Старики

    Чужая жизнь нам чаще всего безразлична и неприятна      подробностями быта, чужое нам кажется грязным, свое же представляется исключительным и в розовом свете…
    Те, о ком я   хочу написать, были люди очень пожилые, и познакомился я с ними совершенно случайно, будучи молодым человеком и очень зеленым в смысле житейского опыта.
    На мой взгляд, жил я тогда в хорошей местности, с хорошей природой, что для меня было важно, поскольку любил и до сей поры природу люблю, хотя некоторым моим знакомым те места не нравились и не нравятся: им и холодно, и слякотно, и вообще черт знает, что. Дескать, есть уголки на планете и получше. Ну и дай им бог!
    Так вот. Случился у меня свободный денек. Собрал на скорую руку кое-что из еды, рюкзак за спину и через полчаса электричкой я в лесу, на глухом полустанке.
                --------------------
    Стояла глубокая осень, ближе к зиме.  Снег, однако, еще не выпал. Небо низкое, мятежное, тучи-глыбы тяжело и лениво ворочаются в нем. Студено. Подувает каленый уже морозцем ветерок, срывается с неба снежная пороша, бьет в лицо. Иду сосновым бором. Внутри леса тихо и относительно тепло. Вкусно пахнет смолой и грибами. Белки по верхушкам прыгают, роняют сосновые иголки, да шишки… Как же хорошо! Воистину, нет у природы плохой погоды.
 Я приискивал тогда себе загородный домик. Халупу какую-нибудь подешевле, с целью превратить ее в свою резиденцию. Ну, и в тот день набрел на запущенную и забытую богом деревеньку дворов в десять. Расположилась она на пригорке. На самом пупке пригорка-колодец, а уж потом домишки вокруг него кучно теснятся. А один на отшибе, у самого подножия, с другой стороны. Будто сбежал ото всех. К нему и направился.               

 
    Двор большой, но почти без изгороди, так, только обозначен несколькими жердинами, что двор. И дом не дом- развалюха, по уши ушедшая в землю. К дому сарайчик убогонький лепится.
    Бедно и запущено. Безлюдно. Стал звать:
    -Хозяева! Эй!
    Тишина.
    -Хозяевааа!
    С легким скрипом отворяется дверь сарайчика и выбегает из него здоровенная собаченция и прямиком ко мне. Разлапистая такая, уши, как у зайца, мотаются туда-сюда. Лает страшно и басовито. Все, думаю, сейчас скушает без остатка, бежать пора. А куда? Мне теперь дерево пригодилось бы, но увы, вокруг ни кустика.
    На мое счастье, из этого же сарайчика вышел пожилой человек.
    -Не бойся! - громко говорит он. – Этот лопух только гавкать горазд!
    Я уже и сам догадался- собака добрейшая, лает от холода и усердия, а не по причине собачьей злобности.
    Собака подбежала, обнюхала меня и завиляла хвостом, умильно поглядывая на рюкзачок за моей спиной. В нем покоился изрядный кус колбасы и шмат чесночного сала. Похоже, учуял песик.
    Между тем подошел хозяин. На нем фуфайка, валенки, на голове малахай. Лицо в бороде, глаза маленькие, но чистые, молодые.
    -Тебе чего, сынок?
    Я пояснил, зачем я здесь и нет ли у него на примете чего-нибудь подобного. Старик не ответил, без лишних церемоний пригласил меня в дом и пошел первый, за ним я, следом поплелась лопоухая собака.
    Через захламленные сени мы прошли в дом, оставив собаку за порогом…
    
 
    Что сказать про одинокую, забытую всеми старость? Запустение и пронзительная печаль сразу бросились мне в глаза, едва только вошел я внутрь. С большой натяжкой можно было сказать, что жилое помещение состояло из двух комнат. Просто полуистлевшая занавесь делила его на две части. Меньшая считалась как бы прихожей, большая служила, очевидно, спальней.
 В доме стоял нехороший, сильный запах, который исходил от поганого ведра в углу, по правую от меня руку. Тут же, на гвоздях в стене, висела кое-какая одежда. По левую руку, у небольшого окна, притулилась к стене печь, напротив нее-кухонный стол, заваленный грязной посудой. По столу гроздьями рыжие тараканы и дюжий, неопределенной масти котище. Увидел меня, пронзил зеленющими глазами, уркнул что-то неприличное и нехотя спрыгнул на пол.
Хозяин одним движением сдвинул посуду в угол стола, ногой подвинул мне табурет.
    -Ты садись, - сказал он. - Сейчас разогрею щи, поедим.
    Щи у него в большой алюминиевой кастрюле на плите. Я случайно подглядел: одна треть мутной воды и какие-то подозрительные блестки на поверхности.
    Старик принялся растапливать печку. Дрова были сырые, разгорались плохо, дым валил во все щели, только не в трубу. Скоро дом наполнился дымом до краев, у меня из глаз полились слезы. Хотелось чихнуть.
 -А не задохнемся? - полюбопытствовал я.
      -Ничего. Сейчас наладится.
 Дрова долго шипели, стреляли искрами, и все не хотели гореть. Мне казалось, на том дело и кончится. Но в конце концов хозяин раскочегарил печь и заставил-таки ее дымить в нужном направлении.
    Как ни странно, скоро в доме сделалось жарко, улетучился дым и даже наметился некоторый уют. Пока хозяин хлопотал со щами, я искал причину, как бы поделикатней уклониться от угощения. Дело в том, что я из брезгливых, а тут еще и обстановка не располагала. Это, с одной стороны. С другой- боялся отказом обидеть гостеприимного хозяина.
    Ничего в голову не приходило. Когда я совсем уже потерял надежду что-нибудь придумать, вспомнил о своих запасах.               
     -Давайте- ка я вас угощу, - спохватился я. -  У меня тут кое-что имеется.
      В рюкзаке у меня кроме колбасы и сала были еще конфеты, пачка печенья, хлеб и литровый термос с чаем. Я уже собрался было выгрузить свою продукцию, но тут на меня налетел стих: я вдруг почувствовал себя хозяином.
    -Мы вот что сделаем, уважаемый…
    -Илья Иванович, - понял меня старик.
    -Мы вот что сделаем, уважаемый Илья Иванович, для начала мы наведем порядок. Не возражаете?
    -Не возражаю, - добродушно рассмеялся старик, - наводи. Тебя-то как зовут?
    -А… Николаем.
    Наконец-то я снял с себя верхнюю одежду, успев изрядно запариться. Илья Иванович тоже разделся и устроился на табуретке. Я принялся за уборку.
    Я перемыл посуду, веником разогнал тараканов, тщательно протер стол, вынес поганое ведро и принес из колодца свежей воды. Все это время за мной наблюдали Илья Иванович и его зеленоглазый котище.
    -Вот как- то так, - выдохнул я, любуясь своей работой.
    -Молодец, - похвалил меня старик.
    -А теперь чай будем пить, - добавил я и стал выкладывать съестное и приметил, как засветились глаза у Ильи Ивановича, как он сглотнул слюну. Похоже, этот человек давненько хорошо не ел.
Мы расположились. Я нарезал колбасу, сало, стал разливать чай в алюминиевые кружки. Чай у меня хороший, краснодарский, листовой. И настоялся, и запах чудный, и еще не остыл…  Ну самое то.
-Прошу, Илья Иванович, ешьте на здоровье, чай пейте.
И тут случилось непонятное, Илья Иванович громко произнес:
-Маша!
Я стал оглядываться: какую машу он зовет? Кота, что ли?  Так кот вот он, под ногами крутится. И какой он Маша? А старик опять:
-Маша!
-Илья Иванович, вы кого?
-Жену.
Вот те раз!
-А где же ваша жена?
-А там, - показал он на занавеску.
-Так что же вы… Разрешите, я ее приглашу?
Старик поднялся.
-Не надо, сынок, я сам. Ты посиди покуда.
Он подошел к занавеске, откинул ее, и я увидел помещение с двумя окошками, чуть просторнее прихожей. В дальнем правом углу что-то вроде бельевого шкафа, у окна стол самодельной, как и на кухне, работы. Пара стульев. По стенам фотографии, на полу половички.
Еще, кособоко стояла у печи кровать. На ней ворох разного тряпья. И все, больше ничего и никого. А Илья Иванович стоял возле кровати и все повторял:
-Маша, Маша… Вставай, Маша, у нас гость.
Вот тряпье зашевелилось, донесся глухой голос:
-Кто у нас?
-Гость, молодой человек.
-Чего он хочет?
-Он сходное жилье ищет.
-Илюша, ты покормил его?
-Он нас угощает, Маша. Ты вставай, пойдем на кухню, чай будем пить. Чай хороший, духовитый. И колбаска есть, и конфетки. Пойдем, Маша.
Илья Иванович принялся раскидывать тряпье. Под ним оказалась одетая женщина. Охая и стеная, она опустила тонкие, в валенках ноги на пол, немного посидела и потом, придерживаясь за стены, пошла из комнаты.
«А чего это Илья Иванович не помогает?» - подумалось мне и решил вмешаться. Но женщина, коротко взглянув на меня, сказала:
-Я сама, спасибо.
-Она сама, сама, - кивнул головой старик. – Не любит, чтобы помогали.
                ----------------------------
Вот так я познакомился с моими стариками. Наверное, для удобства повествования полагается фамилию этих людей озвучить. Так вот, Тереховы они были. Хотя… какая разница: Ивановы, Петровы, Сидоровы? Люди они были. Это главное. В тот день мы просидели на кухне до сумерек. Мы пили чай, что-то друг другу рассказывали, как это и случается при первом знакомстве. Мне, собственно, и рассказывать-то было нечего, биография моя на тот момент коротенькая была, с воробьиный нос. В основном говорили старики, точнее-Илья Иванович. И на еду он налегал, не стеснялся. Особенно сало ему понравились.
А вот Мария Федоровна, так звали жену старика, почти не ела, аккуратно попивала чаек и то и дело краснела, виновато улыбалась: она совестилась. И за мужа своего, и за себя, совестилась и за неприглядность в своем доме. Посидев с нами для приличия, она извинилась и ушла к себе...
Тут я на короткое время прервусь и скажу несколько слов о Марии Федоровне, хозяйке дома Тереховых. Она того заслуживает.
Много на свете красивых женщин. Даже очень красивых. Но когда я впервые увидел эту женщину, мне подумалось: какая же она была красавица в свои молодые годы, если следы той красоты и теперь сохранились в ее лице?
И еще. До глубокой старости она как-то умудрилась сохранить свои зубы. Были они у нее крупные, один к одному и чрезвычайной белизны. Настолько были чистые и белые, что отливали голубизной. Когда она улыбалась, чудилось, солнечные зайчики порхают по дому.
                --------------------------------
Я уже говорил, что мы долго сидели на кухне. Уже вдвоем с Ильей Ивановичем. Но пришло время прощаться, мне нужно было на последнюю электричку поспеть. Илья Иванович называл меня сыном и взял с меня слово бывать у них, когда мне вздумается.
Я обещал и держал обещание: наезжал к старикам часто и с удовольствием. Бывал и один, и с товарищами, и зимой, и летом и мы помогали Тереховым чем и как могли. Со временем их дом стал для меня вторым домом, я сроднился с ними, да и они, мне кажется, почитали меня за сына.
Привязался ко мне и Трезор, их лопоухий пес. Он всегда таскался за мной, куда бы я не шел.
                ------------------------------------
Как- то случилась у меня длительная командировка. Больше месяца не навещал я моих стариков, а когда наконец выбрал момент, уже стояла осень. Почти такая же, когда я познакомился с ними.
Все спорим, можно ли верить предчувствиям? Думаю, что да. Что-то в этом есть, мне кажется. Вот и в тот раз, когда я собрался к Тереховым, тревожно мне стало, слегка меня лихорадило.
Предчувствия не обманули. Еще на подходе к дому разглядел крестом заколоченные окна. И Трезор не бежал меня встречать, как прежде бывало. И вообще, когда дом без хозяина, за версту чувствуешь беду каким-то мистическим образом.
И вот стою перед домом и не знаю, что дальше делать. Вижу- женщина идет, укутанная так, что одни глаза наружу.
-Здравствуйте, - говорю. - А где хозяева этого дома?
Женщина приостановилась, поправила платок.
-Тереховы-то? А там, где и все будем.
-Это где? - не сразу дошло до меня и тут же спохватился: - Умерли, что ли?
-А то чего ж? Умерли.
-Оба?
-Сначала он, следом она. Чего ж одной белый свет коптить.
-Когда это случилось?
-С неделю будет.
Не скажете, где их похоронили?
-Какой тут секрет, скажу: вон, у реки лежат. На кладбище некому было везти и не на что. У реки на скорую руку и похоронили.
То, что текло метрах в ста от дома, рекой назвать было нельзя. Так, до невозможности что-то вилючее и мелководное - курице по колена. Скорее всего ручей. Но местные считали его рекой.
    Там нашел я два могильных холмика с простыми деревянными крестами. Могил почти не видно: земля села, да еще дождями размыло, а поправить некому. По крестам только и понимаешь, что здесь лежат люди.
    … Вот и все: жили два человека, любили и ненавидили, радовались и печалились и, наверное, казалось им, что конца и края не будет их красоте и молодости, что вечно будут ходить они по теплой и ласковой земле. Но неумолим ход времени, пробил их час, легли они рядышком в родимую землицу.
    Дует неласковый осенний ветер. Хлесткий, холодный дождь ручьями течет по крестам в стылую, раскисшую землю. Один крест, тот, под которым лежит Мария Федоровна, наклонился вбок, прислонился к соседскому. А мне чудится, то не крест наклонился, это старушка опустила свою седую голову на верное плечо мужа, и что не дождь стекает с креста в сырую землю, а слезы ее.
    Прощайте, старики.
                ОЛЕГ ОКОЛОТИН.