Собачья жизнь. 10. Особенные люди

  Собака - это лучшее, что есть у человека.

   Люблю я иногда «смыться» из дома, и не потому, что мне дома плохо или меня ничего не держит, а потому, что я люблю путешествовать, открывать для себя новые места и, конечно, знакомиться с новыми, интересными людьми. И если появляется шанс куда-нибудь «забуриться», я всегда готов быстро собраться и двинуться в путь.
  Пару лет назад, по осени, я приехал в старинный город Нижнеудинск в гости к своему приятелю Толяну «полечить душу».  Полечить душу – это значит сбежать от городской суеты, уединиться и отдохнуть на природе, подышать чистым лесным воздухом  и податься с Толяном  на охоту в Саянскую тайгу, где совершенно другой мир, в отличие от городского: девственная природа дикого леса, естественная земная красота, где много зверья и птиц, где по тайге бродят охотники,  где на приисках круглый год живут и работают золотоискатели и бомжи, где можно встретить «странных людей», которые обитают в вырытых землянках и непонятно как существуют в таёжных дебрях.  Малоисследованный край, где случайно можно обнаружить пещеру с наскальными рисунками древних людей или «жертвенник» этнических народностей, когда-то здесь проживавших. Край, где существует только один закон – закон тайги.
  До этого я уже бывал у Толяна пару раз и мне очень понравилось. Вот и в этот раз я опять напросился к нему в гости, а, вернее сказать, напросился сходить с ним в тайгу за зверем. Толя, бывший военный офицер, который слишком рано получил выслугу за службу где-то на северах и ушёл на пенсию. А чем заняться в городе, где вообще нет ни градообразующего предприятия, ни производств, да и вообще с работой плохо?  Был когда-то завод по производству слюды, на котором работало много людей, но после перестройки всё «захерело», завод закрылся, оборудование разворовали, а люди остались без работы.  Хорошо, что хоть железная дорога рядом проходит, но там все рабочие места заняты. Чуть ли не друг друга подсиживают, потому что у людей, работающих на «железке» зарплаты самые большие среди местного населения. В переводе на валюту аж 250 долларов в месяц! В городе деньги водятся только у железнодорожников, ментов и бюджетников. И все ходят к ним занимать в долг.  Хотя зарплаты тех же бюджетников оставляют желать лучшего, не говоря о других зарплатах, о которых по телевизору и не скажут.  Местный участковый мент мне рассказывал, что его многие ненавидят не за то, что он работает в правоохранительных органах, а за то, что его офицерская зарплата 400 долларов.  Вот и Толян, выйдя на пенсию относительно молодым, чуть больше сорока лет, задумался - чем заняться? А когда всей душой любишь тайгу и горы, то тебе прямой путь в охотники-промысловики.
  Толян нашёл себе напарника Лёху, и они арендовали обширные охотничьи угодья и занялись промыслом пушного зверя. В течение трёх-пяти лет построили в тайге избы-зимовьё для временного проживания, чтобы можно было «дневать, да ночлежничать» при переходах, расстояния ведь большие. Приходишь в такую избу, а там всегда запас сухих дров, спички и необходимые продукты на всякий случай. В тайге всякое может случиться. Были случаи, когда люди терялись в тайге, и случайно выходили на избушки охотников, и это спасало им жизнь. Охотники не против, главное, чтобы чужаки не брали то, что им не принадлежит, ну и не пакостили, конечно - расправа будет суровая.  А что негласный закон охотников говорит? Пожог дрова - наруби и пополни запас на месте потраченных, по возможности оставь продукты, сигареты, свечи и обязательно вслух поблагодари хозяина избушки за кров, или не поленись записку оставить. 
  А ещё Толя с Лёшкой соорудили на деревьях лабазы вблизи солонцов и понастроили кормушек для крупного лесного зверья. Ну и, конечно, стали охранять свои угодья, следить за тайгой, беречь зверей и перевоспитывать браконьеров, чтобы не били зверя зазря, без разбору.
  Бить шишку и выкашивать целебные травы бесконтрольно тоже запретили. А в тайге, как говориться, советской власти нет, тут свои законы – таёжные. Бей шишку, охоться, добывай зверя, собирай грибы, ягоды, которые в изобилии растут в этих местах, но знай меру – береги тайгу - она кормилица. Относись к тайге с заботой и любовью.
  Даже люди, годами живущие и работающие на золотых приисках в тайге и являющиеся такими же хозяевами, как и лесники и охотники, согласились с тем, что нельзя варварски относиться к природе, загрязнять её и бесконтрольно выбивать зверя и птиц. В этих краях хоть круглый год охоться, но только с умом, для себя «на поесть».
  Заехали мы как-то с Толей в одну глухомань, на старый прииск, где золото добывали бывшие зеки. Работала бригада официально, имея лицензию на право добычи драгоценных металлов. Руководил бригадой «авторитет», бывший зэк, у которого за плечами было больше двадцати лет отсидки в лагерях. Когда-то он подневольно работал на приисках, а после, как освободился, остался в Саянской тайге, «сколотил» бригаду из таких же, как он «бывших» и стал официально мыть золото.
  Когда ещё мы ехали по тайге, то в одном месте переехали через небольшую речушку, про которую Толя сказал, что она золотоносная.
- В смысле? – переспросил я.
- Да сейчас заедем, сам всё увидишь.
  Через несколько минут мы выехали на просторную солнечную поляну, на которой стояли два сруба: один - как хороший деревенский дом, а другой - барачного типа, возле которого была умело сложена из речных камней летняя кухня. Рядом с кухней на крепком суку старой больной сосны висели и вялились большие куски мяса то ли сохатого, то ли изюбра.  Навстречу к нам выскочили три собаки - лайка и две крупные дворняги. По всей видимости, они узнали машину, потому что, подбежав, дружелюбно завиляли хвостами. Мы с Толяном вышли из УАЗика и Толя достав бумажный пакет, развернул его и стал угощать собак вяленым мясом.
- Шавок моих прикармливаешь, - услышали мы голос подходящего к нам мужичка, одетого в толстую флисовою рубаху в крупную синюю клетку, в чёрные флисовые штаны и в сланцах, обутых на шерстяные носки. В правой руке он держал красивый длинный мундштук с дымящей сигаретой.
– Ах вы, «шалавы» такие, - по-простому, не зло проговорил мужичок. - Ведь сытые же, а всё равно гостинцы любят. Здорово, Толян, давно не виделись, - сипло проговорил мужик и затянулся сигаретой.
- Здорово, Карпыч, здорово! – подал руку хозяину прииска Толя.
- Наконец-то проведать нас приехал или ещё какая причина тебя привела?
- И то и другое, да и привёз, что обещал. Познакомься, Карпыч, это Женя из Новосибирска, приехал посмотреть на наши края. Ему всё интересно и места наши, и люди. Он книги пишет.
- Писатель значит, если книги пишет. Здорово, Женя, добро пожаловать. Мы добрым людям всегда рады.
- А что, недобрые сюда тоже забредают?
- Да всякие тут по тайге «шарятся» и добрые, и не добрые. Хватает.  Ну, пошли к столу, чайком побалуемся. За чаем и разговоры лучше разговариваются.
  Пока мы знакомились, я немного разглядел бригадира. Крепкий рослый мужик неопределённого возраста, то ли пятьдесят лет, то ли шестьдесят, за небритостью не определишь. Взгляд исподлобья, пронизывающий, суровый. Голова почти лысая, но виден лёгкий седой пушок. На груди деревянный крестик на кожаном шнурке. Плечи широкие, хотя немного сутулый, но видно, что мужик очень крепкий и руки-кувалды. От такого человека и на расстоянии силища чувствуется.
  Мы подошли к длинному столу, смонтированному на улице, и бригадир, обращаясь к мужику, «кашеварившему» возле летней кухни, хриплым, командным голосом проговорил: «Митька, сделай чай».
  Пока мы с Карпычем шли к столу, Толя «нырнул» в машину и достал два пакета. Подойдя к нам, он из одного пакета вывалил на стол печенье, карамельки и чай в пачках, а другой пакет, явно тяжёлый, подал бригадиру:
- Это тебе, Карпыч, как просил.
- Благодарствуем.
- В машине ещё три коробки с тушёнкой, ящик с запчастями и пластиковая бочка с «солярой», ну как заказывал.
  Суетливый Митька поставил на стол металлический чайник-заварник, эмалированные кружки с отбитой местами эмалью и сообщил, что самовар на подходе.
- Тушёнку из машины забери и всё остальное, что слышал – скомандовал Карпыч Митьке.
  Минут через десять на столе появился большой десятилитровый угольный самовар с царским гербом и медалями.
- 1860 год. Ничего себе раритет! - вслух удивился я.
- Баташовский! Настоящий, старинный!  Больше века ему и ещё столько служить будет. Когда-то в Нижнеудинске в трактире стоял, а теперь вот нам служит. Я за него хорошим самородком расплатился.
- Блестит, как золотой!
- А как же иначе, за ним человек закреплён, и чистит его, и ухаживает.
- Я смотрю у вас здесь везде порядок и чистота. Бельё на верёвках сушится, дрова фигурно сложены. Даже пара грядок под зелень. А банька-то имеется?
- А как же без бани-то? Без бани нельзя. Там она, за бараком, чуть ниже в ложбине, возле ручья срублена. Если по тропочке пойти, она и покажется.  И омут у нас там вырыт, в Крещение купаемся.  А порядок обязательно нужен. Где порядок и дисциплина, там работяги себя людьми чувствуют. А где бардак и запустение, там люди перестают следить за собой, в зверей озлобленных превращаются, а у озлобленных душа быстро каменеет.  А нам нельзя, мы золото моем. Давным-давно, когда Владимир Семёнович у нас бывал, он тоже удивлялся.
- Какой Владимир Семёнович?
- Высоцкий! Какой ещё?
  Я даже растерялся от услышанного. То ли верить, то ли нет? Переспрашивать не стал, а теперь жалею.
- А что, Карпыч, хорошо моете, на жизнь хватает?
- Какой там. На продукты только хватает, да на топливо. Если бы круглый год не мыли, давно бы «зубы на полку положили». Хотя зубы-то у немногих остались.
  Только теперь я понял, что бригадир шепелявит, потому что у него челюсть вставная.
- А ты, Женя, на кружки не смотри, пей чай, не брезгуй, кружки чистые, - в упор глядя на меня, проговорил Карпыч.
  Мне даже как-то неудобно за себя стало, ведь Карпыч меня так быстро «раскусил». Толян вон уже чай хлебает, не брезгует. Я налил себе кипятку из самовара, добавил заварку и продолжал расспрашивать бригадира:
- А если мало песка моете, то какой смысл в тайге работать?
  Бригадир пристально посмотрел на меня, как будто дал понять, чтобы я думал, о чём спрашивать, но ответил:
- А куда мы пойдём? Почти у всех ни дома, ни паспортов нет. Да и родственники про нас давно забыли. А у кого есть родственники, так мы им не нужны. Здесь все по доброй воли живут и работают, да ещё и радуются, что сыты и крыша над головой имеется. Даже праздники справляем, но редко. Тайга давно нам домом стала. Здесь мы и живём, и работаем, и умираем. Здесь наш дом, - убедительно сказал бригадир.
- Карпыч, а сам прииск где?
- Да километра полтора отсюда.
- А тогда что вон тот мужик делает? - кивнул я в сторону ручья, где мужик лотком промывал грунт.
- Да это «Малёк» воду баламутит, счастье своё пытает. Короче, золото моет. Он после смены, хочет отдыхает, хочет золото моет.  А там как повезёт.
- А вдруг самородок найдёт, его будет?
- Как же, его. Самородок и всё что намоет мне принесёт, а я уже решу, что на «общак» оставить, а что ему.  У него-то как раз и семья, и детки имеются, вот и подрабатывает мужик иногда, чтобы домой было что послать.
- А если утаит?
- Да, Женя, сразу понятно, что ты наших законов не знаешь. Ну, утаит он, а что делать с металлом будет? Куда пойдёт? Тут приёмных пунктов нет, да и кроме меня, никто металл сдавать не имеет право, сразу отправится чалиться. Если «скрысятничает» кто, то бригада решит, что с ним делать. Хорошо, если только выгонят, а то и…прикопают где-нибудь в лесу.  Немало народу так сгинуло, тайга умеет тайны хранить, никто искать не будет.
- А если выгонят, куда пойдёт, здесь же километры тайги?
- А это мало кого волнует, куда пойдёт. Ушёл человек и растворился в тайге, в лесу много землянок таёжных накопано.  Отшельников хватает. Кто от властей хоронится или с законом не дружен.  Тайга, она с виду непроходимая да безлюдная, а народу в ней полно, и дикого, и чудного, и беглых варнаков с лиходеями, всех хватает.
- В смысле - беглого?
- Из лагерей бегут, от людей бегут, от злобы, от зависти, от жизни окаянной бегут, я уже про религиозных фанатиков не говорю, и эти порой встречаются, толпами ходят, всё конца света ждут и спасения ищут, а может и лучшую долю. Кто знает? Тайга большая, и примет, и спрячет. Здесь каждому воля-вольная!
  И, сделав задумчивую паузу, Карпыч опять повторил: «Бегут».
  Карпыч аккуратно вытащил из мундштука потухший окурок, кинул его в баночку на столе и, достав новую сигарету из пачки, лежавшей тут же, обломил у неё фильтр, и вставил сигарету в мундштук. Подкурил зажигалкой и продолжил:
- Мы пару лет назад, зимой, выгнали одного баламута из бригады, было за что, так он ушёл, в чём был. Два года о нём ни слуху, ни духу. А этой весной объявился. Пришёл и слёзно назад в бригаду попросился, да ещё долю песка в общак занёс. Человеку одному прожить можно, но трудно. Суровая она, таёжная жизнь-то. Собака и та без хозяина не может.
- А где он пропадал, как выжил?
- Здесь, Женя, об этом не спрашивают. Захочет - сам расскажет, да только прошлое ворошить никто не любит.
  Я слушал Карпыча, и мне казалось, что я в какой-то другой мир попал, о котором и не подозревал раньше. Ё-моё, 21 век!  Но мне было так интересно, что я продолжал дальше расспрашивать бригадира.
- Карпыч, ты не обессудь, что много спрашиваю, интересно мне.
- Да ладно, вижу, что интересно. Ты приехал и уехал, а мне самому с новым человеком поговорить хочется. Может чего и напишешь когда?! Память о нас оставишь.
- Может и напишу. А вот поделись, как в тайге без ружья выжить-то, тем более зимой.
- Да хватает тут оружия на всех, найти не проблема. Если есть чем расплатиться, то ружьё купить можно, да хоть «Максима» - и, как мне показалось, усмехнувшись, Карпыч посмотрел на Толяна. - В тайге оружие всегда должно быть под рукой, - и, приподняв рубаху, бригадир показал пистолет ТТ. – Мне, как начальнику прииска, официально положено иметь оружие, с разрешением. А вообще, здесь, Женя, в горах, ещё со времён становления советской власти, «семёновские» схроны находят. Без оружия в тайге нельзя. Правильно, Толян?
- Это да, - подтвердил Толя.
- Помнишь, как Юрка с Шуриком встряли, не дай Бог! Ты, кстати давно к нему заезжал? – спросил Карпыч Толяна.
- Да вот планирую по возвращению в город заехать, да Женю с Юркой познакомить, да и с Шуриком тоже. Вот Женя удивится.
  В это время собаки подскочили и побежали кого-то встречать.
- Смена возвращается, - пояснил бригадир.
  На тропе, из леса, показались молча идущие шесть мужиков в одинаковых ватниках. Они подошли к нам и поздоровались. Один из них подал Карпычу записную книжку. Карпыч, не поворачивая головы, исподлобья посмотрел на всех, положил широкую ладонь на книжку и пригласил садиться.
- Ну что там, на воле? - спросил один из мужиков, не глядя на нас.
- А тебе не всё равно? - отрезал Карпыч.
- Ну, так, поинтересоваться, - оправдываясь, ответил мужик.
- Ты ещё про политику спроси, а то давно не разглагольствовал.
  Мужик молча налил чаю и «заглох». Другие тоже налили чаю и все дружно закурили сигареты из общей пачки, лежащей на столе.
  Карпыч встал из-за стола, взял пакет и позвал нас с Толяном в дом. Мы поднялись и пошли за ним, и на удивление все три собаки тоже пошли за нами, прямо как телохранители.
Перед входом в избу Карпыч, со словами «Спаси и сохрани», перекрестился.
- Собачки-то какие у вас умные, - заметил я.
- Эти собачки, Женя, если что не так, махом тебя растерзают. Они местные, в тайге живут. Их кормить не надо, самостоятельно зверя добывают, да и вкус «человеченки», я думаю, знают. Им даже команду давать не надо, с чужаком сами разберутся. За километр зверя чувствуют, а чужака и подавно.
 Открыв дверь в дом, Карпыч проговорил:
- Прошу, пожалуйте в хату, коль с добрыми намерениями пришли.
  Мы втроём вошли в сруб, собаки за нами. Я осмотрелся. Справа от входа, прислонённый к косяку, стоял карабин. В просторной комнате находился большой дубовый стол, старинный облезлый кожаный диван, два плательных шкафа из ДСП, советского производства и несколько стеллажей с книгами. В углу на стене висело несколько старинных икон и лампадка, в которой светился живой огонёк. У меня появилось чувство, что я в деревенской библиотеке. Присмотревшись, я увидел на стеллажах собрание сочинений Гоголя, Достоевского, Бунина, Карамзина, Лескова, Куприна, Майн Рида, Ф.Купера, Жуль Верна и многих, многих других авторов. Отдельно на стеллаже стояло полное собрание сочинений Ленина в 55 томах, Горького -30 томов, Сталина -16 томов, Маркса и Энгельса, Фридриха Ницше, тома Карлоса Кастанеда и отдельно «Капитал».  Ниже располагались 30 томов большой советской энциклопедии. А что меня как поэта и писателя удивило, так это целый стеллаж с собраниями произведений Лермонтова, Пушкина, Блока, Пастернака, Баратынского, Есенина, Бунина, Заболоцкого, Владимира Высоцкого, Виктора Пелевина и других великих известных поэтов и писателей. Для меня это было неожиданностью, если не сказать шоком.
- Как? Откуда?
- А ты, Женя, думал, что мы только золото моем? А мы ещё и просвещаемся. У нас и «телек» и «видик» имеются, от дизеля генератора смотрим, и фильмы нам новые привозят.
- А столько книг откуда? – не веря своим глазам, спросил я. -Такой библиотеки многие позавидуют и телек не нужен.
- За золото можно ещё и не то купить, - ответил Карпыч.
- Слушай, Карпыч, пока мы одни, уважь гостя, покажи Жене самородок, пусть в руках подержит, металл почувствует, - попросил Толя.
  Карпыч выдержанно посмотрел на меня, как будто просветил рентгеном.
- Да можно. Пройти испытание через металл не каждому дано. Подержит человек в руках самородок, полюбуется его цветом, а потом внутри у него загорится что-то и будет он всю жизнь бредить жёлтым металлом, - как бы предостерегающе проговорил бригадир.
  Он аккуратно расстегнул ворот своей рубашки и снял с шеи ключ на шнурке, подошёл к одному из шкафов, открыл створку, и я увидел большой сейф. Бригадир отомкнул замок, открыл крепкую дверь и достал что-то завёрнутое в тряпку. Развернул тряпку и подал мне бесформенный золотой самородок. Я взял в ладонь самородок и почувствовал приятую холодную тяжесть.
- Граммов семьдесят будет, - покачивая рукой, предположил я.
- Сто семнадцать граммов, если быть точным. Бабочка!
  И вправду самородок был похож на бабочку.
- Страховка наша, - сказал Карпыч.
- В смысле? - спросил я.
- Ну, мало ли что, всегда выручит.
  Короче, я так и не понял, что Карпыч имел ввиду, но переспрашивать не стал. Карпыч забрал самородок, бережно его завернул обратно в тряпицу и вернул в сейф. Достал из сейфа пачку денег, аккуратно отсчитал нужную сумму и передал Толяну.
- За «маслята» и за гостинцы спасибо, выручил. Я, Толя, Митьке наказал, чтобы он в машину вам кусок «сахатины» положил, пару дней назад подстрелили. Ты ничего не думай, лишнего не бьём, на пожрать только, по надобности.
- Надеюсь. И спасибо, что поделился, - сказал Толян.
 Через полчаса мы пожали друг-другу руки и распрощались. Напоследок я пообещал Карпычу, что через Толяна передам свою книгу в приисковую библиотеку.
  Мы двинулись по таёжной дороге дальше, в направлении владений Толяна, а я всё думал про Карпыча и его библиотеку.
- А ты, Толя, давно Карпыча знаешь?
- Да с тех времён, когда его ещё Ваня-людоед звали.
- Ни фига себе. А почему так звали?
- А это, Женя, ни твоего, и ни моего ума дело. Был уголовник-рецидивист Ваня-людоед, а стал уважаемый золотоискатель Карпыч.
- Ну, ты и удивил меня, Толя. У такого человека в гостях побывали! Кому скажи, не поверят.
- Ох, Женя, сколько интересных людей на свете, вот так живут, отшельничают.  А куда им податься? Они даже в переписи населения не числятся. Нет их и всё тут.
- Слушай, Толя, а Карпыч правду сказал, что оружия в тайге много?
- Конечно, правду. В тайге без ружья не выживешь, зверьё кругом и на четырёх ногах, да и на двух попадаются.
- Ну и как быть?
- А для этого и существует закон тайги и те, кто его соблюдают, живут в мире с соседями и помогают друг-другу, как мы с Карпычем, а от «махновцев» никто не застрахован, что в тайге, что в городе.
- А ещё меня Толя, собачки удивили. Надо же, умные какие!
- Не то слово - умные?!  Свою пайку давно отработали. Пару раз от медведей людей спасли, да и об опасности не раз предупредили. А я понял, почему ты ими заинтересовался, я читал твои рассказы про собак. Слушай, вот что, когда мы поедем назад в город, заедем проведать одного человека - знатного охотника. Ну, слышал, как Карпыч про Юру и Шурика заикнулся? Вот где целая история. Конечно, если повезёт застать их дома, то Юрка тебе такую историю поведает, книгу написать можно. Только просьба, пока с расспросами не приставай.
  Три дня я гостил у Толяна на таёжной заимке. Мы ходили по тайге, поправляли кормушки для изюбров и лосей перед зимой, проверяли и поправляли капканы-ловушки на соболей, затаскивали соль на солонцы. Напилили кедровых чурбанов на дрова и, конечно, поохотились на боровую дичь.  Сохатого видели, но стрелять не стали.
- Пока мясо есть, - сказал Толян. – Пусть гуляет.
Пару раз мы встречали заготовителей кедровых орехов -шишкарей, и я удивлялся тому, что все знают Толяна и с уважением относятся к нему. Видать, осознают, что без таких мужиков, как Толян, тайгу не сохранить. Я же каждый раз поражался тому, как по-хозяйски Толя относился к природе.
  Когда ходишь по Саянской тайге, то постоянно слышишь нежный свист кабарги.  Кабарга внешне напоминает маленького безрогого, саблезубого оленя с семи-восьми сантиметровыми клыками, присущими взрослым самцам. Любят обитать в гористой местности, поросшей хвойными лесами. Очень осторожные и очень быстрые, особенно, когда уходят от опасности. Охотятся на кабаргу ради мускуса, или как ещё говорят ради струи – секрета особых желез, которые имеют целебные свойства для лечения множества заболеваний, в том числе на всех стадиях онкологических заболеваний.
  Так вот, был период, когда фармакологи перестали покупать у охотников мускус и струя кабарги обесценилась. Мало того, что кабарга занесена в Красную книгу, так ещё Толян объявил всем, что кабаргу бить запрещает. И что вы думаете, за пару лет популяция кабарги резко увеличилась. Вроде одно правильное решение человека, а сколько пользы природе!
  В предпоследний день, перед отъездом, гуляя по тайге, вышли мы на одну расчищенную поляну, вернее Толян на неё вывел. Место благодатное, светлое, ручей через неё бежит и журчит приветливо, и тут я вижу захоронение - низкую оградку и два холмика, могилки, на одной крест стоит. Мы подошли к могилкам и Толян снял кепку и перекрестился, я сделал, то же самое.
- А могилки-то ухоженные, - заметил я.
- Так я за ними и слежу, чтобы тайга не поглотила.
- А кто тут покоится?
- Охотник. Я сам его не знал, но от людей слышал. Знатный, говорят, промысловик был, таёжничал здесь, промышлял дикого зверя.
Он сделал паузу и добавил:
- Медведь его погубил.
- А второй холмик чей?
- Собака его здесь лежит. Когда останки охотника похоронили, ну всё, что от него осталось, собака никак не хотела уходить от могилки. Попытались её поймать, да не тут-то было. Она хоть и была не из благородных кровей, дворняга простая, деревенская, а преданности её позавидуешь. Сбежала она, а через некоторое время нашли её охотники уже мёртвую на могилке хозяина. От тоски за ним ушла, вот её рядом и похоронили. А я теперь захожу к ним проведать, да прибираюсь, когда надо. Покойтесь с миром, Царствие Небесное, - проговорил Толян и мы опять перекрестились.
  Через три дня, которые пролетели быстро, мы упаковались и двинулись назад, в город, до которого было больше ста километров по тайге. По дороге мы заехали на небольшой прииск, как сказал Толян, надо показаться, и угостили работяг баночкой варенья и сигаретами. Их бригадир попросил подбросить до города повариху, тётку бомжеватого вида. Когда она села в машину, мы чуть не задохнулись - от неё откровенно пахло мочой и «бомжатиной». Толя вышел из машины и выругался на бригадира:
- Чо, бл..дь, помыть её не могли?
- Да вроде помыли.
- Помыли, да не постирали. В следующий раз заберу. Вылазь, - приказал Толян тётке. – Женя, открой окна, пока не обрыгались.  Вот же, падлы, как трахать так есть кому, а как помыть, так некому.
  Мы прыгнули в машину и через минуту я опять любовался дорогой.
  Как же всё-таки красива, величава и просторна Саянская тайга. На тысячи километров простираются её таёжные просторы. Горные холмы покрыты хвойными лесами, среди которых текут реки, шумят водопады и располагаются чистейшие озёра. Горные цепи тянутся от Алтайских гор до озера Байкал. Между горами множество лощин, котловин и впадин, где обитают медведи, волки, лисы, лоси, олени, росомахи и водится много соболя и другого зверья, и птиц. Зоологи говорят, что в ущельях даже снежный барс – ирбис встречается, и охотники это подтверждают.  Земной рай, благодать, да и только!
  Через несколько часов мы въехали в пригород Нижнеудинска.
- Нам налево, - сказал Толян и повернул.
    Через полчаса мы заехали в небольшой посёлок и, подъезжая к одному из домов, увидели припаркованный УАЗ-452
- Повезло. «Буханка» стоит, значит, Юрка дома. Ну, пошли в гости, Женя, сейчас тебя с таким человеком познакомлю, книгу потом напишешь!
  Не стучась, Толян открыл входную дверь, и мы вошли на веранду. Разулись и прошли в дом.
- Мир дому сему! - поприветствовал Толя.
- Привет, привет, Толян, - сказал хозяин, обнимая гостя. – Я вас ещё в окно приметил, когда вы подъехали, да и Шурик вас сразу учувствовал, заскулил. Любит он тебя, Толян. и всё тут.
  Я посмотрел на собаку и не сразу понял, пока не пригляделся. Вместо передних лап у лайки были высокотехнологичные протезы из углеродного волокна.  Ну, знаете, такие закруглённые радиусные пластины-опоры, на которые опираются и на которых даже спортсмены-инвалиды, параолимпийцы бегают.
- Вот, Юра, знакомься, это Женя из Новосибирска, ну тот самый.
- Это который про «Стешу» написал?
- Ну да, тот самый. Писатель!
  И сказал он это так, словно «писатель», это моя «кликуха». Юра подал мне руку и, представившись, крепко пожал ладонь.
- Я вас тоже приветствую, - сказал я.
- Проходите, проходите и сразу к столу, тем более время обеда.
  Мы сели за стол и выставили бутылочку дагестанского пятизвёздочного коньяка, который я привёз ещё из Новосибирска и возил с собой для особого случая.
- Коньяк  -  это хорошо, а то я и так редко выпиваю, а водку так и вообще не пью, тем более, где её купить-то хорошую. В наших краях одну «султыгу палёную» продают.  Людей только травят, чтобы побольше сдохли, чтоб меньше пенсий платить.  Многие свою самогонку гонят.
  Пока мы с Толяном сидели за столом, Юра таскал из кухни огурчики, грибочки, картошечку и большие куски варёного мяса изюбра. Наломал руками хлеб на куски и поставил на стол красивые хрустальные рюмочки.
- А хозяйка-то где? – спросил Толя.
- Да пока на работе, скоро будет.
- Так может, подождём?
- Ага, она меня потом ругать будет за то, что гостей голодом морил. Через часок подбежит. Ну, мужики, за встречу! – сказал хозяин, и мы чокнулись.
  Мы кушали, выпивали и разговаривали. Попутно  я рассматривал избу, старые портреты в рамках, висящие на стене,  два старинных кожаных кресла, приютившихся у каменного, умело сложенного камина,  выше корпуса которого,  под потолком,   красовались огромные ветвистые рога изюбра, старинный комод, над которым висели древнее кремневое ружьё и казацкая шашка и, конечно, хозяина Юру и его удивительную собаку-лайку Шурика,  которого он тут же кормил со стола, как будто Шурик - наш четвёртый приятель. Сам Юра был примерно нашего с Толяном возраста, за пятьдесят. Рослый, крепкий и хорошо сложенный мужчина. Красивое, загорелое на зимнем солнце лицо, аккуратная рыжеватая борода с усами, не до конца прикрывающими глубокий рваный шрам, который совсем не портил лицо охотника, и очень добрые глаза, которые светились от улыбки. У него всё так ловко получалось, что за ним было интересно наблюдать. Ещё я заметил, что Юра, пока накрывал на стол, немного прихрамывал. Мы рассказали Юре о нашей поездке к золотоискателям, о том, как меня поразила таёжная библиотека и передали привет от Карпыча. Шурик в это время произвёл цирковой трюк на протезах, заскочил на табурет и присел возле хозяина с нами у стола. Пока мы разговаривали, он вертел головой и пристально посматривал на говорящих, и только тогда, когда говорил хозяин, поддакивал ему приятным рыканьем. Юра, в свою очередь, если что-то рассказывал, то постоянно ссылался на собаку, как на человека - мол, Шурик знает, о чём я говорю. Несколько раз в разговоре у Юры прозвучало, что «если бы не Шурик…» и я понял, что неспроста мы с Толяном заехали к Юре, и неспроста Шурик сидит с нами за столом, тут целая история кроется, и я должен её услышать.
- Юр, ну ты же понимаешь, почему мы Женей к тебе заехали, без твоей истории не уедем.
- Да история, как история, обычная и необычная. Ну, коли заехали, надо рассказать, да и Шурик, если что, не даст соврать, - и Юра обнял пса и поцеловал.
  В это время в дом вошла хозяйка и радостно заулыбалась. Мы, в знак уважения, тут же все встали из-за стола.
  Её приятное славянское лицо светилось искренней красивой улыбкой, а по её глазам сразу стало понятно, что мы гости желанные. Она элегантно скинула пальто, да так, что оно по руке красиво скатилось на кресло и заговорила:
- Так вот какие у нас гости, оказывается! Соседи уже донесли, на работу мне позвонили. Толя, давненько тебя не видела, - и она подошла и обняла Толяна. - Молодцы, что заехали, а то Юрка с Шуриком без тайги дома чахнут. Скучно им со мной.
- Ну, что ты, Таня, такое говоришь! К сезону готовимся. Настраиваемся.
  Хозяйка посмотрела на меня и представилась: «Татьяна».
- Очень приятно, Женя.
- Мать, это не просто Женя, а тот писатель, ну про которого Толян говорил. Ну, тот, который про Дину-матёрую и Стешу написал.
  Татьяна внимательно посмотрела на меня и очень спокойно сказала:
- А вы, Женя, как-то на писателя и не похожи. Писатели они солидные, серьёзные, с животиком и в кожаных пиджаках, - и тут же сама рассмеялась. - А вы вон какой бравый! Я и стихи ваши читала, и даже плакала над некоторыми. Вы, наверное, много путешествуете, если так умело о жизни пишите? Особенно про Дину понравилось, так жалостливо. В душу запала.
- Ну, уж извините, если душу вашу потревожил, - ответил я.
- Не извиняйтесь. Душу-то по-разному потревожить можно, а вот написать так, чтобы за душу взяло, это уметь надо и чувствовать.
- Да ты. Танюша, философ у нас, – заметил Толя.
- И философ, и хозяйка, и жена любимая! Она у меня такая умная, что мне без неё никак, - обнимая Таню, сказал Юра.
  В это время Шурик, почувствовав, что занял не своё место, хотел спрыгнуть, но Татьяна опередила его.
- Сиди, Шурик, сиди.
  Она подошла и, обняв собаку, проговорила:
- Шурик у нас тоже мужик, вот пусть и посидит с вами.
- Да мы только за, - ответил я.
  А Юра, пока то да сё, уже успел принести для Татьяны табурет, рюмочку, тарелку и приборы. И мы опять выпили за встречу. Разговор шёл непринуждённо, о жизни, о насущном.
- Ну, мужики, чувствую, пора чай ставить, - сказала Таня. -  Юрка, а ну давай разожги камин, хоть посидим погреемся, да и Шурик любит бока погреть. Мы сегодня гостей никуда не отпустим, так что, парни, у нас остаётесь, тем более за руль нечего подвипимши садиться.
  Юра принёс с уличной беседки кресло-качалку и старое тканевое кресло, и мы все расселись возле разожжённого камина. Таня сняла с Шурика протезы, и он на култышках доковылял до половика, специально постеленного для него возле камина, и улёгся.
  Юра поближе придвинулся к Татьяне, взял её руку в свою, аристократично закинул ногу на ногу и, посмотрев на меня и Толяна, начал рассказывать свою историю.
- Случилось это, парни, два года назад в конце сентября.  До начала промысла на соболя ещё целый месяц был, а нам с Шуриком невтерпёж, вот и решили сгонять на ближайшую заимку, недалеко от прииска Карпыча, тридцать километров от моих ворот.  Дрова на зиму заготовить, капканы проверить, опять же припасы завезти, топливо, ну и остальной нужный скарб. Снег-то уже лежал, но не глубокий, ходить можно. Погода стояла хорошая, тихая, не было даже намёка на плохую погоду, и мы перед возвращением решили с Шуриком по тайге прогуляться, рябчиков пострелять, а может и зайчишку по следу потропить. Как задумали, так и получилось. Подняли зайца с лёжки и погнали его. Понятное дело, он вначале кругами давай нас водить, а потом через лог повёл в другой околок. Там мы его и добыли.  Километра три от избы ушли, а тут, вдруг, как часто в тайге бывает, погода резко поменялась, портиться начала, ветер поднялся, и дождь ледяной пошёл. И это у нас в Саянах в сентябре месяце. Да, забыл сказать, карабин я в избе оставил, а пошёл с ТОЗовкой, дробовиком.  Не пойду же я на зайца и рябчиков с карабином. Короче, разыгралась непогода, тайга заволновалась, ну мы и повернули назад. Мне даже зайца обдирать не хотелось. Положил его в рюкзак, в избе, думаю, обдиру. Ветер сильный, тайга шумит, а нам ещё идти и идти. Лежит заяц в мешке за спиной и кровит, а кровь капельками на тропу капает. Что мне в голову взбрело, не знаю, но решил я сойти с тропы, повернуть, и напрямую через лес пойти. А ветер, что на тропе, что повернули, в нашу сторону. Шурик метров тридцать впереди, дорогу показывает, а я за ним. И тут вдруг я то ли почувствовал, то ли уловил какой-то шум, поворачиваюсь и вижу, как медведь на меня бежит. Я дробовик вскидываю, а сам понимаю, что в стволах патроны с тройкой дробью.  Я, если иду в тайгу с дробовиком, то у меня всегда в патронташе два пулевых патрона в латунных гильзах имеются. Я сам их снаряжаю, пороха побольше отвешиваю и на пулях надрезы делаю, чтобы патроны убойные были, разрывные. А тут не подумал их в ствол загнать, медведи-то в спячку уйти должны были.
  Короче, думать мне некогда было, пришлось дуплетом, тройкой стрелять. Была надежда, что медведь испугается, не знал я тогда, что на «подранка» нарвался. Он на меня по заячьим кровяным каплям вышел, учуял запах крови и пошёл по нему, выпас нас, короче, и даже собаки не испугался. Накинулся на меня со всей своей дикой злостью.
  Я после выстрела и за нож ухватиться не успел, как он меня схватил за плечо зубами и швыранул, как ягнёнка. Силища неимоверная. Я к дереву отлетел, да так ударился, думал ноги перебил. Одна мысль - конец мне.
  В это время Татьяна сжала Юрину руку, обняла его и мы увидели, что глаза её наполнились слезами. Да мы и сами с Толяном, как представили, каково это в зубах у медведя оказаться -жуть.
  Юра вдохнул глубоко, посмотрел на Шурика и как-то весело, чтобы снять напряжение, или Таню успокоить, продолжал:
- Думал, конец мне, а тут вдруг, - и он опять посмотрел на Шурика, понимает ли он, что о нём говорят, - Шурик как ракета летит и в бок косолапому врезается, и с такой силой его рвёт, что я вижу, как шерсть медвежья клоками летит. Медведь вроде меня дожирать собрался, а Шурик не даёт, бьётся с ним на смерть. Я вскакиваю, хватаю ружьё, переламываю, а медведь меня лапой по ноге бьёт и зубами ухватить пытается. Я опять падаю, медведь на меня, а Шурик его то ли за пасть поймал, то ли за нос, короче опять отвлёк. Я шарю рукой по патронташу, а глаза на медведя смотрят. Медведь в это время сбил лапой Шурика, кинулся на него и зубами «клацк» - и нет у Шурика лапы, а потом вторую «клацк» и дикий визг. Не знаю как, но патроны я вытащил и в ствол зарядил и медведю в голову и шею выстрелил, а потом выхватил нож и давай его добивать. Раз двадцать пробил ему шею, всё остановиться от страха не мог, он ещё после этого несколько минут умирал. Я Шурика вытащил из-под него и не знаю, что делать. Передних лап у собаки нет, одни обрубки, кости торчат. Шкура на бочине отвалена, рёбра наружу. Еле как снял я с себя куртку, «флиску» и футболку. У самого всё тело в крови, медведь мне плечо клыками пробил, хорошо кости целы, только «мякоть» повредил.  Я футболку на полоски порвал и, как мог, перевязал Шурика, пока медведь рядом последний дух испускал. Когда попытался с колен на ноги встать, тут и понял, что одна нога сильно повреждена – кровь в сапоге хлюпает.  Я штанину разрезал, а там шишка большая, гематома, а ниже рваная рана до кости. По «горячке» сразу и не почувствовал. Я на тряпку помочился и как мог, обмотал рану. Присел с мыслями собраться, что дальше делать и разглядываю медведя. А у него на боку рана гнойная, тут я и понял, что «лохмача» подранил кто-то. Потому он и на спячку не залёг и на нас напал. Лютовал мишка, искал на кого злобу спустить.
  Вытряхнул я зайца из рюкзака, растянул до конца ремни, и осторожно их через Шурика продел, получилась как сумка. Ружьё за спину и понёс собаку, хотя у самого нога «хоть пили», каждое движение – дикая боль.
  Кое-как, измотанные, добрались мы до избы, ввалились и упали оба. Я часа через три очнулся, весь в запёкшейся крови и голова дурная. Понемногу начал конечностями шевелить. Немного в себя пришёл и вижу, что Шурик ещё живой, в лесу-то я его как следует не рассмотрел, всё в крови. Не знаю, за что браться, сам тоже весь липкий. Всё тело болит, ноет. Пальцы на левой руке плохо чувствую, наверное, вены или мышцы повреждены. Понимаю, что что-то делать надо, а что? Раны промыть надо вначале. Кому? Шурику, конечно. Кое-как, на коленках, дополз, поставил чайник на газовую горелку, воду вскипятил, спирт достал. Нет, чтобы вначале самому спирта хлебнуть, может и полегчало бы, не подумал. Разматываю слипшиеся тряпки на обрубках Шурика, а он смотрит мне в глаза и даже не плачет, так, только поскуливает. Только когда я ему раны спиртом поливал, он заскулил протяжно и даже рыкнул на меня, мол, поосторожней давай.  Я ему всё промыл, отодранный клок на боку на место вернул и хорошо свежими тряпками перебинтовал. Потом со своей ноги тряпки снял, полил на рану спирта, и от боли сознание потерял. Не знаю, сколько пролежал, когда очнулся, еле до постели добрался. Мне тогда всякие мысли в голову лезли, грех вспоминать, думал Шурика пристрелить придётся, чтобы не мучился.
  В это время Шурик, разомлевший на коврике у камина, приподнял голову и посмотрел на Юру.
- Да, брат, извини, виноват, - повинился Юра.
  Не помню сколько я в забытье находился, долго, всё в себя прийти не мог. А когда опять очнулся, чувствую, плечо распухло, болит, нога вообще чернеть начала, рана рваная, да ещё гематома, вот-вот гангрена начнётся. Я опять собрался с духом, размотал тряпку на ноге и стал промывать рану спиртом, и опять потерял сознание, да ещё и на пол свалился. Очнулся я от того, что Шурик мне рану лижет. Он подполз ко мне, зубами отодрал с раны кровяную засохшую корку, выпустил гной и давай рану зализывать. Сам без передних лап остался, а меня спасает. Я встать пытаюсь, а силы покинули меня, тело горит – температура, жар, воспаление. Лежу и в бреду с собакой разговариваю.
  А в это время мужики с прииска Карпыча мясные запасы решили пополнить и на моего медведя набрели. Говорят, сорока их на «мертвяка» вывела. На всю тайгу трещала. Я по горячке забыл нож из тела медведя достать, вот они по ножу и догадались, что что-то неладное случилось. Нож-то они мне «подогнали», из поршня смастерили, узнали своё изделие. Повезло нам! Когда нас с Шуриком нашли, уже четвёртый день шёл.
  Пришлось, конечно, полечиться, сезон пропустить, но зато живы остались. Ногу вон второй год лечу, кучу денег на мази потратил. Мы с Шуриком на одном операционном столе лежали, он мне теперь как брат. Жизнь мне спас! Врач сказал, что если бы ещё пару дней прошло, то он лично бы мне ногу «красиво» ампутировал. Хорошо, что Шурик рану расковырял, да загноение вылизал.
- Ладно, Юра, главное, что ногу не отняли и то слава Богу, - обняв мужа, проговорила Татьяна.
- Ну вот, подлечился я, на ноги опять встал, а на Шурика посмотрю, и слёзы на глаза наворачиваются.  Ну, думаю, так дело не пойдёт, он мне жизнь спас, лапы потерял, а ходить не сможет. Посоветовались мы с Танюшей, поскребли по сусекам и списались со специалистами по протезам в Таиланде. Выслали фотографии конечностей Шурика и нас на протезирование пригласили. Я всю жизнь по тайге хожу, дальше Нижнеудинска и Красноярска нигде не был, а тут сразу в Тайланд. Боязно как-то так далеко лететь, справок много надо, да и дорого. Но люди посоветовали ехать, деньгами немного помогли, в том числе и бригада Карпыча. Вот мы втроём и полетели: Таня, Шурик и я. Конечно, в рай попали. Тепло, море, фрукты и все не дорого.  Классно так отдохнули и Шурику с нами хорошо было. В Таиланде к животным-инвалидам с состраданием относятся, жалеют их и помогают. Даже фонд у них там специальный есть, для помощи животным. Через неделю, после всех замеров, одели Шурику протезы, а они впору. Он даже повеселел. Через пару дней уже ходить научился, а сейчас уже и бегает. Умеют же делать! Такую пользу животным приносят. Мы с Шуриком по улицам Таиланла гуляли, а люди нам улыбались и фруктами угощали. После этого случая я ещё раз убедился, что значит: «Мир не без добрых людей»! А сейчас вот опять в тайгу на промысел собираемся. Я тут молодую лайку присмотрел, в помощь Шурику, да не знаю, что и делать. Как бы Шурик не обиделся, подумает чего.
   На другой день мы поблагодарили Таню с Юрой за гостеприимство, за историю и распрощались. Вечером того же дня у сидел в поезде и «переваривал» увиденное и услышанное. Время поджимало, надо было возвращаться домой в Новосибирск. Я ехал и всё думал о том,  какие же у нас в России особенные люди живут!