Маргиналы тоже люди

        Не смотря на зимний холод, падающий  снег и лютый мороз,  Зинка шла по улице родного города в надетой на голое тело болоньевой куртке, из под которой выглядывали только шелковые трусы неприлично розового цвета, и ботинки тоже соответственно надеты были на босы ноги, но при всём этом ей было хорошо, и не нужно было даже пристального  взгляда на это явление в женском обличье, чтобы понять, что грели в минус двадцать эту красоту принятые на грудь  градусы изнутри.

        Но у неё был повод.  Ей было давно за 60, у неё за плечами был длинный   жизненный путь, наполненный  всякими перипетиями,     и имеющийся на случай в кармане не партбилет из советских времён,  а белый листок из того же  временного  периода, подтверждающий всю зинкину принадлежность к наркоманам, пусть и бывшим, состоящим на бдительном учете в  психоневрологическом  диспансере, порою служил ей проходным билетом в этой жизни, как и у её младшего сына, из-за которого у неё и было сейчас столь приподнятое  праздничное настроение, ведь она выиграла суд,  против того, очкастого ублюдка, живущего в доме напротив, которого её Илюшенька неизменно считал  своим другом, и который избил его так, что Зинка обещалась “закрыть” его навсегда, и похоже,  выполнила свое обещание.

             И  потому да, это был повод накатить, и хорошо  так,  от всей своей огромной материнской души, ведь у неё были ещё дети, ещё два сына, помимо Илюшеньки, а скольких она уже похоронила, знал и мог рассказать об этом  только её младшенький,  идя с которым в сторону своего  дома, и дойдя до своего подъезда мог быть  похороненным и оказаться  в одной общей   могиле  весь их район, который  населяли одни маргиналы, не только маргинальное семейство Зинки.

        Из всех маргиналов зинкино семейство выделялось наибольшей человечностью, даже тем, её желанием “закрыть”  соседа из дома напротив, зверски избившего её сына.

         А сосед из дома напротив,  который  был ещё молод, но по  всему видно, был  уже конченный, и  у которого была когда-то семья, жена и две  умственно отсталые  девочки-близняшки, потому что другие у алкоголика и наркомана родиться и не могли, и потому девочки ни с кем не разговаривали, когда мать  привозила их  к отцу в гости, и даже возникал вопрос, а умеют ли они вообще говорить, так вот сам сосед был очень обидчивым и злым, собственно поэтому он и избил так жестоко Илюшку, называя его больным на голову, хотя больным был он сам, пытаясь скрывать это, скидывая свою головную боль на чужие головы, пусть и не очень тоже здоровые, но его поведение полностью свидетельствовало о том, кем он являлся на самом деле.

         Каждое утро этот молодой еще тридцатилетний очкастый ублюдок, когда еще и птицы-то только -только глаза продрали и песни завести не успели,  а этому наркоману и алкоголику  не спалось и он   выходил  к дороге,  и стоя на проезжей части,  поджидал проезжающие  в столь ранний час мимо   машины, а когда и  подъезжающие к дому такси, чтобы,  протянув руку, спросить у таксистов денег себе на выпивку.  Из ближайшего магазина его давно уже прогнали,  не пуская даже на порог, и ему ничего не оставалось, как клянчить деньги у всех подряд и без разбору, а когда ему отказывали,  он злился, ведь похмельный синдром снимать было не на что и просто он был по натуре таким, злым и обидчивым. Обидчивым, как все алкоголики и  злым, потому что они и такими бывают тоже, не только потому вообще таким был.

         Короче, когда Иван разбился, упав с чужого мотоцикла, и попал в больницу на два месяца,  а его исчезновения никто не заметил, и по выходе не спросил, где же это он пропадал столь длительный срок, то Ванька привычно озлобился, он не знал, что соседи,  как он,  денно и нощно не глядят  в дверной глазок с целью  не пропустить  мимо ни чьего  выхода из их  квартир, чтобы следом самому можно было выскочить на лестничную площадку с уже заранее протянутой рукой и попросить как всегда денег, и потому конечно же, они и не знали, что Ваньки всё  это время, эти два месяца,  не  было дома,  а был он в больнице, поправлял здоровье, и лечил   руку,чтобы снова мог её протягивать для подачки,   которую ему зашивали после неудачного или наоборот, потому что остался жив, удачного падения.   Но это тоже оказалось поводом для очередных ванькиных обид, которые,  если на соседях он выместить не мог, то на  Илюшке в два счета, тем более, что тот реально считал Ваньку своим другом и уже получив на память от него  фингал под глазом, когда и глаза- то не было видно, он просто исчез с его лица, спрятавшись за огромной сине-фиолетовой опухолью, больной на голову,  посетовав на своё такое не  лучшее  положение дел,  пожаловавшись на то, что не видит ничего     проходящему мимо другому  маргиналу, тут же вяло  потелепался к окнам первого этажа,  где жил Ванька и затянул, стоя под домом напротив,  знакомую песню: “Вань, а Вань,  ты где, выйдешь?”

      Но в тот раз друг был,  как всегда с бодуна  и   как всегда без денег на опохмелку и потому,  как всегда зол, а так как опохмелиться не мог уже давно, и потому был злее обычного, то  и выйдя из подъезда, не смотря на не прошедший ещё окончательно светившийся ярко -  желтым цветом   синяк под глазом соседа,  им же и поставленный, отметелил друга Илюшку так, что тот уже не только видеть ничего не мог одним глазом, но  и сам загремел в больницу, где чуть не умер, такие бесчисленные злые и жестокие  побои нанес ему его друг Ваня.

     И  вот тогда-то   Зинка, гордо шедшая сейчас почти голая по зимней улице, чуть не потерявшая одного из своих сыновей,   и пообещала разделаться с ублюдком, которого почему-то все в их районе  боялись, но сам он больше всего боялся своей матушки, которая тоже не дружила с головой, но могла кого хошь по  этой его голове ударить, и потому соседи маргиналы предпочитали обходить её стороной, и Славка тоже,  который сползал по обычаю с лестницы со второго этажа, вечно всем предлагавший свои услуги бывшего  сапожника, потому что и ему требовалось выпить и похмелиться, и та старая скрюченная  баба Яга Анастасия, проживающая рядом со Славкой на одном этаже, считающая, что это её, а не ванькину матушку,  все боятся, но тем не менее и она с осторожностью протискивалась  мимо дверей квартиры, в которой проживал  теперь  уже почти состоявшийся после состоявшегося суда,  ЗЭК  и его мать, которая могла кому хошь по голове залепить,   и только Зинка, в свои шестьдесят  с лишним,  не боясь никого, почти  в одном исподнем с  гордо поднятой головой шла сейчас по заснеженной улице, потому что знала, что всё сделала как надо, хоть и  будучи  бывшей наркоманкой, но защитившей  своего  младшего сына, и не важно, что через полчаса возможно,  она и сама обложит его трехэтажным матом, гоня с улицы домой пьяного и уколотого, но сейчас она была мать и поступила,  как положено  матери, потому что маргиналы они тоже хоть и иногда, но тоже   часто   люди, хоть и маргиналы.

24.02.2021 г
Марина Леванте