Камень - птица

                КАМЕНЬ  -  ПТИЦА!
                (рассказ)
     Бабушка Чернава, несла  старенький  туесок,  набитый доверху яблоками. Опираясь на истёртый до черноты  посох,  она медленно спускалась с холма и перед  её взором,  до самой реки,  расстилалась  деревня, укутанная дымками от труб домов, и  еле заметных землянок.  Проходя мимо «Стоянова ставка», она остановилась, приложив ладонь к бровям, закрываясь от лучей закатного солнца. Она смотрела на огромный камень,  лежащий под горой. Откуда  взялся здесь этот камень, где и за сотню вёрст нет ничего похожего на каменные породы?!   Кругом только холмы, поросшие лесом и кустарником.  Даже местные старожилы не могли толком ответить на  этот  - извечный вопрос, рождающихся, живущих и умирающих  в этих местах.
  - Ел ли ныне чего, аль «Духом Святым» жив? – спросила она кого-то, вглядываясь слеповатыми очами в сторону камня.
Из-за камня появилась  статная фигура,  с бородкой и усами, с кудрявым чубом, обсыпанным каменной пылью, это был - Ипат, сын рыбака Фрола.
  - Благодарю, бабушка Чернава, мне бы только крыло узреть, - он кивнул на камень, - А уж там всё пойдёт зело быстрее!
  - Эхе-хе-е-е,  - вздохнула бабушка, вынимая из туеска  три яблока и, поднося их Ипату!
  - Береги тебя Господь! – поклонился  ей парень, - Пусть и тебе Боже поднесёт милостыню к старческому дню! Да минет тебя сума и безживотие лихое! Пусть будет так, ибо Слава, сила и милость Господа  в делах детей его!
  - В детях, в детях, аки дети в своих детях видят благо, но не всегда его получают.  И ты вот за этот камень взялся, вместо помощи родителям. Дался тебе эта каменюка,  каменюка, он и есть - каменюка!
  - Разве не Господь правит делами людскими?! Разве - бабушка, не он даёт человеку мысли и думы разные?! Промысел Божий и в том тоже, чтоб видел ум наш красоту и в камне бездушном! Ничего на земле не сотворено Богом - праздно!
  - Эхе-хе-е. Всё может быть сынок, всё может быть. Ты лучше скажи мне, что ты узрел в этом камне? От чего ты  бьёшь и бьёшь его с утра до ночи?
 Ипат сел на большой отколок и откусил от бабушкиного яблока. -  Вижу птицу я в этом камне! Большую птицу, с крылами широкими! Летит  та птица над землёй, над людьми и все любуются её полёту! Словно она есть - посланница  из садов Отца небесного. Укрывает та птица, крылами своими,  люд русский от горя и лиха  всякого, бережёт от грехов осознанных и не осознанных, от деяний бесстыдных, Сатаной ниспосланных! От набегов басурманских, от болячек смертных, от шагов неразумных.
  - Чудно ты гласишь сынок, а сам- то веришь,  в избавления народа от скверны богопротивной и от болячек смертных, если люди Бога забывать стали?!
  - Так эта птица, полётом своим, напоминать зачнёт людям об Отце небесном и о сыне его – Иисусе Христе!
  - Ах, как хорошо ты придумал, а я вот и не подумала об этом! Тогда стучи, стучи  Ипатушка! Пусть стук твой далеко летит, как птица твоя, которую ты мастеришь из этого камня! Пусть люди слышат в стуке твоём – жив Иисус и помнит о Руси нашей, коль  через мысли и руки твои Он вершит  такую  благость людям!  А я пойду, вечереет уж.  Добраться бы до крыльца родного, ноги совсем плохие стали, -  бабушка Чернава перекрестила  Ипата,  иссохшей от старости рукой  и,  прошептав, -  «Спаси и сохрани Отче, сына твоего, пошли ему сил и живота», - пошла дальше.
 На - Илинь  - реке,  всякой рыбы вдосталь, а посему народ, больше к берегам её селился,  дабы не только от земли черпать силы, но и ловлей рыбы обеспечивать свою жизнь и жизнь потомства своего.  Тишина, наступившая на реке, подчёркивала усталость всего живущего на берегах её, от жаркого и трудного дня. Только сидящие у костра ребятишки, между лесом и рекой, не расходились по домам. Уж очень увлекательно рассказывал о далёком  и неведомом  прошлом, старый пастух - Опраксий.
   … - и жил в тех краях люд русский и имел он земли вольные и реки богатые – рыбные, и степи обширные и леса дикие во владении своём. Мирно жил, не ждал ниоткуда беды чёрной, горя бескрайнего. Но однажды, на большой каменной башне с  набатным колоколом, вдруг раздался  звон страшный и гулкий. Словно великая сила ударила в тот колокол! Запел тот «Владыка – колокол» -  голосом страшным, да так, что вздрогнула земля на многие вёрсты вокруг! Словно стон земли русской, вознёсся над всем миром! Сбежался народ, спрашивая друг – друга, - «Что за гром, кто ударял в набат»?! «Что случилось»?! Отрядили Афанасия, сына Четвертака – охотника, чтоб влез он на башню колокольную и разузнал, - «От чего набат на всю округу  загудел и кто ударял в него»?! Ждали всем миром, пока Афанасий ходил наверх той башни, по старым  деревянным ступеням.  Дождались к полудню. Спустился посланец и поведал народу весть страшную! «Лопнул великий  колокол, трещина образовалась большая»! Страх и  уныние пошли по душам людским! «От чего трещина, от чего лопнул тяжёлый и крепкий колокол - Владыка»?! Говаривал люд меж собой – боязливо, шёпотом,  -  «К брани смертной знамение это!  Мор страшный средь народа русского, ждать надобно! Горе на землю идёт, и шаг её сотрясает всю землю!  Сила Сатанинская, Иисусом с небес сверженная, на мир людской пала!»
Дети молчали, раскрыв широко глаза, боясь шевельнуться от страха и настороженности, вселявшихся в их наивные и чистые души! Что-то зловещее витало над  их умами, стучалось в виски, отдаваясь мелкой дрожью  в сердцах их!  А седой Опраксий, поправляя седые усы,  продолжал;
   - «Все последующие дни и ночи не спал народ! Ждал чего-то неизбежного и гибельного! И только старый  - Ослябий  не падал духом, не поддавался  безысходности дум и грусти смертной! Хоть и задумался крепко над знамением грозным! Он думал и работал, работал и думал. Ковал мечи вострые, наконечники калил для стрел быстрых и копий длинных! А в те времена жил на «Медведь-горе», колдун – Волох,  старец  древний, отшельником жил, с людьми не сходился, но людей не страшился и не чурался. Ходил к нему народ не часто, но по нужде великой обращался за советом к нему. Знали – поможет в годину горькую, ибо сам колдун был из местных русичей»! Говаривали старики, что в годы молодые, был тот колдун воином сильным, сам дружины водил на басурман поганых!
  Солнце уже прятало своё лицо за Умань-горой, когда с холма донёсся, нарастающий  топот копыт и тревожное мычание коров,  и не менее отчаянное блеяние овец и коз.  Ипат с тревогой  стал всматриваться в дорогу, уходящую вверх холма. Там к небу поднималось большое облако пыли.  Очень больно  резануло по душе каменщика, когда он узрел в закатных лучах всадника Елизара, скачущего с холма, впереди стада и, машущего рукой  с криком –   «Войи, войи, войи»! Этот клич знал всяк русский поселенец Сибири, от мала до велика!  Бросив на землю молот, Ипат побежал к дому родителей своих, где уже собирался народ, встревоженный  криком пастуха. Несколько всадников уже проскакали  навстречу, узнать причину  тревоги!  Весть о басурманах быстро разбегалась по селению. Люди уже угоняли скот в лес,  женщины рассаживали  в лодки ребятишек, чтоб переправить их на другой берег подальше от беды неминуемой. На улицах стали появляться всадники с копьями, мечами, с  вилами и рогатинами!  Мужская часть села быстро вооружалась всем, что попадалось им под руки! Старшим – войсковым, назначался Мирон, сын Прохора – конюшенного. Женщины плакали, но упорно гребли вёслами, перевозя детей и стриков на безопасный берег!  Отплывая от родного берега, они уже видели, как их мужья  сцепились с басурманами, на спуске с холма, у Большого Камня! Ржание лошадей и звон оружия и командные выкрики старшого, мешались с плачем детей в лодках и всхлипываниями их матерей! Ночь уже совсем закрывала панораму боя, когда женщины с детьми достигли спасительного берега…
Костров не разжигали, детей малых укладывали на сосновые лапы, накрывая их сверху  тряпьём и собранной в темноте, прошлогодней сухой  травой и мохом.  Пытаясь согреть их и замаскировать тем, что попадалось под руки. В стороне села показался огонь, горела чья-то изба. Женщины выстроились на берегу,  пытаясь всмотреться в блики людей, мелькающих в зареве огня у горящего дома. Многие плакали,  закрывая себе ладонями рты, чтоб криком горя и отчаяния, не потревожить детей, и без того напуганных и не спавших. Зарево огня становилось всё меньше и со временем совсем исчезло. Настала тишина! Страшная тишина! Утро уже касалось вершин холмов, но ни одна женщина не уснула и даже не легла на траву, чтоб отдохнуть и успокоить, колотившиеся в тревоге - сердца! Слух напряжённо улавливал каждый звук, исходящий с той стороны реки. Каждую мать, жену, сестру, терзал только один  вопрос, - «Кто одолел в брани смертной, отбили ли ворога, спаслись ли сами, кто  живым остался, а кого уже нет на этом свете, лишь тело его распростёртое лежит на красной траве?!  - «Чей - муж, чей - брат, чей - сын, уже никогда не встанет и не обнимет мать свою, дочь свою, сестру родненькую!  Лежит наверное русский воин - укрывшись утренним туманом, словно последним саваном и не будет края тому горю для родных его»?!
   - Свята, - позвала седая женщина свою дочь, - Ты смотри за детьми, а я переправлюсь к дому, если что разузнаю, услышите меня, крикну, -  наказала мать и пошла к лодке.
  - Не смей, Агафья, не смей! – прикрикнула на женщину  Волена, бабушка – травница, - А если басурман верх взял и узнает, где мы с детьми прячемся?! Тогда что?!
Волена задумалась и вернулась.  Все напряжённо ждали, ждали, ждали весточки с родного берега. Уже совсем светло, но весточки не было, аль знака какого.  Бабы и дети молчали, затаив дыхание. 
  - «Тук-тук, тук-тук», - донеслось вдруг  до слуха с родной сторонки.
  - Бабы, да это же Ипатий! Это он стучит по своему каменюке! Значит жив, значит одолели мужики наши ворога- басурмана?!
Все женщины, уже не боясь разбудить и потревожить детей, расплакались громко, с причитанием, как умеют плакать русские матери, жёны, сёстры, оплакивая неизвестность, и радуясь за жизни продолжение!
  - Ипат стучит! – разносилось вокруг, словно это была самая важная новость в мире живых! Как клич победы добра над злом! Как самое великое и значимое знамение от самого - Господа!
   - Это Ипат стучит,  мы верх взяли! - передавалось из уст в уста. И даже дети,  проснувшись от плача матерей, шептали друг дружке, - Ипать тучит!
Женщины рассаживали детей в лодки и - одна, другая, третья, отчаливали от спасительного берега – домой! С родной стороны уже слышались голоса пастухов, гнавших скот из леса, выкрикивая, - «Семён, а мою «Зорьку», не видал ли? А Федотова «Полынка» куда бежит, поворачивай её к улице»! И чем громче звучали эти голоса, тем радостней становилось, плывущим на челнах к родимому берегу!
Не всем радость, как и не всем горе, но плачь от того и другого стоял по всему селу! Хоронили погибших, омывали слезами  раненых и живых! Так уж душа русская устроена и нет ей похожей в иных мирах. Как нет ей предела в скорби и границ в счастье, как нет края русскому взору - на алый горизонт!
Бабушка Чернава, осторожно спускалась с холма со старым туеском в руке,  набитым доверху яблоками. Подойдя к огромному камню, прикрыла глаза ладонью, рассматривая, сидящего возле камня басурманского мальчика с раскосыми чёрными глазами, в которых сверкали злость и бессилие.
  - И зачем тебе этот нехристь?!  – спросила Чернава -  Ипатия, стоящего на коленях  у камня, и откалывая от него,  кусочек за кусочком, ударами молотка с заострённым наконечником.
  - Тепла тебе бабушка Чернава, и уюта в душе твоей! Да согреет Господь всякую душу дитяти своего, не взирая на род его племени и цвет тела его! И будет прощён враг любой, если он заблуждался не по воле своей и не в сознании своём!
  - Охе-хе-хеее.., -  вздохнула бабушка, - Опять добро сердца твоего затмевает очи твои?! Небось не евши и не пивши, стучишь ты по каменюке этому?! Птица затмила разум твой и заняла сердце твоё!
   - Не токма животом правит человек на земле, но и думою о мире души своей!  Нет предела разума добра, аки нет и предела уму злому, так на чью сторону встать, коли всякий человек едино - Господом сотворён?!
  - Ладно говоришь, да только басурман ентот пришёл убивать тебя, детей твоих, мать и отца твоего, а ты милость к нему несёшь?! Ладно ли творишь?!
  - Всё, что любви подвластно, от Божьего промысла. Я отца его погубил в бою ратном, а он тут не при чём! Да и мал он, чтоб меч супротив нас держать!
  -  Вижу, о мире души своей говоришь, а  связал эту - поросль басурманскую. зачем?! Да крепко вижу связал?!
  - Пусть остынет зверёныш!  Не будет ему зла от меня, коль чужим он здесь оказался. Да и бежит он, куда глаза его раскосые смотрят, а вокруг зла много, умрёт в пути неведомом от безживотия и холода! Пусть уж подле меня будет!
   - Ну и ладно, ум твой молод и добр, возьми яблочек, а я пойду домой, болят ноги. На покой пора, да Господь не забирает, даёт мне старой время на мир посмотреть, зачем и не знаю… Горя много ныне у нас, помочь надо людям с покоем усопших в брани этой!
  - Спасибо тебе бабушка Чернава за всё! Да минет тебя боль и судилище земное в час расставания с жизнью на земле грешной!

   -… и было у того старца – Волоха, столб чудный, в виде бабы каменной, и говаривали люди, что оживала та баба по ночам и ходила средь людских жилищ. Словно искала кого?! И слышался иногда окрик её по ночам тёмным, - Гоооореееее, гореееее…
От таких рассказов у детишек мурашки по спинам бегать начинали, они жались друг к дружке от страха, но не расходились, уж очень знать хотелось, - «что  там дальше было»?! И старый пастух -  Опраксий, мерным голосом продолжал, утирая седые усы, словно они мешали ему повествовать о временах древних, о людях чудных, о далёком и дремучем.
   - …Жил в те времена Макар, бабки «Погорелихи» - сын, на краю села жил. И говорят, что этот Макар, был сыном того старца Волоха, а баба каменная, это бывшая жена старца, которую он сгубил в тот же день, как родился Макар! А девку ту,  что родила Макара, прозвали «Погорелихой» именно из-за странного случая. Макару было уже пять годков, когда однажды тёмной ночью, услышали люди, у дома Евдокии – матери Макара,  голос женский, - «Гооорееее»…
  - Чего ты толкаешься?! – заворчал белобрысый  Митроха, на своего младшего брата, который от страха жался к нему.
На месте камня под горой, люди всё чаще узнавали в странной фигуре – птицу. На лебедя та птица походила, только этот  странный лебедь с чудным хвостом получался.  Такой хвост напоминал - хвост глухаря в брачное токование, но очень уж большой был хвост. Ипат часто отходил от  своего творения и подолгу смотрел на эту птицу, щуря глаза. Басурманский мальчик уже не сверкал злыми глазищами, а спокойно варил уху в котелке, висевшем на рогатинах, над костром.
  - Ты «Назарка» не кидай рыбу, как вода закипит, ты подожди маленько, - поправлял мальчишку Ипат, - Рыба не должна разваливаться на косточки. Потом кушать будет не хорошо, рот наколоть можно!
  - И чего ты мальца без конца шпыняешь, - Заговорила бабушка Чернава, поравнявшись с каменщиком, по дороге с холма, - Он у тебя ещё мал, чтоб разбираться в ухе. Ты бы научил его,  корзины вязать, да корчаги рыболовные, всё пользы больше, чем торчать тут возле птицы твоей без дела?! И чего это ты его Назаром назвал?! Какой он тебе Назар?! Достархан какой ни будь?!
  -  Так он русского слова пока ещё не разумеет толком. Вот научится по нашему  сказывать, глядишь и помощником будет в делах моих! А Назаром назвал, ибо он на это имя откликнулся!
  - Ага! То ты один лупил этот камень, а теперь будете вдвоём его лупить?! Вот дела то пойдут?! А кормить вас кто будет?! Чтоб крепко работать, надо крепко кушать! Вот уж два года стучишь ты эту птицу, а проку с неё?! – и бабушка  вынула из своего старого туеска, хлебную лепёшку.
  - Прок в этой птице не сразу виден, бабушка Чернава, всё своё место и своё время знать должно. А про корчаги рыболовные ты хорошо сказала! Будет по твоему наущению, отлажу я Назарку к Мирону –  в артель! Спаси  и сохрани тебя Господь в старости твоей, поклон тебе за хлебушек!
Утро было ветреным, с  мелким дождём, переходящим в снег. Из печных труб шёл дым, село готовилось к зиме. В загонах ещё фыркали лошади, когда в воздухе разнеслось страшное – «Войи! Войи!  Войи»!  Люди выбегали из домов, со страхом и отчаянием в глазах. Выгоняли скот, направляя его в сторону леса. Женщины кутали детей, неся их на руках к лодкам на берегу. Подростки помогали матерям, неся, собранный наспех скарб из еды и тряпок. Всё было отлажено, но никогда нельзя было к этому привыкнуть, а потому опять стоял вой и плач! Мужики уже седлали коней, выкрикивая на ходу наставления и указы родным, близким и товарищам  по оружию. Опять скрипели  уключины на лодках, опять тёмная вода вздымалась под ударами вёсел! Опять страх и смятение наполняли души людские, заставляя биться растревоженные сердца! И без того – тёмное небо, наполнялось снежной пеленой. По  краям берегов трещала тонкая наледь, от отчаливающих лодок. Как и в прошлые разы, бабы ломали сосновые и кедровые лапы, раскладывая их в выбранном для временного лагеря, низинном месте, на другом берегу  - Илинь – реки. Снежная пелена не давала никакого обзора, для видения того, что творится на родном берегу. Только слышался страшный визг басурманских конников и выкрики  русских мужиков, и звон мечей и треск рогатин и древ копейных! Страх ожидания сковал женские и детские души, схоронившихся за рекой! Было холодно и пришлось разводить костры, надеясь, что – снежная «занавесь» спрячет  огни и дымы от костров. Только к ночи стихли звуки сражения, доносившиеся со стороны родного поселения. И опять неизвестность, выворачивающая души, умы, сердца! Наступала ночь, ранняя, холодная, пугающая своей  неизвестностью и беспроглядностью! Темень нависла над людьми чёрным злом, которому казалось не было конца и края! Опять почти никто не спал, кроме самых малых детишек и – уставших от переправы, ветхих старушек. Казалось, что утро никогда не настанет! Агафья заходила на пригорок и пыталась узреть рассвет! Но с приходом рассвета, нарастал и страх, страх неизвестности. Страх узреть лик горя, лик смерти самых близких  и самых родных - мужиков, воинов, отцов, сыновей! Устремлённые, наполненные горем и ненавистью - глаза женщин, просматривали показавшиеся с рассветом,  силуэты своих домов и улиц на той стороне реки. Всё было пустынно! Время тянулось нудно и вязко, затягивая минуты в часы, часы в вечность!
   - Тихо! – закричала Агафья, поднимая глаза к небу, словно небо должно что то сообщить, подсказать, прошептать сокровенное и очень важное…
  - «Тук – тук , тук – тук, тук – тук», - слышалось  в гнетущей тишине.
  - Дятел?! – спросила молодая девушка Агафью.
  - Тссссс – молчи, - зашипели бабы на молодку.
   - «Тук – тук,  тук - тук, тук – тук», -  отчётливо доносилось с родного берега!  Звук, говорящий о очень многом, говорящий о вечности  жизни на земле! Как Господнее знамение о торжестве и величии жизни, под небесами земного бытия человека! Как Знак – Божий! Эти звуки, как голуби Ноя, возвещали о победе жизни, над  смертью!  Этот стук, возвещал людям Святую весть – жизнь продолжается!
   - Это Ипат стучит бабы - Ипат! – застонала Агафья, со слезами на глазах.
  - Ипат,  Ипат,  Ипат, - пронеслось по губам, стоявших на берегу,  женщин и детей.
Медленно, молча, с потемневшими  от  горя и усталости - лицами, женщины рассаживали детей в лодки. Плыли,  не проронив  ни единого слова, словно боялись спугнуть этот жизненно важный звук, звук похожий на биение сердец народа, звук известивший о сотворении мира людей на земле! С приближением родного берега, звук становился всё отчётливее и громче! Люди спешили сойти на берег, но  не расходились по своим домам, а шли и шли, как заворожённые, на звук! Чтоб убедится окончательно в его яви,  чтоб не обмануться! То, что представало перед  их взорами, повергало многих в ужас, переполняя души болью и жалостью! Возле каменной птицы, на красной от крови - траве,  с мечом в руке, лежал погибший Ипат! В шагах десяти далее, паслись чужеродные лохматые, низкого роста - лошади, возле которых лежали два чужеродных всадника!  Ещё чуть дальше виднелся ещё один погибший,  все узнали в нём пастуха Опраксия,  былины которого любили слушать дети! Вокруг беспорядочно валялись обломки копий, рогатин и стрел. Камень – птица, неведомо  по чьей воле, оказалась посредине поля сражения, а возле неё, на коленях, стоял черноглазый, раскосый  мальчик – Назар и стучал по камню молотком Ипата, с заострённым наконечником! Его чёрные глаза были полны  слёз! Он утирал мокрое лицо рукавом рубахи, подаренной ему Ипатом, и заунывно напевал какую-то песню, на незнакомом языке. Что означала эта песня, не знал никто, но все понимали, это – Великая песнь жизни!
  «Тук – тук, тук – тук…