Ведьма или ангел, гл. 4

…Майку необходимо было отлучиться в город, встретиться с поверенным лично, выплатить остатки кредита за дом. Приглашать кого-либо в свой дом он не собирался.

- Повик, сторожи! – приказал он собаке. Мисоль осталась наверху, листая журналы.

У Майка в компьютере хранилась преимущественно техническая литература. Мисоль не лазила в компьютер. Она обожала копаться в старинном книжном шкафу, изучая редкую коллекцию бумажных книг, собранных Назией. Роман Дженифер Гомес «Она в городе» очаровал её настолько, что она готова была по несколько раз перечитывать некоторые страницы.

Майк запер входную дверь и отбыл относительно спокойный, во всяком случае, без дурных предчувствий. Прошло всего два часа. Довольный своей оперативностью, Майк возвращался домой. Лихо притормозил у парадного крыльца. Отпер дверь. Несчастный Повик бросился ему на грудь с жалобным воем.

- Спокойно, дружок, в чём дело? – насторожился Майк. Холодея от предчувствий, он обошёл дом сверху донизу. Мисоль нигде не было. Паника бросилась ему сначала в голову, мутя рассудок, затем – в ноги, пытаясь лишить равновесия.

Нет, спокойно, спокойно. Дверь была заперта. Она не попалась ему на дороге. Значит ли это, что её там нет? Повик не увязался за ней. Значит, она прячется дома. Но дома её тоже нет. Выскользнула в окно? Реально. Она не боится высоты. Значит, она сбежала сознательно. В горы или в город? Так, думаем, думаем. Надо бы оглядеть окрестности сверху.

Нет, Повика он не станет подключать, пусть сторожит дом и ждёт девушку тут: вдруг она вернётся сама?

Майк схватил бинокль и на лифте одним махом взлетел на верхушку холма. Ему повезло: он успел увидеть край голубого сарафана и белые волосы где-то в районе конечной остановки автобуса. Мисоль двигалась рывками, неуверенными и осторожными перебежками, точно зверёк, непрерывно оглядываясь. Вот она последний раз мелькнула на тротуаре – и исчезла за старинным зданием почты.

Майк слетел кувырком по лестнице, на последней ступеньке запнулся, но успел сгруппироваться, и перекатился через голову, отделавшись лёгким ушибом. Он отдал приказ Повику, вновь оседлал своего коня и полетел вниз по дороге. Если она не нырнёт в боковую улочку и не сядет на рейсовое такси, он нагонит её в момент. Сердце его бешено стучало, он отчаянно себя ругал. Идиот, кретин безмозглый, расслабился, бросил девочку одну, и даже не удосужился подарить ей брошь-маячок! Как было можно! Больше это не повторится.

Около автолавки он притормозил и начал оглядываться. Посёлок невелик – он обязан её отыскать, и желательно, без посторонней помощи.

Но без посторонней помощи обойтись не удалось. По счастью, около автона, увлечённые разговором, о чём-то спорили два старика, казалось, ничего не замечая вокруг. Майк бросился к ним.

- Вы не видели девушку… в голубом сарафане… да-да, светлые волосы… без загара… в тапочках… пошла туда? Огромное спасибо!

Чёрт, эти старые сычи только притворяются глухими и слепыми, они видят зорче прочих и в отличие от прочих, обременённых заботами и своими тараканами, запоминают всё в мельчайших деталях.

Улица Розовая вела на центральную площадь, мимо единственного жилого квартала и небольшого сквера с архаичным детским парком аттракционов.

Майк сразу с ужасом услышал захлёбывающийся собачий лай. Он не напрасно мчался сломя голову.

Он увидел Мисоль верхом на детской лесенке, дрожащую от страха и кричащую тонким, пронзительным голоском. Она прижимала правую кисть к груди, кисть была ободрана и кровоточила. Кровь была обычной, человеческой, красной. Внизу бесновались два дога, терзая пыльный красный тапочек. Собак тщетно пытался оттащить парень, багровый от натуги и не меньшего испуга. Майк резко притормозил, и парень отшатнулся, едва не выпустив поводки.

- Чёрт тебя побери! Какого хрена ты делаешь на детской площадке? Хочешь, чтобы я пристрелил твоих псин? – завопил Майк. – Они без фиксатора, тебя упекут за нарушения!

- Мои доги никого не трогают, она сама виновата – увидела, подразнила, замахала руками и бросилась бежать. Как будто не знает, что к чужим собакам лезть нельзя, – оправдывался парень. - В нашем поселке такого отродясь не бывало!

- Я только хотела погладить. Майк, ты же говорил, что собака – друг, – ревела Мисоль с верхушки.

- Ладно, ты, ладно, быстрей убирайся, и за поводок крепче держись. Пока полицию не вызвал, – пригрозил Майк. – Моя сестра напугана с детства, может умереть со страха. Тогда и тебе кранты.

- Пошёл ты на фиг! – разозлился вдруг уязвлённый парень. – Держи лучше свою чокнутую на привязи!

Он все же достал шокер, и только после импульса ему удалось-таки увести усмиренных, сонных собак. А Майк залез к девушке по соседней лесенке, ласково обнял, утешая и успокаивая: - Ну-ну, не плачь, всё хорошо. Эти твари тебя укусили?

- Нет, я сама ободралась, когда лезла.

- Тогда быстренько – домой.

Мисоль успокоилась не сразу. Всхлипывая и вздрагивая всем телом, она слезла с лесенки, села в мини-автон. Майк активизировал все фиксаторы, вдобавок заставил крепко к нему прижаться и обхватить руками, и в завершение для верности опустил защитный колпак.

Госпожа Анитта неодобрительно посмотрела вслед автону, взбирающемуся в горку. Покачала головой: и девка эта, задохлик, якобы сестричка, неизвестно откуда взялась, не иначе – как из больницы сбежала; и наклонности у этого типа явно садистские – вон она испугана до полусмерти, а он её как рабыню какую колпаком накрыл! И чего это она к нему пыталась чувства проявлять – угрюмый затворник, женоненавистник, никакого обаяния и манер. Монстр!

… - Назия, как ты могла решиться? Ведь ты здесь никого и ничего не знаешь, могла заблудиться, пропасть! – вновь путая имена, волнуясь, допытывался Майк, обработав и перевязав руку. – Обещай, что больше не сделаешь этого!

Мисоль молча слушала его упрёки и мольбы, затем вдруг оттолкнула его, подхватилась и бросилась бежать. От неожиданности Майк шлёпнулся на пол, вскочил и помчался следом. Он нашёл беглянку, сжавшуюся в комок, на ступеньке. Она тёрла кулачками лицо и тихонько ныла и скулила, точно обиженный щенок. Повик тревожно крутился вокруг, скулил в унисон и с невыразимой нежностью лизал ей руки и лицо. Бог его знает, отчего Повик её возлюбил, и отчего напали чужие псы.

Майку было не до разгадывания ребусов. Он взял Мисоль на руки и понёс в её комнату на втором этаже. Уложил на прохладные покрывала, бережно и ласково, точно дитя, шепча утешительные слова.

- Ай-яй-яй, ну что тебе вдруг взбрело в голову – убежать в пыльный, старый, скучный город. Где кругом чужие. Тебе плохо тут? Скажи только, что плохо – мы всё исправим. Глупая девочка, повздорила с собаками. А ещё – ты могла потерять дорогу обратно, попасть к плохим людям, мучиться от голода. Зачем столько мучений – и тебе, и мне? Я не желаю тебе зла. Не покидай меня больше, милая, не покидай!

Но слёзы Мисоль только полились с удвоенной силой. Она прижалась к его груди.

- Я… испугалась! – только и твердила она, но больше он не мог ничего от неё добиться. Бог знает, что творилось в её душе – Майк мог только догадываться. Возможно, её ощущения были похожи на чувство безнадёжности, тот шок, который испытала Назия, наглухо запертая в горящем отсеке Инспекционного челнока. Её последние слова, которые слышали на Земле, были: «Майк, я хочу жить!»

Может быть, в голове Мисоль крутилось: «Майк, я хочу улететь! Я хочу вернуться к своим! Майк, я боюсь одиночества!»

Майк ощутил прилив удивительной нежности и щемящую грусть – он понял, что отныне зажат в тиски между жалостью к этому существу, его волей заброшенному в чуждый мир и вынужденному жить в чуждой оболочке, и между чувством собственника, желанием никогда не расставаться, не отпускать её ни на миг, ни на шаг.

Он окружил её заботой, граничащей с назойливостью. Старался как можно больше, почти непрерывно, с ней разговаривать, пусть и о ерунде, чтобы облегчить привыкание, чтобы не давать ей задумываться о грустном и возвращаться мыслями к побегу. Он рассказывал случаи из собственной жизни, читал не травмирующие отрывки из книг и газет, изредка включал стереовизор – он делал всё это неторопливо, стараясь не утомлять, приучая к замедленному для неё ритму мягко, но настойчиво. Мисоль неспешно, но верно оттаивала.

Он ещё продолжал временами оговариваться, и тогда она сердилась.

- Твою любимую звали Назия, я знаю, ты хотел бы видеть рядом её. Но рядом – я, и у меня другое имя. Меня зовут Мисоль – помни!

- Мисоль… - повторял он, вновь и вновь пробуя имя на вкус. Две плавно соединённые нотки. Диковинная пряность: острое, кисловато-сладкое, пластичное «ми», и мягкое, горьковато-солоноватое, рассыпчатое «соль».
 
– Мисоль… Расскажи мне о других планетах, - просил Майк, и белоголовая, синеглазая Мисоль оживлялась. Он слушал музыку её голоса и любовался ею, представляя её в том или ином пейзаже или интерьере. Иногда её рассказы завораживали и манили несбыточным обаянием того, что он никогда не увидит, и до чего землянам пока ещё безнадёжно далеко. Иногда волосы на его голове шевелились от ужаса и отвращения – неужели Мисоль бывала и такой?

Вот Мисоль в струящихся, радужных, будто крылья стрекозы, одеждах, парит на флаере над лимонно-жёлтыми водопадами Альтирены, а огромная зеленоватая луна раскрашивает кристаллический мир в свои оттенки.

Вот древний мир Геликонды – исполинские папоротники, флуоресцирующие грибы всех калибров и расцветок, и Мисоль – верхом на гигантском прирученном пауке – злобные красные глазки его горят двумя инфракрасными фонариками, жвалы угрожающе топорщатся и подёргиваются. Зато наездница спокойна и беззаботна – задумчиво смотрит вдаль, любуясь далёкими фейерверками извержений цепочки одинаковых вулканов. И небо бросает на её волосы багровые отблески.

Вот обнажённая Мисоль, тонкая и гибкая, ныряет в чистейшую протоку меж затейливо изрезанных голубоватых скал. Это - прекрасная и весёлая Веста, состоящая из воды и камня, прихотливых арок, вереницы морей причудливых очертаний,  замысловатых островков и отмелей, покрытых голубым и лиловым кустарником, и меж островками снуют пестроцветные рыбы и диковинные водяные существа, наперегонки с которыми плавает Мисоль.

Эти картины уносили его далеко, пожалуй, слишком далеко. Майк мог слушать её бесконечно. Конечно, Майк смотрел на всё это человеческим взглядом, совсем не так, как истинная Мисоль. Но в этом взгляде были свои преимущества: он видел себя рядом с удивительной девушкой. Это было так волнующе, это интриговало, захватывало, возбуждало.

Время у Майка теперь было занято под завязку. Он сам проворачивал стирку – этот старый дом был минимально оборудован электроникой, но раньше это его не особенно волновало, теперь же он озаботился чистотой своего древнего жилища. Он начал делать попытки изучить премудрости вегетарианской кулинарии, принялся готовить сам. Но пару раз завтрак невозможно было взять в рот из-за подгоревшего молока, а картошка на обед, напротив, почему-то всё время получалась сыроватой. И Майк, не доверяя электронному повару, договорился с официанткой из единственного кафе в Монфо, и раз в день привозил её домой, чтобы она приготовила обед на месте. Убирался, пылесосил и чистил он самолично, категорически отклонив кандидатуру госпожи Анитты из-за её излишнего интереса к персоне господина Джоплина. Отчего вдова, обуреваемая ревностью, не преминула затаить обиду.

Майк уводил Мисоль на время приготовления пищи в обширный павильон при сауне, где летом он располагал тренажёры, и заставлял девушку укреплять мышцы и развивать координацию - хотя с последним проблем как раз не было.

Но более всего Мисоль полюбила слушать древний радиоприёмник, раскопанный на чердаке в несусветном барахле. Она слушала его меж радиостанций – все шумы и помехи мира, пиратские, прерывающиеся каналы, отголоски космических переговоров и бурь, обрывки болтовни и мелодий, очень далёкую, искажённую до неузнаваемости музыку. Этот хаос звуков буквально завораживал её – что она в нём отыскивала для себя, что расшифровывала, что познавала? Что ей грезилось, что вспоминалось? Иногда она издавала протяжный не то стон, не то – вздох. Или это был для неё лишь некий звуковой наркотик, позволявший забыться, или она реально умела расшифровывать помехи?

Порою Мисоль так и засыпала – под пронзительный писк и завывание радиошумов. Майк нервничал и ревновал, но не смел потревожить, и лишь время от времени подзаряжал аккумулятор. Она спокойна – а это главное, значит, и он спокоен.
От работы в саду рыжие волосы Майка ещё больше выгорели, и стали почти соломенными, приближаясь цветом к волосам Мисоль. Счастливый её выздоровлением Майк так нежно и трепетно ухаживал за ней, бежал по первому зову, боялся оставить одну, ловил малейший намёк на недомогание или испуг, недовольство или невысказанное желание, словно она и впрямь была его младшей сестрёнкой. Лишь бы ей вновь не пришла в голову дикая идея - уйти. Он не оставлял её одну, а, оставляя, забирал с собою ключ и тщательно закрывал окна.

Да, они были, как брат и сестра. Сестра, попавшая в капкан, смертельно раненая собственным братом.

За всеми этими делами Майку всё некогда было зайти в лабораторию и приступить к демонтажу части своих приборов – ведь они были ему теперь не нужны в таком объёме и качестве. Он выловил в необъятности пространства свою единственную жемчужину. Назия его поймёт и простит.

Но вот он наконец-то решился, выбрал время и – снова вошёл в опечатанную лабораторию. Мисоль, как ниточка за иголочкой, потянулась за ним. Майк боялся, что нахлынувшие на неё воспоминания вновь напугают, вызовут тоску, тихую истерику со слезами и сумасшедшую, непредсказуемую попытку сбежать. Но Мисоль робко присела поодаль.
 
– Можно, я посмотрю? – спросила она. – Я тебе не помешаю.

- Что же интересного в старых железяках? Ты можешь почитать мне вслух.
Потренироваться в произношении.

Мисоль покачала головой: - Нет, я посижу и посмотрю.

- Ну, смотри, - Майк вздохнул горестно, покосился на невольную пленницу с подозрением, но Мисоль сидела, точно примерная ученица, положив локти на стол, и лишь раскосые синие глаза восхищённо бегали по разбросанным деталям и ловким рукам Майка. Иногда она делала взмах рукой, открывала рот, словно собиралась что-то сказать, или, вернее, вскрикнуть, иногда зажимала рот ладошкой, иногда её глаза удивлённо расширялись, и в них появлялся вопрос. Повик преданно лежал рядом, изо всей силы стараясь быть как можно ближе к маленькой ножке Мисоль, обутой теперь в нарядную детскую сандалию.

Лето было в самом разгаре, но уже переваливало за середину. Отчаянно свиристели гигантские кузнечики. На первом этаже дома было душно, солнечные блики падали сквозь жалюзи на стол, линуя его в косую линейку, мешая сосредоточиться. Да ещё – пристальный взгляд удивительной женщины. Майк обливался потом в майке и шортах, но почему-то стеснялся раздеться до плавок, что обычно практиковал в одиночестве. Мисоль же, напротив, совершенно не ощущала жара.

- Зачем ты это делаешь? – спросила вдруг она. – Приборы ещё пригодятся.
Майк вздрогнул. – Э… о… - промямлил он.

- Скажи честно. Ты не хочешь меня отпускать? Ты боишься, что я сбегу? Да? Но я ничего не понимаю в этом твоём… изо… изобретении. Как же я смогу улететь?

- В самом деле, как? – пробормотал озадаченный Майк, медленно заливаясь краской стыда.

- А вот как. Моя семья сама должна меня отыскать.

- Ты хочешь сказать, что они сюда прилетят и заберут тебя?

- Они не смогут сюда прилететь. Просто заберут, - Мисоль нервно перебирала пальцами по столу. – Но без твоих приборов может не получиться.

Ага, лихорадочно соображал Майк. Накопители - к чертям. Остальное – законсервировать, пусть работает один стабилизатор, лаб опечатать. И её не впускать!

- Они – такие же, как и ты?

- Нет, Майк. И я… тоже. Не такая. На каждой населенной планете я другая, а в Космосе меня попросту нет. А здесь, на Земле, я стала такой, какой легче меня воспринять.

- Значит, ты могла бы принять форму любого, скажем, животного – птички, или крокодила, или – бегемота, и разгромить мой дом? – неуклюже попытался пошутить Майк, и снова покраснел от собственных слов.

Мисоль фыркнула. Мысль о бегемоте её позабавила.

- Нет, Майк. Это происходит само собой. Я не принимаю ничью форму. Я такая и есть. Я не знаю, как тебе объяснить, Майк, но это я! Меня преобразует не… физическое усилие. А – изменение ауры в биополе вашей планеты. И ещё… ещё твоё собственное желание видеть меня человеком. Поверь, я такой ещё никогда не была, но это я! Веришь? Веришь? Я хочу, чтобы ты верил!


- Верю, верю, – поспешил успокоить Майк, уловив блеск влаги в её глазах. – Не надо волноваться.

- А если ты мне веришь, Майк, ты не станешь разрушать свои приборы? Пожалуйста, не делай этого, – Мисоль умоляюще сложила руки на груди. Майк вздрогнул и поспешил перевести разговор.

- Мисоль, то, что ты рассказываешь удивительно и непонятно для нас. Мы, люди, не изменяемся, даже если вылетаем в Космос, на другие планеты.

- Это потому, что вы отгородились от Космоса скафандрами, кораблями. Вы разучились летать свободно.

- Боюсь, что человек никогда этого не умел.

- Умел, Майк.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю. – Мисоль загадочно улыбнулась. – Вы о многом не догадываетесь.

- Получается, вы знаете о людях больше, чем мы сами! – обиделся Майк. – Скажи на милость, как может человек существовать в Космосе? Он погибнет.

- Конечно, погибнет. Ведь вы – кото, связанные. А мы – вольные бродяги. Цыгане, - Мисоль тихо засмеялась, но Майк не понял, почему. Он совсем смешался. Этого ещё не хватало. Теперь она взялась его учить. Чертовка. Цыганка!

- Знаешь, Майк! – вдруг оживилась Мисоль. – Я хочу полетать. Хоть немного. Научи меня ездить на своём автоне.

Майк подскочил от неожиданности. Она, как всегда, была непредсказуема. Но почему бы и нет? Это отвлечёт её от мыслей об уходе. Майк с жаром ухватился за эту идею.