За земляникой

В деревне Ч*** у меня есть «бабкин-ёжкин» домик. Его фундамент просел, шифер зарос мхом, но это не мешает мне приезжать в него на отдых каждое лето. Вот и в этом году, в самом начале июня прикатил я в эту глухомань.

В первых числах я опасался отходить от дома: капризное как ребёнок небо, так и норовило пустить слезу. Даже с непродолжительной прогулки пару раз возвращался изрядно подмокнув. И такая мерзопакостная погода уже начинала выводить из терпения.

И вот однажды, когда небеса перестали плакать, я быстро собрался и словно кузнечик выскочил на свет Божий. Кружась в воздушном танце, птицы приветствовали меня громким щебетаньем. Пролетая мимо, одна из них, нежно чирикнув что-то в ухо, уселась на штакетине забора в метре от меня. Словно желая понравиться, прелестная трясогуска быстро-быстро с изящным кокетством поворачивалась, изгибала шейку и посматривала на меня то одним, то другим задорно блестящим глазком. Лучи солнца заливали всю округу ярким светом, а по растрескавшемуся, разбитому асфальту струились ручейки дождевой воды, образуя здесь и там небольшие лужицы.

Бодрым шагом направился я по шоссе к выработанному песчаному карьеру. Уже давно, лет тридцать назад, жители двух соседних деревень, между которыми он располагается, превратили его в свалку. Сюда сносили и сносят всё то, что "не переваривает" земля или огонь. Пройдя пятьсот с лишним метров от деревни, я свернул на дорогу влево от шоссе и вскоре оказался на дне карьера. В центре повсюду кучками был накидан мусор, снова свернув влево, на одном из откосов приблизительно в 45 градусов я увидел множество земляничных листьев, среди которых краснели ягодки.

На поверхности пологих песчаных склонов лежит земля, нанесённая ветром за много лет. На ней растут трава, земляника, кустарники и даже худосочные деревца. В дальней части карьера есть и почти вертикальные откосы, на которых нет земли, а значит, нет и растений.

Рискуя поскользнуться на мокрой траве, ежесекундно цепляясь за ветви кустарников и стебли травы, проявляя почти акробатическую ловкость, я срывал по несколько ягод на каждом шажке. Так, я сначала медленно передвигался вдоль по откосу, а затем стал подниматься выше. Одолев подъём, я вылез из карьера и оказался в густом лесу, где тоже было полным-полно ягод.

Облизываясь, как кот объевшийся сметаны, я в весёлом расположении духа стал осторожно спускаться вниз, и, набрав-таки в калоши порядочно песку, наконец, оказался внизу. На обратном пути всё-таки закрапал дождь, но идти было уже недалече.

Дома я сразу затопил русскую печь, обсушился и, заварив чай из листьев иван-чая, чёрной смородины и мяты, с чувством праведно прожитого дня созерцал пляшущие языки пламени. Отражаясь, они плясали и на кухонном оконном стёкле – снаружи стало темнеть. В низинах сгущался туман. С лежанки русской печи по всему дому разносился густой аромат сушащихся листьев иван-чая. Я был счастлив!