Алые паруса александра грина часть вторая

(Часть Вторая)
1
Вопрос: Возможно ли жизнь художника отделить от его творчества?
Ответ: Да, возможно. Если суметь найти границу – где заканчивается кровь и начинается боль души.
Задача усложняется если мы будем помнить, что вместилище для души до сих пор не найдено. И все же точка соприкосновения должна быть. Сближение происходит не сразу. Но когда оно происходит, эту кровно-духовную  спайку человек не может не почувствовать. Чувство особенное и переживается оно особо. Картинку можно сравнить с туго набрякшими венами. Это струна между жизнью и творчеством. Сначала напряжения концентрируется в слове. Здесь слово выступает исключительно как инструмент. Слова пока только кирпичики. Эмоциональный фон  - экзальтация; мотив– зуд; желание - позыв к тошноте и сама тошнота; скорость исполнения– повышенная. Продукт на выходе оценивается исключительно субъективно. –
Второй уровень напряжения - это противоположность первому.  Тут сдержанность граничит с эмоциональной осторожностью и даже вялостью. В средствах выразительности часто присутствует страх переборщить.  То перетягивая, то ослабляя силу натяжения струны писатель ищет созвучий. Так формируется опыт «вглядывания» в текст. слова постепенно перестают быть простыми кирпичиками. Писатель начинает наполнять их волшебством оживления.
Наконец приходит третья стадия. Это всегда взрыв! Тут сразу все - и труд долгих бессонных ночей, и праздник победы, и тут же боль закипающей крови, и снова феерия солнечных брызг! Взрыв, переходящий в карнавал, где на равных участвуют жизнь и слова! При этом автор остается черным рудокопом. Он продолжает вгрызаться в породу, чтобы затем в грудах хлама отыскать бесценный самоцвет! Так слова становятся пылающими рубинами, глубинными сапфирами и изумрудами цветущей жизни. Только из этого материала художник теперь готов лепить миры, создавать время и пространства. это горный воздух, которым дышат тексты и которым питается душа. Кайф исключительно Божественный. Никакому ремесленнику никогда подобного чуда не создать и не пережить. Ремесло всегда остается по эту сторону жизни. Те же, кому было даровано перешагнуть за грань случайности и произвола, вступает на дорогу судьбы.  И куда-бы не вела дорога, идущий по ней всегда будет иметь силы радоваться жизни и оставаться счастливым.
В этом очерке будет предпринята попытка во-первых, - проследить творческую эволюцию писателя Грина; а во-вторых, -  попробуем увидеть силу сотворяемого и творящего слова.

2
Среди моря, написанного Грином, для ответа на поставленные вопросы мы выбрали три текста.  Это рассказ 1911 г. «Сто верст по реке»; повесть (1921г.) «Алые паруса»; и поздний роман (1931г.) «Дорога никуда». Безусловно являясь одними из самых лучших текстов, именно эти произведения более других характеризуют - как эволюцию писательского мышления, так и всю непростую судьбу Александра Степановича.
Про феерию «Алые паруса» сказано было довольно в первой части. Здесь же только отметим что в предложенной триаде это стержневой текст. Ибо в нем жизнь Грина не просто коснулась силы оживленных слов, но сами эти слова для писателя стали судьбоносными. Что же случилось? Пусть не покажется ответ слишком пафосным, - Грин услышал зов судьбы и откликнулся на него. Нет, слава богу, судьба не предложила писателю сияющий проспект, по которому приятно было бы прогуляться с тросточкой и в лакированных штиблетах. Скорее это была тропа, подобно той тропинке, которую Грин вскоре протопчет по сухой каменистой земле Крыма. Именно дорогу, как судьбу будет иметь ввиду Александр Степанович, когда напишет свой последний роман и тем окончит свой творческий путь. Чтобы понять, о чем идет речь, мы дальше подробнее остановимся на этом тексте. Сейчас же предлагаю немного поговорить о рассказе «Сто верст по реке».

3
Часто, для того чтобы громко крикнуть надо сперва в легкие взять достаточно воздуха. Чтобы ощутить простор для высказывания надо мыслью взять необходимый разбег.  Вот и теперь, прежде чем понять ценностный объем интересующего нас текста, предлагаю заглянуть в конец, рассказа который Грин написал перед этим. Рассказ называется «Позорный столб». Грин заканчивает его следующей фразой: «Они жили долго и умерли в один день».
 Конечно, это избитый речевой штамп. Автор будто говорит читателю:
- Я сказал, что хотел сказать. Больше мне сказать нечего. Все. Думайте, что хотите.
И вот пишется следующий рассказ «Сто верст по реке». Грин заканчивает его так: «Они жили долго и умерли в один день».
Да, автор — это человек и что-то забыть из уже написанного и затем вновь повторить может. Дословность же повтора кажется намекает на более глубинную причину.  О причине чуть ниже. Теперь напомним сюжет: ломается пароход и волею судеб скрывающийся на нем беглый каторжник Нок и юная наивная девушка по имени Гелли оказываются в одной лодке. Они должны проплыть вместе по реке, чтобы добраться до нужного им города. Биография Нока, о которой по ходу действия узнает читатель, кстати полностью совпадает с биографией Горна из «Колонии Ланфиер». Опять повтор? Может Грину подобные оговорки безразличны? Автор готов закрывать глаза на подобные «ляпы» в том случае, когда его волнует что-то гораздо более существенное.
Итак, Нок. В его прошлом неудачная любовь, преступление и тюрьма; в настоящем - озлобление против людей и в частности против женщин. «Прежде всего нужно быть одиноким». - таково основание в характере героя.
 Второй герой – девушка по имени Гелли. Грин ее представляет читателю через созерцание: «Солнечный шар плавился над синей рекой, играя с пространством легкими, дрожащими блестками, рассыпанными везде, куда направлялся взгляд. Крепкий густой запах зелени волновал сердце, прозрачность далей казалась далеко раскинутыми, смеющимися объятиями; синие тени множили тонкость утренних красок, и кое-где в кудрявых ослепительных просветах блистала лучистая паутина».
Нок так видеть не может. Ему надо грести, надо спешить, надо бежать. Поэтому восхищение окружающий природой вызывает в нем приступ женоненавистничества.
 Все они живут только половыми инстинктами. – в раздражении заявляет Нок. – поэтому «Женщины мелки, лживы, суетны, тщеславны, хищны, жестоки и жадны»
К подобным взглядам Нока привела его прежняя идеализация женщины, которую он любил, и которая его жестоко обманула. Именно обман и приводит Нока в тюрьму.
Надо заметить, что автор из текста в текст создает тип мечтателя, романтика, человека, который часто вынужден в жизни быть жутким эгоистом и нетерпимым индивидуалистом. Люди такие живут по принципу: все или ничего, и как правило не получают ничего. Не таков ли был к 1911 году и сам Александр Степанович?  Причина, почему человек вдруг садиться за стол берет бумагу, перо и начинает сочинять, могут быть разными. Есть разница - между человеком, просто пожелавшим из эмоций сплести красивое изделие, и другим человеком, который будто стоящий на паперти нищий, будто милостыню собирает в своей голове слова. Он придет домой, сядет за стол и взяв лист бумаги, попробует из собранных букв высечь малую искру, которая сможет осветить в темной его душе ржавый гвоздь. Когда текст пишется именно в такой парадигме, тогда выше упомянутые ляпы — это ничтожные случайности или пустая небрежность. Другими словами, это те пустяки, которые даже поправлять не всегда надо.
Но вернемся к тексту, в котором вдруг происходит чудо. Сперва это случается с Гелли. Юная девушка выглядит беззащитной перед ложью мира. Что способен изменить и как может противостоять окружающему злу ее наивный созерцательный характер? Кажется, тут показано полное бессилие. Но это не так. Душа у Гелли живая и деятельная. Вместе с природной чистотой она способна на подвиг.  По сюжету, они доплывают на лодке до города и прощаются. Нок, как и прежде остается в одиночестве.  Казалось бы, что ему еще нужно. Он достиг цели и его одиночество снова с ним. И вдруг, этот преследуемый и затравленный человек чувствует: «Хочу тепла и света; страшно, нестерпимо хочу.
Одинокий, озлобленный на жизнь человек жаждет «тепла и света». И верная Гелли ему это дает. Девушка совершает поступок любви. По сути она спасает от виселицы бедного Нока.
Но ведь именно тепла, света и любви жаждет и сам автор. Так в своей полноте проявляется пульс и сердце гриновского идеала. Тепло и свет; Радость и красота -  как непросто соединить их в одной душе? А если это душа художника? Все герои этой поры у Грина холодны и не ведают что такое человеческая радость. Радуются только ничтожества. Это животная, ночная радость.
Свет же настолько зыбок и символичен в его ранних рассказах, что порой кажется нереальным. Зато ночь — это словно раз и навсегда выбранный фон.
И вот на этом мрачном фоне к герою, мимо воли, приходит любовь. Разве это не чудо? Конечно чудо. А если так, то скажите, что к этому еще можно добавить? Только одно: «Они жили долго и умерли в один день».   

4
Если «Сто верст по реке» это Грин явленный из глубины тревожного понимания себя, то последний роман «Дорога никуда» это будет Грин,  приведший свою жизнь в градус большой метафоры. При этом текст романа «Дорога никуда» это без прикрас сила и мощь. В нем соединилось все на что был способен и что заслужил писатель. Блестящий стиль; сюжет из разряда –читать не оторваться; яркие образы и характеры; воедино сцепляющий обе части романа образ главного героя. Чем не реалистический роман. Реализм, лишь слегка подпудренный сиянием романтики. Что касается столь любимого Грином, его величество – случая, то в романе он конечно есть. Но ведь и в жизни этого добра достаточно.
Сюжет следующий:
Роман состоит из двух частей, действие которых разделено девятью годами. Как в ряде других произведений Грина, события разворачиваются в вымышленной стране.
Часть первая
Семнадцатилетний юноша Тиррей Давенант, мать которого умерла, а отец пропал без вести много лет назад, живёт в городе Покет и работает помощником Адама Кишлота, владельца ресторана с оригинальным названием «Отвращение». Однажды в ресторан ненадолго заходят в сопровождении гувернантки две сестры, Роэна и Элли, дочери богача Урбана Футроза. Неожиданно для всех единственный кроме них посетитель кафе, Орт Галеран, симпатизирующий Тиррею, обращается к девочкам с просьбой замолвить слово о Тиррее перед их отцом, который мог бы дать юноше более подходящее занятие. Футроз приглашает Тиррея в дом и решает устроить его на судно к своему знакомому путешественнику, а пока выделяет Галерану деньги, на которые тот снимает для юноши комнату и покупает ему одежду. Тиррей счастлив, тем более что дом Футроза и его дочери очаровали его, и он чувствует, что перед ним открываются безграничные возможности. На своём последнем вечере у Футрозов Тиррей даже выигрывает в состязании по стрельбе приз — серебряного оленя, который останется с ним на долгие годы. Однако внезапно появляется отец Тиррея, опустившийся нищий и пьяница Франк. Узнав, что его сын свёл знакомство с богачом, отец Тиррея говорит ему, что тоже пойдёт к Футрозу, якобы от лица сына, и попросит о помощи. Не в силах вынести такого позора, Тиррей пытается разыскать Галерана, которого не оказывается в городе, и предотвратить встречу своего отца с семьёй Футрозов. При этом он остаётся без денег, потому что Франк обкрадывает его. Узнав, что Футроз с дочерьми уехал на три дня в Лисс на спектакли известных актёров, Тиррей решает идти туда пешком, чтобы рассказать им обо всём и попрощаться. Дорога полностью истощает юношу и, дойдя до театра, он падает без чувств, не поговорив с Футрозами. После этого он попадает в больницу.
Часть 2

Проходит девять лет. После пребывания в больнице в Лиссе Тиррей не вернулся в Покет, а пошёл в противоположном направлении и остановился в гостинице у гор между Тахенбаком и Гертоном. Неожиданно владелец гостиницы Стомадор в поисках лучшей доли уехал, оставив её юноше, и с тех пор Тиррей (под именем Джемс Гравелот) стал преуспевающим владельцем гостиницы и трактира при ней. Однажды, когда Тиррей беседовал в трактире со своим знакомым Баркетом и его дочерью Мартой, туда же зашла проезжающая мимо компания по главе с Ван-Конетом, сыном губернатора. Когда Давенант показывает своё мастерство стрелка, убивая выстрелом муху, а затем несколько раз попадая в то же место, у Ван-Конета портится настроение и он оскорбляет Марту, за что получает пощёчину от Давенанта. Ван-Конет уезжает, а Давенант ждёт вызова на дуэль, понимая, что просто так забыть оскорбление Ван-Конет не сможет. Однако Ван-Конету на днях предстоит свадьба, и его приятель Сногден подкупает Баркетов, чтобы они никому не говорили о случившемся. В гостиницу же он подсылает человека, который под видом ящиков с книгами оставляет у Давенанта контрабандные сигареты. Когда к гостинице подъезжает полиция, Давенант понимает, что его арестуют, чтобы он не мог навредить Ван-Конету. С помощью знакомого контрабандиста ему удаётся сбежать на корабль контрабандистов, который направляется в Покет. При высадке, однако, контрабандистов пытается арестовать полиция, в результате чего завязывается перестрелка. Будучи прекрасным стрелком, Давенант убивает нескольких полицейских, однако затем его в числе других выживших контрабандистов арестовывают и помещают в тюрьму. Хотя Давенанту грозит смертная казнь, он надеется на суде рассказать всю правду о том, что произошло между ним и Ван-Конетом, который тем временем благополучно женился на девушке по имени Консуэло. Через контрабандистов, у которых есть свои люди среди надзирателей тюрьмы, о Тирее узнаёт Стомадор, который по случайности работает в продуктовой лавке
у самых стен тюрьмы. Он вступает в переписку с Давенантом и разыскивает Галерана. Они разрабатывают план подкопа, который с территории лавки Стомадора выйдет во двор тюрьмы. Тем временем состояние Давенанта ухудшается из-за ранения в колено, полученного во время перестрелки. Через несколько дней подкоп готов. В тот же день становится известно, что суд заочно приговорил всех контрабандистов и Давенанта к казни. Ночью Галеран с сообщниками переходят через вырытый тоннель на территорию тюрьмы, но Давенант уже очень плох и из-за раны не может встать. В бреду он говорит, что к нему должна прийти проститься женщина, и Стомадор бежит в город, чтобы найти кого-нибудь, кто сможет поговорит с Давенантом перед его казнью. Случайно он встречает и приводит Консуэло, которая впервые узнаёт о том, что сделал её муж. Поговорив с Давенантом, она уходит, обещая помочь. Консуэло разрывает с мужем, заставив его сделать признание начальнику тюрьмы, в результате которого дело контрабандистов пересматривается. Смертельно больного Давенанта выпускают, и он умирает в присутствии Консуэло
и Галерана от заражения крови.

5
Так как роман «Дорога никуда» является последним из законченных текстов Грина его можно считать завещанием. Даже если это не завещание, то уж точно итоговый текст. В нем писатель постарался высказаться максимально и полностью. Давайте же поглядим что именно хотел сказать нам автор.
 Начнем с любопытного замечания писателя 21 века Макса Фрая:
 „Дорога никуда“ – возможно, не самая обаятельная, но самая мощная и разрушительная из книг Александра Грина. Наделите своего героя теми качествами, которые вы считаете высшим оправданием человеческой породы; пошлите ему удачу, сделайте его почти всемогущим, пусть его желания исполняются прежде, чем он их осознает; окружите его изумительными существами: девушками, похожими на солнечных зайчиков, и мудрыми взрослыми мужчинами, бескорыстно предлагающими ему дружбу, помощь и добрый совет. А потом отнимите у него все и посмотрите, как он будет выкарабкиваться. Если выкарабкается (а он выкарабкается, поскольку вы сами наделили его недюжинной силой) – убейте его: он слишком хорош, чтобы оставаться в живых. Пусть сгорит быстро, как сухой хворост – это жестоко и бессмысленно, зато достоверно. Вот по такому простому рецепту испечен колдовской пирог Грина, его лучший роман под названием „Дорога никуда“».
Итак, по Максу Фраю «Дорога никуда» это лучший гриновский текст. Автор в нем выступает всесильным демиургом. Демиург сперва щедро одаряет, а потом так же щедро обирает и наконец убивает своего героя.
Но тут есть заковырка. Если воспринимать текст по Максу Фраю, то  это не лучший, а напротив самый худший из романов Грина.
Судите сами. Даже в сравнении с текстами на которые мы опираемся в данной статье, («Сто верст по реки» и «Алые паруса») Здесь нет главного героя.  Каковы герои Грина. Это, как правило, одиночки, которые вопреки всему способны и готовы действовать. Их поступки всегда оригинальны и самостоятельны. Каков же на этом фоне герой «Дороги никуда»?
Во-первых, - Давенант от первой до последней странице находится под пристальным надсмотром автора.
Во-вторых, -  автор похож на самодура, барина который сперва много чего дает своему холопу, а потом все это сам же и отнимает. Сравнение Давенанта с судьбой библейского Иова неуместна. Ибо щедро ласкающая и затем так же щедро карающая рука самодура Демиурга это не рука Всевышнего Творца. Поэтому и судьба Давенанта никогда не будет судьбой Иова.
Но так как Александра Степановича трудно упрекнуть в самодурстве, то и объяснение которое предложил Макс Фрай недостаточное.

6
Повторим, «Дорога никуда» это последний роман, который незадолго до смерти закончил Александр Степанович. В романе есть все - приключенческий дух; узлы, стремительно развивающегося сюжета; с первой до последней страницы напряженный драматизм. Но разве все эти литературные приемы не были присуще и другим его произведениям?  Конечно были. Но тогда «Дорога никуда» отличается лишь более удачным подбором и соотношением авторских приемов. По этим характеристикам роман нельзя считать вершиной в творчестве Грина. Такой вершиной бесспорно является феерия «Алые паруса».
Такая расстановка акцентов нисколько не умоляет роман «Дорога никуда». Этот текст способен многое подсказать и на многое указать. Как нам представляется, существенность «Дороги никуда» заключено в его названии и том смысловом содержании, которым наполнил его автор. Вот на этих моментах нам предстоит остановиться. Начнем с названия.
В изначальной рукописи роман назывался иначе. Грин собирался его назвать «На теневой стороне». Какая такая «теневая сторона» – понять теперь трудно. Памятуя о том, что символизация как прием никогда не был чужд Грину и уж точно категории тьмы и света для писателя имели существенное значение, можно предположить, что и в названии автор намеревался заложить символику. Сам роман в тот момент, либо только продумывался, либо делались первые наброски. Подобный метод писания   можно назвать «прыжок из головы». Есть идея, впечатление, образ или на худой конец, символ. То есть,  нечто вдруг торкает писателя в голову. Это как вспышка, как искра которую надо тут же уловить  и попробовать из нее раздуть костер будущего текста. Именно такой ход – от искры к пламени - и был у Грина.
И вдруг Грин решает изменить название.   Да, такое с писателями часто случается. С Грином это было так. Новое название было выбрано после посещения выставки которая называлась «Современная английская гравюра и литография». Выставка проходила в Москве с 26 сентября 1926 года. Ее чета Гринов посетила осенью 1926 года, когда из Крыма они приезжали в Москву. По воспоминаниям Нины Николаевны это была «небольшая гравюра в незаметной тёмной рамке, изображающая отрезок дороги, поднимающейся на невысокий пустынный холм и исчезающей за ним. Суровая гравюра».
Согласно каталогу, гравюра принадлежала английскому художнику Джону Гринвуду и называлась «Дорога в никуда» (A Road to Nowhere). На гравюре изображено реальное место, находящееся недалеко от маленького городка Грассингтон на севере Англии. Если выйти из Грассингтона и двигаться на север, то дорога, по которой будет идти человек, очень скоро начнет взбираться на холм. Художник Джон Гринвуд нашел такое место, откуда видно, что дорога взбирается вверх и на верхушке холма она вдруг как-бы обрывается в никуда. Впечатление вполне реальное. Оно такое потому что зрителю, стоящему под холмом не видно куда дорога может дальше идти. Именно этот эффект на картине и запечатлен.
Вряд ли Александру Степановичу, внимательно всматривающегося в этот пейзаж, были известны такие подробности. Интерес Грина зацепился за сюжетную необыкновенность.  Вроде обычная проселочная дорога. Дорога, поднимаясь на холм вдруг устремляется к небесам! Такому изображению соответствовало название «Дорога в никуда». По воспоминаниям жены, Грин так же обратил внимание на созвучие между его фамилией и фамилией художника.  Но это впечатление было вторичным. В первую очередь конечно впечатлил образ. Именно его писатель и закрепил в названии своего романа.
Мало кто обращает внимание, что название картины и название романа хоть и похожи, но все же отличаются. Но какую роль может сыграть наличие или отсутствие одного предлога? Возможно и никакую. Но Грин, давая новое название роману, эту разницу видел.  Разница в различии смыслов. Напоминаем, У Гринвуда картина названа «Дорога в никуда»; у Грина роман назван «Дорога никуда». Если не просто взглядом скользнуть, но вглядеться, вслушаться и затем внимательно вдуматься, то различия очень существенны. У Гринвуда акцент падает на слово никуда. Именно в «никуда» и направлена дорога английского художника. Грин акцент делает на дорогу. Дорога хоть и есть, по ней можно идти, но как-бы скоро или не скоро ты шагаешь, все равно тебя ждет «никуда».
Сознательно или интуитивно подчеркнул это различие Александр Степанович? Можно лишь догадываться, как движется творческое мысль автора. Кажется еще Пушкин замечал, что поэт (в широком смысле художник) должен быть немного глуповатым. Это не в смысле что надо быть дебилом, но в смысле дефицита рациональности. Рацио это тот барьер, который предохраняет от чрезмерных сквозняков фантазирования. Но эта же рациональность мешает художнику быть открытым навстречу всем ветрам! Никогда художник не поднимется до уровня Демиурга если не ощутит ветра дующих из глубин вселенной или из уст самого Творца!
 Интеллект Грина кажется не блистал изысканностью. Как знаток человеческих душ и поступков он безусловно был проникновенен. Когда в текстах вдруг начинали зиять дыры метафизики, писатель Грин принимался тужиться и смешно раздувать щеки. От чрезмерного напряжения и стыда к написанному он краснел. Покраснения авторских кожных покровов просачиваются сквозь бумагу и написанные слова. Слава богу, подобного мусора у Грина не так много.
Зато у Александра Степановича в достатке присутствует интуиция.   Его способность к проникновенному созерцанию порой удивляет! Что касается «Дороги никуда», именно эти качества послужили писателю к изменению в названии.
Итак, как говорится «картина маслом»: роман сочиняется; уже есть название; вдруг интуиция автору подсказывает, что нужно поменять название. Хорошо. Поменял. Значит есть ключик, который отопрет в романе все смыслы. Но именно этого и не происходит.   И тому есть сразу две причины. Главная причина - это полное отсутствие всяких из вне навязанных смыслов. Вторая причина – в романе нет самостоятельного героя.  Вместо героя есть холоп  и есть барин-самодур.
Всякому, внимательно прочитавшему роман, становится очевидным, что тело текста и его название ничего общего не имеют.

7
 Читатель конечно помнит, как в самом начале романа в ресторан с названием «Отвращение», где официантом работает главный герой, заходят две очаровательные девушки. Напомним, это дочери богача Урбана Футроза. После непродолжительного общения    и просьбы доброго человека по имени Г. Девушки, желая помочь молодому человеку,  решают познакомить его с отцам. Для этого они приглашают юношу в гости. Итак, в доме Футроса  вечер. Собралась молодежь. Здесь - обе его дочери - Рой и Элли, молодые люди – Гонзак,  Тортон  и подруга сестер Титания. Среди приглашенных наш герой. Молодым людям весело, они смеются, дурачатся. Давенанту нравиться находиться в этом обществе. При этом чувствуя социальное неравенство, он все же замкнут и молчалив.
«Давенант прошелся, остановясь против небольшой акварели: безлюдная дорога среди холмов в утреннем озарении.
— Это — «Дорога Никуда», — пояснила девочка (Элли) Давенанту: — «Низачем» и «Никуда», «Ни к кому» и «Нипочему».
— Такое ее название? — спросил Давенант.
— Да. Впрочем… Рой, будь добра, вспомни: точно ли название этой картины «Дорога Никуда» или мы сами придумали?
— Да… Тампико (папа) придумал, что «Дорога Никуда».
 Тут появляется отец - господин Футроз. Дочери принимаются расспрашивать его про картину и он начинает рассказывать историю:
«Я купил ее на аукционе, — сказал Футроз. — Эта картина напомнила мне одну таинственную историю». Далее следует история про какого-то каменщика который шел по дороге и зашел в придорожный трактир. На утро уходя каменщик сказал, что если хозяин не получит от него через пять дней письма, то пусть идет по этой дороге, где и будет его ждать этот каменщик. 
Несколько последующих дней слова странного каменщика не выходили из головы трактирщика. Желая отделаться от наваждения, трактирщик сел на лошадь и поскакал по той дороге, куда пошел каменщик, чтобы не думать больше об этом чудаке. Он въехал в лес, усеянный камнями и рытвинами, а после часа езды увидел, что каменщик висит на дереве…
На земле на плоском камне были аккуратно разложены инструменты его ремесла. Среди этих предметов была обнаружена бумажка. «Пусть каждый, кто вздумает ехать или идти по этой дороге, помнит обо мне. На дороге многое случается и будет случаться. Остерегитесь».
Почему погиб каменщик, осталось тайной. –приблизился к концу своей истории господин Футроз. -  Но с тех пор кто бы, презрев предупреждение, ни отправился по той дороге, он неизменно исчезал, пропадал без вести.
Заканчивает рассказ господин Футроз небольшим добавлением из которого внимательно слушавшая дочь Элли деликатно уличает папу в некоторых не состыковках. Господин Футроз конфузится и всем становится ясно, что вся эта история от начала до конца была великолепно сочинена. После этого тема разговора меняется.
 Ладно, папа Футрос соврал, но ведь картина есть и она продолжает висеть на стене . Более того именно ее название поставлено в заглавие романа.
Чуткий читатель заглотил затравку и справедливо ждет, что картина и ее название обязательно как-то в дальнейшем должны проявится. Картина в романе подобно ружью, которое должно выстрелить. Но выстрела не происходит. Более того, Грин напрочь забывает о данных читателю авансах. На всем протяжении романа он ни к картине, ни к ее названию не возвращается.  Почему? По меньшей мере такая «забывчивость» выглядит странно.
8
Ответа на авторскую «забывчивость» в романе нет. Значит ответ надо искать во внешнем плане. Внешний план по отношению к тексту может быть только один. Это жизнь автора.  Но какая именно жизнь? Ведь у писателя Грина есть как минимум две жизни. Одна из них это Грин-ландия. Конечно это выдуманный континент. Но боже мой, как же эта выдуманная страна реальнее всех иных реальных стран! В ней есть все – заливы и бухты, в которые заходят парусные корабли;  есть горы, леса, города и реки; летают птицы; рычат диких звери; живут грустят веселятся и конечно рожают детей  люди.
Грин любовно открывал, продумывал и исследовал каждую пять этой земли. Он возводил в Гринландии новые города,  прокладывал дороги и верил в ее реальность так крепко, как верила в сказку про корабль с алыми парусами его маленькая девочка Ассоль.
Вот что по поводу реальности этой его жизни пишет в своих мемуарах Э. Арнольди: «Меня эта страна всегда интересовала, и, понятно, я не раз старался выведать подробности о ней. Грин с готовностью отвечал на мои расспросы. Он уверял меня, что представляет себе с большой точностью и совершенно реально места, где происходит действие его рассказов. Он говорил, что это не просто выдуманная местность, которую можно как угодно описывать, а постоянно существующая в его воображении в определенном неизменном виде. В доказательство он приводил мне разные примеры, которые я, конечно, позабыл. Но один из подобных разговоров мне хорошо запомнился, наверное, потому, что произвел большое впечатление своей необыкновенной убедительностью. Однажды, когда я высказал какие-то сомнения по поводу способности Грина представлять себе свою воображаемую страну в одном и том же виде, он вдруг резко повернулся ко мне (мы шли вдвоем по улице) и каким-то очень серьезным тоном сказал: – Хочешь, я тебе сейчас расскажу, как пройти из Зурбагана в… Он назвал какое-то место, знакомое по его произведениям, но я уже не помню, какое именно. Разумеется, я сразу же выразил желание услышать во всех подробностях о такой прогулке. И Грин стал спокойно, не спеша, объяснять мне, как объясняют хорошо знакомую дорогу другому, собирающемуся по ней пойти. Он упоминал о поворотах, подъемах, распутьях: указывал на ориентирующие предметы вроде группы деревьев, бросающихся в глаза строений и т. п. Дойдя до какого-то пункта, он сказал, что дальше надо идти до конца прямой дорогой… и замолчал. Я слушал в крайнем удивлении, чрезвычайно заинтересованный. Я не знал, надо ли этот рассказ понимать как быструю импровизацию, или мне довелось услышать описание закрепившихся на самом деле в памяти воображаемых картин. После краткой паузы Грин, словно догадываясь о моих сомнениях, сказал: – Можешь когда угодно спросить меня еще раз, и я снова расскажу тебе то же самое! я оставался в сомнении, следует ли попытаться проверить услышанное, или это может оказаться бестактным? При последующих встречах я не смог решиться задать Александру Степановичу интересовавший меня вопрос. Но через некоторое время, в какой-то подходящий момент, я напомнил о его обещании еще раз описать дорогу из Зурбагана. Грин отнесся к моему вопросу так, словно я спрашивал о самом обыденном. Не спеша и не задумываясь, он стал говорить, как и в прошлый раз. Конечно, я не мог с одного раза с достаточной точностью запомнить все детали этого пути и их последовательность. Но по мере того, как он говорил, я вспоминал, что уже слышал в прошлый раз, об одном – совершенно ясно, о другом – что-то похожее. Во всяком случае, Грин, безусловно, говорил не теми же словами, как заученное. Дойдя до какого-то места, он спросил: – Ну как – хватит или продолжать? Я ответил, что должен полностью признать его правоту, на что он заявил о готовности повторить свой рассказ еще раз, если у меня явится желание послушать. После этого я уже не возвращался к вопросу о зурбаганской дороге…».
Очевидно, что Грин Противопоставляет своей Гринландии окружающую  реальность . И в этом смысле для автора большой разницы нет – или это старый поверженный революцией мир или страна советов с ее новой властью.  В такой ситуации Александру Степановичу кажется оставалось одно-  плюнуть на все и отправиться в Гринландию чтобы построить себе там домик.

8
Какова же была жизнь в Советской России на 1921  год ? На обезлюдивший голодный советский двор приходит новая реальность. Имя этой реальности НЭП. Грин как никогда успешен, много печатается, относительно богат, счастливо женат и кажется ни в какой Гринландии не нуждается. Достаточно сказать, что молодая Семья покупает в Петрограде четырехкомнатную квартиру и делает в ней ремонт.  Нина Николаевна с мужем полны мещанских забот. Они заказывают обои, стекла, дверные ручки и всякие там краски. Александр Степанович сам выбирает цвета обоев. Он это делает с той же придирчивостью с какой для своих парусов выбирает алый  шелккапитан Грэй. Вот как об этом вспоминает Нина Николаевна:«Для своей комнаты серебристо серые обои, блестящие, без отчетливого рисунка, и широкий бордюр  темно-синих орнаментах, такие же гладкие светлые маме и в столовую, только бордюры разные, а мне он выбрал белые в широкую голубую полоску.В эти годы Александра Степановича любезно встречали в редакциях и издательствах. Мы пользовались плодами этого хорошего отношения, жили покойно и сыто…»
Но так ли все было прекрасно? Внешне да. А вот в душевном благополучии успешного писателя можно усомниться.
Писатель Леонид Борисов, написавший о Грине интересную книгу,  приводит свой разговор о Грине с некой дамой: «– Он чудак, этот Александр Степанович! Он шутит. Он однажды чуть не убил моего мужа. Подошел к нему и сказал: „Ты будешь убит, готовься“. И пошел на кухню за топором. Подошел к мужу, муж говорит: „Александр Степанович, брось дурить! Топор острый!“ – „Это и хорошо, что острый“. – Дама захохотала. – А через неделю Александр Степанович прочел нам главу из рассказа. Там один человек убивает топором другого. Редкий оригинал!..– сказала дама».
9
Проходят еще несколько лет. Наступает год 1924. В мае Нина Николаевна и Александр Степанович вдруг решают изменить свою жизнь. Они буквально бегут из Петрограда. Спешно продают за бесценок купленную и отремонтированную квартиру ; продают все, что в ней находилось; и уезжают в Крым. Зачем? Почему?  Что случилось? Уехали, потому что мечтали о Крыме с тех пор как побывали в нем год назад, уехали, потому что там была дешевле жизнь, но самое главное, сбежали потому, что Нина Грин хотела уберечь мужа от пьянства.
 «Александр Степанович начал втягиваться в богемскую компанию, и это привело нас к переезду на юг…». –одной фразой объяснила все Нина Николаевна.
Да, вино в жизни Грина уже много лет занимало далеко не последнее место. По убеждению первой жены В. П. Калицкой (с ней Грин вынужден был расстаться в 1912 году) именно вино и неудержимое пьянство была причиной их разрыва.
Через девять лет Грин делает новое предложение Нине Николаевне. Вот как в последствии вспоминала    женщина: «Предлагая себя в мужья (март 1921 год), Александр Степанович сам, словно ожидая моего по этому поводу вопроса, сказал, что два года уже не пьет и в дальнейшем пить не будет. Тогда я ему поведала о боязни иметь пьющего и ревнивого мужа. Он заверил меня в своей трезвости и ныне и в будущем. Думаю, что он говорил в то время искренне, считая, что в действительности не будет пить, и веря в это. Я тоже поверила от всего сердца, забыв уже слова его „друзей“.
И ведь поначалу все у них было хорошо. Был холод, голод, безденежье, тиф, гражданская война, но главное был в стране жесткий сухой закон. Грин не пил, и жили они счастливо, ясно, любовно и дружно до той поры, пока не настал нэп и не появилось в свободной продаже водка. Оживилась литературная жизнь, Грин пользовался в ту пору большим успехом, и вокруг него было много людей. «Богемцев», как их называла Нина Николаевна. Все чаще и чаще Грин приходил домой навеселе, потом совсем пьяный, наутро виноватился, просил прощения, целовал руки и говорил, что это в последний раз. По началу Нина Николаевна успокаивала себя: он писатель, ему нужны люди, чужая жизнь, развлечения, разговоры с равными себе, а она – что? «Хотя и жена, но как-то и дочь».
Видя тяжелые утренние похмелья, жалистилась и шла за пивом. Пьянство мужа становилось все тяжелее и тяжелея. доведенная до отчаяния, Нина Николаевна пригрозила, что будет пить вместе с ним. Тогда он останавливался и несколько дней ходил вокруг, опасливо и нежно косился на нее и не пил. «Я – пьющая или курящая – не отвечала бы его идеальному представлению о женщине и обо мне».  Пьяные провалы в Петрограде случались все чаще и чаще. Об одном из этих случаев Нина Николаевна рассказывает так: «К концу ужина, длившегося часа два с половиной, он уже был совершенно пьян. Поднимаясь с тем или другим тостом, шатался. Заметила, как хозяин дома незаметно отодвигает от него бутылки, но Грин тянет их к себе. Пьян был не один он; все, кроме меня, ничего не пившей, и хозяйки дома, были в той или иной степени подпития. Но Грин был пьян больше всех и шумнее всех. После ужина пошли в гостиную, начались танцы. Беседуя с какой-то дамой, Александр Степанович, стараясь держаться твердо, подошел ко мне, присел на ручку моего кресла и стал говорить: „Это все пустяки, Котофеинька! На свете все хорошо! Я не пьян, а весел для тебя, дружок мой! Вот, смотри, каков твой Саша!“ Я смотрела, улыбаясь. „Мой Саша“ был в лоск пьян. Галантно изгибаясь, он пригласил мою соседку на танец. Та, видимо, не очень заметив его состояние, пошла с ним в вальсе. Грин толкал танцующих, какой-то даме, зацепив, разорвал платье, чуть не уронил свою даму. Та, увидев состояние своего кавалера, закончила танец. Грин подвел ее ко мне, усадил и побежал, как он нам сказал, принести для нас чего-нибудь прохладительного. И… пропал. Через довольно долгий промежуток времени вернулся, еще больше шатаясь и неся два стакана с красным вином. Подошел, совершенно заплетающимся языком предложил нам выпить, но не удержал равновесия, пошатнулся и все вино вылил на меня и светлое платье моей собеседницы. Он пытался рукавом вытереть испорченное платье, пошатнулся и упал на пол. Пыталась поднять его, но не смогла. Подбежал Самойлович и другие гости, подняли опьяневшего окончательно Грина. Самойлович сказал мне, что после ужина Александр Степанович все время заходит в столовую, выпивает остатки из бутылок, ищет вино в буфете – оттого его так и развезло. Грин покорно пошел в кабинет, но там долго не отпускал Самойловича, все приставал к нему с нелепым вопросом: „Как за него, такую свинью, вышла замуж его жена, такая милая женщина? Как она может от него, такого, даже детей иметь?..“ В полном отчаянии слушала и созерцала все это. Таким Грин передо мной предстал впервые. И я тогда еще не умела все это принимать мужественно, с чувством собственного достоинства. Самойлович ушел, а я горько-горько плакала, уткнувшись лицом в подушку. Мне казалось – вдруг он таким останется навсегда. Сердце разрывалось от отчаяния. От моих слез Александр Степанович как будто присмирел, лег и сказал, что будет спать. Поплакав, я задремала. Очнулась – нет Александра Степановича. Кинулась искать его, конечно, в столовую. Смотрю – он ищет в буфете, а в руках недопитый стакан вина. Тихонько позвала его по имени, он только мыкнул что-то. Взяла его за руки и привела в кабинет. Его начало рвать».
После ряда подобных сцен в голове Нины Николаевны созревает план. Надо бежать. Оставить родной город, бросить свой первый в жизни собственный дом, друзей, знакомых и бежать. Чтобы уговорить Александра Степановича Нина Николаевна пускается на хитрость. Она находит  врача, старичка-еврея, которому честно все рассказала, а он в ответ: «Заболейте. Приходите ко мне с мужем. Я поговорю с ним». Нина Николаевна стала жаловаться на боли в сердце. Грин заволновался и сам настоял на том, чтобы вместе пойти к врачу. Сказала, что знает неплохого доктора. Старичок внимательно ее выслушал и объявил, что пациентке необходимо уехать из Петрограда. «Александр Степанович сам сделал нужный для меня вывод: „Из-за моих выпивок. Я знаю, дорогая, ты не жалуешься и терпишь, но на сердце все откладывается. Даю тебе слово не пить там, на юге“».

10
Здесь следует взять паузу и порассуждать об алкоголизме. Безусловно, это болезнь и болезнь страшная и неизлечимая. Алкоголизм не глядит на статус человека и на его регалии. Будь человек художником, писателем или простым слесарем, он однозначно разрушается.  И Грин, будучи алкаголиком, исключением, увы, не был.  Конечно, никакой сам по себе Крым ему помочь был бессилен.  О некоторых особенностях жизни Грина в Крыму будет сказано ниже. Теперь же скажем - Последние восемь лет жизни Грин держался исключительно писательской работой и неистощимой любовью своей Нины. Как не страшно и не нелепо это утверждать, но алкоголизм в случае с Грином не только не разрушил, но даже упрочил их отношения.  Вот как эта простая и чудесная женщина рассуждала о себе и о муже в связи с его тяжелой болезнью:
 «Видимо, что-то в моем существе, простом, нетребовательном к благам жизни и всегда за любовь и радость благодарном, звучало в унисон в его душе. Настолько, что начавшееся с появлением свободной продажи вина пьянство не разрушило этих наших чувств, а может быть, еще углубило и расширило их, так как, кроме опоры и защитника, я еще увидела в нем существо, требующее заботы и опеки, и на это обернулись мои неудовлетворенные материнские инстинкты. А он, быть может, иногда страдая от этой опеки, в минуты, когда его тянуло к безудержному пьянству, был сердцем благодарен за нее и с удесятеренной нежностью и любовью относился ко мне после своих провалов».

11
Итак, Грины бросают Петроград и решают уехать в Крым. Насколько Крым  смог для Александра Степановича стать его Гринландией мы этот вопрос оставим за скобками. В конце концов, каждый, если хочет, пусть подумает сам.
Для Гринов же основной проблемой переезда  - куда им ехать? и Если Крым хоть в чем то способен олицетворить Гринландию, то где они хотели бы там поселиться?
За советом Грины обращаются к человеку, который, как расчитывал Грин, знает Крым лучше всех. «Пошел Александр Степанович к Волошину. Вернулся от него обескураженный. Встретил меня, – рассказывает, – какой-то нелепый дядька, ломака, этакий рыжекудрый и толстомясый с хитрыми купецкими глазами. На мой вопрос о стоимости продуктов с презрительной миной ответил, что не знает – он де этим не интересуется. Поэт, видишь, так ему не до молока. Ну а Феодосией запугивает: „Там, мол, до сих пор людей режут, котлеты делают – не советую туда“. Посмотрел я на его мясо и подумал: тебя, такого жирного, не слопали, так уж на нас, худых, и аппетита не возникнет…».
Так Грины, не смотря на снобизм и высокомерие Макса Волошина, свой поиск останавливают на Феодосии. Ну а дальнейшие Отношения между Волошиным и Грином до конца будут оставаться очень неровными.
В Феодосии Грины сначала селятся в лучшей гостинице «Астория». У них номер с видом на море. Впрочем, уже скоро они покидают гостиницу и снимают комнату. На квартиру денег не было. Поэтому уже в августе Александр Степанович, сопровождаемый Ниной Николаевной, отправляется в Москву, как он выражался - «охотиться за червонцами». Скажем наперед, Таков будет   его почерк «набегов на столицы» во все оставшееся ему восемь лет жизни. Как же выглядели эти «набеги»? Сохранились несколько живописаний.
Паустовский вспоминал: «Я увидел его тогда в первый и последний раз. Я смотрел на него так, будто у нас в редакции, в пыльной и беспорядочной Москве, появился капитан „Летучего голландца“ или сам Стивенсон. Грин был высок, угрюм и молчалив. Изредка он чуть заметно и вежливо усмехался, но только одними глазами – темными, усталыми и внимательными. Он был в глухом черном костюме, блестевшем от старости, и в черной шляпе. В то время шляп никто не носил. Грин сел за стол и положил на него руки – жилистые, сильные руки матроса и бродяги... – Ну вот, – сказал он глуховатым и ровным голосом, – я напишу вам рассказ, если вы дадите мне, конечно, немного деньжат. Аванс. Понимаете? Мне надо сейчас же уехать к себе в Феодосию... Я болею. Мне нужно совсем немного, самую малую толику. На хлеб, на табак, на дорогу...  Мысли у меня метались и путались в голове, я молчал, а время шло. Я знал, что вот-вот Грин встанет и уйдет навсегда.
 – Чем вы сейчас заняты, Александр Степанович? – спросил Грина Новиков-Прибой. – Стреляю из лука перепелов в степи под Феодосией, за Сарыголом, – усмехнувшись, ответил Грин. – Для пропитания.
А вот что Нина Николаевна, сопровождавшая в Москву мужа, писала о встрече с Пришвиным: «Как-то в 1923 или 1924 году, когда мы, приезжая в Москву, остановились в Союзе Писателей (Тверской бульвар, дом Герцена) одновременно с нами приехал М. Пришвин, отношения с которым до того были доброжелательные и в московской комнате которого, в том же доме, мы по любезному его предложению, жили полторы-две недели. Прежде Александр Степанович неоднократно с Пришвиным выпивал. Теперь Пришвин приехал делать пастеровские прививки – его укусила бешеная кошка. Грин не знал, что в это время вино запрещено, и пригласил его выпить. Тот отказывал, Александр Степанович настаивал, так как был уже „навеселе“. Какую истерику поднял этот неглупый человек и талантливый писатель. „Грин хотел меня погубить! Он нарочно звал меня выпивать…“ Александр Степанович, услышав это, только плюнул…».
Вот в таком приблизительно формате дважды в год Грин сам или с Ниной Николаевной приезжал. Приезжал, выбивал деньги, пьянствовал и больным  возвращался обратно.

12
Итак, Крым, осень 1924 год. Грины возвращаются из Москвы и переезжают на улицу Галерейную. Деньги снова есть, и они снимают четырехкомнатную квартиру. В этой квартире теперь находится корабль- музей А. С. Грина.
Вот как эти несколько феодосийских лет позже будет описывать Нина Николаевна: «В этой квартире мы прожили четыре хороших ласковых года».
Да, теперь у писателя есть свой отдельный кабинет. Небольшая квадратная комната. На стене портрет отца и в рамочке фотография Нины Николаевны. Единственное окно глядит на Галерейную улицу. Вместе с Гринами живет мать Нины Николаевны Ольга Алексеевна Миронова. Женщины в доме занимаются хозяйством. Вставали они очень рано. «Проснувшись рано, я первым делом иду в комнату Александра Степановича. Вчера он работал допоздна. По полу и по столу раскиданы окурки, пепел. Воздух кисло застоявшийся. Распахиваю окно, собираю окурки и пепел, мою пол и, вымыв, снова разбрасываю окурки по полу, но в меньшем количестве, чем прежде. Александр Степанович не разрешает, чтобы его комната убиралась, чтобы в ней мылся пол. Не потому, что он неопрятен, но он жалеет меня. Ему кажется, что мыть пол – труд для меня непосильный. А для меня это не труд, а радость. Грин после ночи работы спал, а женщины собирались и тихо уходили на базар.  Вернувшись с базара ставили самовар, и Нина Николаевна несла мужу свежезаваренный чай. «Чай должен был быть крепкий и душистый. Он всегда заваривался только на самоваре и подавался только в толстом граненом  стакане. Хороший чай в Феодосии было достать нелегко. Иногда Нина Николаевна привозила его из Москвы, иногда тупо рыскала по всей Феодосии. когда же Грин начинал работать– в доме воцарялась тишина. Женщины буквально ходили на цыпочках, посудой старались не греметь и всех знакомых отваживали. К этому времени относятся стихи Грина, адресованные к любящей, заботливой и чуткой жене:
Золотистая Нина, Лазурно сияя, И рдея, как цвет сольферино, Зарделась, блестела, Приют убирая Веселого Грина. А после нея здесь осталась улыбка Неба, лучей, сольферино. Ты здесь была, ненаглядная цыпка, Стараясь для старого Грина.
  «Если он не писал утром, - вспоминала Нина Николаевна, - то мы втроем плотно завтракаем в семь часов, часов в одиннадцать – легонько, второй раз, в два-три обедали, в пять часов – чай с булочками, печеньем, сладким и вечером, в восемь часов, негромоздкий ужин – остатки второго от обеда, кислое молоко или компот, а иногда только чай с бутербродами. Мать моя была отменная хозяйка и кулинарка».
Вечерами Грин любил поиграть с тещей в карты. «Нина Николаевна говорила, что «играли они азартно, ссорились, мирились, расходились, побросав карты на пол, и снова начинали игру».
 Вот так просто,  обыденно и с явным душком тухлого мещанства текли их феодосийские годы. Представляя эту скучную картинку, невольно думаешь:
- Неужели вот так же в своей Гринландии проводили вечера благородный Грэй и чудесная Ассоль? Это очень возможно.
 «Мы с Александром Степановичем всегда мечтали о красивом доме, красивых вещах и уютном комфорте… -  вспоминала Нина Николаевна. - Никогда у нас не было для этого достаточно денег. Если же и появлялось некое их небольшое излишество, то Александр Степанович отправлялся в бильярдную гостиницы „Астория“ и там большей частью проигрывал их…Саша, голубчик, послушай меня. Не прикасайся больше к вину ни в каком количестве. У нас есть все, чтобы жить мирно и ласково». Он старался, но иногда приходилось худо, Грин становился раздражителен, угрюм, больше курил, меньше ел, терпеть дальше было невмоготу, и тогда теща с видом заговорщика, но при этом с согласия жены подносила ему бутылку, прося «ничего не говорить Ниночке». Он веселел, весь день ходил в приподнятом настроении, ночью, когда «ничего не подозревающая» жена ложилась спать, выпивал, а утром теща давала ему на кухне опохмелиться и наливала крепкого чаю. Случалось, это примерно раз в месяц, в полтора. Так они и жили.

13
Рассказывая об устройстве крымской Гринландии, нельзя хотя бы вскользь не упомянуть о его соседях – так называемой «коктебельской колонии».
Отношения Грин – Коктебель походили на отношения угрюмого писателя с обитателями петроградского Дома искусств (Диск). Разница была лишь в том, что Коктебель, будучи такой же литературной колонией, находился не в центре империи, а на ее окраине, отчего нравы там были во всех отношениях более свободными.
 Возникшая еще до революции волошинская коммуна в середине двадцатых годов вместе с Нэп-ом переживала расцвет.
 В 1924 году Макс Волошин получает удостоверение от наркома просвещения Луначарского, разрешающее создание в Коктебеле бесплатного дома отдыха для писателей.
В 1925 г. постановлением КрымЦика дом Волошина и участок земли были закреплены за ним. Если в 1923 году в Коктебеле отдыхало 60 человек из творческой интеллигенции, то в 1924 их было 300, в 1925 – 410, а в последующие доходило до семисот.
Вот для иллюстрации одна лишь картинка. Это воспоминание коктебельского завсегдатово Г. А. Шенгели: «Коктебель – республика. Со своими нравами, обычаями и костюмами, с полной свободой, покоящейся на „естественном праве“, со своими патрициями – художниками и плебеями – „нормальными дачниками“. И признанный архонт этой республики – Максимилиан Волошин… Там вас угостят… мистификацией. Вечер. Снова поваркивает на вас Аладдин, и вы – в комнате Пра. Громадное лежачее окно отражает смутный массив Карадага, смутную пелену моря и лунные отражения, берегом сияющего серебряного острова встающие у горизонта. Навстречу вам десяток рук подымается к потолку. Но успокойтесь: вас вовсе не приняли за бандита: это коктебельское приветствие. И, конечно, этот пластический жест имеет преимущество над угловатым shakehand'ом. Вас знакомят. Но, к вашему удивлению, среди присутствующих не оказывается ожидаемых лиц. Длиннобородый молчаливый господин оказывается Папюсом, юноша с высоким лбом и черной гривой – секретарем президента Андоррской республики, причем вас тихонько предупреждают, что он страдает клептоманией; сухой седой человек в полувоенном костюме аттестуется бравым агентом, но на ухо вам сообщают, что это – сыщик из Одессы, и вы стараетесь осторожно выражаться, и т. д. Скоро вы замечаете, что, несмотря на великолепные папиросы, предлагаемые Пра, общее внимание и радушие, вы попали в очень напряженную атмосферу: две дамы явно ревнуют друг друга к молчаливому художнику, обмениваются колкостями, которые все обостряются. Неладно и с мужчинами. Они дуются один на другого, уединяются. Художник вызывает одну из соперниц в смежную комнату. Оставшаяся закатывает истерику. Ее уносят в мастерскую. Вы порываетесь уйти, но – помилуйте! как можно! посидите! Вы остаетесь, и события развертываются быстро. Кто-то вбегает и кричит, что дама, унесенная в мастерскую, отправилась топиться. Подымается невообразимая суматоха: бегают, кричат, хлопают дверьми, отыскивают спасательный круг, дождем сыплются табуретки и подушки. Через несколько минут утопленницу вносят. Она без чувств, волосы распущены, но купальный костюм сух. Тут вы соображаете, что перед вами развертывается своеобразная комедия dell'arte. Волошин великолепен. В купальном костюме, с гигантским спасательным кругом через плечо, с намоченными волосами, он походит на бретонского рыбака. Утопленницу откачивают. Она, придя в себя и слабым голосом простив свою соперницу, вдруг вскакивает с ложа и пускается с нею в пляс. Через минуту пляшут все – какой-то безумный вальс. Фу! Игра кончена, маски сняты. Секретарь Андорского президента оказывается видным московским поэтом, одесский сыщик – знаменитым пейзажистом, утопленница – актрисой Камерного театра и проч. Теперь вы крещены коктебельским крещением, вы – свой».
А вот как о Грине в Коктебеле писал часто бывавший у Волошена  Вс. Рождественнский: «Александр Степанович не прижился в их среде. И здесь он казался грубоватым, а порою и излишне резким. Я видел, как он один бродил по берегу залива, изредка подбирал тот или иной заинтересовавший его камешек и тотчас же бросал его в море. Так он ни с кем и не завязал разговора и к вечеру собрался домой».  С одной стороны, история взаимоотношений Грина с волошинским Коктебелем это повторение устойчивого сюжета. Грин принадлежал к людям, которые не умели жить в человеческом обществе. В любом – южном, северном, провинциальном, столичном, деревенском, военном, гражданском, предреволюционном, постреволюционном
Да, есть множество фактов, которые подтверждают, как в Москве или Петрограде Грин желал «тусоваться» в так называемой богемной среде. Это желание всегда было связано с возможностью пьянства. Но кроме пьянства, которое в Коктебеле не очень приветствовалось, было существенное обстоятельство, которое напрочь рознило Грина с «веселящейся» богемой. Этим обстоятельством была духовная атмосфера царившая тогда в Коктебеле. Вот как эту атмосферу описывал один на ту пору юный посетитель: «…к сожалению, я вывез из Коктебеля в себе, –довольно прочно угнездившийся и развившийся скептицизм. Скептицизм этот сводился, в общем, к тому, что отрицалась способность человека, как тогда выражались, „проникнуть в тайну бытия“, отрицалась познаваемость природы и действительности и вообще сомневаться во всем считалось как бы признаком хорошего литературного тона. Все это сочеталось с известного рода эстетством, которое приводило к тому, что все мы считали только искусство реальной жизнью, а саму жизнь нереальной…»
Разве и сам Грин не был таков? Да, конечно был. Именно поэтому он и вышагивал по 15 -20 верст в один конец, чтобы посетить «приют» Макса.  атмосфера Коктебеля у Грина одновременно вызывало ревность и неприязнь. То, что для коктебельцев было утонченной литературной игрой, жестом жизнетворчества, для Грина – было жизнью.
Вот как внутреннее состояние писателя в своем фундаментальном труде представляет А. Варламов: «Грин не был скептиком, отрицание способности человека проникнуть в тайну бытия было для него хулой на Святого Духа, неверие в чудо – символом мещанства. Он не играл в то, что люди сами научатся летать, он в это верил. Писателем, возможно, стал для того, чтобы не он сам, так его герои летали бы. Он не играл в то, что где-то есть Гринландия. Верил. Или, скажем так, гораздо больше верил, чем играл. А они играли, упоенно, азартно, доходя до дуэлей, играли в свои литературные игры, дурачились и развлекались, на самом деле ни во что, не веря и спасаясь от подступавшей к горлу советской жизни. Грин ни понять этого, ни принять не мог. Великий и серьезный мистификатор, он не любил чужих шутовских мистификаций, не принимал эстетику Серебряного века, доживавшую последние дни под жгучим крымским солнышком, так же, как не принимал и эстетику социального заказа, пропагандируемого партией»

14
Итак, на первый взгляд жизнь Грина в Крыму мало чем отличалась от его жизни в Ленинграде. В четыре комнаты феодосийская квартира; игра с тещей в карты; пьянство сокрытое и открытое; не частое, но регулярное заглядывание в богемский Коктебель; ну и конечно работа. После окончания работы рукопись отправлялась в издательство. Затем в столицах появлялся и сам Александр Степанович. Такие набеги он называл «охотой за золотыми червонцами».  Так и хочется выкрикнуть: «Эй, ты, зурбаганский охотник»! На этом круг бестолковой беготни замыкался. Будто какой черт крутил жизнь писателя на мохнатом хвосте. С червонцами или чаще без них, Грин больной возвращался в Крым и чертово колесо вновь запускало свой разбег.
Раз московский Редактор Василий Регинин у которого часто печатался Грин обратился к писателю с просьбой дать что-нибудь к юбилею революции. Грину предлагалось на выбор представить любой отрезок революционной жизни страны. Александр Степанович подумал и решил описать один свой день: «Я опишу один день. Встал в 6 ч. утра, пошел в купальню, после купанья писал роман 'Обвеваемый холм', читал газеты, книги, а потом позавтракал… В семь часов вечера, после чая, я катался с женой на парусной лодке; приехав, еще пил чай и уснул в 9 ч. вечера. Перед сном немного писал. Так я и живу с малыми изменениями вроде поездки в Кисловодск. Когда сплю, я вижу много снов, которые есть как бы вторая жизнь“. Вот такая у Александра Степановича вышла юбилейная статья. Хорошо, что в редакционном кресле журнала «30 дней“ сидел добродушный, мягкий, знающий Грина, человек.
Другой бы редактор обвинил Грина в кощунстве. В самом деле – разве это статья к юбилею? А где юбилей? Ни слова об Октябрьской революции!
Василий  Регинин напечатал статью.
Конечно, никакого умышленого или неумышленного кощунства со стороны Грина тут не было. Регинин если и не был другом Александру Степановичу, то уж точно относился к нему с человеческим теплом и пониманием. Другому Грин просто бы отказал. Правдиво, коротко и по существу. Ну а закончил свой день Александр Степанович, напомним, так: Когда сплю, я вижу много снов, которые есть как бы вторая жизнь“.
«Вторую свою жизнь» Александр Степанович вероятно мог бы смело назвать гринландией. Про Гринландию мы ниже еще чуть-чуть порассуждаем. Теперь же надо закончить описание жизни первой.

15
Жизнь Гринов в Крыму становилась все тяжелее. Кончились четыре ласковых, хороших года, которые они провели на Галерейной улице. От безденежья Квартиру пришлось оставить и переехать. В этот раз они переехали подальше от моря. Подступала бедность, из которой им уже не суждено было выбраться до самой смерти Александра Степановича.
 Лето 1929 года они провели в Старом Крыму. Это маленький полустепной окруженный горами лесом и ореховыми рощами городок. В Старом Крыму они сняли комнату в маленьком саманном доме с двускатной железной крышей, принадлежавшем агроному Шемплинскому.
Осенью Грины вернулись снова в Феодосию. Из Феодосии Александр Степанович писал в Москву своему другу Ивану Алексеевичу Новикову , который был редактором «Дороги никуда» в издательстве «Федерация»: «Дорогой Иван Алексеевич! Сердечно благодарю Вас за хлопоты. Оба Ваши письма я получил и не написал Вам доселе лишь по причине угнетенного состояния, в каком нахожусь уже почти два месяца. Я живу, никуда не выходя, и счастьем почитаю иметь изолированную квартиру. Люблю наступление вечера. Я закрываю наглухо внутренние ставни, не слышу и не вижу улицы. Мой маленький ручной ястреб – единственное „постороннее общество“, он сидит у меня или у Нины Николаевны на плече, ест из рук и понимает наш образ жизни».

16
 «Когда сплю, я вижу много снов, которые есть как бы вторая жизнь“.
Выше мы предположили, что здесь писатель ведет речь о своей Гринландии. Конечно, вряд ли из этой фразы (а уж тем более из снов) можно что-то ясно понять. Но попробовать можно.
Во-первых, - Александр Степанович говоря о снах, четко расставляет границы. Это не просто сны, в которых способен купаться человек. Для Грина, как для волшебника слов, сны, как «вторая жизнь» не менее значимая реальность. Другими словами, писатель   говорит о том, что его сны похожи на жизнь.  Возможно, кто-то скажет, что такое состояние психики очень близко к тому что в медицине называют сомнамбулизмом.
Справка
Сомнамбулизм, или лунатизм – особое состояние нервной системы, при котором у спящего человека происходит растормаживание двигательных центров при отсутствии контроля над ними сознания. Проявляется автоматизированными действиями, совершаемыми человеком во сне. Во время эпизода снохождения больной встает с кровати и начинает совершать различные движения от простой ходьбы до сложных двигательных актов по типу лазания, балансирования, игры на фортепиано, решение математических задач и иных сложных интеллектуальных действий, которые наяву вызывали большие затруднения. При этом проявляются удивительные чудеса ловкости и силы.
Сравним с этим определением воспоминания о Грине Михаила Слонимского: «В процессе творчества, создавая свой фантастический мир, Грин сам начинал жить воображаемой жизнью, вымышляя никак не соответствующие истине отношения между людьми, с которыми он встречался. И случалось, что, поверив в собственные свои домыслы, он вторгался в жизнь человека с поступками несообразными и нелепыми. Мне привелось однажды стать жертвой его воображения. Как-то поднявшись ко мне поздно вечером, он очень чопорно попросил разрешения заночевать у меня. Он был абсолютно трезв. И вот среди ночи я проснулся, ощутив неприятнейшее прикосновение чьих-то пальцев к моему горлу. Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной Грина, который, весьма мрачно глядя на меня, задумчиво сжимал и разжимал сильные свои пальцы на моей шее, соображая, видимо: задушить или нет. Встретив мой недоуменный взгляд, он, как очнувшийся лунатик, разогнулся и, не молвив ни слова, вышел. Мне потом удалось выяснить причины этого внезапного и фантастического поступка. Грину представилось, что я обязан жениться на одной девушке. Он построил в воображении своем отчаянный сюжет, в котором я играл роль злодея, и, побуждаемый добрыми намерениями, в моем лице решил наказать порок».
 В описываемом эпизоде очевидно смешение реальности и воображения. Подобное свойство души присуще многим творческим людям. Да и не только творческим. В различных дозах смешениям подвержены практически все люди. Более того - только наши фантазии делают нас людьми.   Что же касается Александра Степановича, то мистификация и даже провокация входили в его писательскую кухню.
Но можно ли такое состояние называть болезнью? Вряд ли. Болезни у Грина были другие- желудок, туберкулез и хроническое пьянство. Алкоголь пропитывал тело, размягчал душу и главное, - разрушал грань между явью и чудовищами, которые порождала его отравленное воображение. Протрезвление покоя не приносило. Да, на время затихали монстры, но начинала раскалываться голова, рвалось из груди сердце и вспухшие до черной синевы вены готовы были от напряжения взорваться.
 Таков был в жизни Александр Степанович. Мрачный, замкнутый, малоразговорчивый с серым лицом, тусклыми глазами, в шляпе и всегда в черном костюме, весь застегнутый наглухо.
Нет, сны не могли радовать Грина. Не могла радовать и действительность. Счастье и Отдохновение он получал лишь когда садился за письменный стол и окружал себя словами. Мир построенный из слов вот адрес Гринландии Александра Степановича.

17
Отношения Грина  со словами за недолгую жизнь писателя, претерпели ряд изменений. Возможно эти изменения были самым важным, что случилось в жизни Александра Степановича?
Если попробовать представить поведенческую модель   творческого пути писателя, то она выглядеть могла бы так:
Изначально начинающий писатель создает своего героя совершенно спонтанно. Герой вызревает в душе автора и затем неожиданно выпрыгивает на белый лист бумаги. Своего первого героя Грин создает по своему образу и подобию. Это герой одиночка. Грин штрихует его черным цветом и сам одевается во все черное. Именно такому мироощущению писателя соответствует рассказ «Сто верст по реке». Напомним - Герой рассказа Нок - волк-одиночка. Он пережил измену, тюрьма опустила его ниже плинтуса, поэтому кроме ненависти и страха ничего другого он чувствовать не умеет.  В таком самочувствие судьба его неожиданно сводит с девушкой по имени Гелли.
Но разве жизнь Грина в эти годы не такова? Именно такова. Что такое настоящая любовь Грин читателю в этом рассказе не сообщает. Не потому что не хочет, а потому что не знает.  В 1911 году писатель ограничивается тем, что заявляет - проживут они, дескать, долго и даже умрут в один день! Верится в это как-то не очень. Наверно потому что Грин сам не очень пока верит в обрушившуюся на героя любовь. В тексте любовь обозначена скорее, как личная мечта.
 Напомним, Александр Степанович на эту пору уже не первый год женат. Его жена Вера Павловна Абрамова женщина молодая, умная и красивая. Ведь это она сперва стала Грину «тюремной невестой»; затем против воли отца вышла за каторжника замуж; и, наконец, обвенчавшись, не убоялась за мужем отправиться в ссылку. Ну скажите, чем не Гелли? Брак у Грина и Веры Павловны распадается. Грин пьет, и жена от него уходит. В дальнейшем Вера Павловна напишет о Грине нелицеприятные воспоминания.
А что же Александр Степанович? Это по-прежнему мрачный и все более пьющий человек. Он кажется ничего не может изменить в своей жизни. Он писатель и может лишь писать.
 Да, Александр Степанович пишет. Из под его пера вдруг выходит самый светлый и самый прекрасный роман «Алые паруса»!
В феерии капитан Артур Грэй в сравнении с отчаянным Ноком не столь брутален и выразителен. Зато, во всех отношениях, прекрасна милая девочка Ассоль!  Это не просто отлично сделанный литературный образ. Грин сумел наполнить свою мечту кровью, страстью, способностью верить, ждать и любить. А что еще может сделать писатель? Он пишет и надеется, что может быть рядом с ним появится любящий человек. И такой человек появляется! Хотите верьте, хотите не верьте, но такое, и еще не такое, способны творить жизнь и настоящее искусство!
Третья стадия отношения автора со словами запечатлится в романе «Дорога никуда». Это последний узел в длинной веревочке нашего повествования.   Об этом тексте сказано было уже достаточно. Осталось лишь включить его в общую смысловую канву.
Сопрягая автора с его творчеством мы пытаемся, с одной стороны, проследить на литературных примерах как рождаются развиваются и меняются образы главных героев. С другой стороны, важно понять, как создаваемые образы способны влиять на автора.
 Мы помним, что в романе «Дорога никуда» автор своего главного героя уничтожает.  Зачем он это делает и как такой поступок можно объяснить?
Наше понимание следующее: Создаваемые Грином герои, это не те образы и персонажи, которые можно взять, как говориться, «с потолка». Грин лепит их из собственной плоти, нервов и метущегося духа. Этим материалом невозможно любоваться и уж тем более наслаждаться. Материал пропитан болью и кровью. Это важно понимать. Движение напряженного духа творчества следующее: взаимодействием вымысла и жизни лепиться художественная реальность. Затем эта реальность встает вровень с реальностью жизни. И наконец, поднявшаяся над морем континент с названием Гринландия, как «вторая жизнь» формует жизнь первую. Это формула настоящего чудо, которое сотворяется собственными руками!
И наконец остается пусть гипотетический, но очень важный вопрос:
- Скажите, уважаемый Александр Степанович, о чем вы думали, когда творили свои чудеса?
Грин молчит. Но если прислушаться будет различим его тихий приглушенный голос:
 - Жизнь человеческая, если в ней нет мечты и чуда, это дорога никуда.
Краткая хроника последних дней жизни
Осень 1930 – Грины оставляют Феодосию и переезжают в Старый Крым на улицу Ленина. Начата Работа над «Автобиографической повестью». Написан последний рассказ «Зеленая лампа» и его публикация в журнале «Красная новь». 1931 – Публикация «Автобиографической повести» в журнале «Звезда». Начало смертельной болезни Грина. Начата Работа над незаконченным романом «Недотрога».Весна – Грин последний раз посещает М. Волошина в Коктебеле. Май 1931 – Грины переезжают в квартиру на улице Октябрьской. В Крыму голод.
Лето 1931 – Грин совершает последнюю поездку в Москву для получения денег, сильно пьет и возвращается ни с чем. Отказ в публикации ряда рассказов Грина, в том числе рассказа «Комендант порта».
Осень 1931 –болезнь Грина опасно обостряется. Пишет письма в Союз писателей с ходатайством о пенсии и помощи для лечения.
Ноябрь 1931 – 25-летие литературной деятельности А. С. Грина. Александр Степанович Получает поздравительную телеграмму от Н. С. Тихонова.
1932, весна – Резкое ухудшение здоровья Грина. Здоровье писателя настолько плохое, что прошел ложный слух, что писатель умер. В мае Жена Грина Нина Николаевна получает телеграмму из Союза писателей с выражением соболезнований в связи с «кончиной» А. С. Грина.
Начало июня 1932– Грины переезжают в Старый Крым в собственный домик , расположенный на улице Либкнехта. Его покупает для Грина на когда-то подаренные ей мужем золотые часики Нина Николаевна. Созывается из Феодосии Консилиум врачей, который  ставит Грину диагноз: рак. Выходит, из печати последняя прижизненная книга Грина «Автобиографическая повесть». 6 июля – Грин исповедуется и причащается. 8 июля, 6.30 вечера – Кончина Александра Грина. 9 июня – Похоронен на кладбище в Старом Крыму.
Вместо эпилога
«Милый, дорогой мой Сашенька! Обращаюсь к тебе с большой просьбой, голубчик. Вот это мой счет; видишь – если сделать эти расходы, тогда у нас остается только 340 р. чистых, это и на мебель, и на квартиру, и на житие. Сделай мне одолжение – не покупай мне ничего в подарок – никакой даже по-твоему – нужной мелочи. А то у меня сердце беспокоится, что ты мне что-нибудь купишь. Ради нашего будущего покоя, голубчик мой, не дари и не покупай мне ничего».
«Милый Сашечка, так трудно непоцелованной, неперекрещенной ложиться спать… Береги себя, бойся автомобилей и не горюй, если что не будет выходить. Не умрем, вывернемся как-нибудь… Не задаю тебе, голубчик, никаких вопросов, т. к. знаю, что ты мне все напишешь… Если вечером получишь письмо – „покойной ночи“ – если утром „здравствуй, голубчик“».
«Мне грустно без тебя, Сашечка, друг мой. Очень уж, оказывается, я привязана к тебе. И все время сердце томится – не холодно ли тебе в Москве, ешь ли досыта; так бы взяла тебя за головушку и прижала к себе и нежно погладила. Сашечка, любовь ты моя ненаглядная. Ужасно меня нервирует, если слышу стук тросточки по тротуару. Все кажется, что ты сейчас войдешь… Целую лапушки твои, головушку. Милый, голубчик, родной. Пиши мне подробно и правду, т. к. я так мысленно хожу с тобой, что мне потом тяжело будет узнать, что ты что-либо сочинил, хотя бы и для моей пользы и радости».
«Нинушке, светику, дочке моей. 1) Всячески берегись простуды. 2) Берегись есть против печени. 3) Письма и телеграммы посылай на Крутикова. 4) В случае фин. инспект. или других требований сошлись на мое скорое возвращение. 5) Абсолютно не беспокойся. 6) По получении денег от меня выкупи все вещи; купи боты и туфли, масла, чаю и сахара. 7) Двери, окна запирай, без цепочки не открывай. 8) Дров не носи!»
«Живи, дорогая, береги себя и спокойно жди меня. Я не задержусь не только лишний день, но и лишний час… Целую тебя, милое серьезное личико…»
«Не могу, конечно, начать письмо без того, чтобы тебя не выбранить: зачем ты, бесстыдник такой, оставил Таисии для меня деньги? Как нехорошо! У меня сердце болит – как ты там устроился с деньгами, а ты еще отрываешь от себя для меня. Ведь ты знаешь – я с любым количеством денег могу обойтись. Собуля, милый, и спасибо, и нехорошо! Беспокоило меня вчера очень – получил ли ты постель. Как представлю, что твои косточки ворочаются на жесткой скамье – сразу сердце на десять частей разрывается… Сейчас понесу это письмо на почту, а потом пойду в церковь. Когда хочется умиротвориться, хорошо там побыть. А то во мне очень много негодования на несправедливость к тебе».
 «Голубчик мой, ненаглядный, как подумаю, что едешь ты один, не зная на что, без крова в Москве, сердце разрывается за тебя. Всех бы уничтожила, зачем нас так мучают?.. Помог бы нам Бог выкарабкаться из этой ямы, отдохнули бы… Милый ты мой, любимый крепкий друг, очень мне с тобой хорошо. Если бы не дрянь со стороны, как бы нам было светло. Пусть будет!»

p.s.
Для написания очерка использовались книги: А. Варламова, Вл. Сандлера, Л. Борисова, воспоминания В. П. Калицкой и воспоминания Н.Н.  Грин. Так же к написанию очерка привлекались материалы феодосийского музея Грина, материалы музея Волошина в Коктебеле, а также различные воспоминания знавших писателя и писавших о нем людей. Все источники находятся в открытом доступе.
23 февраля 2021 Москва