Юродивая. Глава 10

В этом году весна пришла ранняя, буйная, неудержимая. Уже в первых числах марта на реке вздыбился лёд, она вздохнула, приподняв темно-свинцовую грудь, чуть напряглась и вышла из берегов, свободно разливаясь фиолетово-серой водой по полям. Половодье было таким мощным, что буруны бунтующей реки докатились почти до крайних домов, слизали остатки снега, подмыли, выворотив, пару слабых пней по дороге, и, вдруг, успокоившись, остановились, подумав, начали отступать. В самый разлив Андрей объезжал двор на лодке, проверяя, все ли в порядке, не рухнул ли плетень на задках, не надо ли что подправить. Андрей совершенно поправился, мало того, он вошёл в свою прежнюю силу, причём так быстро, что даже удивился сам. Под кожей заиграли желваки мускулов, он чувствовал их стальной налив, и давно забытое чувство своей мощной силы приятно грело. Андрей и сам не понимал, откуда что взялось, хотя, конечно, полтора месяца сельской напряжённой работы явно этому способствовали. А как иначе. В доме одинокой женщины все пришло в запустение, все требовало мужских рук. Андрей и работал, не видя ни заката, ни восхода, зато к свадьбе дом сиял. Перекрытая железом крыша отражала яркие и настойчивые солнечные лучики, новые ворота, сбитые из обструганного и тщательно выровненного горбыля казались королевскими, калитка победно сверкала медными гвоздиками, а на погребице красовался крепко и по-хозяйски сбитый вёрстак. Даже дубовая крышка погреба отливала начищенными стальными полосками крепления, как будто и не прошло со времени её установки ста лет. Луша тоже времени даром не теряла, дом блестел чистотой, в сараях скотине была насыпана чистая солома, куры гордо выхаживали по пахнущей лесом стружке, в общем в их дворе поселился лад и счастье. В тот день Луша дождалась, пока Андрей скроется из глаз, и только лодка завернула за край затопленного плетня, бегом бросилась в комнату к сундуку. У неё была одна тайна. Вернее эта тайна у них была одна на двоих с мамой. Когда-то очень давно, уже чувствуя свой уход, Стеша подозвала дочку, погладила её по белобрысым косичкам тонкой, слабой рукой и, достав из сундука сверток, завернутый в холщовую ткань, притянула к себе и усадила на кровать, рядом.
-В этом свертке, Лушенька, мой и твой секрет. Мы его достанем из сундука, когда ты будешь выходить замуж. Ну.... Или ты достанешь его сама...

-А что там, мамунь?

Луше дико хотелось разорвать свёрток, посмотреть что же там такое и почему так долго надо ждать, чтобы узнать этот секрет.

-Там твоё платье на свадьбу. Я его ткала много лет, потом шила кружевом, думала никогда не доделаю. Но нет, смогла. Только ты его сбереги, доченька. Оно счастье тебе принесёт, убережёт от бед. Ты же моя славная. Иди, зови отца, ужинать пора.

Мама поцеловала Лушу в нос, чуть оттолкнула, заставив встать с кровати, и, держась за спинку тихонько пошла к сундуку, с трудом подняла тяжёлую крышку, убрала свёрток.

Луша как-то сразу и забыла про него и про этот разговор. Какая свадьба в такие годы, когда на улице ждут ребята, в салки играть. А потом и совсем это стало ненужным и далёким. И только иногда, перебирая вещи в сундуке и наводя порядок, Луша чуть гладила грубую ткань свертка, вспоминая маму.

... Воровато глянув в окно, не пришёл ли Андрей, Луша достала свёрток, нетерпеливо попыталась порвать атласные ленточки, которыми мать его перевязала, но не тут - то было. И когда, наконец, вся взмокнув от спешки, нетерпения и жарко натопленной печки, Луша справилась со свертком, сорвала ткань и листы тонкой, папиросной бумаги, то от красоты того, что там лежало, у неё перехватило дыхание. На тончайшем шелковом чехле совершенно прямого, скромного фасона сияло жемчужное кружево. Паутина причудливо переплетенных нитей вдруг рождала - то экзотический цветок, то лёгкую стрекозу, то ясную звезду с острыми, неровными гранями, а в целом - сплетаясь между собой эти рисунки создавали платье сказочной феи. Кое - где кружево было схвачено жемчугом, в вырезе, собранный мягкими складками щелк, перламутрово переливался. На платье лежала тоненькая жемчужная диадема, фаты не было. А сбоку, перевязанный ленточкой, был прикреплён небольшой квадратик бумаги. Кое-как справившись с туманом слез, Луша аккуратно разрезала ленточку, открыла письмо, и прочитала несколько слов, написанным маминым бисерным почерком. Потом понесла к губам, посидела так минутку, чувствуя, как тепло от губ разливается по всему телу и прочла ещё раз. "Доченька, ты фатой это платье не порть. Да и не к лицу тебе фата будет, не девчонка уже. Ты волосы распусти, чуть прибери их сзади аккуратно, шпильками, волны выпусти и диадемой скрепи. Твой Андрей тебя такую навек запомнит. Его ведь Андреем зовут, я не ошиблась? Будь счастлива, девочка моя. Рождённое дитё Стешей не называй, назови, как он скажет. И помни - мама всегда с тобой, ласточка моя".

Луша медленно свернула письмо, спрятала его в сумочку, где хранила все самое ценное и, взяв диадему, пошла к зеркалу. И в эту секунду за окном метнулась чья-то тень, в окно кто-то замолотил так, что у Луши ухнуло вниз сердце.

" Скорей. Лукерья, беги, шибче, там твоего бьют смертным боем ". Женский голос визжал, срываясь,

Луша бросилась к окну, там на уже смеркающейся улице толпились соседи - Колька, Вера, Наденка, старый цыган, живший на другой стороне улицы и ещё кто-то не разобрать. С ужасом, вдруг почуяв, что с трудом приобретённое счастье вот-вот обрушится, как глыба, съеденного солнцем льда, Луша накинула шаль, выскочила на улицу и понеслась туда, куда тощим пальцем показывала Наденка. За ней, выломав кол из старого плетня заброшенного дома ломанулся Колька, а за ними и старый цыган, наматывая на руку здоровенную цепь.