Как собаке пятое колесо

Историй всего четыре. Одна, самая старая — пацан кидает пацанов ради тёлки. Вторая, связанная с первой, — как пацаны сами отказываются от общества пацана, которого поменяла п***а. Гомер написал об этом целую десятилетнюю войну.

Третья история — о сумасшествии. Герой, будь то пацан, тёлка или даже мент, резко начинает исполнять, да так, что наблюдающие аж засомневаются в фундаментальных принципах реальности. Такое церебральное приключение, естественно, никому не по душе, поэтому эта история обычно заканчивается трагически. Далеко ходить не надо — опять же, Аякс там или ещё кто...

Последняя история — о матери. Для пацана нет ничего дороже матери, разве что идея матери.

Историй всего четыре. И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их — в том или ином виде. Но есть ещё пятая история: сидим мы, значит, втроём, я, Витёк и Хеопс. Бухие в говно, а рыбалка только начинается. Ну и звонит нам наш коммерс: мол, ох и ах, тут какие-то братки пришли, угрожают ларёк поломать да товар порезать, срочно приезжайте. А у нас всех заслуженный выходной — мы полгода кочегарились с н;чи до ночи;, бизнес обустраивали, понимаешь, цивильно всё решили сделать, и вот опять. Я ору в трубку: «ПО МЕЛОЧАМ РУСТАМУ ЗВОНИ», сбрасываю, через полминуты звонит Рустам и повторяет всё почти слово в слово. Ну ё***а мать, если бы какую другую точку накрыли, я бы н***й всех послал, но на Комсомольской ларёк до сих пор имеет для меня особую сентиментальную ценность. Ехать бухим не впервой, кое-как доковыляли, а там темно, как в жопе русского человека. Ну мы немного протрезвели даже, достали стволы и медленно заходим, Витёк пытается зажигалкой светить, и тут раааз! — везде свет, девочки, коммерс суёт бокал в руку, льёт шампанское, все смеются. Я такой: «Вы чё, сдурели? Я чуть не шмальнул на автомате, н***й такие сюрпризы?». Девочки, видно выученные, хором пищат: «ПОЗДРАВЛЯЕМ С СОТЫМ ОТКРЫТЫМ ЛАРЬКОМ!». Ё* Боже мой, а я и не заметил. Ну, лапаю я через пятнадцать минут у себя в тачке одну из этих малявок, она вдруг останавливается и выдаёт: «Нассы мне в рот!». Я такой: «Ты чо, дура, я не буду в своей машине ссать!». Она такая: «Да я проглочу всё сразу, ни капельки не прольётся, ну давай, будет весело». Ну я уже не той головой думаю, напрягаюсь, чтоб перебороть страх обоссать салон, ссу ей в рот, она реально всё глотает, я млею, аж по ногам теплота идёт.

«ВСТАВАЙ, ДУРЕНЬ!». Я вскакиваю с кровати, жена смотрит на меня, как на дегенерата. «Опять 90-ые снились?». Я медленно прихожу в себя, потом киваю. Реальность обоссанной простыни болезненно неприятна, и контраст со сном ещё больше подчёркивает глубину моего падения. Жизнь подавала такие надежды, я был на вершине мира, и всё ещё было впереди... Где же я ошибся? «Старые, заткнитесь, мне в школу завтра!» — донеслось из другой комнаты. Я вспомнил. Последние полтора десятка лет я живу только ради своего сына. И пускай он растёт неблагодарной тварью, но я никогда в жизни не испытывал таких чувств, которые пришли с отцовством. Разве что когда ссал в рот той малолетке. Да, я давно уже не главный герой своей жизни. Эта честь принадлежит моему сыну.


Опять не выспался. Посреди ночи разбудил визг мамки, а дальше они целый час возились с кроватью и иногда выходили в ванную. Щас бы иметь родителей-извращенцев, конечно.

— Гой еси, бро. Выглядишь х***о, д***ил всю ночь?
— Иди шатай козе писюн.
— Я с тобой сяду, а то сейчас тест будет.
— Я е**л, тест? Я только выздоровел, ничего не читал.
— Я думал, ты такое любишь.
— Пошёл н***й. А чо там, интересное?
— Вся русская литература после Державина — кринж.
— Мм.

Прозвенел звонок, русачка что-то минуту жужжала, потом выдала листки. Замечательно, первый же вопрос:

«1. Какой смысл рассказа «Как собаке пятое колесо»?

А. Любая попытка категоризации искусства обречена на провал, искусствоведение всегда превращается в фанфик.
Б. Разрушение четвёртой стены подразумевает существование этой самой стены, и сам приём происходит полностью на стороне реципиента, а не автора/исполнителя.
В. Жизнь непрерывна и интерпереплетивна, поэтому даже простое копирование реальности гарантирует вечное развитие изобразительных средств, ведь любое искусство описывает конечным множеством бесконечное.
Г. Все литературные герои, какими гениальными их не признавали бы поколения за поколениями критиков, являются полностью пустыми сущностями, жизнеподобие которых обусловлено только готовностью читателя проецировать в них свои мысли и чувства.
Д. Всё из вышеперечисленного.»


«О, а я это как раз сейчас читаю!» — думаю я и замираю. Так что, получается, главный герой этого рассказа даже не сын-школьник, а прям я? Ну уже слишком. Единственная причина, почему я до сих пор читаю — потому что в названии собака, вот и жду, пока пёсик появится. Начало дало какие-то надежды, что будет весёлая жукстопозиция отсылки на Борхеса и какого-нибудь оригинального панчлайна, не знаю, матерной частушки, например. Да и изображают меня  погано, я вообще иначе разговариваю, знаете, как разговаривал бы человек, а не настойчиво избегающая любых гендерных лингвистических маркеров пародия на — а на что пародия-то? А ведь ещё не конец, видимо, дальше только хуже. И это культура, подарившая миру Толстого или Достоевского? Как так получилось, кто виноват в этом? Низкий уровень образования? Интернет? Я не могу укрыться от понимания — вина на мне. Рассказ дошёл до меня по моей воле, никто не заставлял меня это читать. Я — часть той силы, что породила этого кадавра. Но я ещё могу остановить это безумие. Нужно лишь собраться с силами и закрыть...


Дверца камеры с шипением открылась. Я вышло из аппарата симуляции и кивнуло куратору. Через обязательную по протоколу тысячу абсолютных единиц времени, оно подошло ко мне и начало по бумажке зачитывать вопросы.

— Вы готово к коммуникации?
— Да.
— Вопрос первос.
— Реди.
— Пришло ли вы в себя после симуляции, способно отличить контуры реальности?
— Да.
— Вопрос двос.
— Реди.
— Ваша личная оценка человечеству?
— Жалкое зрелище. Низшие существа с варварской цивилизацией. Ни малейшей надежды на развитие до Цэ-культурного уровня.
— Вопрос бос.
— Реди. Супереди.
— Вы готово возглавить команду уничтожения их вида?
— Да, — не колыбенясь, ответило я.
— Цэ-плюс. И... ещё один вопрос. От меня лично. Это не пойдёт в рекордеры.
— Эээ, да, конечно. Реди.
— Когда вы было в симуляции и читало рассказ, вы поставило лайк, учредило репост и скоммуницировало друзьям?

Я замерло. Тусклый сетчатый глаз куратора не моргая смотрел мне прямо в хитиновую накидку. Что-то не так.

— Это проверка? Вопрос с подвохом? У читателя не было друзей, да и лайк негде было ставить.
— А вам понравилось?
— Я не поняло, если честно.
— Уже и не поймёшь, насекомое.

Куратор дёрнулось, раздался выстрел. Брюхо прожгло насквозь. Куратор встало и направилось к выходу. Оно не собирается меня убивать? Я скорее умру на задании, чем выживу с позором провала.

— Я расскажу обо всём сенату! Тебя посодиют!
— С того света расскажешь? Да даже если ты выживешь...

Куратор прикоснулось к своей голове и оторвало её. Нет, не оторвало; сняло, будто шлем, а под шлемом — представьте себе! — оказался автор этого рассказа.

— ...тебе всё равно никто не поверит. Алибидерче. Ай, ё***ый в рот, тут другая атмосфера!

Тело человека забилось в припадке, упало на пол, изо рта пошла пена. Через пятьдесят абсолютных единиц времени конвульсии остановились.

Я живо. Скоро зарегенирирую, но терять нельзя ни одной абсолютной единицы времени. Я поползло по влажному от быстрогниющей человечины полу, достало стационарный телефон, даже не подумав, как набирать номер без брюшного нервного узла. Но из трубки уже раздавались гудки.

Наконец кто-то взял трубку.

— Приём.
— Алё? Алё, это агентство мужского отдыха «Аякс»? Нам бы девочек, да много. Праздник большой празднуем. Алё, слышно?
— А, — мне удалось издать лишь звук, и меня парализовало. Началась регенерация брюшного узла. Даже мысли давались с трудом.
— Ну раз слышно, так слушайте. Нужно как минимум девять девочек. И чтоб одна мочу пила, это обязательно. Мы пробуем новый литературный метод — хирургически точный эротический кинк-фансервис... Ну что я заболтался, это вообще вас не касается — в хорошем смысле, я не грублю. Так вот. Десяток девочек на Комсомольскую, одну уринку (приём), только чтоб все совершеннолетние были! Сейчас уже не девяностые, мы прям в будущем, трёхтысячные н***й! Вы-то записываете? Алё? Алло? Приём? Вы чо, пранкеры или мнимоводы? Номер ваш, я смотрю, «Аякс». Вот, работнички... Из-за таких работничков до сих пор ничего не работает нормально. Ленивые все, одно дело поручили: нажимай кнопку, веди шлюх, — и с этим не справляются. Правильно вас Жумей ипритом-7 травил.


Видео закончилось, и в черноте монитора появились отражение крайне обеспокоенных родителей и крайне смущённого подростка.

— И как ты это объяснишь? Это же буквально порнография. Не фигурально, не метафорически, порно в прямом смысле этого слова!
— Это искусство. Если ты со своим ПТУ и мамка с тремя незаконченными высшими понять не можете, то это проблема не моя, а ваших совковых мозгов.
— Мы ещё в школу не пошли, когда союз распался...
— Сына! — вмешалась мать. — Мы же за тебя беспокоимся. И дело не в порнографии, а в том, что она такая... нестандартная. Смотрел бы ты на голых женщин, никто бы тебе и слова не сказал.
— Да чёрт с женщинами, пусть даже на мужчин, — сказал отец. — Всё лучше, чем это.
— Может ты просто не знаешь, как что делается? Можно было нас спросить, нам не жалко показать.

С этими словами мать сорвала с себя одежду и прыгнула на отца. Сын вскочил с кровати, закрыл ладонью глаза и закричал:

— Воу-воу-воу. Давайте без этого. Я не хочу это видеть.

Но родителей уже было не остановить. Мальчик надел кроссовки серии BGFF, которые купил за 15000$ в Лондоне, курточку Shnoosh, 3000$, Милан, часы Hitle, 9500$, Нью-Йорк, и выбежал на улицу. Общая стоимость — да какая разница, бывают в жизни моменты, когда деньги на последнем месте.

На улице было темно. Недавно прошёл дождь, в выбоинах асфальта мокро плавали лужи, но на улице было как-то по-весеннему уютно, то ли из-за свежего воздуха, то ли с улиц смыло не только пыль и жар, но и какую-то привычную этому городу неприязнь и отторжение.

На улице всё ещё были слышны крики е****хся родителей, поэтому подросток побрёл подальше от дома. Проходя мимо теплотрассы, он увидел бомжа (и этим бомжом оказался я), и в первый раз в жизни его потянуло поговорить с кем-то, а не просто отвечать из необходимости или приличия.

— Привет, дед.
— И тебе привет.
— Как жизнь?
— Да вот потихоньку.
— А у меня не очень. Было ли у тебя такое, дед, когда жизнь кажется просто бессвязным набором ничего не значащих сцен, и с каждой последующей ты всё сильнее уверяешься в том, что нет на свете ни единой души, которой не всё равно, что происходит у тебя внутри?
— Да, бывало такое.
— Сомневаюсь. Не думаю, что ты можешь понять меня, дед.
— Чужое сердце — сумерки, ты прав.
— Какой ты всё-таки мудрый, дед. Ты мне нравишься. Держи червонец, а я побреду дальше.

Я негнущимися ладонями попытался поймать монету, она упала в лужу, но я подцепил её ногтями, вытер о штаны и положил во внутренний карман куртки. Пацан почти скрылся за поворотом, когда я вспомнил самое важное.

— Эй, парень!
— А?
— Ты насчёт родителей не беспокойся. Это на американцев расчёт. У них половина порно — инцест, видел?
— Чего? Хотя нет, не хочу слушать. Всё, дед, дальше сам с собой разговаривай.
— Постой, ещё одно!
— А?
— Ты упустил один важный момент, последний фрагмент пазла, без которого не увидеть целое.
— Чего ты там бормочешь?
— Прочитай первую букву каждого абзаца...
— А?

Но дед не отвечал, а только смеялся кряхтящим сухим смехом.

— Е***утый, — прошептал сын.

Или е***утый прошептал: «Сын...»?