Проклятье

Тихая деревушка Закутки скромно затерялась среди болот, прижатая к мелкой речушке. Её жителям ничто было не чуждо, однако побаивались они проклинать друг друга, чтобы не накликать беду. При этом всегда вспоминали историю Ивана Заброды, пересказывая её молодёжи...

Небольшие Закутки ожили уже с раннего утра, наполнившись жизнерадостным криком зазнаек петухов, басовито - ленивой перекличкой дворовых собак. Важно и неспешно уходили на выпас коровы. В их протяжном мычании, бросаемых взглядах на своих кормилиц была выражена и радость  выхода на пастбище, и лёгкая тоска по уютному сараю с  ласковой хозяйкой. Блеяние сбившихся в кучу овец дополняло пёстрые звуки начавшегося осеннего дня.

Мужики с топорами и пилами, вяло переговариваясь и покуривая извечную самокрутку, потянулись к центральному перекрёстку посёлка, где уже стояла ожидавшая их автомашина.

- Фёдор, пилу наточил? Прошлый раз елозила, а не пилила, - поинтересовался Тимофей Весельчак.
В ожидании ответа он  лукаво посматривал на угрюмо шагавшего соседа. От природы Весельчак был любопытным и жизнерадостным, живущим по принципу: «Лишь бы сегодня было хорошо, а завтра – посмотрим».
- Бери свою, если не нравится, - спокойно отреагировал пожилой, уже в годах мужчина, получивший за немногословность кличку Молчун.
 
Не любил он подолгу говорить, а когда попадал в компанию слишком словоохотливых мужиков, то молча разворачивался и шёл домой. Ходили слухи, что в его жизни были таинственные и даже трагичные моменты, повлиявшие на психику. Любопытные пытались уточнить это, но видя, каким зверовато-враждебным мгновенно становился Фёдор при их малейшей попытке что-то узнать, быстро заканчивали расспросы.

- У моей пилы зубья сточились, теперь уводит в одну сторону, да и зажимает. Сегодня вот топор прихватил, - не успокаивался Тимофей.
- У тебя всегда что-то зажимает, - прозвучало это как намёк, но непонятно на что.

Женский срывающийся крик, злой и с надрывом, нарушил рабочий ритм проснувшейся деревни. Истерично ругалась жена Ивана Заброды:
- Что же это делается? Опять сумасброд в лес поволокся. Что б вам всем чирьи повыскакивали за такую заботу о нас.
- Соседка, люди здесь причём? Колхозу ведь едут лес заготавливать, - попыталась урезонить подругу Настя, но та и слушать не хотела, разойдясь ещё больше.
-  Будьте прокляты! Покоя нет. Свой огород стоит, а в лес - поезжай.
-   Марья, не кляни понапрасну, грех это большой.
-   Не вам меня учить, чистоплюи!

Вся её крупная фигура выражала яркое негодование, а мощное тело, в унисон возмущению, зыбко колыхалось, выходя из берегов, как весенняя река в половодье. Таких крупных женщин, грубо отёсанных и неспешных в движениях и работе, в деревне называли «ломина».

- Иван, что ж ты пропуск в лес у жены не выписал? – ехидно подковырнул Весельчак.
- Иди ты ... Твоя тоже может раскудахтаться, как курица, - недовольно отмахивается Заброда. - Разве их поймёшь, с какого боку встали и что ожидать?
- Надо у стенки не спать, тогда будет порядок, - не умолкал Тимофей.
- А ещё лучше, в соседней деревне, как некоторые, - отбивался Иван, на что-то намекая. Как к пришельцу из дальних краёв, оказавшемуся когда-то в деревне, где затем женился и остался жить, к нему прилипла кличка Заброда.
- Мужики, пора грузиться, - наконец предложил Весельчак, уводя разговор от деликатной темы. - Вон, как быстро солнце катит из-за горизонта, а день уже не длинный.

Бригада лесорубов, получившая наряд на заготовку делового леса,  привычно забралась  в кузов грузовой машины. Грузовик «ЗиЛ-164», чихая выхлопами сизого дыма, тронулся с места. Картина уплывающего вдаль посёлка, с зависшими над ним  и искрящимися в лучах росистыми испарениями, обыденна, до мелочей знакома каждому и не отвлекает. Привычно попыхивая табачным дымком, ведётся обыденный разговор, помогающий войти в колею нового рабочего дня.

- Пора отаву косить. Ядрёная вымахала в этом году, рослая и сочная, - задумчиво делится Василий Говорун, глядя на мягкую зеленую траву вдоль дороги, покрытую утренней изморосью. Любил он поговорить обо всём и ни о чём.
- Похолодало что-то резко, - нахохлившись, заметил самый низкорослый и мелкий Никита. Глядя на Григория, в расстёгнутой на выпуклой груди рубахе и небрежно наброшенной на крепкое тело телогрейке, он плотнее закутывается и прячется вовнутрь извечной и незаменимой в любую погоду фуфайки.
- Тебе и летом холодно. Видно, жена не кормит, - в голосе Весельчака то ли сочувствие, то ли намёк.
-  Не в коня корм, - не выдерживает Молчун.
- В лесу быстро согреемся, - миролюбиво замечает Пётр Добряк - родственник Фёдора. Безобидный и приветливый, он всегда сочувствует другим. Даже громкий голос ещё более контрастно подчёркивает внутреннюю мягкость его характера, более свойственную женской натуре.
-  Иван, что молчишь? Может, не позавтракал? – Григорий давно заметил странное уединение Заброды, его некоторую отрешённость от коллектива, задумчивый и пространный взгляд на открывающиеся дали и уплывающие за горизонт родные места.
-  Позавтракал, – вяло отозвался Иван, невольно вздрогнув. Было видно, что он «витал где-то в облаках» и возвращаться обратно желания не имел.
-  Что-то неохота сегодня в лес ехать, - внезапно без эмоций признался Заброда, и от этого признания ему стало легче, а лицо прояснилось.
-  Не переживай. Не в первый раз едем, быстро загрузим машину и по домам.
-  Да... это так, - Иван опять замолк.

Вихляя и погромыхивая разболтанным деревянным кузовом, автомобиль медленно полз по разбитой грунтовой дороге.

Показавшиеся заросли молодого леса постепенно темнели и сгущались вдоль узкой лесной дороги с выбоинами, лужами и торчащими корнями деревьев.

Лес дышал свежестью. Притихший в осенней неге он встретил лесорубов настороженно. Седовласые деревья, уставшие от летнего напряжённого труда, имели золотисто-жёлтый окрас с проблесками зелени и пятнами багрянца. Только юная берёзка, вытянувшаяся ввысь в лесном просвете, приветливо зашелестела желтизной позолоты убранства, но тут же стыдливо притихла, скромно взирая на строгих и мудрых пожилых подруг. Дробью залихватски ударил дятел по зазвеневшей древесине высохшего дерева, но тоже сорвался и таинственно умолк. Только сороки безумолчно застрекотали, перелетая с дерева на дерево и сопровождая прибывших лесорубов.

Сосны, словно возмущаясь, дружно встрепенулись, качая мохнатыми ветками. Их вытянутые ввысь вершины зашелестели, касаясь друг друга в поиске опоры и поддержки.

- Ишь, зашумели... Почувствовали, что по их души приехали, - с пониманием, сочувствием и неожиданной теплотой в голосе заметил Добряк.

Лесорубы, разбирая топоры и пилы, стали расходиться по делянке, где предстояло заготовить деловую древесину.

Фёдор в паре с Василием, встав на колени у огромной сосны, принялись тягуче и монотонно шаркать по ней привычной ручной пилой. Её вжиканье смешалось со звуками других пил и перекличкой топоров, обрубавших ветви поваленных деревьев.

- Работа клеится – не тужи, Молчун, да Говорун взялись за гужи,  - не преминул в рифму сострить Весельчак, проходя мимо с топором в руках.
Фёдор молча вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Даже Василий не отреагировал на выпад товарища, продолжая работать.

Весёлый звук пилы с хорошей заточкой и разводом зубьев под твёрдость древесины опять разлетелся вокруг. Свежие крупные опилки поочерёдно веером осыпались по обе стороны сосны. Лес наполнился пением пил и перестуком топоров. Звонкие голоса ручных пил в начале запила могучих деревьев сменялись затем басовито-глухими вздохами при их заглублении в древесину.

- Стоит. Больше половины пропилили, а даже не шелохнётся, - не выдержал Василий.
-  Более полувека корнями в землю врастала, однако пришла и её пора, - рассудительно отреагировал Фёдор.

Внезапно сосна будто ожила, просыпаясь, легонько вздрогнула, издала тихий стон и начала медленно с кряхтением падать.

- Иван, берегись! – испуганно закричал Пётр, тревожно размахивая руками.
- Куда? В сторону, уходи! - поддержал его Григорий, видя растерянно застывшего на месте Заброду.

Тот ошалело дёрнулся, закрутил головой, а затем испуганно побежал, озираясь.

Раздался треск молоденьких деревьев, сминаемых падавшей сосной. Глухо вздрогнула земля от удара могучего ствола. Судорожная волна пробежала по округе, уходя в лесную глушь, а затем всё застыло в немом безмолвии, только мелко подрагивали листья соседних деревьев. Тишина была неживой и жуткой.

- Иван?! – тревожно и вопросительно, глядя на лесорубов, вскрикнул Добряк.

Распластанное тело Заброды лежало под сосной. Оно приникло к земле, как будто желая отдохнуть. Открытые глаза Ивана с немым укором и извечным тайным вопросом смотрели на живых...

В Закутках всё замерло и притихло, даже собаки не лаяли, только дворняга Заброды пыталась тоскливо подвывать.

В этой безжизненной тишине жутко голосили, причитая,  родные Ивана. Марья, потеряв хозяина и кормильца семьи, осознав непоправимость произошедшего, выла на всю деревню, озлобленно проклиная всех.

-   Уби-и-ли! И-и-зверги!
-  Марья, не кляни понапрасну. Не желали они смерти Ивана, - пыталась успокоить  её соседка Анастасия.
-  Будьте прокляты! Положить их надо в одну яму с Иваном. Загуби-и-ли!
-  Не виноваты мужики, - подтвердил и расстроенный Пётр Добряк. – Никто не хотел этого.
-   Почему Иван погиб, а не другие? – твердила своё Марья.
-  Всё в Божьей власти, - тихо и умиротворённо заметила бабка Евдокия, затем перекрестившись, добавила: «Грех большой в такой день к клятве обращаться, тяжело от этого Ивану»...

После похорон Марья не находила покоя, продолжая проклинать Фёдора и Василия, а прежде всего Молчуна. Те старались не попадаться ей на глаза, обходя стороной и переживая за случившееся.

Василий стал менее разговорчивым. Седовласый Фёдор совсем замолчал, редко общаясь даже с соседями. Прожил он не долго, ушёл из жизни незаметно и упокоился на тихом поселковом погосте, укрытом зеленью берёз, осин и вербы.

История с Забродой нет-нет, да и всплывала в памяти жителей. Оживляла её и периодически будоражила всех сама Марья.

- Есть правда на земле. Забрала одного убийцу на тот свет, - радуясь, злорадно делилась она.
- Остановись, Мария, не губи свою душу, не тянись к нечистой силе. Кто клянёт и желает зла, к тому оно и возвращается обратно, - советовала Евдокия. – Обратись к Богу, легче станет.
- Без Бога обойдусь, мне терять нечего. Пусть убийцы поберегутся.
- Мелет языком, как помелом, не думает, что говорит. Совсем умом тронулась, - посочувствовал дед Анисим, сокрушённо покачивая головой и тяжело вздыхая. – Эх, жизнь!

Пришедшее лето было жарким, погода резко менялась. Ветер налетел внезапно. Он бесновался по деревне, рвал соломенные кровли домов. Хлынул проливной дождь. Деревья жалобно стонали под напором стихии, в глубоком поклоне сгибаясь до земли, а затем с треском падали.

-  Что делается? Жуть!
-  Нечистая сила разгулялась!
-  Не к добру всё это!
Жители беспокойно делились мнением, с тревогой ожидая завершения природного буйства...

- Всё разворотило. Вот беда, - озабоченно поделился Пётр Добряк после завершения бури.
-  Что случилось? Где?
-  На кладбище деревьев навалило. Огромная осина рухнула прямо на могилу  Ивана, крест и надгробие разбила.
-  Не было там осины, - заметил сомневающийся Никита.
-  У могилы Молчуна росла.
-  Так это же далеко от Заброды.
- Вот и я об этом. Упала прямо на Ивана, не повредив больше никого.
- Отомстил, значит, за несправедливые клятвы. Правильно говорила бабка Евдокия: «Нельзя тревожить ушедших на покой».
-  Второй раз накрыло дерево Ивана. Вот, судьба... - суеверно констатировал Пётр.

- Ой, бабоньки, что делается? Марья обезножела, - всплёскивая морщинистыми натруженными руками и закатывая от переизбытка чувств глаза, поделилась прибежавшая Анастасия. – Закончилась гроза, а она на ноги подняться не может.
-  Грешница! Ни иконки, ни молитвы. Без Бога в душе живёт, вот и мучается, - сочувственно, но строго заметила подошедшая Евдокия. – В Евангелии сказано: «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерять».
-  Мужа сгубила и себя не сберегла, а каяться не желает... – задумчиво проронил кто-то.

30.09.-19.10.2019г., Калининград