Машкины байки

Машка наша, переводчица, баба взрослая и прожженая. Ох и помотало же ее, скажу я вам, пока в театр к нам не попала! Поэтому всякий разговор в театральной нашей курилке она неизменно предваряла словами: «Нехрен жаловаться! Не в шахте работаем и не на строительстве метрополитена!»
Историй с ней было за ее тридцатилетнюю переводческую карьеру великое множество, поэтому, чтобы не потерять их вкуса, рассказывать стану от первого, Машкиного, лица, ровно так, как их слышал.
«Ну как моя карьера началась? Было мне семнадцать, и первая работа была у меня с Федерацией футбола – обмен юношескими футбольными командами. Представь, я вся такая тонкая, звонкая, весь язык в голове – наружу не лезет. Ну что? Накушалась я в первый же вечер с футбольными гуру: с тех самых пор рта и не закрываю. Дальше – больше. Приехала я с футболистами в Москву, на товарищеский матч, идем утречком по Красной площади, гуляем, и вдруг русский тренер так спроста иностранному и говорит: «Look, my dear, change karaul!» Ну я и поняла, что так и я могу, да не на одном, а на разных европейских языках размовлять.  Как в «Малахитовой шкатулке» говорится: «Doesn’t go out the stone flower from Danila-master!» ну и все в таком роде.
Ну уж после футболистов, понесло-покатило. И сама уж не помню, чего было, чего и не было вовсе.
Как-то летим в самолете с клиентом, а в аэропорту пересадки наш следующий самолет вылетает через пятнадцать минут после приземления теперешнего. Что делать? Годы девяностые. Дикие. Подзываю стюардессу: «Милочка, - говорю, показывая на клиента: «Не узнаете? Это же Шон Коннери. Голубушка, как бы нам на пересадку успеть? Ведь его в N-ске с оркестром встречают, мэр города лично. А у нас даже билетов на самолет нет». Милочка закручинилась: «Пойду», - говорит, - «с землей свяжусь». Возвращается, сияет. Договорилась, что нас самолет дождется. Ну мы сели в аэропорту, чемоданчики подхватили, на другую взлетную полосу перешли, пилоту двести баксов вручили, и вуаля – прилетели в лучшем виде. Клиент мне и говорит: «Мария, а представляешь, разбился бы самолет, нас бы и не нашли никогда…», - тьфу, морда иностранная, типун тебе на язык!
Как-то с заказчиком оказалась в одном городе, где во времена Великой Отечественной знаменитая битва была. Ну повезли нас, как водится, монумент осматривать. Ну, это мудило иностранное возьми, да и скажи, что русские выиграли войну благодаря только американской помощи. А я молодая была, горячая, - «Ах вот как!», - говорю, - «Хорошо же, падла эвакуированная, я-то у себя дома, а посмотрим, как ты без языка до вокзала доберешься!». – и пошлепала по грязи к трассе. Иностранец за мной бежит, бороденкой трясет: «Не бросай!», - говорит, - «Мария!» А я, стало быть, так гордо, все вперед да вперед! Обосрался, гнида казематная! Я потом еще три дня с ним не разговаривала. Представляете: вот умора-то! Переводчик с клиентом не разговаривает!
Ну, пили, конечно, как черти. Как-то в одном приморском городе нас принимали. Приезжаем вечером после деловой встречи в местный клуб. «Разгуляй», называется. А там! Девки продажные, массажи тайские, живой оркестр, баня, ресторан, вино рекой. Мой-то сразу поплыл, с девками где-то завис. А я гуляла-гуляла по территории, нашла француза одного, Бенуа, звали, как в «Богеме», и вспомнила, что мне учительница французского еще в детстве рассказывала, что французы-де до танцев очень охочи. Ну пригласила его на белый танец, а дальше, хочешь верь – хочешь не верь: подметки на туфлях в танце сносила. А мой-то, дурень, с девки слез, видит его переводчица с французом отплясывает. Взыграло ретивое, петь, говорит, буду под музыку живую. Ну запел, а после каждой песни ему, значит, дородные девки в кокошниках чарочку подносят…Ну понятное дело, в отель мы его с французом малахольным на руках еле дотащили. В номер бросили. Ну, понятно, на следующее утро просыпается дамский угодник в костюме, в ботинках и при галстуке, а как в номер попал не помнит. Слабак, одно слово!
Как-то, было дело, работала с военными, красивыми-здоровенными. Иностранец-выжига в северную Африку детали для военной техники из России поставлял… Ох и тяжелая работа! Товарищи эбеновые на приемку товара приедут в футболках и штанах полотняных, а на складе, на военном, зимой минус тридцать. Понятно, после двенадцати часов работы, известно что: водочка и девки. Один возьми, да и помри, вот уж намучилась я тело его через Посольство в Москве на родину к нему отправлять!
Из тех же девяностых баечка. Лежу как-то дома, сплю, с хахалем новым. Утро раннее. Телефон звонит. А на том конце провода голос молодой, звонкий: «Мария», - говорит: «А как мне самолет перегруженый на высоте тысячу метров сажать? Полоса-то короткая…». Ну я и наплела невесть что. До сих пор не знаю, чем дело кончилось.
Как-то в братскую славянскую республику зимой прибыли. Сугробы, мать честная, выше человеческого роста! Добрались до гостиницы, а она в аккурат такая же, как ее пленные немцы после войны построили. Ничуть не изменилась! Ну мне администратор и говорит: «Стандартный номер, полу-люкс или люкс желаете?» Пошла посмотреть. Выбрала, понятное дело, люкс. «А где», - говорю, - «у вас туалетная бумага? Телевизор где? Отопление?» Ну с отоплением быстро разобрались – масляный радиатор нашли, за туалетную бумагу пришлось отдельно доплачивать, а телевизор пришел переносить из полу-люкса в люкс работник с одной рукой, можете себе представить? Телевизор «Радуга» видели? «Рекорд», может быть? Ну что скажу. Вместе с иностранным гражданином справились. Как сейчас помню: «Динамо-Киев» в тот вечер с «Ювентусом» играли…
Приезжаем как-то в один город значимый за Уралом. Зима. Минус тридцать восемь. В парке, вокруг гостиницы, белки бегают размером с лисицу. Я по возвращении знакомым иностранцам рассказывала, что в России, за Уралом, люди зимой в касках всегда ходят: птицы в полете замерзают, камнем падают на землю, и чтобы  тебя птицей мертвой, замерзшей, не убило ненароком, нужно каску носить – многие верили… А спустя время меня иностранцы часто спрашивали, правда ли то, что в России зимой мертвой птицей зашибить может. Доверчивые. Дурачье!
Министра как-то привезли из аэропорта. Сопровождения не дали. Всю дорогу по пробкам. Старый. Истерит как баба. Я, говорит, речи своей не знаю. А я смотрю на него так жалостно, как мама, представляю себе, что он малыш в коротких штанишках, что мороженого ему на ярмарке не купили… И отвечаю ему  этак, с сочувствием: «Миленький, да и не нужно тебе ее знать, ты хоть стихи читай, главное, что я знаю, о чем говорить». Так проникся ко мне, что пытался в туалет со мной пойти…
Как-то, помнится, с хирургами-ортопедами в лифт зашла в одном институте. А они мужики дюжие; шестеро. Ну я-то, дура безмозглая  и захихикала: «Никогда с шестью мужчинами разом в лифте не застревала!»- понятное дело, вынули нас через два с половиной часа. Я-то все боялась, что воздух они мне мой выдохнут весь!
Ну уж, а в финале, когда я уже в театр пришла, приехал к нам один тенор с мировым именем: красавец, мачо, в каждом порту по жене, так он главному нашему так и сказал: «В вашем театре никто, кроме этой ведьмы, и работать не умеет!» То-то же. Знай наших!»