Ольга Дмитриевна

Ольга Дмитриевна проживает на улице Опалённой Юности, рядом с ветеринарной клиникой доктора Габика Мокасяна. Женщина она строгая, нрава непоколебимого, имеет высокий гладкий лоб, вытянутые в струнку губы и глаза, будто вылитые из богемского стекла — желтоватые с розовой прожилкой.

Будучи вдовой, Ольга Дмитриевна в холодную погоду носит длинную юбку из плотного чёрного сукна и коричневую куртку на ватине, с воротником из искусственного меха — под кролика.

Некоторых вещей она побаивается. Например — клопов и вакцинации. Оно и понятно: вдруг что-нибудь не то вколют — а потом мучайся.

Сосед Ольги Дмитриевны, признаться, проходимец изрядный, фамилия его Типун-Кашмиловский, а руки покрыты шерстью, словно у бабуина. Он бывший стоматолог, сбежавший от алиментов в наш городок. Тихой сапой негодяй втерся в доверие к вдове и приобрел влияние на её мировоззрение, особенно в вопросах диеты и самолечения.

По методике беглого дантиста каждое утро, натощак, следует принимать столовую ложку йода. Вечером выпивать стакан раствора пищевой соды со щепоткой печной золы. Химию, утверждает он, придумали римские саксонцы — древние недруги славян. От химии происходят несварение, потливость ладоней, а также повышенный темп усвояемости жирных кислот.

Опираться в лечении надо на удачное расположение хромосом, благодаря которому славяне искони имеют устойчивый иммунитет — хоть верёвки из них вей, хоть гвозди клепай — результат будет гомогенный.

Лишившись лицензии, беглый дантист тайно врачует больных народными методами. В стаканчике со скипидаром держит советский юбилейный рубль — с профилем Ленина, коим запросто снимает зубной камень, лечит пульпит и кариес.

Если же попадается маловерный скептик — таких он отправляет маяться в очередях в городскую поликлинику.

Кроме соседа и клопов, жизнь Ольге Дмитриевне отравляют мелкие суеверия. Над дверью у неё привязан пучок зверобоя — от нечистой силы. От сглаза и порчи спасает берестяной оберег на кожаном шнурке. В гостиной, вместо иконы, висит портрет Мичурина с зажжённой лампадкой. Это, конечно, не по-божески, но так ещё покойная матушка завела — в годы, когда держать в доме иконы не дозволялось.

Матушка нашей вдовы чтила советскую власть превыше любой другой, но идеи научного атеизма постичь отказывалась. По вечерам она сажала дочку рядом на диван и рассказывала жизнерадостные истории — про Беломорканал, две войны, голодомор, коллективизацию и брюшной тиф.

Всё это прочно засело в голове у Ольги Дмитриевны, улеглось поверх школьной программы и сказок Андерсена. Сверху залакировалось героической прозой про лётчика Маресьева и Книгой Бытия — так что в мозгах образовалась особого рода мозоль.

Покойный муж Ольги Дмитриевны, к слову, тоже докторов недолюбливал. Когда схватил саркому лёгких, стал добавлять в самогон облепиховые капли. Отошёл быстро — всего полгода кровью харкал.

Пробовала вдовушка с горя ходить в храм, но уж больно раздражала её молодёжь в джинсах с дырками на коленках. Бывало, увидит очередь за святой водой — и тут же огрызается:

— Какого рожна с бидонами прётесь, нахалы? Это вам что, квас? Или вы, может, в святой воде пельмени варите?

В пандемию Ольга Дмитриевна дала слабину — захворала, чуть Богу душу не отдала. Пришлось больничный взять на месяц, опасаясь, что в складской конторе, где она вела учёт инвентаря, без неё что-нибудь утечет налево. Как только вдовушка оклемалась — пошли кругом чудеса да знамения.

***

Однажды, в последний день февраля, Ольга Дмитриевна зевала над чашкой жидкого чая и уныло глядела в немытое окно. За окном, на ветке березы, сидела ворона. Вдруг, ни с того ни с сего, птичка гикнулась — на снегу осталась ямка, в форме славянской буквы «ять».

Ольга Дмитриевна ахнула, перекрестилась и кинулась к портрету Мичурина — помолиться. Но не успела ещё шепнуть про себя «Господи, помилуй», как увидела — старик Мичурин пустил блестящую янтарную слезу.

— Святые угодники! — выдохнула вдова. — Не иначе, знаки.

И впрямь: на следующий день в доме отключили отопление. Будто силы небесные вступили в заговор против человечества. Вскоре и вовсе случилось нечто уму непостижимое: по телевизору объявили, что одного важного администратора, со всеми товарищами и подельниками, упекли по подозрению в хищении средств.

Призадумалась тут Ольга Дмитриевна. Две ночи не спала. А на третий день сообразила: Господь, должно быть, велит ей снова замуж выходить.

И то правда — одной маяться ведь тоже грех. Опять же, в доме мужской работы невпроворот: то стена трещину даст, то стояк прорвёт, то счётчик лишние киловатты накрутит.

Накинула вдовушка куртку на ватине, поверх — пуховый платок, выскочила на улицу и понеслась. Ноги сами привели её на улицу Молдавской Смуглянки, дом 6.

По указанному адресу, в окне первого этажа, висела красивая вывеска:

«Потомственная ворожея Зульфия Кандибобер.
Предсказание грядущего. Гадание на картах Таро.
Хиромантия с гарантией. Кодирование от алкоголизма.
Скидки пенсионерам».

Кинулась Ольга Дмитриевна ворожее в ноженьки и завопила:

— Сердцем чую, суженый мой рядом ходит, пропадает без меня! Помоги, матушка, в долгу не останусь!

Ворожея окинула вдову ясным взором, повела бровью с видом персоны с утончёнными мыслями и бескорыстными порывами души. Без лишних слов пошла на кухню и поставила на плиту эмалированную кастрюльку. В буфете рядышком стояли жестяные баночки, каждая с кусочком пластыря и надписью от руки: «кость летучей мыши», «волос эфиопский», «жабьи лапки», «гриб чебоксарский».

Скоро на плите забулькал чудесный взвар. Пар шёл густой, ароматный.

— Выпей две столовых ложки, красавица, — приказала ворожея. — Потом ступай на рынок. Сердце подскажет, кто твой суженый.

Ольга Дмитриевна пошла, как во сне. Богемское стекло ее очей, питаясь внутренним воодушевлением, горело в зимней сырости подобно сигнальным диодам. Пришла она на рынок — и видит: у пивного павильона, где околачивается всякая шушера, стоит хороший человек.

Без шапки, грязноватый, никудышный, пришибленный. Пиво посасывает из пластиковой бутылки, пальтишко затёртое на нем, как коврик у подъезда.

Сердце вдовы затрепетало чокнутой птичкой в груди. Аж дыхание перехватило. Мелькнула страшная мысль: а вдруг налетят хищные особы, охочие до чужого счастья? Уведут мужика из-под носа, и поминай как звали.

Покопалась вдова в сумке, нашла бутерброд с колбасой. Подала бродяге.

— Пойдём со мной, горемычный, не обижу, — говорит.

Мужчина бутерброд прожевал, заурчал утробно и благодарно, покорно поплёлся за спасительницей. Правда, на пригорках его приходилось подтягивать за воротник — ослаб бедолага, как только встретился с судьбой своею...

Ольга Дмитриевна приготовила горячую ванну и мочалку на длинной деревянной ручке. Семь слоёв грязи сошло с бродяги, трижды воду меняли. Вышел найденыш чистенький, надел пижаму, что осталась от покойного мужа. Только дрожит — как осиновый лист. Чай с липовым цветом — не впрок. Больной он, пропащий, прозябающий в разлуке со здравым смыслом.

— Духовные скрепы, — говорит, — это не догма, а прочный морально-нравственный каркас вертикальных основ, не дающий нам провалился в пучину латентной раскрепощенности.

Спорить с больным человеком — дело неблагодарное. Видит вдова: полный швах. Мало прочих огорчений — гость ещё и ветры зловонные испускает. Но страшнее всего — на лысине у него открылся красный вулканчик. Из жерла прыскает струйкой коричневатая жидкость. Святые угодники!

Неизвестно, когда они брак зарегистрируют, а жених вот-вот весь на пол вытечет.

Уж насколько Ольга Дмитриевна медицину презирала, но тут сообразила: без докторов — тупик. Ладно бы свинка, или, скажем, коклюш — тогда она милого компрессами бы обложила и молитвами на ноги поставила. Но тут иная хворь — страшная и пагубная.

***

Как прошла ночь — никто не ведает. Только бледная весенняя луна, насосавшись страданиями граждан великой страны, смотрела в окошко спальни, только разбойный ветерок свистал в рассохшейся раме. Утром явилась наша вдова с женихом в городскую поликлинику. Идут, держатся за руки, словно истинные супруги.

Попались в тот день врачи необыкновенно вежливые. Медсёстры — и вовсе приплясывали от радости. Оклады им, видишь ли, проиндексировали по тарифному коэффициенту, настроение — хоть с флагами на парад шагай.

Но вышла незадача: специалист по болезням головы как раз на днях от менингита скончался. Пришлось урологу принять необычного пациента.

Осмотрел уролог голову, сверился с должностной инструкцией. Пациент же в ответ снова пустил зловонные ветры, да с такой силой, что в кабинете заколыхались шторы.

— Ого! — говорит врач. — Похоже, спонтанная флатуленция. Это вам не шутки. С таким диагнозом мороки не оберёшься. Он вам кто, муж?
— Нет, — отвечает Ольга Дмитриевна. — Я его вчера на рынке подобрала, горемычного.
— Тогда, уважаемая, добрый вам совет: отведите его обратно, на прежнее место, и оставьте. Иначе потом локти кусать будете…
— Это уж моё дело! — обиделась Ольга Дмитриевна. — Вы лучше голову ему подлечите, пока он весь наружу не вытек.
— Ладно, — вздохнул врач, — идите оба на рентген.

В рентгеновском кабинете найденышу просветили голову, а заодно — Ольге Дмитриевне лёгкие, чтобы, как говорится, два раза не бегать. Вернулись они к урологу со снимками. Лёгкие, между прочим, оказались чистые, как у младенца. А вот с головой — форменное безобразие.

Уролог снимок крутит, на просвет глядит, не знает, куда его девать. Затылок почесал, сбегал к окулисту. Вернулся мрачнее тучи.

— Как бы это вам помягче сформулировать, уважаемая, — начал он, — у вашего мужчины отмечается аномальное разжижение.
— Святые угодники! — ахнула Ольга Дмитриевна и перекрестилась.
— Вы не расстраивайтесь, подмигнул доктор, — с этим недугом жить можно, гораздо хуже затвердение — у тех хоть кол на голове теши. Однако бесплатно я вам ничего не гарантирую.
— Помогите, доктор, умоляю, — взмолилась вдова. — Если что — ради облегчения вдовьей участи кредит возьму.

За пятнадцать тысяч уролог согласился на процедуру. Воткнул в ноздрю пациента специальный зонд и влил без малого литр жидкого азота. В кабинете только шипение зловещее стояло.

Для повышения иммунитета доктор выдал таблетки.

— Не доверяю я химии всякой, — окрысилась Ольга Дмитриевна, глаза в щелочки сузила.
— Правильно делаете, уважаемая, — кивнул врач, — но это средство народное, на основе сибирских лишайников. Особенно положительно на почки действует — моча выходит светлая, как вода родниковая. Я, между прочим, на себе испытал. От головы принимать тоже не возбраняется. Главное — дозировку соблюдать.

С этими словами он достал из кармана еще и гель в тюбике.

— Это вам в подарок. На фабрике имени Марата Казея производят. Таким же составом пробитые радиаторы запаивают. Помажете — и месяц ничего беспокоить не будет.

***

В мае Ольга Дмитриевна повела найденыша в ЗАГС — регистрировать брак, как положено. Грешно ведь в разнузданном сожительстве резину тянуть. Хорошо хоть, паспорт в кармане штанов отыскался. Правда, фамилия бродяги почти стерлась, но милые пожилые девушки в ЗАГСе на это сквозь пальцы посмотрели. Записали под фамилией супруги. Зато имя у жениха оказалось красивое: Антоша.

Свадьбу сыграли скромно: позвали соседа Типун-Кашмиловского, купили торт «Сказка», наливочки клюквенной тяпнули да про Стенькины челны затянули песню.

Антоша в быту оказался тихим, покладистым. Целыми днями пялился в телевизор. Пиво требовал вовремя подавать. Стучал по батарее гаечным ключом, если супруга замешкалась. Флатуленция, как и обещал доктор, не исчезла — напротив, проявлялась мучительно. Приходилось держать форточки открытыми.

Зато Антоша начисто отвадил телефонных мошенников. Бывало, заслышав его бормотание, звонившие сразу клали трубку. Но покладистый муж продолжал бодро нести околесицу:

— Истинным мотивом растущей озабоченности является вопрос суверенитета в контексте хищнических поползновений однополюсного миропорядка на красные линии.

Ольга Дмитриевна расцвела. Похудела, румянец на щеках заиграл. Даже портрет старика Мичурина заулыбался, поймав солнечный луч.

Но один человек был недоволен — завидущий сосед Типун-Кашмиловский. Из вредности беглый дантист устроил обструкцию:

— Что это за муж, который в дом денег не приносит? — зудел он в ухо вдове. — Такой муж — не человек, а половая тряпка. Да и воняет, как дохлая селёдка… Пиво литрами глушит.

Слова соседа глубоко ранили Ольгу Дмитриевну. Целый месяц она тихонько всхлипывала в подушку по ночам. Потом не выдержала — пошла за советом к двум старухам, что у подъезда дежурили в ожидании трубы архангела.

— Ступай, милая, в управу города, — сказали они. — Дави на жалость, расскажи, сколько горюшка горького хлебнула. Говорят, в управе нынче прыткие молодцы работают, называются «решалы». Любое дельце им по плечу.

Ольга Дмитриевна по бабьей глупости сперва завернула на рынок — купила жирного копчёного лосося. Потом, явившись в приёмную чиновника, сообразила, что маху дала. Стоит, как дура, с рыбиной наперевес, а кругом люди важные вертятся. Мужчины в синих костюмах снуют туда-сюда, секретарши бесстыжие ногами голыми сверкают. Шепот таинственный повсюду. Слышатся речи странные. В одном углу говорят: «Отожмем и распилим», в другом: «Занесем и продавим». Пахнет заграничным парфюмом да в придачу — «Белизной» из туалета.

Чиновник, однако, руководствуясь высоким гуманизмом и благородными позывами государственного ума, решил бедную женщину принять.

Ольга Дмитриевна сразу бухнулась на ковёр, лбом прижалась к мягкому ворсу:

— Не вели казнить, батюшка! — завыла не своим голосом. — Мы люди тёмные, не своим разумением на свете живём, а токмо бесконечной милостью власть имущих особ!

Тем временем проклятый лосось — возьми да и выскочи из газетки прямо на пол. Смотрит чиновник на рыбину, брови хмурит — видно, воспоминания какие-то неприятные в голову светлую полезли.

— Чем могу быть полезен? — спрашивает он холодно.

Ольга Дмитриевна по ковру ползёт, всё норовит до ботиночка важного господина дотянуться, чтоб облобызать. Лосося проклятого за собой машинально за хвост тянет — жирный след по ковру размазывается. Господин испугался, вспрыгнул на стол.

— Прекратите безобразие! — кричит. — Я этой подлой провокации не потерплю!

Прибежала охрана. Ольгу Дмитриевну под белы рученьки — и на улицу. Лосося ещё полчаса сканировали на предмет скрытых устройств, потом вернули. Хорошо хоть, не упрятали беспокойную просительницу в каталажку. Напоследок сердобольный вахтёр, что у входа сидел, посоветовал:

— Вы бы того… просьбу в письменном виде подали, в Москву. Здесь никто нуждами населения не занимается.

***

Ольга Дмитриевна сочиняла письмо целый месяц: исписала листов десять, да ещё слезами вымочила листов пять. Помолившись Мичурину, вдвоём с Антошей снесли конверт на почту.

Ответа ждали до самой осени, а когда, наконец, получили — запрыгали по комнате в обнимку и даже горшок с геранью опрокинули. Позвали беглого дантиста, вместе читали — под клюквенную наливочку.

Ответ был толковым и обнадёживающим.

Дескать, рассмотрев заявление за номером таким-то, разъясняем, что перечисленные хронические заболевания — такие как флатуленция, разжижение, а также уретрит, эндометриоз, мочекаменная болезнь и прочие — основанием для отказа при трудоустройстве не являются. В дополнение к вышеуказанному уточняем: данная категория граждан, за исключением временно проходящих диализ почек, без ограничений включается в формирование электорального базиса на основе муниципальных и иных списков по месту регистрации…

С таким письмом на руках дело пошло как по маслу. Служба кадров, хотя и с постными физиономиями, не посмела отказать Антоше. Приняли его в бухгалтерию унитарного межведомственного предприятия. Оклад установили по тарифному коэффициенту. Велели лишь для проформы сдать анализы.

В анализах, между прочим, ничего обнаружено не было. Врачей винить не за что — кто станет забесплатно в чужой моче бактерии искать?

Усадили Антошу за красивый письменный стол, вручили печать и сказали, что пока делать ничего не надо — только подписывать документацию. Если возникнут претензии у следствия или проверяющих органов, кто-то ведь и отвечать должен. 

С тех пор Ольга Дмитриевна и её покладистый супруг зажили лучше, чем герои сказок Андерсена. Вот ведь как бывает на свете: не было бы семейного счастья, если бы не сыграли роль разжижение кавалера и помощь системы здравохранения.