Четвёртая штанга

Улица наша примечательна была тем, что по ней ходили составы. Не скорые или пассажирские, а неторопливые "товарняки" грязно- бурыми вагонами сотрясали стёкла в окнах и без того скособоченных домишек. Недалеко от нас стоял Мукомольный завод, и ветка, проложенная от основной железной дороги, проходила как раз мимо нашего двора. Туда возили зерно, обратно— муку.
Мельница была старая, еще довоенной постройки, из красного немецкого кирпича. Над нею вечно кружились стаи жирных, как индюки, сизых голубей. Мы с пацанами любили находить голубиные гнёзда и таскать оттуда еще тёплые крошечные яйца. Важен был сам процесс— трофеи нам были не нужны. Хотя Колька Кашапов говорил , что их можно сварить— не хуже куриных. И еще он хвастался,что они со старшим братом Равилем жарили голубей на костре. Было вкусно.
Мы молча завидовали, но повторить не решались: мамка строго- настрого запрещала брать спички. Оно и понятно: наш дом, как и большинство соседских, был деревянным. Фактически это была изба из двух небольших комнат, где ютились мать с отцом и мы с братом Сашкой.
Сашка был старше и не любил водиться с нашей компанией, в которой заводилами были мы с Вовкой Бубликовым.
Бублик учился со мной вместе, в одном классе начальной пятилетней школы и всегда заходил за мной по утрам.
С потертыми портфелями в руках, со "сменкой" в матерчатых мешочках, мы уверенно топали по "линии"— так называли нашу железную дорогу все вокруг. Расстояние между деревянными шпалами было как раз в шаг длиной. О том, чтобы идти по тропе вдоль улицы, не было и речи! По дороге к нам присоединялся Колька Кашапов, и дальше мы шли втроем, сбивая палками головки горькой кашки, а зимой пробираясь гуськом по звенящим от мороза рельсам. Материнский наказ "не ходить по путям" был проигнорирован начисто. Раз и навсегда.
Кстати, Кашаповы были не единственной татарской семьёй в околотке, но Кашапиха, мать Равиля и Камиля, почему- то звала сыновей по- русски: Ромка и Колька.
 Колька был частью нашей команды, но всё равно держался как бы особнячком. Он был себе на уме, и не всегда и не сразу выносил на улицу  новенький футбольный мяч— настоящее сокровище! — любил, чтобы попросили.
Мы просить не хотели, я просто доставал из сарая свой, старый,  клеенный- переклеенный, подарок тётки Надежды. Тетка наша была учительницей физкультуры и иногда подкидывала нам списанный спортивный инвентарь. Оттуда же были и "Снегурки". Ржавые, без ботинок, но остро отточенные, коньки были моей гордостью. Я туго прикручивал их ремнями к валенкам, так, что немели ноги и гонялся по замерзшему болоту, аж ветер свистел. Коньки были не у всех ребят, но мы устраивали целые хоккейные битвы. Домой возвращались мокрыми, что называется "до трусов", иногда с дырками на штанах.
Сейчас, почти полвека спустя, трудно представить, что на месте широкой асфальтированной дороги когда- то была огромная не пересыхающая лужа. Берега её заросли камышом, вода была густая от тины и мутная от отбросов.Поэтому зловонный водоём все называли болотом. В болоте мы ловили черных головастиков и строили шалаши в зарослях ивняка.
Зимой болото замерзало и превращалось в отличный каток.

В тот день мы, как обычно, собрались на катке и быстро разделились на две команды. Поставили "ворота"— два ржавых ведра и обрезок трубы. Не хватало четвёртой "штанги", и Колька предложил алюминиевый двухлитровый бидончик, что был у него в руке. Все мы отлично знали этот "молочник"— в нём низкорослая и незаметная, как мышь, Колькина мать таскала с работы муку. С этим же бидончиком она заходила к соседкам и сбывала товар по цене ниже магазинной. В тот раз, передав сыну заветный груз через дырку в заборе, Кашапиха велела отнести его Бубликовой матери. Сама чего- то задержалась. Но Кольку захватил спортивный азарт, и он великодушно отдал тяжелый бидончик на благо своей команды. До Бубликова двора он в тот вечер так и не дошёл...
Зато до нас дошла тётка Валентина, шумная и скорая на расправу, Вовкина мать. Тщетно прождав мальчишек с мукой, она высунулась из калитки, чтобы загнать домой сына и поинтересоваться судьбой обещанного продукта.
Бублик всегда вздрагивал, когда слышал мощный бас своей мамаши.
Вздрогнул он и в этот раз. И махнул клюшкой так резко, что шайба улетела далеко в камыши, а левая "штанга" упала с глухим стуком на бок. Злосчастный бидончик покатился по льду, оставляя широкую мучную гиперболу высшего сорта.

Это был конец.
Никто из нас не мог сказать ни слова.
Мгновенье - Колька с Вовкой переглянулись и быстро-быстро начали собирать муку обратно в ёмкость, ссыпая туда же  крошки льда, грязный снег и мелкий мусор.
Через полминуты крышка плотно прикрывала "улику", серые липкие варежки спрятаны в карманы, и понурый Бублик, бросив на нас обречённый взгляд, уныло побрел навстречу матери с проклятым бидончиком в руках.
А хитрый Колька тут же смылся домой, пискнув, что тару заберет завтра.
За всё это время никто из пацанов не успел шелохнуться и не проронил ни слова— так быстро всё произошло.

Да... Вовке Бублику не позавидуешь. Соседи говорили потом, что Валентина вспомнила по именам всю нечисть и все ругательные слова, какие только знала, когда высыпала кашаповскую муку прямо в большой бак со старыми запасами. Шуму было... Оёёй! Досталось и Вовке, и Кашапихе, и "проклятым расхитителям народного добра". Правда, сам Бублик убеждал нас, что ловко уворачивался от мамкиного ремня. Может, и не врал, потому что в школу на следующий день пришёл почти ровной походкой. Правда, на каток не выходил целую неделю— был наказан.

А с этим болотом у нас связано еще немало приключений! Взять хотя бы случай, когда ранней весной мы решили соорудить плот из старых камер от батиного "газона", и я утопил новенькую кроличью ушанку...
Но об этом как- нибудь в следующий раз.