человек десять. Любители чтения вот таким вариантом. Устроились на свободный стол. Развернули часть карты и «обалдели»! Вот это да! Это не столь карта, сколь кинолента маршрута с прилегающими местами, хотя, рядом все же карта и выделен маршрут.
   Открыли проспект, попросили у служащих карту Пакистана. Принесли. Тоже лучшего качества и подробностей. Затем купили себе экземпляр и подробно все нанесли. Работу выполнили быстро, и через четыре часа, карта с названиями на немецком, ибо водители все немцы, вернулась к владельцам.
  Те были совершенно довольны. Не надо ломать голову. Все ясно. Благодарим Гут! Зер гут!
 На том и расстались.





  Командир, радио.
  Давай.
 Первому от седьмого. Маршрут по суху от побережья Пакистана, в ста километрах западнее Карачи, до границы с Афганистаном на севере.
  Радист. Передай это в центр.
 Есть!
   Иван Захарьевич. Вот еще ласточка. Смотри, и  Николай Игнатьевич подвинул хозяину самых умных умников карту с двумя точками. Начало-конец маршрута.
   Подожди, Игнатьевич. А Индокитай? Там война прикрытия.
    Война там. Прикрытие там. А везут сюда. Вот еще отследим, куда фальшивые блоки погонят. Те точно к Вьетнаму. Или Лаосу,  Красиво играют. Надо флотских не нагружать новой информацией. Пусть они на равных сражаются с противником. Те, ведь, абсолютно не в курсе событий. Они получили задачу сохранить караван любой ценой. Вот и будут это делать. Вот только, на всякий случай, не запросят хозяева груза хоть лодочку для прикрытия, от случайности.
   Нет, Николай Игнатьевич. Они не будут вводить в сомнения флот. Это опасно. Сразу произойдет утечка. Они продолжат, как ты говоришь, красиво играть. А вот нам, кое что придется изменить, все же. «Меченые» корабли кому то надо же будет топить. Не все, конечно. Самые загруженные. И то ради прикрытия наземной операции, которую неизбежно, теперь, придется проводить. По Пакистану ясно. Там одна магистраль. Ее китайцы строили. Как совершенно стратегический путь. Других нет. Вот на этом пути барашка надо и отправить на шашлыки. Изучай, Николай Игнатьевич. Там дорога длинная. Быстро не получится. Время есть.
  Не скажи, Иван Захарьевич. Ведь они блоки значительно облегчили. Могут и по железной дороге перегнать, сколь можно на север. А там опять на колеса и на точку. На месте поставят полки и дивизии охраны.
  Уточни у «африканца».
 Так вот его депеша. Маршрут от и до. Пешки.
  Да. Мы это уже проходили. Лодки, корабли и прочее, сами же по суху, да в другое место. Надо все варианты учесть. Все. И железяку в утиль.
  Потрудимся.


    На базе Виршу все наладилось. Спасенный народ постепенно рассосался. За кем приехала родня. Кто сам с усам. В общем богатенькие убыли и осталась «мелочь», у кого ни денег, ни богатых родственников. Прежних хозяев, с которыми были договора о найме, нет. Жаловаться некому. Здесь и не знают, что надо сходить в партком, горком, или еще какой КОМ, там тебя успокоят, накормят и наведут порядок. Сего здесь нет и полтора десятка пострадавших «висят на шее» начальника тыла. Оно и не в большой расход, но что значит наличие женского пола на территории воинской части.  Соблазн! Вот и поселил их  сердобольный Григорий Константинович нат окраине Виршу, этакого городка-поселка. Установил паек. Пристроил на  работу. Женщины трудятся на канатной фабрике, а Марина, с сыном Иваном ( почему то Максимовичем?), как знающая местные языки, а также английский и немецкий, прирабатывает в администрации, разбирая документы бывших хозяев. Дитя при ней, вполне устроена. Иногда приезжает Максимович. Зайдет, проведает. Пацаненку подарочков, щедрой рукой навалит. Но дите понимает, пока, только мамкину сиську, чем и довольно. Поболтают «поляки» и за дела, коих у Максимыча выше головы. Однажды Марина испросила аудиенции у командира. Так и обозначила, что просит принять. Командир весь в делах. Комплекс надо дочищать, стольный град блюсти. Там все с нуля. И полицию-милицию, и армию готовить наново, свою, куча административных дел. Опять появились крупные международные банды. Надо пресечь, не дать объединица. Разбить по одиночке. Изобразить нечто реальное на таможенных проходах. Народ мигрирует толпами, а у королевы и понятия нет о опасности таких переходов. Деликатно, все ж королева, подсказать.  Домашних дел не перечесь. В общем плотно загружен. Но, дама просит аудиенции, как отказать. Приглашай, хоть счас.
   Марина прифрантилась, дамы это умеют, хоть какого сословия.
   Пан командир. Я обнаружила в документах описание действия какой то радио-установки. Она смонтирована на плато Пуртс, в центре страны. Жуткие, я вам скажу вещи. Например все убивается в радиусе 20 километров. Абсолютно все. Люди, животные, растительность. Даже мхи, плесень, грибки всякие и разные. Это дакументы международной органицации защиты природы. Вот, я принесла с собой. Повелите, пусть пропустят носильщиков или заберут бумаги на КПП.
 Что? Так много?
  Если по весу, то более ста килограммов. Все на английском и немецком. Два экземпляра. Идентичны. Все с печатями и подписями.
  Гвардейцы  принесли десяток металлических ящиков. Исключительно аккуратных и удобных.    Кроме того, совершенно герметичных.
  В красном ящике, пан командир, окончательные выводы и заключения. Прошу принять.
   Спасибо, Марина. Спасибо.
   Гостья откланялась. Командир пожелал здоровья сынишке, самой. Испросил о муже, который удрал бесследно. Желанию вернуться на родину.
  А кто меня там ждет? Я и сюда то уехала что б заработать на прожитье. В Польше трудно. Там всегда трудно. Хоть и все паны. Вечные смуты, разборки. Недовольство властью.  Нам, полякам твердая рука нужна. Имперетор России. Но его нет. Значит пока потерпим. Нет. Туда не хочу. Пока поработаю здесь. Если, конечно вас не очень обременяю.
  Солдатик проводил гостью до «калитки», раскланялся и вернулся на место службы. Только присел, как командир отправил за доктором.
  А ну, гвардеец, пригласи сюда доктора Кройтора.   Он немец и немецкий знать обязан. Зови быстро.
   Я есмь! Доктор Кройтор.
   Майор, ты ведь немец, раз Кройтор?
   Да, командир. Предки немцы, столо быть и я немец. А что?
   Вот документы. Особенно этот красный ящик. Аккуратно, как и положено в твоем роде, просмотри. Почитай. И мне, в двух словах, резюме.  Все понял?
 Так точно. Понял. А что сие такое?
   Мне надо, что б ты сам понял, оценил, сделал выводы и дал предложения. Усек, доктор.
 Усек. Разрешите забрать?
 Да. Забирай себе красный ящик. Эти организуй в секретку. Под роспись. Очень важные бумаги. Они могут дать крышу нашим действиям по комплексу. Все, доктор. Не теряй времени. К вечеру приходи на чай с результатом.
  Доктор жалобно глянул на «сундук», подхватил его и скрылся, ибо на языке командира уже было готово слово активизации процесса.
  Через час  доктор заявился вновь.
  Командир, это не сколь не медля надо в Москву. Не медля. Это жуткая вещь. Если по нашей теме, то все суды оправдают тех, кто комплекс уничтожит. Хоть где. В море, на суше. Где еще. Это страшнее всех атомных и водородных бомб. Это генетика, это мутации и еще страшнее. Это конец человечеству.
   Баграмов, зайди. Захвати Михалыча. И у тебя, где то рядом, обретается дипломат, Максимович Иван. Втроем ко мне. Срочно! 
   Доктор, прошу,доложи кратко суть познанного.
   Сколь можно коротко Кройтор рассказал о мутациях, о их лавинообразном варианте, о возможности изменения на планете, в короткий срок, всего живого. Вплоть до мхов и прочих « примитивных».
  Спасибо. Слышали. Вот нам и конфетка. Вот, как вовремя все случилось. Если не опоздали и процессы не начались. Теперь надо усилить поиски всех частей комплекса и уничтожать прямо на месте обнаружения.
  А если они за пределами нашей зоны?
  У нас зона , теперь, весь мир.
   Приступаем к тотальному уничтожению. Сейчас подпишу приказ.
  Максимыч, Баграмов, давайте в столицу. Лично передайте хозяину самых умных. Да. Ивану Захарьевичу. Лично! Своим самолетом будет долго. Работайте по международным линиям. Один экземпляр оставьте здесь. Все. Работайте. Как передадите, сделайте звоночек. Пощадите мое существо.
   Николай Кузьмич, пиши приказ. Найти и уничтожить на месте.  Взорвать, сжечь, утопить, зубами порвать. Вне зависимости от места обнаружения. 
   Михалыч, свози меня в Луанду на часок. На чем  нибудь быстром и не громоздком.
  Сейчас, командир.  Через 20 минут будет готово.
   Командир летит в Луанду. Встречается с руководством Анголы. Полдписывает совместный документ о уничтожении комплекса и возвращается к себе на базу. Вот, Климов бумага. Наши руки- ноги удлинились. Все по закону. Давай команду разведке, пусть вспомнит вторую профессию. У них же факультет «раз-ведка и ди-версия». Вот пусть и трудятся. Только строго настрого. Там есть корабли «пустышки». Для отвлечения. Их что б не погробили. Только с элементами комплекса. И пусть стараются потише. Остальные что б не смылись. Лови, тогда по океанам. Действуют пусть самостоятельно. На уровне своих старших. Оперативно. И себя берегут, не зарываются.   
 В Москву доложи о полученных договоренностях и полномочиях на территории Анголы. Кому? Кому, кому? Командующему. Он сам решит кому дальше. А, может, и промолчит. Меньше знают, меньше страхов и шума.
  Сам особо внимательно отслеживай все. Не дать им покинуть землю. И еще предупреди, что б и сигналки на пустые суда не ставили, а если уже где и прицепили, по возможности, снимут. Я смотаюсь на комплекс.


   Генерал Штокс, мадам Мэри отправляют своих людей домой. Процесс идет тяжело. Фирмы своих обязательств не выполняют. Телефонные трубки раскаляются до красна.
  Мадам Мэри включила в работу и всех своих летчиков.  Дожигает керосин, как шутит полковник Генрих Оттойгер.

  Командир вышел из Антона. Мгновенно Поздняков доложил обстановку.
   Хорошо, майор. Собери всех подрывников сюда.
 Так не поместятся, командир. Каждый десантник он есть диверсант, а стало быть, подрывник.
   Умница ты Поздняков. Тогда ставлю тебе задачу. Всей своей властью, все, что относится к комплексу и его составляющим, уничтожить. Так, что б восстановить или использовать было невозможно. Это такая страшная штука. Это конец человечеству, майор. Понял?
  Так точно.  Приступаю.
  Майор отдал честь. Кругом. Бегом.
  Подошли генерал Штокс и мадам Мэри. Поприветствовали командира.
  Командир в свою очередь передал, что познал о существе воздействия комплекса.
 Генерал аж «обалдел». Его лицо раскраснелось. Губы сжались. Он «переродился». Все его существо готово к бою. За спасение человечества. Он, не откладывая звонит генералу Морису.
  Генерал Морис. Приветствую вас в вашем уединении.
   Да, господин Штокс. Да, генерал. Слушаю вас.
   Генерал, скажи правду старику. Ты знал о действии комплекса на природу и на человека. На последствия и прочее.
   Нет. Так кое что. Командует погодой.  Меняет, по желанию хозяина,  климат в нужной точке. Несколько убивает все вблизи. Вот, примерно так. А что?
    Я, генерал, почитал выводы международной комиссии. В том числе и наших выдающихся ученых стоят подписи. Это, друг мой, чудовище. Это неуправляемый процесс мутации всего живого. Это конец человечеству. Тому, которое мы представляем с тобой.
   Ты серьезно, старый друг?
   Да! Серьезней некуда. Вот только русские взяли на себя смелость и всю тяжесть борьбы за уничтожение этой штуки. В одиночку. А мы с тобой? Какую позицию займем? Что сотворим. Может быть подняться на этажи и там постучаться в высокие двери? Откликнутся ли? Помогут?  Может к морякам сходить. Пусть не шибко караван пасут.
 Нет, брат генерал. Моряков трогать нельзя. Там глубоководные амбиции. Я пошепчусь с «умниками». Спасибо, вразумил. Скажи, как там командуют русские.
   Морис, это прекрасные люди. Все четко, спокойно. Ни крика, ни нервов. Каждый знает свое дело и не лезет в дела других. Командует молодюсенький полковник. Лет этак 25 парню. Но, я тебе скажу, умница. Дирижер. И прекрасный, явно им самим созданный,  оркестр. Его подчиненные не бегают к нему, а выполняют поставленные задачи. Правда, он все видит и слышит. И, коли что, готов поправить, помочь. Но они все умеют. Эти парни здесь семь лет. Выучены на самостоятельность. Приятно смотреть. Сейчас мы заканчиваем отправку людей на родину. Мадам Мэри трудится круглосуточно.  Умница и, как сама говорит, учится у русских. Но это отдельный разговор. Встретимся, все расскажу. Ты, Морис, порадей. Постучись.




   Глава самых умных сидит в кабинете один. Приказал не пускать никого. Дайте поработать.
  Вот такие пироги. Вот те и комплекс. Прозевали мы по полной. Хорошо гвардейцы Дяди Васи уразумели и. пользуясь определенной самостоятельностью , скажем прямо, спасли дело. Конечно, это и наши люди, можно и себя в грудь постучать, но де факто. Они здесь трудились не под нашим флагом. Не под нашим. Завертелись, или нас завертели. Но, как есть.
   «Друганы» работы дают много. Так что же делать с этими заключениями? Пустить в прессу. Выдать всему миру? Или придержать до первых воплей зарубежных газет? Ведь там газетчики раздуют любую нашу диверсию. Выставят миру как грабителей с большой дороги. Тогда и наш хозяин запросит строгим голосом, а почто без меня? А как доложить, что сказать? Начнется политическое славословие. Не затронуть, не погладить против шерсти. Какая шерсть, если всему миру такая угроза. Но никто не будет вчитываться в исследования комиссии, все по верхам. Ах –Ах, Ох-Ох!
  Ладно! Пока помолчим.




     «Королева Елизавета», под грохот духового оркестра, швартуется у причала Карачи.
  Народ весь на палубах, набережная тоже заполнена до отказа. Цветы, воздушные шары, лозунги, плакаты. Совсем не понять, кто что проповедует. Одно ясно, что в порт прибыли и местное население, надеясь заработать, радуется.
  путешественники тоже рады ступить на твердую землю, ибо крайние три дня штормило и махина лайнера укачалась крепко.
  Подвалили автобусы, всевозможные транспортные средства, вплоть до самых экзотических и, постепенно палубы опустели. В большинстве своем народ разъехался по гостиницам. Кто отлежаться после шторма, кто путешествовать по стране. Стоянка целую неделю. Можно поглазеть и на горные вершины вблизи. Искупаться в великом Инде. Откушать местные блюда. Сколь хошь всего. Опять же, только плати.
  Дмитрий Иванович, конечно, остался на борту. Больше гуляет по палубе, любуется истинной красотой местности.
   Сутки стоит «Королева»  у стенки. Народ угомонился. Опять оставшихся « приписали» к одной точке пищеблока. На этот раз, вообще, осталось около двадцати человек, считая водителей и инженеров, Таксчеля и Ивановича.
  Водители, «наползавшисмь» по карте, слегка волнуются. Очень трудный переход. Очень. Инженеры их подбадривают. Они уже притерлись к экипажам машин. Устроили себе некое подобие комнатушек. Далее жизнь обещает совместную работу на длительное время.
  Ночью,  когда порт несколько притих, «Королева» отошла от стенки. Продвинулась вдоль побережья, вошла в глубоко врезанную в скалы бухту и притерлась к небольшому причалу. Рабочие «заарканили» корабль стальными тросами, лебедками подтянули к помосту. Открылся боковой проем, который так внимательно отыскивал на фотографиях Шальнов, и через него из чрева «Королевы» выпорхнул легковой автомобиль. Метров на двести отъехал в сторонку и стал. Потом, медленно, словно минутная стрелка часов, начало выдвигаться  нечто. Кусок чего то на многочисленных колесах. Как единое, неразделимое. Выползло, продвинулось к легковушке и замерло. Следом выползло второе «чудо-юдо», почти такое, за исключением мелких деталей. Продвинулось к первой машине и стало рядом. Дыра –дверь в «Королеве» закрылась и она, освободившись от тяжкого груза,  отвалила от причала и встретила утро в пути к порту.
  Если бы мы смогли заглянуть в каюту капитана, то увидели бы следующее.  Сорокалетний мужчина сидит у столика, на котором небольшой, скажем, завтрак. На нем белоснежный мундир, с обилием отличий. Лакированные туфли, узорчатые? носки. Лицо несколько усталое, но довольное. Он пригубляет из рюмочки коньяк, морщится, смотрит на капитана и что то напевает.
  Напротив, сидит капитан лайнера. Он тоже доволен. Дело сделано. Опасный и дорогой груз, а для капитана он просто груз, доставлен до места. Машины покинули борт.  Все чисто. Никаких претензий. Договор выполнен.
  Белоснежный мундир допивает свой коньяк, закусывает бутербродами. Дополняет все горячим кофе и достает чековую книжку.
   Вот, господин капитан ваш  гонорар.
   Капитан принимает документ, улыбается. Он доволен собой. Все гладко. Можно спокойно трудиться дальше. А можно и на покой. Кое что уже в банке имеется, а теперь этот «довесочек» вполне может обеспечить дальнейшую нормальную жизнь. Рисковал? Да! Но, вот так!
  Лайнер занимает свое место у стенки. Швартовая команда крепит корабль. Все затихает.
   Дядя, мы в порту города Карачи. В дороге нас потрепало штормом. Большинство пассажиров, по швартовке, отбыли на твердую землю в гостиницы. Потом, вероятно, все по плану турагенства. Разбредутся по стране. Стоять будем целую неделю. Программа большая, напряженная. Корабль, по отбытию пассажиров и грузов, значительно полегчал. Видна ватерлиния, как то даже значительно выше уровня воды.  Так даже красивее смотрится «Королева Елизавета». Как слегка, этак игриво, приподняла юбчонку. Я пока на судне. Денек отлежусь, а там видно будет. Ваш племянник. Подпись. Дата.
   На столе у начальника отдела, это письмо несколько отличается и звучит так. «Прибыли в Карачи. В ночь, за 50-70 км от города выгрузили, что брали южнее Луанды. Два многоколесных автотранспорта и, достаточно большую, легковушку. Лайнер вернулся в порт. Стоянка 7 дней»

   Иван Захарьевич вышел в приемную. Адъютант вскочил, вытянулся и замер. На стульях сидели двое военных, один из них легендарный Маргелов В.Ф. и его начальник разведки. Адъютант помнил, как досталось ему однажды за задержку Василия Филипповича в приемной и теперь с трепетом ожидал, «поменяю на десантника» сбудется или еще можно пребывать здесь.
  Заходи, Василий Филиппович. Заходи. Как раз новости есть. Вот, видишь письмецо от «племянника» МИДовцы получили. Как интересно совпало. Отправили человека на отдых. По настоящему. А он оказался в гуще событий. Материал, что он присылает и наши полностью совпадают. А что у тебя?
  Вот, читай.
  Ого! Твой молодой быка за рога сразу взял. А как наши верха на сё посмотрят. Ведь у них, с высоты, обширней площадя. Вдруг какие камни подводные. Там выражение лица соблюсти, там еще много что. Может по команде доложить?.
  Оно так, но пока доклады пройдут, кораблики разбегутся, как тараканы по кухне. Лови тогда в просторах океанов. Желательно по месту повязать. Что удастся.
  Ты прав. А что слышно о Такселе и Иванове?
   Работают. Там и твои люди, Иван Захарьевич. Они уже в контакте. Планируют на перегоне решить проблему. Там есть где укокошить это железо.
  Да. Там дорога, не приведи Господи. Самим не лечь. Но, война.
  Достойные воины, Иван Захарьевич. Совершенно достойные. Не сомневаюсь, что все выполнят. Живыми бы только вернулись. А что касается по Ангольской территории, то надо работать. Ответственность вся на их правительстве. Дело тайное, визжать никто не будет. Кто кого. Тем более, что Штаты флота подтягивают. Караван скоро примут на сопровождение.
  Сдается мне, Василий Филиппович, что караван будет полуфиктивный. Основное они разбросают тишком.  И в разные сроки. Так надежнее.
  Вполне так. Так что, Иван Захарьевич, поработаем по Анголе или на верха подавать. Я туда со своей колокольни не могу. Это вам туда сподручней.
   Оно так. Но если писать бумаги и дать им обычный ход, то много времени потеряем. Действительно потом лови их на просторах. Да и то не совсем юридически законно. Ведь нет решения международного суда о уничтожении. А самостийно? Вне международных прав. На войну все не спишешь. Пойду доложу в устном виде с приложением заключения комиссии и решения «братьёв» из Анголы. Я сразу отзвоню.
  Через два часа в трубке командующего прозвучало одно слово: «работай».
   Ого-го! Там, на юге! Работайте!
   Ну, вот и хорошо.  Командир встал, одернул гимнастерку. Товарищи, воины. Самые верха дали добро. Операцию начинаем. Действовать предельно осторожно и помните чему учил нас командующий.  Надо победить и быть готовым к другим работам. Т.е. остаться живым и здоровым. Приступили.
   Адмирал Кренкель стоит  у карты и очерчивает небольшой кружок, радиусом в 30-50 миль. Вот здесь формируется караван. Погрузка закончена. По вашему сигналу, господин Мюрер, суда полезут со всех щелей в точку сбора. Это здесь,.Лобиту и Бенгела. В ваши действия никто вмешиваться не будет. Подводники господина Гастрома согласуют свои действия с вами. Посредников нет. Задача предельно проста: довести караван до точки разгрузки. У архипелага Чагос, вам эту точку сообщат. Всех благодарю. Совещание окончено. Приказы отданы. Приступаем.

  Николай Никифорович Макеев закончил доклад и стал в ожидании вопросов. Но флотские молчали. Каждый осмысливал поставленные задачи. « Примерял» себя в них.  Караван вполне приличный, охрана выше всех норм. Тут уж америкосы перестарались. Разведка докладывает, что большая часть каравана «пустышки». Суда без груза. В караване пойдут и  тяжеловесы, с основными блоками, как думают сопровождающие, но эти блоки уже давно на суше.  В Пакистане. Поэтому наши лодки с трассы надо снять и переправить на траверс Карачи. По линии от Макдагаскара. Слегка обозначится. Надводному флоту вообще не маячить. Основную работу сделают  «Матрешки».  Работать по судам с «маяками».   
   С караваном ясно. Вот как отловить «тараканов». Они не предсказуемы. Вся надежда на авиаслежение за маяками.
 Но, задачи поставлены и их надо выполнять.

  Сэр, мы свободны. Радиоблокада снята. Вот пакет телеграмм в наш адрес и Ной положил на командирский столик десяток листов.
 Запроси    базу о наших действиях.
  Есть, командир.
  База приказывает выдвинуться  к Мадагаскару, пять миль от северной оконечности.
  Лодка к всплытию!
   Подводный флот ожил. Команды приободрились. Лодки, получив новое задание и зашумели винтами.
   Наши тоже пришли в действие, и стали по дуге ,с центром в Карачи.    Не шибко плотно, но достаточно, чтобы отследить идущие суда.   Небо расчерчивают самолеты –антенны. Все приглядывают друг за другом. «Пасут».
   Поднялись со дна и изделия братьев Костроминых .  «Матрешки» и «Клуши» получили новые координаты залегания. На средних скоростях продвинулись и залегли, не выдавая себя ни чем. Обнаружить их можно, только если случайно наступишь.
  На местах погрузки все затихло. Господина Туммеля давно нет. То все вертелся и подгонял, а теперь, когда наступил ответственный момент, его нет. Но это и, наверное, правильно. Все организовано, погружено.о плану. Каждый знает свое место в строю и время прибытия. Так что нечего зря мозолить глаза. Но Туммеля нет по другой причине. Туммель лежит больной во Франкфурте.  Поздно вечером в номер гостиницы вошел незнакомец и, не спрашивая имени –отчества, всадил нож под ребро. Туммель упал, но на его счастье в номер вошел уборщик, вызванный минутой ранее самим Туммелем, увидел и вызвал карету скорой помощи, при этом сам  наложил тугую повязку, остановившую кровь.
  В больнице прооперировали, жизнь спасли. Но работать господин Туммель, конечно, не мог. Вот тогда то и появился « не тот Туммель» , как определил доктор из Одессы.  Родной брат Генриха, Курт. Теперь доктору не отличить, ибо у Генриха теперь есть шрам, как у Курта.  Сюзанна, ох эти женщины, каким то образом узнала о случившемся и, по вечерам, посещает страдальца, тем ускоряя процесс выздоровления. Но самого Генриха волнует вопрос, кто дал команду на его убийство. Почему тот не довел дело до конца, только всадил нож и исчез. Это либо грязная работа, либо концы спрятаны еще глубже. Будет ли охота на него продолжаться или нет? Вот в чем вопрос. На том уровне власти, где обитал Генрих Туммель, такие дела делаются, но на то есть очень серьезные причины. Здесь, как будто не было причин. Все по плану. Значит, либо планы кординально поменялись и Туммель не нужен, даже опасен, либо… Либо? Что либо? Не просматривается это либо. Может Курт кого обидел и это простая месть. Вот такие пироги!
   Сам Курт, в это время, заплатив договоренную сумму капитану «Королевы Елизаветы», отправился на встречу с заказчиком перегона.  На скромной вилле, что на берегу Аравийского моря, его принял «Моисей Абрамович». Беседа не была долгой. Заказчик был доволен всем. И тем, что груз на берегу, и тем, что сделано хитроумно, кто бы догадался, и тем, что пропади все остальное хоть куда, а комплекс можно поставить и запустить в работу. Ибо Корея, Япония, Китай остальное могут сделать за копейки. Так что будет даже лучше, если русские утопят остальное. Обшественное мнение успокоится. Страсти утихнут. А под это можно и работать дальше. Не время главное, а исполнение задачи, достижение цели, как определили, на своем совете,в свое время, сионские мудрецы. 
  Курт Туммель улетает. Нет, ни в Анголу. Он летит домой. Домой во Франкфурт на Майне. К своей Греттхен, своим детям, своему пострадавшему брату.

  Строго по графику суда покидают места загрузки. Вот тяжелая «Лузиана» отваливает от скалы, оставляя обжитый кусочек берега., доктора из Одессы, охранную роту полковника Мерца и его самого, аэродром, молодого офицера флота её величества королевы Англии. Все хозяйство.  Что ждет корабль в открытом море. Как было хорошо здесь. Но палуба набита под завязку. Грузовики плотно стоят, закрепленные цепями. Надо работать. Гудков прощания нет, духовой оркестр не гремит. Чуть взбаломучивая винтами прозрачную воду, «Лузиана» выбирается на простор. Капитан давно получил задание и маршрут следования. Он не идет на юг. Он идет на север. На Острова Зеленого мыса, Гибралтар (будь он трижды неладен), Суэц, Аден и Гвадар. Этакая петля. Но «клиент всегда прав». Хоть вальсом крутись вокруг одной точки, хоть на месте стой. Такая работа и за нее хорошо платят. Значит, не будем искать коротких путей, будем зарабатывать деньги.
  От такого же тоннеля отваливают «Морской лев» и «Счастливая Маргарита». «Лев» пойдет широкой дугой по южной оконечности континента, а «Марго» поползет вдоль берега, мимо Мадагаскара и прямиком на Карачи. Восемь судов имеют свои маршруты, а остальные составят караван. Так расписано, так и исполнится. На море высокая дисциплина. Море халатности не допускает.
   Капитан, неполадки в машине. Требуется остановка главного двигателя.
   Капитан «Лузианы» хмурится. А что вы делали почти месяц? Бока отлеживали? Стоп машина. Разбирайтесь.
   Капитан, течь по левому борту.
   Откуда течь? Не было ее. Что на стоянке крабы прогрызли. Капитан, он хоть и не хозяин корабля, но за судно болеет все душой. Сюда шли после ремонта. Корабль как конфетка. Еще пахнет свежей краской. А тут течь. Быть того не может.
  Разберитесь и доложите!
   Капитан, стальные листы обшивки пропускают воду как сито. Нет дыры, есть много дырочек, как латать.
  Заводите пластырь. На весь ваш друшлаг.
   Команда старается во всю, заводит пластырь, но «Лузиана» ощутимо кренится на левый борт.
  Боцман! Осмотреть судно! Все и внимательно.
  Капитан. Левый борт весь дырявый. Надо спасать команду. Заделать пробоину нет возможности, течет весь борт.
  Лодки на воду! Команде покинуть корабль!.
  «Лузиана» кренится все больше, уже ползет по палубе не закрепленная утварь. Кое что из груза отрывается и падает в воду. затем показывается весь правый борт и корабль опрокидывается.
  Примерно таким же образом отправляются на дно «Марго» и «Лев».

  Командир, радио.
  Читай.
  Три.  Осталось пять.
  Продолжайте.

   Перед отлетом Туммель зашел на базу, где стояло оборудование. Что то его странно тянуло туда, как будто что то не доделал, кому то остался должен. Это нечто уже давно ьего беспокоило. То наплывало, то надолго уходило. Вот сейчас, заканчивая эту блестящую операцию, получив баснословные деньги и уложив их на надежные счета, Курт Туммель вновь почувствовал эту «задолженность». Но перед кем, неоднократно задавал себе вопрос Курт. Что меня гложет столь много времени. И почему это чувсмтво обострилось здесь. В чужой стране, где он никогда не бывал. Курт нанял такси и разглядывая местность покатил на базу. Но там его уже не пускают. Вы, господин свое сделали и отдыхайте. Т.е. очень вежливо обозначили типа «пошел вон». Отработанный материал нас не интересует.
  А скажите господа, могу я видеть доктора Гаррисона.
  Сейчас доложим, спросим, вам дадим ответ. 
   Доктор Гаррисон оказался добродушнее и сам вышел встретить «перегонщика».
   Что, господин Туммель , вас интересует?
  Хотел пару слов сказать водителям и инженерам. Так. На прощанье. Да, вот гостинцев немного. Угостить.
  Право, господин Туммель, вы сентиментальны стали.
  Не то что уж очень, но напряженка спала. За нами охотился весь подводный флот русских, а это очень много стоит, госплодин Гаррисон. Поверьте на слово.
  Проходите, господин Туммель. Побеседуйте.
  Туммель вошел в домик, который вместил команду.  Все жили в отдельных комнатах. Общая столовая, бильярдный зал на четыре стола, вся нужная сантехника. Удобно и компактно. Нет нужды и покидать стены.
  Я вас приветствую, господа, бодро огласил Туммель вышедшим из своих комнат перегонщикам.
  Рады вас видеть, господин Туммель. У вас есть нерешенные вопросы? Или как?
  Именно «или как». Я хоть и немец, как и вы, но зашел просто так. Посмотреть на вас, прнинести гостинцев, и попрощаться. Может, если получится и вы не будете слишком молчаливы, чуть потрепаться.
  Это звучало странно, не привычно и публика молча взирала на Туммеля.
  Неудобная пауза.
  Но ее прервал инженер Таксель. Господин Туммель, проходите в мою комнату. Мы немного и потрепемся.
  Все молча разошлись, а Туммель, Таксель и Иванов вошли в комнату инженера.
  Пока Туммель отходил от смущения, Таксель взял все на себя.
  Господин Туммель, у меня к вам давний вопрос. Вы сейчас человек вольный, не обремененный обязанностями и мы, собственно и з вашего продчинения вышли, поэтому позвольте вольный вопрос.
  Какие ограничения могут быть господин инженер. Конечно, задавайте ваш вопрос.
  Скажите, господин Туммель,  однажды в небольшом городке южной Баварии, ехаваший на БМВ выпуска 1937 года гражданин наехал на столб. Разбил машину, но это еще не все. Далее трое или четверо мужчин начали его зверски избивать. И всадили нож в правый бок. Человек упал, но его продолжали добивать Тут бывший молодой человек разбросал и жеско покарал нападавших, взвалил на себя пострадавшего, отнес домой, оказали первую помощь и на карете скорой помощи отправили в больницу. Там его оперировали. Он выжил. Но так и не возместил убытки, хотя никто и не помышлял о этом. Просто так принято вообще.
  Туммель встал. Вот оно что влекло сюда. Вот он не отданный долг. Чудеса, право. Чудеса. Столь долго шли по морям, столь много переговорили в пути. А по отбытию, произошло такое.
  Простите, господин инженер, а вам это откуда известно?
  Господин Туммель, этот молодой человек, который переломал руки нападающим, отнес вас к себе домой, есть я. Инженер Таксель. Вот откуда доподлинно все знаю. Но это еще не все, господин Туммель. Как я по буковкам, из зрительной памяти, восстановил, на вашей койке было написано, что лежащий здесь есть Артур Кинцель. Вот такое дело, господин Туммель. Но и это не все. Вы не тот Туммель, как мне сказал доктор Лефлер из Одессы, что остался там, где грузили «Королеву», вы другой. А где тот? Не много ли я вам наговорил? И что вы мне скажите. Мне это ни для чего. Мне это просто любопытно и не более.
  Спасибо, господин инженер. Первое, что, спасибо за спасение. Это была плохая история. В молодости я поигрывал в карты. Обычно везло. Но однажды проигрался, но отыгрываться не захотел. Назначили срок отдачи долга и я покатил домой. Но соперники не хотели такого решения им интересно было меня обыграть на очень большие суммы. Вот они и встретили меня на улице. Что бы не задавить мне пришлочсь влететь в столб, а потом они извлекли меня из машины и начали «воспитывать», а, затем, всадили нож. Если бы не вы, господин инженер, меня пришлось бы просто похоронить. Моя вам великая благодарность. Ато, что на койке висела табличка с именем Артура Кинцеля, так это она осталась от предыдущего пациента, который окончил свой жизненный путь там. А так как при мнее не оказалось документов., то, вероятно, приняли решение табличку оставить. Вот так. Мне и справку потом выдали на имя Артура Кинцеля. Что весьма помогло скрыться от картежников. Затем мы переехали во Франкфурт на Майне. В карты я больше не играл никогда. Что же касаемо, что Туммель не тот, то доктор прав. Пожалуй только он один это заметил. Но на то он ьи доктор, тем более Лефлер и из Одессы. Дело в том, что моего брата ранили. Ножом. Без объяснения причин. Вошел человек, ударил и ушел.  Его спасла случайность. Совершенная случайность. А так, все. Лишился бы я брата. Голову ломать без пользы, кто и за что. Просто, вероятно, придется переехать. Далеко. Очень далеко. Вот и поговорили. А меня что так странно все влекло на разговор. Сам себе, просто, удивлялся. Это не спроста. Это что то значит. Я вам желаю успешного завершения программы и возвращения домой. Я вас найду, господин инженер, вы только останьтесь живы. Постарайтесь, во всяком случае. До свидания. Не говорю, прощайте. До свидания!
 Не тот Туммель вышел. Прошел в выходу и укатил в аэропорт. А через сутки он уже рассказывал своему брату, тому Туммелю, что произошло в день его отъезда. Вот как бывает. И не ждешь, а случается. Одна только мысль стала тревожить братьев, а вдруг «хозяева» проведут зачистку. Всех исполнителей нижнего ранга укберут, по прибытии блоков на точку монтажа. Это часто бывает. Повсеместно. А этот раз жаль!
   Не поздним вечером Таксель с Ивановым вышли прогуляться по набережной. Строгие линии дорожек, буйная растительность. Укрытые под кроны деревьев кафешки и ресторанчики. Всюду идет мелкая торговля. Наркотики, спиртное, сигареты, женщины. Все продается и покупается. В порту спрос на все.  Майоры присели у столика уличного ресторанчика.  Заказали легкий ужин и наблюдали, что делается вокруг. Весь этот человеческий муравейник, который перемещался, шевелился, всплескивал иногда перепалкой. Чужой народ. Чужие нравы. И так хочется домой.
  Вот два могучих чернокожих матроса с торговца пленили молодку и тащат ее на скамью. Та брыкается, противится насилию, но бугаи, разжигаясь страстью,  сгинают ее на спинку скамьи, один держит своими лапищами за голову, а другой срывает ее одежонку и, о срам какой, при людях, уже собирается насиловать. Окружающий народ, как и не видит. Не вмешивается, каждый занимается своим и сему никак не препятствуют. Даже полицейский, у которого все это на глазах, отвернулся и отошел подальше. Но русская кровь не стерпела такое, Иванов перепрыгнул через легкие перильца, одним ударом «выключил» держащего голову, вторым отправил на глубокий отдых насильника.  Тут подскочил Таксель и прикрыл Иванова от пары таких же громил, которые были рядышком и рванулись на помощь своим. Девчонка распрямилась, оценила ситуацию, как то странно, но внимательно посмотрела на освободителей и, подхватив останки своей одежды, мигом исчезла. Таксель  с Ивановым  тоже «растаяли» в пространстве, оставив неоплаченным и не съеденным ужин, решив больше не искушать судьбу, на людях не появляться, а заниматься только своим главным делом. Воины вернулись к себе, удивляясь поведению публики и местным нравам. Да, уж!
В просторном зале  главного корабля собрались капитаны и штурманы всех судов участвующих в перегоне.  На большом столе «разлито»море.Поднятая карта маршрута. Адмирал Мюрер с указкой « плавает –ходит»  по синю морю, расставляя акценты.
  Господа капитаны, прошу.  Обратите внимание на расстановку судов в караване. ( По морскому – ордер) Пожалуйста запомните ваши места. Все построения заканчиваем в 19.00.  Порядок движения обозначен в документах, которые вы получили. Генеральный курс передается вам каждые два часа. Транспорты занимают свои места к 15 часам. Три колонны по четыре грузовика.  Корабли охранения начинают действия в 15,30. Начало движения 19.30.  Корабль –уравнитель сухогруз «Макрель». Корабли УРО –фрегаты FFG -274, 311, 264. Скорость 12 узлов.
  Нам предстоит долгий путь. Идет война. Идет охота на морские перевозки. Мы ничем не застрахованы от нападения и надо быть готовым ко всем неожиданностям.
  Корабли господина Гастрома прикроют наши днища. У них задача, совпадающая с нашей, но управление свое. Каждый боевой корабль, как это обычно при сопровождении караванов, главной задачей имеет прикрыть грузовик. Закрыть самим собой, если это потребуется. Ведь главное в  сегодняшней работе провести караван. Еще раз прошу, внимательно изучите документы и в путь.
 На этом адмирал совещание закончил. Затем принял доклады командиров кораблей сопровождения о готовности и, до отдачи команды на начало движения, ушел в свою каюту.
  Вот и началась операция. Из своих тайных углов полезли громадные сухогрузы.  Шустрые фрегаты выводил каждого на место в ордере. Как бы отмеряли рулеткой расстояние и, став там, подзывал к себе очередное судно. Корабли постепенно заполняли пространство залива, который как бы уменьшался в размерах, по мере заполнения. Вот построение закончено, караван грузовиков медленно выползает из залива. По мере выхода он « обкладывается»  военными кораблями, Радиообмен запрещен и на кораблях во всю машут флажками сигнальщики.
  19.30 Команда на начало движения. Тут, как обычно, некоторое смещение, кто ушел вперед, кто приотстал. Но, постепенно, скорости выравниваются, корабли прочно устраиваются на своих местах, и караван набирает ход. Пара вертолетов все время следит за положением судов и корректирует.  Груз пошел.
  Тем временем из под скал выползают корабли одиночки. Каждый имеет свой курс, свой путь следования, свой порт окончания маршрута.
  «Маркиза Тоди» идет в Калькутту,   «Суровый Герман» пробирается в устье Ганга в Бангкок, «Либерия» в Читтагонг, «Кальвина» в Бомбей, «Веселый мельник» в Гвадар.  Так что пояс защиты, который протянули наши самые умные, отКуриа-Муриа до Лаккодийских островов не всех уловит  в свои сети.
 Но процесс пошел. Его не остановить, хотя корректировать можно.
 Оно б еще было просто, если только одни эти суда бороздили моря. Тут судов, как клецки. Где чей, что везет. А  «Либерия» и «Кальвина» так и остались без «клеймения».  Опять же не детский садик.
  Расходятся суда. Вливаются в бесконечный поток кораблей везущих все и со всех сторон. Торговля! Купечество. Не мерянное количество денег. И все мало, мало, мало. Кому нужны богатства земные. Моль, ржа точит. Каково великое неверие землян, что как муравьи тащат в свои дома больше и больше всего и всякого. Власть, деньги, власть! Для чего?
  Может ли этот всеобщий психоз когда закончится? По инициативе живущих на земле? Самостоятельно . Мы, имея совершенную свободу, во всем, абсолютно, выбрали себе порочный путь. Путь в бездну греха.
  А что Небеса? Куда смотрят?
  На нас и смотрят. Когда плачут, а, не так уж и редко, радуются. И спосылают нам подвижников благочестия, в качестве видимого примера.  Смотри, учись. Делай так.
  Но это труд великий. По течению легче плыть. Особенно если не задумываться о своей судьбе. Как все! В одном потоке.
   Но Господь постоянно и каждому дает уроки. Напоминая о дальнейшем. Напоминая о жизни за чертой этой земной жизни. Вот и братьев Туммелей «пригладил» по макушке. Разбудил в них уснувшую совесть, душе, задавленной обстоятельствами, дал вздохнуть свободно. Оценят этот толчок, смотришь и изменят свою жизнь, оставят бизнес на крови. Воцерковятся. Пойдут по тому трудному и узкому пути, ведущему во всеобщую радость. Светлую радость Богообщения.

  Работы на площадке замирают. Майор Поздняков организовал повсеместное уничтожение остатков комплекса. Десантура, на радостях, чуть не уничтожила все строения. Жилой квартал, столовые, водоснабжение и остальную жилую структуру. Вовремя вмешался майор. Сравняли бы все с землей. Как до стройки бы все стало.
  Но на то и командиры. Дать задачу, обеспечить исполнение, контролировать.
   По мере отправки персонала, десантники выдраили все жилое, покрасили и, незаметно это так, из полаток переселились. Даже таблички установили. « Хозяйство майора Медунова». 3-рота, 1-й взвод. И каждый обозначил свое подразделение.
 Генерал Штокс удивлялся все больше и больше.
  Мадам Мэри, вы посмотрите. Они сами. Без команд свыше все приводят в порядок и хозяйское использование. Это самоорганизующаяся армия. Этот народ невозможно победить. Никогда. Вы послушайте их замполитов. Это лучшие проповедники. Священнослужителям у них учиться и учиться. Особенно личному поведению
  Да, господин генерал, но как вы определяете , что говорят замполиты. Они же по русски, а вы, как я думаю, в русском языке не очень.
  Я по результатам, мадам. По результатам.  Посмотрите. Жара, работы выше всякой нормы, а они свеженькие, не унылые, а по вечерам, мадам, перед сном, они поют. Ходят, как обычно строем и поют. Еще и соревнуются, так это шутя, какое подразделение кого перепоет. Если человек без радости в сердце, мадам, он не запоет. Никогда!
  Господин генерал, это положено так. По уставу. Вечерняя прогулка с песней. Вот и поют.
  Нет, мадам, вы так молоды, что еще не можете глубоко воспринять жизнь. Я насмотрелся на многие армии мира. Нет там  такого. Там, простите, заработок. Льготы, деньги, продвижения всякие и разные. Там армейская служба есть трамплин. А здесь душа! Здесь воин живет службой. Вы видели, как они, получив приказ на уничтожение остатков комплекса, действовали. Они не просто подрывали, они хозяйничали, я всм скажу. Рачительные хозяева. Без понукания, без постоянных указаний, тащи это, ломай это, заложи сюда, рви. Посмотрите, они отобрали годный металл, рассортировали, сложили в штабеля. Вот доски, вот трубы. Все по местам. Они что, жить здесь собираются? Нет! Это врожденное чувство достоинства, хозяина. Человека глубоко понимающего, что во все это вложен человеческий труд. Труд, который надо уважать. И они это делают не задумываясь. Это в них заложено. Навсегда и у всех. Всего народа. Хоть он армянин, грузин, русский , якут.
  Господин генерал, вы уже и с разными народностями России ознакомились?
 Да, мадам. Это так интересно. Конечно, они все русские, хотя из разных мест страны и народов. Мы с вами наблюдаем уникальное явление, мадам. Все народы становятся русскими. Особенно за пределами государства. Как вот здесь и сейчас. Все под прочной крышей русского народа, русского государства, точнее, может быть, русской государственности. Которая всегда стояла на незыблемом фундаменте настоящей веры. Православия. И у них не бывает конфликтов на религиозной почве. Там не режут друг друга, как это повсеместно в мире. Где каждый ставит себя выше, правильнее других. В России все равны, все одинаково уважаемы. Я это постигаю здесь мадам на натуре. Не в теории. Я вам приведу примеры, которые меня несколько удивили. Я наблюдал, как чистят свое оружие пушкари. Это три человека. Они явно не русские все. Один, раскосенький такой , называется, простите если не точно, калмык, другой грузин, третий лезгин. Форма вероисповедания, как бы равзная. Я спрашивал у замполита, кто есть кто по вере. Он смеется и говорит, что у всех вера советсякая. Но, тем не менее у калмыка-буддизм, у грузина- православие, а у лезгина –ислам. Вы думаете это им мешает в службе? Нет, мадам. Они интересуются друг о друге. Они чистят ьсвою пушку, а разговаривают о вере отцов. И, поверьте, находят основополагающие общие моменты. Что жизнь, совершенно без сомнения, есть за гробом. Что к этой жизни надо готовиться сейчас. Каждую минуту. Всегда быть готовым к переходу. У них нет споров, у них поиск объединяющего. И они это находят и радуются жизни. Поэтому и пушка их всегда готова к бою, и они сами.  Вот, а вы говорите, что я не понимаю русский язык, и что говорят замполиты. Жаль, что в Росси нет царя, я бы его упросил принять меня на службу. Все же я очень опытный спец и пригодился.
  Господин генерал, быть спецом, как вы только что говорили, очень мало. Надо, господин генерал, быть русским.
  Может быть, мадам Мэри, я не согласился бы с вами, но вы правы. Что бы так служить, надо, как минимум быть русским.
  Во на площадку пришла попрощаться Генриэтта. Она уже выходит из палаты. Более, менее прилично себя чувствует. За ней завтра прилетает отец. Он забирает ее домой.  Все страхи позади. Жизнь преподала женщине суровый, но справедливый урок.
  Мадам Мэри, господин генерал, простите за причиненные хлопоты. Я вам так благодарна. А где можно найти моих спасителей?
  Их здесь нет, Генриэтта. Мы сами не знаем где они. Но мы их немного знаем. Инженер Таксель и русский майор Иванов. Это они тебя спасли. А если быть совсем точными, то и тебя, и инженера Такселя, и майора Грюнеля спас русский майор Иванов. Фамилия для русских распространенная, но, думаю, связи и возможности твоего отца, помогут тебе найти его и отблагодарить. Сейчас это совершенно невозможно. Но ты можешь увидеть  его командира. Он передаст.
  Да, мадам. Я это сделаю. Но я найду своего спасителя, даже если придется пройти всю Россию пешком.
  Генриэтта,- засмеялись Штокс и Мэри,- не шути. Это почти пятнадцать тысяч километров. И не по асфальтовому шоссе.
  Найду и ноги целовать буду.
  Нет, Генриэтта. У них это не принято. Это унизит его. А коль найдешь, обними и поцелуй. С любовью, от сердца. И от нас поклон передашь.
  Генриэтта направилась к командирскому домику, а генерал, переглянувшись с Мэри, тихо вздохнули. Что ж,  что случилось, то случилось.

  Водители уже подготовили машины к перегону. Техника готова, люди готовы. Можно начинать. Полковник Гаррисон деловой. Не мечется, не кричит. Все уже неоднократно прокрутил в своей умной голове. Состояние дороги, дорожная техника, кормежка, отдых, охрана. Все на местах, все подготовлено. Завтра, с раннего утра вывод машин на трассу. Первые 30 километров.
  Наступило это утро. Машины стронулись и покатили всеми своими 80  колесами по местному асфальту.  Но не рассчитан на такой груз асфальт. Там, в далекой Африке, мощные бетонные плиты сворачивались, проседали, иногда проламывались, несмотря на то, что все колеса давят на поверхность с равной силой. По расчетам и сия дорога должна выдержать. Но факт! Машины ползут, а после них остается асфальто-щебеночная крошка. Полковник Гаррисон не строевик. Гаррисон есть инженер самого высокого класса. Трудная у него задача. Не сам напросился. Вызвали, поставили задачу. Выполняй. Вот и крошит все 30 километров, превращает в ни во что. Так сказать, плотно укатанное основания для будущего покрытия. Первый день. 30 килолметров осилили. Асфальт кончилс, начинается  грунтовка.  Но это грунтовка в скальном грунте, не в черноземах или песках. Здесь, в основном, работали взрывом, затем зачищали и готовили полотно. Здесь столь трудов, столь жизней унесла дорога. 
   Первый лагерь. Ночевка. Здесь ночью двигаться нельзя, ибо столь много поворотов, что не усмотришь и свалишься в пропасть. Или, даже просто, сойдешь с полотна и не найдется такой силы, что бы вытащить обратно. У многоножек все колеса управляемые, все колеса имеют свой гидропривод, все колеса создают одинаковое давление на грунт. Умная машина, слов нет. Но чтобы вписать ее в поворот, нужно передом отслеживать контур дороги, а задом заносить хвост обратным поворотом колес. Ибо изогнуть такую телегу невозможно, а ширина многоножки перекрывает все полотно. На ровных участках можно и до 40 километров в час. А повороты? Ах уж эти повороты! Там скорость пешехода. Вот поэтому и не торопит Гаррисон водителей. Главное –доехать.
  За час до сумерек –стоп! Машины осматривается, регламентируются. Готовится к следующему этапу. С сумерками личное время. Кормежка, отдых. Просмотр завтрашнего перехода по фотографиям. Вся бытовая обеспеченность прекрасная. Где машины стали, туда подъезжает быткомбинат. Душевые, столовая, жилые комнаты. Все живут по одному. Почему? Вероятно так спокойнее. И отдых результативнее. Не надо, как обычно подстраиваться под другого. Сам по себе. Логично. Но Иванов и Таксель живут вместе. В одном вагончике. Они тщательно проверили свое жилье на предмет прослушки.  Все чисто. Но ничего лишнего в разговорах. Если что надо, то проще выйти на свежий воздух и перекинуться парой слов.
    Вот и прошел первый день.
  В штабах, занимающихся перегоном, круглосуточное дежурство. Что на этом, Евроазиатском континенте, что на том Американском. Штабы есть штабы. Умы. Профессионалы. Власть.
 Каждый отметил у себя на карте положение каравана. Как идет, с какой скоростью. Какой курс. Вот получается небольшой, элегантный зиг-заг. Это адмирал Мюрер делает противолодочный маневр. В нашем штабе похихикивают. Там наших лодок вообще нет.  Крути, Мюрер, свои корабли. Вальсируй. Учи ходить строем. Вон как расползлись при первом маневре. Кто куда. Долго пришлось выстраивать. Военные еще куда ни шло, а гражданские «растеклись». Но путь длинный, научатся.

  Утро. Завтрак. Разведмашина вернулась с трассы. Господин полковник, трасса в порядке. Обвалов, заторов и прочего нет. Можно начинать движение.
  Полковник Гаррисон принял доклад офицера контроля за состоянием дороги, расправил свои «колонизаторские» усы ир дал команду на начало движения.  Прогретые двигатели набрали рабочие обороты, манометры показали давление в системе. Все в норме. Ручка хода плавно перемещается вперед. Рабочая жидкость подалась в каждый гидродвигатель, колеса напряглись и двухсоттонная махины сдвинулась с места. Впереди прямой участок. Около двух километров. Скорость нарастает, уже 15, 20 км. час. Можно и быстрее, но уже приближается поворот. Правый. Он не крутой, 120, примерно, градусов, но войти в него с такой скоростью чрезвычайно опасно. Ручка хода сдвигается назад. Машина уменьшает скорость. Головная часть начинает поворот. Ее колеса поворачиваются вправо и копируют полотно дороги. Но длина 27 метров. На дуге поворота задняя часть сойдет с полотна. Поэтому задний водитель выворачивает колеса кормовой части влево и держит корму на полотне. Третий водитель, старший, наблюдает картину с земли, сбоку и корректирует действия водителей в машине. Снова ровный участок. Старший устраивается в своей боковой кабинке и наблюдает движение оттуда. Час, второй. Стоп! Надо дать отдых водителям. Сорок минут. Они более не в состоянии выдержать напряжение и может произойти ошибка. Так вон почему на Африканском перегоне было по 12 человек. Трое гонят, а девять отдыхают. Так круглые сутки, при идеальных условиях полотна. А здесь дорога диктует все!
  Отдых закончен. Впереди 47 градусный перегиб. Скорость не более 3-5 километров на входе. Носовая часть скребет по скале левой скулой. Колеса вывернуты вправо по траектории дороги. А задний водитель заносит левым поворотом  всю массу до касания скалы. Старший перемещается от носа к корме и обратно. Подает сигналы и слушает ответы. Останавливает машину.
 Команда переднему. Колеса вправо, еще, еще.  Все 40 колес размалывая полотно поворачиваются дифференциально, выполняя команду.
  Внимание! Ход!
  Передние колеса проворачиваются, сдвигают машину от стенки на 5, 10, 15 сантиметров.
  Внимание. Прямой ход.
  Колеса становятся по траектории полотна. Проворачиваются. 50 см. 70, метр.
 Стоп!
  Заднему. Колеса вправо на 70 ( градусов). Ход! 
  Машина подвигает корму. Отходит от стенки.
  Стоп!
  Колеса на ход! Дать ход!
  Медленно проворачивает гидродвигатель каждое колесо, машина продвигается по дуге поворота. Метр, два, три. Вот ее левая скула начинает скрести скалу.
  Первому, вправо, 15.
  Носовая часть уходит от стенки, но корма приближается к краю полотна.
 Стоп!
  Заднему. Влево 30. Ход.
  Корма отходит.
  Оба ход!
  Машина медленно, не покидая полотна дороги, выруливает таким образом на ровный участок. Старший подравнивает махину, забирается на свою подножку-кабинку и наблюдает за движением оттуда.
  Два часа. Стоп! Отдых. Водители лежат в своих креслах в бытовом вагончике, который идет следком. Попивают кофе и перебрасываются редкими словами. Физически нагрузки нет, но все остальное на самом высоком уровне.
  Вот так все, примерно, 12 часов. 8 часов ходовых, 4 отдыха. Затем команда обслуживания приступает к своей работе.  Заправка, проверка систем, отладка, если что требуется. Осмотр колес. Здесь колеса литые. Выполнены совместно с дисками, если по привычному понятию. Если менять, то полностью до поворотной стойки. Но, пока, все в норме. Грамотно работают водители. Подобраны тщательно. Молчуны. Но свое дело делают классически. Сегодня прошли 120 километров.

  Конвой обогнул мыс «Доброй Надежды»  проминул «Игольный», с курс ом 59, потянулся к южной оконечности Мадагаскара.
 Адмирал Мюрер не в восторге от похода. Команды транспортов никудышные. Грузовики то расползаются, то сваливаются в кучу. Военные корабли, без малого, уворачиваются от столкновений, кроют гражданских всеми словами. Но Мюрер строг. Работают только сигнальщики. Радио молчит.Дисциплина и порядок.
  Ночь прошла спокойно. Ход 12 узлов. Вполне прилично. Правда пришлось ловить и загонять один из транспортов, который, при очередном зиг-заге ушел в сторону и, если бы не FFG-311, который был милях в 15 от основного ядра, да не увидел и не завернул, то долго пришлось бы искать заблудшего. Но все благополучно закончилось. Блудник получил от командира конвоя «Неудовольствие». Есть на флоте такая мера наказания. «Получите мое неудовольствие». Как самая маленькая, но организующая. И конвой следует дальше. Итого за первые сутки хода 300 морских миль. Вполне прилично. Вполне. При таком классе судоводителей и разнице самих судов.


   На стол старшего офицера, проводящего операцию, под кодовым названием «Радиомонстр» легло радио. « На южной оконечности Мадагаскара принял сигналы радиомаяка «Макеева». При сближении оказался «пассажир».  Светится всеми огнями и гремит музыкой. 131-й.
  Товарищ контр-адмирал, радио  с ПЛ- 131.
  Давай. Что там?
  На пассажире стоит маяк «Макеева». Идет между материком и Мадагаскаром. 131 -го навел «Туполев». А тот в перископ наблюдает пассажира.
  Фролов, кто на пассажира мог «Макеева» поставить? Их строго по счету и только грушникам выдали. Они ребята серьезные, прилепить куда либо не могут. Только если на судне сами обнаружили, да подсунули пассажиру. Пусть, мол, русские завалят и на весь мир позор. Но, как говорил Николай Никифорович, эту штуку обнаружить невозможно. Дай радио 131 –му. Пусть руками пощупает.
  131-му. Приказано пощупать руками. Работать только по 100% уверенности. Случайности исключить.
  Лодка приняла радио и призадумалась. Как пощупать то? Всплывешь, сразу весь мир узнает. Не всплывешь, не пощупаешь. Думай!
  Боцман. Максимов, Подготовь команду, человек 15. Высадим по курсу корабля. Пусть пощупают эту посудину.
  Приказ есть приказ, в чем его и красота, и прелесть. Флотские облачились в соответствующее одеяние, вооружились штатно. Лодка всплыла, выдала плот и ушла под воду. Рядышком поджидая пассажира. Те увидели плот, убрали ход и приняли на борт моряков. Пройти мимо нельзя, тогда нужно уходить на сушу. Море такого не принимает, кто прошел мимо потерпевших.  Поднявшись на борт наши моряки узрели странную картину. Это обыкновенный грузовик, но обложен металлическими щитами,  с окошками иллюминаторами, гирляндами цветных фонарей и прочими прибамбасами. Действительно, пока не пощупаешь, не определишь. А под этим «маскарадом» вся палуба забита тягачами-платформами с оборудованием этого «Радиомонстра». На судне только команда. Войск и особой охраны нет. Все в полном согласии с концепцией  США, «тишком вразброд». Кто как может.
  Капитан предстал перед моряками всей своей огромной фигурой, в морской фуражке, при морском мундире.
 Я есмь капитан. Эдвард Базби. С кем имею честь?
  Капитан, вы откель такое добро везете и как оно называется в судовых документах?
  А по какому праву вы изволите меня о том вопрошать, господа? Как я понял, вы есть потерпевшие. Я вас принял на борт, т.е. спас, а вы мне смеете задавать такие вопросы.
  Конечно, капитан Базби. Вы нас приняли на борт. Но мы имеем задачу пощупать руками ваш груз. Не имеет ли он запрещенного международными правами статуса. Не есть ли это часть радиокомплекса, что демонтирован в Африке и перебрасывается на новое место установки.  На самом высоком международном уровне принято решение о уничтожении оного. И кто его перевозит, есть международный преступник, капитан. Вот так. А поэтому, либо вы весь груз сваливаете здесь в море, либо идете ко дну, вместе с ним и кораблем. Выбирайте.
  Но, простите господа, это разбой. Я буду жаловаться.
  Куда, капитан? Кому?
 Я буду жаловаться во все инстанции, которые примут жалобу. Я видел многое на море. Тонул. Но вот так не было ни разу. Это хуже пиратства. Кто возместит убытки? И еще много вопросов. И для меня совершенно странно, что вы, русские моряки, имеющие добрую славу в мире, так поступаете.
 Да, капитан. Мы русские моряки. Поэтому так и поступаем. Вам нет времени для размышления и сбрасывания информации в эфир, тем более, что ваше радио уже в наших руках.  Вы мне сейчас отвечаете, что выбираете. Сбросить груз или утонуть всему кораблю с грузом вместе.
  Господа, я уступаю насилию. Сбрасываю груз.
  Тогда, капитан, прикажите вашим людям сделать это.
  Судовой экипаж, совершенно не вникая в суть дела, начал снимать крепеж и сваливать платформы за борт.
   А пока команда трудится, боцман просвещает Эдварда Базби о работе комплекса, о влиянии на природу и человека. Для чего этот комплекс создан и что может получить человечество, если эта «железяка» будет работать.
 Командир лодки наблюдал эту картину, улыбался и думал большую думу о том, чем это кончится. Хоть так, хоть этак, а разбой на дороге. Вот и думай, капитан первого ранга Кутузов Иван Михайлович, чем это для тебя лично кончится. Но ты командир. Ты один за все отвечаешь.
  Что, Николай Матвеевич, загрустил? Будет на орехи по полной?
  Нет, Кутузов. Это правильно. Другого варианта нет. Не обозначиться было невозможно. У ну пассажира утопить! Тогда вообще от позора с флота долой. А тут.  Раз уж обозначились, так всплывай. Принимай своих обратно на борт.
  Нет, Николай Матвеевич. Я не покажусь. Закончат все. Доложат. Опять на плотик. Пусть те топают куда хотят, а я своих подберу не высовываясь. Ведь кроме капитана, как я предполагаю, никто толком ситуацию и не осмыслил. Хотя сбросить груз в море это не каждый день бывает.
   Но, хоть не сфотографируют. А трепаться, так пусть. Слово к делу не пришьешь.
 Мудрый ты, Иван Михайлович. Осторожный. Это правильно. Постоим, посмотрим. Догадались ли твои радио им вырубить.
   Ну, это первым делом. Это элементарно.
   Радист выглянул из своей рубки.
  Что?
  Максимов просит.
   Слушаю.
   Судно проверено. Ничего больше нет. Все было сверху, т.к. очень громоздко. Судовые документы просмотрел. Порт назначения Читтагонг. Груз- оборудование локационное. Вполне подходит под категорию военных грузов.
  Максимов. Возьми грузовые документы с собой. Остальное оставь. Поблагодари капитана. Пожелай счастливого пути.
 Добро.
   Капитан, мы покидаем ваш корабль. Дело сделано. Все по уму, капитан. И, простите, вопрос. Куда вы теперь?
  Как куда? В порт назначения. В Бенгальский залив. Я должен прибыть и отметится о завершении рейса.
  А груз?
  Это пусть голову ломают другие. У меня записано_ перегон Луанда –Читтагонг. Вот туда и пойду. И вам спасибо. Уберегли от греха. Не знал, что грузили. Таинственность была, но что это такое , не знали.
  Капитан, а ваши люди не настучат там, на месте прибытия.
   Нет, господа., я зайду на Сент-Дени или в Порт-Луи. Там обновлю весь экипаж. И посоветую молчать. Моряки умеют молчать. Все будет по уму. Я желаю вам и вашей лодке счастливого плавания. Вашему командиру поклон от меня, старика. Храни вас Господь.
   Тут запищал передатчик.
   Максимов.  Сними «сигналку». По правому борту, два метра от носовой стойки. Вниз на расстоянии полуметра. Кубик 2х2 х2 см. Магнитный. Постарайся незаметно.
  Понял.
  Не очень сохраняя тайну, боцман прошель на нос, провел рукой по металлу корпуса. Вот он. Снял, сунул в карман. Вот и хорошо. Умница командир. Пищало бы еще столь долго, смотри, кто и нарвался бы.
  Прощание не было долгим и слезным.
  Капитан Базби несколько церемонно раскланялся и приказал спустить плотик на воду.
 Моряки заняли свои места и, под прощальный бас грузовика, отвалили. Долго качало море плотик. Столь долго, пока  сухогруз не отошел.  Аж соскучились моряки по тесноте лодки. Уюту в отсеках. Надежности корпуса. Вот как бывает то.
  Лодка приняла «путешественников», боцман доложил, передал документацию и, с разрешения командира, отправился в свое заведование.
  Капитан первого ранга Фролов докладывает, что ПЛ-131 пощупала, груз свалила за борт, пассажира, который оказался замаскированным грузовиком «Либерия», отпустила, проведя профилактически-разъяснительную работу. Маячок  «Матвеева» снят.   
  Вот и добро. Контр –адмирал сделал пометки в своем журнале и отпустил Фролова.
   Поздняков докладывает командиру.
  Командир, последняя партия «интервентов» готова к отправке. Мадам Мэри, Александр Александрович Штокс просят вас на последнее слово.
  Веди.

   Генрал Штокс, мадам Мэри, Генриэтта с отцом, майор Грюнель, Марта стоят у автобуса. Им так всегда хотелось домой, а сейчас грустно. Природнились. А насмотревшись на работу русских, и домой? как то расхотелось. Они чувствовали своей душой, что им посчастливилось прикоснуться к России, ее лучшей части. Ее защитникам, воинам. Они не поняли до конца, но,  сколь смогли  вместиnm, познали в деле Русский Дух, открытость и доброжелательность людей, выросших в России. Это сложное чувство. Оно родилось у побежденных к победителям. Скажем, особая ситуация. Когда и повраждовать, и обидеться есть место. Но победа Русского Духа явная.  Его, Дух, не спрячешь. Он всегда на виду и побеждает души. Потому что - это Истина.
   Гененрал Штокс, как старший, говорит слово от имени отбывающих.
   Вы, господа, делаете большое дело. Но я имею большее удовольствие и, даже, радость видеть, как вы это делаете. Мне в жизни не приходила мысль, что вот так лоб в лоб встречусь с русскими и, поймите меня правильно, буду радоваться, что побежден. Я познал, что есть другие критерии в жизни. Есть совершенно другие ценности. Все очень разнится от того, что мы у себя дома имеем. И разнится в лучшую сторону. Я уже стар, что бы делать комплименты. Я просто благодарю вас за этот жизненный урок. Я расскажу своим детям. Я расскажу своему соседу, свату, что я познал. Он, как обычно, будет сомневаться. Ноя ему скажу, пойди и посмотри. А лучше поработай вместе. С одного котла поешь. Вы простите меня, но у меня к вам есть деликатный вопрос. При таком объеме и сложности задач вы в звании полковника. Простите, я не только кашу ел все это время, я наблюдал. И я не юноша с лейтенантскими погонами. Я опытный генерал. Но, простите, это не мое дело, хотя странно. В любой стране за такую работу носят большие звезды на погонах.
  Командир улыбнулся. Он то знает какие на его плечах звезды. Но помолчим. Послушаем старших. Это завсегда полезнее. Слово, оно –серебро, а молчание, есть золото. Факт.  Вот при золотых погонах и помолчим.
  Мадам Мэри спрашивает у командира, как ей проехать в Россию, в Союз. Как встретится с родными.
 Простите, мадам. Это выше моих полномочий. В этом вопросе мое слово ничего не значит. Обычным путем. Я даже сам не знаю, как это делается. Вероятно пройти к послу, консулу или еще кому. Но люди ж ездят. Кто вам запретит. Пробуйте.       Прощание не было долгим и слезы не лились рекой, но чувствовалось, что покидают иностранцы этот участок земли, с чувством благодарности. Кое чему они здесь научились, кое что для себя полезное приняли.  «Лицо врага» им понравилось. И на том спасибо.
  Командир пожелал благополучно добраться домой. Мира, счастья. Откланялся и «нырнул» в дела.
   Подразделения занимаются учебой. Это не часто бывает, но сегодня есть время. И его надо использовать. Командир перемешал все роты, взвода. Стариков с новичками. Деды учат прибывших тому, что здесь постигли.  Новенькие пыхтят, с непривычки, но стараются. Они хорошо понимают А.В. Суворова, лучше в учебе тяжело, в бою победишь и выживешь! Благо просторы. Любую задачу можно отработать. Вот Ланин бросает с предельно малой высоты и переполненного Антона. Его сержанты, солдаты показывают, рассказывают. Исполняют практически. Антоны пыхтят, но держатся. Слов нет. Замечательная машина. Спасибо конструктор Спасибо рабочие, инженеры. Всем великая благодарность.
  Экипажи вновь прибывших машин попробовали «выступать». Мол нет должного обслуживания, нет того-этого. Но Баграмов пару минут просветил, и оказалось, что они не только пилоты, но инженеры, а инженер не только оный, но умеет и своими руками работать и проводить эти плановые регламентные работы. Все умеют, все. И делают. Мир и покой на душе. Что надо помочь, так Поздняков хоть сколь народу даст. Поднимут Антона, перекатят. Хвост занесут. По дружбе, оно всегда лучше. Вот и гудят, бросают. Снова грузятся, снова бросают. И лопатй, лопатой да поглубже. Все чему здесь жизнь научила передается новичкам. Пока есть возможность. Конечно и офицеры учатся. Не дергают без нужды народ. Не строят по несколько раз в день, как это дома. Да и там, что строить. Утренний осмотр провел, развод сделал, все! Трудись весь день по плану. Вечером попел, вечернюю поверку провел и все! Спи солдат.
  Поздняков показывает преобразившийся городок командиру. Тот доволен. Так удобно, просторно. Даже строевой плац есть.
   Трибунку, Поздняков, надо сделать. Как во всех расположениях войск.
  Сделаем. Вот только топливо кончается. Электростанция станет. Тогда всему быту каюк.
   Так ты разведай, что умное ставят в таких местах. Жара, солнце. Вот сколь энергии. Не может быть, чтобы мазутом все топили.
  Немцы выпускают и у себя понаставили солнечные батарею. Даже у них это выгодно.
  Ладно, Поздняков, не агитируй. Подсчитай какая мощность нужна. Отдай Николаю Кузьмичу. Будут тебе батареи.  А это ты что понасадил?
  Так пальмы, командир. Финиковые, кокосовые. Через 20 лет уже рожать начнут.
  И ты хочешь отведать плодов?
  Нет. Вряд ли. Но кому то понравится. А если не сажать, так полигон, а не городок.
  Ты дубы насажай. Наши русские. Березы наверное не выдержат, а дубы пойдут расти. Попробуй.
  Посажу. Вот планировку закончу и посажу.
   Умница, Поздняков. Любое дело у него с любовью и радостью. Прекрасно знает, что не на века он здесь. Что и комендантство его может мгновенно кончится. У него свой батальон есть. Но поставили –работай. Считай это главным делом! И работает.
  Командир улетает на Виршу. Он знает, что транспорты покинули африканский берег.  Что трое, того! Остальные в море. Море –океане. Пусть там моряки  трудятся. Мы тут. Майор Мандрик муштрует новую армию, создает охранные службы, милицию, погранцов, таможню . Основная нагрузка на сержантов. Надо их дома лучше готовить. Новые дисциплины ввести. Языковую подготовку.  Но пока людей хватает. Новые полки навыкают в службе. Офицеры, сержанты. Еще пару месяцев и можно на дела отправлять, вперемежку со стариками, если не заберут домой. Но пока тихо. И королева совершенно довольна. Все спрашивает про Иванова, где, как? Сам бы хотел знать где и как. Гонит машины в горы. Далекий Пакистан. Далекий то далекий, но к дому ближе. Совсем рядом, если за точку отсчета брать дворец королевы. Трудится Иванов. Ищет момент, когда уничтожить эти блоки. Хорошо не один. Таксель верный товарищ и цель одна. Помоги, Господи!
  Командир, бумаги наши вернулись. Все утвердили. Звания, награды. На должности расставлять самим. И еще! Прибывшее войско принять, разместить, влить в состав имеющихся подразделений. Т.е. отдали насовсем. Вместе с Цукоревым. Вот он сидит и тебя дожидается. Что ему дадим?
  Ничего. Пусть сначала научится.
  Командир, у него звезды во какой величины.
  Кузьмич, не морочь мне голову. Не звездами воюют, сам знаешь. Наберется опыта, освоит все, тогда подумаем. А пока, пока сам не знаю куда деть. Людей его, что привез растасовали. Они научаются воевать. Ты бы посмотрел какое у Позднякова там хозяйство. Все есть даже строевой плац. Трибуну сейчас сгородит и будет как дома. Надо ему помочь. Скоро мазут кончится и вся бытовка станет. Найди ему солнечные батареи. Говорит немчура страсть как их успешно используют. Целые поля покрыты. Мощности аховые. Ему на пару месяцев всего осталось этого мазута. Реши.
  Это решим. А что с генералом делать? Не на полк его ставить. Да и нельзя. Не умеет. В штабе сидеть нечего. Он хоть и горячий, но толковый. Понимает ситуацию и не дергается. Но вопрос решать надо. На то и командир есть.
 Ладно. Когда приказ зачитывать и вручать награды.
  Хоть завтра. Сейчас спокойно. Затишье. Комплекс прихлопнули, а круги широко расходятся. Попримолкла вся шваль.
 Вот и хорошо. Собирай народ. На завтра. К обеду.

     Три дня трепал шторм конвой. Три дня бушевал шквальный ветер. Адмирал  Мюрер клял последними словами гражданскую публику, разбредшуюся по океану.Корабли охранения еще держались железной военной дисциплиной, точно соблюдали свои места. Но и ведь нельзя сравнивать военный корабль с полуживым грузовиком, нельзя сравнить выученных и натренированных военных моряков с публикой, которую набрали на рейс. А если честь, что после перегона большая часть судов «топает» Читтагонг  на разделку, хорошо хоть этого не знал адмирал,  то можно представить себе то положение, в котором оказался конвой после бури. Сутки собирал разгневанный командир конвоя своих подопечных, удивляясь, как они еще на плаву, а не лежат на дне сраженные русскими подлодками. Вот караван , после построения вновь принялся резать носом воды
  Адмиралу. Слышу шумы подлодки. Не наша. Курс, пеленг.
  Следи. Боевая тревога. Подводная опасность.  FFG 311. Отработать противолодочный удар.
  Фрегат на всех парах устремился в заданный район и пробомбил весь район предполагаемой подводной опасности.
  Грузовики сбились в кучку. Наблюдая разрывы глубинных бомб они поприжались друг к другу. Караван идет своим курсом, а акустики всех военных кораблей прослушивают воды и время от времени доносят о шумах лодок.  Фрегаты мечутся по глади моря, бомбы рвут пространство. Мюрер уже не сердится на гражданских. Война, однако. Но все на плаву. Торпедных атак нет.
  Командир подлодки Джон Харвей, брат командира «Трешера»,  слегка возбужден. Явно русская, своих рядом нет, лодка маячит перед ним, но прицепиться не дает. Маневрирует, как легкий катерок, уходит из под прицела. Уже  пол суток гоняется его корабль за ней, но та не подпускает на дистанцию верного выстрела. Ходит, будоражит конвой. Фрегаты мечутся и бомбят по полной. А та, умница все же отмечает Харвей, ускользает и продолжает трепать караван.
  Адмирал Гастром лично наорал на Харвея, наплевав на все правила и обычаи подводников. Прямым текстом и не самыми литературными словами. Пообещав прислать на помощь еще пару «морских лисиц». Во, ворчит главный боцман Мерроу. Давай , адмирал, русских не осилим, так друг друга утопим.  Но генерал, он и в Африке генерал, хоть от пехоты, хоть от флота. Еще две лодки снялись с позиций и пошли в район конвоя.
   Командир! Цель. Удаление одна миля, пеленг, курс.
  Боевая тревога. Аппараты 1, 3, на «Товсь».  И далее, что положено. Пли!
  Торпеды ушли. Лодка вздрогнула. Тишина. Винты торпед буравят воду,  Аппаратура наведения ищет за что зацепиться. А зацепиться не за что. Это «провокатор» по кличке «Ловелас», прослушав американку, выбросил облако специального вещества, пошумел своими шумопроизводящими аппаратами и нырнул на 800 метров. Ему что, хоть сколько. Он робот, автомат. Его торпеды не возьмут Не найдут, просто. Вот одна из торпед схватила цель, довернула. И устремилась к победе…
   Боевая тревога. Торпедная опасность. Командир перекрывает торпеде путь к кораблям ядра. Он военный моряк, он не может спасаться сам, подставляя охраняемых под удар. Все оружие эсминца конвоя молотит по торпеде. Есть попадание. Море вздымается высоким всплеском. Сотни килограммов взрывчатки глушат рыбу. Торпедная опасность не отменяется, ибо засекли вторую торпеду и молотят со всех стволов. Есть попадание. Еще вздымается море. Но быстро утихает и продолжает свою тяжелую работу, качая корабли. Отбой торпедной опасности.
 А «Ловелас» вновь кружит, вновь будоражит кровь и подводникам, и надводным кораблям. Гражданские натерпевшись страхов стали строже в соблюдении порядка. Не бредут а идут в строгом строю. Жизнь учит.


  Радио в центр управления операцией «Радиомонстр». !37 лодка сообщает, что слышит позывные маяка «Макеева». Наблюдает сухогруз. «Кальвина». Палуба забита тяжелыми грузовиками с платформами. На платформах металлоконструкции. Груз не габаритный.
  Дежурный офицер смотрит перечень судов «тихарей» , как обозвал Николай Матвеевич. Есть «Кальвина». Работай.
  Две торпеды ушли. Лодка под перископом. Взрыв. Второй. Судно накренилось, но ко дну иди явно не собирается. Народ не мечется по палубе. Шлюпки не спускает. Крен небольшой, что никак не соответствует ожидаемому. Две торпеды. В один борт. Почти по центру, а корабль на плаву.
 Командир не торопится. Обстановка спокойная.  Шумов нет. Полчаса, час. Корабль бочком продолжает свой путь.
 Однако!
  Мостик весь поглазел в перископ на упрямое судно. Но надо добивать. Другого выхода просто нет. И лодка щедро добавляет упрямой «Кальвине» еще пару торпед.  «Кальвина» приняла, просела. Завалилась основательно. Груз стал валиться, обрывая крепеж. Палуба почти чиста. Часть надстроек сбита грузом, а «Кальвина» на плаву.  Ну не будешь же в центр жаловаться. Просить вразумления.  На мостике совещание. Как добивать? Почему не спускают спасательные средства? Почему не видно людей?
 Лодка просит центр осмотреть корабль.
  Центр не разрешает. Не показывайся. Смотри через стеклышко. Сейчас тяжелая амфибия посмотрит. Они рядом, на Сокотре. Через сорок минут будут.
  Вот самолет застучал днищем по волне, подрулил к судну и высадил команду. Моряки ,скользая по палубе, обследовали непотопляемую «Кальвину» нашли экипаж, которого всего- навсего четыре человека. Капитан, штурман, два механика. Все!
  Документы!
  Пожалуйста.
 На груз.
  Вот.
 А где груз?
 Так утонул. Крен вон какой. Четыре торпеды принял.
  Так почему не тонешь?
  Так не получается. Вот принял крен и болтаюсь. Один винт в воде, другой на ветру. Идти не могу, утонуть не получается.
  Почто корабль не покидаешь?
  Опять двадцать пять. Покину. На чем? На шлюпке. Зачем? Тут надежнее. Может, кто и подберет. Трасса забитая битком. На Дурбан, на Карачи. Все тут бегают. Подберут.
  Так почему не тонешь.
  А я весь бочками набит. Стальные, алюминиевые, Пластиковые. Я не могу утонуть, даже если перевернуть.
 Но у тебя в документах нет про бочки, капитан.
  Это левый груз. Они не мешали основному, вот и принял, приработок.
  Ладно. Кончай треп. Оставить корабль. Все равно свои бочки не довезешь. Тебя буксировать надо. Кто возьмется?
 Мы запросили морской буксир из Бомбея. Он уже вышел. Подождем. Бочки для Бомбея. Там большой интерес к ним. И груз был туда же. Но вот нет его.
  Одно утаил хитрый капитан. В бочках наркотик. Не хватило проницательности у наших мореманов. Они и подумать не смогли, что возможно такое. Груз, по сравнению со стоимостью содержимого бочек, копеечных, хотя и стоил миллионы.
  Доложили начальству. То помозговало и решило оставить ситуацию, как есть. Груз потерян и ладно. Задача выполнена.
   Лодка ушла к себе, а, повеселевшие пострадавшие, сделали ей ручкой.


   «Моисей Абрамович» сидел в своем кабинетике. Он любил маленькие комнаты. Домик его был именно домик. Прислуга, все мелкие. Больше китайцы, японцы, есть лаосцы и, его особо доверенное лицо, Флора. Тоже из тех краев. Флора совсем девчушка, хотя ей за тридцать. Владеет десятком языков, в том числе пятью европейскими. Умеет исполнять самые щекотливые поручения. А их все больше и больше. Приходится трудиться в поте лица своего. Но она не ропщет. Характер под стать делу. Что и не в удовольствие, но по нутру. Она миниатюрна, хорошо сложена. С виду –дитя, внутри –стальная пружина.
  «Моисей Абрамович» пьет чистую воду. Из маленькой чашечки, маленькими глотками.
  Флора, деточка. Тебе очень серьезное задание. На север продвигаются две наших установки. Этакие сооружения на колесах. Всю операцию проводит полковник Гаррисон. Ты его видела и знаешь. Громадный такой. С усищами.
  «Моисея Абрамовича»  все большое и громоздкое даже как то раздражало. Но на деле никак это  не сказывалось. Просто личная и лишняя эмоция.
  Так вот Флора. Когда установки станут на место. На свои фундаменты. Все надо подчистить. Туда придут новые люди. Продолжат работы. Эти, что ведут машины, обслуга и все остальное не нужны. Всех убрать.
  И Гаррисона?
  Да, Флора, и его, и там есть еще два инженера. Их тоже.  Что то ты сегодня несколько рассеяна, Флора? Не случилось ли чего?
 Нет, мой господин. Все нормально.  .
 По докладам Гаррисона, работы осталось на неделю. Значит, через три дня тебе быть на месте.  Там еще будет Рэдви. Ты его знаешь и он знает тебя.  На тебе инженеры. Рэдви сделает свою работу с остальными. Поглядывай за ним, но, без особой необходимости, не вмешивайся.  Старшая –ты! Все, Флора, исполняй.
   Да, мой господин.
  «Моисей Абрамович» глотнул водички, открыл свою толстую книгу записей и коротко зафиксировал что сделал. Он, в тайне даже для себя, надеялся, что когда они станут владельцами всего мира и станут управлять им, как завещали предки, эту книгу найдут и впишут его имя золотыми буквами в историю человечества. Маленькие, мелкие люди всегда мечтают о большом. У кого получается, как у Сталина, Ленина, Наполеона, у кого нет. Как Господь управит!

   Морской буксир принял «Кальвину». Поднатужился и поволок полулежащую тушу к Бомбею. Там уже горели страсти. Заказчики обеспокоились состоянием и безопасностью товара. Совсем собрались сделать перегрузку в море. Но опытный и знающий дело «отец мафии»  «пахан», если по нашему, пресек всю возню. Пусть тащит. Хоть год, хоть два. Убытка не будет. Убыток будет если вы растреплете по свету и заберут власти все. Тогда убытки. Не суетитесь.
  Но суету подметили. Недоброжелателей и конкурентов у этой части человечества, прямо скажем с избытком. И английский эсминец быстренько направился к потерпевшему судну.
   Что вы есть? Почему в таком безобразном виде. Почему рискуете человеческими жизнями. Покажите ,капитан, ваши личные документы на право управлять судном такого водоизмещения.
  К хозяевам товара мигом улетела телеграмма. Караул!!! Грабят!!!
  Хозяева за ружье. Быстроходный американский фрегат, вспарывая морскую гладь, рванул спасать добро.
  Сэр, на горизонте американец. Пеленг, удаление, Курс на нас.
  Запроси.
   Не отвечает. Прет на всех парах.
 Боевая тревога. По местам стоять. Оружие к бою. Поднимите сигнал «Цэ добро мое!».
   Сэр, американец сигналит, что это его груз.
   Две торпеды эсминца несколько приостановили ход янки. Он с большим изяществом расписал море противоторпедным маневром и, усилив ход,  двинул к цели.
  Англичанин дал еще залп, но тут же был накрыт ракетным огнем. С воем и визгом покинула стая свои направляющие, описала крутую траекторию и вонзилась в палубу эсминца.
   Мое добро! Тикайте, пока живы.
   Эсминец покашлял ствольной артиллерией, огрызнулся еще одной торпедой. Но вынужден был оставить место боя. Не получилось! Старался, стращал, пускал торпеды! Но… Что ж делать. « Бешенный пес» прогнал. А жаль, такой кус, такой кус…
  Американец не преследовал. Союзники, однако. Ушел и хорошо. Пристроился рядышком с буксиром. Прикрыл его своим изящным корпусом, и порулили помаленьку к золотому сундуку. Команде делать нечего и она сидит на носу, свесив ноги за борт.


  Все! С площадки комплекса иностранцы уехали. На плацу выстроилось все наличное войско. Начищенное и надраенное. Пехота, артиллерия, боевые машины, все остальные машины, которые теперь перекрашены и имеют статус машин обеспечения. На трибуне командный состав. Командир, в подаренной форме. Сверкает весь до непривычного. Но пока другой нет. Вот одел разок и больше в этом блеске никогда не покажется на люди. Николай кузьмич. Хоть и полевая форма, но звездочка крупнее предыдущей, хотя всего одна. Генерал Цукорев, теперь уже генералы Мандрик, Ланин, Павлов, Светлицкий., Кочев Аркаша, друг.  Саша Искрин, Ваня Баев, Витя Ситников.  Это кто начинал с нуля. Море полковников. Сегодня поднимается флаг Союза Советских Социалистических Республик на новой армейской базе. С названием не мудрили. База  «Советская». На трибуне парочка местных  чиновников. Королева прислала. (Сама не смогла, сославшись на дела. Может застеснялась.) Оркестра нет, это и понятно. Всяк штык в строю! Но динамики гремят на всю округу.
  Тишина! Равняйсь! Смирно! Флаг Союза Советских Социалистических  Республик поднять!
  Замерло войско, замерла вся округа. Под грохот Гимна поднимается красное знамя. Два гвардейца осторожно протягивают тросик. Знамя принимает ветер, выше, выше. Вершина. Громовое ура перекрывает звуки Гимна. Орут все! И наши и черненькие.  Ура и ура!!! БеЗконечное. Полощется по ветру знамя.  Ротные коробки молотят по бетону крепким кирзовым сапогом.  Радость!. Потом роты проходят с песней. Кто во что. И старинные, еще Суворовские, с посвистом и приплясом. С юморком. Или совсем серьезные. Вот идет сводная рота разведки. Великое «Бородино». Плац замирает, хоть и не положено, но вся трибуна тянет руки к козырьку. Честь! Слава русская!  « Не даром помнит вся Россия, про день Бородино» ..» И постоим мы головою, за Родину свою».
  Поздняков , он уже полковник, устроил праздничный обед. Сегодня день отдыха. Полностью. Только вечерняя поверка и на ночь прогулка с песней. Это традиции.
  В небольшой, человек на двадцать, зальце собралось командовыание. В основном старики. Из новеньких генерал Цукорев и его четыре полковника.  Большого шума нет, но треп стоит приличный. Новоприбывшие в совершенном удивлении, как это такое событие, звания, ордена и без спиртного. А звезды из стакана извлекать? Ордена? Как так можно? Традицию нарушаете. Начальник тыла, ответь народу. Почему нет должного.
 А что начальник тыла. У него все есть. И столь много, что все войско напоить, перепоить.
  Что молчишь? У тебя погон не прирастет, коль не обмоешь.
 Прирастет. Я его уже пару раз кровью своею обмывал. Хорошо хоть обошлось, да в строю остался. Тут война. В любой секунд « по коням!» Вот и летуны. Уж на что любители горяченького, а как сюда прибыли, так совсем и завязали. Злые языки говорят, что даже в отпуске, на Родине, и то не употребляли, вводя в полное недоумение приятелей. Все отговаривались, мол, потом. Вернусь насовсем и развяжу. Может быть, а может и нет. Так лучше. А пока, вот так.
  Но отсутствие спиртного не снижает накала трепа. Вспомнили самые тяжелые дни. Вспомнили, когда только маленькая разведгруппа прокладывала первые тропки на этом материке. Как набирались ума-опыта. Как росли и росли. Добывали, покупали технику. Машины, катера, самолеты. Как осваивали это все. Росли задачи, росли сами. Вот и сегодня. Одних генералов за столом почти десяток. Вернется Иванов, дай то Бог, как раз и десять будет. Как ему там, в чужих краях, среди чужих людей. Помоги, Господи. Мы дома. Мы все вместе. Нам легче. Держись Иван Сергеевич. Мы за тебя молимся. Победи и живой возвращайся.

   Одна из сестер шевельнулась. Эй, подружка. Маячок слышу.
   Какой маячок?
   Что нас к работе призывает.
   Так он не на нашем направлении.
   Причем направление, он к бою призывает. Моя аппаратура на него настроена.
  -А вдруг ошибка. Надо спросить.
  -Нет, сестренка, спрашивать некогда и нет смысла. Если команду дали  и не отменили, надо выполнять.
  А я не слышу.
  Вот поэтому мы в паре и работаем. Одна слышит издалека, другая точнее наводит с близкого расстояния. Вот и поработаем. Пошли.  Полных ход. Цель далеко.
  Сестры поддали «газу», набрали свои штатные  450 км/час и… задремали. А что. Препятствий на пути нет, обходить острова, мели не нужно. Навигатор устойчиво ведет. Дуй себе по полной. Можно и вздремнуть. Особенно если ты сбоку, как на веревочке. Час, второй. Вот цель. Вот скрежет маяка.
  Что там?
  Не знаю. Тяжелое претяжелое судно. Явно не военное. У тех всякой защиты без счета. Эти, как парусник или кастрюля с винтом.
  А наши лодки? Может быть это одна из них?
  Нет. Раз мы на этом направлении, то наших больше никого. Они в другом, наиболее вероятном месте, пасут. Мы, как прикрытие по типу,  «а вдруг». Вот этот «а вдруг» и сработало.
  Ну, давай, наводись точнее, теперь  я иду рядом.
  Сестры вышли с глубины, устроились у поверхности и врезали, носителю маяка, со всей мощи. Каждая свои 350 килограммов . И не самой нежной, взрывчатки. Судно, а это был «Суровый мельник», который пробирался в Бангкок, вздрогнул.  Прочертил некую циркуляцию и ушел под воду, оставив на поверхности три шлюпки с экипажем и большим черным портфелем судовой документации.

  Машины ползут черепашьим ходом. Крутой подъем. Полотно слабое. Бульдозеры, грейдера, катки не могут дать той плотности, которая выдержала бы такую нагрузку. После прохода 80 колес от полотна остается крупа.. Вторая машина ждет пока эту «шелупонь» сгребут и дадут ей, за что зацепиться колесами. 10 километров в день Максимум!
  Все устали. Осталось немного. 30 километров. Таксель и Иванов тоже на машинах. Они как водители.  Стоят сбоку на полотне и флажками подсказывают главному. Один не справляется.   Очень сложный путь. На сантиметры. Конечно, познакомились ближе. По вечерам все вместе ужинают и беседуют. Таксель подробно рассказал и Гаррисону и водителям и всем, кто захотел послушать, что это за комплекс, какова опасность и местности и всему миру. Всяк слушает, всяк на себя примеряет. Но работы идут, машины ползут, а на площадке уже готовы места для установки блоков. На вершине, Ровная площадка залитая бетоном. На самом краешке скалы. Если хорошо присмотреться, то видно Таджикистан.  Там Родина, там дом. Но это через Афганистан, который узкой полоской рассекает пространство, где он граничит с Индией и Китаем. Отделяя Пакистан от лучшего его  друга, Китая.
  Вот подъехала новая партия людей. Вероятно те, кто будет монтировать и продолжать стройку. Человек сорок. Командует темнокожий, не то что негр, нет. Но кожа темно коричневая, хотя черты лица явно европейские. Вот еще машина. Дамочка. Молоденькая. В военной форме. На погонах нечто непривычное. Буквы, знаки. Привычных звездочек нет. Не здороваясь и не обращая внимания ни на кого, ушла к Гаррисону в вагончик. Ужин прошел как обычно. Потрепались, после еды, и разошлись. Иванов с Такселем ушли к себе. Включили свет и обнаружили гостью. Новоприбывшая дамочка сидела у стола и попивала  минералку.
  Здравствуйте. Вы есть инженеры.
  Да. Мы есть инженеры.
  Дамочка посмотрела внимательно. Потом как то обошла вокруг каждого.
  Что это она? Подумал каждый. Присматривается, принюхивается. Не спросясь проникла в покои еще и приценяется.
 А дамочка действительно аж принюхивалась. Запах «Шипра» она сроду не знала. Ноее нос его запомнил. Мозг прокрутил кадры. Не может быть!  Это совершенно неизвестный запах учуял и запомнил нос, когда ее отбили от насильников. Она ошибиться не может. Это именно тот запах.
 Скажите, господа, вам на каком языке лучше изъясняться.
  Мы немцы. Нам немецкий ближе. А  Иванов подумал несолько другое. Мне бы на русском. Но головой кивнул, утверждая немецкий.
  Дамочка присела к столу, по хозяйски пригласила присесть хозяев этой гостиницы, хоть и временных, однако хозяев. И молча их рассматривала. Как бы немного отрешившись. Уйдя в себя.
 Медитирует, наверно, подумали друзья. Сейчас все мысли прочитает. У, ведьма.
  Но ведьма вдруг улыбнулась, став похожей на девчушку, а не на взрослую женщину.
  Скажите, господа, вам не приходилось защищать от насильников девочку. Здесь, в порту Карачи.
  Ну, совсем дура. При чем та история. Тут доехать надо. Да дело свершить, как уже переговорили с Гаррисоном и водителями. А тут хвороба на наши головы. И тот новый отряд, дамочка. А может зачистка, мелькнуло в голове. Мелькнуло и утвердилось. Точно! Как только машины станут на место, всех убрать. Это так принято в этом жанре. Другого прочтения и нет. Вот те раз. Хитры хозяева. Умны. Ничего не скажешь. И восстания не поднимешь. Нет времени для подготовки. Эх! Не предполагали даже. А надо было. Большая игра! Да, уж!
  Майоры переглянулись. А по какому интересу у вас к нам такой вопрос?
  По серьезному. Но я вас спросила и прошу ответить.
   Да. Было дело. Два громилы-негритоса хотели снасильничать девчушку, совсем ребенка. В скверике кафе. Один за голову держал, а другой уже содрал всю одежку и вот вот. Пришлось пресечь. Да еще двое в кустах прикрывали или в очереди стояли. Скорее второе. Вот инженер Таксель их отогнал. Было дело. Не ожидали, что такие вещи прилюдно происходят, а полиция отворачивается и уходит. Стоял там один мордоворот. Как увидел, так и отошел. Мол, разрешаю.
   А что? Скандал какой был? Мы сразу ушли. Правда, не оплатили заказ. Хотели поужинать.
   Нет, господа. Нет. Никто вас не разыскивает за неоплаченный заказ.
  Конечно, вы не могли запомнить, во что была одета девочка.
  Девочка была полностью раздета, мадам. Она потом подобрала кое что и убежала в сторону набережной. Но, но… Но на скамейке осталась сумочка. Желтая. С длинной ручкой. Шляпка. Вероятно девочка сидела на скамейке, а сумочку положила в шляпку. Таксель прищурил глаза. Восстанавливая картинку. Там еще туфельки, тоже желтые. На шляпке красные тесемки.  Это я помню. И еще помню, что это все забрал служака кафе. Такой кособокий. Да, кривоватый.
  Дамочка помолчала. Потом резко встала и, не прощаясь, вышла. Через минуту послышался шум машины и, когда Иванов с Такселем вышли наружу, они увидели красные огни ушедшей машины. Почему то вверх.  Во дурра. Там же сейчас взрывать будут. Оба вздохнули и двинулись к Гаррисону.
      Гаррисон, полковник. Хватит спать. Плохие новости.
   Что, господа инженеры. Оползень? Дорога сошла?
   Нет, полковник. Дорога цела. Это прибыла команда зачистки. Слышал такие слова?
  Нет. Я нестроевой офицер. Я строитель. Хотя команды подать могу. Становсь! Равняйсь! Смирно! Шагом марш!  Как? Звучит.
  Звучит, полковник, звучит. Но ты послушай опытных людей. Это команда зачистки. Как только машины станут на пьедестал, нам смерть. Всем. Абсолютно.
  Господа. Это полторы сотни живых людей. Не в чем не повинных. Сделавших невозможное!
  Ладно эмоции, Гаррисон. Надо думать и быстро. Надо подготовить защиту. Переговорить с надежными людьми и в последний день или какой удобно, перебить группу зачистки и рассеяться  в пространстве.
  А зарплата? Люди работали. Этого не может быть господа.  И не сойдутся документы. А это строго. Отчетность. Цент в цент. Нанимали, надо платить. Ведомости. Я веду все  наряды, все, что касается заработка каждого. Все проверяю каждый день.
  Гаррисон. Закончи. Там твои ведомости никому не нужны. Давай дело думать.
   Слушай сюда. Тяни дело. Кромсай дорогу. Лей бетон. Но неделю выиграй. Понял?
  Да. Понял. Я сделаю вам неделю. Итого 7+3= 10. На десятый день мы на площадке.
   Допоздна Иванов с Такселем «мудровали». Строили планы и заснули.
  Утро, как обычно. Техника готова к выходу, но Гаррисон, пройдя пешком по трассе устроил разгон  дорожникам. Те вновь бурят скалу, закладывают заряды. Рвут. Зона поворота расширяется и машина может его проходить. Сегодня явно стоим целый день.
  Иванов сообщил «новость» водителям. Те построжали.  Совсем омолчанились. Дома семьи. Так ждали заработка. А тут и отцов не дождутся. Будь оно все трижды проклято.   И это дорога, и этот Гаррисон, и эти вновь прибывшие убийцы, и все , и вся. Эти горы, холодные ветры, Надоевший рис с овощами.  Сползающие в пропасти тяжелые машины. Да, секрет, конечно большой. Во, как обставлено. И сама доставка на пассажире, смена экипажей, смена технарей. О, Господи, может и их уже убрали?. Во влипли. Ну, а кто знал? Наниматели не обмолвились, по этому вопросу , и словом. Опять же, кто скажет. Вот, мол, господа водители, как только работу закончите, мы вас расстреляем. Что б вы по свету не разнесли о этом чуде-юде. Да!
   Господин инженер, а вы не ошибаетесь?
   Нет. Я сегодня внимательно наблюдал за этим перезагорелым субъектом. Он точно расставлял людей, тренировал  на уничтожение. Несколько раз собирал, разгонял по точкам, снова собирал. Так отрабатывают на выполнение операции подобного типа.
  А нам Гаррисон дал десять дней. За это время надо что то придумать. Надо спасать людей и себя.
   Да, господин инженер. Да1 Вы планируйте, мы все сделаем.

   Совсем к вечеру прикатила  дамочка. Она вошла в вагончик инженеров с большой сумкой.
   Прошу вас посмотреть сюда. Дамочка разложила туфельки, шляпки, сумочки.
   Как на следствии.
   Таксель внимательно все рассматривал. Ходил от экспоната к экспонату. Но не притрагивался.
  Прошу. Посмотрите и скажите, что здесь то, что вы видели.
  Таксель еще раз внимательно осмотрел.
 Нет, мадам. Это похоже, но не то.
  Иванов покашлял в кулак. Стоило ли тащить столько барахла впустую. И, вдруг,  взгляд его остановился на голубой ленточке в волосах дамочки. Он закрыл глаза.  «Гамбал» лапищами зажал голову девчушке, та аж посинела. А между ладоней насильника, между торчащими большими пальцами, торчит косичка, переплетенная ленточкой. Вот, ленточка, два узелочка с каждой стороны. Свободные концы раздвоены. Ленточка вплетена в косичку и узелок, как то странно в центре косички. Абсолютно так. А вчера была у дамочки красная ленточка.
  Мадам, обратился Иванов, если господин Таксель говорит, что здесь нет тех вещей, то это абсолютно верно. Но вот ваша ленточка в косичке, та. Это я вам говорю. И узелки, и раздвоенные концы, и узелок в центре. Только сегодня ваш узелок чуть сдвинут, а тогда был строго посередине.
  Чудеса, право. Там была девчушка, здесь дамочка, а косичка одна. Разбери этих местных. У нас девочка, так девочка. Женщина, так, это хоть откуда глянь, женщина. Что перед, что зад, что фас, что профиль. А это, прости Господи, баловство одно.
  Дамочка строго глянула на Иванова, но промолчала.
  А скажите, господин инженер, вот из этих вещей что то можно довести до того вида как тогда они имели.
  Нет. Это другие вещи. Это я вам говорю. Другие.
   Дамочка порылась в сумке, а потом высыпала, что осталось. Одну туфельку, пару шляпок, платьице, платок.
  Таксель попросил дамочку. Вот на этой шляпке, мадам, завяжите на ленточке по узелку с каждой стороны. Нет, мадам, не на конце, прямо у крепления. Вот так. И узелок не затягивайте. Вот теперь эта шляпка точно та. И туфелька, мадам та. Только вы зря ей шнурочек вставили. Тогда шнурочка не было.
 Дамочка, без слов, собрала все в сумку и вышла.
  Иванов усмехнулся, во, Фриц, судья или следователь какой. Но сдается, что это главное лицо ожидаемой операции.
  Дамочка вновь появилась в вагончике. С нею два мужичка. Этаких горбатенько –косеньких.
  Господа, а кто из этих двух подобрал вещи?
  Нет. Это не они.
    Дамочка ввела еще одного.
    Во! Это он. Одежка другая, но это он. !00%. И шрам на брови. На левой. Все на месте! Он!
    Дамочка вновь покинула друзей и долго не показывалась. Уже стемнело. Отужинали. Вязкий рис, овощи. Молоко. Как все приелось. Соленого огурчика, борща, котлету, в конце концов, с гречкой и студенческой подливкой. Или гороховый суп с пирожками.
  О, Фриц, если выберемся живыми, приезжай к нам. К нам в часть, даже не домой. В мой батальон. Задачу поставлю поварам. Каждый день новое блюдо. Борщ, щи, солянку, окрошку. Много чего. Шашлыков нажарим, картошки с луком и солеными помидорами. Грибы. Капуста соленая, квашеная. С ягодой, яблоками. Все, терпежу нет. Хочу домой. Тут напрямую сотня километров. Не более. На твоей «Матильде» за день доехать можно. Кстати, ты такой вариант не просматривал?
  Просматривал. Очень рискованно. Но, в принципе, можно. По склонам сползти вполне удастся, там, в Афганистане, есть дороги, прямо к Аму –Дарье. Затем вдоль реки. Эта сторона Афганская, а река вся, советская. Мостов нет. Там, далеко, где уже судоходная. А здесь она бурлит, мечется. Смотрел, Ваня. Все смотрел. И выходы на Индию проработал. Сюда проще. НА дорогах нет погранцов совсем. Кати и кати. Где Пакистан, где Индия. Сразу и не разберешь. НУ, посмотрим. По обстоятельствам.

 Иван Захарьевич принимает доклад  Промереева.
  Товарищ генерал. Операция закончена.  Четыре грузовика на дне и два  «разгрузились» в море. Один из них,«Кальвина», левым грузом  везла большую партию наркотиков, упакованных  в специальную тару, коим ни огонь, ни вода вреда не принесут, сохранят товар. Ее торпедировали, но она осталась на плаву, благодаря этим  самым «бочкам».  Морской буксир дотянул до Бомбея, под прикрытием американского фрегата. Там мореманы сцепились за груз. Английский эсминец и американец. Эсминец даже пытался торпедировать янки. Но тот, как хозяин груза, все атаки отбил и прогнал, желающего захватить чужой «продукт». Потом мирно разошлись.
  Два судна –одиночки доставили оборудование. В Калькутту и Гвадар. Разгрузились.
  Сам конвой дошел до пролива Грейт-Чаккел. Сутки простоял. А, затем, распустил всех. Военные корабли поступили в распоряжение своих флотов, а гражданские пошли в Читтагонг, на разделку. Весь караван был ширмой.
   Главный груз, два блока на платформах спецавтомобилей, идет на место установки. Хода на  несколько дней. Докладывают, что прибыла команда «чистильщиков». Большая вероятность того, что всех расстреляют. Всех, кто  участвовал  в перегоне. Это больше ста человек.
  Наши там. Ведут машины вместе с водителями. И еще трое спецов. Старший капитан Филимонов.
  Добро!. Прикажи нашим пусть объявятся Иванову. Проработают варианты ухода, после окончания операции. Старший –Иванов.
 Есть. А как с народом остальным?
  Пусть Иванов сам решает. Ему виднее. Мы, здесь, не решим. Так и передай.
 Понял. А что, Иван Захарьевич, перебросить им туда, на площадку пару рот десантников. Там узенький афганский перешеек. Перескочим, никто и не заметит.
  Там высоко. 5000 метров. Горы. Побьем людей. Ветры сильные, туманы. Нет, не рискуй. Только хуже может получится. Иванов опытный воин. Сделает. Смотри, твои ребята  пусть сегодня и предстанут.

  Дамочка ввела в вагончик Иванова перезагорелого парня.
   Это мой помощник. Его задача обеспечить безопасность работ на конечном отрезке пути. Он может вмешиваться во все дела. Принимать решения и все должны исполнять его приказ.
  Простите, мадам, это профессиональный инженер?
  Нет! Это профессионал по безопасности. Но он много знает и умеет. Весь перегон переводит на военное положение. Все встречи, переговоры, собрания запрещены. Выход на работы под присмотром людей этого господина. Вам ясно, господа?
  Куда ж ясней. Полный плен!
  Да, господа, полный плен. Так спокойней. Так дело сделаем правильно. Кроме того, прошу предъявить все ваши вещи к осмотру. Все, до белья и туалетных принадлежностей. Сейчас. Вот этот господин и проведет досмотр.
  А может нам просто выйти, а господин покопается в наших вещах. Что б не стеснялся. Пусть роется. Я, мадам, инженер, а не простой сварщик или, там, водитель. Инженер! И не приучен к таким выходкам. Но, если вы совершаете насилие, то без меня. Вот вагончик и ройтесь, сколь вам угодно. Этот господин, как вы его называете, может взять себе, даже, если что понравится. Я не говорю, что вы позорите страну, но говорю, что унижаете меня. Я все сказал, ройтесь!  Помощник, выйдем. Пусть ищут!
  Таксель и Иванов вышли, причем Таксель так грохнул дверью, что хилая дверь выронила стекло  которое разлетелось  на куски.
  Инженеры отошли к машинам. Там обслуга готовила установки к завтрашнему дню. Заправляла, проверяла и отлаживала необходимые системы. Дорога крайне сложная. А машина –разовая. Свое уже отработала и начались сбои.
  К Иванову подошел смазчик.
  Господин инженер, пару слов можно?
  Говори.
    Голодная кума Лиса залезла в сад.
   В нем винограду кисти рделись.
  У кумушки глаза и зубы разгорелись;
  А кисти сочные, как яхонты, висят.
   Лишь та беда- висят они высоко.
   Отколь и как она к ним не зайдет,
   Хоть видит око,
   Да зуб неймет.
   Пробившись попусту час целый,
  Пошла и говорит с досадою:
   «Ну что ж
   На взгляд- то он хорош,
   Да зелен -ягодки нет зрелой.
   Тотчас оскомину набьешь».
  Помолчали.
  Как тебя зовут?
  Капитан Филимонов. Виктор.
  Ты один?
  Нет. Трое.
  Оружие?
  Да. Автоматы, гранаты., пистолеты.
   Виктор! Сейчас начинается поголовный досмотр. Обыск.  У нас в вагончике сейчас шуруют.
  Нормально, командир.  Все припрятано. Они не найдут, хоть с собаками.
   Хорошо. Ты видел эту новую команду.?
   Да. Зачистка. Там наверху, где будет комплекс, еще два взвода охраны уже стоят. Ждут. У них такая же задача. Не выпустить ни одного.
  Добре, Виктор. Добре. У нас еще есть время. Надо людей вывезти.
    Куда?
    В Индию или Афганистан. Что наши глаголют?
  Там где стоит кухня, есть отвилка в сторону индусов. На шоссе мощный заслон. Около роты. Индия опасается. Там всегда заварушки. Наши договорились. Людей можно перебросить туда. А индусы прикроют.  Как вы с инженером планируете уходить?
   Не знаю. Надо дело сделать.
   Пока намечай вывод людей.
   Когда?
  Я думаю, дня за три до выхода установок на площадку. Ибо эти могут начать выборочную ликвидацию.
   И то так.
  Тогда наметь. В тот день повяжите всех убийц, загрузите в машины и в Индию. Три дня мы самостоятельно проработаем. На сухом пайке. Потом нужно, в последний день, увезти водителей. Тоже туда. Пока, примерно так. Эти обалдуи запретят встречи, разговоры. Любое общение.  Думай и действуй. С людьми уходите сами. Нас не ждите. Нам проще самим сделать и уйти. Разгрузите нас от заботы о людях. Это очень вовремя. Очень. Давай, с Богом.
  И Иванов, как батюшка, перекрестил  капитана Филимонова.

  Осталось пятнадцать километров. Всего пятнадцать. Так мало и так много. Если все будет нормально, то послезавтра выйдем на площадку. Полковник Гаррисон уже трижды мотался туда. Места для установки блоков уже готовы. Этакие мощные пьедесталы. 50х20 метров, два метра в высоту. Плавный, пологий заезд и обрывистый край. Решили, что как станет машина, так и останется. Все коммуникации пойдут по каналам, которые отольют, по мере монтажа. Уже сообщили, что три парохода разгрузились и в ближайшие дни начнет поступать остальная часть комплекса. А что утонуло и осталось, то придется делать заново. Но деньги есть, а за них можно заказать и в Японии, и в Корее. Хозяева разберутся.
 Сегодня, так сказать под шумок, первая партия рабочих покинет трассу. Филимонов сумел переговорить с людьми и они согласны спасаться в Индию. Хотя и были такие, что опасность ставили под сомненье.
  Установки вышли в путь. Новое начальство доглядывает за каждым шагом, за каждым метром. Но опыт у4же есть. Машины ползут почти не останавливаясь. Километр, два, три. Дорога, если это можно назвать дорогой –ни какая! Сплошной щебень. Колеса уже давно не круглые.  Но должны выдержать последние километры. Начальство суетиться. Нет! Не будет духового оркестра, не будут резать ленточки. Все мрачно!
   После ужина, который, как знают Иванов с Такселем, будет последним, дальше будет «сухой паек», или, скорее всего привезут сверху, будет совершен побег. 78 человек, на двух грузовиках двинут в Индию. Подтверждение о готовности индусов получено. Там, на месте пищеблоков и других заведований было 12 человек новой охраны. Их «разыграли» простым отвлечением и смяли. Пленили и допросили.
  Пленники полностью подтвердили задумку на уничтожение6 всех рабочих и попросили не убивать их, а взять с собой. Так как им здесь не жить. Найдут и закопают живьем.
  Под покровом ночи грузовики шли медленно, наощуп. Дорога в пятьдесят километров растянулась до утра. Вот и переход. Со стороны Пакистана нет никого. Все уехали ночевать домой. Индусы встретили, покормили.  Посадили в свои микроавтобусы и покатили вниз. Пленным головорезам дали полную свободу. Идите, куда хотите! И, даже, оружие отдали. Горы!
  Утро не принесло ничего нового. Машины легко завелись. Прогрелись. Техники разрешили движение.
  Крутизна. Колеса перемалывают щебенку, выгребают ее из под себя и, только когда зацепятся за скальный грунт, толкают махину вперед.
   Охранники лезут «во все щели», советуют, суетятся. Их посылают подальше. Хоть и горький впереди финал, может случиться, но дело чести, машины должны дойти.
   Вечер. Есть нечего. Охрана, она к этому не привыкла. Как это нечего. Гаррисон! Где еда?
  Полковник пожимает плечами. Вы есть власть! Это я у вас спрашиваю, почему нет еды. Что нам завтра наголодняк работать? Что, всю ночь спецы, готовящие машины к приходу, будут тоже голодные? Вот и организуйте. Там наверху, рукой подать. Привезите. Накормите.
  Эти суетятся. Еду явно не собираются привезти снизу. Придется брать сверху. А там тоже проблемы. Спецов нет. Генераторы стоят. Никто не может запустить двигатели. Часть технарей повезли вверх. Те наладили энергию. Снова вернулись вниз. Под эту суету все водители на легковушке отбыли в сторону Индии. Гаррисону осталось отправить 20 человек технарей. Как это будет? Но он должен это сделать. К утру, к моменту запуска двигателей установок, должны остаться три человека. Сам Гаррисон, Таксель и Иванов. Машины поведут Иванов с Такселем, а Гаррисон будет старшим, наземным корректировщиком.
  Под утро Филимонов «разобрался» с оставшейся частью охраны и увел оставшихся людей. Собственно, на трассе остались только перезагорелый да дамочка с косичкой, которая меняла цвет ленточки, в зависимости от дня недели. В тот памятный день в сквере был вторник. Зеленая.  Сегодня дамочка щеголяла в желтой.. Завтра, если Господь управит и все задуманное исполнится, дамочке придется носить черную!
  Утро. Таксель с Ивановым запустили двигатели на прогрев. Медленно разогревается масло. Можно ехать. Гаррисон занял место наблюдателя –корректировщика. Дамочка появилась с красной ленточкой, а перезагорелова все нет. Ну нет и нет. Машина преодолела два поворота, вышла на прямой участок и стала. Вся команда возвращается. Перегоняют другую. Так до обеда, точнее до полудня, т.к. обедом явно не пахнет и не до него. Машины уже на полигоне. Вот «пьедесталы». Но что за шутки? Перед въездом на площадку стоят грузовики. Дорога на точку перекрыта. План срывается. А задумка была такова. Машины идут на свое место, проезжают его и валятся, по крутому склону, в пропасть.
  Ваня, видел?
 Фриц, все как задумали. Далее уходим. Как сможем. Если дадут.
  Народа нет.  Машины подбираются к месту установки. Гаррисон не корректирует. Он в кабине с Ивановым. Вот направление к месту, вот ближе, ближе грузовики. Иванов дает полный ход. Двухсоттонная махина сминает самосвалы, перелезает через кучу образовавшегося металлолома продолжает по прямой. 20,30, 40, 50 метров. Кто наблюдал, замерли. Забыли про вторую, которая тем же макаром смела заслон и добирает последние метры. Все!  Машина переваливает гребень, круто опускает переднюю часть, вот ее колеса начинают проскальзывать по грунту, рвут траву, камни, все, что попадает. Но слишком круто. Машина набирает скорость, ее заносит боком. Пошла скальная порода. Шины откровенно горят, но остановить, на такой крутизне, машину не могут. Громада достигает снежного языка, который наискосок пролегает по склону, вообще теряет эффект торможения. В этот момент Гаррисон и Иванов покидают кабину и втыкаются в снег.  Пропарывают его и сваливаются на каменистую поверхность склона. А машина, набирая ход, с обрыва падает в пропасть. Там. далеко взрываются баки. И, в нескольких километрах от места предполагаемой установки, куски разбившихся о скалы блоков, скатываются в бурный поток, окончательно ставя крест на комплексе.
  Слегка испуганный, поцарапанный, можно даже сказать побитый, сидит на жухлой траве Гаррисон. Одна нога обута, вторая лишилась обувки. Наглаженный мундир не выглядит таковым. Фуражки вовсе нет. Что сказала бы твоя Каролина, Гаррисон?
   О, Боже, полковник, какой у вас вид? Вы же офицер, старший офицер!
   А что ответить полковнику?
   Простите мадам, но не каждый день вас выбрасывают  из машины, когда она, обратите внимание, мадам, уже  не едет, а почти летит. Не совсем, как птичка, но именно так, падает, мадам, да еще и кувыркается. Спасибо инженеру, выкинул наружу, пока я соображал, где верх, где низ. Попервах воткнулись в снег, потом катились по склону, пересчитывая камни своими ребрами, потом застряли в какой то трясине. Но, остановились. Живые и целые. А далее, чуть оклемавшись, поспешили прочь.
   Вот теперь, мадам Каролина, мы, совершив скоростной спуск, приближаемся к границе. Впереди Афганистан. Там наше спасение.
  Ночь в горах. На такой высоте, конечно, холодно. Очень холодно. Но идти опасно. Надо ждать
  Поутру путь продолжили. Погони пока нет. Да и как им сюда спуститься, хотя они то местные и лучше знают дороги и пути. Третий день. Еды нет, да и не хочется. Воды вдоволь. Такой чистой, которой сроду не пили.
 Третья ночь. Тишина. Звезды в ладонь. Смотри Гаррисон. Любуйся. Запоминай. Вполне уже может случиться, что в тихий теплый вечер дома, ты будешь рассказывать своей Каролине о звездах в ладонь, о мокром воздухе,  который можно пить, о пустом желудке, запахе снегов. Вот только добраться. До дома.
   Господин инженер, господин инженер.
   Что Гаррисон?
   Пахнет кофе!
 Это плохо, Гаррисон. Это охрана. Лежи тихо, не рыпайся. Жди меня здесь. Если не вернусь, отлежись утром, а днем, по возможность, уходи.
  Иванов не чувствует запаха кофе. Лицо побито. Нос кровоточит. Не до запахов. Но откуда тянет ветерок, Иванов ощущает. Ящерицей скользит по жухлой траве. Прислушивается. Никого. Еще 100 метров, еще. Небольшой костерок за камнем. Ближе, еще ближе.
  Фриц! Таксель!
  Такая же побитая мордочка Такселя улыбается.
   Да, Ваня, я есть Таксель. Фриц Таксель. Живой, слегка побитый, с пулей в ноге. Нет, Ваня, не глубоко. Вот она катается под кожей. Но я боюсь сам. Ждал тебя. Пока все хорошо.
  А где твой кофе?
  Это несколько зерен. Не пить, хоть нюхать.
  Фрицик, Фрицик. Давай твой нож. Клади в костер. Будем рэзатъ!
  Заждавшийся и настрадавшийся от одиночества, Гаррисон увидел на фоне неба две фигуры. Автоматы за спиной, один прихрамывает, другой поддерживает. Они медленно приближаются и тихонько поют.  Про девушку, которая ушла на реку одна, а вернулась с парнем. Фатер, Фатер, Отец, Отец, не смотри с удивлением, я тебе говорю, радуйся, это твой зять.


   «Моисей Абрамович» слушает Флору и небольшая печаль разливается в груди. Жаль, Флора, очень жаль. Столько трудов и такой финал. Этого мерзавца перезагорелого убери. если он еще жив. Совсем. Хотя он то и не очень виноват, просто класс его подготовки и мышления гораздо ниже, чем в этом конкретном деле нужен был. Проиграли, но это дела не меняет. Стратегическая линия остается прежней. Значит, это инструмент был не ко времени. Жизнь, Флора, продолжается. Человечество еще не пришло к своему концу. Отдохни недельку, попереживай, если так уж хочется, и за дело. Работы много. Очень много.
  И «Моисей Абрамович», отпустил Флору, углубившись в чтение старинных книг на арамейском языке.

   Адъютант доложил Ивану Захарьевичу о гостях.
  Приглашай.
   Вошли флотские, десантники, генерал Промереев, штабные.
  Иван Захарьевич встал, поздоровался.
  Что ж, товарищи, эта операция фактически закончена. Блоки уничтожены и сама идея умерла. На самых верхах хозяев этой задумки приняли решение, что сие еще рано. Поспешили. И это есть главная причина неудачи. Пусть так. Хоть  мы доподлинно знаем, кто эту «причину» сотворил.
По нашим данным Иванов жив. Он ушел в горы. Вероятнее всего, что будет пробираться на южные республики. Таджикистан, скорее всего. Но это предположение. Иванов опытный разведчик и может запутать не только врага, но и нас всех. Поэтому, самое лучшее решение, это не мешать. Но если объявится и запросит помощи, оказать немедленно. Без всяких согласований и прочего.
  Высшие органы нашей власти благодарят за работу. Дайте представления на награды и звания. Так всегда делалось, так и будет впредь.
  Все свободны.
   Василий Филлипович, а ты останься.
   Можешь ты вдоль реки Аму-Дарьи, вот здесь, в верхнем ее течении набросать своих гвардейцев. Так, человека по три, на удалении друг от друга с километр. И таким образом, что бы они себя явно обозначали. Протяни  километров на 100 -200.    Вдруг Иванов пойдет сюда. Хоть переправ здесь нет, вода кипучая, не переплывешь, но надо. Наша граница проходит по тому берегу. Река вся наша. Но пограничники народ особенный. Они не нашему ведомству принадлежат. Тут могут неувязки произойти. А когда вдоль пробросишь своих, да на такую длину, то есть дополнительный шанс уйти. Ведь могут преследовать. И обязательно пустят по следу. В общем, ты меня понял.
  Да, Иван Захарьевич. Сейчас к себе приду и распоряжусь.
   Что ходить. Вот мой телефон, командуй.
   И улетела команда на дальние рубежи. Туда, где стояло в советской Средней Азии наше десантное войско.



  Четвертый день пробираются Гаррисон, Таксель и Иванов вдоль реки, по течению. Это бушевание воды и рекой еще назвать никак нельзя. Это, влекомые водой. каменные глыбы сплошным потоком катящиеся вниз.  Они падаю, дробятся, порой образуют плотинки, которые так же быстро смываются накопившейся водой. Это некое пульсирование колоссальной энергии, выраженное водой и валунами. Как перебраться на правый берег? Там совсем немного, совсем близко, своя родная земля. Река извивается, то поворачивается в обратную сторону, строит зиг-заги, образует озерки.
  В ущелье тянет дымом.  Там живут люди?  Может и не живут, а охотятся на Гаррисона, Такселя и Иванова.  И ночью сделали остановку, и готовят еду. Им что, они дома. Они ловцы, прятаться не надо. Вот и жгут костры.
  Надо разведать. Таксель еще хромает, и Иванов идет сам. Где идет, где ползком. Осторожность она завсегда нужна. Даже дома , под Рязанью, хотя и не в такой степени.
   Под луной, на склоне горы стоят домики.    По местному! Не в нашем понимании. Они прилепились к склону и гора составляет одну, опорную стену. Три остальные выложены из камней.  Окон не видно. Есть дверь. Несколько ступенек. Рядом прилепился навес. Вот под навесом и горит костер. В котле варится что то. Пахнет. Закутанная в одежды женщина, время от времени подходит, подбрасывает дров и размешивает варево. Так и в соседнем домике, и дальше. Вероятно, пришло время кормежки семьи. Вот котел снимается  с очага и уносится в домик.  Можно ближе. Можно посмотреть. Но окон нет. Как заглянуть? Только через дверь.
  Войдем.
   Котел стоит почти в центре комнаты. Вокруг взрослые трое и пятеро детишек. Горят жировые светильники. Достаточно светло. Пол, если он есть, устлан ковром, по периметру комнаты спальные места. Там подушки, одеяла. Вот и вся обстановка.
   Все головы повернулись к Иванову. Он приложил руку к  груди и поклонился. Все встали, и дети тоже. Поклонились в ответ. Снова сели к котлу, но оставили место для гостя. Хозяйка взяла чистую мисочку, налила из котла и подала Ивану Сергеевичу. Затем дала настоящую ложку. Ешь, гость. Потом будем разговаривать.
  Нет суеты. Народ кушает, что дали. Просит добавки, а напитавшись, кланяется женщине и отваливаются на свои ложа.
  Второй из взрослых, явный старичок. Отец хозяйки или ее мужа. Третий, есть этот самый муж.
  Поели, хозяйка унесла посуду и пустой котел под навес. Вернулась. Сейчас начнется разговор. На каком языке?
  Все оказалось проще, чем мог подумать на эту тему Иванов. Почти русский! «Засорен» изрядно, но понять можно.
 Кто ты, гость ночной, откуда и куда идешь, как оказался в наших краях?   Воспрошает самый старший. Дедушка.
  Иду в Россию. Иду от стройки, что на вершине гор, на севере Пакистана.
  Здесь уже Афганистан, по новому. Но наши предки здесь жили всегда. Мы не афганцы. Мы индусы. Здесь пасем стада яков. Весь поселок пасет яков. Это дает нам жизнь. Продукты, вещи. Не богато, но достаточно. Есть овцы, коровы, козы. Но это так, для удовольствия. Жизнь обеспечивают яки.
  Скажите, а откуда вы знаете русский язык?
  Нет, гость, это наш язык. Язык предков. Он такой же как и ваш. Точнее один и тот же. Это в очень давние времена часть народа перешла в эти, южные, места, спасаясь от сильного похолодания. Кто где прижился. Мы, вот здесь. Так что мы хоть и индусы, но русские.
 А вот откуда ты знаешь наш язык?
  Мне его мама подарила. Я русский.
  А что ты делал здесь, в горах, на этой стройке? До нас дошли слухи, что стройка закрывается.  Все, что там делали, не получилось. Рабочих отпустили по домам. Военные уехали. Только несколько отрядов ищут пропавших людей. Говорят, что троих. Но как найти. Горы, ущелья. Собаки след не берут. Как только их пускают, то идут, идут, а потом со страхом разбегаются. Не найдут. Это вне сомнения.
  Да! Стройке, конечно, пока конец. Это была опасная задумка. И Иванов очень доступно рассказал о комплексе.
  Женщина, которая внимала каждому слову, перекрестилась. Господи, какие жадные люди. Это от избытков. Только от них.
  Иванов тут же спросил. Вы перекрестились? Вы верующий человек?
  Да, гость. Как без веры, особенно здесь, в этих диких горах. Только Господь и поддерживает. Верою стоим.
  У вас и иконы есть?
  Конечно! А почему такой вопрос, гость?
  Я верующий.
  В кого?
  Во Христа Распятого. Как и вы. Вот, у меня крестик, вот всегда со мной маленькая иконка.
  Хозяйка поднялась и пригласила следовать за собой.
  Откинула полог и ввела в молельню. Судя по вытертости ковров пред иконами, молятся  часто и на коленях.
  Иванов преклонил свои колена, пред стариннейшими образами. Господи, чудны дела Твоя. Поблагодарил Господа за такую встречу. Попросил помощи в пути своем, попросил благопоспешствовать этой семье. Господи, слава Тебе!
 Снова сидят в комнате и беседуют. Но там двое, которые ждут и переживают. К тому же не очень сыты.
  Хозяйка, хозяин, простите меня. Я не один. Со мной два товарища. Это они помогли уничтожить главные части комплекса. Мы идем домой, в Россию.
  Мы вас видим второй день. Но никто не донесет властям. Это не принято. Это невозможно.
  Но мы рады принять вас. Накормить, дать отдых. Любой дом сочтет за честь принять вас. Отдохните несколько дней. Потом мы вам покажем короткий путь. Безопасный.
  А скажите хозяйка, откуда у вас ложки? Очень они напоминают наши солдатские. И выбито на них, что это в/ч.
  Смутилась на секунду хозяйка. Это есть наши странствующие земляки. Вы их цыганами зовете. Они у нас главные поставщики товаров. Что закажем, то и привезут. Вот они то и привезли. Так это значит, что ложка взята у солдата?
  Нет, не у солдата. Со складов, армейских. А далеко отсюда до границы?
  Нет. Через две реки.
  А как через реку то? Там такое кипит, камней больше чем воды.
  Места знать надо. Мы, за нашу реку часто ходим. Там соль добываем. Скоту надо много соли, а там целые горы соляные. Колем, носим сюда. А сейчас, гость, веди своих друзей. Котел уже закипел. Будем кормить. Иди. Ничего не бойся. Иди спокойно. Не таясь.
  Гаррисон удивлен. Удивлен многократно. И тем, это пожалуй самое для него важное, что Иванов –Русский. Что хозяева, хоть и индусы, но тоже русские. Что инженер Таксель тоже почти русский. Только он один, здесь, не русский, а так хотелось бы им быть. Но мама его была полька, папа -голландец. Русским никак не могло случиться быть. А жаль! Очень жаль. Все же, как показывает жизнь, с русскими хорошо. Надежно!
  Отдохнув два дня, побеседовав со всем поселком и попрощавшись с ними, путники , ведомые проводником и нагруженные продуктами и теплыми вещами, двинулись дальше.
  Река. Не так уж и широка, метров тридцать. Но это бешенный поток. Туда и мысли нет сунуться.  Проводник поднимется на большой, если не сказать громадный камень. Копается а его вершине и из воды поднимается трос. Настоящий стальной трос. Рядом, скажем параллельно второй, несколько тоньше. Проводник укрепляет троса, набрасывает на более толстый некое приспособление, отпускает руки и, одним махом, перелетает на тот берег не замочив ног. Приземлившись. Снимает свою приспособу и уходит вниз по течению, а минут через пятнадцать предстает в совершенно живом виде перед путниками.
 Понятно?
  -Вполне. Но мы так еще не умеем.
  Сейчас научу.
   Прочной веревкой опоясывает каждого. Вяжет мертвым узлом. За веревку цепляет стальную восьмерку, несколько вытянутую, набрасывает на трос. Все! Отпускай руки и  ноги. Лети. Иванов и ойкнуть не успел, как врезался в песок того берега. Проводник зацепил Гаррисона. Мгновение, и песок летит из под ног полковника. Очень даже профессионально. Мигом переправился и Таксель. Проводник прилетел к тоже , закрепил к тонкому тросу приспособы, опустил оба троса в воду и повел команду дальше.
 До вечера вел по тропам, по которым они ходят за солью. И, вероятно, не только за солью. Много что нужно на том берегу. Переночевали. Еще день, Ночь.
  Утро. Дальше вы идете сами. Попрощались. Помолились. Еще попрощались. Далее будет река. Больше. Чем эта. Идите вдоль, пока не дойдете до переправы. Там троса не убираются. Но надо на руках. Восьмерку одеть, для страховки. Но передвигаться руками. Перед тем как начать переправу, осмотритесь. День, два понаблюдайте. Могут быть засады. Это переправа одна на многие десятки километров. Будьте осторожны. Помоги вам Господи!
  Проводник пошел домой, домой продолжили свой путь и Таксель с Гаррисоном и Ивановым.
  Каждый шаг, труд. Битые скалы, острые, как шипы, как лезвия. Кустарник. Пожелтевшая трава, порой скрывающая человека. Неожиданные озерки, где с теплой, где с ледяной водой. Целый день. Без отдыха. Уже вечереет. Решили костра не жечь. Вдруг засада у переправы. Дым выдаст мигом. В засаду пионеров не ставят. Профессионалы!
  Переночевали. Спасибо  за заботу.  Теплая одежка, типа кавказской бурки, только помягче и с капюшоном, ох как спасала от холлов. Особенно от резкого пронизывающего ветра. который дуют не переставая в любой точке. Хоть в ущелье, хоть на вершине. Везде. Мокрота туманов. Иногда холодный со льдинками дождь. Трудно!


   Вот и трос переправы. Один, В руку толщиной. Река широкая и такая же буйная. Метров за сто, пожалуй. Это нависишься сарделькой. Хотя можно сразу втроем. Но, полежим. Дольше шли, теперь день, два понаблюдать. Там, на тросу, ты совершенно беспомощен. Мишень! Надо прочесать все подходы. Пронаблюдать ту сторону. По карте, там, на том берегу уже Союз, Россия. Таджикистан. Но где пограничники? Опять же, река вся на советской территории, значит граница проходит по этому берегу. Ау. Погранцы, где вы? –Никого. Ни своих, ни чужих. Свои, ладно, вот чужих избежать.
   Трое суток лежат в дозоре два майора с полковником. Гаррисон оказался вполне толковым воякой и совершенно нормальным мужиком. Ни стона, ни ноя. Старается все тяжести взваливать на себя. Это без показухи. В общем, воин. Достойный парень.
  Утро. Не до красот окружающей природы. Начинаем переправу. Первым идет Таксель. Если что, если объявятся неожиданно наши, то Таксель сможет сказать все, что надо. Вторым пойдет, конечно, Гррисон. И, само собой, прикрывает Иванов.
  Довольно долго карабкался Таксель. Или это показалось со стороны. Но канат кончился, Берег начался , и Таксель, отцепившись от троса, спрыгнул на землю. Отошел метров на 15, выбрал удобную, на возвышении позицию и залег, готовый прикрыть переправу.
  На исходную вышел Гаррисон. Зацепился за трос. Провис. Начал перебирать руками и нести тело к другому берегу.. Но тут ударили несколько винтовок. Из-за бугра, что метрах в трехстах от реки. Таксель ответил короткими очередями, а Иванову не видно. Он бессилен помочь. Тогда он перебегает в сторону стрелков, обозначает себя огнем, отвлекая их от Гаррисона. Затем обегает возвышение и работает с тыла. Стрелки быстро скатываются вниз. Бегут к воде и.. и соединяются с такой же группой, отсекая Иванова от реки. Гаррисон, в это время достигает берега, бежит к Такселю и залегает рядом. Винтовка Гпррисона, которую он таскал, не взирая на советы Такселя выбросить, пригодилась. Одним моментом Гаррисон убрал троих. Но остальные прикрылись валунами. Спрятались. Не взять.
   Итого, один против пятнадцати. И не пионеров.
  Иванов от берега метрах в четырехстах, если по прямой. Для него переправа не возможна. Абсолютно. Между рекой и им пространство заваленное камнями, заросшее кустарником, травой. Пробраться можно, но как повиснешь на тросу, так тебя и снимут в момент. Хоть днем, хоть ночью. Надо думать. Думать, Думать.
  Противник тоже думает, как достать Иванова. Вот они попарно расходятся,  создавая некую дугу с центром в начале троса. И медленно, укрываясь на камни переползают, удаляясь от реки. Задача проста. Отодвинуть Иванова дальше от переправы, а затем, подстеречь и взять. Вот уже отодвинулись метров на пятьсот. Дальше нет смысла.  Их командир принимает решение разбить пары и сделать цепь гуще.  Солдаты теперь на удалении всего пятьдесят –семьдесят метров друг от друга. Солнце припекает. Камни парят. Жарко.
  Таксель с Гаррисоном, пользуясь тем, что внимание все на Иванова, поднялись и быстро побежали к тросу, но тут же по ним ударили винтовки.
   Нет, мы здесь не мальчики. Мы тоже воины. И дело знаем.
   Что остается делать? Только внимательно наблюдать и как только кто высунется, подлавливать на этом.
  Иванов лежит не за камнем. Он лежит перед камнем. Вся площадка открыта не застилается ни чем. Он слышит как шумит река, как шелестит трава. Он весь ушел в слух. Вот чуть слышен еще какой то звук. То ли шипение, то ли свист. Где? Слева, справа. Нет! Прямо перед ним!  Огромная змея, чуть приподняв голову, уставилась на Иванова. Кто, мол, это в мои охотничьи владения  пробрался. У нас это не принято. Давай, отваливай!
  Да, хозяйка владений, куда мне отваливать. Вишь как зажали.
  Та молчит. Только язычком исследует Ивана Сергеевича, переводя, вероятно, на свой язык этот разговор. Оно, конечно, вкусно пахнет, Но больно велик, не заглотнуть. Змея смотрит на человека, человек на змею. Вот еще хвороба на мою  голову. Тебя только и не хватало для полного счастья. Вдруг голова змеи дернулась в сторону. Мгновенно Иванов скользнул в другую, за камень. А пуля стрелка воткнулась в землю, где только что было тело Иванова. Но и себя выдал и словил ответ.
  Есть один. Ишь как хитро выследил. А тебе, шипунья, ох какое спасибо. Помогла. Прямо очень во время.
  Но змея, получив свободную свою тропу, медленно двинулась по своим делам. Вы, люди, сами разбирайтесь.
  Грохнул один, второй выстрел Гаррисоновки.  Арифметика проста. Осталось двенадцать. Надо уходить. Уходить к берегу, где ты прикрыт рекою. Хоть с одной стороны обезопасится.
  Как учил первый командир, Иванов Иван Иванович, не отрывая всей «лицевой» поверхности тела от земли, Иванов Иван Сергеевич заскользил, на полных парах к реке.
   Метр, два, сто. Что за мистика. Опять дорогу перекрыла змея. Опять подняла голову и исследует, изучает. Опасность это или еда. Великовато, но можно и не торопиться. А там, как получится.
  Вот змея отползает в сторону, как бы открывая путь. Вот вновь закрывает. Затем, не спросив и не сказав ни пол слова, взбирается на спину. На видавший виды ранец, который Иванов сам, своими мастерскими руками несколько перешил, доведя до совершенства. Змеюка устроилась сверху и явно не собиралась уползать. Может она хочет, чтобы я ее перемещал. Надоело самой ползать.
  Совсем недалеко от этого места, командир «охотников» и солдат тихонько переговариваются. Смотри, змея. Какая большая и на чем лежит. Это не камень, это ткань. Это одежда.
  Откуда тут одежда? Чья?.
  Может того, кого мы ловим?
   Так он не здесь. Он там, вон по центру. Там его сейчас окружают. Ты лежи тихо.
   Давай я стрельну. Это точно человек.
 Не морочь голову. Змея будет лежать на человеке. С ума спятил?
 Да, и то так. Но мне кажется, все же, что это не камень. Это на ткань похоже.
   Змея, как бы услышав упрек в свой адрес, скользнула вниз, освободив спину, которая с удовольствием лишилась такой тяжести.  Проползла в метре от лица и поднялась на плоский камень. Свернулась колечком и, наверное, задремала.
   Давай все же стрельну. Вдруг он.
   Далась тебе эта змеюка. Пали, раз так хочется. Тем более, что от наших так долго сигнала нет. Пуля ударила в камень, взвизгнула, запела и умчалась куда -то вверх и сторону.
  Балбес! Только и сказал старшой.
   Но Иванову это в радость. Вот он пост. Обозначился. Опять же , спасибо.
      Иванов ужиком скользнул меж камней, кустов, пучков травы, описал полудугу и моментом разобрался со стрелком и его командиром. Вот командирская рация, у стрелка тоже. Значит все не самотеком, все корректируется и направляется единою рукой. Итого –десять.
   Вот выстрел Гаррисоновки, второй, теперь Таксель, еще. Вот мелькнуло черное  и получило пулю, второе.  Пять.
 Иванов пробрался к воде. Небольшой обрывчик надежно прикрыл воина. Он медленно пробирается к переправе. А теперь можно и поговорить с оставшимися.
  Внимание, ваш командир теперь я. Вас осталось совсем ничего. Сдавайтесь. Поднимайте  руки и выходите. Жизнь гарантирую.
  Пауза. Каждый размышляет в одиночестве. Жить хочется. Наемник ,он  завсегда наемник. Тем более эта категория, которые нанимаются для охоты на людей. Им кровя прогреть. По лезвию ножа походить. Но до определенного момента. Когда есть в роли охотника, когда жертва слаба.
 Пауза затягивается. Вот в кутах шевельнулся всем телом черный комбез и моментально схлопотал пулю. Четверо.
  Вот раскатисто громыхнула гаррисоновка.  Трое. Теперь поровну. Охота в кустах. Теперь кто кого пересидит. Но могут и смыться. Это возможный вариант. А могут измором брать. Характер на характер. Ведь цена всего – один разъединственный выстрел. У кого нервы крепче.
   Совсем недалеко, метрах в пятидесяти поднимается платок на палке. Ого! Первый пошел. Но тут же  «свои» снимают его и он валится в кусты, не успев ничего сказать. Иванов самым осторожным образом пробирается к нему. Вдруг подставочка. Выглянет и пуля.
  Лежит. Живой. Но пробита шея. Крови не так уж много. Но идет. Без сознания.
  Иванов перевязывает. Отползает в сторону и лежит, обратившись в слух. Вот легкий шелест. К раненому подползает  «свой», осматривает и добивает ножом, тут же получив свое.
  Вот теперь охота. Вот теперь один на один. Дуэль. Иванов вновь уползает к реке. Оттуда передает оставшемуся или оставшимся правила сдачи.
   Но тишина, а день клонится к вечеру. Может уйти, но может затаится и ждать. День, два. Сколь захочет. Он скрыт, а Иванову, если переправляться, надо себя показать. Вот и будет финал. Цена –жизнь. Один выстрел. И весь гонорар победителю.
  Дед рассказывал, что по молодечеству ходили за Кубань «охотится на черкеса». Конечно не в прямом смысле –перестрелять. Или как дичь. Добыл и принес к порогу. Нет. Отношения уже налаживались и государство наказывало самовольство. Суть охоты состояла в поимке таких же охотников с их стороны.  Дело делали так. Выбирали место, где может появиться небольшая ухарская компания черкеса, прятались, в основном, в камыши. И лежали, кормя комара, который зверствовал в своих владениях с неимоверной силой  День, два, три. Порой неделю. Но вот идет «шайка». Казачки выскакивали, пленяли, ни в коем случае не убивать!, и отсылали парламентера в аул, откуда эта компания, вместе с одним плененным.  Там договаривались о выкупе. Когда все вопросы были решены, а это всегда мирно! Ни в коем разе не нарушалось Тогда ехали все участники дела в аул, людей отдавали, хотя они свободно ехали вместе со всеми, получали выкуп и пару тройку дней гуляли в ауле. Своеобразный праздник. Но все по чести. Никогда не обманывали и не нарушали условий договоренности. Честь!  Отбивать пленных после посылки парламентеров считалось величайшим позором и наказывалось вплоть до изгнания из аула или станицы, если происходило обратное. Бывало и черкесы пленяли казачков и мена шла таким же образом. Только станица гуляла с  большим размахом. А плененные и возвращенные получали свою порцию наказания.
  Вот и теперь охота. Конечно, можно и вернуться Такселю с Гаррисоном. Но это очень опасно. Стрелок может их снять мгновенно. Хоть и обнаружит себя, но пойди. Поймай еще его.
  Иванов, с раннего утра начал прочесывание. Пока трава мокрая от росы и след проползающего человека  виден хорошо. Вот он проползает по широкой дуге, радиусом метров двести.  Почти километр. Вот уменьшает радиус. Еще, еще. Встречаются бывшие охотники. Но они уже свое отработали. И около них хлопочет множество едоков. Вот впереди черное пятно, но никого рядом. Тихо! Отодвинься назад. Еще, еще. Неподвижное, как бы тело, но рядом нет едоков. Такого не бывает. Значит это приманка, охотник рядом. Лежать и ждать. Час, второй, третий.  Вот к чучелу ползет, явно ползет черный комбенезон. Подполз и лег рядом. Замер. Нет! Не похоже на человека. Почти, но кое что не так. Откуда полз? Отсюда. Как можно чучело передвигать? Только веревкой тащить. Значит! Значит вот отсюда. Но это для первоклассников. В старших классах сделают наоборот. Веревку через камень или стволик, а тянуть будут сбоку. Вот отсюда. Или отсюда. Но в пределах надежной видимости. Хитер, умен, опытен! Но и мы не зря штаны просиживали и протирали колени и локти, драили о грунт пряжки, не прикасаясь руками, т.е. наползались.
  Отходим, задний ход. Теперь сюда. Не может быть веревка более 50 -70 метров, не протянешь. Уйдем на сотню.
  Вот еще комбез. Вокруг полно едоков. Еще. А вот и без пожирателей. Живехонький. Весь во внимании. Выстрел. Тишина. Еще отползем. Еще в сторону, еще. Тишина.
   Сколь же их было? Один вопрос. Больше ничего не надо. Сколь?
  Вот на тросу появляется Гаррисон. Он быстро перемахиват реку. Все спокойно. Следом Таксель. Тишина. Оба сваливаются под обрывчик, туда, где был Иванов и дожидаются его возвращения.
  Ваня, напрямую лепечет Таксель.
   Гаррисон пялит глаза.
   Что ты, товарищ Гаррисон, пялишься? Это есть Ваня. Русский майор. Который с самой Африки шел с блоками комплекса и пас их. И допас. И я есть Фриц Таксель. Тоже майор, и тоже пас эти блоки и допас. Понял? Да, Гаррисон, мы и инженеры. Но мы и разведчики. Профессионалы. Вот такое дело. И задачу выполнили. Теперь бы вернуться домой живыми. Но, как Бог даст.
   Я все понял, господа инженеры-разведчики, но надо прочесать пространство. Избежать случайной закономерности, когда почти победитель, становится жертвой.
  И вот, как по тетрадке « в линейку» прочесывает троица все пространство, начиная с километр удаления от реки. Конечно, у вражины есть возможность переползти на проверенную территорию, безусловно, но прочистка идет. Совсем стемнело.
 А что переправиться сейчас, когда максимальная темень? Ночью стрельба менее эффективна. Вперед.
  Иванов, на этот раз идет первым. Потом Гаррисон,  следом Таксель. Все переправа  выполнена. Можно уходить.
    Но они не уходят. Они залегли в полустах метрах от троса и не спят. На часах.
    Ночь минула. Утро щебечет на все голоса. Роса  блестит, переливается. Есть хочется. Но они лежат. Уже и отобедать пора, но они лежат, вот и вечереет. Совсем смеркается.
  Два черных комбинезона появляются у троса. Осторожно переправляются и залегают, буквально в десятке метров от троса. Вот еще один. Вероятно, второй командир или просто старший. Переправился. Лег. Чистый английский язык.
   «Сейчас отлежим до утра. Далее по следу. Не уйдут. Накроем с тыла. Главное сделать фото. Без фото оплаты не будет. Таков закон нашей конторы».
  Не пришлось предъявлять фото. Фотоаппарат перешел в руки новых владельцев еще до утра.
   Ах, как прав был Гаррисон. Как хорошо, что переправились по темному, как все аж по  уму. Но это и есть опыт, результат больших трудов и, конечно, ошибок. Опыт, это шишка только на собственной голове, как не крути! И, за одного битого, двух не битых дают. Гласит народная мудрость!
  Опять утро. Снова встает солнце, блестит роса, мир радуется. В радостях и наши воины. Есть только уж очень хочется. Дичинку хоть подстрелить, что ли?
  Таксель вспоминает добытую козочку, когда он осваивал на «Матильде» новый для себя континент. Встречу там с Ивановым. Рассказывает Гаррисону. Тот идет молча. Идет во весь свой могучий рост. Не сутулится и не хмурится. Он ищет свое место в этой новой программе, что так неожиданно нарисовалась в его жизни.
   Но вот мгновенная реакция, винтовка Гаррисона выбрасывает пулю. Именно козочка. Вот и еда, господа офицеры. Прошу!
  Костер сделал свое доброе дело. Место совершенно открытое. Видимость на километры. Мы идем на север. Что нарисовано на карте, это еще не истина. Реальная обстановка только может претендовать на нее, но запутанностей и всяких зигов и загов, без числа. Через несколько часов хода слышится шум воды. Опять река? Да, господа, опять река. Может та, а может другая, которая в ту впадает, или та впадает в эту. Но река, факт. Такая же бурная и катит камни и рычит и свирепеет на каждом вираже.
 Спустились под обрывчик. Попили. Еще подкрепились козочкой. Вечереет. Прохлада ощутимо пробирает тело. Но есть подарок, он согреет. И как вещь и как доброе благословение.
  Конечно, спят в полглаза. Сменяясь, чисто условно. Но все, как в армии. Армия отработала все стороны жизни. Отработала не менее, как ценой жизни.
   Утро. Какое по счету? Уже и считать перестали. Гаррисон понемногу учит русский. Таксель и Ивановым его тренируют, практически перейдя на него. И только когда надо точно передать мысль, переходят на немецкий или английский.
  Реку не преодолеть. Она широка, более ста метров. Конечно, потише, чем встречавшиеся ранее, но для переправы вплавь, совершенно опасна. Риск не оправдан. Надо идти по течению.
  Козочка закончилась, а дороге нет конца. Вечер, ночь, утро. Тишина. Легенький ветерок чуть качает метелки высокой травы. Кое где голые места. Ни травинки. Интересно? А почто так?  Невысокий кустарник.
   Ваня, а поглянь вон туда. Никак десантура парашюты по ветру надувает. Изображают что то..
  Шутишь, Фриц?
  Нет, Ваня. И Таксель, задрав ствол, пускает три коротких очереди.
   Вперед. Вперед. Гаррисон прикрывает тыл, а Таксель ломится через кусты. Иванов в серединке. Триста, пятьсот метров. Километр. Вот, Ваня. Видишь?
  Теперь вижу. Наши!
  Навстречу мчит вся десантура. Окружают, жмут руки. Потом замирают. А кто Иванов?
   Иванов ,радостно посмеиваясь, отвечает, что все трое.
  Это Иванов Гаррисон, это Иванов Таксель, а я просто Иванов.
  Майор. Иванов Иван Сергеевич.

               П О С Л Е С Л О В И Е
   По прибытии в Москву, и, по прошествии пяти месяцев, отдохнувший и устроивший дела Такселя и Гаррисона, в присутствии самых высоких лиц страны, Иванов рассказывал о проделанной работе. На его плечах золотились новые погоны, на груди  добавились Боевое Красное Знамя и орден Александра Невского.   «Домой», на жаркий континент его не пустили. Сначала на учебу, в академию, потом новое назначение. Командир учебной дивизии. Своего родного десантного войска. На родную, с давних пор, псковскую землю.
  Через полтора года и командира «извлекли».  Тоже академия и новое назначение. Тоже по учебному направлению.
  Сашу Мандрика, Аркашу Кочева. Почти всех стариков вернули на большую землю. Стариков, которым и 30 не стукнуло. Которые выросли, за годы непрерывных  войн,  от выпускников -лейтенантов до опытных боевых командиров.
   Обязательный академический курс, и служи далее.

  Таксель, закончив академию, уехал домой, в Германию. На его мундире Боевое Красное Знамя. Служит. Полковник. По гражданской линии дела оставил. По возможности наведывается в Франкфурт и Линдау. Сюзанна Туммель все настаивает на женитьбе, но Фриц отделывается шутками. Мешает в службе.
   Гаррисон продолжает свой инженерный труд. На уровне нашего Правительства решен вопрос о его советском гражданстве. Он военный инженер по особо крупным военным объектам. Что говорить, толковый мужик! Его Каролина строго следит за чистотой и честью мундира мужа. Дети, число которых растет почти с каждым годом, растут вполне советскими, с той лишь разницей, что свободно говорят на немецком, английском и, таком заумном, голландском. Русский они впитывают из атмосферы, тем более, что в школе никаких поблажек. Русский язык, есть русский. Без деформаций/
  Дамочка Флора покинула  «Моисея Абрамовича». Удалилась в горы. Выстроила, на свои кровные ( или кровавые) средства, нечто типа монастыря. В молитвах проводит свои дни, может, и ночи,  поминая добрым словом и поименно:  «русского Ивана, немецкого Фрица» и,  оставаясь, как и ранее, девицей!

  Братья Туммели перебрались на самый юг. В Линдау. Открыли частную сыскную контору, разыскали  «своих убийц» На законном основании государственные органы тех судили и совершенно сурово наказали. Генрих, «увел» с «Телефункина» Сюзанну.  Хорошая семья.

 Мадам Мэри живет в городе Горьком (Нижний Новгород), работает  на швейной фабрике. Растит детей. Пишет книги.

  Генерал Александр Александрович Штокс, тоже стал писателем. Несколько раз приезжал в СССР, жил по полгода. Все искал истоки русского характера. Его сват, генерал Монд, все посмеивался,- что ты, Сан Саныч,  мучаешься. Русским надо родиться. Как невозможно выучить русский язык, так невозможно познать русский характер. Это не на поверхности. Это глубина, для иностранца, не постигаемая.

   Майор Грюнель на прежнем месте службы. Учит резервистов. Но язычок у его жены значительно укоротился и она довольствуется тем, что имеет.




  Что касается всех участников операции, то всем сестрам по сережкам. Кому что. Не жались.
 
    
                “САМАРЯНЕ» крылатой пехоты.
Две недели, с гаком пролежал в засаде.
Посреди лягушек, комаров и змей.
 Там, В чужом  краю, чего бы это ради.
Там, В стране не виданных этаких людей.
Искусан весь, набухло, вспухло тело.
На сапоги, и нечего смотреть.
Подошва, за полшага отлетела.
От голенищ, осталась только треть.
Х/Б размякло. Вовсе разболталось.
По рукавам потеки и круги.
А, в шароварах, если что осталось,
И самому, наверно, не найти.
Не шевелись, засада есть засада.
Противник твой совсем не лыком шит.
В засаде лишь одна  отрада:
Здесь командир, притихший, не кричит.
Не гонит, спозаранку, на зарядку,
Не смотрит, как подшит воротничок,
Не строит,  преднамеренно, подлянку
Через болота прочесать лесок.
И замполит молчит, сопит тихонько.
Поглаживает мокрый автомат.
И веточкой зеленой, нежной, тонкой
Считает нас, полуживых солдат.
Окончен бой! Горит, пылает зелье,
Что караван столь далеко тащил.
Солдат измотанный За Запредельно
У замполита вежливо спросил.
Скажи, майор, а это кому надо?
Мне? Или для моей страны?
Какая мне от этого отрада,
Что тонны героина подожгли?
Конечно, я не глуп и понимаю,
Что пакасть эта мигом протечет
Через границы. И блатная стая
Всю наркоту вольет в любой народ.
В стране, где мы сейчас в работе,
Свои законы, армия и власть.
Так вот и пусть они своей пехоте
В болотах належаться дадут всласть.
Майор, уже остывший и обсохший,
Поправил за спиною автомат,
Мне улыбнулся, весь такой заросший.
Послушай об Отечестве, солдат.
Вот, некоторый человек, нам неизвестный.
Из Иерусалима шел в Иерихон.
В дороге на него напал народ разбойный.
И только еле жив остался  он.
Избит, обобран до последней нитки.
Чуть теплится душа и льется кровь.
Ну кто возьмет страдальца на микитки
И отнесет под свой надежный кров.
По случаю, дорогой той, священник
Спешил во град к себе, Иерихон.
Увидел, отвернулся и надменно
Ускорил шаг, и удалился вон.
Левит почтенный, важный и спокойный
Увидел, подошел и осмотрел,
И отвернулся, служащий «смиренный».
Умчался для решенья своих дел.
Самарянин же, некто, проезжая
Наткнулся на него, и стал
Вино и масло в раны возливая,
 Взвалил на скот.Увез, перевязав.
В гостинице не уставал стараться.
Кормил, поил и раны врачевал.
Пока была возможность оставаться,
И срок для отбыванья не настал.
Затем, дав два динария владельцу
Гостиницы, где тот больной лежал,
Просил поприлежать страдальцу,
Конечно, тот ни сколь не возражал.
А если, что еще издержишь больше,
То, возвращаясь, все вам возмещу.
Но, приложи к больному свое сердце.
Об этом я особенно прошу.
Кто из троих, подумаешь, был ближний
Тому, кто от разбоя пострадал.
Конечно, оказавший ему милость.
Иисусу, вопрошавший, отвечал.
В пути своем, исследуя подробно,
Твори по вере, меру во всем знай.
Но! Коль случится, если что подобно:
«Иди, и ты вот также поступай».
Такую притчу нам дает Писанье.
О Истине, о Жизни, о Любви.
О ближнем. В том числе и наказании,
Которое мы можем понести.
Читайте, изучайте и внимайте,
Исследуйте Писанья. И учи!
Чужую боль сердечно принимайте.
Полезное к спасению души.
Вот, мой ответ, словами из Завета.
Почто с тобой проводим наши дни
От Родины вдали, на этом краю света.
Кто кроме нас? Да, только мы одни!
Вздохнули, как то враз, солдаты оба.
Прошедший до Берлина замполит,
И молодой, понявший, что особо
У русских,  за весь мир, душа болит.
«По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах.
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
…………………………………………………»
Запел майор, сначала потихоньку.
Потом поддал, на полный голос взял.
И, по уставшей от боев пехоте,
Как ветерок из дома пробежал.
От тех краев далеких Зауралья,
От Северов, от моря, от тайги.
С любовью русской, с тихою печалью.
Куда дороги наши пролегли.

                Протоиерей Игорь Бобриков
                22 марта 2019 года






 
 
«По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах.
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
…………………………………………………»
Запел майор, сначала потихоньку.
Потом поддал, на полный голос взял.
И, по уставшей от боев пехоте,
Как ветерок из дома пробежал.
От тех краев далеких Зауралья,
От Северов, от моря , от тайги.
С любовью русской, с тихою печалью.
Куда дороги наши пролегли.

                Протоиерей Игорь Бобриков
                22 марта 2019 года