Очевидец преступления

               
     В одиннадцатом часу вечера Ксенофонт Петрович засобирался на прогулку. Он с ней опять припозднился, так как дожидался, когда спадёт стоявшая уже неделю несусветная духота, заставлявшая его задыхаться и исходить потом. Изменять своей привычке выходить перед сном на воздух ему не хотелось. Прежде, однако, неспешно допил зелёный чай из стакана в раритетном подстаканнике с изображениями кремлёвских башен и звёзд.
 
     У него был ещё с десяток таких чайных аксессуаров – старинных, тяжёлых – серебряных и мельхиоровых, а ещё несколько дорогих фарфоровых чашек с блюдцами, которыми пользовался, меняя их по несколько раз на неделе. Чаепитие он давно превратил в обстоятельное действие, которому стремился придавать антураж нравившейся ему чайной церемонии у азиатов. Оно вносило, как он хотел думать, какую-то толику красивости в его серую жизнь, дни которой уходили в основном на самообслуживание своих бытовых потребностей да на визиты к медикам.
 
     Закончив с чаем, Ксенофонт Петрович приладил на себе специальный поясной ремень с целым арсеналом средств для самозащиты. С их появлением у него была связана отдельная история, случившаяся, когда он получил от предприятия, на котором оттрудился двадцать лет, однокомнатное жильё в доме, построенном ещё пленными немцами. На лестничной площадке была ещё одна квартира. В соседях оказалась семья из трёх человек: муж с женой и их уже взрослый сын. Родители парня при общении с Ксенофонтом Петровичем почему-то всегда бычились, сын же их – первокурсник какого-то института – наоборот, обращался к нему, если такая потребность возникала, заискивающим голосом, и заискивающе глядя ему в глаза.

     Так вот однажды от двери межквартирной лестничной площадки Ксенофонту Петровичу позвонили, а когда он вышел, то звонивший, представившись сотрудником милиции, сказал, что возникла необходимость попасть к его соседям. Визитёры – по силуэтам сквозь рифлёное дверное стекло можно было определить трёх мужчин – хотели сделать это в отсутствие хозяев, не отвечавших на звонки в их квартиру. Это обстоятельство насторожило Ксенофонта Петровича и впустить мужчин он отказался. А далее посетители вышибли дверь, Ксенофонта Петровича нокаутировали и, видимо, всё же добрались до его затаившихся соседей, потому что именно они через какое-то время с тревожной озабоченностью хлопотали вокруг него, приводя в сознание. Со временем Ксенофонт Петрович выяснил, что соседский парень – наркоман со стажем, а тогдашние визитёры – наркодельцы, приходившие за крупным долгом. Сам молодой человек вскоре захлебнулся в ванне, отравившись наркотиками.
 
     Вот тогда-то Ксенофонт Петрович и задумался всерьёз о своей безопасности. Тем более, что у него стала вызывать опасения и сама семейная пара, потерявшая сына. Наступили времена, когда люди перестали скрывать, кто они были на самом деле. Евреи, например, стали бравировать тем, что они евреи, соседи тоже оказались не теми людьми, за которых выдавали себя прежде. Глава семьи с гордостью объявил себя чистокровным немцем, арийцем – он даже немецкую фамилию себе вернул или придумал, а хозяйка, оказалась, как выяснилось, дочерью бандеровца с Западной Украины. Да и на улицах было неспокойно.

     Всё вместе взятое и заставило Ксенофонта Петровича обзавестись целым арсеналом разнообразных средств самозащиты от возможных агрессивных недоброжелателей. Приобрёл травматический и газовый пистолеты, два газовых баллончика от людей и собак, многоцелевой мачете и даже бронежилет. Нанизал оружие в кобурах, чехлах и ножнах на специально изготовленный пояс. Надевал получившуюся в результате увесистую сбрую каждый раз, когда выходил на улицу в тёмное время суток. Совсем безбоязненно. Правда, стрясись так, что этот арсенал и впрямь потребовался бы по своему прямому предназначению, то вопрос, отважится ли он его применить, Ксенофонта Петровича – человека старого и нерешительного – почему-то не занимал и не тревожил.
 
     На улице его встретила прохлада, добавленная грибным дождём, спрыснувшим землю незадолго до захода солнца. Горели несколько уличных фонарей. Их рассеянный свет позволял идти по выхоженной тропинке, не спотыкаясь о выступающие из земли корневища столетних дубов, в окружении которых стояли и дом Ксенофонта Петровича, и расположившийся в ста метрах от него, у очень крутого спуска с Соборной горы, главный городской храм, откуда, между толстыми стволами деревьев, открывался днём захватывающий вид на полноводную реку.
 
     Миновав собор, Ксенофонт Петрович стал спускаться к берегу, у которого стоял заброшенный двухэтажный дебаркадер бывшего речного вокзала, вдоль которого, по береговому урезу, шла заасфальтированная дорога. Дебаркадер, у которого когда-то швартовались белоснежные туристические лайнеры, и в ресторане которого Ксенофонт Петрович любил посидеть с друзьями за рюмкой вина под туристское разговорно-музыкальное разноголосье, теперь доживал свой век в тоскливой тишине, которую нарушал только шелест листьев да речной прибой в ветреную погоду.
 
     Спускаясь по тропинке из дубовой рощи, Ксенофонт Петрович услышал чей-то глухой недовольный голос. Насторожившись, остановился, встал за ствол огромного дуба. Всмотрелся. У дебаркадера, обнесённого забором из сетки-рабицы, до которого оставалось не больше двадцати метров, стояла машина. Чуть поодаль от неё в тусклом свете фонарного столба – человек в инвалидной коляске. Рядом с ним, судя по всему, – подросток с заложенными за спину и, видимо, связанными, руками. Двое других – крупные по комплекции мужчины – были, судя по всему, «истцами». Один из них что-то требовал от беспомощного инвалида, нанося ему удары по голове.
 
     Ксенофонт Петрович, видимо, оказался свидетелем финальной части какого-то преступления. Увидев в руках говорившего тускло сверкнувшее лезвие ножа, почувствовал, как его начало распирать внутреннее напряжение. Замельтешили мысли – как поступить: вмешаться или нет?! Расчехлил и снял с предохранителя травматический пистолет – патрон был дослан в патронник ещё дома. Но готов ли он действовать согласно правилам, сочинённым законодателями!?

     У Ксенофонта Петровича не было сомнений, что единственно, чем он мог бы помочь инвалиду и малолетке, немедленно открыть по изуверу, истязавшему человека в инвалидном коляске, огонь. Без всяких предупреждений и предупредительных выстрелов в воздух, да ещё и с криком «Милиция!». Понимал, что, учитывая неравенство сил, извещать о своём присутствии нельзя. Не зря же говорят – предупреждён, значит, вооружён. Преступники в таком случае имели бы двойное, а то и большее превосходство над Ксенофонтом Петровичем, заметившим в руках подельника человека, бившего инвалида, пистолет. Не боевой ли?
 
     Останавливала мысль, что соразмерять его действия будут потом безмятежные люди в судейских креслах. Они почему-то бывают уверены в том, что в минуты опасности все без исключения жертвы или их защитники, даже находясь в состоянии аффекта, способны и обязаны просчитать, будто военспецы, каждый свой шаг. Думать, как бы не нарушить неадекватные, на взгляд Ксенофонта Петровича, правила применения средств самообороны, придуманные законодателями, а не о том, как спасти или защитить себя, своих близких, третьих лиц, находящихся в опасности.

     Он хорошо помнил почти все нашумевшие судебные процессы последних лет, которые долго и утомительно решали вопрос о правомерности самооборонных действий. Они, такие разбирательства, потому и становились нашумевшими, что судебная система была способна видеть преступника в защитнике пострадавшего человека или в самообороняющейся стороне. Чаша весов в их пользу склонялась порой лишь под давлением общественности, возмущённой судебным решением.
 
     Ксенофонт Петрович не захотел тратить время на судебную тяжбу, в которой его правота, выступи он на защиту потерпевших и выйди победителем, была бы для него очевидной, но для судейских стала бы поводом для очередного судебного соревнования сторон, для оттачивания судебной казуистики и судейского красноречия.

     Он так и не решился выдать своё присутствие. Инвалида преступники оставили у дебаркадера, а сопротивлявшегося подростка увезли с собой. Вернувшись домой, Ксенофонт Петрович позвонил в милицию, сообщив о человеке в инвалидном кресле.
 
     Слышал потом, что инвалид остался жив, подростка убили. Испытывал ли Ксенофонт Петрович стыд за своё бездействие – неизвестно. Пьёт ли по-прежнему с чувством и расстановкой свой чай – тоже неизвестно.

26 февраля 2021 года