Наследство

               
 Агата разделась до нага и робко, боясь нарушить зеркальную гладь озера, стала входить в воду. Осторожно, ощупывая песчано-каменистое дно босыми ступнями, она всё дальше и дальше отходила от берега, внимательно озирая вокруг себя, словно ожидала чего-то непредвиденного, неправильного. Прохладная вода обжигающим холодком прошлась по бёдрам, по животу и уже коснулась груди,  накрыла её и добиралась до плеч, вот и подбородок коснулся воды. Агата остановилась и  быстрым взглядом окинула небо, потом окунула голову в воде и стала торопливо отжимать волосы. Вокруг было так тихо, что  капельки, падающие с волос, звенели о водную поверхность. Она стряхивала мокрые ладони и шептала, шептала, шептала все слова, о которых так долго рассказывала ей бабушка. - "К вам, святыи бессеребреницы и чудотворцы, Космо и Дамиане, Кире и Иоанне, Пантелеймоне и Ермолае, Сампсоне и Диомиде, Фотие и Аникито, Фалалее и Трифоне, яко скорым помощникам и теплым молитвенникам о спасении нашем, мы, недостойныя, преклоньше колена, прибегаем и припадающе усердно вопием: не презрите моление нас, грешных, немощных, во многия беззакония впадших, и во вся дни и часы согрешающих.., - она шептала с таким осмысленным усердием, что не заметила, как на берегу появился тёмный силуэт человека, тихо наблюдавшего за её "купанием", Агата опять окунала голову в озере и опять выжимала волосы и опять бормотала себе под нос, -  ..."Умолите Господа, да пребавит нам, недостойным рабам Своим, великия и богатыя Своя милости: избавите нас от всякия скорби и болезни, вы бо прияли есте от Господа и Спаса нашего Иисуса Христа неоскудную благодать исцелений ради твердыя веры, безмездного врачевания и мученическия кончины вашея, услышите нас, молящихся, и благоприятным ходатайством вашим испросите у Христа Бога ...,-  она проделывала это несколько раз, пока не услышала шорох и хруст сухой ветки на берегу, она резко оглянулась - никого. Вокруг брошенного в воду камня, круги обычно расходятся в разные стороны, а вокруг Агаты круги сходились, омывая девичье тело, словно бы само озеро омывало её светлую непорочную душу и чистый стан. Она с настороженностью всматривалась в ближайшие кустарники, вслушивалась в шуршание камыша, в мерный шум леса, и продолжала шептать, - "...Как преяркая Звезда, просиял Божественными чудесами святой Твой образ, Целительница. Подай и нам, Богородица Мария, исцеление болезней душевных и телесных, спасение и великую милость, Аминь", -  после этого она осторожно, стала выходить из озера, продолжая выжимать мокрые волосы и стряхивать воду с рук. Одевшись, собрав мокрые волосы в чёрный плат, повязав его крупным узлом на голове, взяла корзинку, набитую доверху молодой травой,  и направилась к селению. Выйдя на тропинку, ещё раз оглянулась на небо, пробежалась взглядом по набережным зарослям тальника, и только после этого, смело зашагала прочь от места недавнего омовения.
Темнело. У подножия Чаусского кургана,  высвечивался небольшой костёр, который озарял ближайшие деревья, окрашивая их в серо желтоватый цвет. Вокруг костра сидели ребятишки, бойко о чём-то споря. Агата прошла так близко от них, что слышала их разговоры, но никто из детей даже не взглянул в её сторону. Она шла и шла по тёмной тропке, продолжая читать молитву, - "С любовью, Чистая Дева, Твою святую икону почитающим, и как истинную Матерь Божию Тебя прославляющим, и с верой поклоняющимся Тебе, стань Целительницей, всякое зло и болезни от них удаляющей, как Всемогущая".., -  читала, пока  не упёрлась в старые деревянные ворота. В дом Агата входила медленно и осторожно, как недавно входила в воду. В доме пахло горелыми лучинами, варёной картошкой, травами и мокрым тряпьём. Бабушка лежала на деревянной широкой лавке, укрытая тулупом. Рядом, на табуретках сидели старухи, в чёрных платках и печально смотрели на – умирающую подругу.
  - Сходила? – чуть шевеля губами, спросила – умирающая Марфа, вошедшую Агату, протянув навстречу ей, иссохшую руку.
 - Да бабушка, сходила, сделала всё, как ты велела.
 - Вот и умница. Кроме тебя, у меня никого на целом свете, помни об этом. Хоронить меня будешь так, как я тебе наказывала, и не вздумай ослушаться. Три берёзовых веточки мне под голову, да лап кедровых три на ложе моё вечное, да мой древяз рядом положи, пусть он  в помощь мне станет и на том свете, когда пойду по тропе на суд Господний. Никогда не забывай, что древяз это не только посох, но и помощь твоя и оружие твоё, которое по наследству не передаётся, потому и называется древяз - древний вязальник, привязанный к одному человеку и на всю жизнь. Как укроешь меня землицей, ищи себе свой собственный, а древний он, не потому что старый, а от слова - древо - род, который от тебя пойдёт, твоя ветка свои листочки расправит как крылья к руси жизни. Ищи свой древяз не рядом с жилищами людскими, люди всё вокруг себя поганят, ищи не ближе "Медвежьей пасти", что за тридцать вёрст отсель, в сторону "Казачьего мыса". По древязу любая знахарка, аль ведьма какая, распознать может, чей он и откуда. А ещё запомни, что все ведуньи тайно ненавидят друг друга, потому не теряй свой древяз, чтоб он в чужие руки не попал, да чтоб потом горе чрез него к тебе не привязали завистники и злобники. А теперь вели моим подругам, накрыть на кухонке, целый день сидят бедолаги скоромно у тела мого - ни евши, ни пивши, разве это правильно, разве можно так-вот провожать меня? Не – гоже, не гоже! Достань рыбы соленой, картошки с луком, да про брусничного квасу не забудь, а кто пожелает, то и бражки плесни, не грех сегодня, не грех. Уйти хочу спокойно,  дела земные закончила, теперь грехи на суд Божий понесу. Без церковных отпеваний, сама понесу, дабы Господу было сподручнее суд, над душенькой моей чинить. Сама жила, сама грешила, сама и ответ держать буду.
 Старая Марфа, прозванная в народе - «Ведуниха», взяла руку Агаты и прижала её к своей груди, - Вот доченька, сердце моё отбивает последние удары, но плакать по тому не стоит, оно и на том свете будет болеть за тебя. В церкву не ходи, беду накличешь, не от Господа - Отца нашего, а от людей. Когда людям погано, аль смерть тронет их холодной рукой, аль дитятко мучается хворью неведомой, то ко мне - «ведунье» спешат, слезы с собой несут горючие, кричат, ревут  с надрывом, - «спаси». А как в церкви узрят меня, так искоса зыркают, глазами так и жгут, так и жгут окаянные. Но ты зла на них не держи, людей исцелять не Дьявол наущает,  Господень это промысел - Господень! И ещё скажу тебе, не слушай людей, кои про тебя, или про меня, дурное брехать зачнут. Люди нынче маловерующие, отмахиваются от Господа хвалебным словоблудием, да громким чтением Библии, чтением без душевного уразумения смысла великого.
 - Слышала уж. Сейчас, когда мимо кургана проходила, мальчишки у костра болтают, что мол – ведьма помирает. Что мол, сжечь её надобно бы, пока она ещё жива. Если - говорят, не сжечь её сейчас, то не сможет она умереть спокойно, а в злости от того, ждать беды всем!  Это они про тебя так говорят бабушка.
 - Пусть болтают, мальцы-глупцы несмышлёные. Малец, он что тонкая веточка, куда ветер туда и веточка клонится, нельзя их за это упрекать, страшнее когда дуб, аль кедр могучий зачнёт ветру кланяться, тут уж жди беды большой. Принеси мне доченька лучше водицы с родника, пить очень хочется, горит душенька моя, горит, к «Отцу» своему просится. Иди Агата - иди, успеть бы мне водицы земной напослед испить...
Агата, схватила большую крынку и быстро пошагала к входной двери, но дверь вдруг сама резко отворилась перед ней, а за спиной бабушка сразу застонала громко и хрипло, - «Не пущай её доченька, не пущай окаянную, пришла - таки, раньше…»  Агата от неожиданности остановилась, обернулась и увидела,  как бабушка  дрожащими руками пыталась осенить Агату крестом двуперстным, но медленно опустилась на подушку и замерла.  Она лежала с открытыми глазами, в которых читался холодный покой смерти.  Заслонка от печного пода вдруг упала, и в трубе завыл ветер, хотя на улице было тихо. Агата стояла между открытой дверью и умершей бабушкой, не зная от испуга, что делать. Бабушкины подружки на кухне, как кушали картошку с солёной рыбой в прикуску, так и продолжали кушать, разливая квас по кружкам, толи глухие, толи одной Агате всё это привиделось. Только услышала Агата, как затрещали дрова в печи, и светлые огненные "зайчики" от печного огня побежали по стенкам старого родового дома.
Хоронили бабушку Марфу, как она сама и наказывала, рано утром, чуть солнце над горизонтом, чуть прояснилось на вершине кургана, молча, без молитв и песнопений заунывных, прощальных. Хоронили не на кладбище, а чуть в стороне, у рассветного склона, где русь по утрам всегда ярче. Агата положила на могильный бугорок, охапку свежих трав, собранных накануне у озера, опрыснула их родниковой водой, прочитала молитву, всё как велела старая Марфа. Агата ещё долго стояла у могилы, глядя на рассветное зарево,  вспоминая слова умершей, - «Утром доченька, когда солнце ещё робко и ласково трогает землю, спускаются с небес  ангелы, чтоб умыться чистой росой с молодых трав. Умываются они, плескаются в росе, как дети, да так, что брызги летят в разные стороны. На какую травинку попадают те капли, та целебной становится, силу ангельскую приобретает. Той травой любую лихоманку излечить можно, а роса с тех трав святая, любой грех смоет, как и не было его».
Домой Агата шла мимо берёзовой рощи и всё смотрела и смотрела на светлеющий горизонт, словно хотела сама узреть тех ангелов, о которых бабушка рассказывала. Ей стало казаться, что она уже слышит их весёлый, похожий на детский смех - голос, тут рядом, в зарослях прибрежного тальника, в высоких травах, что протянулись по всей окраине могучего и бескрайнего леса. Подходя к дому, она заметила кота, идущего по крыше соседского дома. Свернув три пальца правой руки, как в детстве учила её бабушка,  – большой, средний безымянный,  в колечко, выставив крайние – указательный и мизинец, в виде рожков чёртовых, она приложила это «колечко» к левому глазу, и сквозь неё опять взглянула на кота и рассмеялась. На спине у кота сидел домовой, ехал в направлении её дома. «Всё оставила мне бабушка, чем сама владела», - прошептала  Агата и весело зашагала к дому. Ей так стало интересно, попробовать  всё, что умела и знала бабушка Марфа.
В доме ещё пахло свечным воском и брусничным квасом, но тишина уже возвещала начало чего-то нового, неведомого. Подойдя к печке, она взяла веник, вплела в его «хвост», сухую былинку полыни, привязала тряпицу с листьями чертополоха и, разбежавшись от угла дома, швырнула веник в подпечек, где лежали сухие дрова для розжига, и быстро побежала из дома, выскочила, взглянула на крышу, по которой кот  бежал уже в обратную сторону. Она быстро сложила из пальцев  правой руки - «чёртово колечко» и приложила его к левому глазу и рассмеялась. Домовой скакал верхом на коте, злой и растрёпанный, сверкая на Агату своими зелёными сердитыми глазищами.
 - Что, не нравится?! – рассмеялась до слёз Агата, - А нечего шляться, где попало! У тебя свой дом есть...
Зашла в дом смеющейся, и на мгновение счастливой, села за кухонный стол и стала думать, как жить дальше одной. На душе было непривычно просторно аж дух перехватывало, но одновременно было и печально, дом без бабушки стал молчаливым и  серым. В окно вдруг постучали, Агата вздрогнула от неожиданности, но не медля ни секунды - вышла. Перед крыльцом стоял Богдан Чуприна, в сером армяке и мятом картузе. Лицо покрыто потом и дорожной пылью, всё говорило, что человек шёл торопливо, глаза затуманены печалью, но сквозь эту горькую завесу, виднелась надежда, которая вот-вот зальётся слезами, - Доброго здравия Вам молодица, мне бы Марфу Николаевну – «знахарку», сыну ноня очень худо случилось.
 - Умерла бабушка Марфа, я за неё! – смело и неожиданно для себя самой, заявила Агата, а в её голове вдруг прозвучал голос бабушки, - «Рановато тебе доченька, не под силу, Дарью – «Постригу» вели звать»!
Агата так же уверенно быстро и выпалила, - Дарью «Постригу» зовите, да скоренько зовите, спешите беду упредить, пока она старшую сестру кличет!

  - «Ангелы, небесные, ангелы, святые, возьмите и отнесите Господу Богу - Иисусу Христу, все мои слова всю мою молитву. Во имя Отца и Сына и Святого Духа - Аминь. Люди  страдают, люди умирают, кто эти болезни считал, кто эти болезни на людей нагонял.  Отойдите силы нечистые, хвори болящие, отпряньте от раба Божьего и ступайте прочь, в ад опуститесь. Скатитесь, свалитесь с раба Божия - Матвея, чтобы его душа  воспаряла, а тело болеть перестало. Благослови Господи, все мои слова все мои молитвы. А то, что я пропустила, то, что упустила, Господь прикажет, и все слова за меня Ангел перескажет. Во имя Отца и Сына и Святого духа – Аминь!».
Дарья повторяла и повторяла молитву, стоя на коленях у кровати Матвея Чуприны. Бледный, покрытый холодными каплями пота,  он лежал на боку, накрытый  — нагольником,  крытым дабой, и тусклыми, отрешёнными глазами смотрел на свою мать, стоявшую в слезах за спиной Дарьи. В доме пахло церковными свечками и распаренными травами.
- Затопи Настя печь большую, принеси воды холодной с озера, с того места, где три родника, супротив рощи берёзовой, пока печь топится, поставь чугунок малый с водой родниковой и закипяти.  Да скажи сестре своей – Меланье, что б веток вербных с погоста принесла, да накажи ей, чтоб помолилась перед тем как ветки резать станет, с погоста просто так нельзя вербу брать, беду накличешь, или себя погубишь. Любую траву, любое дерево нужно вначале «умолить» - помочь человеку. Если знать слово заговорное, обращающееся к тайной силе растения, то и простая трава помогать станет человеку. Даже полынь обыкновенная может оберегать человека, отгоняя злых духов, может чистить тела людей и животных от паразитов поганых. Да не медли с  водой  родниковой, коль тяжело, попроси брата - Филата, только люди родные –  могут помочь в этом, чужих не проси, а я пока молитву читать буду.
- «Ангелы, небесные, ангелы, святые…
- А может легче баню протопить, - тихо спросил, Богдан - отец семейства.
- Если надо было бы баню растопить, я бы так и сказала, - резко отпарировала Дарья.
Через час, в доме уже было жарко от печи, растопленной вначале лета.
- Теперь сходи Настя, до тестя моего, скажи, что я просила щепоть «Дикого подсолнуха», да смотри не рассыпь его по дороге. Принесёшь, запарь его в родниковой, кипячёной воде, спеши! А ты – Богдан, нарви на пустыре старого дома, крапивы и принеси. Да не скупись!
Пока Дарья читала молитву, собравшиеся родственники и соседи, настороженно глазели на горячую печь, в ожидании дальнейших событий. Когда Меланья пришла с погоста, держа в руках пучок вербных веток, Дарья начала своё действо, не замечая, что за её спиной тихо и безмолвно стоит Агата, и внимательно наблюдает за всем, что происходит на её глазах.
- Оставшиеся горящие угли в печи, залей водой родниковой, дождись пока пар, свод в печи разморит, расстели лапы можжевеловые понизу пода. Настя, запаренный «Дикий подсолнух» процеди через тряпицу. Отвар налей в крынку и дай выпить сыну всё, до донышка! Не будет пить – залей силою, нет у нас времени на уговоры! Теперь Богдан, раздевай сына своего, а мужиков попроси, поднять Матвея и уложить его аккуратно, на  устеленный в поду можжевельник.
Богдан послушно делал всё, о чём просила Дарья.
- Ох-ох-ох, - вздыхала Настя, глядя, как сына впихивают в чёрный свод печи. По глазам Матвея, было видно, как крепко его терпение, как сильна его вера в то, что делает Дарья, с помощью Божией!
- Дарья обложила тело Матвея распаренной крапивой, как одеялом, и наполовину прикрыла заслонку, перекрестившись, села на табурет подле печи и продолжила читать молитву. Через полчаса, из печи послышался умоляющий голос Матвея, - «Ох не могу более, Дарья Анисимовна, сил нет»!
- Терпи казак, терпи, Господь через терпение своё, через страдания свои, вошёл в «Царствие небесное».
- Рано мне в «царствие», мне бы по земле чуток погулять ещё.
- Погуляешь, куда ты денешься, ещё деток твоих крестить, да на ноги поднимать, я что ль за тебя это делать стану? - улыбчиво приговаривала Дарья.
Через час открыли заслонку, вынули Матвея и уложили на – чисто убранную постель, Матвей лежал, закрыв глаза, не подавая признаков жизни. Дарья слышала, как за её спиной зазвучали слова любопытных селян, - «Уморила», «Сожгла насмерть», Отправила в печь, на смерть лютую»!
Дарья, не обращая внимания на злобные голоса, взяла ведро с родниковой холодной водой, обмакнула в нём веник из полыни и прыснула Матвею в лицо. – «О-о-ох» - пробежалось по дому, и Матвей чуть-чуть улыбнулся, не открывая глаз,  - Зажарился я Дарья Анисимовна, как утя на «Велик-день»!
Казалось бы - сам дом выдохнул с облегчением. Пока собравшиеся перешёптывались, Дарья достала из тряпочной сумки две большие склянки с травными настоями и посмотрела на Настю, - Вот тут два пития,  в одной тихое – Бадан, на ночь, в другой живительное – Разбой-трава, на день. Не перепутай! По три глотка через каждый час. Сделай извар из вербных веток, да омой сына хорошенечко на ночь, а я пойду, чего-то мне нездоровится, устала я шибко. Ещё тебе скажу на послед, собери - Царь-травы. Трава эта очень сильная и полезная, хоть и ядовитая, по простому называют её в народе - Борец-трава, – за силу её и за способность преодолевать любую хворь и отгонять тёмных навей. «Как громовые стрелы небесные гонят тёмных бесов в преисподнюю, так и Царь-трава могучей силой прогоняет далеко силу нечистую», - написано в старом писании. Собирай её с августа, начиная с «Перунова дня», по октябрь. Собирай только цветы – бери их во время цветения на полнолуние. Не забудь, пойду я, устала уж очень - устала...
 - Благодарю тебя Дарьюшка, запричитала Настя, утирая слёзы, серым платом, и кланяясь низко, - Сестрица теперь ты наша, не забывай тропинку к нам, не чужая ты нам теперь, не чужая.
- Господь вам в помощь…
На село ложились сумерки, Богдан, отец Матвея, попросился проводить Дарью до  её дома. Какое то время шли молча, каждый думал о своём. Немного пройдя в молчании, Богдан  заговорил,- А вот мы с Настей живём давно уж, а я всё не налюбуюсь ей. Она однажды спросила меня, - "Почему я ей ни разу и не сказываю о любви? Вон - говорит,  Сорокин Павло, так тот чуть ли не кожен день свою Иринку называет любимой, называет при посторонних, при всём народе, а от тебя  ничего подобного я не слыхивала, от чего так - спрашивает"? А я ведь сестрица не люблю этого слова, вот не люблю и всё тут, оно словно из какой-то книги вынуто! Затасканным оно мне кажется, затрёпанным. Говорят его часто. а в жизни опосля оказывается, что больше привирали, а может и вообще врали. Иной раз приду с трудов, уставший, ног не чую, руки гудят, спину ломит, а она суетится по дому, обувку грязную с меня сымает, стол накрывает, а я гляжу на неё и налюбоваться не могу, прямо душа светится, забываю про все усталости, думаю только о том, что - "Пусть руки болят, ноги гудят, спина ноет, а ради Настеньки, и ребятишек наших, сколь хочешь на меня Господи взвали -  всё понесу, ей Богу - понесу!"  Так я и сказал, что мол - "Не надо ждать слов от меня, не приучен я к ним, я душой живой люблю и обнимаю и оберегаю, и так мне от этого хорошо, что никакими словами не передать". Так она после того разговора стала тайком ловить меня на взгляде, поймает и улыбнётся, а я сразу глаза отвожу, а у неё аж щёки рдеют, тоже тепло становится от такой скрытой любви.
 - Хорошо ты говоришь, - со вздохом произнесла Дарья, - Ладно говоришь, тепло и мне от таких слов, так и люби Настю, вы созданы друг для друга, но вот и мой переулочек, ступай домой, спасибо за открытость и за проводы,  ты дома у себя сейчас нужнее-нужного,  ждут тебя и твою молчаливую любовь ждут.
Богдан постоял немного, проводил Дарью взглядом и пошагал к себе  домой.
   Ночной ветерок играл травой и листьями придорожных кустарников, бросаясь пушинками тополей, в редких ночных прохожих. Дарья, в  мужском кафтане, быстро шла домой.  День прошёл тяжело, и хотелось скорее дойти до дома и лечь спать. Она уже свернула в знакомый с детства переулок, поросший крапивой и лопухами, как вдруг услышала позади себя шаги, обернулась.  Кто-то большой и тёмный, похожий на лунную тень, шёл следом, а когда Дарья оглядывалась, тень остановилась.  Она двинулась дальше, торопливо ища на дне рыбацкого коженца - нож, который имелся у каждого рыбака. Как на зло, ножа в сумке не оказалось. Она оглянулась ещё раз и остановилась, но тень на этот раз не остановилась.
 - Дарья? Ты это? – вдруг раздался, мужской голос со стороны Дарьиного дома, из  глубины тёмного переулка.
 - Я тятя - я, - ответила Дарья, продолжая высматривать в темноте своего странного и таинственного "попутчика".
«Тень»  резко остановилась и попятилась назад, чтоб  исчезнуть  восвояси, но тут уже сама Дарья, побежав вперёд, крепко вцепилась в ночного «гостя». Дарья нащупывала лицо незнакомца, чтоб вцепиться в неё своими «когтями». Но "тень" ловко изворачивалась, отбиваясь от её цепких рук. Борьба остыла только, когда женщина, рванув куст крапивы, хлестанула им с размаху в предполагаемое лицо «ночного попутчика». «Тень» охнула, и в этом вздохе, Дарья догадалась кто перед ней. 
  - Это ты - обмороженный? Ты чего - окаянная твоя душонка, бродишь по ночам? Аль тебе в городе девок мало, за мной увязался? – прошипела она, намереваясь повторить удар.
Балша понял, что его узнали, и заговорил быстрым шёпотом, еле переводя дыхание, - Ох и сильна ты, прямо дух захватывает! Не горячись Дарья, не горячись, с миром я к тебе, с миром и со словом добрым пришёл.
 - Эх ты – "боров городской", нет во мне той силы, которая дала бы мне возможность влепить тебе в лоб, да так, чтоб голова твоя пустая, до конца переулка летела и кувыркалась!
 - Не грози, лучше послушай меня, может пришёл я сказать чего, может я с душой к тебе явился? Поговорить хочу, совета хочу испросить.
 - Знаю, знаю какие «песни» петь будешь, - заговорила Дарья, опустив руки, - Какими словами морочить собираешься, коль ночью пришёл, только знаю я и то, что - «Сила у нас баб, не в руках, не в ногах и плечах, а  в том, что выбора у нас нет. Или баба сильная, или -  уверовавшие в свою безнаказанность, срамить её станут, поганить и плевать в душу её. Вот такие, как ты, уверенные и властные, кричали в безумии, - «Ату!», указывая, перстом своим поганым, на  Господа  – Иисуса Христа! Яко псы бесовские налетели на светлого агнца, тати кровожадные, тати алчные! Вседозволенность от богатств земных глаза вам разъела, души испепелила. Там, где богатство, там и правда потаскухой становится?! Ты бывал когда-нибудь на дне глубокого колодца, аль ямы какой-нибудь бездонной? Нет? Так из глубины земных провалов звёзды даже днём видны, так и Господь - Бог очень хорошо виден из Ада!
С каждым её словом Балша мысленно делал шаг назад, забывая, приготовленные загодя слова. А «удары» всё обрушивались и обрушивались на него с новой и с новой силой. И только, когда обескураженный он реально отошёл от неё на несколько шагов, она смягчилась и продолжила говорить уже более спокойно.
  - Ты возомнил, что  недосягаем для суда Божьего, для суда, обиженных тобой и униженных? Тебе померещилось, что ты всесилен и имеешь право на своё - собственное судилище?
- Ты Дарья зазря на меня напраслину бросаешь, не знаешь ты меня совсем, - пытался отгородиться от потока обвинений в свой адрес - Балша.
 - А зачем тебя знать, коль на лбу твоём всё написано! Спрятался за достатком, как за каменной стеной и думаешь опрокинуть судьбы человеческие, э-нет, отолью  я однажды принародно образ твой истинный, воском праведным, чтоб все узрели твоё чёрное нутро бесовское, и выставлю напоказ всем! Знаешь ли ты, уверовавший в силу свою, от чего нас покорить не удалось никому и никогда?! От того, что мы духом Божьим сильны! Народ наш всегда жил и живёт душой - душой плачет, душой радуется, душой болеет, душой поёт, душой страдает, везде у нас – душа, а душа и есть – дух Божий.
Балша растерянно стоял, не зная что делать, не за тем он "караулил" Дарью, чтоб выслушивать её, но он слушал, слушал, не совсем понимая, зачем она всё это ему говорит?
Дарью переполняли эмоции: «Мы ласково называем любимых «душенька», а простых и открытых людей — «добрая душа». Людей с чёрными помыслами мы называем «тёмной душой». Предателей мы нарекаем «продажной душонкой», негодяев — «грязной», а убийц — «душегубами». Пока  мы живём душой, пока она стоит во главе нашего пути, пока мы обращаемся друг к другу через душу, пока она для нас является основой, никакому псу — Антихристу  не совладать с нами! Какими бы мы не считали себя безбожниками, но у нас православная твердь всегда лежит в основе, это - умение прощать и жажда справедливости.  То есть нам важно чтобы было справедливо и честно. Что бы слово держалось. А у девушек что бы стыд был. Чтобы все по совести и по доброму. У нас закон что дышло, а значит есть недоверие к судьям, нам все время кажется, что надо по совести судить. а не по тому, как в мирских законах писано.  У нас есть свой пастырь - душа, как высшая ценность в роду нашем. У нас если без души, значит это что то неживое, нежить по нашему.  Разум и тело всегда должны советоваться с душой, когда хотят чего-то. Но когда человек уверует в богатства и сытость телесную, когда он отречётся от души, когда будет поступать, не спрашивая  душу, а следуя холодному разуму, тогда беда придёт невиданная. Посему говорю тебе: всякий грех простится человеку, но хула на Духа Святого не простится человеку никогда, ни в  этом мире, ни в загробном! Ведомо ли тебе, что опосля крещения Руси, блуд стал очень строго осуждаться в народе. Замужняя женщина, уличенная в супружеской измене, прилюдно поролась мужем и изгонялась со двора, а выжить одной было невозможно, ей оставалось лишь добровольно продаваться в холопки. Хотя, можно было еще уйти в монастырь, но кто «гулящую» женщину принял бы в духовную обитель. Не меньше проблем было у девушек, утративших невинность до замужества. Их считали неполноценными и пропащими. На ее семью ложилось пятно позора. С ней прекращали общаться подруги. Ее шанс выйти замуж был минимальным. Ведь мало кто хотел взять в жены - «порченную».  У человека, в жизни есть только два  великих дня, это когда он родился, и когда он окончательно осознал, для чего родился.  Для русских очень важна внутренняя -  духовная сторона жизни, она много важнее, чем нечто материальное. Не случайно в нашей жизни и в нашей речи, очень важную роль играет «душа». Она может болеть, даже если «денег куры не клюют», гореть, подсказывать, обливаться слезами, ей может быть тяжело или легко, она может петь по утрам и быть нараспашку.
Балша сквозь мрак ночи, пытался рассмотреть глаза Дарьи, он глядел на предполагаемую ещё недавно - «добычу», ясно осознавая, что не справиться ему с ней, сильная, самому бы не пропасть!
- А что за душой то? – проскрипел тихо Балша, - Так и будете в нужде прозябать, обсуждая грехи чужие?
— Мы не богаты, это верно подмечено, — уже более спокойно произнесла Дарья. — Но и не нищие, потому что богатства, предназначенные для нас, уже были откуплены за право иметь силу духа Божьего. Всё в этом мире имеет свою цену, и ты это хорошо знаешь. Но чтобы заплатить за то, чего нельзя увидеть, потрогать или пощупать, — для этого нужно особое благословение Господа, потому тебе трудно меня понять. Ты заблудился, перепутал добро и зло, поэтому у тебя нет жизненной основы. Тебя не призовут на Божий суд, и даже судить тебя не будут — твоя дорога прямая, в Ад, а там нет суда, есть только расплата за грехи земные.
У Балши от обиды вспыхивали глаза, но он молчал, а Дарья, как степная дикая кобылица в чистом поле, взяла разбег,  да уж и не в силах остановиться, дыхание перевести, охолонуть. Она говорила спокойно, но с твёрдой верой в своей искренности и правоте.
 - А знаешь ли ты, что сказал Господь, создавая человека на земле? «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил мужчину и женщину. И благословил их Бог, и сказал им, -  Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле». Но ни единым словом Он не обмолвился о том, чтоб человеку - человеком владеть! Иди восвояси «барин», пока я тебе  личико твоё недавно зажившее, не «подправила»! И знай, - ничего человеку не даётся даром, одно даётся, другое тот час же забирается! Если даётся красота, то забирается ум, а если иному даются богатства, то отнимается душа, ты разве не понял ещё, откуда в народе такие слова, как  – «Продать душу Дьяволу»?! А мудрость людская, есть –  итог жестоких испытаний многих поколений! А коль ты досель не уразумел, то жизнь тебе сама укажет и покажет! «Отвержение очевидной истины, и есть - хула Духа Святого».
  - Балша вдруг выпрямился и полушепотом заговорил, словно хотел нарушить невидимую крепость, возведённую Дарьей, - И раскаялся Господь, что сотворил человека на земле и это огорчило его сердце. И сказал Господь, - "Я истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил от человеков до скота, пресмыкающихся и птиц небесных, ибо я сожалею, что создал их"!
 Дарья ухмыльнулась, - Так это было до потопа, и было то причиной потопа, зачем ты мне это рассказываешь?!
- А если я сам не мало уразумел в жизни, и хотел тебе рассказать об этом?
 - Может и хотел разуметь, да не разумел, не принял твой сытый ум правду произошедшего тогда в тайге! Человек всегда готов спрятаться за самооправданием, за собственным мнением, чтоб избежать прямого взгляда правды.  Да и не "служитель" я церковный, грехи не  отпускаю, хотя никакой земной "батюшка" не имеет такого права заменить Христа в прощении грехов человеческих, токмо Его одного сподобил Отец! Говоришь, что - уразумел не мало в жизни? А уразумел ли ты тогда, в диком миру силы и клыков, что отгородившись от неминуемой смерти кострами, ты всю ночь спасался от волков, а когда силы покинули тебя, когда твоя рукотворная огненная стена угасла, то они почему-то не тронули тебя - отчего ж так получилось?! Ты ж тогда валялся, навроде законной трапезы для них? Может подойдя к тебе бессознательному они почуяли "брата своего", равного хищника в тебе признали, а может хищника в тебе унюхали, пострашнее их самих?! Ты ведь должен однажды осмыслить то странное "чудо", которое оставило тебя живым? Может у кого-то на тебя имеются другие планы, и эти планы явно не Бога, тогда чьи?!
- И откуда в тебе столько набралось, ты ведь обыкновенная, безграмотная, приозёрная баба? Если рассуждать по вашему,  "Если хочешь восхитить Царствие Божие, употреби принуждение, подклони выю свою под иго служения Христова, стяни ярем на вые своей, пусть гнетет он выю твою, истончай ее трудом добродетелей, в постах, в бдениях, в послушании, в безмолвии, в псалмопениях, в молитвах, в слезах, в рукоделии, в перенесении всякой скорби, наносимой тебе демонами и людьми"? Тогда зачем Бог создавал сады, реки, леса, женщину, неужели только для того, чтоб смотреть на них, согнувшись под тяжестью заранее навешанных на тебя грехов, трудов и молитв?!
- Иди, не пытайся понять того, что не дано тебе, для тебя есть только серое и дорогое.
 - Так могу ли я надеяться на то, что ты меня однажды выслушаешь, когда - нибудь?
 - На всё есть воля Господня, - бросила Дарья на прощание, а потом вдруг лукаво улыбнулась, - Ты вот человек образованный - вижу, городской, так скажи мне грамотей, кто нам людям сны вещие присылает, кто показывает нам музыку? Иной раз слушаешь песню, а пред глазами картина, да так ясно, что и словами не опишешь, словно чья-то судьба проходит пред тобой, словно все красоты земли разом восстают перед очами. Чего замолчал-то? Вот смотрю на твою голову и не вижу на ней рогов, но знаю что они есть, только рога эти не видны постороннему взору, ибо не на голове они, а внутри её, так скрытнее, и они совсем не такие, как рисуют люди, и в этой потаённости есть самое страшное начало человеческой сути и её конец. Взгляни вокруг, как много верующих в церковь ходят, свечки держат, молятся, плачут, а придет Антихрист и многие из них поклонятся ему, за самым малым исключением!
 - Ты  из меня прямо чёрта какого-то рисуешь, зачем тебе это надо? А вот озеро ваше называется Златомье, это отчего ж так? Золото в нём, аль чего?
 - Кто о чём.., - вздохнула Дарья, - Много легенд и сказаний ходит в нашем селе, да и не только в нашем, а и по всему побережью, но никто толком так и не смог ответить на этот вопрос, кем и когда и по каким причинам, озеро было названо «Златомье»? Старики бают, будто  лежат в этом озере,  как в сохоронном мешке, золотые самородки, брошенные неким казаком Ивойло, трижды приговорённым к смертной казни, самим ханом Едигером, предшественником хана Кучума. А ещё сказывают старики, будто бежал тот казак Ивойло, с внучкой ханской, прихватив золото, приготовленное для её свадьбы, с сыном турецкого посланника. Но настигла их ханская конница, и понял казак, не оторваться ему от погони с тяжёлым грузом, бросил он золото в озеро и помчался дальше на коне лихом, с красавицей невестой. Думал вернуться опосля и забрать то золото, да  настигли его конники ханские. Порубили казака в бою неравном, а золото так и осталось лежать на дне озера. Дети наивно верят в эти сказания, пересказывая легенду из уст в уста, взрослые же посмеиваются, но иногда и призадумываются. Уж слишком красивой, загадочной и заманчивой эта старая легенда. Иди домой Балша, а то уж поздно, да и мне пора, вон тятька кличет, волнуется. У нас встречаться с чужаком, а уж тем более ночью, не хорошо, люди Бог знает что подумать могут. Да, чуть не упустила сказать тебе, любое золото имеет способность впитывать в себя все горечи от душ убиенных за неё, именно поэтому золото никому и никогда не принесло счастья. Не может капкан смерти счастья принести, не может. Ты когда-нибудь встречал весёлого человека, эдакого чудного "баловня судьбы", пышущего здоровьем весельчака и балагура, у которого в глазах, за шторой веселья и задора, еле заметно пробивается мольба о помощи, но никто же этого не видит? Також и золото, только малость наоборот, через манящий и завораживающий блеск, она окутывает туманом глаза и ум человеку, предупреждая тем самым, - "Не зри на меня с верой и надеждой"! А ещё запомни, что название "Златомье" может нести в себе и другой смысл, "Зло" и "Томить" - "Зло томлёное", как тебе такое? Озеро, как видишь - не простое, его ещё и понять надобно, это не красивая легенда, в которой всё как в сказке. А коль глаголить правдой, то ответ на вопросы о золоте, надо искать в "Чёрных воротах", что находятся в горах, вершины коих мы иногда видим в ясный день, на востоке.
 - Так ведь и добрый коновал лечит скотину от хворей всяких, для того чтоб её потом убить и съесть, так и золото, вначале душу греет, да радует взор светлыми надеждами,- попытался вставить своё слово Балша, хотя вряд ли сам понял, к чему он это сказал.
 Но Дарья уже не хотела слушать его, отряхнув платье от крапивной пыли, она развернулась и направилась в сторону, откуда её кликал свёкр - отец покойного мужа.
 - Дарья, ты это, или не ты – чего молчишь-то? 
 - Иду тятя - иду.
 - А что там у "Чёрных ворот? - громко бросил вопрос  Балша, в след уходящей Дарьи, - Может подскажешь? - но ответа не последовало. Балша так и остался одиноко стоять посреди темноты, с перекошенным ртом от удивления и обиды. Были у него свои ответы на всё, что высыпалось из уст Дарьи, да не входило в его планы ссориться с этой женщиной, а тем паче – ругаться.
А рассвет уже охватывал Чаусский Курган, озаряя его лесистую с залысинами вершину, и всё, что что ещё совсем недавно было погребено в мрачную темень беззвёздной ночи, начинало играть светлыми красками зарождающегося дня.