Скульптор с олимпа

          Вениамин Петрович Бабаков, болгарин по предкам, давно обрусевший, плоть от плоти советской системы, был среднего роста, худощав, прилично лысоват, но с правильными чертами лица и вполне  обаятелен внешне. 
     Должность самая прозаическая – механик строитель-ного оборудования в Хозрасчётном участке малой ме-ханизации, некоем тресте «Жилсоцстрой», каковых по всей нашей необъятной родине «воз и маленькая тележ-ка». Возраста для мужчины был «критического», где-то в районе сорока пяти. Дома находилась неработающая супруга, двое почти взрослых оболтусов мужского полу, со всё возрастающими потребностями.
     Перспектива карьерного роста на горизонте да и за его пределами как-то не просматривалась, - серая, до-вольно-таки однообразная служба до самой пенсии, вот почти полный портрет нашего героя.
     Но были и сокровенные увлечения, чем мог он поте-шить самолюбие, причислив себя к личностям не совсем ординарным, в отличие от тех, кто кроме работы больше ничем не мог себя занять. 
     Иные любили охоту и рыбалку, кто-то был охотни-ком по женской части, Вениамина Петровича это не привлекало. Касаемо любовных потуг, он их, как ему казалось, давно поистратил на семейном фронте.
     И вообще прелести женского тела его как-то не тро-гали, в нём, это он пугающе заметил ещё смолоду, жил интерес к фигурам более мужественным: юношеским торсам, Апполоновым пропорциям. Он мечтал в душе созерцать и даже ваять божественные линии видимой натуры, прикасаться к ним, перенося чувства на свою «Галатею» мужского рода.
     Эта страсть дремала до поры, он не подозревал  о ней, пока не попробовал однажды лепить из глины и гипса фигуры, потом античные статуи. Оказывается, в нём давно ждали своего часа природные данные худож-ника.
     С увлечением и даже нежностью теперь в своей ка-морке выглаживал он ножки, спинку какому-нибудь Ахиллу или Гераклу…
     В «дремучие» советские времена неоформленному таланту, без образования и протекции, просто нереально было проявить себя публично. Немало действительно талантливых, но невезучих поэтов, музыкантов, художников, поздно начав, так и не могли пробиться сквозь частокол бюрократии и ревностное охранение своих талантов признанных «Рафаэлей» и «Буонаротти». Не имея академического образования, помыкавшись, не находили поддержки  спивались, пропадали за непробиваемой бюрократической стеной. Это испытал и наш лысоватый герой, почувствовавший неодолимую тягу к прекрасному.
     Хотя от прекрасного никто никого не отлучал, ; на-слаждайся себе чужим искусством, сам пиши, рисуй или ваяй где-нибудь под одеялом, никто и не запрещал, но и морального удовлетворения это мало сулило. 
     Петрович, как называли его друзья и подчинённые на работе, не был пессимистом, он не довольствовался сложившимся положением вещей. Путём небольших манипуляций на производстве, сумел приобрести почти даром строительный вагончик на автомобильных колё-сах, прикатил его на задворки своей пятиэтажки, обору-довал - не зря же механик-строитель, и стал потихоньку заниматься любимым делом. 
     Со временем у него появилась приличная коллекция работ. Пробовал себя не только в скульптуре, лепил жи-вотных, сюжетные сценки бытового, военного характе-ра, рисовал в графике и акварелью.
     Неплохо получались известные военачальники, пол-ководцы, вожди мирового пролетариата. Потом он стал ваять своих знакомых, родственников, очередь дошла и до управляющего родного треста. На юбилей удачно подарил своё изделие виновнику торжества, это произ-вело оглушительный успех среди коллег и начальства.
     В нём увидели местного гения, друзья в шутку назы-вали Рафаэлем.  Но недолгая трестовская слава вскоре поутихла, а Петровичу как раз захотелось большего: выставок, признания на более высоком уровне. Но куда бы он ни сунулся, всюду в итоге слышал вежливое: «Извините, а что вы заканчивали, есть ли диплом… раз-решение заниматься искусством? А как нам доложить о выставке начальству?».    
     Это в наше время появилась свобода творчества и свобода самореализации: для этого открыты городские музеи, библиотеки, а если потянет кошелёк, так и турне по городам и столицам можно организовать…
     Однако он и не успокаивался, как поётся в популяр-ной советской песенке: «Привыкли руки к топорам…», применительно к Петровичу, к кисти, молотку да резцу – он уже не мог бросить любимое занятие.
     Сюжеты приходили и требовали своего воплощения, наработался приличный опыт, да и теоретическую базу накопил, почитывая соответствующую литературу. Он наивно и счастливо подошёл к той кондиции, когда ка-залось, что в состоянии придумать что-то своё, новое, как у поэтов – свой стиль, изваять такое, что все вдруг ахнут, сказав в один голос: «Какой талантище!»
     Эта стадия постепенно стала проходить, превращаясь в болезненное нечто, словно хилое дитя, вызывая лишь раздражение к окружающему безразличному миру.
     Как-то на службе, занимаясь текучкой, в голове бес-конечно прокручивая свои нерадостные мысли, ему не-чаянно попался на глаза подчинённый Гераклов брига-дир слесарей-ремонтников.
     «Блин, - подумал Вениамин Петрович, - действи-тельно почти Геракл, как я в нём этого раньше не заме-чал, если не по атлетическим данным, то по сложению он вполне античных пропорций. Просто они все тут в рабочих спецовках, от того и кажутся одинаковыми. Но этот-то: рост где-то метр восемьдесят, черты лица, фи-гура…
     Нет, фигура немного сутуловатая. Но это не беда. А если раздеть, подмакияжить – вполне, чем не Аполлон Бельведерский придворного скульптора Александра Македонского Леохара?
    У Петровича поднялось настроение, заработало вооб-ражение: «А что мне мешает осуществить задуманное? Только бы сразу не напугать этого мужлана, ему мои экзерсисы не понять, это вам не столичный бомонд, а провинция. Тут нужен тонкий подход. А может и более тесный контакт получится… парень он вроде поклади-стый – размечтался наш скульптор. И решившись, по-звал: 
     - Андрей!
     - Да, Петрович!
     Некоторые его подчинённые так панибратски обра-щались к нему, он принимал это легко, потому что, бы-вало, приходилось с ними и выпивать по случаю дня рождения подчиненного, бесхитростно принесшего ма-гарыч, чтобы угостить товарищей по работе, конечно, он не считал зазорным после работы накрыть «поляну» у себя в кабинете. Это лучше, чем они будут пить где-нибудь в подворотне.  Он для себя считал это демокра-тичным.
     Если же кто-то даже из старых работяг – его опоры и надежды, вдруг оступался: прогуливал или портачил в работе, мог и власть употребить. Знай наших! То есть, как руководитель, он, в общем, соответствовал своему месту.
     Гераклов был хорошим работником. Петрович его выделял среди других, потому назначил  бригадиром. Бригада его ценила за профессионализм, не вредный характер, поэтому на работе всё крутилось, что устраи-вало всех, - никому не нужны лишние неприятности.
     - Андрей, штукатурную станцию подготовили на объект? – поинтересовался для начала Петрович.
     - Почти закончили. Насос доделывают ребята, к ве-черу, думаю, управимся.
     - Хорошо, не подкачайте только. Утром обещали прислать автокран и машину. В Кисловодске наш трест пятиэтажку к сдаче готовит, кому-то квартиры доста-нутся… Ты не попадаешь?
   - Нет, Петрович, очередь большая. Хорошо бы в Ки-словодске получить…
     - Слушай, Андрюш, мы всё о работе, да о работе. Я, как твой руководитель, не знаю, чем ты интересуешься в свободное время, хобби у тебя есть?
     - Хобби? – Задумался Андрей. Ну, технику я люблю, машины, мотоциклы. Дача у нас с женой, там пропада-ем по выходным. Помнишь, я приносил на работу ябло-ки, абрикосы, сливы.
     - Абрикосы у тебя знатные, - похвалил Петрович. 
     Похвала была без натяжки. Сортовые абрикосы Анд-рею достались от прежнего хозяина дедка-мичуринца. Тот знал дело туго, садовничал по науке, выписывая соответствующие журналы. Бывший фронтовик, он мечтал старость коротать в тиши плодовых деревьев и кустарников, в собственном домике на природе. Мечту свою осуществил, а когда возраст уже не позволял тру-диться, нашёл покупателя, ревностно проверив – каковы намерения, что за человек. Убедившись, что хозяйство передаёт в хорошие руки, уступил своё детище.
     - Ну, а как ты к искусству относишься, культуре, лю-бишь ли читать книжки? - продолжал исподволь пытать Андрея Петрович. - Книги я с детства люблю читать, особенно научную фантастику, историческую, ЖЗЛ, приключенческую литературу. Майн Рид, Джек Лондон, Финимор Купер, Стивенсон…
     - Ну, а изобразительное искусство, скульптура?
     - Честно говоря, в этом я не очень…
     - Я так и знал! - Воскликнул Бабаков, но тут же смяг-чился, – я не осуждаю, это дело на любителя, но если заинтересует, я к твоим услугам.
     Гераклов посмотрел на Петровича недоумевающе. На это Бабаков резонно заметил:
     – Человек может считать себя культурным, если он разносторонен. Просто тебе не приходилось сталкивать-ся с этим. Да и где? У нас, сам понимаешь, тут не до этого.
     – Куда мне с суконным рылом…
     – Э, нет, с твоим-то… твоей внешностью да если не-много поработать над собой в духовном плане… Ты мог бы быть даже моделью для скульптора, - предположил Петрович, – только не возражай сразу и не спеши с выводами.
     Хочешь, открою секрет? Впрочем, ты, наверно, слы-шал, что я увлекаюсь творчеством, ну леплю там… ва-яю…
     - Я не настолько дремуч, Петрович, как кажусь на первый взгляд. Слышал и о твоём э-э… увлечении, но только мне это зачем?
     Может моделью стать предложишь? - Чушь! 
     Петрович почему-то даже вспотел. Ещё не осознавая до конца своей задумки, он всё же гнул свою линию.
     - Погоди, Андрюш, не торопись делать выводы. Да-вай я покажу тебе свою мастерскую, может, что и по-нравится, по-другому взглянешь на это дело…
     - Да когда мне, Петрович? Дети, дача… Все выход-ные там и не только выходные. После работы мчимся с женой – то полить надо, то окучить. И так весь сезон, а сезон у нас – весна-лето-осень да и зимой бывает надо проскочить. Подрезка деревьев, другие дела.
     - А мы с тобой в рабочее время съездим, как будет посвободнее… Петрович осёкся, понимая, что «гонит лошадей»… Андрей это почувствовал, искоса глянул на своего шефа и с усмешкой протянул: - Зачем тебе это, Петрович? Наше дело вон – железки, гайки крутить…   
   Петрович, внутренне чувствуя, что ложь только усу-губит, кинулся, как в прорубь с головой – была не была!
     - Слушай, чего это мы тут стоим в неподходящем месте и рассуждаем о высоком, зайдём ко мне, а?
   В голосе его появилась просящая нотка. Андрей по-жал плечами, а Петрович взял его под локоть и несиль-но потянул за собой.
      Они зашли в кабинет механика, тот отодвинул стул, предложил сесть, а сам, вопреки обычаю, сел не за сто-лом, а рядом. Потом встал напротив и, пытаясь загля-нуть Андрею в глаза, сказал тихо:
     - Андрюш, только не отвергай сходу, помоги, я про-шу, можешь это сделать для меня?
     - Да чего, Петрович? Я для тебя всё сделаю, надеюсь, это не криминал?..
     - Дело простое. И конечно не криминал. Понимаешь, я же занимаюсь, ну ты знаешь, я говорил. Мне для нату-ры нужен живой человек, торс, так сказать… 
     - Понимаю… нет, не понимаю, я-то тут при чём?
     - В том-то и дело – «причем», ты только не спеши отказываться, я в этом лучше разбираюсь, поверь. Ко-роче, ты мне подходишь, как натурщик. 
     И, видя попытку Андрея возразить, он повысил го-лос:   
     - Никто об этом не узнает, я обещаю. В свою очередь, если что, можешь на меня рассчитывать. Ну, мало ли… у тебя дача, строительный материал какой понадобится, я помогу!
     Что тут плохого, посидишь несколько сеансов. Де-лать-то ничего не надо. Чайку попьёшь, кофе, музыку послушаешь. 
     Любишь музыку? У меня несколько бобин на магни-тофоне с зарубежкой: «Бони М», «АББА», «Куин»… Много чего. 
     - Музыку я люблю. Странная для меня просьба. Да ладно, Петрович. Если не зарэжешь, - он специально прибег к грузинскому акценту, показывая, что вполне адекватно относится к просьбе шефа, - я, пожалуй, по-пробую твоего кофе…
     - Отлично! Завтра у нас пятница. Давай с обеда уе-дем, если всё будет нормально. Я ребят предупрежу, что мы с тобой на объект отлучимся. Сашке Богданову, твоему помощнику, накажу, чтоб мастерские закрыл. В понедельник откроет, он тут недалеко живёт. Договори-лись?

* * *
     У Андрея была машина, как он гордо называл своего «ушастого» Запорожца. Купил его у товарища по работе токаря Сашки Швагеруса. Машина подержанная, но выглядела прилично, рубиновый цвет, аккуратный салон, никелированные цацки, дополнительные фары-противотуманки, новая резина.
     «Жигуль» Андрею был пока не по карману, «Зюзик», как ласково называл он свой маленький броневичок, бегал под 120 километров в час и бензина «кушал» немного. Для дачных и прочих хозяйственных дел казался незаменимым. Мотался Андрей на нём по полям и окрестному предгорью в осеннюю пору, запасаясь картошкой, лесными дарами – орехами, шиповником, облепихой в лесополосах и брошенных садах.
     Любил и просто прокатиться «с ветерком» по пус-тынной трассе, выжимая из «Зюзика» всё, на что он способен.
     В пятницу после обеда, как договаривались, подог-нал своего «коня», Петрович сел рядом и они поехали в мастерскую. Вагончик был явно маловат для хозяина и его готовых изделий, статуэток, скульптур побольше, которые просто громоздились на полу.
     Тут же на небольшом столике для работы стояли гранёные стаканы, ложка и пара вилок. Рядом засохшая краюха хлеба. Баночки, бутылочки с красками, различ-ными жидкостями, кисточки, шпатели и прочий живо-писный скарб, не знающий порядка и женской руки. И на всём лежал приличный слой пыли, видно было, что женская рука его хозяйки не касалась убежища худож-ника, видимо не поддерживала его в блажи, не прино-сящей дохода.
     В зарешеченное окошко вагончика днём струился свет, вечером Петрович включал лампочку, а окошко задёргивал шторой от любопытных глаз.
     Соседи знали о его увлечении, кое-кто заходил на огонёк. Тут все чаще собирались «мальчишники», как по мановению волшебной палочки появлялись – буты-лочка портвейна или водочка. но Петрович не позволял себе этим злоупотреблять, чтобы не ополчились на него жёны визитёров. После выпивки заводились разговоры на темы искусства, о политике, о прочих делах, так что скучать было некогда.
     Смахнув с лавки какие-то крошки, бумажки, хозяин предложил присесть Андрею. Тот брезгливо поёжился, устроившись на краю лавки, почти равнодушно огляды-вая убранство вагончика.
     Бабаков стал рассказывать о своих работах, оживля-ясь, вспоминая, по какому поводу он сделал ту или иную поделку, бюст или фигурку.   
     – Извини за беспорядок, всё недосуг прибраться. По-нимаю также, что увиденное тебя, может, мало тронет, это так же, как если бы ты меня привёл к себе на дачу. Там ты своими  руками вырастил, выходил кустарники, деревья, ухаживал, поливал. Я бы глядел точно также на дело рук твоих, как ты сейчас смотришь на мое достояние, но такое отношение к моему увлечению, надеюсь, у тебя скоро изменится. Я  расскажу как можно больше об этом виде искусства, дам почитать, полистать журналы, книги. Здесь их немного, у меня дома полно.
     Да, вот ещё что, работать в мастерской нам будет не очень уютно. Сегодня у тебя это просто ознакомитель-ная поездка, как-нибудь выберем время и отправимся к тебе на дачу или на пленер. Там нам никто не помешает, и виды  соответствующие. Возьмём с собой харчишек, можно винца, хотя ты за рулём, но я надеюсь на твою помощь в плане колёс?
     Андрей слушал, чувствуя себя не в своей тарелке. Но отказать шефу было неудобно. Пару раз свозить его на природу, коль такая блажь, ему не трудно…
     – Хорошо, Петрович. Если надо, я что…
     – Нет, это меня не устраивает. Ты словно делаешь мне одолжение. Хотя по сути это так и есть. Ты просто должен в ближайшее время изменить своё отношение к моей просьбе, иначе я не знаю…
     Ты пойми, для меня это вопрос жизни. Это же не производство. Там мы делаем дело, нравится оно или не очень, получаем свои рубли на жизнь, но духовно, так сложилось у нас в стране, мы часто далеки мыслями и сердцем от данного процесса и от окружающих нас лю-дей.
     Вот ты – разве стройка, это предел твоих мечтаний. Многие вообще у нас занимаются не своим делом: писа-тели работают дворниками, кочегарами, кто-то в конто-ре просиживает штаны годами, зевая на работе и думая, как вечерком он займётся усовершенствованием конст-рукции мотоцикла…
     – Я понял, Петрович. Постараюсь проникнуться тво-ей заботой. Я мечтал  в своё время, представь себе, по-ступить в гуманитарный институт на журналистский факультет. Пописывал в юности стишки, заметки в газету. Но всё это оказалось несущественным и неосуществимым по различным причинам. Я ведь детдомовский, помощи ждать неоткуда, а нужна квартира, семью надо содержать. Так что я то понять могу, просто сразу не проникся… Ну и сделаю, как я уже говорил, всё от меня зависящее.
     – Когда мы сможем выехать, например, к реке, может к тебе на дачу?
     – Вряд ли на даче будет удобно, там соседи... А какие мои функции – стоять, сидеть? Раздетым, одетым? И почему, собственно, я? - этот вопрос не даёт мне покоя.   
     – Ну, считай, это моё вИдение. Каждый художник находит то, что ему по сердцу, кого-то женские формы прельщают, а мне античные мужские, похожие на богов Олимпа, нравятся.
     – Ну ты, Петрович, скажешь, я и боги Олимпа. Хотя лет двенадцать назад в армии я был ничего: на перекла-дине «солнышко» крутил, «угол» запросто держал, на руках ходил и многое другое. Потом спину сорвал, пе-ред дембелем в санчасти валялся, а уж после армии только труд физический, учёба, семья… Обычная исто-рия.   
     – Немаловажную роль играет наследственность, при-родные данные, вот мне видится твой профиль  торса, практически таким, как в мифологии про Зевса, Феба и прочих эталонов античной классики. Кстати, у тебя и фамилия экзотическая – Гераклов, откуда?
     – Да я ж детдомовский, там и придумали…

* * *
     В воскресенье ранним солнечным утром Андрей подъехал к мастерской Петровича, тот с сумкой, этюд-ником уже ждал, поглядывая на часы. Загрузив вещи в багажник, они отправились в сторону станицы Е., пере-ехали через мост, свернули на просёлочную дорогу вдоль реки. 
     Ехали наобум, приглядываясь к местности. Вот по-лянка, но маловатая и грязноватая, в следах кострищ и бытового мусора. Дальше попалась слишком пологая, заросшая высокой травой. Проехав несколько таких по-лянок, наконец, облюбовали подходящую.
     Расположились, на природе сразу захотелось есть. Перекусили, стало пригревать солнышко, Андрей ски-нул одежду, оставшись в плавках, подставив грудь лас-ковому светилу. Петрович не терял времени даром, он расположился в тенёчке, разложив художественный ин-вентарь, стал тут же набрасывать эскиз с натуры, велев Андрею немного повернуться, чтобы хорошо просмат-ривался профиль.
     Через полчаса он попросил сменить позицию, перей-ти в другое место, чтобы набросать в фас. Сначала пи-сал молча, но потом стал задавать вопросы Андрею, тот отвечал, но видно было, что устал от безделья, и сказал:   
     – Петрович, может, я окунусь немного, что-то разо-млел. А ты? Давай вместе. 
     Петрович неожиданно согласился. Разделся догола, чем смутил Андрея.
     – Ты чё, Петрович? А если кто увидит? 
     – Ну и что, пусть смотрит, кому интересно. Привы-кай и ты, я ещё попрошу тебя снять плавки, мне нужно всё тело. Ты же видел – боги обнажены и никого это не смущает.
     – А чё, обязательно мои причиндалы рисовать или ваять, они у всех примерно одинаковы.
     – Примерно. Понимаешь, Андрюш, свои рисовать мне не с руки как-то, а выдумывать, это уже не то…
     Не волнуйся, ты же мужик, вернее, если по антично-му – полубог, вот и веди себя, словно мы в древней Гре-ции на Олимпе и всё нам пофиг.
     Кстати, ты знаешь, они были очень свободны в нра-вах. Развлекались с гетерами всякими. Женщины-богини тоже не обременяли себя моралью. А боги, лю-бившие мальчиков, юношей. Лесбийская любовь – женщины занимающиеся любовными утехами друг с другом, мужчины…
     – Читал я про это, но ведь это как-то не по-нашему, противоестественно.
     – Ну, Андрюш, какой ты наивный. Это было есть и будет всегда. Просто у нас это глубоко завуалировано, в провинции мы почти девственники, но ты же знаешь, в Сталинские времена треть, как минимум, населения прошла через лагеря, тюрьмы, и это там процветало, сейчас тоже никуда не ушло.
     Петрович стал рассказывать истории, о которых в советский период не писали в книжках. Андрей и сам слышал подобное в армии и после. Просто он не был готов к такому повороту в их творческом тандеме. 
     Вспомнил, как до армии работал в шахте в сибир-ском городке, вот где зэковский заповедник: блатные песенки, хазы и притоны. А сколько россказней «отки-нувшейся» молодёжи, любителей «травить» байки и демонстрировать свои «достоинства» где-нибудь на перекуре в шахте или в душевой после смены, бравировавших шестилапыми паразитами в области лобка. Андрея это не вдохновляло, оказавшись случайно в этой среде, он не принимал её романтики, сторонясь, благоразумно, не показывая своего отношения. Петрович неожиданно подошёл к Андрею, поглядел оценивающе, и вдруг провёл рукой по спине, потом по ягодицам и доверительно спросил:
     – Ты веришь в мужскую дружбу?
     – Ну, д-да, – слегка заикаясь, ответил Андрей. 
     – А между мужчиной и женщиной может быть бес-корыстная дружба?
     – Скорее, нет.
     – Правильно. А если между мужчинами существует очень крепкая дружба, может она перерасти в нечто большее?
     – Петрович, что может быть больше, чем дружба?
     – А ты вспомни богов Олимпа. Думаешь, они дураки или извращенцы? Ведь это боги, а они знали толк и в дружбе и в любви. Для нас они во многом и теперь яв-ляются эталоном отношений, поведения в любви.
     – Я что-то не пойму, Петрович, к чему ты клонишь?
     – Андрюша, ты уже не маленький, поверь, мужчина тоже может любить себе подобного, и в этом ничего противоестественного нет.
   – Да мне-то что до этого? Пусть себе любят. Помню в армии уже с увольнительными предписаниями на руках, мы, трое друзей: я, Серёжка Глотов и Димка Пудов отправились к прапору нашей части, с ним мы в части были в хороших отношениях, поэтому на прощанье он пригласил нас в гости.
     Как водится, посидели хорошо, отметили дембель! Самолёт был только на следующий день, он предложил нам переночевать. Но кровать была свободной одна, вернее, раскладной диван. Мы улеглись втроём.
     Ночью, я хоть и с похмелья, чувствую, кто-то сзади залез мне в трусы. Спросонья стал отбиваться, потом понял, что это. Повернулся лицом, вижу – Димка пыта-ется мной овладеть…
     Я встал, сходил но нужде, потом, подвинув Серёгу, лёг с краю и спокойно проспал до утра. Утром мы по-завтракали, простились с гостеприимным хозяином, и пошли в город. По дороге я украдкой рассказываю Се-рёге о ночном происшествии. Он вдруг заржал, как конь, и говорит, показывая на Димку:
     – Представляешь, эта скотина и ко мне лез. Врезал я ему по яйцам, он и успокоился. 
     И обращаясь уже к виновнику ночного приключения, шутя, продолжил:
     – Тут ты, Димон, не старший сержант, а простой гражданин, как все, и хотя ты мне друг, но такие шутки больше не пройдут, понял? Димка, как ни в чём не бы-вало, пробасил:
     – Ребят, да пьяный я был, ничего не помню…
     – Ладно, шлангом прикидываться, не помнит он, – вставил я.
     – Честно, ребят! Не обижайтесь. Мы с Серёгой рас-хохотались.
     Рассказывая это, Андрей оделся.
     – Если ты это имел в виду, Петрович, то я традицио-налист. Мне эти штучки-дрючки не нужны. Давай ра-зойдёмся по мирному и всё. А то, как подъехал хитро: скульптура, боги Олимпа…
     – Да ты не кипятись, Андрюш, я это так, на вшивость тебя проверял, можно сказать… Ничего я не хотел дур-ного, поверь. Просто на воздухе немного язык развязал-ся, такой воздух – без вина пьянит.
     – Нет, Петрович, зачем меня проверять, мы не в раз-ведку пошли. Если хочешь по-хорошему, то давай я от-везу тебя домой, и забудем всё. Никаких позирований. Ты ищи себе другую натуру-дуру. На работе я – могила. И с тобой буду вести себя, словно ничего не произошло, лады?
     – Зря ты так. Но если это твоё – твёрдое слово, то я согласен. Сеанс не получился… 
     Они собрали вещи и уехали. Вскоре Андрей всё-таки решил уволиться из этой организации. Однако Бабаков почему-то  не хотел подписывать расчёт. Несколько дней мурыжил, избегал, прикрывался делами. Под ко-нец, припёртый, что называется, к стенке, согласился, на предложение Андрея прокатиться на «Запорожце».
     Отъехав, они остановились в тени лесополосы, Анд-рей выключил зажигание и прямо спросил:
     – Чего ты добиваешься, Петрович. Ведь я своё слово не нарушил, а ты стал зажимать меня по работе. Пере-числять твои пакости я не буду, сам всё прекрасно зна-ешь.
     – Отпущу я тебя, отпущу. Понимаешь, трудно тебе понять, мужлану, что я полюбил тебя…
   – Фу, какая гадость. Если ты мне сейчас не подпи-шешь заявление, я тут прибью тебя, и будь что будет…
     – Андрюш, только один поцелуй, пожалуйста!
     – Ах ты, гнида, я тебя сейчас так поцелую! Хочешь!   
     Он замахнулся, но болгарин как-то съёжился, расто-пырил пальцы и завопил:
     – Всё, всё, я согласен, давай твою бумажку. Андрей вытащил из «бардачка» заявление и шариковую ручку.
     – Подписывай или я за себя не ручаюсь!

                22. 11. 2014 г.